"Месть Розы" - читать интересную книгу автора (Муркок Майкл)

Глава первая Последствия непродуманного соглашения со сверхъестественным; Некоторые неудобства нечестивых соглашений

Элрик падал через столетия боли, через тысячелетия человеческих несчастий и ошибок, но и в падении в нем не было ни капли смирения. Меч, зажатый в его руке, был как маяк и вызов Хаосу, в цветистое сердце которого он летел. А вокруг него царило смятение, какофония звуков оглушала, мелькали лица, города, целые миры, искаженные и обезумевшие, перекошенные и меняющие форму – в неуправляемом Хаосе все претерпевало постоянные изменения.

Он был один.

Вдруг все остановилось. Его ноги коснулись твердой почвы, хотя она и представляла собой всего лишь каменную площадку, плавающую в огненном свете квазибесконечности – вселенные, громоздясь на вселенные, перемешались друг с другом, каждая отражала свет своего спектра, каждая грань являла собой отдельную реальность. Он словно бы стоял в центре кристалла невообразимо сложной структуры, и его глаза, не желая видеть то, что было перед ними, в конечном счете стали слепы ко всему, кроме этого яркого, смещающегося света, чьи цвета были ему незнакомы, но чьи запахи были полны чего-то знакомого, чьи голоса звучали до невыносимости страшно и до невыносимости утешительно, но не были голосами смертного. И тогда принц-альбинос разрыдался, он чувствовал себя побежденным и беспомощным – все силы оставили его, меч, оттягивающий его руку, превратился в обыкновенный кусок железа, и откуда-то из-за огней до него донеслась тихая насмешливая песня, а затем он стал различать слова:

– Ах, сколько же в тебе мужества, милейший из моих рабов! Неугомонный воитель изменчивости, где душа твоего отца?

– Я не знаю, господин Ариох.

Элрик почувствовал, что его собственная душа замерла и может вот-вот исчезнуть, и тогда будет навсегда уничтожено то, кем он был и кем мог бы стать, не останется даже воспоминания. Но Ариох понял, что Элрик не лжет. Смертельный холод отступил. Элрик вздохнул свободнее…

Еще никогда его покровитель, Герцог Ада, не проявлял по отношению к Элрику такой нетерпимости.

«Что же так встревожило богов?» – спрашивал себя альбинос.

– Смертное ничтожество, ты мой самый дорогой и возлюбленный, мой сладкий…

Элрик, которому была знакома переменчивость Ариоха, слушал зачарованно и с замиранием сердца. Большая его часть любой ценой желала заслужить одобрение Герцога Ада. Большая его часть хотела только одного – навсегда отдаться на милость Ариоха, какова бы уж ни была эта милость, принять все те мучения, что определит ему покровитель, – такова была сила воздействия на Элрика этого божества, которое подчиняло его себе, улещивало, хвалило или благословляло, владея абсолютной властью над жизнью и смертью его вечной души. И тем не менее в самых потаенных глубинах своего мозга Элрик ощущал решимость в один прекрасный день избавиться от этого мира богов – если только его жизнь не будет отнята у него в следующее мгновение в соответствии с нынешним настроением его покровителя. Здесь, в своей родной стихии, Ариох был полным властелином, и любой договор, когда-либо заключенный им с каким-либо смертным, становился бессмысленным. Здесь было его царство, здесь он не нуждался ни в каких союзниках, не соблюдал никаких соглашений и под угрозой муки или уничтожения требовал безусловного подчинения от всех своих рабов, смертных и сверхъестественных.

– Говори, мой сладкий, что привело тебя в мое царство?

– Я думаю, простая случайность, владыка Ариох. Я упал…

– Ах, ты упал! – В этом слове было заключено нечто большее, чем его обычное значение. – Ты упал.

– …в бездну между мирами, которую мог сотворить только один из Владык Высших Миров.

– Да. Ты упал. ЭТО БЫЛ МАШАБАК!

Элрик сразу испытал облегчение, почувствовав, что гнев Ариоха теперь направлен в другую сторону. И он понял наконец, что же произошло. Гейнор Проклятый служил заклятому врагу Ариоха – графу Машабаку…

– Народ цыган служил тебе, повелитель?

– Он принадлежал мне, этот шальной народец. Полезный инструмент – многие хотели контролировать это племя. Но Машабак, которому не удалось его подчинить себе, решил его уничтожить…

– По своему капризу, мой властелин?

– Нет, он послужил мелким целям одного существа, кажется…

– Его зовут Гейнор, повелитель.

– А, Гейнор. Так, значит, он в этом участвует?

Элрик почувствовал, насколько гнетущей была наступившая тишина – его покровитель погрузился в размышления. Элрик не знал, сколько времени прошло – год, или час, или миг, но наконец Герцог Ада, чье настроение изменилось к лучшему, пробормотал:

– Ладно, мой сладкий, ступай своим путем. Но помни, что ты принадлежишь мне и душа твоего отца принадлежит мне. И то и другое принадлежит мне. И то и другое, согласно древнему договору, должно быть доставлено мне.

– Куда мне идти, повелитель?

– В Улшинир, куда же еще, – там бежали от своего пленителя три сестры, и, возможно, они уже на пути домой.

– В Улшинир?

– Не бойся, ты отправишься в путь со всеми удобствами. Я пошлю вслед за тобой твоего раба.

Владыка Высших Миров отвлекся на другие дела. Не в природе Владыки Хаоса было подолгу задерживаться на одном вопросе, если только этот вопрос не был чрезвычайно важным.

Огни погасли.

Элрик стоял без движения на каменной площадке, но теперь она была вершиной большого холма, с которой он мог видеть неровную долину с торчащими там и здесь камнями, поросшую тощей травой. Над долиной змеилась снежная пороша. Воздух был морозный, промозглый, и Элрик с удовольствием вдыхал его, хотя ему и было холодно. Он принялся ожесточенно тереть свои голые руки и лицо, чтобы соскрести с них копоть ада. У его ног послышалось какое-то бормотание – он посмотрел вниз и увидел свой рунный меч там, куда он уронил его во время разговора с Ариохом. И снова подумал он об огромной власти своего покровителя, которую вынужден был признать даже Буревестник. Он чуть ли не с любовью поднял меч, держа его, как маленького ребенка.

– Мы с тобой нужны друг другу, – сказал Элрик.

Он убрал меч в ножны и снова посмотрел на долину. Ему показалось, что из-за ближайшего к нему холма поднимается струйка дыма. Отсюда он может начать поиски Улшинира.

Хорошо, что он надел сапоги, перед тем как броситься за Розой, потому что они очень пригодились ему – без них он бы не смог ступать по острым камням и предательской траве на склоне холма. Холоду он противопоставил энергию драконьего яда, который вызвал у Элрика привычные теперь для него мучения, и меньше чем через час он уже шел по узенькой тропке к небольшому каменному домику с крышей из торфа и соломы. От домика исходил запах земли, ощущение тепла и уюта. Это был первый в ряду нескольких подобных жилищ, составлявших неотъемлемую часть ландшафта.

В ответ на вежливый стук Элрика в выщербленную дубовую дверь появилась светлокожая молодая женщина. Она неуверенно улыбнулась ему, взирая на него с любопытством, которое пыталась скрыть. Она зарделась, показывая ему дорогу на Улшинир, и сообщила, что до города три часа ходьбы в направлении к морю.

Пологие холмы и неглубокие долины, дорога, выстланная белым известняком и идущая через сочную зелень, медь и красноту трав и вереска. Элрик шел с удовольствием. Ему хотелось на ясную голову подумать о требованиях Ариоха, поразмышлять, каким образом Гейнор потерял этих трех таинственных сестер. Еще он спрашивал себя – как ему найти Улшинир.

И еще он задавал себе вопрос – жива ли Роза.

Он с удивлением отметил про себя, что его волнует ее судьба. Он объяснил это себе тем, что хочет узнать до конца ее историю.

Улшинир был портовым городом, застроенным домами с крутыми крышами и тонкими шпилями. Они были припорошены снежком, и запах дыма от очагов, плывущий в осеннем воздухе, немного успокоил Элрика.

В поясе у него все еще оставалось несколько золотых монет, которые давно уже всучил ему Мунглам, и Элрику оставалось только надеяться, что в Улшинире золото имеет хождение. У города был явно знакомый вид, он походил на любой из северных городов Молодых королевств, и Элрик подумал, что эта плоскость мироздания находится недалеко от его родной, по меньшей мере является частью той же сферы, а возможно, даже и того же мира. И это тоже слегка утешило его. Тем немногим жителям, которых он встретил на вымощенных булыжником улицах, его наружность казалась странной, но настроены они были миролюбиво и с удовольствием показывали ему, как пройти к гостинице. Гостиница была скромной – этим она напоминала подобные заведения в его собственном мире, – но теплой и чистой. Он с удовольствием выпил крепкого, сваренного с пряностями эля, съел пирог, запил его бульоном. За постель он заплатил вперед, и, пока хозяйка отсчитывала ему сдачу – изрядную сумму серебром, он спросил, не слыхала ли она о других гостях в городе, а точнее, о трех сестрах.

– Темноволосые, белокожие красавицы с такими замечательными глазами – по форме, как твои, мой господин, хотя у них они такие синие-синие, чуть ли не черные. А уж какие одежды, какие вещи! В Улшинире нет ни одной женщины, которая не приходила бы посмотреть на них хотя бы мельком. Они вчера сели на корабль, а куда отправились – об этом мы только можем гадать. – Она снисходительно улыбнулась своим собственным слабостям. – Легенды говорят, что они пришли из-за нашего Тяжелого моря. Ты их друг? Или родственник?

– У них есть одна вещь, принадлежавшая моему отцу, – небрежно сказал Элрик. – Они случайно взяли ее с собой. Я даже не уверен, знают ли они, что эта вещица у них. Так они сели на корабль, ты говоришь?

– Да, в порту. – Она указала в окно на серую полосу воды между двумя длинными пристанями, каждая из которых заканчивалась маяком. Там на якорях стояли одни рыбацкие лодки. – Этот корабль называется «Онна Пирсон». Он регулярно сюда заходит с грузом всякой галантереи, как правило, из Шамфирда. Капитан Гнарех пассажиров обычно не берет, но сестры, насколько нам известно, предложили ему столько, что он был бы глупцом, если бы отказался. Но вот куда они направились…

– А капитан Гнарех вернется?

– На следующий год – точно вернется.

– А что лежит за этими берегами, моя госпожа?

Она покачала головой и рассмеялась так, будто никогда не слыхала подобных шуток.

– Сначала островные рифы, а за ними – Тяжелое море. А есть ли что на другой стороне Тяжелого моря – если только у него есть другая сторона, – об этом нам неведомо. Ты довольно невежествен, мой господин, если позволишь мне так сказать.

– Позволяю, моя госпожа, и извиняю тебя. Меня недавно немного заколдовали, и у меня до сих пор в голове туман.

– Тогда тебе нужно отдохнуть, мой господин, а не отправляться на край света.

– На какой же остров могли они отправиться?

– На любой, мой господин. Если хочешь, я найду тебе старую карту – она у нас должна где-то быть.

Элрик с благодарностью принял ее предложение, и скоро карта была уже в его комнате. Он склонился над ней, надеясь, что чутье привлечет его внимание к нужному острову. Проведя в таких размышлениях полчаса, он не стал ни на йоту умнее и уже собирался было улечься спать, когда услышал внизу чей-то громкий голос, показавшийся ему знакомым.

Душа Элрика, который думал, что никогда больше не увидит этого человека, возрадовалась, он бросился на лестничную площадку, чтобы выглянуть в главный вестибюль гостиницы, где маленький рыжеволосый поэт в сюртуке и брюках, жилетке и галстуке, у которых вид был такой, словно они побывали в огне, декламировал какую-то оду, надеясь купить этим себе возможность переночевать или хотя бы заработать тарелку супа.

– Великий боже! – воскликнул Уэлдрейк, заметив своего потерянного попутчика. – Мой дорогой сэр, я думал, ты уже год назад, а то и больше, как отправился в страну забвения. Как я рад тебя видеть, сэр! Теперь-то у меня будет возможность окончательно доделать поэму, посвященную твоей памяти. А то у меня слишком мало деталей. Хотя, опасаюсь, она тебе не понравится. Насколько мне помнится, ты не любишь подобный стиль. Он тяготеет, должен признать, к героическому. А форма баллады многими считается чересчур вычурной. —

Он принялся рыться в карманах в поисках рукописи. – Боюсь, что поэма сама по себе вдруг приняла форму триолета. Или рондели:

Да, мой дорогой друг, признаю, это потакание низким вкусам. Но такие пустячки нравятся публике, а такой герой, как ты, привлечет ее. Я надеялся обессмертить тебя, но… Ага, вот она. Нет, это об одном хьюгнитце, которого я встретил на прошлой неделе. Ты, наверное, скажешь, что рондель – неподходящая форма для эпоса, но эпос в наши времена нужно украшать, смягчать его, так сказать. Несколько безобидных строф – и нате вам, цель достигнута. У меня, как видишь, нет денег, сэр…

У маленького человека вид при этом стал весьма грустный. Он уселся на скамью, сгорбился, даже его рыжий чуб сиротливо свесился на лицо, а пальцы перебирали листы бумаги в некой подсознательной пантомиме самобичевания.

– Ну что ж, придется поискать тебе работу, – сказал Элрик, спускаясь по лестнице. Он дружески похлопал по плечу маленького поэта. – Ведь ты когда-то сам мне говорил, что единственное стоящее занятие для владыки – это покровительствовать искусствам.

Услышав это, Уэлдрейк улыбнулся – он был рад возобновить дружбу, которую считал навсегда утраченной.

– Должен признать, мне нелегко пришлось в последнее время, мой господин. – В глазах Уэлдрейка отразился недавно пережитый им ужас, и Элрик не стал расспрашивать его о случившемся. Он понимал, что в настоящий момент Уэлдрейку нужно как можно скорее отделаться от этих воспоминаний. Поэт разгладил помятый лист бумаги. – Да, «Баллада памяти» – так она, кажется, называлась… Пожалуй, форма не самая подходящая. Зато для пародии лучше формы не подберешь!

И опять попытка зажечься от старой искры оказалась неудачной. Я давно не ел, сэр, и не пил, оттого мой дар и изменяет мне. Это первое человеческое поселение, которое я вижу за несколько месяцев.

И тогда Элрик не без удовольствия заказал еду и эль для своего друга и смотрел, как тот постепенно становится таким, каким альбинос знал его раньше.

– Что бы там ни говорили, сэр, а ни один поэт не создал ничего ценного на голодный желудок, хотя поэт и может, когда творит, начисто забыть о еде, это я тебе точно говорю. Но это вещи разные. – Он устроился поудобнее на скамье, поискав наилучшее место для своего тощего зада, потом тихонько рыгнул и вздохнул с облегчением, словно только сейчас позволив себе поверить, что фортуна повернулась к нему лицом. – Как же я рад тебя видеть, принц Элрик. И я рад твоему аристократическому восприятию мира. Но я надеюсь, ты позволишь мне обсудить с тобой детали твоего предложения утром? Насколько мне помнится, сэр, ты питаешь лишь самый мимолетный интерес к искусству стихосложения, а потому вопросы размера, рифмы, поэтических вольностей, метафоры и тому подобных специфических дел тебя не волнуют.

– Я положусь на твой совет в этих вопросах, мой друг. – Элрик сам удивлялся тому расположению, какое вызывал в нем этот странный, умный человек, настолько погруженный в свои собственные мысли, что, казалось, он навечно обречен оставаться среди единственных реалий, которые у него были, – реалий поэтического ремесла. – К тому же никакой спешки нет. Я буду рад твоей компании в том путешествии, которое меня ждет. А оно состоится, как только подвернется корабль. Если же корабля не будет, то я буду вынужден прибегнуть к колдовству…

– Но только в качестве самого последнего средства, умоляю тебя. Я так наелся волшебством за последнее время, что с меня пока хватит. – Уэлдрейк отхлебнул последний глоток эля из своей кружки. – Но я вроде бы помню, что для тебя, принц Элрик, это такое же обыкновенное дело, как для меня пекхэмский омнибус, так что я предпочту связать свою судьбу с кем-нибудь наподобие тебя, кто по крайней мере имеет представление, что такое Хаос и его причуды. А потому я принимаю и твое предложение, и твою компанию. Я так рад снова тебя видеть, сэр. – Произнеся эти слова, он уронил голову на руки и заснул.

И тогда принц-альбинос поднял маленького поэта, как ребенка, на руки и отнес Уэлдрейка в его номер, затем вернулся к себе и снова занялся созерцанием карты – островов большого рифа и того, что находилось за ними. А за ними был мрак, невероятный океан, неестественный и непроходимый для судов, который назывался Тяжелым морем. Смирившись с тем, что ему придется нанять лодку и один за другим обследовать острова, он погрузился в глубокий сон. Разбудили его стук в дверь и голос горничной, извещавшей о том, что время перевалило за одну тысячу пятнадцатый час (самая большая единица годового времени в Улшинире) и если он немедленно не проснется, то не получит завтрака.

Завтрак его мало интересовал, но ему было нужно поговорить с Уэлдрейком о трех сестрах, и он был несколько удивлен, когда, одевшись и умывшись, обнаружил, что поэт декламирует стихи как раз на эту тему. Во всяком случае, Элрику так показалось.

Гостиничная служанка, хозяйка и ее дочь зачарованно слушали распевную декламацию Уэлдрейка. Но Элрика больше всего привлекли слова…

– Доброе утро, господин Уэлдрейк. Таким языком изъясняются у тебя на родине?

– Да, сэр. – Уэлдрейк поцеловал ручки дамам и с прежним энтузиазмом поскакал по комнате навстречу своему другу. – Кажется, это из баллад приграничья или чего-то в этом роде…

– Так это не твои стихи?

– Я не могу ответить тебе честно, принц Элрик. – Уэлдрейк сел на скамью против Элрика, который принялся за блюдо из тушеной зелени. – Добавьте туда немного меда. – Уэлдрейк пододвинул к альбиносу горшочек с медом. – Будет вкуснее. Есть веши, про которые я не помню – я ли их написал, слышал ли их где-то или позаимствовал у какого-нибудь поэта, хотя я сомневаюсь, что кто-нибудь может сравниться со мной в искусстве стихосложения (я не говорю, что я – гений, но утверждаю, что – мастер) – я ведь написал очень много. Такова моя природа, и, может быть, таков мой рок. Если бы я умер после первого или второго тома моих стихов, я бы уже покоился в Вестминстерском аббатстве.

Не желая задавать вопросов, за которыми последовало бы длительное и невразумительное объяснение природы сей Вальхаллы, Элрик, как уже вошло в его привычку, просто пропустил незнакомые слова мимо ушей.

– А этот лорд Сулис – кто он такой?

– Насколько мне известно, он просто выдумка. Я вспомнил о балладе, глядя на этих вот трех дам, но, конечно же, наши неуловимые три сестры тоже сыграли свою роль. Если я вспомню, что там дальше, то непременно скажу. Но я думаю, это всего лишь совпадение, принц Элрик. В мультивселенной полно различных цифровых значений силы и тому подобного, а тройка особенно популярна среди поэтов, поскольку три имени всегда являются превосходным средством поворота сюжета в длинном произведении, а природа повествовательной поэмы именно такова. Но она нынче выходит из моды. Художнику слава безразлична, но вот его кошельку – нет. Сегодня ночью в гавань, кажется, зашел корабль?

Элрик не видел никаких кораблей. Он поставил свою чашу и вместе с Уэлдрейком прошел к окну, где все еще стояли хозяйка с дочерью, разглядывая корабль, корпус которого отливал чернотой и желтизной, а на носу красовалась эмблема Хаоса. На мачте развевался черно-красный флаг, в центре которого виднелась вязь какого-то непонятного алфавита. На баке корабля находилось высокое квадратное сооружение, затянутое черной парусиной. Сооружение это занимало почти всю носовую часть палубы – корабль под его грузом странно накренился на нос, а корма поднялась так, что стал виден руль. Время от времени сооружение сотрясали мощные конвульсии, затем все вновь успокаивалось. Догадаться, что скрывалось под парусиной, было невозможно.

Элрик разглядывал корабль, когда из каюты под носовой палубой появилась фигура, постояла несколько мгновений на надраенных досках и вроде бы посмотрела прямо на альбиноса. Элрик никак не мог ответить на этот взгляд, поскольку из-за расстояния на шлеме смотревшего на него с палубы человека не видно было глазниц. Это был Гейнор Проклятый, а флаг, как теперь догадался Элрик, обозначал принадлежность корабля графу Машабаку. Похоже, он, Элрик, и Гейнор были соперниками, служа разным покровителям.

Гейнор вернулся в свою каюту, а потом из стоявшей на якоре галеры на пристань был спущен трап. Матросы работали быстро и споро, почти как обезьяны. Они закрепили трап, и на нем тут же появился парнишка лет пятнадцати, одетый в живописный, красочный наряд пирата. На поясе у него с одной стороны висела абордажная сабля, с другой – меч. Он направился в город с уверенным видом победителя.

Только когда фигура приблизилась к гостинице, Элрик узнал ее и снова подивился природе вращающихся сфер мультивселенной, поразился необычному сочетанию событий и миров, находящихся как в измерениях времени, так и вне их, сочетанию, возможному в пределах неопределяемых параметров квазибесконечности.

Но в то же время внутренний голос говорил ему, что он, возможно, видит иллюзию, а то и того хуже. Возможно, перед ним тот, кто был поглощен иллюзией, кто целиком отдал себя Хаосу и был всего лишь марионеткой в Гейноровых руках. Но по ее походке и по тому, как она поглядывала вокруг – весело и настороженно, – Элрик никак не мог поверить, что она стала прислужницей Гейнора. Он отошел от окна и направился встречать ее к двери, которую уже открывал Уэлдрейк. Ярко-голубые глаза поэта распахнулись во все лицо, и он прокричал с радостным недоумением:

– Да это же Чарион Пфатт, одетая мальчиком! Я влюблен! Как ты выросла!