"На запад от солнца" - читать интересную книгу автора (Пенгборн Эдгар)

8

Эбро Пэкриаа жестом пригласила своих гостей сесть перед большим строением. Волокна растений, из которых были сплетены его стены, были выкрашены в такой же ярко-синий цвет, как и ее юбка. Воины-пигмеи прогуливались вокруг, демонстрируя беспечность. Молодые мужчины и голые ребятишки стали понемногу робко выходить из домов. Самые маленькие дети были непропорционально крошечными, хотя и большеголовыми — величиной не больше домашней кошки. Возможно, рождение ребенка для женщин этой расы представляло лишь легкое неудобство. Среди детей было много явно одинаковых двойняшек. Детвора держалась поближе к заботливым мужчинам; только девочки постарше рисковали подойти довольно близко к незнакомцам.

Это была деревня, не знающая смеха. Ни ребячьей возни, ни каких-либо проявлений нежности, кроме как между мужчинами и совсем маленькими детишками. Все обитатели деревни сгорали от любопытства, но его внешние проявления были сведены до абсолютного минимума: пигмеи жадно разглядывали землян, храня каменное выражение на лицах.

Пэкриаа вошла в синее строение одна — внутри ее встретил хор голосов — и оставалась там несколько минут. Когда Пэкриаа пригласила гостей садиться, большинство раскрашенных дряхлых мужчин захромали прочь, даже ужасный толстяк, для которого ходьба должна была быть страданием. Они пересекли вырубку и устроились в тени на противоположной стороне, откуда и продолжали злобно разглядывать землян. Пол заметил, что даже женщины носительницы копий делали шаг в сторону, уступая дорогу колдунам, и избегали встретиться с кем-либо из них взглядом. Толстый колдун нашел такое место, откуда ему были хорошо видны все три посетителя деревни, и пялился на них, беззубо посасывая бедренную кость, которая служила ему палицей.

Дома были построены таким образом: легкие деревянные рамы на две трети высоты занимала плетенка из коры, крыша была перекрыта тем же материалом. Похожие конструкции Пол видел на Земле в республике Океания, где провел год. Он вспомнил, что современные граждане этой республики, в состав которой входило много островов, предпочитали древний способ постройки домов жилищам из пластика и камня. Строения, возведенные по образу и подобию домов предков, гораздо больше соответствовали и климату Океании, и непритязательному стилю жизни приветливых островитян. Однако здесь, в отличие от Земли, не было домов, возведенных на помостах. Надо полагать, здесь не существовало проблемы ядовитых змей и насекомых. Еще эта деревня отличалась от земных отсутствием домашних животных. Не было заметно, чтобы ее обитатели страдали от паразитов или болезней. Если не считать ран, да грязи на старых колдунах, кожа пигмеев выглядела чистой и здоровой. Землянам не пришлось столкнуться здесь даже с неприятными запахами, если не считать специфического запаха масла, которым мужчины натирали тела.

Пэкриаа вернулась. На ней была явно ритуальная раскраска, за оба уха были воткнуты цветы, и еще один цветок привязан стеблем к медальону Дороти. Ее глаза, груди и пуп были обведены жирными белыми кругами, запястья украшали синие браслеты. Вместо юбки на ней оказалась бахрома из раковинных бус, которая самым невинным образом оставляла ее почти обнаженной. Ракушки напоминали, на взгляд Пола, раковины улиток. Ножные браслеты Пэкриаа были сделаны из деревянных бусин, выкрашенных в оранжевый цвет. Макушка ее лысой головы была покрашена голубой краской — такого цвета, как яйцо малиновки. Двое мужчин, отмеченных клеймами, — надо полагать, рабов, — несли за ней сиденье. Оно представляло собой деревянную колоду, покрытую искусно вырезанными стилизованными изображениями животных. Когда Пэкриаа уселась на него, ее голова оказалась на уровне головы Энн. Энн вежливым тоном произнесла:

— Какого черта я не могу быть столь же очаровательной?

Пэкриаа наклонила голову. Появился мальчик без рабского клейма с деревянной чашей. Пэкриаа сделала глоток зеленоватой жидкости и передала чашу Энн. Спирмен заворчал.

— Ритуал, — сказал Пол. — Ты должна глотнуть, Энн. Только не предлагай нам, ничтожным мужчинам.

Энн отпила из чаши. На глаза ей навернулись слезы; она с трудом подавила отрыжку.

— Крепко… я хочу сказать, это алкоголь.

Празднество затянулось на целый час. Нелегкий час, ибо блюда следовали без передышки одно за другим. Их приносили рабы с другой стороны просеки. Оттуда доносился шум голосов и тянуло дымом. Все блюда включали мясо, нарезанное мелкими кубиками — вареное, жареное, тушеное с неизвестными овощами. Только одно кушанье оказалось совершенно жутким: основательно протухшее мясо в очень остром соусе. Судя по всему, оно было любимым лакомством Пэкриаа, ибо принцесса рьяно расправилась с немалой порцией и похлопала себя по животу в знак довольства. Энн заметила:

— Еще одно такое угощение, и я предпочту поискать другую планету.

Наконец даже Пэкриаа решила, что трапезу пора заканчивать. Она хлопнула в ладоши. Женщины-воины, вытирая жирные губы, выстроились в неровную линию. Спирмен беспомощно проворчал:

— И они в состоянии танцевать с такими набитыми животами?

— Может, оно как раз утрясется… — предположила Энн.

Пляски тоже продолжались около часа и представляли собой один монотонный танец — что-то вроде повествования о войне. Некоторые из наиболее сильно раненых женщин разыгрывали сольные пантомимы, показывая, как они получили боевые раны. Кульминацией танца послужило появление на площадке соломенного чучела женщины. У тщательно сделанной и ярко раскрашенной фигуры была кошмарная маска вместо лица и преувеличенные признаки пола. Когда ее принесли, танцующие разразились визгливыми воплями, в которых, похоже, слышалось имя («Лэнтис! Лэнтис!»), и набросились на чучело. Они били и трепали фигуру, и быстро разорвали ее на куски, а растащили — на память о празднестве, надо полагать.

Женщины-воины дотанцевались до полного изнеможения. Когда они наконец растерзали чучело, толпа изящных мужчин устроила представление совсем иного рода — чисто эротический танец, который послужил убедительным доказательством мнения, которое уже и так сложилось у землян по поводу роли мужчины в этом обществе. Мужчины-пигмеи были инфантильными созданиями, во всем подчиненными женщинам. В сексуальном поведении они исполняли функцию пассивного соблазнения. Время от времени какая-нибудь из воинов вытаскивала приглянувшегося ей мужчину из ряда танцующих. Он принимался громко хныкать — что, очевидно, от него ожидалось, — а она награждала его пощечинами, пока он не замолкал, и уводила прочь. Но большинство воинов были слишком усталыми, или наевшимися, или ранеными, чтобы заинтересоваться мужчинами. Через какое-то время около двадцати женщин собрались в кружок, и мужчины принесли грудных детей, чтобы воины их покормили. Крошечные младенцы, в пропорциональном соотношении со взрослыми гораздо меньше земных новорожденных, вели себя на удивление тихо. Матери обращались с ними бережно и умело, но без особой нежности. Они кормили одновременно двоих младенцев, и время от времени обменивались детьми с другими кормящими женщинами. Мужчины, напротив, демонстрировали нежную привязанность к малышам, на что воины не обращали внимания. Энн прошептала:

— Признаться, мне все сильнее не нравится этот народец.

— Постарайся совладать с собой.

— Я понимаю, Пол, но…

— По крайней мере, у них есть цивилизация. — Спирмен вслух спорил сам с собой. — Потенциал развития технологии. Хорошее огородничество. Неплохие инструменты и оружие.

— Нэнни, попробуй-ка попросить мадам президента показать нам город.

Пэкриаа тотчас согласилась, и даже пришла в восторг от идеи.

На первом из участков деревни, находящихся под деревьями, располагались все жилые строения, из которых ни одно не могло сравниться красотой с великолепной хижиной Пэкриаа. Принцесса пригласила Энн внутрь и ясно дала понять, что мужчины войти не могут. Через некоторое время Энн вышла. Щеки ее горели. Позднее, когда уже не было бы очевидным, что она говорит о доме Пэкриаа, Энн рассказала:

— Я не рассмотрела подробностей. Там было сумрачно, и не горели никакие лампы — хотя я вроде заметила глиняные штуки, похожие на древние римские светильники. Чисто. Странные приятные запахи. Я встретилась с… наверное, с матерью Пэкриаа. Она ужасно старая, с почти черной кожей. Их кожа, наверное, меняет цвет от возраста.

— Скорее от грязи, — предположил Спирмен.

— Ничего подобного. У них очень чисто. Древняя дама приняла меня в своей комнате. Раб делал ей педикюр. А вы заметили, что мы ни разу не видели старух?

— Наверное, они сидят по домам и принимают знаки почитания, — сказал Пол. — Это было бы вполне логично.

— У ее высочества есть… ээ… придется назвать это гаремом, иначе не скажешь. Десять изящных мужей. Или одиннадцать.

— Какая женщина! — сказал Спирмен.

Энн забавляла ситуация, хотя щеки ее пылали от смущения.

— Она предложила мне одного из них.

— Надеюсь, ты сумела отказаться так, чтобы не оскорбить ее?

— Я старалась, Пол. По-моему, мне удалось передать мысль, что для меня это что-то вроде табу… Ее высочество не настаивала.

Прямоугольный ров окаймлял всю деревню. Одна сторона прямоугольника шла параллельно реке на расстоянии не более тридцати футов, но не соединялась с ней. Было бы несложно заполнить ров водой, но пигмеи явно не собирались этого делать. Когда Энн проявила любопытство по поводу рва, Пэкриаа была потрясена тем, что кто-то может не знать таких вещей.

— Кэксма! — произнесла она и показала на запад. — Кэксма!

Убедившись наконец, что Энн действительно не понимает, в чем дело, Пэкриаа нарисовала на земле картинку. Образ получился таким впечатляющим, что она первая отпрянула в испуге. Рисунок изображал в профиль животное с вытянутой мордой и горбом на спине, размерами побольше крысы. Пэкриаа нарисовала ему крошечный глаз и торчащие вперед зубы — но зубы хищника, а вовсе не грызуна. Передние лапы были мощными, хорошо пригодными для того, чтобы рыть землю. Пэкриаа не дождалась, пока Энн как следует рассмотрит рисунок, она плюнула на него и яростно стерла пяткой. Потом принцесса сердито пробормотала заклинание и показала на сухие дрова, заготовленные вдоль рва. Ее жесты нарисовали в воздухе пламя, которое в случае чего защитит деревню…

Второй защищенный деревьями участок был занят мастерскими. Здесь работали не рабы, а мужчины-пигмеи. Они с любопытством уставились на гостей, оторвавшись от изготовления глиняных сосудов. У них не было гончарного круга — только собственные руки в качестве инструмента, — но имелась земляная печь для сушки и обжига изделий. Пэкриаа подозвала своего любимчика, немолодого пигмея, приласкала и отправила обратно шлепком по заднице. Пигмей радостно захихикал беззубым ртом. Дальше Пэкриаа и земляне прошли мимо ряда красильных чанов, мимо трех женщин, которые плели циновки из коры, мимо лежащих на земле неоконченных наконечников для копий и стрел, мимо большой рамы, на которой были растянуты шкуры вроде оленьих.

— На шкурах они спят, — сказала Энн, — и используют в качестве ковров. В доме у Пэкриаа их полно…

На задах деревни был устроен бревенчатый загон, охраняемый двумя женщинами-воинами. Напротив загона, но повернутый лицом к деревне, стоял на низкой платформе кошмарный деревянный идол восьми футов высотой. Пэкриаа привела гостей к подножию идола и опустилась на колени. Люди поняли, что нужно последовать ее примеру. Энн грациозно воспроизвела действия Пэкриаа. Становясь на колени, Пол бросил взгляд через плечо и увидел, что за ними недружелюбно наблюдают три колдуна, оценивая каждое движение гостей. Было нелегко стоять на коленях под их неподвижными взглядами. Пол понадеялся, что Спирмен их не видел.

Идол имел преувеличенные женские признаки и нарисованные белой краской огромные хищные зубы. В щель, изображающую левую руку, было воткнуто девятифутовое копье острием кверху. Вместо правой руки у истукана была ветвь дерева, протянутая вперед, к деревянному столу с изрубленной столешницей. В целом это выглядело как громадная берущая рука. И она, и стол были запятнаны старой и новой кровью.

Пэкриаа принялась негромко бормотать длинную молитву, в которой многократно повторялось имя «Исмар». Когда она окончила молитву, у нее был довольный вид; во взгляде принцессы, брошенном на Энн, почти читалась улыбка. Пол осмотрелся и не увидел колдунов; но ощущение, что они откуда-то наблюдают за людьми, осталось. Поднявшись с колен, Пэкриаа повела гостей к загородке из бревен. Полу показалось, что здесь вряд ли так уж нужны охранники…

От этих низкорослых мужчин, женщин и крохотных детишек не исходило никакой опасности. Они казались какими-то не вполне живыми. Они двигались, как все живые существа, они плевали, зевали, чесались; тут женщина механически нянчила младенца, там мужчина подошел к деревянному корыту, зачерпнул пригоршню пойла из отрубей, съел и почесался боком об угол корыта, как животное. Если не считать таких элементарных действий, обитатели загона производили впечатление неживых. Женщина прошла несколько шагов за мужчиной, и отстала; и погоня, и бегство были уныло-ленивыми пониженная до неузнаваемости реакция на едва заметную искорку стимула. Никто не обратил внимания на появление Пэкриаа и незнакомцев. Лица их были пустыми и расслабленными, во взгляде не читалось и тени мысли — разве что мимолетное отражение какой-либо чисто физической потребности. Все они были избыточно полными. Некоторые из женщин носили следы ранений, но раны были старыми и давно зарубцевались. Пол не находил анатомической разницы между этими людьми и их полными жизни собратьями из деревни. Возможно, наркотик?..

Пэкриаа двигалась среди них, поглядывая, как фермер на скотину. Она подняла упитанную маленькую девочку, которая не сделала попытки бежать, и показала ее Энн с довольной гордостью, ущипнув ребенка за пухлое бедро. Девочка не обращала внимания на то, что с ней делают, механически жуя кашицу из отрубей. С трудом подавляя рвотный рефлекс, Энн пробормотала:

— Пол, как нам выбраться отсюда?

Эбро Пэкриаа поняла ее интонацию. Она небрежно опустила девочку на землю и повела гостей прочь из загона. Она казалась скорее обиженной, нежели рассерженной. Ее огорчило, что могущественные друзья не оценили по достоинству такое процветающее хозяйство…

Воины снова собрались посреди просеки, но теперь, с наступлением сумерек, в них было угрюмое и напряженное ожидание. Разложили большой продолговатый костер. Пэкриаа жестом дала понять людям, что они могут усаживаться, где пожелают. Энн никак не могла найти способ сообщить принцессе, что они хотят вернуться к себе в лагерь, а та явно думала о чем-то совсем другом, очень серьезном, и не могла больше уделять время гостям. Принцесса ушла в синий дом. Женщины-воины, рассевшиеся вдоль костра, принялись синхронными движениями разбрасывать пригоршни земли. Колдуны, которые сбились в плотную группу за их спинами, затянули монотонное заклинание. Пэкриаа вернулась, одетая в длинную белую юбку. На принцессе не было ни раскраски, ни украшений. Она стала ходить туда и обратно вдоль костра, и читать молитвы, пока не стемнело окончательно. На ее призыв появились старые мужчины-пигмеи, в отличие от колдунов не выделяющиеся ни уродствами, ни раскраской. Они принесли нагруженные чем-то шкуры и разложили их близ огня. На шкурах оказались белые кости, сломанное оружие, юбочки, набедренные повязки, ожерелья, стрелы, глиняные горшочки и деревянные чаши, а также много фигурок из глины. Воины рухнули лицами вниз, лбами на руки, и запричитали.

Спирмен произнес в замешательстве:

— Одних едят, других оплакивают. Убийство и любовь…

— Ну да, они ведь люди.

— Ох, заткнись, Пол. Кто, по-твоему, люди? Эти животные?

— Прислушайся. Так люди причитают над погибшими, правда?

Энн заговорила со сдержанной яростью.

— По крайней мере, мы не каннибалы. Может быть, на Земле по-прежнему идут войны, но…

— А что, убивать тысячи людей на большом расстоянии лучше? Прислушайся к их пению, Энн.

Через какое-то время монотонное пение стало единственным, что существовало в мире, кроме сияния красной луны и порхающих синих светляков. Именно этот голос Пол слышал той первой ночью в джунглях: льющийся в ночи плач, в котором слышались жалоба, удивление, мольба. Чувства, которые испытывает человеческая душа, осмысляя смерть — как, впрочем, и в размышлениях о жизни. Скорбная песнь должна была звучать, не умолкая, подобно крикам древесных лягушек, все тринадцать долгих часов люциферианской ночи… Пэкриаа не участвовала в вокальной части ритуала. Она сидела в одиночестве, охраняя вещи усопших. Время от времени хрупкие мужчины подбрасывали топливо в костер. Принцесса изредка бросала суровые взгляды на гостей; она про них не забыла. Раз или два Пол поймал себя на том, что засыпает, убаюканный бесконечным монотонным причитанием…

— Пол?

— Да, Нэнни. Я не сплю.

Пол заметил, что Спирмен резко вскинул голову, склонившуюся было на грудь.

— Док вчера спросил… соглашусь ли я родить ему ребенка.

Спирмен протянул руку и ласково коснулся руки Энн.

— Зачем об этом говорить сейчас? Я не могу думать под их чертовы завывания.

— Я все время думаю… то, чем мы жили раньше, теперь не важно. Пол, ты хорошо знаешь дока. Мне кажется, ты его понимаешь.

Энн и Спирмен озабоченно смотрели на Пола, освещенные таинственными отблесками костра. Пэкриаа, услышав их голоса, бросила на людей раздраженный взгляд.

— Дороти сказала мне, что хочет, чтобы отцом ее второго ребенка стал Сирс. Хотя она по-прежнему останется со мной. Может быть, это для нас и неестественно, но в нынешних обстоятельствах правильно. Пока мы еще не можем устанавливать законы и обычаи. Их установят наши внуки — если они у нас будут.

— Я знаю.

Но взгляд, который Энн бросила на хмурое, озабоченное лицо Спирмена, говорил, что ее решение будет принято в соответствии с ним.

— Давайте помолчим. Принцесса сердится…

Прошел еще час, и голова Спирмена снова опустилась на грудь, а рука, которой Эд обнимал прислонившуюся к нему девушку, расслабилась. Но Пол больше не чувствовал сонливости. У него даже мурашки по коже пошли от ощущения близкой опасности. Пол осмотрелся, пытаясь определить источник этого ощущения. Не колдуны; они, сбившись в кучу, выпевали негромкий контрапункт к причитанию воинов. Нет! Опасность исходила от Эда Спирмена, и Пола бросило в холодный пот при мысли о том, что сейчас случится. Слишком поздно. Голова спящего Спирмена склонилась набок, и раздался страшный, оглушительный храп — храп, от которого даже на огромном «Арго» было нелегко укрыться. Сирс Олифант утверждал, что сотрясение от храпа Спирмена могло бы двигать корабль, если бы его как-то удалось передать на дюзы. Но сейчас это было отнюдь не смешно…

Пэкриаа подскочила с места и пронзительно выкрикнула приказание. Пение прекратилось. Разъяренные воины повскакивали с мест, схватили копья и тотчас окружили гостей. Спирмен даже подняться не успел.

— В чем дело? — ошеломленно буркнул он, но десять женщин-пигмеев уже тащили его прочь, крепко ухватив за руки и ноги.

— Не вырывайся, Эд! Потерпи! — крикнул Пол.

Его тоже несли несколько воинов, а вокруг колыхались нацеленные на него копья. Другие куда-то тащили Энн, которая отчаянно кричала, как будто они могли ее понять:

— Не трогайте его! Отпустите! Он ничего не сделал!

Пол чувствовал, что с ним не собираются драться, хотят только ограничить его свободу действий — иначе они бы вели себя по-другому. Они миновали защищенную деревьями полосу, пересекли просеку и остановились перед истуканом божества. Окружавшие Пола женщины с копьями расступились, и он увидел Спирмена.

Винтовку Эд подхватить не успел, но пистолет-автомат был при нем, в кобуре. Ни Энн, ни Пэкриаа Пол не заметил. Лицо Спирмена выражало предельную концентрацию усилий и безумную ярость. Женщины-пигмеи подняли его и бросили на стол перед идолом. Эд был наготове. Он извернулся, как огромная кошка, вскочил на ноги и выхватил пистолет. Раздался оглушительный выстрел. Спирмен целился в лезвие гигантского копья идола. Каменный наконечник разлетелся вдребезги. Грохот выстрела заставил пигмеев отпрянуть. Эд Спирмен наклонился, схватил идола за руку и дернул вперед изо всех сил.

Истукан закачался, застонал как живой, и рухнул, раздавив как мошку одного из воющих колдунов — слепого старца.

Деревня погрузилась в потрясенное молчание. Теперь Пол увидел Энн. Пигмеи отпустили ее. Лицо Энн было белым, но наряду с ужасом в нем читались ликование, гнев, восторг. Державшие Пола воины тоже отпрянули. Пистолет словно сам собой скользнул ему в руку. Пол отчаянно пытался сообразить, как ему вернуть друзей к уравновешенному поведению.

— Идемте к ближайшему выходу, — сказал он. — Только не бежать!

Пигмеи позволили им уйти. Их божество рухнуло. Они были слишком потрясены, чтобы думать о чем-нибудь еще… Земляне беспрепятственно добрались до края деревни. Спирмен перепрыгнул ров, протянул руки Энн и перебросил ее на другую сторону.

— Кто-нибудь взял фонарик?

— Да, я взяла… — сказала Энн и вдруг заплакала. — Фонарик взяла, а пистолет — нет…

Пол прикрывал тыл.

— Они не станут нас преследовать. По крайней мере, какое-то время.

Трудно было идти в темноте по узкой тропке, сгибаясь чуть ли не вдвое, чтобы не задевать ветки. Зато когда трое людей наконец выбрались на открытое место, они сразу услышали журчание воды, подсказавшее им, куда идти. Пол освещал фонариком цепочку валунов, пока Энн и Спирмен переходили реку. Энн все еще всхлипывала после пережитого.

— Мы никогда не выиграем. Это все чистое безумие — и наш полет, и все, что случилось здесь, и вообще все. Человеческие существа безумны все до единого…

— Тише, дорогая, — сказал Спирмен. — Мы же выбрались оттуда, верно?

Так, но где же тропинка? Это был какой-то кошмар, поистине безумный: они шарили наугад, пытаясь найти путь, и не было провожатого, и даже тот крошечный источник света, который у них был, казался скорее насмешкой и вводил в смятение…

Внезапно впереди вспыхнули другие огни, послышались голоса приглушенное ворчание Миджока, и затем явственный оклик Райта:

— Вот они! Все трое, Миджок!

Пол побежал к ним.

— Что остальные? Дороти? Сирс?

— В полном порядке, сынок, — успокоил его Райт. — Не считая того, что Дот ужасно беспокоится за тебя с тех пор, как мы услышали выстрел. Сирсу пришлось схватить ее в охапку и держать — ну, не совсем так буквально чтобы она не убежала из лагеря. Знаешь, женщины такие странные создания. Не любят, когда в ночи стреляют, если их дружок где-то бродит.

— У нас были неприятности. Не исключено, что они нас преследуют… или станут преследовать. Не знаю…

Энн не произнесла ни слова. Пол увидел, что ее гибкие пальцы легли на покрытую мехом грудь Миджока.

— Миджок, я устала и мне плохо, — сказала она. — Ты понесешь меня?

Спирмен простонал:

— Энн, ты что? Подумай головой!..

Но Миджок тотчас опустился на колени и подставил руки, а Кристофер Райт сказал:

— Почему нет? Почему бы нам не нуждаться друг в друге?

Миджок первым отправился по тропинке, неся Энн. Спирмен сдавленно прошептал:

— Я бы сам понес ее!

Он явно не хотел бы, чтобы кто-то услышал его слова, и Пол быстро отвернулся. И услышал, как лесной гигант глубоким басом произнес, старательно выговаривая новые слова:

— Вы — мой народ. Я никогда не уйду далеко от вас.