"Первый и непобедимый" - читать интересную книгу автора (Галанина Юлия Евгеньевна)

Глава пятнадцатая А РЯХА…

А Ряха…

А Ряха меня бессовестно мучил. На своей полянке. Он стоял передо мной практически голый, в одних трусах и требовал:

— Видишь разделение?!

Ни шиша я не видела, хотя и честно старалась.

— Да ты что, слепая что ли? — выходил из себя Ряха. — Ну вот же оно идёт, поняла?

Это был один из пунктиков его подготовки, на котором он явно свихнулся: оказывается, когда мышцы просто бугрятся шарами под кожей, — еще не совсем шик.

Самый шик наступает тогда, когда каждую отдельную мышцу можно без труда различить и между соседними явственно проступает ложбинка-впадинка-бороздка. Вот это было мощно.

Ряха тыкал пальцем в свое могучее бедро, показывая это самое разделение, которого он так тщательно добивался, и требовал, чтобы я теперь осмотрела его со всех сторон, отметив места, где разделение было хорошим, и места, где над этим самым разделением надо было ещё поработать.

Руки, по мнению Ряхи, у него были в порядке, — где надо, получились бугры, где надо — борозды.

Ноги тоже приближались к идеалу, чему немало способствовал мой вес на его шее. Ещё немного поприседать и мышцы на бёдрах окончательно приобретут каменную твёрдость и рельефность — уже сейчас, стоило Ряхе чуть напрячь ноги, и над коленями проступали ромбы, а сами бедра вполне могли довести до истерики начинающего портного.

А вот спина Ряху тревожила — широчайшие мышцы спины, когда он их расправлял, как орёл крылья, впечатляли своей шириной, но вот там нужное разделение выражалось слабовато. Это показал тщательный осмотр с помощью полированного подноса и зеркала, позаимствованных предусмотрительным Ряхой у пассии с очаровательной кормой.

Не нравился Ряхе и его живот. Оказывается, то, что он напоминал стиральную доску, всю в твёрдых поперечных валиках, было, конечно, круто, но не совсем.

Совсем круто наступало тогда, когда живот становился не в полосочку, а в квадратики. Вот это было да… То, что лекарь прописал.

Зато голенями Ряха гордился, к ним у него претензий не было, — когда он напрягал ногу, сзади вспухало два шара, а я, сколько ни делала так же (ради интереса), и один-то никак не проглядывался.

Ряха посмотрел на мои попытки проявить икроножные мышцы и только хмыкнул.

На сём мы и расстались до завтра.

Ночью сгорела таможня.

Точнее её здание.

Сама таможня, как известно, в огне не горит и в воде не тонет.

Не очень-то он и испугался, тот загадочный, кого мы упустили на складах.

Точнее, они упустили: я никого не ловила.

Отдышался, видно, чуток, новых людей нашёл — и принялся за старое.

Точнее, за новое: таможня, это уже не мелкие лавочки, не склад — это уже покушение на власть.

Да Медбрат с ней, пусть бы сгорела, — но поглядеть на её пожар, порадоваться, сбежалось пол-Отстойника. Претензии к этой службе были у многих, хотя, справедливости ради, надо сказать, что для большого количества людей она была щедрой и заботливой кормилицей.

Ну и мы рыжие что ли? Тоже подхватились и поехали смотреть. Граду эта контора была вообще как родная, он там столько времени проводил, дела Ракушки утрясая, сколько иной клерк за жалование не отсиживал.

Только Лёд не поехал, когда постучались к нему в комнату, послал всех посмотреть и от его имени, буркнув из-под одеяла:

— Если в этом несчастном Отстойнике на каждый пожар глядеть, спать когда? Катитесь, любопытствуйте. А мне в кои-то веки сон интересный снится.

— Какой? — заинтересовался Рассвет, и мы вошли, чтобы услышать. И не прогадали.

— А такой, что вот я — а кругом женщины. И чёрненькие, и беленькие, и рыженькие — и все мои! — зевнул и потянулся Лёд.

— А ты не заболел, часом? — спросила я озабоченно. — Женщины в таких количествах опасны для здоровья. Надорвёшься ещё…

— Валите-валите, — обиделся Лёд. — А то без вас всё сгорит. В кои-то веки сладкий сон приснится — и то разбудят, сволочи!!! Кругом зависть!

Ну, мы и пошли восвояси, потому как было видно, что подробности сна нам узнать не удастся.

— А обычные сны твои — какие? — уже держась за ручку двери, спросила я.

— Что за мной гонятся, а я убегаю… — натягивая одеяло на голову, сказал Лёд. — А если догоняют, — убиваю… — промычал он уже почти невнятно.

Добра в таможне было много, потому что горело оно долго.

Мы успели и доехать, и посмотреть всласть, и перездороваться со всеми знакомыми, которых это (безусловно заслуживающее внимания) событие вывело на улицы городка.

Кое с кем Град и Профессор выпили по кружечке пива прямо в нашем экипаже, пока мы с Рассветом рыскали в толпе, наблюдая, как Служба Надзора за Порядком тушит здание.

Впереди всех мелькал героический начальник Службы, грудь колесом. Он один создавал столько шума, движения и какой-то одурелой активности, сколько не могли сделать совместно дюжина его подчинённых.

— Вот бы балка на него какая-нибудь упала, что ли… — мечтательно сказал Рассвет. — Слабо его веслом тогда приложили…

— Так надо было не вылавливать! — сердито отозвалась я.

Сердито — потому что не смогла разглядеть среди офицеров Службы Надзора того ясноглазого молодца, что делал у нас обыск.

— Если бы тогда его утопили, ещё неизвестно, какой бы был новый, — философски заметил Рассвет.

— А почему нет? — возразила я, наблюдая, как из окон пытаются выкидывать таможенные сейфы.

Сейфы выкидывались плохо, их для того и делали, чтобы нельзя было просто так извлечь из здания — ведь, получается, при большом желании и ума много не надо, отсоединил от пола да в окно его, родимого, со всем бесценным содержимым.

— А там таких махин только треть… — заметил Рассвет, провожая взглядом вытолкнутый-таки массивный шкаф, который тюкнулся о мостовую и того…, немного поменял форму. — Остальные в стены вмонтированы. Что ты сказала?

— Я говорю, почему нет? Назначили бы начальником Службы Надзора его заместителя, а с ним мы живём, как я понимаю, душа в душу.

— Видишь ли, — вздохнул Рассвет и потеснил меня в сторону, чтобы могли проехать повозки с бочками воды, — в Хвосте Коровы тоже не дураки сидят, и для того, чтобы мы с начальником подобной службы душа в душу не жили, стараются назначать на такие должности людей из столицы. Так что нас и этот устраивает, только не такой бодрый.

Начальник Службы Надзора, не подозревая, что некоторым его бодрость не нравится, демонстрировал личный героизм, мелькая в окнах верхнего этажа, а потом, когда пламя отрезало ему путь вниз по лестницам, картинно сиганул из окна вниз в растянутую заботливыми подчиненными парусину.

Да если бы они и не растянули, он не очень бы пострадал: второй этаж у таможни был невысоко, набил бы синяков и шишек, вот и все дела.

К этому времени в экипаже пиво было выпито и Град, найдя нас в толпе зевак, пытающихся понять, раскололся сейф или нет, и есть ли в нём денежки, и можно ли их позаимствовать, передал приказ Профессора: «Возвращаемся домой!»

Атмосфера в экипаже, подогретая пивом, была самая что ни на есть тёплая.

Профессор, уютно расположившийся в уголке, поглядывал в окно на ночной Отстойник и вспоминал, как пятьдесят лет назад он строил лодку на верфях Второй Гавани, намереваясь достичь на ней края мира на летних каникулах и тем навсегда прославиться.

Град правил лошадьми и, похоже, что-то напевал.

— Так ваше намерение исполнилось? — спросил Рассвет, чтобы не уснуть от детальной характеристики каждой доски, выбранной Профессором для столь важного дела.

— К сожалению, нет, — зевнул Профессор. — Занимаясь кораблестроительством и мечтая о подвигах, я как-то совершенно запустил занятия, и в результате летнюю сессию не сдал. Вместо морского плавания пришлось хвост прижать и сдавать хвосты. Так и не достроил мою красавицу.

— Ничего, — ворчливо сказал Рассвет. — Зато теперь ваша мечта осуществилась: край мира — здесь. И мы в этой помойке по уши…

— Погоди-ка, — вдруг высунул голову в окно экипажа Профессор. — Огрызок горит!!!

К счастью, горело не само здание представительства, а постройки во дворе. Град, забывший про пение, мигом взбодрил лошадей, и мы понеслись, выбивая колесами искры из мостовой.

Полыхала конюшня, — и без заклинания здесь не обошлось. Пока мы развлекались, тот, кого упустили у складов, выманив нас на пожар таможни, запалил и наши тылы. То ли в качестве предупреждения нам, то ли в качестве утешения себе, но суть от этого не менялась.

Лёд, которому так и не удалось досмотреть свой сладкий сон, успел вывести лошадей из конюшни, но и ему, и лошадям досталось, как тогда плеши посыльного, упокой Медбрат его душу.

К заклинанию мы прибегать не стали, затушили водой из колодца, там и тушить было уже нечего, почти всё сгорело.

Лёд обгорел сильно, сообразив, что Огрызок в огне, он вылетел из кровати практически раздетым, и на спину его сейчас смотреть было страшно. Профессор и Рассвет отвели, а точнее, отнесли его наверх и уложили в постель, спиной вверх.

Я стала осторожно протирать кожу вокруг ожоговых пузырей неразбавленной слезой Медбрата.

— Да уж, — хмыкнул Лёд, дёргая щекой, потому что когда возбуждение спало, пришла дикая боль. — Даже если те девочки во сне меня и дождутся, вряд ли в таком виде я представляю для них хоть какой-то интерес.

— Давай я тебе снотворного дам, — предложила я. — Чтобы угрызениями совести перед дамами не мучиться. Будешь спать без задних ног, без хвоста и без всяких сновидений.

— Не знаю, стоит ли… — засомневался Лёд.

— Смотри сам, — пожала плечами я. — А только когда счёт мне руки подпалил, — я всю ночь не спала, жизнь свою вспоминала.

— Ну и как воспоминания? — подмигнул Лёд, оставаясь даже в таком состоянии самим собой.

— И не спрашивай! — отмахнулась я. — Душераздирающие. Лучше бы и не вспоминала.

— Тогда давай! — решил Лёд. — В моей жизни есть моменты, которые я добровольно вспоминать не хочу.

— У кого их нет… — пробурчала я. — Потерпи, сейчас принесу.

Профессор, Рассвет и Град занимались ранеными лошадьми.

А потом сели подсчитывать убытки.

Убытки были весьма впечатляющи: сгорело сено, сгорел овёс. А сейчас, весной, когда до плодородного лета еще жить и жить, всё это стоит втридорога. Каменный остов конюшни остался, но всё деревянное внутреннее убранство выгорело. Когда кони оправятся от ожога — непонятно. Решили отвести их к нашему кучеру: у него во дворе и стойла свободные найдутся, и в лечении лошадей он больше понимает, чем мы. Во всяком случае, с коновалом объяснится на его языке и друг друга они поймут.

— Мы лишь одна далекая ячейка целой сети, — сказал Профессор в итоге. — Поэтому нам в чем-то труднее, но в чем-то и легче, чем живущим здесь. Другое хозяйство от такого ущерба ох не скоро бы оправилось. А это значит, что тактика поджигателя чрезвычайно эффективна. Выводов из пожара на складах он не сделал и продолжает работать на устрашение.

На следующий день до обеда я возилась на кухне, варила для Льда всякие отвары по рецепту, выданному лекарем, которого вытащили из постели, как только рассвело.

Рассвет и Град опять исчезли, что-то никак не получалось у них поймать этого гада.

А после обеда я побежала к Ряхе. Его подготовка к турниру и меня зацепила, было интересно, чем он занимается сегодня.

По всей полянке были раскиданы камни из Ряхиной коллекции тяжестей.

А сам невозмутимый Ряха истязал себя очень изуверским способом: избавлялся от волос на теле. Просто вырывал их пальцами, словно это была сорная трава на грядке.

— Великий Медбрат! — охнула я, когда увидела всё это. — Ты с ума сошёл?

— Вы горели? — даже не прореагировал на мой вопль спокойный, как скала, Ряха, продолжая выдирать волосы пучками.

— Мы, — подтвердила я. — Сначала таможня загорелась, мы поехали смотреть, а домой вернулись, — наша конюшня полыхает.

— Плохо, — поморщился Ряха.

Не знаю, от чего поморщился: от того, что больно дернул, или от того, что наша конюшня сгорела.

— А зачем ты волосы удаляешь? — спросила я.

— Ну, во-первых, так мышцы лучше видны, а во-вторых, маслом перед боем удобнее натираться, — объяснил Ряха, стряхивая остатки своей собственной растительности с пальцев.

Я ехидно подумала, что если кожу содрать, то мышцы еще лучше видны будут. И процедура эта, наверное, ничуть не больнее выдирания волос вручную.

— Ну, раз ты здесь, давай приседать, — оставил, наконец, Ряха свое душераздирающее занятие.

Пока я ухала вверх и вниз на Ряхиной шее, рассказала между делом о том, как красиво вылетел из окна таможни сейф и как смешно выпрыгивал оттуда же начальник Службы Надзора.

Ряха слушал молча, было вообще непонятно, слушает ли он меня или считает про себя приседания. Но, поскольку не останавливал, я рассказывала да рассказывала.

Сделав семь подходов, Ряха решил, что наприседался сегодня достаточно.

Пробурчал:

— Я вот не пойму, чего вы там у себя собак во дворе не держите? Были бы собаки, — целее конюшня была бы.

— Ой, Ряха, я и сама не знаю, — призналась я. — Экономим, наверное. Еле-еле кота вытягиваем.

— Рассказывай! — фыркнул Ряха. — Да у вашего Огрызка такие доходы, что у вас у каждого ночной горшок должен золотым быть!

— Бедные мы! — решительно опровергла я Ряхины слова.

— Ага, — кивнул Ряха. — Такие же бедные, как я хилый.

Ну да, хилым Ряху и заклятый враг бы не назвал, особенно сейчас.

— Может быть, и заведем после такого… — неуверенно пообещала я. — Нам бы этого поджигателя найти — вот это было бы дело!

— А ищете? — спросил Ряха, подняв бровь.

— Ищем, да пока без толку что-то.

— Не горюй, не одни вы ищете.

— Ты тоже? — прямо спросила я.

Ряха отвечать не пожелал. Да и без этого было ясно, что ищет, было бы даже странно, если бы не искал.

— А может ты с нашими объединишься? — попросила я. — Вместе быстрее найдете, а?

— Нет, мы из разных помоек, — отказался поэтичный Ряха.

— Ну, тебе видней, — разочарованно пожала плечами я.

— Завтра приходи, — попросил Ряха. — Времени мало осталось, теперь каждый день на счету.

— Хорошо, — прищурившись, я ещё раз оглядела его безволосый теперь торс. — Если получится.

Кое-где на груди выступали капельки крови из ранок, оставшихся после выдирания волос.

«Стервы они, эти бабы, — подумала я сочувственно. — Ну до чего мужика довели! Тоже хочет быть красивым, не хуже помощника мясника».