"Знамя Журнал 6 (2008)" - читать интересную книгу автора (Знамя Журнал Журнал)

Александр Бакши.Из Сухуми в Россию.

Об авторе

| Александр Бакши (р. 1952) - композитор. Лауреат Государственной премии России 1994 года. Автор музыкальных мистерий (в том числе “Садур-мистерия”, 1992, “Полифония мира”, 2001, “Из Красной книги”, 2003), симфонической музыки и музыки к драматическим спектаклям. Впервые опубликовал прозу - рассказ - в “Знамени” (2007, N 11).

Александр Бакши

Из Сухуми в Россию

Переезд из Сухуми в Россию описан моим соседом Фазилем Искандером. Вернее, бывшим соседом - ко времени моего семнадцатилетия он окончательно стал москвичом. Хотя его родственники продолжали жить там же, рядом с моей 8-й школой, самого Фазиля я никогда в Сухуми не видел. Но присутствие его чувствовал. Я был знаком с его племянником - довольно хулиганистым парнем, которого побаивался. Старшая сестра смутно намекала, что некогда Фазиль активно ухаживал - то ли за ней, то ли за ее подругой… Говорю об этом потому, что его знаменитые рассказы меня к переезду не подготовили. Даже наоборот - сбили с толку. Добродушный, ироничный, слегка сентиментальный их тон настраивал на то, что в России я встречу таких же людей, как в Сухуми, только со странностями. Ну, прогнозами погоды страстно интересуются… Еще что-то в том же роде…

А оказалось, они - другие. Не лучше и не хуже - просто совсем другие.

В Сухуми передвигаться по городу надо было не спеша. Человек, живущий напротив места работы, выходил из дома за час до начала рабочего дня. По дороге непременно встречались соседи, знакомые, друзья… Одному - улыбнулся, другому - руку пожал, третьего - обнял, спросил о делах…

- Ну, это провинция, - скажете вы. И ошибетесь. Неторопливость - первичная форма вежливости ко всем окружающим. Человек всем своим видом показывает, что вы ему небезразличны. Что он готов разделить ваши радости и посочувствовать вашему горю. Он согласен подарить вам самое дорогое, что у него есть, - время своей жизни. И ждет того же от вас.

Как, вам некогда поприветствовать знакомого или вы в спешке его не заметили?!.. А проводить его на поезд?!.. А в последний путь?!!!

В России не спешат только бомжи. У всех остальных времени всегда не хватает. Здесь полагают, что свободное время - признак несостоятельности. Раз ты не слишком занят и не спешишь, значит, никому и не нужен. Поэтому не задерживайся для пустословия по дороге в магазин. Не роняй достоинства!

В Сухуми оставить продавцу мелочь значило показать ему свое уважение. Страсть к округлению цен была всеобщей и почему-то ассоциировалась с широтой души. Иногда и продавцы демонстрировали знакомым свои добрые чувства. Я сам, случалось, покупал шоколадки стоимостью 1 р. 17 к. за один рубль ровно.

В России при попытке элегантно оставить на кассе мелочь я услышал:

- Заберите свои копейки. Я не нищая!

Довольно быстро я научился спешить и небрежным жестом смахивать с прилавков в карман медяки. На освоение других норм ушли месяцы и годы.

Не обниматься и не целоваться со знакомыми при встрече. Особенно если виделись накануне.

Не вскакивать, если в комнату вошел мужчина старше тебя лет на восемь-десять.

Не болтать лишнего. А это сложно - никогда ведь не знаешь точно, что именно окажется лишним.

Вот, например, прощаясь с людьми, с которыми только что познакомился, я говорил по привычке:

- Заходите. Будем очень рады.

Что это означало бы у нас, как вы думаете? Может быть, нечто вроде “был рад с вами познакомиться?” Или, “надеюсь, мы еще увидимся?” Ничего подобного! Здесь это прочитывалось даже не как приглашение, но - требование немедленно прийти в гости - в тот же день. В крайнем случае на следующий. И не на полчасика, а на весь день, вечер и большую часть ночи. Квартира, в которой мы с Людмилой жили, была очень небольшой. То есть в квартире жили ее родители. А мы - в шестиметровой комнате, где располагались: пианино, книжный шкаф, раскладной диван-кровать и маленький журнальный столик. (Одно время там же стояла старая стиральная машина. Но ее удалось выкинуть, несмотря на бурные протесты старших.) Каким образом мы помещались там вместе с друзьями, объяснить не могу. Однако же помещались. И чувствовали себя уютно. Но когда наш тесный круг разрушали люди, чьи имена мы еле припоминали!.. Поздней ночью недовольным шепотом, чтобы никого не разбудить, жена спрашивала:

- Зачем ты их пригласил?

- Кто? Я? И в мыслях такого не было!

- Но я же сама слышала. Ты сказал “заходите”.

- Ну и что?

- Как это “ну и что”? Пригласил - они пришли.

- Да я их не приглашал! Я просто так сказал!

- Учи русский, дикарь!

Русский давался с трудом. Пушкина и Достоевского я читал в подлиннике и, кажется, все понимал. Вообще это был единственный язык, на котором я свободно говорил, думал и видел сны. И тем не менее, реальное значение многих понятий от меня ускользало. Простое, казалось бы, слово - “учиться”. В Сухуми это значило прийти за три дня до сессии в училище, узнать названия предметов, которые надо сдать, вопросы, на которые надо ответить, - и не опаздывать на экзамены. Вот и все. Таким нехитрым способом за год я прошел два курса. Моим коллегам-композиторам из горных абхазских деревень, вероятно, приходилось сложнее: по-русски они читали по складам, а на рояле играли одним пальцем. Правда, у них и стимул был - в недалеком будущем стать НАРОДНЫМИ АРТИСТАМИ РЕСПУБЛИКИ.

А что оказалось в России? На занятия ходить каждый день, записывать лекции, готовиться к семинарам, выполнять домашние задания. И после всего этого пятерка не гарантирована!.. А на меньшее я никак не мог согласиться.

В скором времени я сделал вывод, что в России слова строго значат то, что значат. Без всяких условностей и преувеличений. Вывод оказался неверным.

В Сухуми на вопрос: “Как дела?” - надо было отвечать, улыбнувшись: “Прекрасно”, “Хорошо” или “Нормально”. Считалось, что дела шли плохо только в одном случае - если умер кто-то из близких. Тогда полагалось носить траур - ходить в черной рубашке и не бриться как минимум сорок дней, а то и полгода-год. Человеку в трауре вопросов о делах не задавали.

В России на этот вопрос, обреченно взмахнув рукой, отвечали: “Ужасно”, “Кошмар”. Или - “Так себе…”. Но траура не носили. И женщины в черных платьях - не безутешные вдовы, а модницы. Многим черное к лицу. Вообще смерть здесь незаметна. Хотя умирают, возможно, не реже, чем в Сухуми.

- Что-то Алешки Петрова давно не видно.

- Да он умер.

- Что вы говорите! И давно?

- Уже год прошел.

- Правда? А я и не знал… М-да… жаль парня.

Конечно, за всеми не уследишь. Чтобы заслужить похороны с размахом, с которым хоронили сухумских пекарей и врачей, надо быть светилом - великим артистом или лидером страны… Так что если вам встретится человек с цветами, скорее всего, он идет не на поминки, а на юбилей. Или на свадьбу.

Если в Сухуми выйти погулять бедно или неряшливо одетым, то встретить знакомых практически невозможно. Хоть весь город исходи - никого. Нарядно одетый человек и шагу не может ступить, не ответив на приветствие. Только хорошо одевшись, ты понимал, что живешь в родном городе, где тебя знают и любят.

В России от хорошо одетого человека требуют объяснений:

- Ты куда это вырядился?

- Да вот, на день рождения пригласили.

Еще можно сказать “на концерт”, или в крайнем случае - “на свидание”.

И тогда прозвучит с облегчением: “А… ну-ну…”.

Если в Сухуми кто-нибудь в компании спрашивал: “Зайдем в кафе посидим?”, это означало, что он собирается всех угостить. В России может статься, что угощения ждут от того, кто первым согласился. Ну что ж, это, по крайней мере, логично…

Но вот взять простое слово - “дружба”. Что тут непонятного? Каждый легко ответит на вопрос, кто его друг и что это означает. Ну, например: человек ежедневно проводит в вашем доме несколько часов, ест и пьет за вашим столом. Вы говорите обо всем на свете и не имеете никаких тайн друг от друга. Иногда спорите по пустякам, потому что в основном совершенно согласны. Оказываете друг другу всякие услуги. Привыкаете к общению так, что чувствуете пустоту, когда его нет рядом. Кто он вам - друг? Не спешите с ответом. Лучше скажите: “Не знаю”. Очень возможно, что не только не друг, но даже и не приятель. Возьмет да и расскажет кое-что о ваших мыслях большому начальнику, от которого зависит и ваше, и его будущее. Просто чтобы тому преданность доказать…

В Сухуми не доносили. Не только на друзей, даже на знакомых и едва знакомых. Черт его знает почему. Анекдоты можно было рассказывать в любой компании. А в России меня научили понимать жест опасности - кто-нибудь, не поворачивая головы, скашивал глаза в сторону. Это означало: осторожно, вон тот - стукач.

В конце концов я научился понимать, что некоторые знакомые слова могли быть связаны с незнакомыми понятиями. И не только такие абстрактные, как “дружба” или “верность”, но и совершенно конкретные. Например, “вино”.

Я получил первую стипендию, и мой сокурсник - единственное существо мужского рода в группе, - решительно заявил:

- Надо обмыть. Такая традиция!

- А чем обмывать положено?

- Как это чем? Вином, конечно.

- Ясное дело, вином. Я спрашиваю, каким - “Лыхны”, “Псоу”, “Хванчкара”?

Он посмотрел на меня с недоумением.

- Пойдем покажу.

В магазине было всего два сорта, совершенно незнакомых, - “Солнцедар” и “777”.

- Дайте нам три семерки, - решительно сказал сокурсник.

Мы сели на скамейку в парке, и он достал из портфеля стакан.

- Что, прямо здесь? Без закуски?

- Конечно. Ты - первый.

- А что говорить надо? - сказал я, с сомнением принюхиваясь к мутной жидкости неопределенного цвета. Вином не пахло.

- Скажи: “Чтоб не последняя” - и пей залпом.

- Ну, чтоб не последняя.

Вкус был похож на сильно прокисший лимонад. Через несколько минут, еще до того, как он допил бутылку, я почувствовал, что пьян. Я не мог сдержать тошноты, что позор удваивало. Не помню, как оказался дома - сам как-то дошел или он дотащил.

Больше предложений обмыть не поступало.

В России настоящего вина не пьют. Не потому, что вкуса не чувствуют, а из принципиальных соображений.

Настоящее вино - ритуальный напиток. Его нужно пить в больших компаниях за обильным столом. Не торопясь, чтобы не забыть никого из присутствующих. И не просто пожелать здоровья, но обязательно помянуть предков. Потому что вино тесно связано с памятью. Оно - тяжелит, тянет человека к земле, корням… Смысл винного застолья - испытание. Нужно выпить очень много, но не опьянеть. Во всяком случае, вида не показывать и домой дойти самостоятельно. На худой конец, немного покачиваясь.

Русская водка - совсем иное. Ее пьют, чтобы забыться, заглушить боль, воспарить над землей, почувствовать себя свободным. Если не опьянеть, не наделать глупостей, то не стоит и начинать. Водка - напиток забвения.

За столом, где пьют вино, царит строгий порядок. Иерархия соблюдается.

За столом с водкой - равенство и братство.

Дай солдату перед боем вина - он, пожалуй, маму вспомнит и затоскует.

А от водки - в бой побежит, позабыв про натертые портянками ноги.

Я в России не пью. Вино - не с кем, а водки - не хочется…

Прошло много лет с того дня, как я сел в поезд и уехал из города. Тогда я, конечно, не понимал, что переехать из Сухуми в Россию невозможно. Потому что это не поступок, а длительный процесс. Он не закончился до сих пор - я все еще в пути. И вернуться нельзя - города, из которого выехал, уже нет. Дело не в том, что там была война и много домов разрушили, а людей поубивали или выгнали. Даже если бы войны не было, я бы не смог возвратиться.

Пока переезжаешь, все меняется - дома, деревья, улицы, друзья… И главное, без тебя и ты ничего об этом не знаешь.

- Привет! Куда спешишь? Что, не узнал?

- Кажется, нет… простите.

- Да мы же за одной партой сидели! Я - Валера Кейян.

- Боже мой! Кейян - океан! Быть не может!

Может, может… А куда делся тот, низенький и тщедушный?

Иногда кажется, что реальный Сухуми разбился, как стекло, и осколки разлетелись во все стороны. Я ищу его в других, далеких местах. Однажды нашел кусочек в Париже - маленький такой пятачок: угол дома, скамейка, платан… И уходить не хотелось. Так бы и сидел всю жизнь.

И в Антверпене находил, и в горах под Турином. Еще во сне вдруг оказывается, что самый красивый особняк Страсбурга находится в Сухуми. И мы в нем живем.

А в Москве… разве что в нашей квартире хранится медная дверная ручка из дома, который построил дед. А дверей-то и нет, так что ни выйти, ни войти.

Да еще пепельница.