"Стрелы на ветру" - читать интересную книгу автора (Мацуока Такаси)

Глава 8 МАККЁ

– Преподобный настоятель, – сказал Сэй-ки, – вы совершили оплошность, не привезя с собой вашего чужеземца. Согласно пророчеству, на Новый год некий чужеземец спасет жизнь князю. И мы до сих пор не знаем, кто именно это будет.

Сохаку предпочел пропустить мимо ушей сарказм, с которым Сэйки произнес его прежний духовный титул.

– Я настойчиво предлагал князю Гэндзи именно так и поступить. Он отказался, сказав, что чужеземец, о котором шла речь в пророчестве, найден и жизнь князя уже спасена.

– Покойный князь Киёри доверил нам троим оберегать его внука, – сказал Кудо. – Это означает, что в некоторых случаях мы должны быть непреклонны и даже идти против воли молодого князя. Сохранить его жизнь важнее, чем приобрести или потерять его благосклонность.

– Я прекрасно это осознаю, – отозвался Сохаку. – Но я не мог действовать вопреки прямому приказу князя.

– Слабый довод, – возразил Сэйки. – Вы могли устроить так, чтобы чужеземец прибыл в Эдо самостоятельно – возможно, в результате «недоразумения». Князю пришлось бы тогда принять все как есть.

– Благодарю вас за ценное наставление, – молвил Сохаку. Чувствуя, что начинает злиться, он поклонился с преувеличенной почтительностью. – Прошу вас, объясните мне, каким «недоразумением» я должен был воспользоваться, чтобы помешать князю назначить господина Сигеру на прежнюю должность?

– Благодарю вас за то, что подняли еще один важный вопрос, – проговорил Сэйки, поклонившись Сохаку с не меньшим раздражением. – Не будете ли вы столь добры поведать нам во всех подробностях, что же именно случилось? В моем ничтожном разуме не укладывается, как же могли произойти столь опасные и абсурдные события.

– Я бы предложил всем нам говорить потише, – вмешался Кудо. – Наши голоса разносятся далеко.

На самом деле и Сэйки, и Сохаку говорили приглушенно. Однако подчеркнутая, почти гротескная вежливость была опасным признаком. Так начинался не один внезапный поединок. И Кудо вмешался лишь затем, чтобы снять напряжение.

Трое самураев сидели среди развалин, на месте одной из комнат, прежде смотревших в центральный садик. Что любопытно, садик нимало не пострадал от обстрела. Даже узоры, прочерченные на песчаных дорожках, остались целы. Чего нельзя было сказать о комнате. Крыша, стена и большая часть пола исчезли. Сэйки, Сохаку и Кудо устроились в единственном уцелевшем углу. Их спутники остались на страже в коридоре – точнее, в том месте, где был когда-то коридор. Окружающая обстановка никак не отразилась ни на позах, ни на манерах, ни на церемонности самураев.

– Здесь царят замешательство, страх и домыслы, – произнес Кудо. – Никому не ведомо, кто совершил это нападение и почему. Мы – командиры. Все будут смотреть на нас, ожидая объяснений. Не лучше ли нам заняться поиском ответов, вместо того чтобы обмениваться упреками?

– Ответы не имеют значения, – сказал Сэйки. – Важно лишь то, как мы себя ведем. Если мы спокойны и уверенны, наши подчиненные тоже будут спокойными и уверенными, вне зависимости от того, знают они – или мы, если уж на то пошло, – что-нибудь или нет.

Сохаку подался вперед:

– Нам не следует отвлекаться от сути и говорить о таких незначительных подробностях, как чужеземец и Сигеру. Истинный вопрос заключается совсем в другом.

– Согласен, – кивнул Кудо. – Нам следует принять решение по главному вопросу.

– Я не думаю, что ответ очевиден, – сказал Сэйки.

Сохаку и Кудо удивленно переглянулись.

– Неужто я что-то упустил? – осведомился Сохаку. – Когда мы виделись в последний раз, вы настойчивее всех нас размышляли, не ввести ли пост регента, который будет реально править княжеством. Если память мне не изменяет, вы утверждали, что молодой князь ни на что не годен и приведет наш клан к гибели.

– Возможно, мне следовало сказать не «ни на что не годен», а «несколько чрезмерно утончен».

– А его безрассудное увлечение чужеземцами-христианами? – поинтересовался Кудо. – Неужели и по этому вопросу ваше мнение изменилось?

– Нет, я продолжаю считать это опасным, – сказал Сэйки. Ему вспомнилось то неприкрытое проявление чувств, которому он стал свидетелем совсем недавно. – Я бы даже сказал, что опасность усилилась. Против чужеземцев можно будет предпринять определенные действия в будущем, если придется – втайне, без дозволения молодого князя.

Успокоенный Кудо кивнул:

– Вкупе со всем прочим, его поведение в отношении дяди может служит решающим доводом.

– Вот в этом я бы усомнился, – возразил Сэйки. – Согласен, на первый взгляд оно выглядит очень спорным. Однако же, если вспомнить о пророческих видениях, может оказаться, что это был чрезвычайно мудрый шаг.

– О пророческих видениях?!. – Сохаку был взбешен. – С каких это пор вы верите в подобные сказочки? Я ни разу не видел ни единого доказательства того, что князь Киёри мог предсказывать будущее, а я служил ему двадцать лет! Что же касается князя Гэндзи, единственное, что из будущего его интересует, так это с какой гейшей он будет спать сегодня ночью и какое сакэ он приобретет для следующей своей вечеринки под луной.

– Сигеру – законченный безумец, – сказал Кудо. – Я находился среди тех, кто брал его под стражу. Если бы вы были там, вы бы не говорили сейчас так снисходительно. Он сидел и смеялся, а с головы до ног его покрывала кровь родичей, и рядом с ним лежали бездыханные тела его жены, дочерей и единственного сына. Хотел бы я когда-нибудь забыть эту картину!

– Слышу и понимаю, – сказал Сэйки.

Сохаку и Кудо вновь переглянулись; на этот раз на их лицах читалась покорность судьбе. Это было одно из любимых выражений Сэйки, и означало оно, что Сэйки принял решение и его не переубедить.

Сэйки тем временем продолжал:

– Несомненно, ваши доказательства неоспоримы. Однако же мое отношение к молодому князю несколько измени л ось. Хотя я и не уверен до конца в его провидческом даре, теперь я допускаю такую возможность.

Он указал на восточную часть сада, туда, где прежде располагались внутренние покои дворца.

Сохаку взглянул в указанном направлении:

– Я не вижу ничего, кроме руин. Несомненный довод в пользу решительных перемен.

– И я тоже вижу руины, – согласился Сэйки. – Но я замечаю также нечто такое, чего вы не видите.

– И что же это?

– Развалины личных покоев князя Гэндзи.

– Однако что это означает?

– Если б он не настоял на поездке в монастырь Мусиндо, во время обстрела он находился бы там.

Сэйки был вознагражден: на лицах его товарищей проступило понимание.

– Он не мог этого знать! – воскликнул Кудо. Но голос самурая дрогнул.

– Однако, похоже, знал, – сказал Сэйки.

– Ничего не доказано, – сказал Сохаку.

– Но и не опровергнуто, – сказал Сэйки.

– Если он знал, то почему же не предупредил нас? – спросил Сохаку.

– Я не утверждаю, что понимаю, каким образом действует волшебное предвидение, – проговорил Сэйки. – Ясно одно: нам следует на некоторое время отложить решение этого вопроса. А пока что приготовьтесь к путешествию. Оставаться здесь небезопасно.

– Вы хотите сказать, что рекомендуете отступить в «Воробьиную тучу»? – уточнил Сохаку.

– Да.

– Эту рекомендацию чрезвычайно трудно исполнить, – сказал Сохаку. – Большинство провинций, лежащих между Эдо и Акаокой, враждебны нам. Внутреннее море не представляет особого препятствия. Но его патрулируют корабли сёгуна. В таких условиях дорога на наш родной остров делается весьма опасной.

– Я предпочитаю опасность смертельной угрозе, – сказал Сэйки. – Мы не можем задерживаться здесь.

– Есть и еще одно соображение, – вмешался Кудо. – Сёгун никому не давал дозволения покинуть Эдо.

– Моя верность принадлежит Окумити-но-ками Гэндзи, князю Акаоки, – отрезал Сэйки, – а не узурпатору, присвоившему титул сёгуна и захватившему сёгунский дворец.

Он поклонился собеседникам и встал.

– Если мой князь прикажет мне повиноваться этому человеку, я буду повиноваться. Если он прикажет мне убить этого человека, лишь смерть помешает мне выполнить приказ. Я знаю, кто я. Уверен, что и вы знаете.

И, не дожидаясь ответа, Сэйки развернулся и зашагал к развалинам княжеских покоев.

– Старый упрямец! – бросил Кудо.

Сохаку фыркнул:

– Он и в молодости был упрямцем. С чего бы годам лишить его этого примечательного свойства?

– Совершенно ясно, что теперь он не согласится на введение регентства. Он убедил себя в том, что Гэндзи видит будущее.

На том беседа и завершилась. После продолжительного молчания Сохаку и Кудо взглянули друг другу в глаза, поклонились и встали.

– Мне очень жаль, Эмилия, – сказал Старк. – Я не нашел никаких останков мистера Кромвеля.

– Быть может, ангелы и вправду вознесли его на небо, как ему казалось, – отозвалась Эмилия, но печальная улыбка показывала, что сама девушка в это не верит.

– И что вы теперь будете делать? – спросил Старк.

– Соберу вещи, какие смогу найти, и буду ждать корабля в Америку.

При одной лишь мысли об этом у Эмилии противно заныло под ложечкой, и на глаза навернулись слезы. Она уселась прямо на землю, рядом с развалинами своей комнаты, и разрыдалась, не стыдясь слез. Она нашла убежище, в которое не смела верить, рай, в котором она скрылась от своей красоты. Нашла – и потеряла, из-за одного-единствен-ного выстрела. Этого Эмилия вынести не могла. Конечно, она была сильной – но не настолько.

Старк опустился на колени рядом с девушкой, обнял ее и прижал к груди. Он неверно понял, в чем источник ее печали.

– Дома вам станет получше, – сказал он, пытаясь утешить девушку, и лишь причинил ей этим лишнюю боль.

Старк держал Эмилию в объятиях, не зная, чем тут можно помочь, а она, уцепившись за него, безутешно плакала.

– Вы молоды, Эмилия, – говорил Старк. – Ваша жизнь только начинается. Небеса еще улыбнутся вам. Вы встретите новую любовь. Я в этом уверен.

Эмилия хотела было сказать Старку, что жаждет обрести не любовь, а покой. Но печаль ее была столь глубока и сокрушительна, что девушка не нашла нужных слов.

Как только обстрел прекратился, Сигеру отправился обходить границы дворца и расставлять стражу вдоль обрушенных стен. Внутри никакой опасности не было. Но если бы кто-нибудь пожелал покуситься на жизнь Гэндзи, для этого настало самое удобное время. Сигеру был уверен: Сохаку еще не готов перейти к действиям. Сперва он должен выслушать, что скажут Кудо и Сэйки. Так что сейчас единственной заботой были внешние враги. Сигеру надеялся на их появление. Это было бы неплохой разминкой. О Сохаку он позаботится потом, равно как и о Сэйки с Кудо, – если придется. Какая, однако, досада: момент и без того тяжелый, опасность грозит отовсюду, а тут еще, возможно, придется убить трех старших военачальников клана. Даже если Кудо и Сэйки останутся верны князю, потеря Сохаку нанесет клану серьезный ущерб. Сохаку – их лучший стратег и лучший после самого Сигеру боец.

Тут внимание Сигеру привлек приближающийся цокот копыт. Две лошади. И сорок—пятьдесят пеших. По ровному, размеренному ритму шагов ясно было, что это самураи. Сигеру расслабился и замедлил дыхание. Он был готов.

Мгновение спустя на улицу перед дворцом выехал на вороном коне Въедливый Глаз Каваками, глава сёгунской тайной полиции. Рядом с ним его помощник, Мукаи, – на серой кобыле, как и подобает подчиненному. За ними двигался отряд из сорока самураев. Каваками натянул поводья, останавливая коня. На лице его промелькнуло удивление. Он узнал Сигеру.

– Господин Сигеру! Я и не знал, что вы в Эдо.

– Я только что прибыл, господин Каваками, и еще не имел возможности сообщить вам о моем местонахождении.

– Откровенно говоря, где вы находились до этого, мне также совершенно неизвестно.

– В самом деле? Чудовищный промах со стороны моих подчиненных. – Сигеру поклонился, не спуская глаз с Каваками. – Я прослежу, чтоб виновные понесли наказание.

– Не сомневаюсь, – отозвался Каваками. – А пока что будьте так добры, пропустите нас во дворец – для инспекции.

– Нам не сообщали о готовящейся инспекции. А потому я вынужден с сожалением отклонить ваше предложение.

– Я ничего вам не предлагаю! – Каваками послал коня вперед, и его самураи двинулись следом. – По приказу сёгуна я должен осмотреть все разрушенные дворцы и побеседовать с каждым из уцелевших князей. Так что отойдите, пожалуйста, с дороги, господин Сигеру.

Мечи Сигеру выпорхнули из ножен одним изящным, плавным движением – так журавль расправляет крылья. Только что руки Сигеру были пусты, а в следующее мгновение в правой его руке возник катана, а в левой – вакидзаси. Он держал оружие опущенным; стойку его нельзя было назвать защитной, да и на готовность к атаке она тоже не указывала. Неопытный наблюдатель решил бы, что Сигеру собрался сдаваться – настолько не готовым к бою он выглядел.

Но Каваками знал, что думать так было бы ошибкой. Как и всякий самурай, Каваками изучал в свое время «Горин-но-сё», «Книгу пяти колец», классический трактат Миямото Мусаси, посвященный искусству фехтования. Стойка Сигеру была основной, предшествующей бою, – му, пустота. Это никак нельзя было счесть неготовностью. Сигеру был открыт всему, ничего не предугадывая и все принимая. В былые времена лишь один человек осмеливался использовать эту стойку – сам Мусаси. После него на такое отваживался один-единственный человек. И это был Сигеру.

Каваками подал сигнал, и сорок клинков покинули ножны. Его самураи быстро перестроились, приготовившись напасть на Сигеру с трех сторон. Зайти ему за спину они не решились. Для этого потребовалось бы пересечь границу, разделяющую улицу Эдо и территорию дворца, принадлежащую клану Окумити. А такого приказа они пока что не получили.

Сам Каваками не стал браться за оружие. Наоборот, он заставил коня отступить на расстояние, которое счел безопасным.

– Неужели вы настолько оторвались от реальности, что смеете препятствовать исполнению приказов сёгуна?

– Как вам известно, я не имею чести служить сёгуну, – ответил Сигеру. – До тех пор, пока эти приказы не подтвердил мой князь, для меня они ничего не значат.

По тому, как Каваками держался в седле, Сигеру понял, что главу тайной полиции нельзя назвать искусным наездником. А значит, он сможет добраться до Каваками раньше, чем тот успеет развернуть коня и сбежать. По оценке Сигеру, их разделяло расстояние протяженностью в пять ударов сердца. Правда, придется прорубиться через десяток самураев, но с этим особых трудностей не будет. Все его вероятные противники напряжены от страха. Они уже все равно что покойники.

– Господин Каваками! Какая неожиданность!

К недвижно застывшим противникам небрежным шагом приблизился Сэйки. Он словно бы не заметил обнаженных мечей.

– Мне бы следовало пригласить вас выпить чего-нибудь освежающего. Но сейчас, как вы сами видите, мы не вполне готовы принимать гостей. Может, в другой раз?

– Сэйки, приведите господина Сигеру в чувство, – если можете, конечно. – Каваками похлопал нервничающего скакуна по шее. – Мы исполняем приказ сёгуна, а он мешает нам войти.

– Прошу прощения за дерзость, господин Каваками, – сказал Сэйки, вступив в полукруг, очерченный сверкающими клинками, – но я считаю, что господин Сигеру совершенно прав.

– Что?!

– Осакское соглашение гласит, что сёгун должен извещать князя о готовящейся инспекции по меньшей мере за две недели. Как главный распорядитель княжества Акаока, я вынужден сообщить вам, что мой господин не получал такого сообщения.

– Осакскому соглашению двести пятьдесят лет!

– И тем не менее оно по-прежнему действует, – возразил Сэйки, низко поклонившись.

Судя по выражению лица Каваками, ему в голову пришла какая-то удачная мысль.

– Насколько я помню, на время войны действие этого соглашения приостанавливается.

– Совершенно верно. Но мы не находимся в состоянии войны.

За спиной у Каваками обрушился горящий дом, и конь, испугавшись, поднялся на дыбы. Каваками потребовалось несколько секунд, чтобы вновь обуздать жеребца.

– Если это не война, то как же тогда выглядит война? – поинтересовался Каваками.

– В соглашении указывается, что война должна быть объявлена официально, – сказал Сэйки. – Сёгун объявлял кому-нибудь войну?

Каваками нахмурился:

– Нет.

Он развернул коня и ускакал, оставив Мукаи разбираться с неловкой ситуацией. Тот приказал самураям вложить мечи в ножны и увел их.

– Дипломатичен, как всегда, – фыркнул Сигеру, пряча оружие.

– Благодарю вас, – сказал Сэйки, хотя и знал, что в устах Сигеру это не похвала. – Кажется, господин Сигеру, вы снова пришли в себя. Очень, очень своевременно.

– Господин, – сказал Хидё, – Старк тайком носит при себе огнестрельное оружие.

– Да, я знаю, – отозвался Гэндзи. – Можешь не беспокоиться. Он для меня не опасен.

– Господин, вы уверены?

– Да.

Хидё расслабился. Раз дело касается предвидения, то оно выходит за пределы его должностных обязанностей.

Гэндзи улыбнулся. Как это удобно – иметь в качестве командира телохранителей человека, чьи мысли так легко читать, словно они и вправду написаны у него на лице.

– С Ханако все в порядке? – поинтересовался он.

– Не знаю, господин.

– Ты что, не нашел ее?

– Я ее не искал.

– Почему же?

– Я обязан обеспечить вашу безопасность. Я не могу отвлекаться ради личных дел.

– Хидё, речь идет о твоей невесте, будущей матери твоего сына и наследника, твоей подруге жизни.

– Да, господин.

– Ну так иди и разыщи ее. В твое отсутствие меня будет охранять Симода. Я верно говорю, Симода?

– Да, господин.

Хидё низко поклонился:

– Я скоро вернусь, господин.

– Ты вернешься завтра утром, – сказал Гэндзи, – после завтрака. И еще. Не кланяйся больше так низко. Как глава телохранителей, ты ничего не должен упускать из виду, даже на мгновение.

– Слушаю и повинуюсь, господин.

– Отлично. Желаю тебе поскорее отыскать невесту.

Хэйко подождала, пока Хидё уйдет, а Симода отступит на некоторое расстояние. Они сидели на подушках, в большом шатре, установленном возле единственной уцелевшей стены. Легкий ветерок приносил с собою запах моря.

– Как вы изменились за столь краткое время, – сказала Хэйко.

Она потрогала фляжку с сакэ. Убедившись, что напиток имеет нужную температуру, Хэйко наполнила чашку Гэндзи.

– О чем это ты?

– Всего неделю назад вы были всего лишь номинальным главой клана. Ничтожеством, которое едва терпят собственные вассалы. Теперь вы – на самом деле их господин. Чрезвычайно примечательное преображение.

– Критические моменты меняют людей, – сказал Гэндзи, наполняя, в свою очередь, чашку Хэйко. – Если им везет, то в такие моменты они узнают, чего стоят на самом деле.

Хэйко отвернулась. Открытый взгляд Гэндзи вызвал смятение в ее душе. Как же это было трудно – любить его! И насколько труднее это стало теперь, когда он ответил любовью на любовь… О, если бы они были крестьянами, или торговцами, или рыбаками – они могли бы без оглядки отдаться своим чувствам, не думая о тайной подоплеке и возможных последствиях!

– Вас сейчас переполняют чувства, порожденные необычностью происходящего, – сказала Хэйко. – Я забуду все, что вы мне сегодня говорили.

– Ты никогда об этом не забудешь, – возразил Гэндзи. – И я тоже. Мои чувства вызваны не необычностью момента. Они принадлежат тебе, Хэйко. Тебе одной.

– Вы не должны расточать мне любезности, – сказала Хэйко. По щекам ее текли слезы, но на губах играла нежная улыбка, и дыхание оставалось ровным. – Я люблю вас. Я полюбила вас в тот самый миг, когда впервые увидела. Я буду любить вас до последнего вздоха. А вы вовсе не обязаны любить меня.

Гэндзи улыбнулся; при виде этой беззаботной улыбки сердце Хэйко таяло.

– Я понимаю: если я буду любить тебя столь же страстно, это может показаться надоедливо симметричным. Возможно, со временем я научусь любить тебя меньше. Это тебя устроит?

Рассмеявшись, Хэйко упала в объятия князя.

– С моим-то очарованием? Боюсь, вы обречены со временем полюбить меня еще сильнее!

– Так ты уверена в себе?

– Нет, Гэнтян, – отозвалась Хэйко. – Я ни в чем не уверена. Любовь – слабость женщины, а не ее сила. Какой бы прекрасной ни была женщина, час ее расцвета краток. Я не жду, что вы будете любить меня вечно. Но пожалуйста, если только можете, будьте добры ко мне. Пожалуйста!

Гэндзи захотелось запустить руку в широкий рукав кимоно Хэйко и приласкать ее. День выдался морозным, и руки у него были холодными. Гэндзи решил, что ей это вряд ли будет приятно, и отказался от своего намерения. Но в тот же миг Хэйко придвинулась к нему, и каким-то непостижимым образом ее руки оказались у него под одеждой, а руки Гэндзи – под одеждой у нее. Гэндзи ощутил тепло ее тела и одновременно с этим – обжигающий холод от прикосновения ее пальцев. Тепло и холод слились воедино. «Ну и кто же здесь на самом деле читает мысли?» – подумал Гэндзи.

– Как я могу не быть добрым? Стоит мне увидеть тебя или даже просто подумать о тебе, и вся жестокость этого мира исчезает, и мое сердце, и само мое существо делается нежным.

– Нет, не все ваше существо.

– Ну хорошо, не все.

Им и в голову не пришло раздеться. Даже если б они находились в покоях Гэндзи, они и то бы на это не решились – во всяком случае, во время дневного свидания. Слишком уж сложно им было бы потом одеваться, особенно Хэйко.

Ее кимоно омэси было шелковым. Под ним – теплое зимнее хаори. Кимоно перехватывал широкий вышитый пояс оби, завязанный узлом «фукура судзумэ»; из-под верхнего его края выглядывал пояс оби-агэ.

Существовало триста различных способов завязывать оби, и Хэйко каждый день тратила немалое время, размышляя, что же ей выбрать на сегодня. Она выбрала узел «фукура судзумэ» – «сливовый воробей», потому что предположила, что Гэндзи вернется именно сегодня, и ей захотелось отметить этот день тонким намеком на тотем клана. Получилось так, что Хэйко верно угадала день возвращения князя. Но если б она ошиблась, она не стала бы снова завязывать узел «фукура судзумэ». Это было бы признаком дурного вкуса. Пришлось бы просто признать, что она упустила хорошую возможность, и смириться с этим фактом.

Шнурок оби-дзимэ удерживал оби в должном положении. Между кимоно и оби был надет корсет оби-ита, чтобы кимоно вдоль линии оби не шло морщинами. Под узел пояса подкладывалась специальная подушечка, макура, дабы он сохранял форму. Переднюю часть оби украшала брошь оби-домё; к ней пристегивался специальный шнур, чуть тоньше шнура оби-дзимэ.

Под кимоно, оби, макура, оби-агэ, оби-дзимэ и оби-домэ у Хэйко было надето длинное нижнее кимоно, нагадзюбан, тоже шелковое. Шнурки, пришитые к концам воротника, проходили сквозь петли воротника тикара нуно и завязывались так, чтобы образовать у затылка отверстие подобающего размера. Нагадзюбан подпоясывалось нижним поясом, датэ-маки.

Под нагадзюбан надевалась нижняя рубашка хададзю-бан и нижняя юбка сусоёкэ. Под ними располагались специальные мягкие прокладки, накладывавшиеся на ключицы, живот и талию. Поскольку кимоно кроилось по прямой линии, эти прокладки требовались, чтобы придать телу нужную форму, дабы одеяние ложилось красиво и естественно. Обычно Хэйко носила также специальную ленту, стягивающую грудь и скрывающую ее очертания. Но сегодня утром девушка не воспользовалась ею, поскольку ожидала возвращения Гэндзи.

Хотя ни Гэндзи, ни Хэйко раздеваться не стали, в их одеяниях нашлось достаточно отверстий, чтобы доставить друг другу наслаждение. На самом деле, как тепло и холод – единое целое, так и состояние наготы сливается с состоянием одетого человека.

– Если любовь – твоя слабость, то я и думать боюсь, какова же твоя сила, – тяжело дыша, промолвил Гэндзи.

Хэйко, с трудом сдерживаясь, чтобы не дышать учащенно, отозвалась:

– Я думаю, мой господин, что вас ничем не испугать.

Вежливо отведя взгляд, Симода бесшумно опустил полог шатра. Он все-таки не удержался и улыбнулся.

Лишь начав разыскивать Ханако, Хидё до конца осознал объем разрушений – и был поражен. Ему вспомнилось ужасное землетрясение, опустошившее Эдо в годы его детства; тогда вслед за землетрясением вспыхнул пожар и истребил половину города: дымящиеся развалины, валяющиеся повсюду изуродованные тела, витающий в воздухе запах горелой человеческой плоти… Хидё сообразил, что может означать этот запах, и его замутило. Он даже не мог бы сказать, что ему труднее сдержать, тошноту или слезы.

Среди обломков комнаты, отведенной чужеземцам, он увидел яркий лоскут от женского кимоно, придавленный упавшей балкой. Опустившись на колени, Хидё осторожно подобрал этот лоскут. Кому он принадлежал? Уж не Ханако ли? Когда они виделись в последний раз, на Ханако вроде было кимоно из такой ткани. Ну почему, почему он столь ненаблюдателен? Как он может исполнять обязанности главы телохранителей, если даже не в состоянии узнать кимоно будущей жены?

Но Хидё изгнал эту мысль, едва лишь она пришла ему на ум. Он больше не имеет права прятаться за подобными сомнениями. Князь назначил его на эту должность. Сомневаться в своих способностях – означает сомневаться в своем князе. Верность требовала, чтобы Хидё верил в себя, поскольку в него князь верил. И значит, размышляя о своих многочисленных недостатках, он, Хидё, должен стараться их исправить, чтобы стать тем человеком, которого узрел в нем его князь. Таков его долг. Хидё встал. Он держался прямо и уверенно.

Но он по-прежнему сжимал в руке шелковый лоскут, и по лицу его текли слезы. Какой смысл в высоком положении и почестях, если не с кем это разделить? Кто придаст сладость победе, утешит в поражении, оплачет гибель?

Хидё было шестнадцать лет, когда он впервые встретил Ханако; он как раз только что получил свой первый взрослый катана. А Ханако была девятилетней девочкой-сироткой; ее взяли во дворец князя Киёри по рекомендации старого настоятеля Дзэнгэна. Хидё вспомнил их первый разговор и покраснел.

– Эй, ты! Принеси мне чаю!

Девочка в выцветшем хлопчатобумажном кимоно вздернула подбородок и дерзко отозвалась:

– Сам принеси!

– А я говорю, ты принесешь мне чай, девчонка!

– Не принесу!

– Ты – служанка. А я – самурай. Ты будешь делать, как я велю!

Девочка расхохоталась.

– Князь Киёри – самурай, – сказала она. – Господин Сигеру, господин Сэйки, господин Кудо, господин Танака – самураи. А ты – всего-навсего мальчишка с мечом, не знающим крови.

Разозленный Хидё вскочил на ноги и схватился за рукоять катана.

– Я – самурай! Я могу зарубить тебя прямо тут, на месте!

– Нет, не можешь.

– Что?! – Столь наглый и неожиданный ответ потряс Хидё. – Самурай властен над жизнь и смертью любого крестьянина.

– А ты – нет.

– Это почему еще?

– Потому что я – служанка, в твоем клане. И ты обязан меня защищать. Если придется – даже ценой жизни.

И выпалив это, девочка удалилась, а онемевший, пристыженный Хидё так и остался стоять, разинув рот.

Хидё оглядел развалины дворца. Уж не на этом ли самом месте состоялся тот давний разговор? Хидё потупил взор, как и тогда. Ханако была ребенком и все же напомнила ему о том, о чем он не имел права забывать. Самурай – защитник, а не заносчивый задира.

Та дерзкая девочка выросла и превратилась в достойную, добродетельную женщину; неудивительно, что все эти годы, пока он пьянствовал и впустую прожигал жизнь, она старалась держаться от него подальше.

Какую замечательную жену выбрал для него князь Гэндзи! И вот она потеряна…

– Хидё! – донесся откуда-то изумленный голос Ханако. Хидё обернулся.

Ханако стояла в коридоре – то есть в том, что осталось от коридора, – и держала в руках чайный поднос.

Переполненный внезапно обрушившимся счастьем Хидё бросился было, чтобы обнять ее, но вовремя спохватился. Вместо этого он учтиво поклонился:

– Я искренне рад видеть вас целой и невредимой.

Ханако поклонилась в ответ:

– Ваша забота о столь незначительной особе – большая честь для меня.

– Для меня вы значите очень много, – сказал Хидё.

Трудно было решить, кого эти слова поразили больше, Ханако или самого Хидё. Ханако отреагировала на них более живо. Ошеломленная их прямотой, девушка пошатнулась и едва не уронила поднос. Хидё ринулся на помощь, подхватил поднос и при этом, сам того не заметив, коснулся руки девушки. И неожиданно Ханако почувствовала, как от этого прикосновения что-то смягчилось в ее душе.

– Князь Гэндзи велел, чтобы я вернулся только завтра утром, – сказал Хидё. – После завтрака.

Ханако, поняв, что кроется за этими словами, зарделась.

– Наш господин очень великодушен, – ответила она, скромно отведя взгляд.

Хидё так много нужно было сказать, что он не мог больше сдерживаться.

– Ханако, по дороге в монастырь Мусиндо у нас произошла схватка с отрядом князя Гэйхо. И после нее князь Гэндзи назначил меня главой своих телохранителей.

– Я очень рада за вас, – молвила Ханако. – Я уверена, что вы проявите себя на этом посту с наилучшей стороны. – И она снова поклонилась. – Прошу простить меня. Сейчас я должна прислуживать господину Сигеру и господину Сэйки. Я вернусь к вам, мой господин, сразу же, как только смогу.

И лишь глядя ей вслед – Ханако шла не кратчайшим путем среди развалин, а в точности там, где прежде находились коридоры, как будто ничего и не изменилось, – Хидё понял, что девушка назвала его «мой господин» и что теперь именно так к нему и положено обращаться. Ведь главе телохранителей полагался земельный надел. Правда, князь Гэндзи ничего не сказал по этому поводу, но наверняка скажет на Новый год, во время официального назначения Хидё на должность.

Хидё вспомнил тепло руки, до которой он дотронулся несколько мгновений назад. Это было их первое прикосновение. Он осознал, что давно уже полюбил Ханако, хотя и сам не понимал этого. А князю Гэндзи это было внятно. И снова на глаза Хидё навернулись слезы благодарности. Какое же ему – и всем им – выпало счастье: служить господину, наделенному даром предвидения!

Он отправился взглянуть, осталось ли что-нибудь от его комнаты. Он очень надеялся, что хоть одна стена уцелела и он с невестой обретет ночью подобие уединения.

Ханако изо всех сил старалась сосредоточиться на том, куда она ступает. В этих развалинах так легко споткнуться! Не хватало еще оступиться и упасть на глазах у будущего мужа накануне их первой близости, – что может быть унизительнее! Но все ее попытки пропали впустую. Она вернулась мыслями на двенадцать лет назад и вновь услышала голос князя Киёри.

– Ханако.

– Мой господин.

Девочка опустилась на колени и прижалась лбом к земле, трепеща от страха. Она была так довольна тем, что уела этого самоуверенного красивого мальчишку, так горделиво вышагивала, так задирала нос, что не заметила самого князя.

– Пойдем со мной.

Светило нежное весеннее солнышко, но девочку била дрожь. Ханако шла, опустив глаза. Она была уверена, что идет навстречу гибели. Иначе зачем бы сам князь снизошел до разговора с ней, сиротой, попавшей в этот чудный дворец лишь благодаря доброте старого Дзэнгэна, их деревенского священника…

Может, этот мальчишка – родственник князя, любимый племянник? Неужто она по глупости сразу после появления во дворце оскорбила того, кого нельзя было оскорблять? Слезы навернулись на глаза Ханако и потекли по щекам. Подумать только, какой позор она навлечет на Дзэнгэна! Он сошел со своего пути, чтобы после смерти родителей помочь Ханако, а она упустила такой волшебный случай! И все из-за своей гордости! А ведь Дзэнгэн не раз ей говорил: «Не будь о себе столь высокого мнения, Ханако. Человеческое „я“ – не более чем иллюзия». И она каждый раз послушно отвечала: «Да, настоятель Дзэнгэн». Но не принимала его наставления близко к сердцу. А теперь уже поздно.

Ханако услышала лязг оружия. Они приближались к площадке, на которой тренировались самураи. Сомнений не было. Ее казнят. Как она посмотрит в глаза своим родителям, когда встретится с ними в Чистой земле? Хотя нет, об этом можно не беспокоиться. Она не заслужила, чтобы будда Амида ее спасал. Она попадет в какую-нибудь преисподнюю, и ее там будут мучать ведьма Кити, насильник Гонбэ и прокаженный Исо. Ее даже могут сделать рабыней Кити или женой Исо.

Яростные боевые вопли внушали девочке такой страх, что она не смела поднять глаз и потому налетела на князя Киёри, который не стал входить на площадку, а остановился у ее края. Ханако поспешно отступила, но Киёри, казалось, вообще этого не заметил.

– Мой господин!

Самурай, первым увидевший князя, опустился на одно колено и согнулся в неполном поклоне – так принято кланяться на поле боя. Прочие поспешно последовали его примеру.

– Продолжайте, – велел князь Киёри.

Самураи поднялись и вновь вступили в учебную схватку. Поначалу Ханако никак не могла понять, почему никто из них не падает мертвым. Лишь потом она разглядела, что мечи в руках у самураев сделаны не из стали, а из тяжелого черного дуба.

– Другие кланы используют для тренировок бамбуковые синаи, – пояснил князь Киёри. – Синаи не причиняет никакого вреда. Черный дуб в руках опытного фехтовальщика может сломать кость, а иногда и убить, даже если удар придется по доспеху. Мы тренируемся так, чтобы чувствовать дыхание опасности. Тренировка, не сопряженная с опасностью, бесполезна.

Он взглянул на девочку сверху вниз.

– Почему мы это делаем?

– Потому что вы – самураи, мой господин.

– Что такое самурай?

Ханако была искренне удивлена тем, что князь разговаривает с ней, вместо того чтобы приказать тут же убить ее. Она была признательна князю за эту отсрочку. Стоило ей представить, как прокаженный Исо потащит ее к себе в постель, и девочку начинало мутить.

– Воин, мой господин.

– А когда произошла последняя война?

– Больше двух сотен лет назад, мой господин.

– Зачем же тогда изучать столь жестокое искусство? Мы живем в мирное время.

– Потому что война может начаться в любой момент, мой господин. Самураи должны быть готовы.

– Готовы к чему?

Вот. Момент настал. Ритуал завершился. Сейчас она умрет.

Склонив голову, Ханако произнесла:

– Готовы убивать, мой господин.

Вот сейчас ее голова покатится с плеч…

Но князь Киёри снова удивил ее. Он сказал:

– Нет, Ханако. Это неверно. Чтобы убивать, не нужно так много тренироваться. Посмотри повнимательнее.

Девочка подняла взгляд. Мужчины били друг друга изо всех сил. Вот все, что она смогла разглядеть. Во всяком случае, сперва. Но чем дольше она смотрела, тем заметнее становилось, что самураи ведут себя в схватке по-разному. Одни двигались с сосредоточенной решимостью, даже если на них градом сыпались удары. Другие уворачивались и отпрыгивали, силясь уберечься, – и все равно получали удар. Площадка была такой маленькой, а людей – так много, что полностью избежать ударов не мог никто, как бы он ни старался. Будь эта схватка настоящей, а мечи – стальными, мало кто остался бы в живых. И когда Ханако поняла это, ответ пришел к ней сам собой:

– Они должны быть готовы умереть, мой господин.

Князь Киёри улыбнулся девочке:

– Такова участь самурая, Ханако. Это нелегко – жить в постоянном страхе.

– Но ведь настоящий самурай не чувствует страха! Разве не так, мой господин?

У Ханако просто в голове не укладывалось, чтобы сам князь мог чего-то бояться.

– Отсутствие страха – не признак храбрости. Это – признак идиотизма. Храбрец тот, кто боится, но превозмогает страх. – Князь Киёри погладил Ханако по голове.– Иногда – особенно если он молод – самурай прячет свой страх за высокомерием. Добродетельная женщина не будет ставить это ему в вину. Она сделает все, что сможет, чтобы он стал сильнее. Она не станет делать ничего такого, что ослабит его. Ты поняла меня?

– Да, мой господин.

– Тогда иди.

И Ханако поспешила на кухню. А оттуда вновь направилась в тот дворик, где произошла ее перебранка с заносчивым юношей. К огромному ее облегчению, Ханако увидела, что он по-прежнему там, сидит все на том же месте. Показалось ей или вправду плечи его поникли? Щеки Ханако залил жаркий румянец стыда.

Ханако подошла к юноше, поклонилась и опустилась на колени.

– Ваш чай, господин самурай.

У молодого самурая вырвался удивленный возглас. Но он тут же взял себя в руки и сказал:

– Спасибо.

Ханако показалось, что, когда юноша принял чашку, плечи его распрямились. Она была рада. Очень, очень рада.

Сигеру и Сэйки устроились на плетеных циновках, постеленных там, где некогда находилась комната Сэйки. Татами, прежде устилавшие эту комнату, канули в небытие во время обстрела. Эти же уцелели, хотя и были слегка опалены. Сигеру сидел недвижно, опустив веки. Когда Ханако опустилась на колени у дверного проема, поклонилась и вошла, Сигеру даже не шелохнулся.

– Я рад видеть тебя живой и невредимой, Ханако, – вежливо сказал Сэйки.

– Спасибо, господин.

Девушка приблизилась к Сигеру, чтобы налить ему чаю. Ей было не по себе – до нее ведь тоже доходили ужасные слухи, – но Ханако заставила себя держаться со спокойной учтивостью.

– Ты уже успела поговорить с Хидё? – спросил Сэйки.

– Да, господин.

– Тогда ты знаешь, что у него хорошие новости. Несомненно, он скоро добьется успеха.

Ханако низко поклонилась.

– Лишь благодаря доброте князя Гэндзи, – сказала она. – Хидё не заслужил такой великой чести.

Раз жених ее отсутствовал, проявить скромность следовало ей самой.

– Доброта нашего князя несомненна. Но раз он верит в Хидё, то и я в него верю. – Сэйки не смотрел на Сигеру, но слова эти предназначались скорее ему, нежели Ханако. – Вы уже решили, где будете устраивать дом?

– Нет, господин. Я узнала о его назначении совсем недавно.

На самом деле Ханако уже успела представить себе пустующие покои в западном крыле дворца, обставленные скромно, но со вкусом. Там даже хватит места для детской. Конечно, поскольку это крыло всего несколько часов назад превратилось в руины, с переездом придется подождать, пока дворец не отстроят заново. Есть и более важное дело, не терпящее отлагательств. Раз Хидё теперь – ее муж и глава телохранителей князя, она должна как можно быстрее подарить ему наследника.

– Тогда обсуди это с Хидё. Можешь нам не прислуживать. Иди к мужу. Он явно обрадуется тебе куда больше, чем мы.

– Благодарю вас, господин.

И Ханако удалилась.

Сэйки улыбнулся. Как прекрасна жизнь, когда ты молод и влюблен! Даже трагические события не умаляют ее сладости. Возможно, они придают дополнительную остроту чувствам. И Сэйки, терпеливо ожидавший, пока Сигеру вернется к беседе, ненадолго погрузился в грезы, вспоминая свою давно минувшую юность.

– Если он верит Хидё, то и я ему верю, – сказал Сигеру, повторив слова Сэйки.

Сэйки поклонился.

– Я думал, вы слишком глубоко погрузились в медитацию и не слышали меня.

– Я пребывал в медитации, Сэйки, а не в обмороке.

– Рад это слышать, господин Сигеру. Сейчас не время для обмороков.

– Согласен. – Сигеру пригубил чай. – Близится последний этап сражения под Сэкигахарой.

Сэйки задумался над глубинным смыслом этих слов. Двести шестьдесят один год проигравшие отказывались признать свое поражение. Отказывались, невзирая на падение Западного регентства, полное уничтожение правившего там клана Тоётоми, на гибель ста тысяч воинов и на возвышение дома Токугава, казавшееся вечным. Отказывались, поскольку самурай не в силах смириться с поражением, пока он жив. Что же было несомненным? Одна лишь смерть. Вся эта ситуация, если взглянуть на нее бесстрастно, выглядела безумной. Однако же Сэйки всецело разделял взгляды побежденных, невзирая на всю их нелепость. В конце концов, он – тоже самурай, и он жив.

– Я бесконечно счастлив, что это происходит при моей жизни, – сказал Сэйки.

Глаза его увлажнились от избытка чувств. Сколь благосклонна судьба, пославшая ему войну! Его отец и дед, куда более достойные воины, чем он сам, жили и умерли в мирное время. А вот ему выпала возможность восстановить честь предков.

– Я тоже, – отозвался Сигеру.

Некоторое время они молчали. Сэйки налил чаю Сигеру, Сигеру – Сэйки.

День выдался необычайно теплым для зимы. Сэйки поднял глаза. По бледно-синему небу бежали белоснежные облака, и на мгновение Сэйки с особой остротой ощутил полноту бытия.

Сигеру тем временем погрузился в воспоминания; он вызывал к жизни ощущения, испытанные в тот момент, когда в руках у него оказались древние мечи. Несвоевременное вмешательство Сэйки помешало Сигеру испробовать их остроту на этом идиоте Каваками. Но даже просто извлечь их из ножен – это уже было неповторимым ощущением, ведущим к просветлению. В тот самый миг, когда он выхватил мечи, Сигеру осознал, что станет последним Окумити, который сражался этими мечами. Он не знал, когда это произойдет. Не видел он также ни лица своего последнего противника, ни исхода этой схватки. Единственное, что знал Сигеру, – что он будет последним, и это наполняло его сердце скорбью.

В годы изнурительного мира, последовавшего за Сэки-гахарой, сёгун Токугава велел составить список самых прославленных мечей, именуемых мэйто, записав, кому они принадлежат и в каком состоянии находятся. «Воробьиные когти», ныне принадлежащие Сигеру, не были занесены в этот список, поскольку тогдашний князь Акаоки, Уэномацу, отказался участвовать в любой затее Токугавы, затрагивающей мечи, душу самурая. Воробьи не имеют когтей, достойных упоминания, потому это имя было ироническим и одновременно указывало на то, что у воробьев Акаоки, вопреки всему, имеются когти – мечи его воинов. Каждый Окумити знал, что сказал по этому поводу Уэномацу: его слова были должным образом занесены в тайные свитки клана.

«Пусть те, кто предпочитает схватке чаепитие, – сказал князь, – составят список знаменитых чайных чашечек».

Хотя ничего существенного так и не прозвучало, главный вопрос этой встречи уже был решен. Сигеру и Сэйки дали друг другу понять, что признают Гэндзи истинным князем Акаоки и что готовы помочь ему ниспровергнуть сёгуна Токутаву, даже если это будет стоить им жизни. Они согласились отложить на время возможные разногласия – скажем, вопрос об отношении к миссионерам, – до тех пор, пока не будут решены более важные дела. Они не говорили об этом впрямую. Все и так ясно.

– Положение дел в монастыре Мусиндо было не таким, каким ему надлежало быть, – сказал Сигеру.

Сэйки знал, что Сигеру говорит не о своем недавнем содержании под стражей, а о надежности Сохаку, одного из самых значительных вассалов князя Гэндзи.

– Равно как и в «Тихом журавле».

Сигеру кивнул. Значит, помимо Сохаку, придется устранить еще и Кудо. Вопрос не требовал дальнейшего обсуждения. Но время действовать еще не настало. Обстоятельства должны созреть, а тогда уже все произойдет своим чередом. Если Сохаку и Кудо попытаются убить Гэндзи исподтишка, то собственные вассалы покинут их. Подобному позору нет прощения. Они могут восторжествовать лишь одним способом: поднять открытый мятеж и одержать победу на поле битвы. Конечно же, они постараются выбрать наиболее выгодный для себя момент. И один из таких моментов настанет в самом скором времени.

– Вы посоветуете отступить из Эдо?

– Иного выхода нет, – сказал Сэйки.

Сигеру принялся обдумывать возможные маршруты. Отправиться морем невозможно. Раз чужеземная эскадра обстреляла Эдо, она с тем же успехом может без предупреждения потопить любое японское судно. А кроме этого, не следует забывать о сёгунском флоте. По сравнению с кораблями чужеземцев он не так уж силен, но его хватит, чтобы уничтожить все морские силы Акаоки. Ближайший наземный путь пролегал по побережью Внутреннего моря. К несчастью, расположенные по пути княжества верны сёгуну. Значит, остаются лишь горные тропы.

– Дорога домой длинна и полна опасностей, – сказал Сигеру.

– Через час после обстрела я отправил гонца в «Воробьиную тучу», – сообщил Сэйки. – Через две недели пять тысяч человек выдвинутся к восточной границе княжества и будут готовы при необходимости нанести удар, чтобы помочь нам прорваться.

– Это будет означать начало войны.

– Да.

Сигеру кивнул:

– Прекрасно. Думаю, мы начнем завтра утром.

– С разрешения нашего князя.

Хэйко говорила, что миссионеры Истинного слова год назад отправились в некий монастырь Мусиндо, находящийся севернее столицы, уже в другой провинции. Вскоре после их приезда по тем местам прокатился мор. Хэйко не знала, уцелел ли кто-то из чужеземцев, и если да, то кто именно.

«Среди них были ваши друзья?»

«Один человек, с которым мне нужно повидаться».

«Тогда я надеюсь, что этот человек по-прежнему пребывает в мире живых».

«Я тоже».

«А если нет, что об этом говорит ваша религия?»

«Не понимаю, о чем вы».

«Если дорогой вам человек умирает, есть ли у вас надежда свидеться с ним? Что говорит ваша религия?»

«Христиане верят, что жизнь после смерти есть жизнь вечная. Хорошие люди отправляются на небеса, плохие – в ад. Куда вы попадете, тех и увидите».

Старк даже прикидывал, не украсть ли ему лошадь и не поехать ли в Мусиндо в одиночку.

Но по словам Хэйко, князю Гэндзи понадобилось три дня, чтобы добраться туда. И это при том, что он находился в своей стране, знал дорогу и был князем. Несмотря на все эти преимущества, ему пришлось пробиваться с боем. Старк понял, что вряд ли достигнет цели.

Он долго ждал – подождет и еще чуть-чуть. Правда, может получиться так, что из-за этого обстрела сёгун прикажет выслать всех иностранцев. Тогда придется рискнуть и все-таки отправиться одному. Эх, надо было слушать внимательнее, когда Кромвель во время плавания рассказывал про Японию! Старк помнил, что Япония состоит из четырех больших островов, и самый большой, тот, на котором они сейчас находятся, называется Хонсю. И именно на Хонсю планировалось построить миссию Истинного слова. По крайней мере, он на нужном острове. Что ж, для начала неплохо.

Хэйко извинилась и ушла к князю, так что Старку предоставилась возможность порыться в развалинах и поискать свое имущество. Он как раз извлекал свой револьвер сорок четвертого калибра из-под груды Библий – к счастью, тот был целехонек, – когда внезапное появление Эмилии застало его врасплох. Старк поспешно сунул револьвер обратно. Он боялся, что Эмилия заметила оружие, но девушка ничего не сказала.

– Мэтью, можем мы поговорить начистоту?

– Конечно.

Старк огляделся по сторонам, но здесь не было стула, чтобы предложить Эмилии присесть.

– Спасибо, я постою. – Эмилия умолкла и опустила взгляд. Она стояла, крепко сцепив руки и сжав губы. Потом девушка глубоко вздохнула и заговорила – словно ринулась с обрыва. – Я обязана остаться в Японии. Я должна закончить постройку миссии, как мы планировали. Но для этого мне необходима ваша помощь.

Горячность Эмилии поразила Старка. Эта девушка была такой же одержимой, как и он сам. Но ее решимость основывалась на вере, а его – на отсутствии веры.

– Я с радостью помогу вам, Эмилия, – всем, чем смогу. Но может получиться так, что ваша просьба окажется невыполнима. Этот обстрел наверняка навлечет на нас гнев японцев, ведь мы тоже иностранцы. В таком случае нам угрожает опасность. А может, у нас вообще не будет выбора. Возможно, японское правительство прикажет нам уехать.

– И вы подчинитесь?

– Нет, – признал Старк. – Я прибыл в Японию с определенным намерением. И не уеду, пока не добьюсь своего.

– Тогда вы должны меня понять, поскольку я испытываю те же самые чувства.

Старк покачал головой. Ну как ей это объяснить? Он не знал. И сказал первое, что пришло в голову:

– Думаю, я умру здесь.

– Я готова поступить точно так же.

«Нет, – хотел сказать ей Старк, – не так. Вы пришли, чтобы нести слово Божье. Я пришел, чтобы отнять жизнь у человека».

На последнем привале Старк достал и приколол к куртке блестящую оловянную звездочку с вычеканенными в центре словами «Аризонский рейнджер». В седельной сумке у него лежали подписанный губернатором патент и десять золотых монет, которые губернатор назвал вознаграждением добровольца. Старк не понимал, с чего вдруг губернатору вздумалось платить ему авансом, но спорить он не стал. Он просто забрал деньги вместе со звездочкой и патентом и сказал «спасибо». Возможно, проблем с апачами, бандитами и всяческими нарушителями спокойствия у штата было даже больше, чем он слыхал, – а слыхал он немало. Возможно, кстати, что большую часть этих проблем он сам же и создал.

Старк решил надеть звездочку прямо сейчас, потому что иногда, особенно когда выдавалась такая славная погодка, Бекки с Луизой выбирались поиграть на лужайке, а Старку хотелось, чтобы они сразу же увидели звездочку. Когда он собирался в дорогу, у девочек только и разговоров было о том, что их приемный отец станет рейнджером. Конечно, аризонские рейнджеры не так знамениты, как техасские, но все равно, рейнджер есть рейнджер.

Девочкам нужны общество сверстников и школа, а в Тусконе найдется и то, и другое. Им хорошо на этом ранчо – ему, Мэри Энн и девочкам. Да чего там хорошо – замечательно! Хороший выдался год. Ну ничего. В Аризоне будет еще лучше.

Старк сам не знал, что заставило его остановиться на середине холма. Так, царапнуло что-то. Он извлек из тюка карабин и прислушался. Тишина. Ничего не слышно. Ничего! Стадо у них было маленькое, не то что потоки скота, текущие по просторам Далласа или Хьюстона. Но все равно его можно было услышать с довольно значительного расстояния – негромкое бурчание, которое издают множество животов, не обремененных мозгами. Старк знал, что эта тишина может означать лишь одно: скот угнали. А потому он не удивился, когда поднялся на гребень холма и не увидел своего стада.

Кровь отхлынула от его лица. Там не было вообще ничего, кроме пыли, кустов и качающихся под ветром деревьев. А из хижины не доносилось ни звука.

Старк пришпорил коня и галопом поскакал вниз по склону. Его переполняло пугающее ощущение пустоты. С середины склона он заметил у ограды раздувшиеся трупы двух своих псов. Стервятники их не тронули. Тому могло быть лишь одно объяснение: где-то поблизости нашлась более привлекательная добыча.

Старк соскочил с коня, перебросил карабин в левую руку, а правой извлек из кобуры револьвер. Прежде чем двинуться к дому, он долго стоял на месте и слушал, держа оружие наизготовку. Он знал: против того, с чем ему предстоит встретиться, оружие бесполезно. Но Старк просто не мог вести себя иначе.

До хижины оставалось еще с дюжину шагов, когда ветер изменился и до Старка донеслось зловоние. Сознание Старка было сейчас полностью сосредоточено на одном: держать оружие и целиться в надлежащую сторону. Он почти не заметил спазма, скрутившего внутренности, и горечи, заполнившей рот; он даже не понял, что ноги у него, начали подгибаться.

– Мэри Энн!

Старк вообразил, что тут есть кто-то еще и этот кто-то и позвал Мэри Энн, – и лишь потом узнал собственный голос.

Он подошел к двери, перешагнул через порог и сперва не осознал, что именно предстало его глазам. Они живы. Они должны быть живы, ведь они шевелятся. Точнее, шевелятся одеяла, которыми они укрыты. Должно быть, Мэри Энн купила их у торговцев-мексиканцев уже после его отъезда. Одеяла были украшены геометрическим узором – такие любят в Мексике. Но зачем в теплый весенний день столько одеял? Может, они простудились?

Даже услышав этот звук, Старк определил, что же он слышит, лишь тогда, когда едва не стало слишком поздно. Впоследствии этот звук долго мерещился ему, такой же отчетливый, как и в первый раз, и всякий раз Старк жалел о том, что не умер там, среди гремучих змей. Он никогда не видел столько змей сразу и никогда не слышал такого потрескивания – как будто мертвые гремели костями.

Змеи приползли на пир и так обожрались разложившейся плотью, что уже не сумели свиться в кольцо.

Они могли сжечь хижину. Большинство бандитов так бы и поступило. Но они ее не сожгли, и на то имелась только одна причина. Они хотели, чтобы он, Старк, это увидел. Но этого не произошло – спасибо змеям. Старку пришлось самому домыслить, что же случилось с Мэри Энн и девочками – единственными людьми, которых он любил в своей жизни.

Старк медленно попятился. Возбудившись от грохота собственных трещоток, змеи принялись атаковать друг друга. Старк запер дверь и разбил окна. Сперва он поджег крышу. Когда крыша рухнула, Старк швырнул факел в тюки сена, которые он навалил под стены. Остаток дня и всю ночь он бродил вокруг пожарища с лопатой в руках, готовый разрубить надвое любую змею, какая попадется ему на глаза. Но ни одной не удалось выбраться из огня.

К следующему утру на месте хижины осталась лишь груда камней и обуглившихся бревен.

И в этой груде ничего не двигалось.

Старк сел на коня и отправился в Эль-Пасо – за Итаном Крузом.

Эмилия видела, как Мэтью спрятал револьвер под грудой Библий. Большой – в точности как тот, который был при нем, когда Старк впервые перешагнул порог миссии Истинного слова. Судя по всему, тот же самый, хотя Старк и сказал тогда, что выбросил его в море. Однако Эмилия промолчала. Не ей судить Старка. О таких вещах должен был заботиться Цефания, но он умер. А у нее сейчас лишь одна забота: она должна остаться в Японии. Любой ценой.

– А кроме того, – сказал Мэтью, – я не знаю, чем могу помочь. Я не обладаю никакой властью.

Эмилия поняла, что придется говорить напрямик. И сказала:

– Одинокая женщина, у которой ни мужа, ни семьи, не может жить в чужой стране. Я сумею обосноваться здесь лишь в том случае, если вы станете моей семьей.

– Мне стать вашей семьей?

– Да. Моим женихом.

Эмилия думала, что ее предложение потрясет Мэтью. Что ж, если он и поразился, то никак этого не выказал.

– Сестра Эмилия, а вам не рано думать об этом?

Эмилия почувствовала, что краснеет.

– Нам нужно лишь объявить об этом. Жениться вовсе не обязательно.

Мэтью улыбнулся:

– Вы предлагаете мне солгать нашим гостеприимным хозяевам?

Эмилия вскинула голову:

– Да.

Теперь он спросит ее: «Почему?» И что она ему ответит? Правду? Что из-за своей проклятой красоты не может вернуться в родную страну? Что здесь ее считают редкостной уродиной, и потому она никогда, никогда не покинет Японию? Нет. Если сказать так, Мэтью сочтет ее самой тщеславной женщиной на свете. Или самой безумной. Вера. Надо сказать ему, что вера велит ей пойти на маленькую ложь, чтобы обрести возможность нести великую правду, правду о вечном спасении именем Христовым. Да, это богохульство – но сейчас ей все равно. Она не вернется в Америку. Ни за что. Даже если Мэтью не захочет ей помочь, она все равно что-нибудь придумает и останется здесь.

– Это покажется им странным, – сказал Мэтью. – Только что вы плакали о Цефании – и вдруг собираетесь замуж за меня. Хотя, может и сойдет. Они считают нас странными – такими же странными, как мы их. Так что они поверят любому объяснению.

Теперь уже Эмилия была потрясена:

– Так вы согласны?

– Да. – Старк извлек из-под Библий свой револьвер и посмотрел Эмилии в глаза. Она не отвела взгляда. – Но, боюсь, мне тоже недолго ходить по земле. Скоро вы действительно окажетесь совсем одна в этой чужой, опасной стране. Вы к этому готовы?

– Да.

Эмилия молча смотрела, как Старк завернул револьвер и какую-то коробку, должно быть с патронами, в свой свитер.

– Хорошо, я согласен, – повторил он. – Но объяснять это вы будете сами.

Он передвинул обломок стены и вытащил свой огромный нож.

– Я скажу им, что этот брак будет основан на вере, так же как и с Цефанией, а не на земной любви, – проговорила Эмилия. – У японцев тоже есть религия, хоть она и отличается от нашей. Так что они поймут.

– Хорошо. Значит, мы – партнеры, – сказал Старк.

– Спасибо, Мэтью.

Он не стал ни о чем спрашивать. Она не стала упоминать о револьвере. Да, они действительно партнеры.

Гэндзи, Сигеру, Сэйки, Сохаку, Кудо и Хидё расселись квадратом в главной комнате покоев прислуги. Это была единственная часть дворца, не пострадавшая от обстрела. Хэйко и Ханако подали чай. Все ждали, что скажет Сэйки. В конце концов, он был главным управляющим. И, согласно этикету, именно ему надлежало обрисовать ситуацию, исходя из которой следовало принять решение.

Сэйки предпочел бы, чтобы женщины не присутствовали при обсуждении тайных дел. Но Гэндзи отверг его возражение, заметив, что, если они не могут доверять жене Хидё и его собственной возлюбленной, они заранее обречены. Сэйки сдержался и не стал указывать, что еще не поздно предать ненадежных лиц мечу. Гэндзи явно не беспокоили неясности, связанные с Хэйко. Что ж, если понадобится, Сэйки примет меры сам, без дозволения молодого князя. Нужно будет заняться этим по пути из Эдо, если возникнут благоприятные условия.

– Дворец князя Сэнрю не пострадал, – сообщил Сэйки. – Он согласен оставить у себя наших тяжелораненых до тех пор, пока не появится возможность вывезти их. О сожжении покойников уже позаботились. Легкораненые поедут с главным отрядом.

– Это подтолкнет сёгуна к ответным действиям, – возразил Кудо. – Даже при том, что его положение неустойчиво – а точнее, именно в силу этого, – он не потерпит столь вопиющего неповиновения.

– Согласен, – кивнул Сэйки. – Но у нас нет выбора. Что чужеземцы станут делать дальше? Мы не знаем. Они могут вернуться и снова обстрелять город. Они могут высадить армию. Возможно, это был канун вторжения. Помимо предполагаемых опасностей есть и одна несомненная. Теперь, когда стены дворца разрушены, мы чрезвычайно уязвимы, а врагов у нас хватает и в Японии. Два покушения уже состоялись: одно – на нашего князя, еще до обстрела, и второе – на госпожу Хэйко или, быть может, на чужеземную женщину, сразу после обстрела. Нападавший убит. Кто он такой и кто его послал – неизвестно. В наше смутное время трудно понять, что движет людьми и к какой цели они стремятся. А это увеличивает опасность.

– Я согласен: отъезд необходим, – сказал Сохаку. – И я тоже считаю, что сёгун предпримет ответные действия. И нам необходимо подготовиться к этому. Следует немедленно раздать воинам огнестрельное оружие. Проверить все пути, ведущие от Эдо к Акаоке. Особое внимание надлежит уделить местам, где нас может поджидать засада. Поскольку мы отказались впустить Каваками во дворец, за нами наверняка следят, а это означает, что многочисленный вражеский отряд может поджидать нас прямо на выезде из Эдо.

– Здесь пригодится отвлекающий маневр, – сказал Кудо. – Если десяток добровольцев нападут на замок Эдо, они отвлекут внимание на себя.

– Десяток человек против цитадели сёгуна? – переспросил Сэйки. – Их перебьют за несколько секунд.

– Нет, если они будут атаковать поодиночке и в разных местах, – ответил Кудо, – в разное время и с разных сторон. Гарнизон крепости некоторое время вынужден будет держаться настороже. Дадим нашим людям флажки с надписями, осуждающими бездействие сёгуна, не принимающего никаких мер против чужеземцев. Это усилит неразбериху.

Гэндзи повернулся к Сигеру.

– А вы что думаете?

Сигеру не прислушивался к разговору. Он размышлял о древних мечах, ныне принадлежащих ему. Точнее, он размышлял о своем последнем видении, согласно которому он будет последним Окумити, сражавшимся этими мечами. Видение было ясным и понятным и не сопровождалось никакими невразумительными картинами. Такого с Сигеру еще не случалось. Что это – признак неких изменений в нем самом или еще одно последствие пребывания рядом с Гэндзи? Или очередная разновидность маккё – иллюзий, насылаемых демонами? Поскольку точно Сигеру не знал, то и не видел смысла что-либо рассказывать племяннику.

– Эти планы обладают множеством достоинств, – сказал Сигеру.

Он и не слушая знал, что участники совещания предложили самые очевидные варианты. Открытый отъезд всех слуг и домочадцев. Отвлекающая атака – и бегство молодого князя в сопровождении лучших кавалеристов. Раздача огнестрельного оружия.

– Дабы обеспечить нашему господину безопасный отъезд, следует подойти к вопросу неординарно. Так мы получим больше преимуществ и уменьшим риск. Где будет происходить сожжение наших покойников?

– В храме Накауми, – сказал Сэйки.

– Продолжайте перевозить тела.

Сэйки нетерпеливо заерзал на месте:

– Эта работа продолжается и без дополнительных указаний, господин Сигеру. Она уже почти завершена.

– Продолжайте перевозить тела, – повторил Сигеру. – Живые носили мертвых. Теперь пусть живые носят живых. Продолжайте до тех пор, пока половина наших людей не окажется в храме. А тем временем князь Гэндзи в сопровождении нескольких спутников поедет в восточные болота, полюбоваться на журавлей в зимнем оперении. Это поможет ему восстановить душевный покой, нарушенный недавним обстрелом. Добравшись до болот, он свернет в горы и нехожеными тропами отправится в княжество Акаока. Те, кто останется во дворце, подождут наступления темноты. Затем лучшие наши разведчики уничтожат шпионов сёгуна и втайне выведут наших людей.

По мере того как Сигеру излагал свое предложение, Сэйки хмурился все сильнее и сильнее.

– Да, наш князь и вправду пользуется репутацией утонченного аристократа. Но любоваться на журавлей? После того, как его дворец был превращен в развалины? Когда десятки его вассалов погибли или получили раны? Это нестерпимо!

– Но я буду в действительности любоваться на журавлей, – мягко заметил Гэндзи.

– Нет, мой господин. Конечно же, нет, – сказал Сэйки. – Однако в это поверят, пусть даже и ненадолго, и это нанесет ущерб вашему достоинству. Вы – двадцать шестой князь Акаоки. Ваши предки свергали сёгунов и возводили их на этот пост, и то же самое будете делать вы и ваши потомки. Вам даже в голову не может прийти отправиться любоваться на журавлей в такой момент!

– Однако же меня вдруг охватило неудержимое желание сделать именно это, – заявил Гэндзи и улыбнулся Хэйко. – Говорят, некоторые журавли даже спариваются зимой.

Сэйки на миг прикрыл глаза. А когда открыл, обнаружил, что ничего так и не изменилось.

– Господин, прошу вас, подумайте! Этот план таит в себе непредсказуемые опасности!

– Насколько велика вероятность вооруженных столкновений, если мы им не воспользуемся?

– Весьма высока.

– Если любование журавлями пройдет успешно, мой отъезд не будет сопровождаться стычками. Не так ли?

– Только если все пройдет успешно, мой господин.

– Когда дело касается птиц, моей семье всегда сопутствует счастье, – заявил Гэндзи.

– В этом замысле имеются и другие сомнительные моменты, – вмешался Сохаку. – Вы предлагаете нам разделиться на три группы?

– Совершенно верно, – кивнул Сигеру.

– Но нас и так немного. Если мы разделимся, то станем еще более уязвимы. И вы предлагаете отправить наименьшее число людей, почти безоружных, с нашим князем, дабы они добирались домой по самому длинному и самому опасному пути.

– Да, – подтвердил Сигеру. – Более того, я полагаю, что миссионеры должны отправиться именно с этим отрядом.

– Что?! – вырвалось одновременно у Сэйки, Кудо и Сохаку.

– Наш господин пожелает показать своим гостям красоты нашей страны – это вполне понятно. Иначе трудно будет объяснить, почему чужеземцы покидают дворец.

– Зачем нам взваливать на себя еще и эту обузу? – спросил Кудо. – Пускай просят защиты у Гарриса, американского консула.

– Вам известно пророчество, – сказал Сигеру. – Чужеземец спасет жизнь князю Гэндзи. Мы не знаем, кто именно это будет. Потому, ради блага нашего господина, мы должны защищать этих чужеземцев столь же ревностно, как защищали бы самого князя.

– Чужеземец уже послужил исполнению этого пророчества. Он получил пулю и умер. Остальные для нас бесполезны, – произнес Кудо.

Сэйки вздохнул.

– Мы не можем утверждать этого наверняка. – Как ни тяжело ему было это признать, Сэйки теперь все более склонялся к мнению Сигеру: пуля досталась именно тому, кому и предназначалась, – предводителю миссионеров. – Я согласен с господином Сигеру. Чужеземцев следует оберегать.

Кудо взглянул на Сохаку. Тот притворился, будто не заметил этого взгляда. Мысленно он проклинал суеверность своего соучастника. Неизвестно, сумеют они убить Гэндзи или потерпят неудачу, но в любом случае это будет зависеть от их собственной судьбы, а не от какого-то дурацкого пророчества о чужеземцах!

– Кто возглавит три отряда? – спросил Сохаку. По ответу Сигеру он надеялся понять, заподозрил тот что-либо или нет.

– Вы – командир кавалерии, – ответил Сигеру. – Очевидным образом, вам надлежит командовать главным отрядом. Можете вступать в мелкие стычки, если придется, но не позволяйте втянуть себя в серьезное сражение. До отъезда мы с вами еще посовещаемся и наметим места, в которых мы, быть может, присоединимся к вам.

– Хорошо, господин Сигеру, – с поклоном отозвался Сохаку. Значит, ему все еще доверяют, иначе не поставили бы командовать главным отрядом.

– Кудо, лучшие убийцы нашего клана входят в число ваших вассалов. – Сигеру ненадолго умолк. Выражение его лица не изменилось, но внимательный наблюдатель мог бы заметить, как сузились зрачки Сигеру, когда он перевел взгляд на Кудо. – Следовательно, именно вам надлежит заняться людьми, которые останутся здесь. Первым делом – обезвредить приставленных к нам соглядатаев. Затем как можно быстрее присоединяйтесь к Сохаку.

– Да, господин.

Кудо, получив важное поручение, тоже вздохнул с облегчением. Когда Сигеру заговорил об убийцах, Кудо сделалось несколько не по себе. Но, похоже, Сигеру не имел в виду ничего дурного. Если бы он хоть что-то заподозрил, они с Сохаку не были бы назначены на эти посты – и уж конечно, им не велели бы соединить свои силы.

Сэйки слушал этот разговор в полнейшем ужасе. Сигеру отдал все имеющиеся у них под рукой силы двум людям, которые замыслили заговор против князя! Нет, он точно безумец, хотя и выглядит нормальным! Сохаку и Кудо понадобится всего несколько дней, чтобы разыскать Гэндзи в горах и убить его! Разум Сэйки лихорадочно трудился в поисках приемлемого выхода, но безуспешно.

– Господин управляющий, – сказал Сигеру, – сегодня же ночью вы как можно быстрее выедете в Акаоку. С вами отправятся Таро и Симода. Как только доберетесь домой, сразу же начинайте готовить нашу армию к войне. Через три недели она должна быть готова к выступлению.

– Да, господин, – поклонился Сэйки.

В этот миг он понял план Сигеру. Пока Сохаку и Кудо будут прикованы к своим отрядам, он, Сэйки, без помех домчится до Акаоки и соберет верные войска, безжалостно очистив их от всех, кто внушает сомнение. Сигеру же тем временем поведет Гэндзи по самым тайным, самым глухим тропам, чтобы оторваться от погони, которую наверняка снарядят сёгун и эти два предателя. Это было бы форменным самоубийством – для всякого, кроме Сигеру. С ним князю Гэндзи наверняка удастся спастись.

– Сколько человек возьмет с собой князь Гэндзи? – спросил Сохаку.

– Меня, – сказал Сигеру, – и Хидё. Конечно князю Гэндзи никогда и в голову не придет любоваться на журавлей без госпожи Хэйко. И два миссионера. Этого довольно.

– Мой господин! – Новость была великолепна. Но Кудо решил возразить, дабы продемонстрировать, как он заботится о безопасности князя. – Ваша доблесть бесспорна, и Хидё тоже показал, что на него можно положиться. Но – всего два человека? Чтобы защищать нашего князя в поездке через княжества, принадлежащие его исконным врагам? Вам необходимо взять с собой отряд! Если на вас нападут, эти люди ценой своей жизни дадут нашему князю возможность уцелеть.

– Наша единственная надежда заключается в уклонении от стычек, – отозвался Сигеру. – Стоит нам ввязаться хоть в одну, и мы обречены, сколько бы воинов мы с собою ни взяли.

– Я тоже полагаю, что риск слишком велик, – вмешался Сохаку. – Не разумнее ли будет князю поехать со мной или Кудо? У нас достанет сил, чтобы защитить князя от чего угодно, кроме разве что большой армии, – а большая армия не в состоянии передвигаться со скоростью кавалерийского отряда.

Тут к Сохаку пришла новая идея, обещающая значительно облегчить исполнение их планов, и Сохаку поспешил ее высказать:

– Князь может ехать с нами инкогнито. А вы тем временем отправитесь в горы, как и собирались, – но с поддельным князем Гэндзи, дабы отвлечь внимание врагов. Тем самым мы вдвойне обеспечим безопасность князя.

Если удастся заполучить Гэндзи в свои руки и убрать Сигеру с дороги, победа обеспечена.

– Чрезвычайно интересное предложение, – сказал Сигеру, – и обладающее множеством достоинств. Как вы думаете, мой господин?

Сигеру обратился к Гэндзи не для того, чтобы узнать мнение князя, но пытаясь скрыть обуревающие его чувства. Он едва удержался, чтобы не зарубить Сохаку и Кудо на месте. Заносчивые вероломные глупцы! Но если он убьет их сейчас, все усилия его племянника доказать, что он, Сигеру, не безумец, пойдут прахом. И клан расколется. Спокойствие. Он должен отыскать уголок спокойствия в своей душе. Если оно еще существует.

– Великолепная мысль, преподобный настоятель, – сказал Гэндзи. – Двойная хитрость, которую вы предлагаете, просто великолепна.

Еще до совещания Гэндзи и Сигеру решили, как будут действовать. И теперь, притворяясь, будто всерьез обдумывает предложение Сохаку, Сигеру лишь демонстрировал племяннику свое уважение. Раз дядя способен быть вежливым по расчету, то, возможно, безумие и вправду оставило его. Чем не повод для радости? Гэндзи одарил Хэйко улыбкой.

– Чем больше я об этом думаю, тем забавнее мне кажется идея все-таки покинуть Эдо. Что скажешь, Хэйко?

– Может, она и забавна.

Хэйко искренне надеялась, что Сигеру не собирается и вправду отдать Гэндзи в руки Сохаку. Сегодня утром, в час зайца, еще до рассвета, служанка Хэйко, Сатико, заметила, как из дворца тайком выскользнул гонец. И вышел он из покоев Сохаку. Сатико следила за ним достаточно долго, чтобы понять, куда он направляется. А направлялся он в замок Эдо.

– Но что она влечет с собою одиночество – это бесспорно, – добавила гейша.

– Одиночество? Неужто нам не хватит общества друг друга?

– Хватило бы, будь мы вместе, – отозвалась Хэйко. – Но ведь мне необходимо будет сопровождать поддельного князя Гэндзи. Иначе обман раскроется сразу же.

Гэндзи рассмеялся:

– Чепуха! Мы оба замаскируемся, а с поддельным Гэндзи поедет поддельная Хэйко. Как это будет потешно! – Он искренне наслаждался, играя с этим нелепым предложением. Все равно через некоторое время Сэйки или Сигеру не выдержат и отвергнут его, так что можно не бояться, что этот план будет претворен в жизнь. – Ты замечательно изображала крестьянку. А уж служанку изобразишь и подавно.

– Благодарю вас, господин. – При напоминании о том случае в душе Хэйко вспыхнуло прежнее раздражение. – Прошу меня извинить. Я начну с того, что обрежу волосы.

Она поклонилась и попятилась к выходу. Хэйко надеялась, что Гэндзи все-таки опомнится раньше, чем она успеет срезать первую прядь.

– Госпожа Хэйко, прошу вас, останьтесь с нами, – вмешался Сэйки. Благодаря словам Хэйко он увидел бесспорный недочет плана, предложенного Сохаку. – Это непростительный грех – ради столь нелепого плана портить вашу красоту.

– В наше трудное время, – сказал Сохаку, – ради успеха мы должны отринуть страх и не бояться нарушать границы обыденного. Не следует честить «нелепым» всякий план, не позаимствованный непосредственно из «Искусства войны».

Успех готов был вот-вот упасть ему в руки. Нужно лишь убрать с дороги этого упрямого старого дурня.

– Должен признаться, я не вижу изъянов в плане преподобного настоятеля, – молвил Гэндзи. – А вы?

– Ни малейших, – ответил Сэйки. – Если, конечно, лжетГэндзи действительно будет сопровождать сама госпожа Хэйко.

– Нет, это недопустимо, – произнес Гэндзи. – Здесь весь интерес в том, чтоб мы выдавали себя за других людей. Ведь в обыденной жизни для нас это немыслимо. – Несмотря на очевидную иронию его слов, никто из присутствующих никак не выказал, что понял ее. Да, у самураев воистину железная выдержка. – Мы можем подыскать замену и для Хэйко.

– Мой господин, – сказал Сэйки, – возможно, вы сумеете выдать себя за самурая низкого ранга. Возможно, и госпожа Хэйко сможет при помощи своего искусства скрыть свою неповторимую внешность и сыграть роль служанки. Возможно, кто-нибудь из наших людей сумеет притвориться вами. Но кому под силу изобразить госпожу Хэйко?

Все мужчины посмотрели в сторону гейши. Хэйко скромно поклонилась:

– Я уверена, что найти замену не составит труда.

Сохаку взглянул на нее. Удлиненные глаза, мечтательные и в то же время живые. Безукоризненная линия носа и подбородка. Соблазнительные очертания маленьких губ. Нежные, изящные руки. Струящиеся складки кимоно обрисовывают тело. Сердце его упало. Да, правда. Подделать Хэйко невозможно.

– Сэйки прав, – признал Сохаку. – Хватит одного взгляда, даже издалека, чтобы обнаружить правду. Если госпожа Хэйко не будет сопровождать лже-Гэндзи, план не сработает.

– Госпожа Хэйко не будет сопровождать никого, кроме меня самого, – решительно заявил Гэндзи. – Я не собираюсь провести три недели в глуши без нее. Что мне там делать? Охотиться, что ли?

– Нет, мой господин, – сказал Сэйки. Он был счастлив: ему удалось предотвратить беду. – Всем нам известно, что охота не входит в число ваших любимых занятий.

– Итак, решено? – спросил Сигеру.

Присутствующие поклонились в знак согласия.

Гнев Сигеру утих. «Воробьиные когти» останутся в ножнах до более подобающего случая. Да пошлют ему боги этот случай, и поскорее!

Каваками, Въедливый Глаз сёгуна, пребывал в прекрасном настроении – как и всегда, когда ему удавалось разузнать нечто такое, чего не знал больше никто. А поскольку в силу самой природы своей деятельности Каваками всегда знал больше других, можно сказать, что он постоянно находился в состоянии блаженства. Но сегодня утром он был особенно счастлив. Еще и солнце не встало, а он уже переговорил со вторым за сегодня гонцом. Сохаку, настоятель монастыря Мусиндо и бывший командир кавалерии клана Окумити, просил о срочной встрече. «С наибольшей осторожностью», как выразился посланец. Это могло означать лишь одно: Сохаку готов предать своего князя. Каваками пока не знал, участвуют ли в заговоре Кудо и Сэйки, еще двое из трех главных военачальников клана. Но это неважно. Сохаку не стал бы ничего предпринимать, не приняв их в расчет. Либо Кудо и Сэйки на его стороне, либо Сохаку уже обдумал, как их обезвредить.

– Мой господин…

В дверях показался помощник Каваками, Мукаи.

– Входи.

– Гонец по-прежнему не отвечает на вопросы.

Мукаи имел в виду не посланца Сохаку, а первого гонца. Этот находился сейчас в камере пыток, откуда ему предстояло перейти в безымянную могилу. Его перехватили вскорости после обстрела, когда он пытался покинуть Эдо. Каваками знал, что этот человек из числа подчиненных Сэйки.

– Возможно, вы спрашиваете недостаточно настойчиво, – сказал Каваками.

– Мы сломали ему руки и ноги, мой господин, и отрезали…

– Хорошо, – прервал его Каваками, вовсе не желавший выслушивать подробный отчет. – Я поговорю с ним еще раз. Быть может, теперь он окажется посговорчивее. Приведи его в пристойный вид.

– Уже исполнено, мой господин.

Каваками кивнул. Во многих отношениях Мукаи являлся идеальным помощником. Он был достаточно умен, чтобы предугадывать желания Каваками, но не настолько умен, чтобы плести интриги против своего господина. Достаточно высокороден, чтобы соответствовать статусу Каваками, но не настолько, чтобы стремиться занять его место: Мукаи приходился Каваками родней – жена Мукаи была дочерью тетки мужа сестры Каваками. Кроме того, предки Мукаи на протяжении почти трех сотен лет были наследственными вассалами клана Каваками. Играли определенную роль и более тонкие факторы личного характера. Мукаи был физически силен, но его никак нельзя было назвать яркой индивидуальностью. Он всегда одевался соответственно случаю, но наряд, который на другом человеке выглядел бы мужественно и в меру традиционно, на Мукаи делался тусклым и невыразительным. Возможно, причиной тому было его лицо, на редкость невзрачное: большой круглый нос, крохотные, слишком близко посаженные глазки, большой рот с очень тонкими губами и скошенный подбородок.

Именно внешность Мукаи, больше, чем что-либо иное, убеждала Каваками в его верности. Человеку наподобие Мукаи просто необходим человек наподобие Каваками – самурай, наделенный прекрасной внешностью, утонченностью и обаянием, – чтобы наслаждаться духовным светом, которого сам он лишен.

– Спасибо, Мукаи. Ты, как всегда, действуешь безукоризненно.

Доброе слово стоит недорого, а ответные чувства себя оправдывают.

Мукаи низко поклонился:

– Я недостоин таких похвал, мой господин.

До камеры пыток они дошли в молчании. Как обычно, Каваками сосредоточенно размышлял о собственных достоинствах. Кто упрекнул бы его за это? Его виды на будущее казались столь блестящими, что превосходили даже самые смелые мечты самого Каваками. Каваками вдруг стало любопытно: а о чем сейчас думает Мукаи? Если, конечно, он вообще о чем-нибудь думает… Не то чтобы Каваками это и вправду интересовало. Ему часто – как и сейчас – казалось, будто Мукаи просто присутствует где-то, бездумно и бездеятельно. Одним лишь богам и буддам ведомо, что творится у него в голове, – если, конечно, они дают себе труд заглянуть туда. Какое же это несчастье – быть таким ничтожеством! Ну что ж, по крайней мере, Мукаи повезло с господином.

Все слишком явные следы насилия исчезли. Гонца, самурая средних лет – его звали Годзиро, – аккуратно одели в тот самый наряд, что был на нем, когда его схватили. Он сидел на полу в обычной позе. За спину ему подсунули деревянную подпорку, иначе он просто не смог бы держаться прямо, ведь ему сломали ноги. Лицо гонца было искажено от боли и усеяно капельками пота; дышал он хрипло и прерывисто. Каваками невольно скользнул взглядом по рукам самурая, ожидая увидеть недостающие пальцы. Однако все пальцы были на месте. Значит, ему отрубили что-то другое.

– Нет никакого смысла хранить молчание, – сказал Каваками. – Мы и так знаем, что тебе было поручено. Передать войску княжества Акаока приказ о переходе в боевую готовность. Мы спрашиваем тебя лишь ради подтверждения.

– Меня не волнует, что вы знаете, – отозвался Годзиро.

– А зря, – заметил Каваками. – Поскольку мое знание приведет к смерти твоего князя, к уничтожению его дома и к гибели всех твоих родных.

Тело Годзиро затряслось, лицо исказилось, и с губ сорвались странные сдавленные звуки. Каваками подумал было, что с пленником случился припадок, – и лишь потом понял, что на самом деле самурай смеялся.

– Ты – Въедливый Глаз, – сказал Годзиро. – Ты можешь выведать все про всех. Все, кроме самого важного.

– И что же это?

– Будущее, – ответил Годзиро. – Будущее открыто лишь одному человеку – князю Гэндзи.

– Дурак! – Хоть это было и нелегко, Каваками сумел сдержаться. Какой смысл бить искалеченного пленника? – Ты хочешь умереть в мучениях ради детских сказочек?

– Да, Въедливый Глаз, я умру здесь. Но мои сыновья будут жить и служить господину, наделенному даром предвидения. Они еще помочатся на твой гниющий труп. – Он снова рассмеялся, преодолевая боль. – Если кто из нас и обречен, так это ты.

Каваками встал и вышел, не произнеся более ни единого слова. Он был слишком взбешен. Мукаи поспешил следом за начальником.

– Следует ли мне предать его смерти, господин?

– Нет. Пока не надо. Продолжай допрос.

– Он не заговорит, господин. Я в этом уверен.

– И все-таки продолжай. Со всем тщанием, не упуская никаких способов.

Мукаи поклонился.

– Слушаюсь, мой господин.

Каваками отправился в чайный домик.

А Мукаи вернулся в камеру пыток. Как он и предсказал, Годзиро не выдал никаких сведений, хотя ему поочередно ломали, дробили или удаляли различные части тела, а затем стали поочередно демонстрировать его же внутренние органы. Он кричал и плакал. Никакой герой на его месте не смог бы удержаться от этого. Но он ничего не говорил.

Уже глубокой ночью, в час быка, сердце Годзиро содрогнулось в последний раз. Мукаи поклонился мертвому и мысленно попросил прощения. Он был уверен, что дух Годзиро простит его. Они оба – самураи. И каждый служил своему господину, как мог. Мукаи распорядился, чтобы тело захоронили с почестями, хотя и втайне.

Покинув камеру, Мукаи направился в сторону своих покоев, но не дошел до них. Убедившись, что за ним никто не следит, Мукаи скользнул в потайную дверь. Через несколько минут он уже очутился за стенами замка Эдо и быстро зашагал в сторону района Цукидзи, к княжеским дворцам.