"Петр Первый" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)

Глава II Регентство

Что легче: захватить власть или удержать? Софья в тревоге начала задавать себе этот вопрос на следующий же день после победы. Еще не успели похоронить погибших, как она со своим любовником Василием Голицыным смело выступила против раскольников, которые стали представлять серьезную угрозу для страны. Вера глубоко религиозного русского народа была до самых корней расшатана реформами патриарха Никона, осмелившегося во время царствования царя Алексея Михайловича исправить ошибки, сделанные переписчиками богослужебных книг. Много оказалось и тех, кто не захотел отказаться от заблуждений предков, закрепленных традицией. Целые поселения раскольников-староверцев возникали в разных местах по всей территории России. Раскольники не соглашались отступать от веры, основанной на старых текстах, несмотря на неточности перевода, допущенные когда-то переводчиками с греческого на русский, и признавали только старые обряды, выступая против новой церкви. Отстаивая свои каноны, они произносили «Исус», как их прежде учили священники, в то время как в новых богослужебных имя Господа писалось как «Иисус». Они считали, что «аллилуйя» должно повторяться два раза в молитвах, а не три; обрекали на божественный гнев тех, кто крестился на современный манер тремя пальцами, вместо того чтобы совершать крестное знамение двумя перстами; с ужасом отказывались посещать «новые» церкви; называли попов боровами, предсказывали, что, если христианство пойдет по этому пути, небесная кара обрушится на всех. Другие раскольнические братства создавались по всей стране, связанные между собой общей целью – оспаривать авторитет официальной Церкви. Одни фанатики спали в гробах, другие наказывали друг друга розгами, третьи обрекали себя на вечный затвор и подвиг молчальничества, кастрировали и истребляли друг друга или запирались с семьями в домах, обкладывали дома соломой и поджигали, погибая в огне и распевая молитвы в уверенности, что попадут в рай. Взращенные фанатичными родителями, дети говорили: «Мы взойдем на костер, и там, в другой жизни, у нас будут красивые красные сапожки, расшитые золотом рубахи, по воле Всевышнего у нас будут на столе орехи и яблоки; мы не склонимся перед Антихристом».[10] Отправляли солдат, чтобы помешать этому массовому сожжению на костре. Но их появление только подогревало восторженных безумцев, которые сотнями бросались в «очистительный» огонь. Наиболее здравомыслящие из раскольников нашли убежище в лесах, организовывали общины и жили автономно, исключительно своим трудом, отказываясь от принятия Святых Христовых Тайн и не признавая священников, исповедуя между собой веру предков. Впрочем, даже верные сторонники официальной Церкви были приверженцами церковных канонов. Их вера была связана с внешними догмами и обрядами Церкви. Число поклонов, крестные знамения, молитвенное правило, посты, паломничества, поклонение мощам, долгое стояние перед иконами казались более важными, нежели чувство, которое они внушали. Почти автоматическое исполнение многих обрядов поддерживало духовный порыв, а подчас его заменяло. Суеверие смешивалось с набожностью и добавляло ей загадочный языческий оттенок. Не употребляли в пищу голубей потому, что Святой Дух ассоциировался с голубкой, верили в сглаз, верили в домовых, в духов воды и леса, находили объяснение каждому сну, каждому предзнаменованию, советовались с колдунами и знахарями, боготворили деревенских юродивых, которые свободно общались с Богом. Живя в атмосфере волшебства, ясновидения и примитивного идолопоклонства, исповедующие «новую веру» были готовы понять «староверцев» и простить им их странные привычки. Раскол масляным пятном расползался на народ и воинство. Раскольники были и среди стрельцов. Чтобы добиться их расположения, Софья поставила начальником над стрельцами князя Ивана Хованского. Очень быстро она поняла свою оплошность. Иван Хованский, авторитарный и тщеславный старец, снискавший в народе прозвище Тараруй, был обожаем своими людьми и вдохновлял их на открытые выступления в Москве в поддержку старой веры и против новой. Спустя совсем немного времени после восшествия на престол двух царей одержимые стрельцы под предводительством расстриженного священника Никиты Пустосвята проникли в Кремль и подошли к Архангельскому собору, потрясая иконами, богослужебными книгами и алебардами около Красного крыльца. Взобравшись на дощатый помост, Никита оскорблял духовенство, кричал, что церкви превратились в конюшни и хлев, призывал русский народ требовать восстановления литургии по старому чину.

Напуганный воспоминанием о майских беспорядках, патриарх Иоаким послал одного из священников приструнить стрельцов. Его встретили тумаками. Несколько камней пролетело над головами. Иван Хованский убедил Софью в необходимости вызвать патриарха на Соборную площадь, чтобы успокоить толпу. Но она согласилась принять представителей стрельцов в присутствии высшего духовенства в большой зале Грановитой палаты. Едва Иван Хованский передал приглашение своим людям, как началась давка. Все хотели принять участие в собрании. С криками и смехом толпа устремилась по узким проходам, поколотив по дороге несколько попов и монахов, чтобы размяться. Оба юных царя отсутствовали. Но регентша была там вместе с царицей Натальей и Василием Голицыным. Взоры царевны Софьи, патриарха Иоакима и главных бояр были обращены только на стрельцов. Едва склонившись перед двойным троном, они гордо проигнорировали высоких церковных сановников и по приказу Никиты открыли свои книги, разложили иконы, зажгли восковые свечи, чтобы освятить это оскверненное место. Пока патриарх Иоаким пытался им терпеливо внушить необходимость изменений, внесенных различными церковными соборами в священные тексты и чин литургии, они клали поклоны, пели и осеняли себя крестным знамением на свой манер. Без смущения обращаясь к главе Церкви, Никита прокричал: «Мы пришли бить челом, чтобы отныне, как и во времена царя Алексея Михайловича, служба Божия была по старым книгам… Мы требуем, чтобы велели патриарху служить на семи, а не на пяти просфорах, чтобы крестное знамение двумя пальцами, а не тремя делать, почитать восьмиконечное распятие, на котором умер Спаситель, а не четырехконечное, которому поклоняются еретики…» – «Занимайтесь своими делами, – отвечал патриарх Иоаким. – Простолюдинам не подобает судить о делах церковных, этим займутся архиереи».[11] После этих слов Никита с пеной у рта начал оскорблять церковнослужителей, важно стоящих в богатых одеждах и растерянно хлопающих глазами. Началась драка. С разных сторон посыпались удары. Из толпы послышались крики, адресованные уже не патриарху, а царевне Софье: «А тебе давно пора бы в монастырь! Полно мир в стране мутить!» Палата разделилась на два противоположных лагеря. С одной стороны все пространство заняла шумящая толпа староверцев, с другой оказались сторонники власти, осознающие свое бессилие. Глубокое волнение охватило всех. Пламя восковых свечей тускло мерцало в душной зале. С наступлением вечера Софья посчитала разумным объявить о перерыве в собрании и о том, что решение будет принято в самые ближайшие дни. Сказав это, она закрыла собрание и удалилась в сопровождении патриарха и главных бояр. После ее ухода раскольники высыпали на Соборную площадь с победными криками, размахивая книгами и иконами святых и крестясь двумя перстами.

Не теряя времени, Софья собрала выборных от всех стрелецких полков и со слезами объяснила им, какую опасность для Церкви и государства представляют их товарищи, введенные в заблуждение. И просила поддержать ее в борьбе против еретиков. Стрельцы отвечали ей: «Мы не стоим за старую веру. Это дело не наше, это дело патриарха и всего Освященного Собора». Ободренная Софья напоила их водкой и дала денег, чем подняла их дух. Они были нужны ей и готовы на полицейские действия в собственных рядах. Спустя несколько дней они схватили Никиту и еще нескольких вожаков. Никите отрубили голову на Красной площади, а его единомышленники были сосланы или отправлены в тюрьмы.

Эта крайняя мера не спровоцировала восстание, чего опасалась Софья, но и не привела раскольников в рядах стрельцов к раскаянию. Имеющий большое влияние на солдат, старый князь Хованский открыто призывал их к неповиновению. Для них он был настоящим хозяином Руси. Его называли отцом-батюшкой и были счастливы, когда он обращался к стрельцам «дети мои». «Дети мои, – говорил он им, – бояре мне грозят за вас. Мне стало делать больше нечего. Как хотите, так и делайте!» Так он готовил идею нового бунта.

2 сентября 1682 года Софья получила анонимное письмо с доносом о том, что Иван Хованский готовится убить ее и обоих царей с царицей Натальей руками преданных делу стрельцов. Возможно, письмо это было сотворено Иваном Милославским, открытым противником старого князя, и вовсе не соответствовало правде. Но Софья, обрадовавшись этому предлогу, притворилась, что поверила в настоящий заговор, предупредила бояр об опасности, которая всем угрожала, и спешно покинула Москву вместе с обоими царями, Василием Голицыным и двором. Вскоре, приехав в село Воздвиженское, она адресует Ивану Хованскому послание, написанное в очень дружественном тоне, приглашая его присоединиться к ней, чтобы вместе обсудить государственные дела. Не ожидая подвоха, самолюбивый Иван Хованский собирается в дорогу вместе с сыном Андреем и охраной из тридцати шести стрельцов. Когда они решили разбить лагерь в двадцати пяти верстах от Москвы, большой отряд солдат по приказу Софьи окружил сторонников Хованского, разоружил стрельцов и привел на главную площадь деревни, где уже возвышался эшафот. Без следствия, дебатов и суда; приговор был вынесен уже давно, монотонным голосом его зачитал дьяк: «Князь Иван, ты всегда действовал по своему усмотрению, не считаясь с мнением царей, ты растратил Государственную казну на людей, которые этого не заслуживали; ты позволил стрельцам дерзко вторгнуться в царские палаты; твои недобрые намерения по отношению к царствующим персонам раскрыты, твое предательство неопровержимо доказано, поэтому государи приговаривают тебя к смерти». То же наказание постигло и сына Ивана Хованского. Оба, отец и сын, несмотря на их протесты и уверения в невиновности, были тут же обезглавлены. Их тридцать шесть соратников постигла та же участь. В этот же день, 17 сентября, царевна получала поздравления по случаю своих именин.

В Москве, узнав о казни своего предводителя, «батюшки», Ивана Хованского, вооруженные стрельцы в ярости заняли Кремль, захватили патриарха Иоакима и, пропьянствовав всю ночь, стали решать, идти ли им против толпы бояр или ждать штурма на месте. Со всех сторон к ним слетались тревожные новости: шпионы Софьи подняли всю страну против виновников волнений, большая армия дворян вместе с их крепостными готовилась атаковать столицу. Письмо царевны патриарху, перехваченное восставшими, подтверждало эти слухи. Внезапно надменность стрельцов сменилась ужасом и слезами. Те, кто хотел господствовать на Руси, теперь могли надеяться только на великодушие регентши. Они направили ей представителей, чтобы уверить ее в их покорности, и молили патриарха Иоакима вступиться за них. Три тысячи стрельцов отправились в дорогу вместе со своими семьями в монастырь Троице-Сергиевой лавры, где Софья уже ждала их. Она приняла делегацию 27 сентября рано утром, в отсутствие царей, но в окружении бояр. Пока жены стрельцов голосили о разорении и рвали одежду у себя на груди, сами виновные упали на колени перед царевной. Митрополит, отправленный к ней патриархом Иоакимом по просьбе бунтовщиков, просил Софью проявлять благородство. Она вняла его совету не из милосердия, но из осторожности – нельзя приводить в отчаяние побежденных. Это даст ей возможность насладиться реваншем. Сидя на троне перед стрельцами, Софья объявила им, что она согласна больше не говорить об этом. Но она поставит одно условие: необходимо, чтобы стрельцы вернули оружие, похищенное из Арсенала, чтобы они отказались совершать аресты без личного приказа государей и чтобы дали клятву не поднимать никогда впредь мятежи против государственной и церковной власти. Почетный титул «надворной пехоты» будет у них отобран за безнравственное поведение. Позорный столб, сооруженный на Красной площади, будет разрушен, а наименее крепкие полки будут сосланы нести службу в приграничные города.

6 ноября 1682 года оба царя и регентша с боярами в сопровождении более десяти тысяч человек вступили в умиротворенную Москву. Стрельцы получили приказ в этот день явиться без оружия, пасть на колени и бить челом во время прохождения царского кортежа. Порядок был восстановлен. Софья торжествовала. И маленький Петр, наблюдая согнутые спины по обе стороны улиц, оценил благоприятный эффект жесткости в подавлении народного вооруженного восстания. Подавить мятеж в крови и осыпать милостями оставшихся в живых, как только опасность минует. Этот урок юный царь будет вспоминать потом всю жизнь. С раннего детства его преследовали ужас, насилие и ложь. Среди враждебного окружения только его мать оставалась безучастной к дворцовым интригам. Но она жила в мечтах. А у Петра было неутолимое желание действовать, командовать, создавать, как и у его сводной сестры Софьи, которую он боялся и ненавидел. На самом деле, едва обосновавшись в Кремле, она приняла безапелляционное решение: Иван останется во дворце рядом с ней, а Петр уедет вместе с матерью в село Преображенское.

Избавившись таким образом от одного из двух царей, от большинства стрельцов и самых ярых староверцев, Софья готовилась управлять страной вместе с Василием Голицыным. Окружающие сравнивали Софью с Семирамисом Вавилонским или Елизаветой Английской. Софье же была ближе императрица Пульхерия Византийская. Не принимая во внимание две детские головки, увенчанные короной, которые находились в ее тени, она требовала, чтобы к ней обращались «Ваше Величество» или «Пресвятая Царевна», занимала место рядом с Иваном на официальных церемониях и заказала в Голландии выгравировать свой портрет, на котором была изображена в шапке Мономаха.

Однако, достигнув вершины власти, она не потеряла рассудок. Ее первые решения были тверды и мудры. 30 декабря 1682 года – семь недель спустя после ее возвращения в столицу – двенадцать из двадцати стрелецких полков были отправлены на дальние заставы. Когда-то гордые стрельцы потянулись по снежным дорогам в ссылку со своим скарбом, женами и детьми. Прощай, счастливая жизнь с привилегиями, гулянками и дерзкими выходками! Те, кто остались в Москве, были собраны в надежное и дисциплинированное войско. Неспособные и неблагонадежные командиры были смещены. Главой стрелецкого войска вместо обезглавленного интригана Ивана Хованского был назначен энергичный и жестокий думский дьяк Федор Шакловитый. Впредь Софья станет опираться на двух человек в управлении страной: Федора Шакловитого и Василия Голицына. Ее политическое вдохновение было то великодушно, то авторитарно. Она упорно преследовала раскольников, обрекая самых строптивых на гибель своими приказами, и со всем почтением принимала гугенотов, бежавших из Франции после отмены Нантского указа. Мечтая с Василием Голицыным об улучшении условий для крепостных крестьян, издавала указ о возвращении хозяевам-помещикам беглых крепостных. Признавая практику иностранных духовных культов, предписывала своему народу единственную официальную религию. Каждый раз ее стремление к терпимости гасилось необходимостью сильной абсолютной власти. Однако, как и ее отца, Алексея Михайловича, Софью привлекал Запад. Она много читала, писала пьесы для театра, которые ставились при дворе; говорят, она сама играла в спектаклях, ввела некоторые нормы этикета «на польский манер» в аристократических кругах.

Но самым главным в ее жизни стала страстная любовь к Василию Голицыну. Высокий красавец Голицын никогда не отвергал за безобразную внешность эту бесформенную неряшливую женщину с властным взглядом. Он прислуживал ей с одинаковым рвением в постели и за рабочим столом. Это было образцовое поведение человека, сведущего в политике, умного, хитрого и способного. Все иностранные посетители, которые встречались с ним, были покорены элегантностью его манер и живостью ума. Он встречал их в своем дворце с резными потолками, приводил в восхищение своей картинной галереей, библиотекой, географическими картами, античным мрамором, венецианским стеклом и французской мебелью; вступал с ними в длинные дискуссии по-латыни или по-польски, которые восхищали гостей. По мнению дипломата Ле Невиля, князь Василий Голицын собирался «заселить пустыни, обогатить нищих, превратить дикарей в людей, трусов в героев, пастушьи лачуги в каменные дворцы». В его программу, кроме отмены крепостного права, были включены такие меры, как создание регулярной армии, открытие границ с западными странами, отправка молодых людей за границу, где они смогли бы завершить свое образование, объявление различных свобод, в том числе и свободы вероисповедания. Многое осталось лишь в мечтах. Софья, со своей стороны, также не была лишена этого. Ее связь с Василием Голицыным была известна и при дворе, и даже народу. Она афишировала ее как вызов стыдливому положению женщины в России. Но она так и не смогла, несмотря на это, поменять традицию изоляции женщин из социальной жизни своих современников. Повернувшись спиной к терему и его узницам, она удовлетворилась тем, что демонстрировала своим ежечасным поведением, что принятые для всех законы не могут быть применены в исключительных случаях. Тот факт, что у ее фаворита есть жена и ребенок, ее абсолютно не трогал. В случае необходимости она отправит княжну Голицыну, урожденную графиню Гамильтон, в монастырь, чтобы Господь утешил ее, покинутую мужем. Выйти замуж за своего любовника после того, как церковь признает расторжение брака? Иногда она мечтала об этом. Но она понимала, что не сможет никогда добиться того, чтобы Голицын стал настоящим царем, потому что это будет уже смена династии. Тогда к чему все это?

Вдохновителем как внешней, так и внутренней политики Софьи был великодушный Василий Голицын. Следуя традициям своих предшественников, он ратовал за территориальную экспансию России на запад и на юг. Страна не сможет жить (все время одна и та же проблема), не приобретя выходы к морю. Однако было бы безрассудно покушаться на Польшу, которая была в зените могущества, или шведов, армия которых под предводительством Карла XI наводила страх на весь мир. Оставалась вялая и слабая Турция. Король Польши готовился к войне с турками и татарами и предлагал Софье присоединиться к польским, австрийским и венецианским войскам для окончательного разгрома Оттоманской империи. Прекрасный случай обеспечить себе выходы к Черному морю. Но чтобы согласиться на это, регентша и ее любовник решили заручиться гарантиями. По договору, подписанному в Москве 21 апреля 1686 года, Польша уступала России в обмен на поддержку город Киев, колыбель православной веры, большие территории, занятые запорожскими казаками, и прилежащие к Смоленску территории до Днепра. «Никогда еще наши предки не заключали столь блистательный и выгодный мир, – заявила Софья. – Слава России гремит во всех концах света». И в том же порыве энтузиазма она назначает командующим армией Василия Голицына. Несравненный любовник, опытный и умелый дипломат, он должен был стать блестящим военачальником. Голицын ссылался на свою некомпетентность в области военного мастерства, Софья же наложила свою резолюцию и назначила ему в помощники шведского генерала Патрика Гордона.

Как только они оказались на месте, Василий Голицын понял, что его опасения были не напрасны. Продвижению его армии вперед мешали тяжелые и ненужные обозы. Между Днепром и Перекопским перешейком татары подожгли степь. Пожар с гулом распространялся по земле и вскоре достиг ста пятидесяти верст в длину и более ста верст в глубь степи. Задыхаясь от дыма, люди и лошади застыли на месте. Василий Голицын смирился с необходимостью отступления, довольный тем, что враг также будет остановлен огнем и не станет преследовать его армию. 11 июля 1687 года русские полки, численностью более ста пятидесяти тысяч человек, отступая, пересекли границу. Чтобы успокоить всеобщее недовольство, казаки обвинили в предательстве своего гетмана Самойловича, который был тотчас же осужден и сослан в Сибирь. Вместо него запорожцы избрали своим предводителем Мазепу. Хотя они принимали участие только в одной битве, потери перевалили за сорок тысяч солдат, сгоревших, задохнувшихся в дыму или пропавших без вести во время бегства. Из гордости отказываясь признать поражение, Софья встречала своего фаворита как победителя.

Голицын приготовился услышать упреки, а вместо этого получил подарки, награды и полторы тысячи крестьян. Офицеры и солдаты также получили награды и компенсации в соответствии с чинами. Это всеобщее ликование не могло долго обманывать общественное мнение. Вернувшиеся из похода рассказывали шепотом о своих бесславных приключениях. При дворе, как и в городе, каждый уже знал, что за так называемой победой скрывается самое нелепое из поражений. Это национальное унижение усугубили новости о продвижении поляков в Подолье и Молдавии и успехах венецианского флота у полуострова Мореи.

В 1688 году крымский хан возобновляет наступательные действия, разоряет украинские земли и угрожает Киеву. Софья решилась объявить вторую военную кампанию. Но, ослепленная любовью, она отказывалась понимать, что армии нужен не ее дорогой Василий Голицын, а другой полководец. На этот раз она уверена, что Василий наконец проявит свой военный гений. Никто в Москве не разделял ее мнения. Перед отъездом на границу фаворит нашел перед дверью своего дворца гроб со следующей надписью: «Постарайся стать счастливее». На этот раз к весне 1689 года ему удалось дойти до укрепленных стен Перекопа. Вместо того чтобы отдать приказ о штурме, он вел переговоры с татарами, которые старались выиграть время. Довольствие вовремя не подошло в лагерь русских солдат, не хватало продовольствия, жара и болезни косили ряды солдат. Хотя Василий Голицын и был полностью деморализован, в своих письмах к регентше фаворит делал ставку на какие-то будущие подвиги, которые смогут принести окончательный успех этому делу. Для Софьи не надо было большего предлога для ликования. «Батюшка, – писала она ему, – свет мой, пусть Господь пошлет тебе долгих лет жизни. Я особенно счастлива в этот день, потому что Господь Бог прославил имя Свое и Матери Своей над тобой, свет мой. Никогда еще Божественная милость не выражалась так явственно, никогда раньше наши предки не получали такого свидетельства Небесной благосклонности. Так же как Господь через Моисея выводил когда-то народ Израильский из египетских земель, так и через тебя он теперь вывел нас из пустыни… Что сделать мне, о любовь моя, чтобы достойно отплатить тебе за такие тяжелые труды? О радость моя, о свет очей моих! Могу ли я действительно верить, что скоро вновь увижу тебя, о душа моя, о мой свет?.. Если бы это было возможно, как бы хотела я увидеть тебя рядом хоть на мгновение… Все твои письма я получила, слава Господу. Сводки из-под Перекопа пришли ко мне 11… Как благодарить мне Господа и Пресвятую Богородицу и преподобного Сергия-чудотворца?.. Медали не готовы пока, но не беспокойся об этом; как только будут готовы, я вам их пошлю… Как сам пишешь о ратных людях, так и решай все по-своему… Что мне сделать, чтобы вас отблагодарить за все, и в первую очередь тебя, мой свет, за все труды ваши? Если бы ты так не трудился, никто не сделал бы то, что ты сделал».

И она официально подтвердила свое удовлетворение в одном из посланий главнокомандующему, составленному от имени обоих царей: «Благодаря твоим действиям дикие варвары и давние враги святого креста и всего христианства безжалостно разгромлены, побеждены и навсегда изгнаны, они разрушили все свои непристойные жилища и сожгли все деревни и хутора Перекопа».

На самом деле татары вовсе и не собирались бежать, а преследовали отступающие русские армии. Степные всадники преследовали разбежавшиеся арьергарды. На месте были брошены повозки и пушки. Двадцать тысяч убитых и пятнадцать тысяч пленных – такова была цена этого разгрома. Но и на этот раз Софья отказывалась признать полное поражение. «Ты победишь, потому что я так хочу», – сказала она Василию Голицыну перед его отъездом. Она не могла отказаться от своего желания. И героев встречали триумфальные арки, залпы орудий и звон колоколов. Снова почести и награды посыпались на головы главнокомандующего, офицеров и солдат, которые ничего не понимали. Василий Голицын получил три тысячи рублей, золотой кубок, расшитый золотом кафтан, отделанный соболями, и густо населенные деревни. Вместе с этими подарками он узнал, что у Софьи теперь новый возлюбленный. За время его отсутствия царевна, которая отличалась неуемным темпераментом, отдала предпочтение Федору Шакловитому. Смещенный с поста любовника, Василий Голицын сохранил, однако, функции политического советника и главы посольского приказа. Народ его ненавидел, но ему не было до этого дела. Некоторые обвиняли Софью в том, что она была распутной девкой, что у нее были дети от разных фаворитов, что она одурачивала народ, говоря о победах, в то время как русская армия была разгромлена, и что Василий Голицын был подкуплен татарами. Вскоре Василий Голицын стал виновником еще одного поражения, на этот раз на дипломатическом поприще, подписав с Китаем Нертчинский договор, по которому Россия уступала соседней державе оба берега Амура. Таким образом эта сибирская река с прекрасной навигацией, которой Россия пользовалась в течение уже более тридцати лет, переходила Китаю и формировала новую границу между двумя странами. Немногие в Кремле понимали стратегическую важность подобного отказа. Во всяком случае Софья, будучи в курсе переговоров, едва об этом заботилась. Вкусив наслаждение властью, она все больше и больше заботилась о том, чтобы навсегда ее сохранить за собой. Даже сосланный с матерью в село Преображенское, Петр представлял для нее угрозу. Однажды наступит тот день, когда он станет совершеннолетним и заявит о своих правах на престол. Она будет отстранена, и ей останется только довольствоваться обычным женским уделом. Терем или монастырь… Она никогда не смирится с потерей всех прав после такого могущества. Рожденная для власти, для государственной службы и для любви, она решительно будет защищать эти возможности и, если потребуется, даже прольет кровь. Иван, слабоумный дурачок, не будет препятствием. Но Петр? Каким образом навсегда убрать его с политической арены? Она могла бы незаметно его убить. Ее новый любовник Федор Шакловитый советовал ей это сделать. Но она колебалась. Смутные сомнения боролись в ее сознании с амбициозным желанием править в одиночку всей Россией. Петр был для нее сводным братом, полуребенком-полуцарем… Шли дни, но эта женщина, на счету которой уже было много отрубленных голов, так и не решалась отдать фатальный приказ.