"Черный ящик Цереры" - читать интересную книгу автора (Емцев Михаил, Парнов Еремей)

13

— Нет смысла быть плохим человеком, если это не доставляет никакого удовольствия, — сказал однажды себе Мильч.

Никто не возразил против мудрой сентенции — в комнате никого не было.

— То же самое можно сказать о хорошем человеке, — изрек Мильч, и снова никто не отозвался. Тогда он ответил сам:

— В наше время хорошим быть легче, а плохим — интереснее.

Период душевного кризиса и тактических сомнений миновал. Зима тревоги нашей позади. Мы не станем повторять ошибки великого комбинатора, наш путь будет верен, как некрасивая жена, и прямолинеен, как мышление ортодокса. Дорога открыта к успехам…

За последнее время рокфеллеровская деятельность потеряла для Мильча всякий смысл. Хранить и сбывать продукцию он не мог — слишком рискованно. Нужно было искать другие пути…

И он нашел.

Сначала разыскал Подольского.

Это был самый подходящий объект. Эрудит-одиночка, у которого не было почти никаких знакомых в административных кругах института вакуума. Разглашения тайны здесь как будто ожидать не приходилось. Михаил сидел перед кипой схем и чертежей и устало смотрел на какой-то график с апериодическими кривыми. На бледном лице его явственно проступало тщательно скрываемое, отчаяние.

— Электрокардиограмма? Биотоки мозга? — осведомился Роберт, указывая на график.

— Не дури, Роби, садись, — изображая улыбку, приветствовал его Михаил. — Как проблема радости?

— Проблема решена и получила практическое воплощение. А ты что не весел?

— Да так…

Что он мог ответить? Дело шло из рук вон плохо. Подольский чувствовал себя последней бездарностью. Если бы Евгений Осипович был Жив! Да, но тогда несдобровать бы ему, Михаилу Подольскому. Все бы увидели, какая он бездарность. За это время он не сдвинулся ни на шаг. Проблема буксовала, как грузовик в весеннюю распутицу. Валентин Алексеевич, конечно, славный мужик, он поддерживает и помогает, но это же не его проблема, а сейчас он завлаб и у него столько забот… Дай бог, раз в неделю переговоришь, да и то на ходу, где-нибудь в коридоре. Ах, если б Евгений Осипович видел, как он завяз, безнадежно завяз в поисках решения, которое, может быть, находится где-то рядом…

— Сон наяву? Приятные галлюцинации? Нирвана? — вежливо спросил Мильч.

Если не обманывать ученых, кого ж тогда обманывать в наши дни? Впрочем, современный ученый сам кого хошь надует. Но в Подольском что-то есть от ископаемого вида так называемых чистых ученых. Чистота их помыслов гармонирует с грязью на воротничке и нечесаной шевелюрой. Обязательно ли сосуществование моральной чистоты и натуральной безалаберности?

— Я пришел тебя пригласить, — торжественно начал Мильч. Михаил удивленно поднял голову.

— Ты женишься?

— Там, где прошла женщина, мне делать нечего, — брякнул Роберт.

Михаил подозрительно посмотрел на него.

— Ну, выкладывай, зачем пришел?

— Понимаешь, это надо посмотреть своими глазами, — протянул Мильч, — так на словах трудно объяснить, да… и я сам толком не знаю, как это…

Он рассудил, что глупо держать Рог на складе, рискуя ежеминутно быть накрытым. Он перекрасил его в черный цвет, покрыл лаком, отхромировал рукоятки, вставил в него потенциометр и под видом старого хроматографа перетащил в основное лабораторное помещение — в ту комнату, где работала Епашкина. Ольга Ивановна пыталась было протестовать, но Роберт шуточками и улыбочками успокаивал ее.

Вначале это было нелегко. Но когда Мильч обнаружил у Епашкиной одну маленькую слабость, он безжалостно ею воспользовался. «Наши слабости — это ступеньки прогресса», — говорил он, закупая в букинистических магазинах дорогие издания дореволюционных поэтов «Ваши слабости — наша сила», — думал Мильч, перепродавая за бесценок Ольге Ивановне тонкие книжицы с ломкими страницами. И Епашкина сдалась. Она позволила Роберту укрепиться в ее помещении под сладкоголосый лепет Северянина и буйные возгласы Андрея Белого.

…Подольский окинул взглядом комнату.

— А где Ольга Ивановна?

— Изволили отбыть в командировку, — улыбаясь ответствовал Мильч, — где и пребудут до конца месяца.

— А-а.

Мильч посмотрел на него и вздохнул. Ну, ладно, решился, стало быть решился. Новый путь есть новый путь. Как правило, он хуже старого. Ну, да ладно…

— Шутки в сторону! Перед тобой, Миша, чудо.

— Знаешь, Роб, ты…

— Ну, ладно!

И Мильч начал действовать… Когда внутри ящика возник уже знакомый сияющий овал, образованный сплетением разноцветных лучей, а на стенках загорелись сложные узоры, напоминающие не то кровеносную систему, не то сложную радиосхему, он удовлетворенно сказал:

— Ну, вот.

Подольский, с восторгом и изумлением наблюдавший за происходящим, взволнованно воскликнул:

— Здорово! Что все это значит?

— Ого! Для того, чтобы это понять, — торжественно провозгласил Мильч, — нужно пройти искус посвящения! Выдержавший испытание будет удостоен высочайшей мудрости познания и сможет пить прохладную влагу Истины из рук самой Исиды, или в автомате газированной воды.

— Но все же ты мне можешь объяснить по-человечески, что все это такое?

— Дело в том, — доверительно зашептал Роберт, наклонившись к уху Подольского, — что я пригласил тебя на помощь. Я надеюсь, ты поможешь мне разобраться в этой штуке. Я сам не понимаю, что с ней происходит, почему она такая.

— Ну, хорошо, хорошо. Расскажи мне хотя бы, как это у тебя появилось.

— К беде неопытность ведет, а любопытство — тем более.

— А на каком питании он у тебя работает?

— Он? — вздрогнул Мильч.

— Ну да, этот черный ящик. Ведь это же Черный Ящик? Так?

— Пусть Черный Ящик. Работает на электричестве, там внизу подводка.

— Прямо в корпус?

— Прямо в корпус.

— И больше ничего?

— Ничегошеньки. Ты же видел, какой он был, когда я вытянул потенциометр: голые стенки — и все.

— А потенциометр зачем?

— Потенциометр, братец, бутафория. Для легализации Черного Ящика.

— И никто, кроме тебя, не знает об этой его особенности? Ты разве никому не говорил? — удивился Подольский.

— Видишь ли, я хотел сначала понять сам. Но… очевидно, у меня не хватает культуры, литературы и смекалатуры. Посему я обратился к тебе. Хочется сначала разобраться, а уж потом поднимать шум.

Михаил кивнул и приблизился вплотную к Черному Ящику. Вглядываясь в световое панно, он испытал какое-то странное чувство — смесь любопытства и благоговения.

— А ты не боишься? — спросил он Мильча.

— Техника безопасности здесь на высоте.

— Где ты его взял?

— Пусть тебя это не мучит.

— Но все же?

— Хочешь честно?

— Конечно.

— Нашел на свалке. На нашей, институтской. А потом… обнаружил это свойство иллюминации. Сломал голову, вывихнул мозги, свернул шею от многочасового недоумевающего покачивания перед Ро… перед Черным Ящиком. Теперь решил подключить к этому занятию тебя.

Безмолвно сплетались и расплетались кольца и полосы, овал внутри ящика из сиреневого становился оранжевым. Михаилу слышалась музыка, чудесная, без звуков, музыка линий и радужных цветов.

— А что, если туда сунуть что-нибудь?

— Не знаю, не пробовал, — быстро проговорил Мильч.

— Боишься?

— Нет, просто такая мысль не приходила мне в голову. Один ум — хорошо, два — лучше, и путь открыт к успехам, как говорил Швейк.

— Я попробую?..

— Что же ты хочешь сунуть?

— Ну… хотя бы руку.

— А, руку! Руку можно, я совал, ничего не изменилось, — облегченно сказал Мильч, — у меня даже голова как-то туда влетела. Потерял равновесие, и упал вперед. Ничего не случилось, только в глазах блеснуло. Оно неощутимо, как солнечный луч.

— Значит, с человеческим телом оно не взаимодействует, — сказал Михаил, растопыривая пальцы и погружая их в глубь ящика. — А с металлом, деревом, пластмассой пробовал?

Мильч покачал головой. В этот момент ящик загудел, из него посыпались искры. Подольский испуганно отдернул руку. Все стихло.

— Странно, — удивился Мильч, — у меня такого еще никогда не было. А ну, попробуй еще.

Подольский посмотрел на него и вытянул руку. Ящик снова загудел, но уже глубоко и мерно, без потрескивания. Внезапно беспомощно и бесполезно парившие в пустоте пальцы нащупали нечто вещественное. Михаил потянул к себе, поползла какая-то лента, словно сматываясь с невидимой катушки.

— Смотри! — возбужденно воскликнул Роберт. — Смотри, какая штука!

Лента очень медленно спускалась книзу, и там исчезала, точно растворялась. Сверху донизу сверкающая ослепительно белая ее поверхность была покрыта маленькими черными значками. Не веря своим глазам. Подольский всматривался в них. Он узнал их! Узнал!

— Бумагу, скорей! — крикнул он.

Роберт, оценив торжественность момента, принес несколько страниц писчей бумаги и, предупредительно сняв колпачок с авторучки, подал Михаилу. Тот начал быстро записывать.

Лента казалась бесконечной. Формулы сменялись цифрами, цифры чертежами каких-то узлов, чертежи графиками, графики снова чертежами. А Подольский, скорчившись, строчил.

Мильч молча стоял рядом. Ай да Рог изобилия! Ай да штучка! Вот какие номера ты способен откалывать. Оказывается, твоя работа зависит от человека? Я предполагал, но не очень верил. Мне ты выдавал дубликаты! И правильно делал, товарищ Рог. А впрочем, какой ты Рог? Ты и впрямь Черный Ящик. Темная лошадка. Лишнее неизвестное. Металлический Хоттабыч, вот ты кто. Я хочу понять тебя, Черный Ящик! Можешь ли ты мне открыться?

Белый лист внутри ящика исчез, на его месте медленно вращалась смешная установка, напоминающая миксер. Подольский лихорадочно зарисовывал ее.

«Как торопится, — ласково подумал Мильч. — Я раньше тоже торопился, волновался, расстраивался. Теперь не то. Успокоился, заелся. Чудо-ящик воспринимаю, как нечто само собой разумеющееся. Вот так».

В этот миг Подольский прекратил писать и устало откинулся на спинку стула.

— Что случилось? — улыбаясь, спросил Роберт.

— Ты ж видишь.

Внутри по-прежнему переливался разноцветный овал, формулы и чертежи исчезли.

— А ты еще пошуруй, может, там что-нибудь осталось, — предложил Роберт. Михаил строго взглянул на него.

— Не шути, дело серьезное.

— Боишься?

— Я боюсь?

— Да, ты.

— Ну да, боюсь, а что? А ты не боялся?

— Боялся, Мишенька, еще как боялся. Но теперь уже не боюсь. Я ни в чем не уверен, но спокоен относительно одного — ящик безопасен. Он не будет взрывать тебя, отравлять, облучать и так далее. Он как сама природа — изощрен, но не коварен. От него можно ожидать всего, кроме смерти.

— Как знать, — хмуро произнес Михаил, — все же, откуда он у тебя?

— Я же тебе сказал, с институтской свалки.

— А туда как он попал, из какой лаборатории?

Роберт пожал плечами.

— По-моему, это дело рук всевышнего.

— Или дьявола.

— Я не вижу ничего сатанинского…

Михаил долго молчал, шуршал бумагами, наконец, схватился за голову и с веселым ужасом на лице, гаркнул:

— Не может быть! Понимаешь, не может быть!..

— Один тоже пришел в зоопарк и впервые увидел жирафа. Стоит, смотрит, качает головой, говорит: «Не может быть, такого не бывает!» Целый день простоял, пока сторожа не выгнали. Так и не поверил.

— Но ты понимаешь, это решение Ортовской задачи энергетического расщепления вакуума. И приведена конструкция установки. Конструкция, понимаешь? Значит, все сложнейшие расчеты, которые мне предстояло проделать в электронном центре, уже выполнены! Но не в этом суть…

Михаил задохнулся.

— Откуда оно, черт побери, знает, что мне нужно решение такой задачи? Что это такое, Мильч? — крикнул он.

— Сэр, меня самого это несказанно удивляет, я в недоумении. Мне он формул и чертежей никогда не показывал.

— А что ты из него извлек?

— Так, — уклончиво ответил Мильч, — различные безделушки. В основном, красочные картинки вроде северного сияния, ну и… в общем, пустяки. Ничего стоящего внимания…

— Может, мне еще попробовать? — спросил Михаил.

— Трудно сказать. Попробуй. Ящик очень капризный.

Подольский осторожно сунул руку в сияющий овал, некоторое время подержал, повертел пальцами, — ящик был безмолвен и глух.

— Все, — сказал Мильч. — На сегодня баста. Обеденный перерыв. И действительно, световые лучи померкли, радужный круг распался, гудение смолко. На них смотрели гладкие стенки шкафа.

— Ты его отключил? — хрипло спросил Подольский,

— Нет.

— А как же?

— Он сам отключается.

— И включается?

— Нет, обычно он включается, когда я подвожу к нему электроток. Но здесь нет прямой зависимости.

— То есть?

— Я могу подвести к нему электричество, могу включить рубильник, а ящик будет стоять такой вот серый и немой, как сейчас. А потом вдруг загорается, сам загорается, и начинает работать. Выбросит штук, то есть нет, посветит так минут десять, двадцать и снова гаснет. Знаешь, иногда он работает без электричества. Я однажды проходил мимо и слышу: гудит. Открыл дверцу, смотрю, действительно, работает. Овал на месте и лучики по нему бегают. Все как надо.

— Ах, черт! Как же это так?

— Да вот так, брат. Я же тебе сказал, что перед тобой чудо. Возможно, у него неизвестная нам особая система аккумуляции энергии. Мало ли что в нем может быть. Одно слово — Черный Ящик.

Они снова замолчали, на этот раз надолго.

— Ну вот что, — сказал, наконец, Михаил, — мы сами в этом не разберемся. Нужно привлекать академическую общественность. Пусть посмотрят специалисты. Пусть изучают, пусть, наконец, создают вокруг него целый институт. Это же действительно чудо! Может, его к нам подбросили из других галактик? Может, это визитная карточка внеземных цивилизаций?

Мильчевский сидел, опустив голову.

Разоткровенничался, старый дурак! Ну и что? Сейчас они распилят твой Рог изобилия и разложат его по полочкам. Аналитики-классификаторы… Все бы вам анализировать! Ну, попалось в руки чудо, почему бы самим не пользоваться, почему бы не разрешить другим подоить божью коровку? Эх вы, ученые!

Роберт ощутил прилив злого вдохновения. Он посмотрел на Подольского, как сапсан на суслика.

— Может быть, это и есть та самая машина времени, заброшенная к нам из будущего? — разглагольствовал Михаил. — Осуществилась мечта фантастов, поэтов, ученых. В несколько неожиданном плане, правда… Не мы отправились в будущее, а будущее пришло к нам в виде этой замечательной машины! Это же здорово! Об этом надо кричать, нужно трубить во все трубы, созвать конгресс…

— Погоди, — перебил его Мильчевский, — погоди и помолчи. Отставить литавры!

Подольский осекся. Он никогда не видел Роберта в подавленном состоянии. Даже не верилось, что этот бодрячок и оптимист может быть таким несчастным.

— Я должен рассказать тебе все, — медленно выговаривая слова, начал Мильч, — я не хотел об этом говорить, чтобы не пугать тебя, но раз ты уж завел речь о разглашении, то… Надо, чтоб ты знал. Это не простая штука, очень не простая. Когда я вначале сказал себе, что она безопасна для людей, это была правда. Черный Ящик не взрывается, не излучает смертоносных потоков неизвестных частиц, он химически безопасен и биологически не активен. Но есть какая-то связь… Понимаешь?

— Не понимаю, — растерянно прошептал Михаил. Он смотрел на бледное лицо Роберта и чувствовал себя неловко, напряженно.

— Есть связь между теми, кто знает о Черном Ящике, и самим ящиком, — Роберт говорил деланно спокойным тоном, — и я свидетель тому, что такая связь может стать смертельно опасной для человека. Поскольку ты уже причастен к этому делу, я тебе расскажу всю правду…

Он передохнул, а Михаил подумал: «Чертовщина какая-то! Вот луч солнца на стекле, вот чернильница, а вот журнал опытов и на нем фамилия Епашкиной обведена красным карандашом, — и тут же этот иррациональный Черный Ящик…»

— …Я наврал тебе, будто нашел его случайно на свалке, — продолжал Мильчевский, — сначала я о нем узнал от Асторянова, который научил меня обращению с ним и рассказал одну загадочную историю. Я, правда, долго не верил, пока не убедился кое в чем своими глазами.

— Асторянов умер в прошлом году, еще до моего поступления в институт? — спросил Михаил. — Я читал кое-какие его работы.

— Да, — кивнул Мильч, — слушай. Оказывается, Черный Ящик, или Рог изобилия, как его называл Асторянов за то, что из него, как из рога, сыпались всякие штучки-мучки, уже давно находится в нашем институте. Как он попал сюда, неизвестно. Кажется, после войны или в конце ее завезли его сюда со всяким репарационным оборудованием. Как видишь, ведет он себя произвольно. В некоторый день и в некоторый час ящик проявил себя, и кто-то им заинтересовался. Наверное, это был неглупый человек. Он рассказал о находке доверенным лицам или даже одному доверенному лицу, но и этого было вполне достаточно. От одного ко второму, от второго к третьему. И пошло, и потянулось…

— Так что же!? Почему же…

— Они все умерли.

— Врешь!

Михаил улыбнулся.

— Точно тебе говорю! Не ерепенься! Асторянов мне рассказывал, что он проанализировал ход событий и пришел к страшному выводу. Смерть обладателя Черного Ящика наступала в тот момент, когда он пытался разгласить секреты этой таинственной машины.

— Вот как, — опять недоверчиво усмехнулся Михаил, рассматривая говорившего. — Это пахнет липой.

— Представь себе, что я подумал точно так же, когда Асторянов начал свою беседу со мной заклинанием, чтобы я никому ни слова не говорил, даже не намекал на существование этой страшной машины. Дело было так. Аврак Кульбетович давно работал в нашей лаборатории, я его хорошо знал, приходилось даже выпивать вместе, и неоднократно, одним словом, товарищеский шараш-монтаж. Он мне не начальник, я ему не подчиненный, все хорошо, общий привет. Потом я заметил, что он ко мне присматривается. Расспрашивает о семье (а какая у меня семья!), о родителях (отец убит), одним словом, что-то выведывает. Я насторожился. Думаю, что это еще за милые штучки? Однажды у нас пошел откровенный разговор, и он сказал, что хочет поделиться со мной важной тайной. Почему именно со мной? Ну, вроде того, что мне нечего терять. Ни семьи, ни особых обязательств. Потом я поразмыслил, что Аврак оценил меня как никчемный элемент. Не очень лестно, зато правдиво. Да…

— Так что же? — зевая спросил Михаил.

— И поведал он мне тайну Черного Ящика, или Рога изобилия, как хочешь, так и называй. — Мильч, видимо, успокоился. Бледность сменилась румянцем, глаза погасли, с трагического срывающегося шепота он перешел на ленивый скептический говорок. — У этой тайны два конца, один в прошлом, другой в настоящем. Концы завязаны в узел, в центре которого Асторянов. Что было до него? К сожалению, я мог судить об этом только с его слов. Здесь одни неизвестные, но я верю Авраку Кульбетовичу. Он сказал мне, что есть вот такой чудесный ящик, обладающий удивительными свойствами. Не ящик, а бог какой-то. Все может… Асторянов выяснил, что каждый человек, находящийся в контакте с Рогом изобилия, обречен на смерть при первой попытке разглашения тайны.

— За кого ты меня принимаешь? — Михаилу стал уже надоедать весь этот горячечный бред.

— Чаще всего человек погибает от несчастного стечения обстоятельств. Все как будто вполне естественно. Болезнь плюс еще что-то. Воспаление легких, и кто-то забывает на ночь закрыть форточку и т. д. и т. п. Асторянов говорил, что до него погибло трое, с ним и Ортом — будет пятеро.

— С Ортом?! При чем тут Орт?! — Михаил вскочил с места.

— Погоди. Все в свое время, как сказала одна старушка, когда гости спутали ее свадьбу с поминками. Аврак заметил еще одну особенность проклятого Рога изобилия. Человеку, который лично не контактировал с этой машиной, не знал, где она находится, не видел ее никогда, а только слышал о ней с чужих слов, такому человеку ничего не грозит. Он может разглагольствовать о Черном, Ящике на всех перекрестках, и ничего с ним не станется. Он не попадет под машину в институтском дворе, как это было с нашим замдиром по научной части, посвященным, кстати, в тайну Рога изобилия. Он не умрет от воспаления легких, это в наши-то дни! А так, между прочим, умер наш бывший завлаб. Это его сменил Доркин. И так далее. Асторянов придумал интереснейший ход… Он сделал точное описание всех наблюдений над ящиком, составил какие-то таблицы, графики, одним словом, оформил серьезный обстоятельный документ. Всю эту муру Асторянов отнес к самому одаренному человеку в нашем институте.

— Орту?!

— Именно. Тот почитал, расхохотался и спросил, почему Асторянов после стольких лет дружбы решил его разыграть. Кое-как с руганью и криками тот заставил Евгения Осиповича дослушать сказку про таинственного черного бычка. Орт не поверил. «Покажи», — говорит. Сколько Аврак ни убеждал, ни стращал его. Орт не сдавался. Покажи, и все! Не покажешь — ни о каком привлечении специалистов и речи быть не может. Аврак отказался, но Орт сам накрыл его как-то после работы, когда тот священнодействовал с Рогом. Так состоялось посвящение Орта. Это случилось в нашей лаборатории. Асторянов знал, что им обоим грозит, но Орт только посмеивался. Все же он согласился пока ничего не предпринимать. Он здорово заинтересовался Черным Ящиком и принялся анатомировать его. Но затем у него начались неприятности, он долго болел, чуть не умер. Аврак навещал его по нескольку раз на неделю и умолял молчать. Орт обещал, да и не до ящика ему было. А между тем Аврак пришел к гениальному решению. Он придумал пустить в дело посредника. Какого-нибудь типа, вроде меня, которому нечего терять, он решил снабдить бумагами, в которых излагался секрет Рога. Оные бумаги я должен был огласить в соответствующий момент и в соответствующем месте.

— Ты согласился? — Михаил успокоился и решил терпеливо дослушать все до конца.

— Еще бы! Конечно. Я обеими руками ухватился за предложение Аврака. Мне плевать было на его страхи, меня интересовала машина. Из бумаг следовало, что это совершенно гениальная штука. Имя Орта только укрепляло мои надежды на нечто необыкновенное. Впрочем, Евгений Осипович писанины Асторянова не видел, и я не уверен, согласился ли бы он с некоторыми формулировками. А написано там было много. Рог изобилия превозносился как чудеснейший феномен всех времен. Впрочем, ты сам видишь, — это действительно так. В бумагах не говорилось, где находится Рог изобилия и как он устроен. Итак, наступает торжественный день, когда я должен был положить на стол директора бумаги Аврака и торжественно заявить о наличии Черного Ящика в Институте физики вакуума.

Я попал в несколько глупое положение. Сам посуди. Легко ли убедить директора в том, что ему даже смотреть на чудесную установку нельзя. А еще Аврак Христом-богом молил не называть его имени. Сам он за несколько дней перед этим смотался к себе в Армению, якобы по семейным делам. Он ужас как боялся Рога. По-моему, у него это приобрело форму мании.

Итак, Орт в больнице, Аврак — в Армении, а я иду к директору разглашать тайну Рога изобилия, которого я и в глаза-то не видел. И надо же такому случиться, что накануне этой знаменательной даты, прекрасным летним вечером, я нарезаюсь в дребезину, в беспамятстве попадаю в вытрезвитель, а утром со мной нет ни единой бумажки. Пропала моя студенческая папка, а в ней все высоконаучные изыскания Аврака! И все же я пошел к директору. С головной болью, помятой мордой и глубоким чувством вины. Я говорил, говорил… Он слушал, слушал, покрутил носом, открыл форточку и сказал: «Я освобождаю вас на сегодня от работы и готов забыть все, что вы мне сказали».

Я ушел, а на другой день пришла телеграмма, что Аврак погиб в автомобильной катастрофе. По правде сказать, я тогда только немножко испугался. Но когда умер Орт, я понял, что это страшная штука.

— Орт тоже что-то такое предпринимал?

— Не знаю. После смерти Асторянова он однажды разговаривал со мной. Оказывается, Аврак рассказывал ему и о своем замысле и обо мне тоже. Орт поинтересовался, был ли я в дирекции. Я честно рассказал ему, какая история приключилась с бумагами Асторянова. Евгений Осипович покачал головой, улыбнулся и сказал, что займется этим. Но ему не довелось. Он поехал в Индию, на конгресс, еще куда-то, а когда вернулся, то сразу же началась эта история… Миша, ты что? Ты меня слушаешь?

Мильч замолчал. На лбу его выступил пот, вдохновение требовало больших внутренних сил. Но, кажется, работа сделана чисто, без помарок.

— Нечего сказать, — заговорил Подольский, — все слишком неправдоподобно, чтобы… Не знаю, что и думать даже… Вот только эта формула, она просто гениальна и…

Он растерянно замолчал. Мильч сидел в трагической позе, прикрыв глаза рукой. Вся его фигура выражала отрешенность и усталость. Что ему веселье мира, солнца свет, улыбки звезд… Он человек без будущего.

— Скажи, — осторожно спросил Подольский, — а почему ты решил обратиться именно ко мне? Ведь…

— Примерно по тем же соображениям, которыми руководствовался Аврак, обращаясь ко мне. Человек ты почти одинокий, свободный, ну и… А самое главное, я один со всем этим справиться не могу. Я не ученый, а к Ящику нужно подходить с головой. Его можно разгадать, он совсем не такой страшный, как кажется. Я думаю, у него есть… ну, зацепка что ли, которая его как на крючке держит. Понять ее — и дело в шляпе. Можно будет приступить к бессрочной эксплуатации, соблюдая при этом правила техники безопасности. Никакой тебе вендетты не будет. Но для того, чтобы раскусить Черный Ящик, нужно пошевелить мозгами. А они у меня… Одним словом, ты приглашен в качестве консультанта. Мне, как и президенту Штатов, нужен личный мозговой трест.

— С соблюдением всех правил секретности?

Мильч даже не взглянул на Подольского.

— Мне, конечно, неудобно просить тебя молчать, — сказал он очень тихо и серьезно, — ведь речь идет о моей жизни, а не о твоей.

— Почему? Я тоже находился в контакте с Ящиком и его гнев за разглашение тайны падет на меня. Если падет вообще…

— Сначала на меня. У него строго соблюдается очередность в ликвидации трепачей. Так уже было.

Они закурили и долго сидели молча.

— Ну, ладно, — резко поднявшись, сказал Михаил, — подумаем, как быть. На сегодня хватит чудес. Детальный анализ спектакля проделаем завтра. Бывай.

Подольский ушел, а Мильч остался сидеть за письменным столом.

Похоже, первая птичка клюнула. Хотя, конечно, полной уверенности нет. Мильч вынул стопку оттисков статей из различных физических журналов. Улыбаясь, полистал их, зевнул и громко сказал:

— А что, Рог, не подсунь я тебе случайно пачку научных журналов, ты вряд ли выдал бы столь квалифицированную информацию? Как видишь, без Мильча ты тоже… не очень-то…

Никто ему не ответил — Мильч был один в комнате.

События развивались. Пока это были вялые, ленивые движения, почти не уловимые человеческим глазом, но их проекция в будущее выглядела угрожающе. Она предвещала взрывы и катаклизмы, которые доселе не снились мирным обитателям гавани Институт-де-вакуум.

Подольский показал списанные с ленты Черного Ящика формулы Урманцеву. Сделал он это после нескольких дней мучительных колебаний. Ведь это не его работа, а приходилось выдавать за свою, иначе на свет извлекался бы тот бесконечный хвост вопросов, на которые он не имел права отвечать. Конечно, можно и не показывать Урманцеву. Можно вообще никому не показывать. Но здесь уже срабатывали автоматические рефлексы научного работника. Подольский не мог не обнародовать свою запись — она содержала новое. Новое, следующий шаг по пути к истине!..

Михаил Подольский почувствовал на себе всю неотразимость истины. Он положил свои записи перед Урманцевым и, борясь с удушьем, сказал:

— Во-от…

Валентин Алексеевич отложил в сторону какую-то бумажку, подвинул стопку листов и углубился в чтение. Его лицо постепенно принимало растерянное и доброе выражение, которое появляется у людей, чем-то чрезвычайно увлеченных.

— Здорово! — не прекращая чтения, он хлопнул по столу рукой. — Гениальный ход!

Его глаза быстро бегали по строчкам. Потом он нахмурился, полез в ящик стола, достал логарифмическую линейку, что-то прикинул, неодобрительно повертел головой. Михаил терпеливо ждал. Слишком уж эмоциональный человек Валентин Алексеевич, чтобы устоять перед неотразимостью истины. Сотрудники лаборатории знали, что красота удачного математического решения способна вызвать у него слезы на глазах. Впрочем, сам Урманцев скрывал эту слабость. Он считал, что шествие Истины по холодным мраморным плитам вечности должно совершаться в торжественном молчании.

Будучи очень чувствительным, он считал эмоцию в науке чем-то в высшей степени неприличным.

Дочитав, Урманцев отложил расчеты в сторону и посмотрел на Михаила влюбленными глазами.

— Хорошо, — сухо сказал он, подумав. — Я бы даже сказал, потрясающе. Есть одна ошибка. Использован очень старый метод расчета. Таковой применяли еще до сорокового года, сейчас есть более короткий и верный путь. Затем тут есть одна формула, я ее не знаю, откуда ты ее выцарапал?

— В «Анналах физики», у Берда.

— Не ври. Этой формулы нигде нет. Я сразу понял. Сам получил?

Михаил кивнул и покраснел. Клубок запутывался…