"Фантастика в век НТР" - читать интересную книгу автора (Парнов Еремей)

И Урания и Евтерпа

Никто не знает, когда зародилась странная и пленительная игра в элементы мира. О научной фантастике говорят, что она появилась с Жюлем Верном или что она дитя нашего века — космоса и кибернетики. А фантастика стара, как само человечество. Во всяком случае много старше письменности. По сути, олицетворение сил природы — это фантастическое творчество. Но не будем глубоко забираться во тьму предыстории. У фантастики есть свои знаменательные вехи. Вряд ли она, конечно, развивалась последовательно от Гомера к Уэллсу, но есть все основания назвать великого слепца ее отцом.

Шлиман сумел раскопать Трою, руководствуясь томиком Гомера как археологическим справочником. И это дает нам право считать «Илиаду» книгой сугубо реалистической, почти исторической летописью. Но ведь в ней фигурируют и бессмертные боги, творящие всевозможные чудеса, что, безусловно, можно расценить как фантастический вымысел. Впрочем, не в богах дело. Суть в том, что во время своих скитаний герой «Одиссеи» попадает… на Луну. Это первое в литературе описание межпланетного путешествия.

С той поры на Луну летали часто, пользуясь каждый раз различными силами и средствами: ураганом и испаряющейся на солнце росой, упряжкой из птиц и воздушным шаром, орудийным снарядом и привязанными за спиной крыльями.

Не удивительно поэтому, что современный читатель часто воспринимает фантастику как естественное продолжение сказки. Тем более, что в какой-то мере фантастика так и осталась сказкой. Но это электронная, это космическая сказка. В мифологии двадцатого века нет места богам, добрым волшебникам и злым колдунам. Их повсеместно и навсегда вытеснили ученые, космонавты, изобретатели. Воображение писателя наделило их почти безграничной (только это и осталось от волшебной сказки) властью над пространством и временем, жизнью и мертвой природой. Эти люди могут делать то, о чем сегодня только мечтают наши современники. Герои фантастических произведений, подобно магам древности, способны творить чудеса, вполне объяснимые, однако, законами воображаемых наук будущего. Причем на эти науки будущего наложены жесткие ограничения: методология их не должна противоречить современным представлениям. В противном случае собственно научная фантастика теряет резкие очертания и размывается в безбрежном жанре "чистой фантастики", столь же древней, как и сама история, проще говоря, вырождается в сказку. Вот почему фантастика, как правило, отражает сегодняшний мир науки независимо от века, в котором протекает действие произведения.

Это довольно тонкое методологическое ограничение ни в коей мере не сковывает научную фантастику, не мешает ей быть удивительно многообразной. Литературоведы все еще спорят, жанр это или нет, а фантастика между тем демонстрирует всю гамму литературных форм. Здесь рассказ и роман, повесть и стихотворная баллада, пьеса и киносценарий. Фантасты явно расширяют границы своих владений. Буквально на наших глазах родилась даже фантастическая живопись.

Мы знаем, насколько относителен покой и абсолютно движение. А движение — это, в том числе и рост, развитие. Развивается не только фантастика. Развивается вся окружающая нас жизнь, и мы вместе с нею. Сейчас о проблемах фантастики спорят преимущественно представители того поколения, которое зачитывалось в детстве Жюлем Верном и Уэллсом. Молодой читатель, отдавая должное прославленным талантам, тем не менее будет уже иными глазами смотреть на лунные экспедиции посредством пушечного ядра или кейворита. Для него это такой же анахронизм, как, скажем, путешествие на воздушном шаре или на гусях.

Зато он совершенно иначе относится к галактическим полетам героев Станислава Лема или Абрамовых. Во-первых, фантастические звездолеты "Магеллановых облаков" и «Селесты-9000» на уровне современных знаний, во-вторых, сами эти сверхдальние полеты не входят в конфликт с реальностью.

Возьмем для примера все ту же Луну. Наш извечный спутник — мертвое небесное тело, и с этим ничего не поделаешь. Можно, конечно, и теперь разместить там очередную фантастическую цивилизацию, но читатель будет воспринимать такую Луну уже не как конкретное небесное тело, а в качестве некоего "тридесятого царства" — либо заведомо сказочного, либо чисто условного, как обитаемый Марс у Брэдбери. Таковы реалии сегодняшнего дня, и таков взгляд современного читателя на фантастику. И не случайно одни и те же книги с одинаковым увлечением читают молодые инженеры и маститые академики, рабочие, школьники и студенты.

Во все времена фантастика обращалась к беспокойным и ищущим вне зависимости от их возраста. Ни Жюль Верн, ни тем более Уэллс и Эдгар По не писали специально для детей, что не помешало им сделаться излюбленными авторами детской литературы. Аналогичное явление протекает сейчас на наших глазах. Лучшие образцы советской научно-фантастической литературы, написанные, как говорится, "с самыми серьезными намерениями" для взрослых, переходят во власть детей. Я согласен, что пятиклассник далеко не все может понять, скажем, в «Солярисе» или "Трудно быть богом", но главное он все же поймет, а то, что останется пока недоступным, будет манить любопытство, торопить вперед. А не в этом ли главный успех фантастики? Ее воспитательное воздействие? Ее сила? Разве мальчишкам девятисотых годов все так уж было понятно в «Наутилусе» или «Человеке-невидимке»? Не следует забывать и о том, что нынешним первогодкам дают начатки алгебры, а старшеклассников учат не только законам Ньютона и Архимеда, но и основам теории относительности.

Многочисленные читательские конференции показали, что многие юноши и девушки избрали себе профессию не без влияния фантастики. Можно привести любопытные статистические данные. Шестьдесят процентов московских студентов-физиков избрали специальность под впечатлением фантастических книг, прочитанных еще в школе.

Научное творчество немыслимо без полета фантазии, без логического исследования самых парадоксальных и отнюдь не самоочевидных проблем. На роль фантастики в выборе своего научного пути неоднократно указывал пионер звездоплавания К. Э. Циолковский. Так, книгой, оказавшей на него большое влияние, была "Из пушки на Луну" Жюля Верна. Примечательно, что о фантастике упоминалось на пресс-конференциях наших космонавтов Б. Егорова и К. Феоктистова. Любил и хорошо знал произведения современных советских и прогрессивных зарубежных фантастов академик С. П. Королев.

Это ли не свидетельство теснейшей связи фантастики и науки?

Мне посчастливилось принимать участие в ряде международных встреч, посвященных научной фантастике. Характерно, что буквально все выступающие, будь то на Первом международном симпозиуме в Токио или на Консультативных совещаниях фантастов социалистических стран в Будапеште и Познани, отмечали тесную сеть фантастики с современной научно-технической революцией. И это знамение времени. Подобно некоторым новейшим научным дисциплинам, фантастика возникла "на стыке", только не на стыке научных ветвей, а на взаимном сближении различных по методам, но единых по цели путей человеческого познания: науки и искусства. Ее вскормили две музы: покровительница астрономии Урания и владычица стихов Евтерпа.

В настоящее время четко видны сдвиги, происшедшие в фантастике за последние годы. Фантастика отошла от технологии и обратилась к точным наукам, философским и социальным проблемам. И это тесно связано с особенностями современной науки. Открытие новых частиц и резонансов, поиски единой картины физического мира, проникновение в область пространства мегамира и в ультрамалые области элементарных ячеек, ферментативный синтез белка, расшифровка наследственного кода, создание «думающих» машин, моделирование эмоций и многое другое — все это наложило отпечаток и на сознание людей и, естественно, на литературу.

Секрет популярности научной фантастики не только в том, что она прививает интерес к науке, «вербует» в нее увлеченную молодежь, знакомит широкую общественность с научными методами познания, воспитывает научное мышление. Главный эффект ее воздействия — в вовлечении читателя в сферу столкновений человеческих характеров, взглядов, стремлений. При этом конфликты разыгрываются не столько вокруг личных взаимоотношений героев, сколько вокруг поисков лучших путей к истине. Все личное, мелкое отступает перед величием этой истины, на которую не может быть монополии, перед которой одинаково равны и академик и лаборант. Атмосфера поиска, напряженная, незатихающая битва идей, наконец, сопереживание с героями — именно это раскрывает перед читателем гуманный или, напротив, преступный путь, по которому могут быть направлены завоевания науки. Именно этого — а не пророчества по поводу развития науки через тысячу лет — ищет читатель, и прежде всего молодой, на страницах фантастических книг.

Фантастика, как правило, отражает сегодняшний день науки независимо от века, в котором протекает действие произведения. Основные герои фантастики — ученые нашего времени, люди, с которыми встречался почти каждый человек: на заводе, животноводческой ферме, в учебном заведении или больнице. Воображение писателя наделило их волшебной властью над пространством и временем, жизнью и мертвой природой. Эти люди могут делать то, что только мечтают свершить наши современники. Есть лишь одна существенная разница. Герои фантастических произведений все осуществляют гораздо лучше и быстрее, в итоге они способны творить чудеса, вполне объяснимые, однако, постулатами воображаемых наук будущего. Поэтому читатель может проследить весь путь научной идеи от ее возникновения до конкретного воплощения в какие-то, пусть совершенно фантастические, формы. И не так уж важно при этом, в каком именно веке действуют эти знакомые и понятные люди.

И если фантастика как литературный жанр не ставит своей непосредственной задачей популяризацию научных идей, то во внутренней логике, в принципах анализа она непосредственно приближается к науке. Для нее характерно как бы размышление вслух о путях развития и превращениях идей. Писатель-фантаст всегда ставит эксперимент. Даже если это веселый эксперимент, как, скажем, в юморесках Синити Хоси, или трагический, как в творчестве Фредерика Пола или Брайана Олдиса.

Нельзя упрекать писателя за якобы «ненаучность» посылки. Теория относительности запрещает путешествие в прошлое, однако машина времени давно уже стала традиционным атрибутом фантастики. В одном из рассказов Сакё Комацу существует даже постоянно действующий туннель из современности в эпоху Эдо. Но путь развития фантастической посылки уже не должен грешить против истины. Здесь требуется самая строгая достоверность. Точно так же обстоит дело и с конечными выводами. Они целиком мотивируются характером посылки. Поэтому они предполагают однозначность решения, его доказанность. И здесь любая ошибка, любая неточность могут оказаться роковыми. Стоит утратить доверие читателя даже на незначительном эпизоде — и не спасут тогда ни острый сюжет, ни блистательное описание далеких миров.

С другой стороны, точное и достоверное развитие даже противоречащей очевидности посылки не противоречит принципам научной фантастики. Такой прием характерен и для науки. Естественно, что многие авторы пользуются и развитием идеи "от противного" и приведением идеи "к абсурду". Уподобление художественного произведения геометрическим теоремам, конечно, не предполагает полной аналогии между ними. Речь идет лишь о внутренних аналогиях в методе. Приемы же здесь совершенно различные. И научная фантастика всегда будет оставаться литературой, она никогда не станет наукой.

Сближение науки и искусства — характерная тенденция нашего века. Оно происходит сразу по нескольким направлениям. И если сегодня, к примеру, анализом поэтики Пушкина и Маяковского успешно стали заниматься математики, то можно только гадать, в какие формы выльется рождающаяся на наших глазах научная эстетика. От исследователей часто можно услышать слова вроде "красивая формула", "изящный вывод", "ювелирный эксперимент". Это не случайно. Пол Дирак, получив свою знаменитую формулу, открывшую окно в антимир, долго сомневался в ее физическом смысле. Но формула была красива, и, как говорят, это решило дело.

Фантастика вносит в научную проблему недостающий ей элемент человечности. Она становится или должна стать своеобразным эстетическим зеркалом науки. Фантастика помогает ученым увидеть действие их открытий и опытов на жизнь человека, причем не только положительное, но иногда и трагически непоправимое.

В последнем случае имеется в виду так называемый «роман-предупреждение». Еще Джек Лондон фантастически гипертрофирует в романе "Железная пята" современные ему тенденции американской жизни, предупреждая о грядущем тоталитаризме финансовой олигархии. Поэтому вряд ли правы те, кто называет «роман-предупреждение» детищем атомного века. О чем бы ни говорилось в таком романе — об атомной войне или об угрозе возрождения нацизма, о механизации человечества или просто о негативных сторонах конкретного научного открытия, прежде всего разговор идет о личной ответственности ученого перед обществом. В этом проявляется не только свойственная настоящей фантастической литературе гуманистическая, гражданственная тенденция, но и обратная связь фантастики с ее питательной средой — наукой.

Но «роман-предупреждение» лишь тогда достигает своей цели, когда он не просто показывает зло, но вскрывает его социальные корни, активно с ним борется. В этом его коренное отличие от мутного потока фантастической литературы, которую на Западе называют «нечистой». "Нечистая фантастика" — эго бульварщина, наполненная призраками, чудовищами, катастрофами, убийствами, порнографией. Всевозможные «Бэм», "Эмэс" и «Юл» призваны оглушить читателя, посеять страх и неверие в свои силы, в возможность предвидения и управления будущим.

"Бэм" — это литература так называемых ужасов и чудовищ. Она наполнена страшилищами, чудовищными насекомыми, которые либо обрушиваются на Землю из космоса, либо подстерегают исследователей на далеких планетах.

"Эмэс" в разных видах воспевает маньяков, сделавших страшное научное открытие, грозящее уничтожением планеты, полным истреблением людей. Есть еще один вид фантастического чтива, который получил насмешливое название литературы катастроф — «Юл». Здесь взрывы сверхновых звезд уничтожают цивилизации, здесь сжигается пространство, аннигилирует вещество, ломается время, миры сталкиваются с кометами из антиматерии. Часто подобные кошмары являются не чем иным, как возрождением на атомном и космическом уровне средневекового мистицизма. Так, у американского романиста Уолтера Миллера ("Гимн Лейбовицу") на испепеленной атомной катастрофой Земле первой возрождается… римско-католическая церковь.

Такие произведения опосредствованно говорят о том, что будущее нельзя конструировать по воле человеческой, и оно, неизбежное, как злой рок, несет людям трагическую кончину. Эта идея имеет определенную генетическую связь с милитаризацией капиталистических стран. Смысл ее немудрен: если современная наука отдает лучшие силы на создание новейших видов вооружения, то вряд ли будущее внесет изменения в сложившуюся ситуацию. Дух обреченности порождает водопад романов, повестей, рассказов, в которых планета Земля гибнет, объятая пламенем атомной войны.

С другой стороны, «нечистая» фантастика пытается внушить, что если будущее не несет людям облегчения, то естественно считать существующий порядок вещей наиболее благоприятным и надежным, сохранить настоящее и оставить его неизменным на многие века.

Советская фантастика всегда была проникнута духом оптимизма. И если говорить о связи формирования научного мышления с фантастикой, то особенно следует сказать о жизнеутверждающем характере лучших произведений советской фантастической литературы.

Новые мотивы в разрешение социальных конфликтов будущего внесены и писателями-фантастами социалистических стран. Безысходной альтернативе — либо гибель человечества в огне термоядерной войны, либо дальнейшее развитие капиталистического общества до его вырождения в автоматизированный ад — они противопоставляют веру в силы разума, в возможность создания прочного и справедливого мира, убежденность в том, что будет создано общество, свободное от эксплуатации.

Фантастике свойственно говорить о будущем. Имение это и сделало ее любимым жанром молодежи. Она стала ныне могучим средством воспитания, активным орудием прогресса. Поэтому самым отрадным итогом токийского симпозиума явилась единодушная убежденность его участников в том, что писатели-фантасты должны бороться за светлое будущее.

Бурный научно-технический прогресс, который переживает ныне наша планета, дал жизнь не только научной фантастике отдельных стран, как мы увидим это на примере Италии и Японии, но и породил новые литературные направления. II если прежде в научной фантастике не было самостоятельной биологической отрасли, то ныне биологическая фантастика все чаще выходит на передний план. Философские раздумья об иных формах жизни, инопланетном разуме, проблемах экологии и т. п., конечно, ранее тоже присутствовали на страницах фантастических книг. Но до последнего времени они носили характер эпизодический, зачастую даже служебный. Ныне же, после появления знаменитого «Соляриса» Станислава Лема, биологическая и ноологическая (о разуме) фантастика оформилась в целое направление. В известной мере это же произошло и с фантастической отраслью, посвященной роботам. И хотя в ее активе были многие десятки произведений о механических двойниках человека, в том числе и классическая пьеса Карела Чапека «RUR», современность (в данном случае эра компьютеров) наложила и здесь свой неповторимый отпечаток. Механический человек и искусственный разум тоже обрели все права самостоятельности, перешли из героев второстепенных в главные. А в качестве прямого отражения современной тенденции к сближению различных научных дисциплин появились и гибридные формы научно-фантастической поэтики, в которых иная жизнь сочеталась с искусственным разумом, и механическое тело обрело в лице «киборгов» живой, но стократ электронно усиленный интеллект.