"Взбаламученное море" - читать интересную книгу автора (Писемский Алексей)

12 Взор героя устремляется в другую сторону

Возвратясь домой, Александр увидел, что дорожный экипаж его был уже вывезен из сарая, а в комнатах он застал Венявина.

— Помилуй, братец, — говорил тот, топорщась, по обыкновению, волосами и руками: — после того приятного вечера… уж именно приятного, за который я тебе душевно благодарен!.. (при этом он пожал у приятеля руку) я захожу к тебе раз, два… дома нет… Сам тоже не присылаешь…

Александр нарочно не присылал и не принимал Венявина. Ему казалось, что тот непременно заметил его унижение в собрании.

— Я сейчас совсем уезжаю, — сказал он, садясь в мрачной позе.

— Как так? А разные эти намерения и планы? — сказал Венявин, изобразив из своей особы удивление.

Александр грустно усмехнулся.

— Какие тут планы! Такие пошлости и гадости пошли!

— Что такое? — спросил Венявин.

— Мать тут все крутит и мутит, — отвечал Александр.

Он был совершенно уверен, что причиной всему была Надежда Павловна.

— Да кого же, какого еще чорта им после этого надобно? Ах, они дураки этакие! свиньи!.. Извини меня, пожалуйста! — вспылил Венявин.

Александр сидел, погруженный в глубокую задумчивость.

— Родители! — начал он как бы сам с собой. — Для собственного своего удовольствия, может-быть, впоследствие выпитой лишней рюмки вина, они родили меня и, по чувству инстинктивной привязанности выкормили… Да это все животные, все самки имеют к своим птенцам, и за это мы должны всю жизнь им повиноваться, уважать их!..

— Именно так! — подтвердил Венявин.

Из угождения приятелю, он не прочь был и повольнодумничать.

— Что ж, неужели она так-таки совершенно и подчинилась матери? — прибавил он с глубокомысленным видом.

— Разумеется!.. Показали ей впереди пряник с сусальным золотом, и побежала за ним.

— Да, вон они, женщины-то! Все они тут, как на ладони! — воскликнул Венявин. — Впрочем, — прибавил он, пожимая плечами: все-таки нельзя их не любить!

Интересно было бы знать, кого этот добряк не любил, начиная с своего черного, с отбитым задом, пуделя до старухи-матери, к которой он каждую вакацию, святки, святую, на последние свои грошишки, приезжал повидаться.

— Печалиться тут нечего… я даже рад, что так случилось, утешал он Александра.

— Я и не печалюсь, — отвечал тот: — я в жизни столько перенес, что одним больше и одним меньше щелчком от судьбы — разница небольшая.

Какие Александр получал от судьбы щелчки, это одному ему было известно.

— Я знаю, что ты — сила! — поддакнул приятель.

Вошел мрачный лакей.

— Лошади готовы-с, — проговорил он.

Александр встал и сейчас же стал одеваться. Ему поскорей хотелось оставить этот город, Соню и даже Венявина.

— Прощай, друг любезный! — говорил тот с чувством.

— Прощай! — отвечал Александр скороговоркой и, сев в повозку, торопливо и небрежно мотнул приятелю головой.

— Да, этот человек — сила! — повторил тот еще раз сам с собою.

Бакланов между тем быстро проезжал одну за другой улицы большого города, и чем дальше он ехал, тем больше появлялось огней в окнах. Когда он выехал за заставу, небо совершенно вызвездилось; кругом была бесконечная снежная поляна; в воздухе, наполненном мелькающим снегом, стали обрисовываться точно очерки каких-то фигур; колокольчик от быстрой езды заливался не переставая.

Александру было досадно и грустно.

Он усиленно старался думать о Москве, о том, как в сереньком домике, в серенькой зальце, он с панной Казимирой, дочерью хозяйки, под игру ее матери на плоховатом фортепиано, танцует вальс, и Казимира держит на него нежно-нежно устремленными свои голубые глаза, наконец он сажает ее и, сам став против нее, заметно кокетничает всею своею фигурой, а Казимира сидит в робкой и грустной позе.

Бакланов торжествует и смеется в душе.

Соня таким образом отодвинулась более чем на задний план.

У молодости никогда нельзя взять всего, богатства ее в этом случае неистощимы!