"Ее выбор" - читать интересную книгу автора (Уокер Ирма)

7

На протяжении следующего месяца Морин крутилась как белка в колесе и не раз мечтала о прежних маленьких радостях жизни. Удастся ли ей когда-нибудь понежиться утром в постели, спокойно позавтракать с газетой в руках, выпить лишнюю чашечку кофе?

Она записалась на два летних курса в колледже Бэй-Сити – по промышленному дизайну и по истории антикварной мебели, так что теперь четыре вечера в неделю у нее были полностью загружены. Отказавшись от курсов машинописи, она тем не менее продолжала тренироваться урывками, зачастую вместо ленча – чтобы довести скорость до пятидесяти или шестидесяти слов в минуту, причем не столько для работы, сколько для оформления курсовых работ в колледже.

Как она вскоре выяснила, хозяйственные счета Пола особых хлопот ей не доставляли. Математика давалась ей легко еще со школьной скамьи, она без труда справлялась со всеми расчетами по дому. Но все-таки и на это уходило ее свободное время, поскольку бухгалтерией она занималась по вечерам, когда вся остальная работа была уже сделана.

Но случались и маленькие победы – ее награда за потраченные часы личного времени. Тот день, когда Пол предоставил ей право самой подписывать счета за расходы по дому, без его непосредственной проверки, стал ее триумфом.

Наверное, ее удовлетворение было бы полным, если бы не постоянная тревога за Шелли. Лето день за днем угасало, и с его уходом падчерица Морин постепенно пряталась в свою раковину. Подруги бывали у нее все реже и реже, и за редким исключением она проводила вечера за закрытыми дверьми своей спальни, откуда неслась оглушительная рок-музыка.

Даже когда Морин сообщила ей, что теперь им хватит средств оплатить второй год ее обучения в прежней школе Брукс, Шелли только пожала плечами.

– Осточертела эта школа. Я буду рада оттуда уйти, – бросила она.

Морин, следуя решению сохранять в доме мир и не навлекать на свою голову враждебность Шелли, позволила событиям идти своим чередом и по возможности старалась ни в чем не ограничивать девушку. Всю необходимую работу по дому она делала сама и закрывала глаза на беспорядок, который еще несколько месяцев назад ударил бы по ее самолюбию хозяйки. У Морин просто не было времени поддерживать в доме прежнюю образцовую чистоту. Она даже взяла себе за правило не заглядывать ни в спальню, ни в ванную Шелли. Пусть живет как поросенок в хлеву, если ей так нравится, думала Морин с не свойственной ей раньше язвительностью.

Многие из ее старых друзей тоже были забыты. Она сама старалась избегать тех, кто был связан с ней большую часть ее супружеской жизни, поскольку теперь у нее не было времени и на бесцельную болтовню.

Морин не слишком удивилась, что некоторые из них сами отошли от нее после того, как она, ссылаясь на усталость и недостаток времени, заканчивала разговор. Скорее ее удивление вызывали другие – те, кто отнесся к ней с пониманием и сочувствием, в основном все они и сами были занятыми людьми. Несколько раз Морин возвращалась к вопросу, почему же в прошлом она была так неразборчива в выборе друзей. Может, потому, что их болтовня заполняла пустоту в ее душе, о которой она и сама тогда не подозревала?

Была, конечно, и другая причина, но Морин почувствовала себя виноватой, когда облекла свою мысль в слова, потому что эта причина оказалась связанной с Ллойдом. Может, она превратилась в отдушину для таких сплетниц, как Лоис Медина и Нита Джорджес, потому, что Ллойд считал ее обязанной «быть милой» с женами его лучших клиентов?

С Полом у нее сложились теплые, дружеские отношения, но она не позволяла себе забыть, что он ее работодатель. Во многом он напоминал ей Ллойда, только более уверенного в себе и более удачливого в делах.

Морин по-прежнему принимала гостей на приемах Пола, но теперь ей приходилось договариваться со старостой группы в колледже и переписывать пропущенные лекции. Совершенно случайно Пол узнал о том, насколько неудобны для нее приемы по рабочим дням. Впоследствии он старался планировать их на выходные, и Морин была ему более чем благодарна за такую чуткость.

Как-то раз, после особенно трудоемкого ежегодного приема для сотрудников фирмы и их жен, Пол прислал ей семь великолепных роз. Над организацией этого приема она трудилась не покладая рук и не считаясь со временем – наняла небольшой оркестр, приказала украсить японскими фонариками просторную террасу в особняке Пола, не упустила ни одной мелочи, вплоть до ломившегося от закусок буфета и огромного выбора вин.

Морин, конечно, и самой хотелось проверить свои силы на чем-то более сложном, но она по достоинству оценила красивый жест Пола, который показался ей даже более значительным, нежели дополнительная сумма, появившаяся в конце месяца в ее расчетном чеке.

Несмотря на столь плотный график, она нередко ловила себя на мыслях о Ноа. Воспоминание об их свидании на берегу продолжало терзать ее. Иногда ей снилось, что она вновь замирает в его объятиях, что они снова занимаются любовью… и Морин просыпалась, дрожа от неудовлетворенного желания.

Она сердилась на себя, что дает волю своей чувственности. В первые недели после смерти Ллойда, оцепенев от горя, она даже и не пыталась размышлять об этой немаловажной проблеме в жизни вдовы. И лишь потом, после ночи с Ноа, Морин вынуждена была взглянуть в лицо тому факту, что она осталась по-прежнему молодой, здоровой женщиной, которая привыкла к физической любви мужчины… и что теперь она лишена этого выхода своей сексуальности.

Но где же выход? Разумеется, не в пожизненном воздержании. Но и мысль о короткой интрижке с человеком, который ничего для нее не значил, была для Морин тоже невыносима.

Однажды после занятий в колледже она согласилась поужинать в пиццерии с сокурсником – разведенным мужчиной приблизительно ее лет, оказывавшим ей знаки внимания с их первой встречи. Довольно приятный парень, управляющий рекламной фирмы в Тампа, он записался на курсы промышленного дизайна, по его собственным словам, чтобы улучшить качество своих рекламных проектов.

Морин неплохо провела время, ей понравилось его общество, но уже выйдя из его машины, она лишь вежливо распрощалась, хотя он и намекал на свое желание продолжить вечер у нее дома.

Судя по всему, решила после этого случая Морин, секс ради секса не для нее. Но если так, то почему она оказалась такой легкой добычей для Ноа, почему упала в его объятия, словно умирающая от любви школьница? Может, потеряла бдительность, потому что давно его знала? Может, желание подкралось к ней, когда она его меньше всего ожидала?

Отвращение Ноа к письмам было общеизвестно, и потому Морин немало удивилась, получив от него письмо еще до конца лета. Конверт с экзотической маркой, от которого словно веяло экзотикой, пришло перед уик-эндом, в пятницу. Морин пришла с работы и обнаружила его пристроенным у кофейника на кухонном столе. Она взяла его, повертела в руках, рассмотрела марку, изучила обратный адрес – в общем, сколько могла тянула время, перед тем как его открыть.

Она ожидала найти в конверте одну короткую насмешливую записку. Но письмо оказалось на удивление официальным. И вежливым. Ноа интересовался ее здоровьем, успехами Шелли, затем описал свою нынешнюю работу – на этот раз он проводил исследования почвы перед строительством водохранилища.

Морин дочитала письмо до конца и долго смотрела на него, словно хотела проникнуть взглядом между строк. В постскриптуме Ноа подписал, что приедет домой в сентябре. И добавил, словно это лишь в самый последний момент пришло ему в голову: «Очень надеюсь, что ты сможешь выкроить для меня время, потому что нам нужно серьезно поговорить».

Конверт выскользнул из ее пальцев и упал на пол. Морин медленно наклонилась за ним. Означает ли это, что Ноа хочет от нее большего, чем мимолетная связь? И если так – то что она сама думает по этому поводу? Что она чувствует? Готова ли она согласиться на такой серьезный шаг, как замужество? Готова ли отказаться от своей новоприобретенной свободы ради Ноа?

Подумав, Морин поняла, что не знает ответов на все эти вопросы. Физически Ноа затронул ее так, как это не удавалось ни одному мужчине, включая – если быть предельно честной – и Ллойда. Но достаточно ли этого? Сексуальное влечение так быстро проходит, а жизнь такая длинная… Готова ли она на подобный риск? Она ведь даже не может сказать наверняка, какие чувства питает к этому человеку… И почему она решила, что серьезный разговор, о котором пишет Ноа, зайдет об их совместном будущем?

– Что пишет Ноа?

Шелли прислонилась к стойке бара. В узеньком бикини, с распущенными по загорелым плечам, мокрыми после бассейна волосами, она словно сошла с рекламы лосьона для загара.

– Спрашивает о тебе. Говорит, что в сентябре возвращается. Вот, возьми, прочти сама. Уверена, оно адресовано нам обоим.

Она протянула ей письмо и отвернулась, чтобы убрать зелень из сумки в холодильник. Прочитав письмо, Шелли бросила его обратно на стол.

– Что он имеет в виду под серьезным разговором?

– Полагаю, его беспокоит наше… наши планы на будущее. Ведь он, в конце концов, твой единственный кровный родственник, – уклончиво отозвалась Морин.

Шелли сунула в рот черенок сельдерея.

– Ну и что? С какой это стати он должен нести за меня ответственность? Он занимается своим делом – и отлично справляется, я бы сказала.

Это был вызов, сомневаться не приходилось. Морин подавила тяжелый вздох; она вымыла овощи и достала разделочную доску, делая вид, что не замечает пристального взгляда Шелли.

– Давно ты постриглась? – раздался резкий вопрос ее падчерицы.

– Сегодня. Решила, что пора сменить прическу. У меня много лет были длинные волосы, потому что твой папа… – Она оборвала себя, совершенно ни к чему пускаться в ненужные объяснения: – Тебе нравится? Я долго сомневалась, но мне надоели длинные волосы, да и времени возиться с косами и пучками совсем нет.

Шелли, прежде чем ответить, проглотила сельдерей.

– Неплохо смотрится. Распущенные волосы до плеч выглядят естественно. Тебе идет. Ты кажешься моложе. И вообще, при маленьком лице ни к чему тяжелый пучок… такой, как ты делала раньше.

– Благодарю… Если это комплимент. – Морин с улыбкой взглянула на нее.

Но Шелли на ее улыбку не ответила.

– Мне тебя успокаивать ни к чему. Ты задала мне вопрос – я ответила. Если б мне не нравилось, я бы так и сказала. А фальшивые комплименты не по мне.

Ответная тирада так и рвалась с языка Морин, но она сумела удержаться.

– Разве можно обидеть человека похвалой? – помолчав, сказала она. – Всегда можно найти хоть что-то достойное комплимента. Иногда самые простые слова участия приносят кому-то облегчение. Разве же это фальшь?

– Думаю, так и есть. Но я не сильна в таких словах. Они застревают у меня в горле.

Шелли заколебалась; на лице у нее появилось совершенно не свойственная ей нерешительность. Но она не привыкла отступать и продолжила:

– Раз уж мы с тобой решили быть честными друг с другом… как насчет моих откровений? Ты отказала мне в деньгах, когда я сказала, что хочу купить новое платье для вечеринки у Глории, помнишь? Так вот, у нас еще кое-что намечается, и на этот раз мне совершенно необходимо новое платье для сентябрьского школьного бала. Я вчера видела одно у Шарман, ну просто фантастика! Ты теперь работаешь – так, может, разрешишь мне его купить, а?

Морин не спешила с ответом. У них все еще так много неоплаченных счетов. Но ведь Шелли впервые за много недель обратилась к ней с просьбой…

– Давай заключим сделку, – наконец, сказала она. – Ты можешь купить себе новое платье – я понимаю, насколько это для тебя важно, – но только не у Шарман. В этом магазине одежда стоит от трехсот долларов и выше. Тебе ни к чему покупать такую дорогую вещь для школьного вечера. Но если ты согласишься на что-нибудь подешевле, скажем, долларов за сто, думаю, мы выкроим на это средства.

Глаза у Шелли сузились, нижняя губа по привычке выпятилась. Без единого слова она развернулась, зашагала из кухни, и ее резиновые шлепанцы злобно захлопали сначала по коридору, потом по лестнице. Через несколько секунд магнитофон в спальне Шелли зашелся в безумном, оглушающем крике.

Следующие несколько дней Шелли совершенно игнорировала Морин. Разговаривала, лишь когда возникала крайняя необходимость, и моментально гасила любую попытку Морин наладить прежние отношения.

И снова, несмотря на грызущее беспокойство Морин о Шелли, она ровным счетом ничего не могла поделать. Если она надавит, Шелли просто-напросто возьмет и уедет. Чтобы этого не случилось, Морин держала язык за зубами и ни о чем ее не спрашивала, хотя Шелли демонстративно вернулась к старой привычке где-то болтаться до ночи, не говоря ей ни слова.

Вопрос о платье больше так и не поднимался. Морин сказала Шелли, что конверт с деньгами лежит в верхнем ящике ее письменного стола, но когда через пару дней она не выдержала и заглянула туда, купюра в сотню долларов, как немая пощечина, осталась на прежнем месте.

Морин уже готова была сдаться, но здравый смысл подсказывал ей, что этим она не добьется ничего, кроме победной усмешки на лице Шелли, а счета тем временем так и останутся неоплаченными.

Но среди проблем этих дней пробился и солнечный лучик. Морин поняла, что не ошибалась в своем природном таланте декоратора. Постепенно на занятиях в колледже она обнаружила, что у нее есть чутье на пропорции и сочетаемость предметов, и была счастлива, когда ее первая серьезная курсовая работа заслужила щедрую похвалу со стороны их куратора Гленны Рейслинг.

Гленне было уже под семьдесят; в прошлом она была владелицей крупной фирмы по устройству интерьеров. И даже отойдя от дел, как сообщила своей группе, она продолжала следить за последними достижениями в этой области. Когда Гленна узнала, что в отличие от большинства остальных студентов Морин заинтересована в профессиональной карьере, она взяла ее под свое крылышко.

За чашечкой кофе в небольшом кафе неподалеку от студенческого городка она развлекала Морин забавными случаями из жизни своих самых знаменитых клиентов, рассказывала об особняках и поместьях, где ей довелось работать. Как выяснилось, среди ее клиентов была даже одна голливудская звезда, для которой Гленна оформила яхту.

Морин впитывала в себя все эти рассказы, запоминала на будущее профессиональные секреты, которыми щедро делилась с ней Гленна. Когда она наконец набралась храбрости и рассказала о своем собственном секрете – тайном желании стать художником-декоратором дома Пола Гарфилда, Гленна вся так и загорелась любопытством.

– Самое сложное для начинающего декоратора – основать свое дело и привлечь клиентуру, – предупредила она. – Слишком много первоначальных затрат. Но если в качестве примера у вас будет дом времен королевы Анны… да, конечно, такой подарок судьбы трудно переоценить. А ваша нынешняя работа на мистера Гарфилда дает вам некоторое преимущество, верно ведь?

Она задумалась, глядя на Морин.

– Прежде всего вы, разумеется, должны быть как следует подготовлены. Этот заказ, если вам удастся его получить, будет крайне сложным. Я могла бы помочь советом, но не больше – это было бы нечестно по отношению к вам. Окончательное решение должно быть за вами, а вы к этому еще далеко не готовы. Вот после года усиленной подготовки – да, возможно. Говоря откровенно, требуются долгие годы обучения у первоклассных специалистов, а потом еще и практический опыт, чтобы достойно выполнить такой сложный заказ… хотя, видит Бог, вокруг полно совершенно неквалифицированных людей, называющих себя художниками по интерьеру.

Морин неуверенно улыбнулась, а Гленна, презрительно фыркнув, добавила:

– Но, на мой взгляд, вы от природы настолько талантливы, что могли бы справиться с этой задачей. Во-первых, вы гораздо более зрелый человек, чем большинство студентов, ну а во-вторых, стремитесь к достижению своей цели. Да, я думаю, это возможно, но очень… повторяю, очень рискованно.

– Рискованно?

– Именно. Видите ли, одна-единственная ваша ошибка может оказаться для клиента весьма дорогостоящей. Одного хорошего вкуса – который, кстати, у вас есть – недостаточно, чтобы найти верный путь среди нагромождения стилей или, к примеру, в изобилии антикварной мебели. Кое-какие вещи в нашем бизнесе приходят лишь с опытом. Я нисколько не сомневаюсь, что после дополнительного обучения вы сумели бы выполнить самый простой заказ… скажем, оформить интерьер в загородном доме какой-нибудь из ваших подруг. Но особняк времен королевы Анны… весьма проблематично.

– И все же… по-вашему, я могла бы уже через год приступить к работе над домом мистера Гарфилда?

– Как минимум через год. А скорее всего, гораздо позже. Я бы предложила вам помимо тех полугодичных курсов, которые вы посещаете, прослушать курс в какой-нибудь известной школе дизайна. Но даже и после этого вам не помешал бы дополнительный тренинг. – Она помолчала, внимательно вглядываясь в лицо Морин. – Вот что вам нужно было бы сделать – поступить на работу ученицей к первоклассному декоратору… или, скажем, в один из самых лучших аукционных домов на Восточном побережье. Вы должны приобрести опыт в оценке антиквариата… да и связи в этих кругах – далеко не лишнее. Подобным пренебрегать не стоит.

Морин покачала головой.

– Я не могу позволить себе отказаться от такого выгодного места ради низкооплачиваемой работы. У меня серьезные материальные проблемы. Кроме того, я должна обеспечить образование дочери.

– Что ж, в таком случае будем исходить из реальных возможностей. Что если я буду лично заниматься с вами? – Гленна отмахнулась от возражений Морин. – Я не возьму с вас за это платы, а вам это поможет восполнить некоторые пробелы в ваших знаниях. К сожалению, диплома вы за это не получите. Какая жалость, что вы так поздно взялись за учебу. Где вы, скажите на милость, были столько лет, Морин, дорогая?

– Н-ну, я была замужем…

– А при чем тут это? Я, заметьте, совмещала карьеру со счастливым браком. Даже вырастила двух сыновей, а уж они у меня были те еще сорванцы! Мой муж, да благословит его Господь, меня всегда поддерживал. Думаю, он решил, что уж лучше предоставить мне свободу действий, чем выслушивать мои жалобы. – Ее улыбка смягчила горечь последних слов: – Я ведь тоже овдовела, скоро уж пятнадцать лет, как его нет. Не представляю, что бы я стала делать без своей работы после смерти Карла.

– А мой муж… понимаете, я вышла за него совсем юной, так что поначалу мне пришлось учиться вести хозяйство, ну а потом вроде бы уж и не было смысла возвращаться в колледж. Я сама так решила. Уверена, что Ллойд тоже не стал бы возражать, если бы я настаивала на работе.

«Но ведь это не совсем так, – сама себе возразила Морин. – Разве Ллойд не давал мне исподволь понять, что ценит во мне свою примерную маленькую женушку? Откуда мне знать, что он не воспротивился бы моему желанию вернуться в колледж и получить диплом?»

– Ну, как говорится, что было, то прошло. Но теперь, когда вы решили воспользоваться талантом, данным вам Господом, вам придется наверстывать упущенное время.

Без лишних проволочек Гленна взялась составлять программу, скромно названную ею «необходимым минимумом», а Морин слушала ее как зачарованная, гадая лишь – как ей выкроить для всего этого время.

Но уже в течение августа она обнаружила, что нет лучшего средства растянуть день до отказа, чем поставленная перед собою цель. Ее работа у Пола очень быстро превратилась в привычную рутину, и она справлялась с ней без особых усилий. Все остальное время она проводила в открывшемся перед ней головокружительном мире идей, в том мире, к которому, как интуитивно чувствовала Морин, она стремилась всю свою жизнь.

Сколько часов в детстве, наказанная за какое-нибудь мелкое прегрешение, она провела в своей комнате, вырезая картинки красивых домов и комнат из модных журналов! Сколько раз она в уме переставляла мебель и украшала стены в родительском доме! Как ей хотелось впустить солнечный свет в комнаты, которые ее мать упорно держала закрытыми, потому что, по ее мнению, от солнца слишком быстро выгорали ковры и обивка! Как мечтала заменить чем-нибудь светлым и радостным те угрюмые обои и отвратительную, лишенную какого-либо стиля мебель, что ее мать выбирала из практических соображений.

Матери было не важно, что во всем доме не было ни единого удобного кресла, а все лампы были слишком слабыми для чтения. В доме все было тщательно вычищено, вымыто, отполировано… а такие излишества, как картины, для оживления мрачных красок были строго запрещены – ведь под ними остались бы светлые пятна на обоях…

И потому свою жажду ярких красок, уюта, разнообразия Морин старалась удовлетворить в мечтах о карьере художника-декоратора. Она представляла себе, как будет создавать для людей прекрасные, полные солнца дома, где им будет просторно и радостно жить.

Когда она сообщила о своем решении учиться на художника-декоратора вместо чего-нибудь более практичного, вроде бухгалтера, отец пришел в неописуемую ярость. Морин пришлось пережить не один скандал, особенно когда он узнал, что дочь выбрала колледж за несколько сотен миль от Майами. То было ее первое неповиновение родительскому авторитету, и ни отец, ни мать так ей этого и не простили. Как не простили и брака с человеком значительно старше себя, не желающим в тридцать девять лет заводить второго ребенка. Она лишила их внуков – и в этом крылась одна из причин, почему Морин не захотела обратиться к родителям за помощью после смерти Ллойда.

Замужество положило конец ее мечтам о карьере, но она легко отказалась от них, потому что теперь у нее был свой дом, и она могла обустраивать его по собственному желанию. Но теперь… неужели уже слишком поздно возрождать ее мечты? Неужели она делает ошибку? Может, лучше не загадывать слишком далеко вперед на будущее, когда оно настолько ненадежно. Достанет ли ей способностей и упорства сделать себе имя в изменчивом мире искусства?

Устав от подобных мыслей, Морин в конце концов выбросила их из головы. Она просто жила день за днем, работая как одержимая, стараясь наладить отношения с Шелли, впитывая всю информацию, что стала доступна ей благодаря помощи Гленны. По вечерам она училась, готовясь к будущему, которое – она это понимала – могло никогда не осуществиться.

И при этом ее внутренний календарь все время отсчитывал дни, оставшиеся до приезда Ноа.

А потом наступил сентябрь, и раздался тот самый долгожданный телефонный звонок. Морин только вернулась из магазина, и ей пришлось сначала пристроить пакет с продуктами на кухонном столе, а уж потом подбежать к телефону.

Вместо какой-нибудь подруги Шелли в трубке раздался голос Ноа:

– Морин? Это Ноа.

Кровь отхлынула от ее лица, и она на мгновение потеряла дар речи, хотя уже много недель жила в ожидании этого звонка.

– Морин? Ты меня слышишь?

Непонятно, как ей удалось сохранить спокойствие.

– Итак, ты снова у нас во Флориде, Ноа.

– Это точно. Душой и телом. Начальству я сообщил, что мне нужен отпуск. Надеюсь, на какое-то время оно вообще забудет о моем существовании.

Она и забыла, как всегда близок в его голосе смех и как он обычно заканчивает предложение на чуть удивленной ноте, словно в его жилах течет ирландская кровь, а не кровь скандинавских викингов.

Естественный тон Морин давался с трудом, и потому она позаимствовала из арсенала Шелли ледяную вежливость:

– Приятно, должно быть, когда ты так нужен.

Ноа воспринял ее замечание как должное.

– Специалистов в этой области очень мало, поэтому на нас всегда такой спрос. Но оставим пока дела. Ты-то как, Морин? Помнишь, я просил тебя освободить к моему приезду время, чтобы мы могли поговорить? Когда мы увидимся?

Его самоуверенность разозлила Морин. Он что, ожидает, что она с той же легкостью упадет в его объятия, как и в первый раз? Как же ему объяснить, что она изменилась и не собирается связываться с человеком, который через пару недель снова растворится в неведомой глуши.

– Мне бы, конечно, очень хотелось повидать тебя, но четыре дня в неделю у меня по вечерам занятия, а по выходным я часто принимаю гостей в доме Пола Гарфилда. Извини, но не в моих силах все это отменить лишь потому, что ты вернулся домой.

Она ждала возражений со стороны Ноа, но он, помолчав, просто сказал:

– Судя по всему, ты теперь очень занята. Обещаю, что не стану тебе мешать. Но мне все же хотелось бы проводить с тобой как можно больше времени. Ты ведь этого тоже хочешь, правда, Морин?

– Да, разумеется… может, приедешь на ужин? Шелли умирает от желания тебя увидеть. Ты же у нее любимый родственник.

– И единственный. Я тоже жду не дождусь, когда увижу принцессу, хоть она и бывает ужасной злючкой. Это все Ллойд виноват. Обращался с ней так, словно она и в самом деле королевская дочь. Не лучший способ подготовить ребенка к реальностям жизни. Я часто думаю – что будет, когда она поймет, что далеко не весь мир крутится вокруг ее желаний и капризов.

«Она уже это поняла», – подумала Морин.

– Думаю, Шелли с этим справится, – коротко произнесла она в трубку. Одно дело – самой думать об этом, и совсем другое – слышать те же слова от Ноа. В конце концов, он же не член их семьи.

– Как и все мы – кто успешно, а кто и не очень. Так когда мне приехать? Сегодня?

– Сегодня у меня занятия… Может, завтра вечером? Мистера Гарфилда нет в городе, и я по субботам не учусь. Уверена, что и Шелли по такому случаю останется дома. Она всегда так рада встрече с тобой.

Но уже через час Шелли сообщила ей ледяным тоном, что на следующий вечер у нее назначено свидание.

– Ноа не станет возражать. Я уверена, что он хочет поговорить с тобой. Кроме того, ты сама сказала, что он побудет какое-то время дома, так что мы с ним еще встретимся.

Морин как раз меньше всего хотелось остаться с Ноа наедине, и она с трудом подавила в себе желание уговорить Шелли отказаться от своей встречи и побыть этот вечер дома.

Весь следующий день она провела за уборкой и другими домашними делами; потом приготовила салат и положила размораживаться стейк, решив, что барбекю безопаснее и меньше располагает к соблазнению, чем интимный ужин при свечах.

Подошло время одеваться, и Морин остановила свой выбор на тайском национальном платье, самом любимом среди ее нарядов. Ллойду оно тоже понравилось, когда она его купила, – но только до первой вечеринки. Она получила массу комплиментов, но Ллойд, вернувшись домой, очень ласково заметил, что это платье добавляет ей парочку лишних фунтов.

С тех пор Морин его больше не надевала, но теперь, убеждала она себя, когда она похудела, оно в самый раз подойдет. Тем более что глухое, запахивающееся наподобие халата платье убедит Ноа, что соблазнение не входит в ее планы на вечер.

Морин быстро набросила платье и взглянула в зеркало. Облегающий покрой шелкового наряда подчеркивал высокую линию груди, изгибы талии – по сути дела, платье привлекало внимание именно к тому, что призвано было скрывать. Неизвестно откуда явилась непрошеная мысль – что если Ллойду платье как раз потому и не понравилось, что в нем она выглядела… сексуально?

Приветствие Ноа явно подтверждало это ее предположение. Он одарил ее долгим, оценивающим взглядом – и только после этого, легко прикоснувшись губами к щеке, вручил цветы и бутылку вина. И продолжал разглядывать ее, пока она ставила цветы в вазу.

– Ну, давай, выкладывай, – наконец не выдержала она. – Я по твоим глазам все вижу. У тебя уже наготове одно из твоих знаменитых замечаний, которые тебе самому, видимо, кажутся предельно честными. Что на этот раз? Бретелька выглядывает? Хотя нет, выглядывать нечему. Помада размазалась?

– Ты выглядишь сказочно, и сама наверняка об этом знаешь. Ослепительно. Я редко произношу это слово – уж больно оно затаскано в наше время… но только оно тебе и подходит. Наконец-то ты распустила волосы. Мне всегда так хотелось, чтобы ты дала свободу этим бесподобным локонам. Что тут с тобой случилось, пока меня не было? Решила повзрослеть, а?

Язвительная тирада так и рвалась с языка Морин, но она вдруг уловила смешливый блеск в его глазах и решила, что не доставит ему удовольствия любоваться своей ответной реакцией.

– Ну, что же ты? Продолжай, Ноа, – нарочито ласково протянула она. – Надеюсь, сам-то ты себя понимаешь. Ты так долго общался с иностранцами, что, похоже, подзабыл родной язык.

– Ладно, сойдемся на том, что ты выглядишь потрясающе, и поставим на этом точку. А что у нас на ужин? Моя помощь понадобится?

В течение следующего часа, пока Морин, переложив заботу о барбекю на плечи Ноа, занималась салатом из авокадо со шпинатом, разогревала французские булочки, смешивала соус для стейков и накрывала стол, они болтали вполне по-дружески, и у нее даже появилась надежда, что на этот раз она не совершит никакой глупости.

Потому что к ее великому огорчению, присутствие Ноа действовало на нее гораздо сильнее, чем она предполагала. Случайно прикоснувшись к его руке, когда он передавал ей бокал с вином, она вздрогнула как от электрического разряда.

И обвинять в этом Ноа было бы несправедливо. В его поведении, пока они неспешно ужинали в патио, любуясь закатом, не было и намека на скрытые желания – ничего, что могло бы вызвать в ней подозрения, будто он лелеет какие-либо особые планы. Наоборот, он был обаятелен и мил с ней. И абсолютно бесстрастен. Она рассказала ему о своей работе и о курсах в колледже, а он поделился с ней впечатлениями о своей новой работе в Сан-Сальвадоре.

Ужин уже закончился, и устроившись в раскладных креслах у самого бассейна, они следили за лунными бликами на поверхности воды. Ноа вдруг надолго замолчал. Морин не стала включать фонари, понадеявшись на полную луну. Кроме того, в темноте ей было спокойнее – она знала, что ей не нужно контролировать каждое свое движение.

Молчание затягивалось, и Морин наконец спросила:

– О чем ты думаешь, Ноа?

– Я думал об этом бассейне, о том, сколько в нем воды. Ты представляешь себе, какая это ценность в нашем мире – вода? Каждый год сотни тысяч людей погибают оттого, что им не хватает воды. Умирают от голода, от жажды, от болезней, вызванных зараженными источниками. А в этой стране мы можем позволить себе целые частные бассейны с пресной водой.

– В любом случае эта вода попала бы в океан, – задумчиво отозвалась Морин. – Если я, скажем, завтра осушу бассейн – попадет ли эта вода к умирающим людям?

– Конечно, нет. Я вовсе не пытаюсь возложить на тебя какую-то вину. Просто… все дело, наверное, в том, что после жизни в диких краях мне трудно вновь привыкать к благам цивилизации. Слишком уж огромная пропасть разделяет эти миры.

Он улыбнулся, став вдруг намного моложе.

– Ну хватит о грустном. Вот, полюбуйтесь, провожу вечер наедине с восхитительной женщиной и развлекаю ее разговорами об умирающих с голоду людях.

Она долго молча смотрела на него. Сколько лет он казался ей неким искателем приключений… а на самом деле на свете немного найдется таких преданных своему делу людей. Что же ввело ее в заблуждение – его юношески задорная улыбка? Тот факт, что он редко поднимал серьезные темы? Или же все дело в том, что Ллойд всегда с таким неодобрением относился к своему «безответственному» брату?

– Почему ты раньше не рассказывал мне об этом? Мне казалось… в общем, я думала, что тебя влечет жажда приключений, любовь к перемене мест…

– Жажда приключений… что ж, возможно, поначалу все так и было. Но вряд ли можно долго наслаждаться жизнью в грязных хижинах, за сотни миль от ближайшего города, среди москитов и змей… питаясь одними консервами из страха подхватить дизентерию от местных фруктов и овощей… обходясь без самых примитивных удобств и ежедневно встречаясь с такой нищетой, что сердце переворачивается в груди. Не-ет, если бы меня влекла лишь жажда приключений, я бы устроился на работу в одну из крупных нефтяных компаний. Искушение бывает слишком велико. Это так тяжело – постоянно видеть детей на грани истощения и умирающий от малярии скот. Что же до рассказов об этом… а о чем, собственно, говорить? Разговорами ведь ничего не изменишь.

У Морин сжалось сердце, когда она почувствовала в его словах неподдельную боль. Не раздумывая, она протянула руку и взяла его ладонь в свою. Ноа обернулся к ней, в его глазах она уловила вопрос.

– Морин в лунном свете… – тихонько сказал он и провел кончиком пальца по ее щеке. – Знаешь, как часто я мечтал дотронуться до тебя?

Он притянул ее к себе, заставив встать, и поцеловал; а ее губы сразу же приоткрылись навстречу его поцелую – вопреки всем ее благим намерениям. Ее тело, так долго лишенное мужской ласки, задрожало от почти первобытного желания, когда его руки скользнули вниз, на талию, развязали узелок пояса. Платье распахнулось, и теплый, влажный бриз с океана коснулся ее обнаженной груди.

Ноа уложил ее на траву, но не сразу опустился рядом. Морин купалась в его восхищенном взгляде, с замиранием сердца прислушиваясь к растущему из глубины ее тела ответному восторгу предвкушения. Сбросив одежду, Ноа вновь прильнул поцелуем к ее губам, и от чувственной волны наслаждения, пробежавшей по ее телу, глаза Морин сами собой закрылись. Его губы скользнули вниз, к горлу, к ложбинке груди – и на мгновение к ней вернулся рассудок. Нужно остановиться сейчас, иначе потом будет слишком поздно. Но вот его губы накрыли влажным теплом ее грудь, и жаркая волна унесла прочь и здравый смысл, и все мысли, оставив лишь неземное блаженство этого мига.

Любовь Ноа пробуждала к жизни каждую клеточку ее тела; казалось, вся она создана только для его ласк, его поцелуев, его прикосновений. Только для того, чтобы взлететь с ним на гребне страсти, а потом очнуться в его объятиях, зная, что он один способен воплотить все ее тайные мечты.

Прижавшись к нему разгоряченным от ласк телом, Морин мечтала, чтобы эти минуты никогда не закончились, чтобы можно было остаться вот так с ним до конца жизни. Но реальность темным облаком вторгалась в блаженный покой.

– Скоро вернется Шелли, – со вздохом пробормотала она. – Надо привести себя в порядок.

– Не хочу уходить от тебя, – пробормотал он, зарывшись лицом ей в волосы. – Хочу заниматься с тобой любовью, хочу заснуть, сжимая тебя в объятиях, хочу проснуться рядом с тобой и позавтракать вместе с тобой, Морин. Приезжай завтра ко мне… проведи со мной весь день и всю ночь. С Шелли можно договориться – пусть она останется ночевать у подруги…

Морин, не отрываясь от его груди, покачала головой.

– Не могу… Завтра не могу. Пол устраивает прием для японских банкиров с женами. Я буду занята целый день. Сначала приготовления к приему, а вечером я выступаю в качестве хозяйки.

– Ч-черт… так когда же я тебя вновь увижу? Когда ты сможешь побыть со мной? Мы бы позагорали на пляже…

– Боюсь, не раньше следующего уик-энда. Я как раз записалась на новый курс, занятия начинаются на следующей неделе, так что теперь у меня будет занят каждый вечер. Но в выходные я буду свободна… обещаю. – Помолчав, она добавила: – Вообще-то на субботу у меня было кое-что назначено, но с этим я разберусь. Встречу со старинной подругой можно отложить – она меня поймет.

Он кивнул, и Морин быстро проговорила:

– Так странно… теперь у меня нет времени на болтовню за ленчем и прогулки по магазинам с подругами, но мне все равно как-то удается поддерживать отношения с теми, кто мне дорог.

– А мне как раз этого и не хватает в жизни, – признался Ноа. – Той дружбы, которая длится годами. Нет, среди моих коллег существуют товарищеские отношения, довольно прочные… пока длится работа над очередным проектом, но как только наша работа на участке заканчивается, мы теряем связь друг с другом – если только счастливый случай не сводит нас на очередном строительстве.

– Так почему бы тебе не осесть наконец на одном месте? Тогда и у тебя появились бы настоящие друзья, – как бы мимоходом предложила Морин. И затаила дыхание в ожидании ответа.

– Я не скоро еще решусь выбросить белый флаг, Морин. Потому-то я и не могу позволить себе сейчас серьезные отношения, потому и не хочу слишком уж нарушать твою жизнь, когда ненадолго возвращаюсь домой. Было бы нечестно появляться время от времени и заставлять тебя отказываться от чего-то важного только потому, что я приехал. Видит Бог, мне бы хотелось каждую минуту проводить с тобой, но я вовсе не жду, что ты станешь приспосабливать свою жизнь к моим недолгим визитам.

Боль от его слов была настолько острой, что Морин побоялась выдать себя каким-нибудь восклицанием или жестом. Стараясь отвлечься от тягостных мыслей, она оторвалась от него, села и набросила платье.

– Тебе бы тоже лучше одеться, – сказала она. – Я очень устала… думаю, тебе пора отправляться домой.

Ноа тоже сел и, сильно нахмурившись, устремил на нее взгляд.

– Мне казалось, ты все поняла… ты с таким вниманием отнеслась к моим словам о работе. Ты что, совсем не слушала? Я бы с радостью устроился на работу здесь, в Бэй-Сити, и остался бы с тобой, но я не могу. Пока не могу. С моей стороны было бы нечестно просить, чтобы ты ждала меня, поэтому я соглашаюсь с твоим правом жить собственной жизнью. Ты постепенно превращаешься в ту женщину, которую я всегда в тебе видел. Так разве ж я могу, как собака на сене, хоть в чем-то тебя ограничивать? Именно поэтому я и не могу просить тебя выйти за меня замуж, Морин. Только не сейчас. Как ты не понимаешь, Морин?

Морин боролась с желанием завизжать и накинуться на него с кулаками. Эту битву она выиграла, но лишь за счет натянутых до предела нервов и спазмов в желудке.

– Ты мог обойтись и без этой лекции, – заявила она, когда удостоверилась, что сможет выговорить эти слова спокойным тоном. – Я вообще не привыкла предъявлять кому-либо требования, а уж тебе – меньше всего. Более того, я думаю, что нам стоит закончить наши отношения. Ты сам сказал, что не хочешь нарушать мою жизнь, так давай и поставим на этом точку. С Шелли ты можешь встречаться когда пожелаешь, но предпочтительнее – в мое отсутствие. Потому что… в одном ты точно прав – времени на тебя у меня сейчас нет.

Она отвернулась от него и зашагала к дому. Через несколько минут, складывая посуду в раковину, Морин услышала, как входная дверь открылась и снова захлопнулась, и поняла, что Ноа принял ее вызов.