"История Спарты (период архаики и классики)" - читать интересную книгу автора (Печатнова Лариса)

3. НЕОДАМОДЫ

Неодамоды как особая социальная группа спартанского общества сформировалась, по-видимому, в начале Пелопоннесской войны. Выделившись из всего корпуса илотов, она вместе со своим новым статусом получила и новое словесное оформление. Хотя термин "неодамод" (neodamwvdh") кажется совершенно прозрачным (впрочем, как и многие другие слова, относящиеся к спартанской социальной терминологии)[016_94], однако при переводе и толковании его могут возникнуть некоторые затруднения, которые, правда, касаются скорее нюансов, чем сути дела. Данный термин можно переводить и как "новые граждане" и как "люди, вновь присоединенные к народу"[016_95]. Хотя как бы мы ни переводили это выражение, речь идет об одной и той же категории людей - вольноотпущенниках, присоединенных к гражданской массе.

Известное несоответствие между реальным статусом неодамодов и словесным оформлением их как группы спартанского населения было замечено давно. При этом в зависимости от различного толкования как самого термина, так и всего комплекса источников, относящихся к неодамодам, решался и вопрос о возможном их гражданстве.

Первая группа ученых, начиная с У. Карштедта, считает неодамодов спартанскими гражданами. "Нужно подчеркнуть, - пишет У. Карштедт, - что неодамоды отнюдь не являются гражданами второго сорта, нет, это полноправные граждане без какого-либо правового ущерба по сравнению со старым гражданством"[016_96]. Основным и, пожалуй, самым серьезным аргументом для У. Карштедта служит значение самого термина "неодамоды". Он ссылается на глоссу Гезихия, где слово damwvdh" является синонимом к dhmovtai и толкуется как "граждане с полными правами у лаконцев"[016_97]. В качестве доказательства приводится также текст Диодора (XIV, 36, 1), где упомянутые у Ксенофонта неодамоды (Hell, III, 1, 4) фигурируют уже как граждане (oiJ poli'tai)[016_98].

Точку зрения У. Карштедта, правда, с известными оговорками, разделяют и некоторые современные исследователи. Так, например, К. Краймс включает неодамодов в число спартанских граждан, хотя, по ее мнению, это гражданство и было "второго сорта"; ее позиция основывается на предположении о наделении неодамодов землей[016_99]. С развернутой аргументацией той же самой идеи выступил и Р. Виллетс в специальной статье, посвященной неодамодам[016_100]; его вывод о гражданстве неодамодов основан на том факте, что неодамоды служили в армии в качестве гоплитов, и значит, по крайней мере, в начале Пелопоннесской войны, должны были экипировать себя за собственный счет, что во всех греческих полисах являлось "нормальной процедурой для граждан"[016_101]. Подобно К. Краймс, Р. Виллетс считает, что неодамоды получали от государства землю и на доходы с нее могли себя вооружать. Мнение о гражданстве неодамодов разделяет также М. Финли[016_102].

Вторая группа исследователей отказывает неодамодам в каких-либо гражданских правах. Так, Г. Бузольт и В. Эренберг на том основании, что состояние источников не дает возможности решить этот вопрос положительно, склоняются к точке зрения, что неодамоды, подобно афинским метекам, были лично свободны, но не имели никаких гражданских прав[016_103]. Косвенное подтверждение тому они находят в рассказе Ксенофонта о заговоре Кинадона (Hell. III, 3, 5-6). Даже сам порядок перечисления у Ксенофонта неполноправных групп населения, согласно этим ученым, свидетельствует о том, что неодамоды по своему статусу занимали место где-то между илотами и гипомейонами. А. Тойнби также полагает, что неодамоды не обладали какими-либо политическими правами, поскольку не были организованы, подобно спартиатам, в сисситии и не владели клерами[016_104]. К этому же мнению присоединяются А. Гомм и П. Олива, а среди отечественных ученых - С. Я. Лурье и Н. И. Голубцова[016_105].

Дать однозначный ответ на вопрос, были или нет неодамоды спартанскими гражданами, как нам кажется, не представляется возможным. Ясно одно: в таком кастовом государстве, каким была Спарта, статус неодамодов был гораздо ниже статуса "равных", и если у т. н. новых граждан и были какие-либо гражданские права внутри спартанского полиса, то, бесспорно, они были второго или даже третьего сорта. Их готовность участвовать в заговоре Кинадона ясно указывает на то, что свое положение в обществе они считали далеко не удовлетворительным, впрочем, как и гипомейоны, в гражданстве которых вряд ли можно сомневаться. Олигархический характер Спартанского государства во многом и определялся наличием внутри гражданского коллектива нескольких ступеней гражданства. Таким образом, община "равных", как себя декларировала Спарта, была весьма далека от подлинного экономического и социального равенства своих граждан. Отсюда раскол гражданского коллектива и стремление спартанского демоса (куда, без сомнения, можно отнести и неодамодов) к социальной революции.

Возвращаясь к вопросу о гражданстве неодамодов, хочется заметить, что наша традиция сохранила примеры, свидетельствующие о включении в гражданский коллектив больших групп ранее несвободного населения типа спартанских илотов. Так случилось, например, в 491 г. с сиракузскими киллириями. Им дарованы были гражданские права за активное участие в демократическом перевороте (Her. VII, 155; Dion. Hal. Ant. Rom. VI, 62; Hesych., Phot., Suid. s. v. Kullivrioi). Подобная практика - апелляция государства или отдельной партии в экстремальных условиях к неполноправным группам населения и наделение последних в случае успеха гражданскими правами - была вполне обычной для греческих полисов. Так, киллирии стали сиракузскими гражданами, оказав действенную помощь демократическому блоку Сиракуз, а неодамоды могли быть приобщены к гражданскому сословию за свою военную службу в тяжелый для Спарты период Пелопоннесской войны.

Первое упоминание о неодамодах относится к 421 г. (Thuc. V, 34, 1)[016_106]. Из контекста Фукидида ясно, что к этому времени неодамоды уже выделились в особую категорию лиц, отличную как от илотов (ср. также: Thuc. V, 67, 1), так и от других групп спартанских вольноотпущенников (Myron ар. Athen. 271 f.)[016_107]. В последний раз неодамоды действуют в греческой истории в 370/69 г. (Xen. Hell. VI, 5, 24). Таким образом, временной диапазон их надежно зафиксированного существования составляет 50 лет, с 421 по 370 г. В дальнейшем о неодамодах говорится или в связи с этим особым периодом спартанской истории (Пелопоннесская война и гегемония Спарты), или в общих лексиконах (например, у Гезихия и Свиды). Именно в такие временные рамки помещают неодамодов и большинство современных исследователей[016_108]. Хотя, как нам кажется, полное отсутствие упоминаний о деятельности неодамодов после 370 г. вполне можно объяснить иначе: во-первых, спецификой наших источников[016_109] (ведь рассказ Ксенофонта вскоре после того прерывается), во-вторых, фактическим уменьшением социальной значимости неодамодов, в которых Спарта после крушения своей гегемонии уже не испытывала острой нужды.

Думать, что после 370 г. неодамоды раз и навсегда исчезли в Спарте, по-видимому, нет оснований. Они вполне могли существовать здесь в течение всего классического и эллинистического периодов. Отсутствие же упоминаний о них в источниках, по мнению К. Краймс, объясняется тем, что более поздние авторы, начиная уже с Аристотеля, не понимали разницы между илотами и неодамодами и потому постоянно объединяли их общим родовым понятием "илоты"[016_110]. Пытаясь во что бы то ни стало найти следы неодамодов, К. Краймс дает свое оригинальное, хотя и несколько произвольное, толкование целому ряду спорных мест. Приведем несколько примеров. Так, согласно Плутарху, Клеомен III для борьбы с Антигоном освободил шесть тысяч илотов при условии внесения ими пяти аттических мин с каждого (Cleom. 23). К. Краймс считает, что здесь произошла путаница понятий и под илотами Плутарха в действительности надо понимать неодамодов, поскольку, по ее словам, пять мин - сумма, невозможная для илота[016_111]. Столь же произвольным, хотя и не лишенным остроумия, нам представляется также толкование К. Краймс выражений "castellani agrestes"[016_112] и "Lacedaemoniis adscripti" Тита Ливия (XXXIV, 27, 2; XXXVIII, 34, 6) как латинского варианта греческого термина "неодамоды"[016_113].

Рассмотрим теперь те места у Фукидида и Ксенофонта, где фигурируют илоты или неодамоды в качестве гоплитов. Первый раз илоты в таком качестве были использованы в Халкидикской кампании 424 г. (Thuc. IV, 80, 5), хотя сама идея, по-видимому, появилась несколько раньше. Так, Фукидид рассказывает об избиении двух тысяч илотов, которым спартанцы обещали свободу (IV, 80, 4). Судя по всему, массовая резня этих илотов произошла уже после официального акта их освобождения, возможно, где-нибудь в военном лагере, куда их удалили для обучения и экипировки. Г. Бузольт связывал этот факт с оккупацией афинянами Пилоса и массовым бегством туда илотов (Thuc. IV, 41, 3)[016_114]. Очевидно, испуг спартанцев был столь велик, что они, поддавшись панике, пересмотрели свое прежнее решение и сочли за благо избавиться от ими же созданной илотской армии. Через год (возможно, по инициативе Брасида) спартанцы вновь вернулись к этой идее и отправили с Брасидом во Фракию корпус, состоящий из 700 илотов и неизвестного числа наемников (Thuc. IV, 80, 5). Это была первая спартанская армия, в число которой не входило ни одного спартиата, за исключением разве что самого Брасида[016_115]. Освобождены илоты Брасида были уже после возвращения из Фракийского похода, по-видимому осенью 421 г. Во всяком случае, именно такой вывод можно сделать на основании сообщения Фукидида о совместном поселении бывших илотов Брасида и неодамодов в Лепрее: "Тем же летом вернулось из Фракии войско, отправленное туда во главе с Брасидом... Лакедемоняне решили (ejyefivsanto) даровать свободу илотам, сражавшимся под начальством Брасида, с правом жить где угодно. Вскоре, однако, лакедемоняне, будучи уже во вражде с элейцами, переселили освобожденных илотов вместе с неодамодами в Лепрей на границе Лаконии и Элиды" (V, 34, 1)[016_116]. Постановление это, судя по употребленному Фукидидом глаголу yhfivzomai, скорее всего, было вынесено спартанской апеллой. В знак признательности за отличную службу илотам кроме свободы было даровано также почетное право "жить где угодно". Трудно сказать, как реально они могли им воспользоваться, тем не менее декларация этого права, наверное, должна была подчеркнуть особое привилегированное положение "брасидян" по сравнению со всеми другими группами спартанских вольноотпущенников, включая и неодамодов. Показательно, что "брасидяне" в последующие годы не растворились в общей массе неодамодов, а по-прежнему составляли в спартанской армии особую группу (Thuc. V, 67, 1; 72, 3)[016_117].

Первое упоминание о неодамодах мы встречаем у Фукидида. Он говорит о том, что спартанцы поселили их в Лепрее вместе с освобожденными илотами Брасида (V, 34, 1). Из контекста ясно, что неодамоды уже какое-то время существовали как вполне сложившаяся группа. Однако в 424 г. перед Фракийским походом их в распоряжении Брасида еще не было. Исходя из сообщения Фукидида большинство исследователей полагают, что неодамоды, скорее всего, появились именно в этот промежуток между 424 и 421 гг.[016_118]

Вызванные к жизни исключительной ситуацией военного времени, неодамоды чаще всего упоминаются в источниках в связи с их набором в армию. В ту эпоху (421-370 гг.) их усиленно использовали во всякого рода военных операциях Спарты, главным образом заграничного характера[016_119]. Перечислим все известные нам случаи участия неодамодов в военных кампаниях Спарты. Так, в 418 г. они участвовали в битве при Мантинее вместе с "солдатами Брасида" (Thuc. V, 67, 1). В 413 г. на помощь Сиракузам под руководством спартанца Эккрита было послано около 600 "самых лучших илотов и неодамодов" (Thuc. VII, 19, 3), а позднее с Гилиппом отправлен еще один отряд, также состоящий из илотов и неодамодов (Thuc. VII, 58, 3). В последующие годы илоты в качестве гоплитов больше не фигурируют, их полностью заменяют неодамоды[016_120].

В 412 г. отряд из 300 неодамодов во главе двух спартиатов был послан на Эвбею (Thuc. VIII, 5, 1). В 409 г. небольшой отряд неодамодов находился у Клеарха в Византии (Xen. Hell. I, 3, 15). Далее упоминаний о неодамодах в источниках нет вплоть до 400 г., когда вместе с Фиброном в Малую Азию отправилась пятитысячная армия, состоящая из одной тысячи неодамодов и четырех тысяч союзников из Пелопоннеса (Xen. Hell. III, 1, 4; Diod. XIV, 36, 1). В 396 г. Агесилай взял с собой в Малую Азию кроме шести тысяч союзников две тысячи неодамодов. Спартиаты в его армии, как и у Фиброна, составляли уже только офицерский корпус (Xen. Hell. III, 4, 2; Ages. 1, 7; Plut. Ages. 6, 4). По свидетельству Ксенофонта, один из 30 спартанских офицеров, прибывших с Агесилаем, возглавлял отряд неодамодов в его армии (Hell. III, 4, 20). По-видимому, этот же отряд неодамодов вместе с наемниками участвовал в 394 г. в битве при Коронее (Xen. Hell. IV, 3, 15). В 382 г. в число спартанских войск, посланных против халкидян, входил также небольшой отряд неодамодов (Xen. Hell. V, 2, 24).

В 70-е гг. IV в. неодамоды в качестве гоплитов в источниках появляются дважды. Первый раз - в 374 г., когда спартанцы предполагали послать отряд неодамодов в Фессалию для борьбы с ферским тираном Ясоном, однако посольство из Фарсала наотрез отказалось от их помощи как совершенно неудовлетворительной (Xen. Hell. VI, 1, 14). Думается, что, по крайней мере, в этот момент неодамоды уже не пользовались репутацией хороших солдат, коль скоро союзники a priori отвергли даже самую мысль о посылке подобного контингента. Наконец, в последний раз неодамоды появляются в 370 г. Во время похода Эпаминонда в Пелопоннес аркадянами был взят спартанский пограничный пост в Ойе, где находился отряд, состоящий из неодамодов и 400 тегейских изгнанников (Xen. Hell. VI, 5, 24-6). Весь отряд был перебит.

Перечень всех этих мест у Фукидида и Ксенофонта, где упоминаются неодамоды, дает возможность сделать некоторые выводы как о первоначальной численности неодамодов, так и о динамике их роста. По-видимому, во время Пелопоннесской войны общее их количество не превышало 2 тыс. человек. Спартанское правительство, конечно, тщательно регулировало их численность и больше не повторяло, по крайней мере во время Пелопоннесской войны, своего неудачного опыта с одновременным освобождением сразу большого количества илотов (ср.: Thuc. IV, 80, 4). Страх перед столь значительной армией недавних илотов, с одной стороны, а также финансовые трудности по их содержанию - с другой, должны были заставить Спарту тщательно регулировать численность неодамодов и производить набор небольшими партиями по несколько сот человек. Так, с Брасидом в 424 г. было послано 700 илотов (Thuc. IV, 80, 5). В 421 г. эти экс-илоты Брасида вместе с неодамодами были поселены в Лепрее. Их общая численность, вероятно, составляла тысячу человек (ср.: Thuc. V, 49, 1). Таким образом, первый известный нам отряд неодамодов не превышал 400-500 человек (исходя из того, что во Фракии могло погибнуть из 700 илотов человек сто или двести). В 413 г. спартанцы дважды отправляли небольшие отряды неодамодов в Сицилию численностью в 300-400 человек каждый (Thuc. VII, 19, 3; 58, 3). Год спустя отряд в 300 неодамодов был отправлен на Эвбею (Thuc. VIII, 5, 1). Даже если предположить, что гарнизон Агиса в Декелее частично состоял из неодамодов, все равно их общая численность в ходе Пелопоннесской войны не должна была превышать 2 тыс. человек[016_121].

После Пелопоннесской войны контингент неодамодов был увеличен и составлял, по-видимому, 3 тыс. человек. Во всяком случае, в 400 г. с Фиброном была послана тысяча неодамодов, а в 396 г. с Агесилаем - 2 тыс. (Xen. Hell. III, 1, 4; 4, 2). В дальнейшем мы ни разу больше не слышим о таких значительных армиях неодамодов. Очевидно, на 90-е гг. IV в. приходится апогей их использования в качестве военной силы.

Вышеназванные свидетельства показывают, что в эту эпоху (421-370 гг.) наличие неодамодов в армии было достаточно частым явлением. Их количество к концу V в. уже превышало общее количество спартиатов, и для спартанской армии они стали своеобразным "резервуаром, из которого можно было черпать по мере надобности"[016_122]. Практика вести войны почти полностью без спартиатов, начатая Брасидом, получила свое полное развитие в ходе Пелопоннесской войны и усиления гегемонии Спарты. Незначительные вначале отряды неодамодов разрослись "до самой сильной после союзников и наемников части войска и заняли в спартанской армии место периеков и спартиатов"[016_123]. Это свидетельствует о том, что спартанское государство щадило своих граждан, черпая рядовых гоплитов из числа наемников и неодамодов. Наши сведения о военных кампаниях 90-х гг. IV в. показывают, что существовал достаточный запас обоих типов солдат. Вместе с пелопоннесскими наемниками, которых начали использовать уже Аристей и Брасид (Thuc. I, 60, 1; IV, 80, 5), неодамоды составляли армию, которая успешно сражалась в далеких заморских экспедициях Ионийской войны и в малоазийских кампаниях начала IV в.

Сам факт включения неодамодов как гоплитов в спартанскую военную систему заставляет обратиться к вопросу их финансирования и вооружения. К сожалению, источники хранят по этому поводу почти полное молчание, предоставляя тем самым большое поле для всякого рода гипотез. По мнению Р. Виллетса, неодамоды должны были экипировать себя сами, так как Спарта была слишком бедна для этого; в поисках возможных средств для вооружения неодамодов он выдвигает идею, что неодамоды за свою службу получали от государства участки земли, клеры. "Неодамоды, - считает Р. Виллетс, - могли иметь средства для своей экипировки только в том случае, если при отсутствии наследников к ним попадала земля, освобожденная от налогов. Обязанность илотов содержать своих господ трансформировалась, таким образом, в обязанность нести военную службу"[016_124]. На это Р. Виллетсу возражает П. Олива, указывая, что у нас нет прямых свидетельств о существовании в Спарте каких-либо "вакантных клеров"[016_125]. Тем не менее античная традиция утверждает, что как раз в данный период в Спарте происходил процесс перераспределения земельной собственности, сопровождавшийся, с одной стороны, образованием обширных имений богатых спартиатов, а с другой - обнищанием части граждан, потерявших свои клеры и в силу этого лишившихся части своих гражданских прав (речь идет о так называемых гипомейонах). Все это делает гипотезу Р. Виллетса о "вакантных клерах" в какой-то степени вероятной.

Кроме того, стоило бы указать и на то, что в определенных случаях илоты, бесспорно, вооружались за государственный счет (например, илоты Брасида). Почему же не предположить, что Спартанское государство, которое даже в начале Пелопоннесской войны находило средства для экипировки илотов и для выплаты жалованья наемникам (ср.: Thuc. IV, 80, 5), не нашло средств для вооружения сравнительно небольших отрядов неодамодов[016_126]. Скорее всего, во время Пелопоннесской войны неодамоды содержались на средства Пелопоннесской лиги. Позже с притоком богатств в Спарту и с поступлением фороса от союзников увеличились и финансовые возможности Спарты, что позволило ей необычайно усилить свой резерв из неодамодов (Xen. Hell. III, 1, 4, 2)[016_127]. Как полагает В. Эренберг, в промежутки между кампаниями неодамоды размещались в казармах, расположенных или в самой Спарте, или в ближайших периекских общинах[016_128].

По-видимому, гоплиты из числа неодамодов не отличались высокими профессиональными достоинствами и не ценились так, как гоплиты-спартиаты. Об этом, в частности, свидетельствует отказ руководителя посольства из Фарсала Полидаманта от отряда неодамодов (Xen. Hell. VI, 1, 14 - "Если же вы захотите отделаться отправкой в Фессалию отряда неодамодов под командой рядового гражданина (a[ndra ijdiwvthn), то я советую вам не мешаться в это дело"). Очевидно, посольство из Фарсала хотело получить от спартанцев армию, хотя бы часть которой состояла из спартиатов и возглавлялась царем.

В. Эренберг низкое качество неодамодов как гоплитов объясняет отсутствием у них правильной военной подготовки. "Крепостным крестьянам и рабам, - пишет он, - только недавно взявшимся за военное дело, при отсутствии дисциплины и правильного воспитания, тяжело было стать гоплитами"[016_129]. Другую причину малой эффективности армии неодамодов В. Эренберг усматривает в самом моральном духе неодамодов, в нежелании этих бывших илотов сражаться за Спарту и все спартанское. Действительно, степень ненависти у неполноправных групп населения, к которым Ксенофонт относит и неодамодов, к господствующей элите была достаточно велика. Рассказывая о заговоре Кинадона 398 г., Ксенофонт замечает, что замыслы заговорщиков "совпадают со стремлениями всех илотов, неодамодов, гипомейонов и периеков: ведь когда среди них заходит разговор о спартиатах, то никто не может скрыть, что он с удовольствием съел бы их живьем" (Hell. III, 3, 6)[016_130]. Так что внезапное исчезновение упоминаний о неодамодах в наших источниках, по-видимому, не случайно и соответствует реальному положению дел. Спартанцы в ближайшие после 370 годы, очевидно, полностью отказались от использования неодамодов как гоплитов. С одной стороны, это было связано с объективными причинами - крушением спартанской гегемонии и прекращением заморских экспедиций, с другой стороны, немалый вес, как кажется, имел и субъективный фактор: низкое качество гоплитов из числа неодамодов и их политическая неблагонадежность.

Если действительно после 370 г. отряды неодамодов были расформированы, то куда же девались оставшиеся не у дел несколько сот или даже тысяч неодамодов? Как Спарта решила проблему с их "трудоустройством"? Возможно, как полагает П. Олива, когда спартанской гегемонии в Греции пришел конец и неодамоды потеряли свой raison d'кtre, многие из них остались на мессенской территории и стали гражданами мессенских городов[016_131]. Возможно также, что часть неодамодов пополнила число греческих наемников-профессионалов. Остальные вполне могли осесть в тех местечках, куда их в свое время в качестве гарнизонных солдат поселили спартанцы. На этот счет есть очень важное сообщение Фукидида. Оказывается, в 421 г. спартанцы поселили в Лепрее, городке, находящемся на границе Элиды и Мессении, отряд, состоящий из неодамодов и бывших илотов Брасида. Последние были только что освобождены по возвращении из Фракии "с правом жить где угодно" (V, 34, 1).

Выбор Лепрея, по-видимому, объяснялся наличием там свободных земель. Действительно, насколько нам известно, Лепрей, уже с давних пор тяготевший к Спарте[016_132], был аванпостом спартанской политики, направленной против Элиды. Незадолго до 421 г. спартанцы, вмешавшись в спор между Лепреем и Элидой, поспешили объявить Лепрей автономным и тут же послали туда весьма внушительный гарнизон (Thuc. V, 31, 1-5; ср.: V, 49, 1). Поскольку Лепрей был объявлен спартанцами автономным при весьма сомнительных обстоятельствах, то, как полагает А. Гомм, "похоже, многие лепреаты отказались от дара автономии и эмигрировали в Элиду, покинув землю, которая была заселена освобожденными илотами и неодамодами"[016_133]. Если это так, то Лепрей после 421 г. был открыт для колонизации, и Спарта, естественно, воспользовалась благоприятным случаем наделить землей ветеранов Брасида, предоставив им eo ipso право стать в нем гражданами. Хотя, конечно, поселение на спорной территории представляло сомнительную выгоду: рано или поздно поселенцам предстояло сражаться за свои владения.

Кроме Лепрея на территории Пелопоннеса мы знаем еще один пункт, где находился гарнизон неодамодов. По свидетельству Ксенофонта, такой гарнизон был расположен в местечке Ойе Скиритской области, возглавлял его спартанец Исхолай. В 369 г. весь гарнизон вместе с Исхолаем был уничтожен аркадянами (Hell. VI, 5, 24-26; см. также: Diod. XV, 64, 3-4).

Вероятно, гарнизоны в Лепрее и Ойе были не единственными. Спартанцы, возможно, всякий раз, когда неодамоды не требовались в действующей армии, селили их на границах в стратегически важных пунктах[016_134]. Возглавляли такие гарнизоны из неодамодов спартанские офицеры, предположительно в звании гармостов[016_135]. По мнению К. Краймс, неодамоды получали там участки земли в наследственное пользование. Однако владеть этой землей они могли, только продолжая служить в армии, и не имели права по собственной воле изменить место жительства. "Их неправоспособность, - пишет К. Краймс, - состояла в наследственном обязательстве оставаться гарнизонными солдатами на земле, которая была дана им или их предкам"[016_136]. Конечно, К. Краймс слишком вольно и широко толкует свидетельство Фукидида (V, 34, 1) о поселении неодамодов в Лепрее, но, с другой стороны, ничего невозможного в таком предположении нет.

Подобно афинским клерухам, спартанские неодамоды в этих военно-земледельческих поселениях были переведены на полное самообеспечение - практика, вполне обычная для античных полисов с их слабой финансовой базой. Место же для подобных колоний неодамодов Спарта могла найти на территории многих общин Пелопоннеса, над которыми она осуществляла политический патронат. Таким образом, можно с большой долей вероятности предполагать, что, по крайней мере, часть неодамодов после 370 г. трансформировалась в граждан тех периекских и союзных Спарте общин, которые по той или иной причине были открыты для колонизации и обладали запасом "вакантной" земли.

Очень остроумной, хотя и недостаточно убедительной, представляется нам концепция У. Карштедта, с помощью которой он пытается доказать закономерный характер исчезновения после 370 г. всего сословия неодамодов. Он утверждает, что неодамоды за свою службу получали от государства землю и, таким образом, обеспечивали своим сыновьям воспитание, аналогичное тому, какое получали спартиаты. "А поскольку сыновья неодамодов уже имели и землю, и спартанское воспитание, то, следовательно, - делает вывод У. Карштедт, - они уже переставали быть неодамодами и превращались в обычных граждан, как все прочие спартиаты"[016_137]. То, что само наименование "неодамоды" в последний раз появляется в 370 г., У. Карштедт объясняет простой сменой поколений. По его подсчетам, неодамоды набора 425-404 гг. к 370 г. уже все должны были уйти в запас, а поскольку после 394 г., как он думает, новых наборов не производилось, то вполне естественно, что к 370 г. неодамоды полностью исчезли (ведь их дети уже были гражданами)[016_138]. Такова вкратце версия У. Карштедта.

Убедительны, на наш взгляд, контраргументы В. Эренберга: во-первых, считает он, если бы таким было положение дел, как это представлено у У. Карштедта, неодамоды никогда не поддержали бы заговор Кинадона, во-вторых, Спарте неоткуда было взять необходимое количество клеров для нескольких тысяч новых граждан и, наконец, если бы многочисленные взрослые сыновья неодамодов влились в гражданский коллектив, не произошло бы зафиксированного нашей традицией резкого сокращения числа спартиатов[016_139] (если в 418 г. было еще около двух тысяч военнообязанных спартиатов, то в 371 г. их количество не превышало одной тысячи).

Подводя итоги, хочется отметить, что промежуток с 421 по 370 г. - это как раз период военной экспансии Спарты, период, когда она испытывала постоянную нужду в солдатах. Как верно подчеркивает В. Эренберг, "феномен неодамодов характерен был для особой ситуации до и после 400 г. Лишь сильное военное напряжение Спарты во время Пелопоннесской войны, когда убывающее гражданство никак не могло обеспечить нужду в людях, было причиной того, что освободили так много илотов, которым предоставили особое положение"[016_140]. Заменяя спартиатов в армии, неодамоды, по сути дела, представляли собой эрзац гражданского ополчения. Важно отметить, что отряды неодамодов никогда не смешивались с гражданскими полками: они не входили в спартанские лохи (ср.: Thuc. V, 67, 1) и моры (Xen. Hell. IV, 3, 15), а представляли собой особый контингент гоплитов в спартанской армии[016_141]. Наличие в конце V - начале IV в. достаточно многочисленного контингента вольноотпущенников в Спарте, конечно, свидетельствует о каком-то глубинном не только военном, но и социально-экономическом перерождении спартанского общества. Ведь массовое вольноотпущенничество может до некоторой степени быть индикатором кризисных явлений в античных государственных структурах.

С появлением неодамодов прежняя схема, компонентами которой были, с одной стороны, спартиаты, а с другой - илоты и периеки, потеряла свой простой и однозначный характер. Усложнились социальные связи между всеми членами общества, поскольку возникли новые промежуточные звенья между классами господ и рабов.

Несмотря на то что само название "неодамоды" предполагает наличие у них каких-то гражданских прав, тем не менее, как верно замечает А. Тойнби, "этот термин был эвфемизмом, ибо спартанский демос состоял из гомеев, а статус неодамодов вовсе не приближался к положению гомеев"[016_142]. Подобно римским либертинам, они считались ниже спартиатов. Если в Риме либертинов записывали в менее почетные городские трибы, то в Спарте для неодамодов наверняка закрыт был доступ во многие сисситии. И те, и другие отбывали воинскую повинность отдельно от гражданского ополчения: либертины главным образом во флоте, неодамоды - в отдельных подразделениях гоплитской армии. Неодамоды были свободны, и в правовом отношении, скорее всего, приближались к периекам. Но вряд ли они имели право голоса в спартанской апелле, хотя полностью исключить такую возможность нельзя. Не исключено при этом, что с ростом числа неодамодов и гипомейонов полноправными гражданами - спартиатами - была создана только для себя так называемая малая экклесия, наличие которой в Спарте зафиксировано, но не объяснено Ксенофонтом (Hell. III, 3, 8)[016_143].

При той элитарно-кастовой системе социальных отношений, которая господствовала в Спарте, у неодамодов не было ни малейших шансов перейти ту пропасть, которая отделяла граждан от не-граждан. По своему экономическому положению, воспитанию и социальным связям неодамоды были глубоко чужды спартанскому обществу. Для спартанцев они всегда оставались неизбежным злом, с которым, однако, приходилось мириться, пока продолжалась война и военные походы. Но в мирное время, по словам А. Тойнби, "неодамодам вообще не было места в Спарте"[016_144]. И в самом деле, как только исчезла крайняя военная нужда в неодамодах, исчезли и они сами[016_145].

Итак, полувековой эксперимент по созданию "гражданского" ополчения без граждан в перспективе своей оказался малоуспешным. Неодамоды на протяжении пятидесяти лет своего активного существования так и остались "непереваренным куском" в теле Спарты[016_146]. В истории с неодамодами проявляется обычный для Спарты поиск паллиатив тогда, когда требовалось радикальное вмешательство в ход вещей.