"Ботфорты капитана Штормштиля" - читать интересную книгу автора (Астахов Евгений Евгеньевич)

Глава 13. Золотая пещера Хабаджи

Итак, до речки, в которой хорошо ловилась форель, нужно было идти от Дуабабсты примерно час. Причем рискуя встретить по дороге диких кабанов, медведя или даже рысь. Но Тошке везло — он так никого и не встретил, кроме одной и той же черной змеи. Всякий раз, когда Тошка приходил на речку, она лежала, свившись в тугие кольца, на большом, похожем на череп, валуне. Валун был горячий от солнца, и змея, видимо, это очень ценила. Когда Тошка проходил мимо, она слегка приподнимала голову и смотрела на него мерцающими глазами. В них не было ни страха, ни злобы, ни угрозы, ничего, кроме настороженного внимания.

Можно, было, конечно, убить змею. Взять длинную, тяжелую палку и ахнуть по черной, покрытой кольчугой спине. Змея была большая и толстая, но палка есть палка, тем более что под змеей не перина, а гранитный валун.

Можно было убить змею. И все же Тошка решил не делать этого. Наверное, она уже очень пожилая змея и никого не трогает, кроме мышей и лягушек. Возможно, она даже совсем и не ядовитая. И выползает на валун, чтобы погреться на нем, полечить свои змеиные болезни. А ее вдруг ни за что ни про что ахнут палкой. Что-то в этом поступке было нехорошее, и Тошка каждый раз проходил мимо, а змея, проводив его взглядом, снова втягивала шею в холодные кольца своего плоского, блестящего тела.

Тошке хотелось нарисовать на валуне углем круглые глазницы, треугольный провал носа и оскаленные зубы. Тогда валун был бы уже просто вылитым черепом. Но подойти к нему он побаивался. Как еще поймет змея его намерение? Мало ли что ей взбредет в голову? Возьмет да и прыгнет сверху, и потом доказывай ей, что хотел всего лишь нарисовать на валуне Веселого Роджера.

Поэтому Тошка просто проходил мимо, каждый раз развлекая змею новыми текстами.

То он декламировал Пушкина:

То импровизировал собственными силами:

— Непревзойденный следопыт и охотник Антонио Топольчерро, по прозвищу Голубая Форель, легкими, неслышными шагами шел по берегу Змеиной реки. В твердой как сталь руке он сжимал винчестер тридцать восьмого калибра. Его орлиный взор привлекла пятифутовая мокассиновая змея, растянувшаяся под благодатными лучами Флоридского солнца. «Хелло, старуха!» — громко крикнул ей Антонио…

Так как Тошка действительно очень громко крикнул это «Хэлло, старуха!», — змея приподняла голову выше обычного. Гошка на всякий случай вытащил из-за пояса цалду.

— Хэлло, старуха! — повторил он потише. — Что нового на нашей доброй Змеиной реке?..

И тут он впервые подумал: а как называется эта самая речка. Попытался вспомнить, как называла ее Агаша. Или ее муж. Или Тумоша… Но сколько ни вспоминал, все получалось одно — просто речка.

Но речка ведь не ослица, тысяча чертей! У нее должно быть имя! Как же ее называли, как же?!.

«А вдруг!.. — у Тошки похолодело в груди. — А вдруг у нее нет названия и она, хоть и известная, но безымянная речка?..»

Форель нахально выпрыгивала из воды, ловко, на лету, хватая зазевавшихся ручейников. Но Тошке было не до форели. Он решил даже и не доставать запрятанную в кустах удочку, а сразу же вернуться на хутор и узнать, есть ли шансы назвать эту расчудесную речушку коротким и гордым именем Кло. Не опередил ли Тошку кто из аборигенов, навязав речке что-нибудь менее звучное?..

— Скажите, Агаша, как называется речка? — Это было первое, о чем спросил Тошка, вернувшись на хутор. В другие дни он обычно спрашивал: «Пришли ли наши?..»

— Какой речка, Тошенка?

— Ну, эта, куда я хожу ловить форель?

— Речка она называется, — Агаша, сидя на корточках, доила козу. — Молока хочешь?

— Нет, спасибо. Но какое-то название у нее должно же быть?

— У кого, Тошенка?

— У речки. У той, в которой я форель ловлю.

— Просто речка. Речка — разве плохое название?

— Значит, другого нет?

Агаша что-то крикнула мужу. Тот выглянул из окна, покачал головой.

— Речка… — сказал он.

Теперь оставалось только проверить по карте. И тогда! Но карты были в дяди Гогиной полевой сумке, а где был сам дядя Гога и все остальные, на хуторе не знали.

— Ничего, теперь скоро придут. Дождь кончился, — успокаивал Тошку Агашин муж. — Хабаджа короткие дороги знает…

К вечеру на Дуабабсту вернулись дядя Гога и Володя. Дядя Гога нес два рюкзака и спальные мешки, а Володя- остатки кабаньей туши.

— А где начальник? Где отец? — забеспокоилась Агаша.

Дядя Гога объяснил, что Хабаджа ушел с Ираклием Самсоновичем к золотой пещере. Глаза Агаши торжествующе блеснули.

— Отец решил отдать золото!

— Тц-тц-тц! — Агашин муж одобрительно покачал головой.

— Тц-тц-тц! — согласился с ним Тумоша. — Там много золота я был там с отцом. Все блестит. Он мне сказал: молчи! Когда люди видят золото, ум теряют и гордость. Нельзя никому говорить про эту пещеру. Тогда мы с ним завалили вход камнями и деревьями, и отец сказал: придут верные люди, чтоб государственные были, честные — им покажу пещеру. Из Заготскота сколько раз были, из Центросоюза, из Леспромхоза тоже были — не показал. А геологов он очень уважает. Это все равно как горцы.

— Отец знает, какой человек хороший, а какой нет. — Агаша посмотрела в сторону ворот, словно Хабаджа уже входил в них. — Человек, когда тридцать лет живет, лошадь хорошо понимать может, пятьдесят лет живет — лесного зверя понимает, а когда сто лет живет — человека знает. Зверя легче понять, потому что рысь сверху пятнистая, а человек — внутри. Отец, когда уходил, сказал мне: найдут если камни, я покажу начальнику пещеру с золотом. И будет на Дуабабсте каждый день кино, и много хороших людей приедет в горы…

Тошка стоял рядом и слушал. Но даже совершенно неожиданная история про золотую пещеру Хабаджи не могла отвлечь его от мыслей о безымянной речке. Наконец, когда дядя Гога с Володей отмылись добела и поужинали, он попросил достать карту и взглянуть, как называется речка, текущая к северу от Дуабабсты, в одном часе ходьбы через опасные места.

Дядя Гога долго водил по карте сложенными ножками измерителя и, наконец, заявил, что никакой речки в указанном Тошкой месте нет и, судя по рельефу, быть не может.

— Как! — возмутился Тошка. — А форель?

— Не знаю, — ответил дядя Гога. — Я больше верю карте, чем рыбацким рассказам. Я сам охотник.

— Четыре дня я ловил в речке форель! Я не мог ловить четыре дня форель, если речки нет!

— А правда, если речки нет, то форель ловить трудно, — согласился Володя. — Лучше сперва найти речку.

— Давайте спать, граждане форелисты, — предложил дядя Гога.

— Я не могу спать, если речки нет на карте! — завопил Тошка. — Значит, я открыл новую речку!

— Нам еще Колумба как раз не хватало. — Дядя Гога снова уткнулся в карту. — Хорошо, что ты открыл ее до того, как лег спать. Это опасно, когда снятся речки. Всяко случается с такими Колумбами.

— Один сезон с нами работал некий Колумбо — человек-гора. Сплошная халтура. — Володя даже сплюнул. — У него все гири оказались внутри пустыми. Просто был сильно жирный дядька, и все.

— При чем здесь человек-гора и его липовые гири?! Я открыл новую речку!

— Он так кричит, что можно подумать, будто им открыто по крайней мере второе Конго. — Дядя Гога сложил карту. — Нет здесь никаких речек!

Пришлось звать Агашу, ее мужа и Тумошу. Все они подтвердили: речка есть, а названия у нее нет.

— Когда я на Агаше женился, речки не было. Две дочери родились — тоже не было, — Агашин муж загнул два пальца. — Потом, когда третья родилась, очень сильно горы тряслись. Я за турами ходил, смотрю — речка течет. Так бывает в горах.

— Да, — согласился дядя Гога, — бывает. Завтра пойдем посмотрим. Это становится интересным… Но на всякий случай, господин Колумб, сбегал бы ты все же перед сном на двор, а?

Всю ночь Тошка пролежал с открытыми глазами и думал о своей речке, которой каких-нибудь семь лет назад не было на земном шаре. И вот она появилась, и он, Тошка, дает ей имя.

Наутро все отправились смотреть речку. Даже Агашин муж и Тумоша, сто раз ее уже видевшие.

Приближение такого количества людей встревожило знакомую Тошке змею. Она моментально покинула валун и скрылась в кустарнике.

Дядя Гога с любопытством оглядывал противоположный почти отвесный берег. Берег был похож на серый лист толстой бумаги, который сначала сложили гармошкой, а потом не очень старательно разгладили.

— Хм… — Дядя Гога почесал щеку. — Действительно, речка. Интересно…

Он поднялся выше по течению, перебрался на другой берег и принялся ощупывать склон, словно искал в нем потайную дверь.

— Так, так… — Было похоже, что дядя Гога наконец начал что-то понимать. — Картина ясная, — крикнул он. — При землетрясении резко сместились горные породы. А в этом районе активно развиты карстовые явления. И вот в результате катаклизма речка, жившая до поры до времени глубоко под землей, вырвалась на свет божий и течет себе вопреки данным топографической карты.

— А что это… ката… ката?.. — не понял Тошка.

Володя тоже не понял, что такое катаклизм, но вида, конечно, не подал.

— Это бурный переворот, катастрофа, — пояснил дядя Гога. — В данном случае — сильное землетрясение.

— Правильно, — согласился Агашин муж. — Земля сильно тряслась, мы думали — дом упадет. Хабаджа говорил: совсем давно, когда у него была еще черная борода, тоже так земля тряслась.

— Ну что ж. — Дядя Гога развел руками. — Факт есть факт — речка существует. Надо пока начерно обозначить ее на карте, а позже топографы сделают уже все как надо. — Он еще раз глянул на карту. — Длина речки небольшая. Километров, наверное, десять. А там она неизбежно должна влиться в правый приток Улыса.

— Выходит, Тошка все же Колумб, — заметил Володя. — И имеет право придумать название речке.

— Выходит, — согласился дядя Гога.

— Кло! — крикнул Тошка.

— Кло? — удивленно переспросил дядя Гога.

— Кло!

— А знаете, есть такая песенка про Кло. Одно время она мне очень нравилась, я ее все распевал. — Дядя Гога откашлялся:

— Угу, — сказал Тошка. — Знаем…

— А чего, хорошее название, — одобрил Володя. — Кло, Кло… Клокочет. Может, лучше — Клокотуха?

— Какая еще Клокотуха! Просто Кло!

— Можно и Кло.

— А на карте напишут это название? — поинтересовался Тошка.

— Почему же нет? — Дядя Гога поднял какой-то камень, долго рассматривал его. — Мы в своем отчете укажем такое название, если, конечно, Ираклий Самсонович, как начальник партии, не будет иметь возражений.

— Я очень его попрошу. Мне нужно, чтобы Кло…

Тошка с нетерпением ждал возвращения Ираклия Самсоновича и Хабаджи. Во-первых, его интересовала история с пещерой, полной золота, но саглое главное — он хотел поскорее утвердить название речки.

На Дуабабсту Ираклий Самсонович вернулся только на следующий день. Тошка заметил его еще издалека, когда тот только показался на тропинке, ведущей из леса. Хабаджа, против обыкновения, шел сзади. Старик был чем-то сильно расстроен. Невнятно пробурчав «Амшибзия!» — он, не снимая бурки, прошел в дом.

Ираклий Самсонович устало опустился на ступеньки крыльца. В ответ на вопросительные взгляды дяди Гоги и Володи высыпал на пол веранды горсть ярко-желтых блестящих кристаллов.

— Как я и думал, пирит, — улыбнувшись, сказал он. — Несколько пиритовых жил. В этих местах не может быть золота. Нет ни малейших признаков. Но чтобы не обижать Хабаджу, я пошел, конечно, посмотрел. Он страшно расстроился, когда узнал, что это не золото. И всю обратную дорогу молчал…

Ираклий Самсонович закурил. Медленно встал с крыльца, задумчиво потер пальцем переносицу.

— Хороший старик. Так было жаль смотреть на его расстроенное лицо… Другой ковырял бы втихомолку это «золото» или стерег бы пещеру, как Кощей Бессмертный. А он, гляди-ка, нам его решил отдать, чтобы мы дорогу к Улысу построили…