"Операция "Ривьера"" - читать интересную книгу автора (Барышев М.)

ГЛАВА 5 Мистер Брасс

— Позволю себе не согласиться с вами, мистер Брасс, — поигрывая изумрудным брелком, сказал Коншин. — Большевики могут заставить русского мужика снять иконы в горницах, могут отдать церкви под клубы, но веры им не истребить.

Мистер Брасс, как попросил себя называть собеседник, в упор глядел на Коншина выпуклыми немигающими глазами. Этот пристальный взгляд и выпяченная губа раздражали члена совета Торгпрома.

Кто такой мистер Брасс, Коншин толком не знал. По-русски он говорил отлично, без всякого акцента. По той почтительности, с какой Густав Нобель говорил об этом англичанине, можно было понять, что птица он важная И вдобавок весьма увертливая. Вместо того чтобы задать прямой вопрос и получить на него определенный ответ, собеседники вот уже битый час толковали о загадочной душе русского человека.

— Вера и иконы не имеют сейчас никакого значения, господин Коншин.

— Я имею в виду устойчивость мужицкой психологии… Продразверсткой Советская власть чувствительно побила мужика. Вовремя опомнилась и ввела, как вы знаете, свободную продажу хлеба, а затем и нэп. Это убедительно доказывает, что большевики не могут осилить мужицкую психологию и вынуждены отступать перед ней…

— Иллюзии, совершеннейшие иллюзии. Большевистская власть бьет не мужиков. Она бьет тех, кого в вашей деревне испокон веков называли мироедами. Бьет десятерых, а сотне дает землю. Вот в чем сила комиссарской политики. Представьте себе, во что может обойтись стойкость русского мужика, если у него начнут отбирать землю, которую он получил от комиссаров… Или вы полагаете, что землю надо оставить у мужиков?

— Нельзя так приземлённо рассуждать, мистер Брасс…

— Мужик будет мыслить приземленно, господин Коншин. Как только он разберется, зачем доблестное войско, скажем генерала Кутепова, пришло на русскую землю, его мысли сразу же приземлятся.

— А я верю, что в душе русского мужика не умерла былая вера в святую Русь. Диктатура комиссаров и чекистов заставила её притихнуть. Она затаилась в горницах с дедовскими образами, но, уверяю вас, продолжает рычать. Она исподволь подрубает все планы коммунистов. С деревней им не справиться. В русских мужиках так и остался подвижнический дух. Мужик не только о собственной землице заботился, он ещё всегда хотел душу спасти.

— Свою душу, господин Коншин, собственную, — усмехнулся мистер, и взгляд его немигающих глаз стал ещё жестче. — И спасать предпочитал не молитвами, а топором. Убегал к Стеньке Разину и Емельяну Пугачеву, а то просто сбивал в ближнем лесу ватагу. В монастыри за спасением он уходил много реже. Поступал, извините, по собственной же пословице: «Богу молись, а к берегу гребись»…

«Разговорчивый», — подумал Коншин, соображая, как перейти к тому делу, ради которого он приехал в дорогой номер фешенебельной гостиницы. Через час Коншину надо было непременно быть на бирже, где его маклеры, разнюхав курсы акций и последние новости, дожидались хозяйской команды.

— Нового монарха на русском престоле ваш богобоязненный мужик теперь не примет, — продолжал собеседник. — Русская эмиграция начинает утрачивать ощущение реальности, господин Коншин… Нет, в данном случае я не имею в виду организацию, которую вы представляете. У вас собрались трезво мыслящие люди. Но великий князь явно склонен к иллюзиям. Недавно мне довелось читать очередную пропагандистскую листовку. Какой-то умник решил наповал сразить мистическую душу русского мужика. Переставил в большевистской эмблеме «серп-молот» слова и предложил читать их наоборот. Вот, мол, как указывает тайное провидение! Что кончится, мол, «молот-серп» престолом. Для ярмарочного балагана в тамбовском захолустье такие упражнения, возможно, и подойдут, но для образованных людей Европы подобные экзерсисы не стоят ломаного гроша. Автор этой листовки носится с идеей напечатать несколько сот тысяч экземпляров и переправить их в Россию. Жаль, что на такое дело будут истрачены деньги… Нет, уважаемый господин Коншин, теперь нужно совершенно другое.

Представитель Торгпрома почувствовал, что разговор наконец приобретает нужное направление.

— Нужна обширная информация не столько военного, сколько экономического плана. Выкрасть мобилизационный документ из штаба или схему минных заграждений — это, несомненно, удачная операция. Но исчерпывающие данные о мощности, например, уральских месторождений платины, восстанавливаемых металлургических заводов, о стройках и запасах ресурсов и обо всём остальном принесут сейчас гораздо большую пользу.

«Вот, оказывается, куда мистер метит, — насторожился Коншин. — Такому палец дай, он тебе руку по локоть отхватит… А давать придется, никуда не денешься. Лучше уж англичанам кусок отдать, чем комиссары без остатка слопают…»

— Один из коммунистических идеологов сказал, что война — это продолжение политики иными средствами. К этому можно добавить, что политика, в свою очередь, — продолжение экономической борьбы иными средствами. Всё приходит на круги своя, господин Коншин. Мне кажется, что от недостатка информации экономического плана страдает и идеологическая сторона. Из ваших суждений я понял, что вы не очень четко представляете себе действительное положение дел в России и настроение русского крестьянства. Всё это не высосать из пальца, сидя на Плас Пале Бурбон.

— Уж не считаете ли вы, мистер Брасс, что члены совета Торгпрома должны самолично отправиться к большевикам за информацией? — раздраженно надувая щеки, спросил Коншин. Он чувствовал себя в положении школяра, которого отчитывает классный надзиратель.

— Не считаю. С теми мыслями, которые вы высказали мне насчет русской души, вам нельзя появляться в России. Вас сразу схватит деревенский милиционер или ретивый комсомолец. Нужно другое, господин Коншин. Прежде всего русским эмигрантам надо прекратить политические споры и объединиться. Мы понимаем, что договориться вашим соотечественникам друг с другом непросто, однако настоятельно рекомендуем это сделать. Можете передать господину Нобелю, что сотрудничество Торгпрома с кирилловцами встретило полное наше понимание.

Нужный вопрос ещё не был задан, а мистер Брасс как будто уже отвечал на него. Более того, Коншин сообразил, что Брасс вообще не желает слышать вопрос, который намерен задать ему представитель Торгпрома. Ведь услышать вопрос и ответить на него — значит протянуть ниточку, а англичанин не из тех простачков, чтобы кому-нибудь дать в руки ниточку. Ответить же, не услышав вопроса, — это значит ничем себя не связать. Умно, ничего не скажешь.

— За идеалы Европа давно уже перестала платить деньги, господин Коншин. Расчет должен идти за тонны, за вагоны, за кубические метры. Но и это не всё. Вы знаете, что цена определяется качеством товара?

— Безусловно, мистер Брасс.

— А также местом, где он находится… Если ваши энергичные и преданные люди проникнут в Россию, то ценность их информации существенно возрастет. Подумайте и над этим обстоятельством. Активно ищите людей, привлекайте их к своим заданиям. Здесь вам помогут.

— Кто, мистер Брасс?

— Какая вам разница, господин Коншин, кто конкретно будет помогать? Во всяком случае, помощники будут умнее, чем тот кирилловец с изобретенной листовкой насчет престола. Но ответственность за неудачи они брать на себя не будут.

— Это несколько необычный подход, — криво улыбнулся Коншин и вытер платком внезапно вспотевшую голову. — Боюсь, что Торгпрому будет трудно принять помощь на таких условиях.

— Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, — усмехнулся англичанин, вытащил портсигар и предложил собеседнику дорогую гаванскую сигару.

— Пока мы платим собственные деньги, мистер Брасс… Простите, я не курю. Мы создали специальный фонд из частных пожертвований.

— Частные пожертвования не бесконечны, господин Коншин. Кроме того, вам стоит задуматься, почему членам совета Торгпрома везет в делах. Благосклонное отношение к коммерческим операциям тоже не с неба падает.

Коншин понял, что хорохориться ни к чему. Он может сколько угодно надуваться, но всё будет так, как пожелает этот плотный англичанин, заботливо поправляющий на дорогих светлых брюках отглаженные складки.

— Понятно, мистер Брасс… Благодарю вас. К сожалению, я должен откланяться… Дела.

— О, пожалуйста… О делах забывать нельзя, — согласился собеседник. — Есть ещё одна небольшая просьба, господин Коншин. Организация, которую я представляю, хотела бы иметь копии тех писем, которые господа русские промышленники получают от доверенных служащих из России.

— Но это же частная переписка членов Торгпрома.

— Мне кажется, такое утверждение ошибочно. Эта переписка может принести пользу нашему общему делу. Уже одно это обстоятельство не позволяет считать её частной. Я понимаю, что получение сведений связано для господ промышленников с определенными расходами. Мы согласны возместить часть этих расходов… Скажем так — четвертую часть.

— Эти условия совершенно неприемлемы, мистер Брасс.

Может быть, Коншин ошибался в определении загадочной души русского мужика, но в определении размера процентов в возмещение понесенных расходов у него был большой практический опыт. За четверть стоимости такой товар он англичанам не отдаст.

— Хорошо, не будем горячиться. Конкретные размеры возмещения можно будет решить при более подробном обсуждении. Прошу вас передать Густаву Нобелю мою просьбу… О, простите, я совершенно забыл, что вас ждут дела…

— К сожалению, мистер Брасс… Разрешите откланяться.

— Надеюсь, что мы с вами ещё увидимся… Я рад, что наши точки зрения совпадают по всем основным вопросам.

…Когда через несколько часов англичанин выходил из отеля, скромно одетый человек вышел из-за угла ему навстречу.

Глаза мистера Брасса зорко окинули прохожего и не обнаружили ничего примечательного. Курносый нос, круглая физиономия, какие-то сонные, апатичные глаза.

«Так вот ты каков, Сидней Рейли», — равнодушно помаргивая, чтобы не выдать своего волнения, подумал чекист Кулагин, глядя вслед уезжавшему автомобилю.

По фотографии, которую показывали в Москве, хорошо запомнилось надменное, с оттопыренной нижней губой и темными глазами, лицо опаснейшего врага Советской власти, сотрудника Интеллидженс сервис.

Появление Рейли в Париже и встреча его с Коншиным ещё раз подтверждали, что эмигранты что-то затевают.

Коншин оказался в самом деле не прост. Войти в контакт с Торгпромом, как это предусматривалось планом операции, не удалось, хотя беглый петроградский банкир и согласился принять инженера Арбенова.

Встреча состоялась в конторе Коншина. Банкир выслушал инженера и внимательно ознакомился с коносаментами. Согласился, что документы подлинные, и пожелал Арбенову успеха в розыске груза.

— Меня увольте… Имею другие планы, — сухо сказал Коншин.

Планы у Коншина в самом деле были другие. На следующий день вещи Арбенова в номере гостиницы кто-то весьма тщательно проверил. А вечером, когда инженер возвращался с Больших бульваров после прогулки, неподалеку от гостиницы навстречу ему кинулись две тени.

Выручил навык работы в ОББ.[1] Один из нападавших удрал, второй со стоном свалился возле литой ограды, Арбенов ухватил его за воротник и повернул лицом к свету. Разглядел низкий лоб с косой темной челкой, крупную челюсть и мутные крохотные глаза. Поднял тонкий нож и закинул его за решетку.

Наскочили обыкновенные апаши, видимо нанятые Коншиным, чтобы завладеть коносаментами беглого русского инженера.

Визит к банкиру был ошибкой. Такой откровенной жадности и бесцеремонности он не ожидал от Коншина.

В гостиницу Арбенов не возвратился. До рассвета бродил по ночным кафе. Убедившись, что за ним нет хвоста, вызвал на встречу Крауминя и сказал, что с первым же поездом уезжает в Ниццу.

— Вы были правы, Густав Янович. Может быть, Нароков и есть самый верный путь.

Крауминь посоветовал сдать коносаменты на хранение в банковский сейф, а при себе иметь их копии.