"Любящие сестры" - читать интересную книгу автора (Гудж Элейн)

7

Лорел смотрела через щель между занавесом и стеной. С того места где она стояла в самом темном конце сцены, она хорошо видела весь зал. Все откидные сиденья были заняты, и зрители толпились сзади и у стен.

Она просматривала ряд за рядом, но ни Энни, ни тети Долли еще не было. Почему они так долго? Уже почти полседьмого, и половина пьесы уже прошла. Что могло случиться? Вчера в «Новостях» сообщили об ужасной аварии на Океанской магистрали, погибло шесть человек. А вдруг они сейчас лежат возле шоссе, истекая кровью, или…

Нет. Этого не может быть. И вообще об этом не надо думать. Иначе она сойдет с ума. Живот и без того бурлит, как стакан шипучки. Не дай Бог, вырвет.

– Четвертая группа, – зашептала мисс Родригес. – Китти, Лорел, Хесус, вы следующие. Скорее к выходу, я сейчас буду давать сигнал.

Лорел взглянула на взволнованную учительницу, которая собирала всех к выходу на сцену, и с удовольствием присоединилась к остальным, встав рядом с Хесусом. И сразу услышала противный звук, будто кто-то пукал. Этот дурак, засунув руку себе под мышку, работал локтем, словно насосом. Лорел захотелось треснуть его своим скипетром из папье-маше, но она не посмела. Вчера был конкурсный диктант. Хесус хотел выйти на первое место, но написал неправильно слово «конституция». Первое место присудили ей, и он пытался подставить ей ножку, когда она шла по проходу. А перед этим украл у нее деньги на молоко и угрожал побить, если она пожалуется.

Учительница строго посмотрела на них и погрозила Хесусу пальцем.

– Тише. Если мне понадобится шумовое оформление, я скажу.

Мисс Родригес со своим тучным телом, длинным лицом и большими нежными глазами, немного навыкате, похожа на пони. И такая же добрая. В свой первый школьный день Лорел была так напугана что ее вырвало в туалете. И мисс Родригес никого не впускала туда пока все не было убрано. Поэтому ребята не дразнили ее.

– Самое главное, каждый из вас должен помнить, – сказала мисс Родригес тихим доверительным голосом, – что ваши мамы и папы смотрят на вас и ждут, что вы выступите лучше всех. И я знаю, вы хотите, чтобы они гордились вами так же, как я.

Пока мисс Родригес говорила свою ободряющую речь, Лорел снова подошла к занавесу и взглянула в зал. Сплошное море лиц. В полумраке зала они казались пузырями, вскипающими на поверхности воды, одни лопались, другие возникали вновь. Она начала приглядываться, различая мам с малышами на коленях, отцов, не успевших сменить рабочей одежды, бабушек в черных платьях и платках. Но Энни среди них не было. Не было и ярко одетой тети Долли.

Тревога вспыхнула с новой силой, словно горячий пульсирующий поток затопил ее с ног до головы.

А вдруг что-нибудь и вправду случилось? Вдруг они ранены? А что если Вэл нашел Энни и… и… она не может убежать?

Она вспомнила про дядю Руди. Он всегда так смотрел на нее, будто хотел проглотить. Ей стало жутко. А вдруг дядя Руди тоже ищет ее?

Эта мысль была так страшна, что она начала дрожать всем телом, чувствуя в голове странную легкость и пустоту, будто это не голова, а привязанный за ниточку воздушный шарик.

– Моей мамы здесь нет, – раздался голос Хесуса, заставив Лорел обернуться. – Она дома.

– Может, она еще придет, – предположила мисс Родригес, затем зашептала погромче: – Лорел, что ты там делаешь? Встань на место.

Лорел отошла от занавеса. Глаза у нее были полны слез. Ее охватило отчаяние. Единственное, что удерживало ее от рыданий, – это боязнь насмешек.

– Не-а, она спит, – с нарочитой небрежностью ответил мальчишка. – И сказала, чтобы я не приставал к ней.

– Потому что она знает, ты ужасно липучий, – громко зашептала Рупа Бадриш и ткнула его костылем. У нее была роль крошки Тима, поэтому Лорел придумала для нее рваную блузку и штанишки по колено. Длинные черные кудри были спрятаны под вязаную шапочку.

– Замолчите немедленно, – приказала мисс Родригес, хлопнув в ладоши. – Педро, поправь корону, она сейчас упадет.

– Да-а, мисс Эр… А так он неклассно выглядит.

– Ты Дух Прошедшего Рождества, Педро. Причем тут «классно – неклассно»? Ты же не Элвис Пресли. К тому же корона – она.

Глядя под свернутый экран, который отделял ее группу от ярко освещенной сцены, Лорел видела Макалистера, который играл Скруджа.[8] Он прохаживался по сцене в ночной сорочке и полосатой шапочке, совсем как по школьному двору во время перемены, и декламировал свою роль с гнусавым бруклинским акцентом. Лорел не выдержала и захихикала.

Но тут же прикусила губу. Через минуту ей выходить на сцену самой.

Лорел изображала Дух Нового Рождества. Для этой роли она придумала красную накидку, такую длинную, что она волочилась по полу, и пластмассовую корону в виде венка из листьев падуба. Ей придется декламировать целых шестнадцать строк. Но если думать только о сестре и тете, как можно вспомнить все нужные слова?

А декорации – она столько над ними работала! Она придумала сделать дверной молоточек Скруджа из фольги. Дверь изображал большой кусок картона, который дал отец Марты Соседо, работающий на мебельном складе. Она покрасила его и приклеила ручку – голову льва с кольцом в пасти, чтобы было похоже на дверь. Для Рога Изобилия, который несет с собой Дух Нового Рождества, она сделала несколько яблок, апельсинов, виноградную гроздь и даже одну тыкву, побрызгала на них золотой краской и сложила в огромную стеклянную вазу для пунша, которую в школе ставили на День открытых дверей. А сколько сил ушло на костюмы! Высокую черную шляпу для Скруджа она позаимствовала у мистера Грубермана. Платье для Красавицы сделала из старой комбинации с кружевами, которую Хава помогла ей покрасить в розовый цвет.

Сначала, когда мисс Родригес назначила ее делать декорации, Лорел очень растерялась. Но учительница, которой нравились картинки, выполненные Лорел на уроках рисования, уверила ее, что все получится прекрасно. Теперь Лорел знала, что мисс Родригес была права. Она очень волновалась, думая о том, как обрадуется Энни, когда придет на праздник и увидит, какую огромную работу сделала ее маленькая сестричка.

И вот Энни не пришла.

Теперь только бы не забыть самое важное, иначе… Что-то случилось, разве можно в этом сомневаться? В животе все заледенело, как бывает, если слишком быстро съешь мороженое.

– Кого это ты все высматриваешь, Дыня, – прошептал ей в ухо насмешливый голос. Опять этот Хесус! С первого дня в школе он стал звать ее этим прозвищем. – Думаешь, сам президент приедет смотреть на тебя?

– Н-нет, – запинаясь ответила Лорел, чувствуя, что краснеет. Она ненавидела этого мальчишку. И что он все время пристает?

– Твоя мать тоже не пришла, да? – тоном заговорщика зашептал он, придвинувшись к самому ее уху.

От него исходил кисловатый запах, будто он давно не мылся в ванне. Но она впервые за все время их знакомства подумала, что он не такой уж противный.

– Моя мама умерла, – сказала Лорел и сама испугалась невероятной правды этих слов.

– Ага, моя тоже. Она все время это говорит, чтобы мы с братом не мешали ей спать. Она всегда очень усталая.

– Почему?

– Работает. Днем делает пиццу у Села, а по вечерам убирается в Санни-вью, знаешь, на Кони-Айленд-авеню, там старики сидят, как мумии. Это все потому, что мой отец – сукин сын.

– Почему?

Черные глаза мальчика наполнились презрением.

– Когда у человека нет матери или отца, он не бывает такой тупой, как ты, Дыня.

Лорел смутилась и взглянула на него с неприязнью. С чего она взяла, что он не такой противный?

– Ну и иди отсюда! – ответила она.

Тот пожал плечами и засунул кулаки в карманы.

– Вот и она ему то же самое говорила. А он взял да ушел. И больше уже не вернулся.

Он уставился глазами в пол, так что подбородок уперся в грудь, а густой черный чуб, который он зачесывал назад, поднялся надо лбом веером.

Лорел напряженно смотрела на него. И внезапно поняла, что он не насмехается. Все, что он говорил раньше, и все его грубости – это просто так. А теперь он говорит по-настоящему.

Она тронула его за руку:

– Эй, ты что?

Он вздрогнул, словно ужаленный, и поднял голову. На лбу блестели капли пота, на каждой щеке вспыхнуло по красному пятну, будто у клоуна, черные глаза горели огнем.

– А я рад, что он свалил, – зашептал мальчик. – Я этого сукина сына ненавижу!

Лорел подумала о своем отце. Однажды, еще в детском саду, она сделала ему подарок на Валентинов день – коробочку для сигар, которую вырезала из плотной бумаги, покрыв сверху слоем сухих макарон и золотой краской. Она просидела над подарком целый день, приклеивая и раскрашивая, радуясь, что так красиво получается. Вэлу понравится подарок, и он полюбит ее тоже, думала она.

Вэл действительно казался очень довольным, когда получил подарок. Он поцеловал ее и сказал, что очень ее любит.

А потом, через некоторое время, она нашла свою коробочку у него в чулане, раздавленную другими коробками. Она вынула ее оттуда и выбросила в мусорный бак. Боль была так сильна, что она не могла даже плакать. Она не сказала Вэлу ни слова, и он тоже никогда не говорил об этом.

Да, Хесуса можно понять. Только не надо ему этого говорить, а то он застесняется. Она слегка толкнула его в бок:

– И правильно! Топиться, что ли, из-за него теперь?

– Черта ему лысого! – Он заухмылялся.

– Тс, – нахмурилась мисс Родригес, приложив к губам палец.

На сцене Дики Дамбровский бубнил монотонным голосом:

– И голос у дверей молил: впусти меня скорей… Мисс Родригес легонько подтолкнула Лорел:

– Иди!

Лорел показалось, что лицо у нее сжалось, как резиновое, глаза еле удерживали слезы. Она боялась, что заплачет. Как раз, когда все будут смотреть на нее! Господи!

– Всю ночь метель под дверью выла, сугробы навалила, – продолжал Дики Домбровский воющим голосом.

– …и себе в штаны тоже, – пробормотал ей в спину Хесус, и она, сама того не желая, хихикнула. И слезы сразу отпустили.

Выйдя на сцену, Лорел забыла все свои горести.


Голос Руди скрежетал снизу. С того места, где она притаилась, – между стеной и письменным столом Долли в кабинете наверху – Энни не могла разобрать слов, только раскат его монотонного голоса, будто работала хорошо отлаженная машина. Каждое мгновение она ожидала, что раздастся скрип ступеней и тогда, даже если она забьется под стол, он все равно ее обнаружит. И потом приведет Вэла, а Вэл увезет Лорел с собой.

Ей вспомнилось «Сердце-предатель» Эдгара По. Учительница английского языка миссис Померантц поставила эту пластинку на уроке, и все слушали глубокий голос британского чтеца. Через открытое окно пахло влажной после дождя, недавно скошенной травой, блестевшей на солнце множеством капель, и в тишине класса гулко отдавалось хихиканье Сюзи Белл в особо страшных местах.

И теперь, за три тысячи миль от Бель Эр, скорчившись в неудобной позе у стены с поднятыми к лицу коленями, Энни чувствовала себя как тот герой из рассказа По, который слушал биение собственного сердца. Ее сердце тоже билось так громко, что содрогались доски пола под ногами и вибрировал стол. И, наверное, Руди тоже мог услышать его.

Но, может быть, он не догадается подняться сюда. Как же ей повезло, что она оказалась наверху, когда он появился! Она уже спускалась, когда раздался звон колокольчика и вслед за тем знакомый скрежещущий голос!

– Привет, Долли! – И затем смешок. – Принимай сюрприз! Я так рад видеть тебя, ты просто не поверишь! Да ты все цветешь, как я погляжу, по-настоящему цветешь! Ну как, удивил я тебя сегодня, а?

Энни метнулась обратно наверх и съежилась за большим столом Долли.

Сколько времени она сидит здесь? Ей казалось, что прошли долгие часы, хотя на самом деле не более 15 минут. Ужасно хотелось в туалет, но она не смела и шевельнуться. Господи, о чем они с Долли так долго говорят? Знает ли Руди что-нибудь? И где Вэл?

Руди казался ей страшнее Вэла. Потому что он гораздо умнее. Вэл всегда слушает его и делает, как он скажет. Когда Муся стала очень сильно пить, Руди уговорил Вэла увезти ее в Брэрвуд, чтобы оформить все юридические бумаги. Она отсутствовала три месяца, а когда вернулась, выглядела, как зомби. Часами сидела на одном месте, уставив неподвижный взгляд в пространство. А через полгода Энни нашла ее на полу в ванной, холодную как лед бездыханную, и пустой пузырек валялся в раковине. Ее похоронили через два дня.

А теперь Руди охотится за Лорел. Он давно высматривает ее своими отвратительными глазками. Никогда ничего не говорит, не играет с ней, только смотрит не отрываясь. Будто толстый карп, подстерегающий мелкую рыбешку.

Руди гораздо труднее обмануть, чем Вэла. Сможет ли Долли убедить его? Как жаль, что Глория уже ушла. Она могла бы посторожить Энни и держать в курсе всего, что происходит.

И вдруг новая мысль обожгла ее огнем. А что, если Долли не смогла солгать и сейчас рассказывает ему обо всем? Она казалась такой доброй и хорошей. Но ведь Муся предупреждала, что ей нельзя верить.

Энни начала дрожать. Зубы стучали, словно на морозе. В то же время ее бросило в жар, и пот лил с нее ручьями, сбегая по лбу и застилая глаза, соленый, едкий. Рубашка прилипла к лопаткам, белье тоже намокло, словно она оделась, не вытеревшись после бани.

Вот сейчас, еще мгновение… можно не сомневаться… заскрипят ступени под тяжелыми шагами, и толстая самодовольная рожа с лысеющими черными волосенками начнет восходить над площадкой.

Он будет заставлять ее сказать, где Лорел, но она ни за что не скажет. Даже если он пригрозит тюрьмой. Потому что он скажет Вэлу, а Вэл сразу заберет ее.

«Господи, молю Тебя, не теперь… а потом, когда Лорел сможет постоять за себя».

Она успела полюбить магазин «От Жирода». Хотя сначала и не думала об этом. И Лорел в конце концов привыкла к своей школе. Всю последнюю неделю только и говорит, что о представлении к Рождеству.

Господи, представление! Если они с Долли не выедут сию минуту, они опоздают. Или вообще не успеют. Да, вот будет сюрприз для Руди, если она сейчас спустится вниз и напомнит Долли об этом!

Но что подумает бедняжка Лорел! Она будет так разочарована. И, может, даже переволнуется до смерти.

«Если бы можно было дать ей знать, что со мной ничего не случилось!»

Ривка! Можно как-нибудь позвонить Ривке и попросить ее послать кого-нибудь в школу, сообщить Лорел, что Энни немного опоздает. Конечно, неудобно просить, но Ривка такая добрая. Притом сейчас очень экстренный случай. Даже раздумывать нечего!

Но ведь сегодня пятница, вечер накануне Субботы! Ривке запрещено даже зажигать свет. В Субботу она никогда никуда не ходит, только в синагогу. Энни не сможет даже дозвониться ей. С закатом солнца Ривка отключает телефон.

Перед прошлой Субботой они с Лорел сидели в это время за столом вместе с семьей Груберманов. Ривка зажгла две свечи в старинных серебряных подсвечниках и, закрыв лицо ладонями, стала читать на идише молитву. Хотя Энни не понимала ни слова, она чувствовала что это святые, древние, очищающие слова, словно всесмывающий поток, который течет уже многие века и будет течь еще столько же.

Энни закрыла глаза, стараясь снова попасть в то умиротворенное состояние, которое навеяла на нее тогда молитва. Она вспомнила свои руки, сложенные на белоснежной скатерти, лица детей вокруг стола, блестящие при свете свечей, будто начищенные ложки, их шевелящиеся в молитве губы.

Энни молилась. Испуганная насмерть, она радовалась, что никто не видит ее сейчас, замершую, словно мышь в щели. Впрочем, чувство страха стало для нее привычным. Интересно, догадывается ли об этом Лорел? Как она сможет верить своей старшей сестре, если узнает, что иногда Энни просыпается по ночам и без всякой причины, в поту и в ознобе, с сильно бьющимся сердцем боится неизвестно чего?

Внезапно она заметила, что голос Руди больше не скрежещет. Вместо него зазвучал голос Долли, тихий и ласковый, словно ветер с туманных гор, словно отдаленная музыка. В этот момент он был совсем как молитва Ривки при свечах – такой же успокаивающий. Желудок сразу перестал ныть.

Она медленно встала на ноги, чувствуя, как затекли все мышцы, пробывшие так долго в напряженной неподвижности, сначала слегка покалывая в онемении, затем начали болеть. Все еще дрожа, она потянулась к телефону на столе и на цыпочках понесла его в туалет, как всегда делала Долли, если звонил из Парижа Анри, чтобы никто не слышал ни одного слова.

Энни вспомнила еще одного человека. Конечно, она ему еще ни разу не звонила… и едва знала этого человека. Но ей казалось, что ему можно смело звонить.

Она вспомнила дружескую улыбку Джо Догерти, когда он вошел вчера в магазин и сказал: «Привет!» Объяснил, что собрался в центр, где у него встреча с поставщиками, и заодно забежал к Долли. Но весь вид его говорил о том, что он никуда не торопится. Энни немного напряглась, опасаясь, что он начнет говорить Долли об испорченных конфетах, но он, казалось, забыл об этом. А потом он пригласил ее в кафе, видимо, просто из вежливости. Кто знает! Но после того, как в маленьком кафе за углом они заказали себе по коктейлю с бутербродами и более часа болтали и смеялись, она начала верить, что и у нее появился настоящий друг.

Но разве можно быть уверенной, что он захочет ей помогать в таком деле? Она вспомнила, как он наорал на нее в их первую встречу. А вдруг он будет недоволен, что она пристает с просьбами как раз тогда, когда в ресторане наплыв посетителей? Да и с какой стати ему бегать по ее поручениям! Он ей ничего не должен. Но все же…

Она нашла в телефонном справочнике Долли номер ресторана и побыстрее набрала его, боясь передумать.

На проводе раздались долгие гудки – один, другой. Может, никого уже нет?

– Ресторан «Домик Джо», – послышался наконец запыхавшийся женский голос на фоне гула других голосов и звяканья стекла.

Стараясь говорить спокойным официальным тоном, Энни спросила:

– Будьте любезны Джо Догерти. Он на месте?

– Минуточку.

Прошла действительно целая минута, показавшаяся ей часом. Ее сердце, почти было успокоившееся, вновь принялось отчаянно биться.

Затем раздался голос Джо, прерывающийся тяжелым дыханием, словно он пронесся по нескольким лестницам. Скорее всего, это так и было.

– Алло, Джо слушает.

Нет голос не был раздраженным, просто напористым.

– Это Энни. Энни Кобб, – заговорила она. – Джо… Я понимаю, моя просьба может показаться странной… но мне очень нужна твоя помощь.

Глубоко вздохнув, она рассказала ему о своем побеге из дома, чтобы он понял, почему она в таком отчаянии. Необходимость раскрыться перед ним, доверить тайну своей жизни привела ее в состояние, похожее на опьянение, – пол закачался под ногами. Но, в конце концов, разве ей остался выбор?

Последовало долгое молчание, Энни испугалась. Он хочет отказаться, он сейчас очень занят. Или еще хуже – посоветует во всем признаться, объяснить, и Руди якобы все поймет. О Господи, сказал бы хоть что-нибудь! Почему он молчит?

Трубка выскользнула из вспотевших пальцев. На нее со всех сторон навалилась черная пустота, почти поглотив ее.

Наконец Джо отчетливо заговорил:

– Тебе повезло. Сегодня весь мой штат в сборе, и мы почти все уже приготовили. Поэтому через полчаса я буду в школе у твоей сестренки. Если, конечно, не попаду в пробку на дороге. Привезу ее домой, и мы будем вместе ждать тебя.

Она объяснила, куда ехать.

Повесив трубку, Энни вдруг расплакалась, уткнувшись лицом в свитер, чтобы никто не услышал ни звука. Конечно, опасность не миновала, но мысль о том, что там будет Джо и что он готов помочь, вселяла надежду.


Лорел кланялась вместе со всеми, стараясь, чтобы ее длинные волосы заслоняли лицо. Тогда, может быть, никто не увидит, что она плачет.

Все артисты выступали ужасно, но хлопали им долго и дружно. Казалось, никто не заметил, что Хесус позабыл все свои слова. Что Мэри Дрискол уронила рождественского гуся из папье-маше со сцены кому-то на колени в первом ряду. Все мамы, папы, бабушки были в восторге.

Низко опустив голову, Лорел не видела никого в зале от застилающих глаза слез, но ей и не на кого было смотреть.

Хесус, не дожидаясь конца аплодисментов, с самым наплевательским видом спрыгнул со сцены. У него тоже было прескверное настроение. Но такой тертый калач, как он, скорее расхохочется всем в лицо, чем станет плакать. Лорел хотелось пойти вслед за ним и сказать, что она все понимает… но ему, наверно, вообще нет до нее дела.

Тем временем все родители достали фотоаппараты и стали делать снимки. Вспышки слепили глаза.

Лорел понуро спустилась по ступенькам в зал. Другие ребята тоже устремились вниз – к своим семьям. Отовсюду слышались вскрики и поздравления. Но ни один человек не пробирался сквозь толпу, чтобы обнять ее или сфотографировать. Она увидела родителей Мэри, таких же толстых, коротконогих и темнокожих, как дочка. Они налетели на свое чадо и так крепко обнимали, что, казалось, глаза у Мэри вот-вот выскочат из орбит.

Лорел вытерла мокрые щеки и потекший нос широким рукавом своего праздничного костюма и вышла в коридор, надеясь добраться до туалета, прежде чем кто-то заметит, какой у нее несчастный вид. Внезапно большая рука легла ей на плечо.

Лорел обернулась. Перед ней стоял высокий-превысокий мужчина в вылинявших джинсах и голубой футболке, которую, видимо, столько раз стирали, что она стала почти белой. Он был в очках, как директор мистер Мосс – плоская черпая оправа с толстыми стеклами съезжала с его носа. Только мистер Мосс старый и сердитый. А этот совсем молодой. И даже через такие толстые очки видно, что глаза у него добрые и улыбаются.

– Лорел? – спросил он.

Она смутилась и кивнула. Откуда он знает ее? Может, это учитель. А может и нет. Даже совсем маленькие детишки знают, что с чужими разговаривать нельзя.

Она отступила назад. Он не удерживал, а продолжал улыбаться.

– Меня зовут Джо. Твоя сестра велела мне отыскать на сцене самую красивую девочку. «Это и будет Лорел», – сказала она.

Все он врет! Она выглядела ужасно, она это знает! Но все-таки он хороший. Он, наверно, сказал это, чтобы утешить ее. Он же видит, что она плачет. Она шумно всхлипнула.

– На, – сказал он и подал аккуратно сложенный носовой платок из заднего кармана.

– Спасибо, – ответила она, вытирая нос и глаза.

– Ну и порядок. Теперь давай подумаем, где нам сесть и подождать Энни с тетей Долли. Энни прислала меня сказать, что у них все хорошо, но она сама объяснит тебе, почему не смогла прийти на праздник.

Нет, этот человек совсем не казался ей чужим. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, какой он хороший.

И вдруг она вспомнила: Джо! Который подарил омара! Конечно, это он. Очки, волнистые темно-русые волосы, которые он то и дело с серьезным видом прочесывал растопыренной пятерней. Именно такой, как описывала Энни.

Ей показалось, что вокруг стало теплее. И может от этого на нее вдруг навалилась тяжелая усталость.

– С Энни, значит, ничего не случилось? – переспросила она. – И с тетей Долли тоже? – И с трудом подавила зевоту.

– В общем, ничего. Они просто… Да она сама расскажет. Одним словом, беспокоиться не о чем. Не успеешь оглянуться, как Энни уже будет дома. Поэтому нам лучше тоже поехать домой и подождать ее там. Как ты думаешь?

– Да, так лучше, – согласилась Лорел и зевнула. – Вы тогда увидите, какая у нас елка. Это та которую вы подарили.

– Я? Когда это?

– То есть вы подарили омара а Энни сменила его на елку.

Какое-то мгновение Джо недоуменно смотрел на нее, затем расхохотался.

– Ну и дела! Ох и хитроумная у тебя сестрица! – Он присел на корточки так, чтобы она могла заглянуть в его глаза, и положил руки ей на плечи. – Она рассказала мне… что вы сбежали из» дома и приехали сюда. По-моему, вы ужасно отчаянные девчонки!

Лорел снова вздрогнула. Он знает? Энни сказала ему! Но ведь она хотела никому не говорить, кроме тети Долли.

– Вы никому не скажете? – прошептала она. Джо все так же серьезно и твердо смотрел на нее, как бывало мисс Родригес, когда стоя перед классом, читала с ними Символ Веры.

– Нет, – ответил он. – Я никому не скажу. И она поверила.

Повернувшись на каблуках, он поднялся и стал еще выше, чем был. Лорел смотрела на него снизу с уважением. Он подал ей руку, и она не колеблясь приняла ее. Большая, теплая и сухая ладонь укутала ее маленькую ладошку со всех сторон, дав ощущение защиты.

Ей вспомнился Рождественский Санта-Клаус, толстый эльф в красном полушубке и с пушистой белой бородой. Она думала, что он действительно есть на свете. Но теперь ей показалось, что он выглядит совсем не так, как его рисуют. Он вовсе не старый, не коротышка и без бороды. Он, наверно, высокий и молодой, ненамного старше Энни. И носит вылинявшие джинсы и голубую футболку, застиранную чуть не добела. И еще у него большие, съезжающие на кончик носа очки. И глаза, в уголках которых появляются складочки, когда он улыбается.


Провожая глазами уходящего Руди, Долли спрашивала себя: «Интересно, поверил ли он?»

Чувствуя легкое головокружение, она оперлась рукой о прилавок одновременно с облегчением и с тревогой. Не переиграла ли она? Была ли убедительна? А после того, как сказала, что не имеет ни малейшего представления, куда делись племянницы, может быть, надо было сделать предположения о том, где они, порассуждать об этом побольше? А вдруг ее чрезмерная приветливость насторожила его? Бог знает… Руди был ей всегда неприятен, и в прежние времена она не очень-то старалась скрыть это.

Они познакомились на большом пикнике в Беверли-Хиллз, куда ее пригласил Вэл. Когда Вэл представил ей уродливого, напоминающего выкорчеванный пень гнома как своего брата, она была уверена, что это шутка. Найти хоть какое-то сходство между этими двумя было практически невозможно. Потом Руди застал ее в беседке, куда она скрылась, чтобы прийти в себя от множества кавалеров. Он был изрядно пьян, и в поросячьих глазках ясно проглядывало желание.

– Ты зря теряешь время с Вэлом, – сказал он тогда. – Он любит совсем не тебя.

Краска бросилась ей в лицо, и, не успев подумать, она воскликнула:

– А кого?

Он ухмыльнулся и выплеснул в траву остатки виски из своего стакана.

– Самого себя. Исключительно. И можешь мне поверить, такого соперника тебе нипочем не обскакать.

И теперь, стоя у себя в магазине, обхватив руками дрожащие плечи, она думала: «Он грубый, по умен. Не потому ли Вэл прислал его сюда?»

Вэл говорил ей, что Руди адвокат высшего класса и поистине мастер вести перекрестный допрос на суде, заставляя свидетелей путаться и соглашаться с тем, что они хотели отрицать.

А вдруг у нее тоже проскользнуло неосторожное слово? Или он заметил брошенный на лестницу взгляд, откуда она с ужасом ожидала появления Энни?

«Нет, я была на высоте. Я ведь актриса, разве нет?» Даже неудавшаяся второстепенная актриса вроде нее способна сыграть такую простую вещь, как полное неведение того, куда могли скрыться две девчонки, которых она не видела много лет.

Однако последние слова Руди перед уходом назойливо бились в ее голове, как муха о стекло: «Ты сообщишь мне, когда что-нибудь узнаешь?»

Она ответила: «Да, конечно, можешь не сомневаться».

И только поднимаясь по лестнице к Энни, вдруг сообразила, что он не сказал «если узнаешь». Он сказал «когда».

Не имеет значения? А вдруг имеет?

Как бы там ни было, в тот день, когда коротконогий пройдоха Руди и его зацикленный на самом себе, братец что-нибудь пронюхают, начнется жестокая игра.