"Месть королевы" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

ГАВЕСТОН

1. ЛЮБИМЫЙ ПЕРРО

Старый король умирал. Здесь, в деревушке Бург-он-Сэндс, откуда открывался вид на Солвей Фирт и на земли, которые он собирался завоевать, подходила к концу его долгая жизнь, полная деяний и свершений. Он вырвал свою страну из пучины несчастий, куда та погрузилась во времена гибельного правления его демонического деда, а после – немощного отца, и вернул Англии былую гордость. Его предки, и главный среди них великий Вильгельм Завоеватель, могли бы гордиться им.

Но Бог посчитал нужным забрать его к себе, прежде чем он закончил свое дело. Да, он сделал много, но недостаточно. Ему было предопределено сделать многое и стать легендой в потомках. Враги трепетали перед ним, и, когда бы король Эдуард ни бросался в бой, над ним сиял ореол победителя.

– Когда я умру, – сказал он, обращаясь к сыну, – пускай мои останки положат на походный плащ и пронесут перед войском. Чтобы противник знал: дух короля остается с его солдатами, на поле битвы.

Молодой Эдуард, которому исполнилось двадцать три года, не обратил особого внимания на слова умирающего отца. Мысли его были заняты другим.

«Перро! – беззвучно восклицал он. – Мой дорогой, мой самый любимый, несравненный Перро! Как только старик отойдет в мир иной, моим первым королевским указом будет указ о твоем возвращении».

Принц едва различал бормотание отца, в котором тот высказывал желание, чтобы его сердце отправили в Святую Землю с сотней тех рыцарей, кого посылают туда на годичную службу; принц же думал о том, когда он сможет отправить гонца к своему другу. Ведь Перро ждет его с таким нетерпением.

Уже давно врачи полагали, что король Эдуард I вот-вот умрет. Он прожил очень долго – целых шестьдесят восемь лет, но, поскольку так мало был похож на прочих людей, многие подданные считали его бессмертным. Он и сам порою считал себя таковым… до этой, до последней минуты.

В старом короле было и в самом деле нечто сверхъестественное. Он всегда знал, например, о чем думают те, кто находится возле него. Даже сейчас, на смертном одре, когда нужно думать лишь о том, как предстанет он пред очи Всевышнего, старик бросил вдруг острый взгляд на сына и произнес:

– Не смей призывать ко двору Пирса Гавестона без согласия людей.

Ну не чудеса ли! Как будто он точно знал, что этот высокий красивый юноша возле его постели, так похожий на него, каким он был в молодые годы – но, увы, только внешностью, – думает сейчас не о своем умирающем отце, но о любимом дружке Пирсе Гавестоне, о своем Перро!

– Хорошо, отец, – кротко проговорил принц, не видя никакого смысла спорить сейчас о том, что уже твердо решено и явится самым первым его волеизъявлением после восшествия на престол. Ведь старик все равно не сможет ничему воспрепятствовать, поскольку будет мертв.

Стоя здесь, у смертного ложа отца, он знал, что тот с отчаянием и безнадежностью думает сейчас о нем и о судьбе страны, но ничего не мог с собой поделать – его собственные мысли были только об одном: скоро, скоро уже мой дорогой Перро вернется ко мне!..

Конец был близок. Старый король лежал неподвижно, шевелились лишь губы, шепчущие о безграничной вере в Бога. Вскоре король умер.

И вот уже все окружающие взирали на молодого властелина с тем опасливым почтением, с каким вообще относились к королевской власти. Он был сыном своего отца, и, значит, они обязаны засвидетельствовать ему свою преданность.

Великое событие свершилось. Началось царствование нового короля. Его, Эдуарда II, царствование.

– Милорд, – прозвучало почтительно, и придворные преклонили пред ним колени.

Они целовали ему руку, эти грозные бароны, которые не раз проявляли упрямый нрав в прошлом. Он должен быть с ними начеку, не сразу показывать, какие перемены их ждут. Прежде всего надо покончить с этой навязчивой идеей насчет Шотландии. О, как ему ненавистны эти холодные северные места! Он истосковался по Виндзору, Вестминстеру, он хочет туда, на юг страны! Да, он уже решил, что оставит здесь армию, а сам вернется в Лондон. Но сделать это нужно с осторожностью. Он прекрасно понимает, что не следует лезть на рожон. Линкольн, Уорвик и его дядя Ланкастер… все они слишком высокого о себе мнения, считают Эдуарда юнцом и, несомненно, захотят руководить его поступками. Он должен позволить им думать, что так оно и есть, что они добились своего… До поры до времени.

Зато Уолтер Рейнолдс не такой, как они. Он был и остается его подлинным другом с того самого времени, как Эдуард начал жить собственным домом и умом. Именно тогда его полюбил Перро, а Рейнолдс зачастую принимал участие в их забавах и сам придумывал такое, что вызывало одобрение и восхищение друзей. Рейнолдс втайне посмеивался над старым королем, особенно над застарелыми традициями, которых тот так рьяно придерживался. Им троим доставляло огромное удовольствие перемывать всем косточки, и когда принц Эдуард выражал удивление, почему отец в свое время приблизил к себе Рейнолдса, тот лукаво объяснял своим дружкам, что и у самых благочестивых, почтенных и праведных людей бывает потребность в таких персонах, которые могут помочь им сохранить в целости и сохранности эти их качества в глазах других; умеют видеть и молчать, слышать и держать язык за зубами. Речь Рейнолдса была всегда полна намеков и полунамеков, отчего делалась еще интересней. Перро бывал в восторге от этих речей.

Но забавней всего то, что произносил все эти слова не кто иной, как священник. Ибо Рейнолдс был служителем веры. Он страшно любил театральные представления, знал, где отыскать лучших музыкантов, ему нравилось гримироваться, примерять разнообразную одежду и самому выступать в роли актера. Они славно проводили время, и, когда король упрекал сына в расточительстве и даже урезал денежное содержание, именно Уолтер Рейнолдс пришел на помощь – снабдил принца кое-какими вещами, а именно: целым набором литавр и тюками материи для театральных костюмов.

Да, Рейнолдс был истинным другом. Они вместе скорбили, когда Перро был удален от королевского двора. Именно Уолтер утешал Эдуарда, говоря, что, судя по всему, это ненадолго; при этом говоривший подмигивал, и кивал, и вышагивал так, словно следовал за похоронной процессией.

Уолтера можно было назвать вульгарным, даже пошлым. Но молодой Эдуард любил простых и вульгарных людей. Его сестры и родители никогда не понимали, отчего он предпочитает якшаться со слугами, а не со знатью. Хотя бывали исключения. И первый из них – Перро, человек вполне светский. Никто не умел танцевать так изящно, как он. Никто так не любил дорогие наряды и не выглядел в них так красиво. Однако он не был королевской крови, а всего-навсего сыном гасконского рыцаря, которого приветил в свое время король за какие-то услуги…

– Уолтер, – сказал молодой король, когда тот предстал перед ним, – подходит время действовать.

– Каковы ваши пожелания, милорд? – ответил Уолтер, улыбаясь, как всегда, таинственно и лукаво.

– Они все думают остаться здесь, где тело моего отца, еще надолго.

– Верно, милорд. И вам вроде бы следует быть тут, с вашей армией. Что печалит вас, не так ли?

– Я-то не задержусь. Покажу, что собираюсь выполнить волю отца, а потом…

Уолтер с пониманием молчал.

– А потом, – продолжал Эдуард, – как можно скорей вернусь в Вестминстер.

– Что вы хотите сказать, мой король? А войско? Останется здесь?

– Да. Этого, я думаю, вполне достаточно… Отец одержал в последнее время несколько побед, а чего добился? По-прежнему мы стоим лицом к лицу с шотландцами, как и год назад. Война безнадежна, Уолтер, и с меня хватит.

– Конечно, милорд, но ваш дядя Ланкастер…

– Он глупец! Вскоре я докажу ему это… Но я посылал за тобой, Уолтер, не для этих разговоров. Полагаю, ты знаешь почему.

Тот кивнул с улыбкой.

– Думаю, мне нужно, как можно быстрее отправиться в путь с посланием. Во Францию. Я угадал?

– Именно так. Передай моему любезному Гавестону, что он должен вернуться ко мне. Скажи, это приказ короля. Немедленно. Без отсрочки.

– Хорошо, милорд. Я скажу ему. Ручаюсь, он лишь ждет вашего сигнала. Считает минуты, когда сможет преклонить колени перед королем. Верьте моему слову.

– Король тоже не дождется мига, когда сумеет прикоснуться к его милому лицу! И телу…

– Я передам ему ваши слова, милорд. С той же интонацией, с какой вы произнесли их. А теперь, с вашего благословения, вперед, к Перро Гавестону! Ура!..

Как хорошо скакать на коне к югу. Что же, он выполнил свой долг. Отдал приказ армии – его армии, подумал он с самодовольной улыбкой, – отправиться к Фолкирку и Гамноку, хотя это было, наверное, не совсем то, чего бы хотел отец. И он продолжает руководить ею отсюда, из тыла, что гораздо безопасней и разумней и больше подходит человеку, который вообще считает пребывание на войне делом странным и бессмысленным. К тому же он получил заверения и клятвы в вассальной верности от одного-двух шотландских лордов и только после этого посчитал возможным и достаточно безопасным удалиться из Шотландии, оставив там значительные гарнизоны, и направиться в Лондон.

Именно в Лондоне будет захоронено тело отца, а затем последует его собственная коронация, а там и женитьба… да, женитьба, ничего не поделаешь. Он уже довольно давно помолвлен с дочерью французского короля Изабеллой, которая считается чуть ли не самой красивой принцессой во всей Европе.

– Покажи мне хотя бы одну некрасивую принцессу, – говаривал Перро. – И разве не удивительно, что красота их растет вместе со славой и богатством родителей?

– Из чего следует, что Изабелла очень богата, – отвечал Эдуард, – потому что сведения о ее красоте поступают со всех уголков континента.

Перро только пожимал плечами, каковой жест получался у него во много раз грациозней, чем у всех остальных мужчин на свете.

– Она отнимет тебя у меня, – говорил он тихо и печально.

– Никогда! – горячо возразал Эдуард. – Никто на земле не сможет добиться этого!

Перро делал вид, что сомневается в сказанном, но на самом деле верил. Он знал… оба они знали: их привязанность друг к другу так велика, что никто не в силах отнять ее у них. Соперников быть не может…

Эдуард не сумел сдержать нежной улыбки, думая сейчас о Перро. Его двоюродный брат Томас, граф Ланкастерский, скакавший на коне рядом с ним, пробормотал, что надеется, шотландцы не окажутся вероломными и не нарушат данного слова.

– Ох, эти шотландцы, – проговорил Эдуард, зевая, – утомительный народ. Ты пробовал когда-нибудь их овсяную кашу, Том?

Спутник ответил, что приходилось, но он ненавидит ее.

– Ты прав, – сказал король. – Согласен с тобой. Так возблагодарим Бога, что мы оставили за нашими спинами эту негостеприимную туманную страну.

– Незваные гости, милорд, не очень-то должны рассчитывать на гостеприимство, – заметил Томас Ланкастер.

Эдуард рассмеялся.

– Ты опять прав. Потому мы и отправились туда, где нас хотят видеть и ждут. Интересно, какой прием окажут мне жители Лондона?

– Уверен, великолепный. Вы истинный сын своего отца, и, глядя на вас, никто не посмеет в этом усомниться.

– Да уж, моя святая мать никуда не отлучалась от брачного ложа, несмотря на то, что отец так часто оставлял ее одну, отправляясь на очередную битву.

– Она сопровождала его, милорд, и на поля сражения! Была всегда с ним!

– Ах, сражение, сражение… Его жизнь была сплошное сражение.

– Он был великим королем, милорд!

– Не говори больше в таком духе, Том. Я запрещаю.

– В каком духе?

– Будто Англии никогда не увидеть короля, подобного ему… Но вот что я скажу тебе… Его сын не имеет ни малейшего намерения становиться тенью своего отца, и, чем скорее ты и остальные поймете это, тем лучше для вас.

– Вряд ли это обрадует тех, кто находится в вашем окружении, – проговорил Том.

– Это их дело. А сейчас предстоит устроить достойные проводы усопшего. Я сам займусь. Помогать мне будет Гавестон.

– Гавестон, милорд?

Эдуард искоса взглянул на двоюродного брата.

– Да, Гавестон. По-моему, ты его неплохо знаешь.

– Но он…

– Ожидает моего прибытия в Вестминстер. Так я думаю.

– Но волей короля…

– Тот король умер, кузен.

– Однако ваш отец…

Том говорил серьезным и решительным тоном. Он позволял себе такое поведение, считая, что в нем течет та же королевская кровь, что в Эдуарде, и так оно и было на самом деле, хотя его род не являлся прямым по наследственной линии.

Он был старшим сыном Эдмунда, родного брата покойного короля, и, когда умер его отец, Томас сделался графом Ланкастерским, Лестерским и Дерби. Весомые титулы, а также королевское происхождение поддерживали высокое мнение Томаса о собственной персоне и позволяли чувствовать себя почти на равной ноге с королем.

– Повторяю, кузен, – твердо сказал Эдуард. – Тот король умер. А этот, кто скачет рядом с тобой, жив.

– Да, это так, – уклончиво ответил Томас. – Понимаю…

Вам всем придется понять, мысленно проговорил Эдуард с едва заметной улыбкой.

– Не будь таким мрачным, Томас, – продолжал король через некоторое время. – Может, ты полагаешь, что Ричмонд и Пемброк недостаточно хорошо приглядят за положением на границе с Шотландией?

– Покойный король готовился к дальнейшим битвам. Ведь Роберт Брюс возвратился в свои владения. Он собирает армию.

– Я уже сказал тебе, Томас, не будем говорить о делах покойника, только о его погребении. Мы направимся сейчас в Уолтемское аббатство, где лежит тело отца, и заберем его прямо в Вестминстер. Похороны должны быть величественными. Полагаю, король пожелал бы лежать рядом с собственным отцом. Он его очень любил. Я хорошо помню рассказы о нашем деде.

– Король был семейным человеком, – пробормотал Томас.

– Он был образцом всяческих достоинств… для тех, к кому благоволил. Но были и другие, кто не находил в нем столько добродетелей. Однако… я не собираюсь плохо говорить об умерших. Смерть все списывает. Даже те, кто не обрел уважения при жизни, зачастую получают его после смерти… Мой отец, кого так почитали при жизни, обретет истинный триумф именно теперь. И потому, мой добрый Томас, мы будем хоронить его с великой помпой, чтобы ублаготворить всех жителей Лондона.

– А вы не забыли просьбу, чтобы кости его были вместе с армией?

– Я помню, кузен.

Король пришпорил коня и опередил Ланкастера. Он был не в настроении продолжать беседу. Хотел думать о Лондоне, о погребальном обряде, о собственной коронации.

О том, что Гавестон уже поджидает его.

Путешествие в Уолтем, что вблизи Лондона, длилось две недели, и все это время король пребывал в раздраженном состоянии. Ему не терпелось совершить торжественный въезд в столицу и поместить останки отца под своды Вестминстерского аббатства. Похороны должны быть непременно грандиозными. Как ожидает народ. Сам же Эдуард мог легко представить себе ярость отца, если бы тот лицезрел все это великолепие. «Как?! – воскликнул бы старый король. – Тратить столько денег понапрасну, когда на них можно приобрести еще больше оружия для продолжения войны с шотландцами и поддержания порядка в непокорившемся Уэльсе!»

«Великий» король! Более велик в смерти, чем при жизни, когда у него было полно врагов, которых он должен был все время остерегаться. Эти бароны вообразили о себе невесть что со времен Великой хартии вольностей, принятой около ста лет назад. Правда, Эдуард Длинноногий, как прозвали его отца, умел приструнить их и держать в узде, но ведь и силой не всегда можно все решить. В гробу будут лежать останки когда-то, может, и великого короля, который воображал, что даже его кости смогут внушить страх врагам… Кости… Больше от него ничего не осталось!..

И вот он в Лондоне, в своей столице! Ему нравится этот город. У него давно вошло в привычку часто бродить по нему инкогнито, тайком, вместе с Перро, переодевшись в другие одежды, сливаясь с толпой, играя роль купцов, обыкновенных дворян, бродячих музыкантов – что придет в голову. Но ему было нелегко замаскироваться под кого-то другого – при его огромном росте и густой гриве льняных волос он был точной копией отца, и его легко узнавали. Это придавало еще большую остроту их походам, и они каждый раз радостно поздравляли друг друга, если в результате ночных похождений никто из них не был узнан. Порой Эдуарду хотелось, чтобы он родился не сыном своего отца.

Как любил он бродить по неровным мостовым, вдоль сточных канав посреди улиц, мимо деревянных домов, лавок и конюшен, на которых качались подвешенные на веревках фонари и вывески. Какое это было наслаждание – выпить кружку эля в таверне «Русалка», влиться в толпу торговцев и нищих, продавщиц молока и менял, честных и жуликов – вот настоящая жизнь! Ночи, полные приключений и удовольствий!

А возвратясь во дворец, не менее приятно было смыть с лица чуждый ему грим, сбросить не свою одежду и снова надеть на себя шелка, и парчу, и драгоценности, а затем кликнуть актеров и музыкантов и под звуки музыки перебирать в памяти все, что с ним и с Перро недавно приключилось… И Перро мог станцевать, спеть и представить что-нибудь не хуже настоящих актеров.

Снова он стал думать о Перро. Только о нем…

Итак, теперь – Вестминстерское аббатство, где уже готовятся к предстоящим похоронам. Да, Ланкастер оказался прав, нравилось ему это на самом деле или нет: народ встречал Эдуарда как своего короля. Он ведь так похож на отца, который уже, кажется, вот-вот перейдет в разряд святых. Люди сейчас вспоминали годы его «справедливого, доброго правления» – те самые годы, которые только недавно они же называли жестокими и безжалостными. «Старый Эдуард не оставил нас, – говорили они, – он ожил в своем сыне». Самые пожилые припоминали, как покойный вернулся когда-то из очередного крестового похода, чтобы быть коронованным на царство. Как возвышался над всеми, кто присутствовал при этом, потому что у него были длиннющие нормандские ноги, из-за чего ему дали прозвище Длинноногий. Как рядом с ним была красавица-жена, которая сопровождала его перед этим в Святую Землю, чтобы ни на миг не расставаться с ним. Это выглядело так романтично!.. Словом, Эдуард I взошел на престол в романтическом ореоле, а уходит из жизни как святой. Его славные дела не забыты, о его плохих делах не вспоминают.

Его сына народ уже любит, приветствует на улицах, желает видеть его с короной на голове и с красавицей-невестой во дворце.

Так тому и быть.

Он бы предпочел вообще не жениться, но был готов к женитьбе, поскольку знал, что избежать женитьбы все равно не сможет – от него потребуют. Они с Перро часто говорили на эту тему. Изабелла – а именно ее ему прочат в жены – самая красивая девушка в Европе, дочь короля Франции, ей уже шестнадцать. Все, конечно, одобрят такой выбор.

Внезапно Эдуард расхохотался. Если он женится, Перро тоже должен будет подобрать себе невесту. Как же иначе? Он представил себе выражение лица своего друга, когда предложит ему сделать это…

Вестминстерский дворец. Эдуард знал, что его очень любили и дед, и бабка, они перестраивали его, достраивали, истратили целое состояние на фрески. И Перро здесь тоже нравилось. Именно здесь он заговорил однажды о своих амбициях, о том, чего ему не хватает в жизни.

– Ты принц, – сказал он тогда Эдуарду, – наследник престола, а я всего-навсего рыцарь. Тебе не пристало иметь такого друга, как я. Это тебя унижает.

Эдуард был ошеломлен подобными словами. И это говорил Перро, всегда такой уверенный в себе! Перро, чья походка уподоблялась королевской, кто мог, если проявлял хоть бы каплю недовольства, легко повергнуть Эдуарда в уныние, переходящее в презрение к самому себе. Принц не испытывал никакого чувства превосходства по отношению к Перро. Наоборот, благодарил Бога за то, что тот послал ему такого друга.

Через мгновение все стало ясно: Перро возжелал почета.

– …Чтобы я мог находиться рядом с моим другом, – объяснял он, – не как равный, разумеется… Нет. Такое невозможно. Но хотя бы как достойный его.

Чего же он хотел?

– Попроси короля. Скажи, что хочешь оказать мне хоть какую-то честь. Что я всегда был тебе самым преданным другом.

Эдуард почувствовал себя тогда неловко, хотя и был расположен оказать любую услугу своему наперснику. Он знал, что недоброжелатели смотрят искоса, с подозрением на их дружбу, и кое-кто нашептывает королю, что негоже принцу так часто бывать в обществе Пирса Гавестона. Это вызывает различные толки.

Но он увидел тоскливый огонек в глазах Перро и понял, как необходимо тому почувствовать себя равным среди тех, кто окружает принца. Чтобы Ланкастер и Линкольн не обращались с ним, как со слугой чуть более высокого ранга.

Желая выказать ему свое полное расположение, Эдуард осмелился заговорить на эту тему с отцом.

Что тут было! Лицо старика сделалось багровым. Неистовый норов Плантагенетов, проявлявшийся в семье, начиная с Генриха II, вырвался наружу. Все его потомки обладали подобным норовом, только Эдуард I больше других умел сдерживаться. А ярость его предка, короля Джона, проявлялась в том, что тот мог вырвать у человека глаза из глазниц или отрезать нос.

Эдуард увидел нечто похожее во взгляде отца, когда попросил за Перро.

Страх за судьбу королевства, разочарование в сыне – вот что еще было в этом взгляде, когда король схватил сына за льняные волосы и вырвал целый клок…

Вспоминая об этом сейчас, Эдуард невольно потрогал голову. Казалось, она болит, как тогда… И причиной всему отцовское отвращение, резкая неприязнь к образу жизни сына, тоска по такому наследнику, который следовал бы за ним на поля сражений, из кого он сделал бы достойного преемника, похожего на своего родителя.

Обращение к отцу было, конечно, ошибкой. Оно вылилось в отлучение Перро. Тут они оба – Эдуард и его друг – допустили промах. Король бывал терпим к различным срывам в поведении дочери. Когда сестра Эдуарда, Джоанна, была еще жива, она с легкостью обводила отца вокруг пальца. Но то – девушка: король до безумия любил своих дочерей. Что касается сына, тот не оправдал его надежд: не был храбрецом, кто отправился бы на войну и помог привести Шотландию под власть британской короны. Да, молодой Эдуард был красив, но не мужской красотой; умен, но ленив; у него не наблюдалось склонности к битвам, он предпочитал легкомысленное времяпрепровождение со своими бездумными дружками – болтаться по улицам, слушать музыку, танцевать и заниматься еще Бог знает чем. Младшие же сыновья короля от второго брака, Томас и Эдмунд, были еще слишком малы, чтобы заменить своего сводного брата и стать тем, о чем мечтал их отец…

«Итак… – продолжал размышлять Эдуард. – Сперва коронация, потом все-таки женитьба… Никуда от этого не денешься… Но еще раньше – погребение».

Гроб, в который положат тело, уже готовят. Он будет прост, как того желал король: из черного пурбекского камня. И его не запечатают – чтобы можно было в любой момент выполнить последнюю волю усопшего: вынуть у всех на виду оттуда кости и пронести перед войском, когда оно в очередной раз отправится на битву с шотландцами. И каждые два года, тоже по воле короля, усыпальница будет вскрываться, чтобы сменять навощенное покрывало гроба. До окончательной победы над шотландцами крышка не должна быть запечатана.

Конечно, все это будет выполнено. Никто не осмелится перечить воле короля и делать что-то по-своему. Мертвый Эдуард I так же страшен для многих, как и живой…

Легкий стук в дверь прервал тревожные мысли молодого Эдуарда. Вошел слуга, вид у него был испуганный. Король вздрогнул, когда тот низко поклонился и взволнованно произнес:

– Милорд, какой-то человек хочет видеть вас. Говорит, что прибыл с печальной вестью.

– Печальной? Какой еще печальной? Кто этот человек?

– Он сам скажет вам, милорд. Таковы его слова. Впустить?

– Пускай войдет немедленно!

Эдуард нахмурился. Что еще такое? Что за горестные вести? Нет, только не сейчас, когда он ждет лишь одного: прибытия Перро… Дорогого Перро…

Служитель открыл дверь и впустил в комнату человека, всю фигуру которого скрывал широкий плащ. Потом вышел и притворил дверь за собой.

– Кто ты? – вскричал король. – Почему явился ко мне в таком обличье?

Плащ взвился вверх и упал на пол. Эдуард издал крик радости и бросился в объятия вошедшего.

– Перро, Перро! – повторял он. – Ох ты негодный! Так напугать меня и на несколько секунд задержать нашу встречу!

– Тем сильнее должна быть радость, мой дорогой господин!

– Ах, Перро, если бы только ты знал, как мне было здесь все это время без тебя!..

– Я знаю, мой любимый господин. Ведь я тоже был в разлуке с тобой. Но сейчас все позади. Мы опять вместе, и ты – король. Ты хозяин положения, мой славный друг. Старик долго откладывал свой уход, но наконец это свершилось.

– Перро! Какое счастье, что я вижу тебя! Ты торопился ко мне, скажи?

– Я все время был наготове и только ждал сигнала. Знал, что твой отец при смерти, и высматривал, не идет ли посланец с известием о конце.

– О, дай мне наглядеться на тебя, милый Перро!.. Ты немного изменился, мне кажется. Так ли это?.. Другими стали твои умные глаза… По-другому вьются прекрасные кудри… Твой слегка надменный нос… смеющийся рот… Да, ты изменился, но ты стал еще лучше!

– Все дело в одежде, дорогой господин. Раньше ты не видел меня в таких шелках, они меняют внешность. Я покажу тебе другие наряды, которые привез с собой. Они прелестны! Ты придешь в восторг.

– Не надо о нарядах, Перро. Что мне до них? Ты… все же ты негодяй – так меня разыграть! «Печальная весть». Мрачная фигура в плаще… Как ты мог…

– О, милорд, я так страдал в разлуке! Это была моя маленькая месть.

– Забудем, забудем обо всем! Ты вернулся! Какими долгими казались мне эти дни без тебя! Без твоих шуток и розыгрышей! Меня окружали скучные, нудные люди. Они угнетали мою душу. Сравнивали все время с отцом… прикидывали – так или не так…

– Ты ни с кем не сравним, мой дорогой друг!

– О, Перро, любовь моя! Я думал, что умру, пока тебя не было со мной!

– Благодарение Богу, что так не случилось. Потому что я бы не пережил этого. Потерять моего Эдуарда было бы для меня большей трагедией, чем для Англии потерять короля!

Их радостные речи становились все более бессвязными.

– Умолкнем на этом, мой любимый, – тихо проговорил Эдуард. – Кончилось время слов. Завтра поговорим о многом…

Ланкастер стремительно ворвался в покои графа Уорвика. Увидев выражение его лица, тот немедленно отпустил всех, кто находился подле него.

– Господи, Уорвик! – вскричал вошедший. – Вы слышали новости?

– Нет, милорд. Но если выражение вашего лица соответствует вашим чувствам, то, боюсь, они чрезвычайно плохие.

– Он вернулся! Этот низкорожденный предатель! Злой гений нашего короля!

– Гавестон?

– Кто же еще? Как жаль, что мы не лишили его головы до того, как он был отправлен в ссылку!

– Уверен, король-отец не сказал бы «нет» такому решению. Если бы он только мог предположить, что сын нарушит его приказ, Гавестона не было бы в живых, и Англии бы не грозили неприятности с его стороны. Но что толку говорить о том, что могло быть… Он здесь, рядом с королем, будь он проклят!

– Не расстаются с момента его прибытия. И теперь уж не расстанутся. Гадко смотреть на них обоих! Рядом с королем – за столом… в постели… Король дал клятву никогда не отпускать его от себя.

– Королю не мешало бы помнить, что он правит страной по милости баронов. Даже его великий дед понял это в конце концов.

– Быть беде, Уорвик. Я чувствую это.

– Там, где Гавестон, всегда жди какого-нибудь подвоха. Так бывало, когда нынешний король был еще наследником. Но сейчас он стал властелином, и народ поддерживает его… До поры до времени.

– Хочешь сказать, нам не следует ничего предпринимать, Уорвик?

– Думаю, необходимо проявлять осторожность и терпение. Посмотрим, не изменится ли что-то после его возвращения из Франции. Король не скрывает своей любви к нему, а народ пока еще любит короля. Народ всегда любит новых правителей. Надеюсь, Гавестон предъявит такие требования, а король будет так рьяно все их выполнять, что люди вокруг сами поймут, какую опасность для них и для страны представляет этот человек. Не всем придутся по вкусу их нежные взаимоотношения. Так что, мой друг, все, что от нас теперь требуется, это ожидать.

Ланкастер был несколько разочарован. Ему хотелось действовать немедленно. Он слыл человеком импульсивным и не слишком мудрым, мягко говоря. Если отбросить тот факт, что он был одним из внуков по королевской линии, можно было бы его считать вообще малозначительной персоной. Так думал о нем Уорвик.

И поэтому счел необходимым еще раз подчеркнуть, что вести себя нужно крайне осторожно. Очевидно, новый король человек своевольный; еще очевидней, что его половые пристрастия, как бы это выразиться, не вполне естественны, попросту – порочны, но что сделаешь, не он один из королей обладает подобными недостатками. В конце концов, несмотря на них, он вполне может оказаться хорошим правителем. Кроме того, он еще молод и, быть может, чему-то научится в недалеком будущем. Тут могли бы сыграть свою роль все его бароны и лорды, если хотят видеть в стране мир и процветание – именно им предстоит привести его к пониманию своей истинной роли и ответственности.

– Итак, Гавестон вернулся, – повторил он. – Хотя покойный король запретил ему. А нам остается смириться.

– Но ведь старик объявил во всеуслышание, что этому не бывать! – крикнул Ланкастер.

– Теперь правит молодой. Не забывайте этого, милорд. Он и вернул Гавестона.

– Чтобы обрушить на него дождь подарков, наград и титулов! Как бы не стал наш новый король походить на Генриха III c его странными дружками, готовыми залить кровью всю страну.

– Тут есть кое-какое отличие, – спокойно возразил Уорвик. – Те были родственниками жены Генриха, и их было достаточно много. А этот один. Правда, он любовник самого короля… Я думаю, Ланкастер, нужно ускорить женитьбу Эдуарда. Полагаю, он и сам понимает необходимость этого шага. Страна должна увидеть наследника престола, а, судя по слухам, Изабелла хороша, как сирена. Итак, милорд, никаких рискованных действий. Пока мы лишь уведомим самых влиятельных баронов о возвращении Гавестона. Скажем, чтобы они были тоже начеку. Сами же примем участие в коронации и потом, когда он женится на этой красотке, посмотрим, как поступать дальше… Не возражайте, Ланкастер. Примите во внимание, что король молод, что отец был достаточно суров с ним. Сейчас сын свободен в своих поступках. Дадим ему шанс… и красавицу жену. Вполне вероятно, Гавестон перестанет для него что-либо значить уже через несколько месяцев.

– Думаю, вы чересчур легко смотрите на вещи, Уорвик.

– Возможно. Но мы сейчас мало что можем сделать. Он послал за Гавестоном, и тот явился… Повторяю, пускай состоится коронация, потом женитьба, а потом…

– Что потом? – упрямо спросил Ланкастер.

– Потом, милорд, если Гавестон будет представлять угрозу для короля и страны, постараемся найти способ, как от него отделаться.

Ланкастер внимательно вгляделся в умное смуглое лицо собеседника и согласно кивнул.

– Перро, мне говорят, я должен жениться. И как можно скорей.

Они гуляли по саду рука в руке. С той минуты, как Гавестон вернулся, они почти не расставались.

– Я предполагал это. Им необходимо оторвать тебя от меня, твоего друга.

– Глупцы. Легче одержать победу над Шотландией, чем осуществить их намерение.

– Надеюсь, им не удастся.

– Никогда, мой дорогой Гавестон!

– Но ты все же должен будешь исполнить их желание: обрюхатить эту девушку ради пользы британской короны.

– Я сделаю это, чтоб они успокоились! Приложу усилия.

– Говорят, она очень красива.

– Да, я слышал. А еще она дочь французского короля. Моя мачеха помнит ее. Изабелла была совсем ребенком, когда Маргарита уехала из Франции, чтобы выйти замуж за моего отца. Красота передается в их королевской семье по наследству. Отец Изабеллы Филипп Красивый и ее тетка тоже славились красотой. Мой отец сначала хотел взять в жены эту самую тетку, но вместо нее получил сестру, которая и стала моей мачехой. Впрочем, и она хороша собой… Да, полагаю, жена у меня будет красива.

– Ты говоришь так, чтобы помучить меня, – сказал Гавестон с обиженной гримасой.

– Ничего подобного, Перро. Она не будет для меня ничего значить, уверяю, дорогой! Но я король, и у меня есть обязанности, которые я должен выполнять.

– Отвратительные обязанности!

– Милый Перро, я понимаю твои чувства. Не думай, что я не восполню твои потери. Именно это я собираюсь сделать. У меня для тебя неплохая новость. Тебе недолго предстоит оставаться просто Пирсом Гавестоном. Что бы ты сказал насчет графского титула?

– Я бы выразил огромную благодарность, милорд! Я… Мое сердце полнится безграничной радостью… Нет, не оттого, что стану графом… Их не так уж мало. Но оттого, что чувствую в этом проявление вашей любви, которой нет цены… которая для меня значит куда больше, чем все титулы и поместья!

– Это, кроме того, знак моей огромной привязанности к тебе, мой дорогой брат.

– Именно, брат!..

Когда еще они были совсем юны и встретились впервые в школьной комнате королевского дворца, куда король допустил желторотого Пирса из чувства благодарности к его отцу, оба мальчика как-то сразу почувствовали симпатию и влечение друг к другу. С тех пор ничто не могло их поколебать, и слова, произнесенные Эдуардом чуть ли не в первый день знакомства – «ты мой брат», – оставались в силе и продолжали звучать из их уст в минуты особой нежности.

– …И знаешь, Перро, какое графство ты получишь?.. Нет, послушай, я скажу тебе. Ты станешь графом Корнуоллским.

Гавестон не мог поверить своим ушам.

– Корнуоллским? Но это же прямо королевский титул!

– Ты недоволен, Перро?

– Милорд, у меня нет слов!

– Найди их и скажи, что с этой минуты веришь: твой король любит тебя… А теперь, мой граф, давайте посмотрим, какие поместья, замки и земли вы обретете вместе с новым титулом.

Гавестон почувствовал, у него кружится голова от сознания своей значительности, от того, что преподнесла и еще преподнесет, наверное, добрая судьба… Ему стало, как никогда, ясно: Эдуард настолько влюблен в него, что исполнит любое желание. Разлука это показала… Даже… даже может сделать его королем – чтоб только потрафить ему!.. Конечно, старым баронам все это не понравится. Нужно будет глядеть в оба за ними. Большинство из них – дряхлое дурачье! Скоро они убедятся воочию, что Гавестон не чета им по уму… Не говоря уж о том, что за ним – король… Да, Эдуард будет называться королем, но править станет не его рука, а… рука Гавестона…

Его всегда ненавидели в королевском окружении, старались оттолкнуть подальше – все эти отпрыски благородных фамилий. Скалили зубы над его низким происхождением. Он ведь всего-навсего сын гасконского дворянина, в то время как многие из этих считают, что в их жилах течет королевская кровь. С кем у него было хоть какое-то взаимопонимание – это с Джоанной, сестрой Эдуарда… Увы, бедняжка так рано умерла… У нее был авантюрный склад характера, и ее привлекали мужчины приятной наружности. Нет, она не считала Гавестона равным себе, но ценила его ум и красоту. Она вышла замуж за Ральфа Монтермера, одного из самых красивых мужчин при дворе, однако весьма скромного происхождения, что вызвало ярость ее отца, которой она сумела противостоять. Жаль, что болезнь так внезапно свела ее в могилу.

Зато он станет теперь графом Корнуоллским! Будет равным с ними со всеми!..

– И еще хочу тебе сказать, Перро, – продолжал король, – теперь, когда у меня уже есть невеста, ты тоже должен подыскать себе…

– Невесту? Эдуард, ты, наверное, шутишь!

– Нет, мой дорогой друг. Я совершенно серьезен. И поскольку при нынешнем твоем положении она должна быть самого благородного происхождения, кого, как думаешь, я выбрал для тебя?

– Кого же? Не томи!

– Девушку из ближайшего окружения Джоанны – ее имя Маргарет де Клер.

Эдуард отступил на несколько шагов, чтобы лучше видеть эффект, который произвели его слова. И в самом деле, Гавестону стоило немалого труда удержаться от возгласов удивления и восторга: эта девушка была одной из самых богатых наследниц в стране, об ее происхождении и говорить нечего, ибо она являлась племянницей самого короля… Вот это подарок!

– Ну, – продолжал король. – Что скажешь?

– Скажу, что ваши милости чрезмерны, мой дорогой господин! Я не собирался вступать в брак, но как могу я сказать «нет» предложению породниться с самим королем?!

– Она очень молода, и тебе вовсе не обязательно часто видеть ее. Но она принесет в твой дом богатство… Я сказал самому себе: Хью Диспенсер взял в жены ее сестру Элеонор, так почему бы моему Перро не жениться на Маргарет? О, как мне хочется поскорее обрадовать эту крошку!

– Будем надеяться, это сообщение вызовет у нее именно такое чувство, – пробормотал Гавестон.

– Разве ты можешь не понравиться ей? И если она послушная племянница своего короля и дяди, то должна любить того, кто ему так дорог и любезен.

Гавестон никак не мог прийти в себя. Он ожидал милостей от короля – но никак уж не таких…

Эдуард знал, что по своей природе достаточно импульсивен. Он знал также, что, все всякого сомнения, вызовет резкое недовольство баронов, как только им станет известно о его намерениях, а потому следует торопиться.

– Нужно все сделать, не откладывая в долгий ящик, – сказал он Гавестону. – Пока наши враги не собрались с силами и не выступили с возражениями.

– Мой разумный друг подумал обо всем! – с преувеличенным восхищением воскликнул Гавестон.

– Когда дело касается твоего благополучия, мой Перро, я становлюсь разумным…

Какое же удовольствие снова быть вместе! И как они веселились, предвкушая реакцию всех этих горделивых баронов. Перро забавлялся, давая им всевозможные клички. Томас Ланкастер, кого он презирал больше всех, получил от него прозвище Скрипач, потому что у него была кривоватая шея.

– Ему больше всего пристало, – говорил он, – быть уличным скрипачом и забавлять сельский люд на ярмарках. Это бы у него хорошо получалось.

Гавестон искусно изобразил, как бы тот это делал.

– Перро, – со смехом сказал король, – ты забываешь, что он мой двоюродный брат.

– Скорее всего то была шутка Всевышнего, милорд. Во всяком случае, все мыслимые достоинства, а также внешность королевского сына Господь отдал вам, отобрав у прочих. Но больше всех из них нам следует опасаться не Ланкастера, а черного Арденского Пса. Вы знаете, кого я имею в виду.

– Наверное, Уорвика?

Гавестон кивнул.

– Что же касается старого Набитого брюха, то его можно вообще сбросить со счетов.

– Ты говоришь о Линкольне? Ох, Перро, ты меня уморишь со смеху! Он действительно делается все толще и вот-вот лопнет.

Эдуарду было приятно слушать издевательские речи в адрес столь могущественных лордов: в образе Скрипача или Набитого брюха они не казались уже такими устрашающими.

– Я вот что скажу тебе, Эдуард, – продолжал Гавестон, – эти господа воображают себя в десять раз значительней и смелее, чем на самом деле. И мы им докажем это!

– Но как?

– Начнем хотя бы с турнира. Я соберу на него лучших рыцарей Франции и Англии. Молодых, неизвестных почти никому. Они прибудут сюда, и мы тогда посмотрим на наших могучих храбрецов. Пойдет это для начала?

– Турнир? Что ж, мне нравится. А ты на нем будешь самым красивым!

– Да благословит тебя Господь, дорогой друг! Я разделю эту долю с тобой…

Похороны короля состоялись в холодный октябрьский день. Тело было опущено в гробницу, подготовленную под сводами Вестминстерского аббатства. На улицах города много говорили о величии покойного, но думали уже о том, что принесет новое царствование. Внешность молодого Эдуарда, его льняные волосы, общее сходство с отцом вызывали у людей симпатию, но все чаще слышались разговоры о новом фаворите Гавестоне, против которого ополчились бароны, и это начинало вносить разлад в суждения и мнения народа. О прежнем короле не ходило никаких подозрительных слухов – он был безупречен, считался примером для всех отцов и мужей, а потому его влияние на страну можно было считать благотворным.

Женщины чаще говорили о том, что новый король еще молод – вот вскоре женится и тогда наверняка остепенится… Да, так оно и будет.

Мужчины же считали, что все несчастья в стране от чужеземцев: Гавестон ведь гасконец, то есть француз. Если король отправит его куда подальше, как сделал в свое время его отец, все будет хорошо.

Но пока что прошло еще немного дней с начала нового царствования, скандал не успел разгореться, и популярность молодого монарха почти не была поколеблена.

Однако несколькими днями позже, после того как Пирс Гавестон спешно обручился с Маргарет де Клер, напряжение стало заметно нарастать. Все бароны, как один, были возмущены этим браком, однако король не стал считаться с их мнением и поступил по-своему. Единственным утешением для благородных лордов была мысль о том, что теперь, после женитьбы Гавестона, прекратится его порочная, судя по достоверным слухам, связь с королем.

Юная Маргарет, совсем еще ребенок, была в восторге от своего нареченного – такой красивый, такой изящный! – а потому не возражала стать его женой. Но он так мало проводил с ней времени, что она едва ли могла почувствовать какую-либо перемену в жизни…

Перро лежал, вытянувшись, на королевской постели, Эдуард смотрел на него с нескрываемым восхищением. Как он хорош, как грациозен – словно кошка, и в то же время полон достоинства, свойственного лишь королям, но не всегда, увы, самими королями проявляемого.

Гавестон тоже был вполне доволен собой. Он быстро становился самым значительным лицом в королевстве, потому что все, что бы ни задумал сделать, совпадало с волей монарха.

Сейчас они беседовали об Уолтере Ленгтоне, которого оба считали своим старым недоброжелателем.

– Как ни странно, – говорил Гавестон, – этот наш старинный враг до сих пор ходит в королевских казначеях.

– Недолго, недолго ему осталось, мой Перро.

– И все же, мне кажется, он задержался. Моим твердым убеждением является, и надеюсь, мой дорогой господин разделяет эту мысль, что те, кто выказывают себя хорошими друзьями по отношению к нам… к тебе, мой милый мальчик… должны быть вознаграждены. Те же, кто проявил себя враждебно, обязаны понять, что в их судьбе наступают перемены к худшему.

– Я подумаю о Ленгтоне, – сказал Эдуард, не сводя глаз с говорившего.

– Давай решим дело сейчас и не будем больше о нем думать. Пускай мысли о нем не засоряют нам головы.

– Прогони его, – сказал Эдуард. – Я согласен.

– Превосходно. Так я и сделаю…

Они со смехом стали вспоминать прежние свои стычки с Ленгстоном, когда тот пользовался большим доверием у старого короля.

– Помнишь, как мы охотились на его землях? – спросил Гавестон.

Эдуард не забыл. Тогда он подвергся выговору и унижению, и все это в присутствии отца, который был целиком на стороне своего казначея, коего сам определил на эту должность, будучи высокого мнения о его достоинствах и способностях. Старый король прислушивался к его советам и часто говорил, каким хорошим помощником в делах государства был Уолтер Ленгтон, епископ Ковентри и Личфилда.

Сейчас, по подсказке Гавестона, молодой Эдуард должен был сделать этого человека одним из первых козлов отпущения. Гавестон напомнил своему другу и о том, как Ленгтон в роли казначея осмеливался проверять расходы королевского сына, как жаловался отцу на его непомерные траты – словом, обращался с ним, будто с провинившимся учеником, и король всегда был на стороне своего любимца – казначея, этого лицемера, для кого составляло особое удовольствие испортить настроение наследнику престола и его лучшим друзьям.

Гавестон также сказал Эдуарду, что следует приблизить Рейнолдса, «другого Уолтера», который может быть весьма полезен – тоже как Хранитель, но не казны, а гардероба короля. Ведь Уолтер Рейнолдс незаменим как устроитель представлений и маскарадов, а также по выдумкам в части костюмов и декораций…

Снова мысли Эдуарда вернулись к тому случаю, когда Ленгтон осмелился оскорбить его, застав на своем поле… Нет, это произошло уже в лесу, где они с Гавестоном преследовали оленя.

Все у них шло тогда удачно, они почти загнали шикарного самца, когда вдруг появились лесничие Ленгтона и окружили охотников. Несмотря на протесты Эдуарда и его слова о том, что он принц Уэльский, наследник престола, им испортили охоту и заставили ехать к замку, где они предстали перед его владельцем, словно обыкновенные смертные.

Даже увидев, кто стоит возле него, Ленгтон не выказал должного почтения.

– Как посмели вы вторгнуться в мои владения и гнаться за моей дичью? – спросил он.

На что Эдуард надменно ответил, что эти земли их теперешний владелец получил от его отца, и добавил, что, являясь наследником, имеет полное право охотиться на них, когда того пожелает.

Гавестон поддержал тогда его слова, и это придало юному Эдуарду новые силы в поединке со старым епископом. Но тот не думал сдаваться.

– Вы еще не вступили в права, данные вашему отцу, – вскричал он, – и я молю Бога, чтобы этого подольше не произошло! Будем надеяться, к тому времени, когда такое случится – боюсь, это станет трагедией для Англии, – но будем надеяться, что к тому времени вы поумнеете и многому научитесь.

Подобных речей Эдуард стерпеть не мог и ответил потоком таких ругательств, обращенных не к кому-нибудь, а к служителю церкви, что Гавестон просто корчился от смеха.

– Вот что я скажу вам, – начал епископ, когда обрел наконец возможность вставить слово, – ваш отец-король не станет терпеть ваши выходки, и я…

Гавестон так уморительно, с помощью гримас и жестов, передразнивал говорившего, что Эдуард, в свою очередь, зашелся от хохота. Епископ побледнел и сказал:

– Обо всем будет известно королю.

– Сколько угодно! – крикнул осмелевший Эдуард. – А я расскажу о вашем наглом поведении в отношении его сына…

Король-отец, услыхав жалобу епископа, пришел в бешенство. Он призвал Эдуарда и сделал ему внушение таким голосом, раскаты которого были слышны по всему дворцу. Король был целиком и полностью на стороне Ленгтона.

– Как ты посмел вторгаться в чужое владение?! – гремел он. – Как посмел охотиться на его дичь?! Это оскорбление, которое заслуживает сурового наказания.

– Но, отец… Разве король не может охотиться где пожелает? – пытался возразить Эдуард.

– Пока еще ты не король. И, боюсь, тебя следует опасаться в качестве такового. Ты должен изменить свои взгляды и привычки, или, клянусь Богом, я заставлю тебя это сделать! Что же касается твоих дурных друзей и советчиков…

Последние слова больше всего напугали Эдуарда. Только бы отец ничего не предпринял в отношении Гавестона!

Изобразив смирение, он уже молча, без всяких возражений, слушал отца, и, когда ему было сказано, что его отлучают на время от дворца, он с покорным наклоном головы принял это наказание. Конечно, оно было малоприятным, но хуже – если бы отец обрушился еще на Гавестона и разлучил их друг с другом.

Когда за несколько месяцев до своей смерти отец все-таки отправил Гавестона во Францию, Эдуард вспомнил, с чего все началось – с жалобы этого паршивого епископа.

Поэтому теперь у него не было необходимости особенно распалять себя по отношению к Ленгтону – он и так имел на него здоровенный зуб, но все же воспоминание о случившемся подогрело застарелую ненависть.

А Гавестон продолжал говорить о том же.

– Дорогой друг, – вновь услыхал Эдуард, – это же нелепость, что старый мошенник остается на посту казначея. Он будет постоянно чинить тебе препятствия.

– Да, я заменю его. Ведь я уже сказал. Но кем?

– Очень просто: нашим старым и верным другом, которого тоже зовут Уолтер. Он ждет своего счастливого часа, и разве ты откажешь ему в милости после всего, что он для нас сделал?

– Уолтер Рейнолдс?

– Конечно. Кто же еще?

– Ты прав! – Эдуард хлопнул себя по ляжке. – Мы получим немало удовольствия, когда увидим, как наш дорогой епископ будет огорошен этой новостью. Наверняка почувствует себя похуже, чем мы с тобой тогда… перед его лесничими.

– И пускай Рейнолдс услышит, как вы будете прогонять этого зазнайку, – предложил Гавестон. – Спрячем его в соседней комнате. А после сможем все вместе разыграть эту сценку.

– Как ты умеешь, милый Перро, из всего извлечь удовольствие!

– Мой долг, милорд, доставлять вам его! Иногда мне кажется, я мог бы стать придворным шутом.

– Тогда не было бы на всем свете более красивого, умного и обаятельного шута! И более богатого.

– Да, последнее – чистая правда, милорд. Благодаря вам…

Епископ принял отставку с достоинством. Было ясно, что вскоре к нему могут присоединиться, разделив его судьбу, и другие несогласные, кто был недоволен и укоризненно качал головой, видя, что король по-прежнему ни на шаг не отпускает от себя Гавестона. Тот хотя и женился, но до удивления редко бывал с женой, и, по всей видимости, брак нужен был ему лишь для того, чтобы воспользоваться богатством супруги.

– Я буду великодушен, милорд, – сказал, обращаясь к королю, епископ перед тем, как покинуть дворец, – и стану просить Бога помочь вам.

– Но, дорогой епископ, – вмешался в разговор вездесущий Гавестон, – это ведь вам так необходима сейчас Божья милость, и я уверен, что, принимая во внимание благочестивую жизнь, которую вы ведете, вам не будет отказано в таковой.

Епископ не взглянул на Гавестона, словно не слышал его слов, что сверх меры обозлило бедного Перро: как смеет этот человек не замечать его, ставшего чуть ли не главной персоной при короле! Даже не чуть, а действительно главной…

После ухода епископа в покоях короля появился Уолтер Рейнолдс.

– Милорды, милорды! – воскликнул он, потирая руки. – Вы сыграли одну из лучших наших сцен! Ручаюсь, старый прелат удалился на подгибающихся от страха ногах.

– Получил то, что заслужил, – заметил Гавестон. – Не мог же он рассчитывать оставаться на своей должности после всего, что натворил по отношению к нашему доброму государю.

– Дорогой Уолтер, – обратился король к Рейнолдсу, – что бы ты сказал, если я предложу тебе занять место старого мошенника и сделаю своим казначеем?

Вместо ответа тот опустился на колени и поцеловал руку короля.

– Встань, Уолтер, – сказал Эдуард. – Ты достоин этой чести. Служи мне преданно, и я тебя не обижу. Я помню своих друзей.

– Но и не забываете своих врагов, – добавил Гавестон.

– Никогда. Разве не приятно видеть сейчас униженным одного из них?

– Еще как! – подхватил Гавестон. – Но не следует забывать и о других, кто в свое время насмехался над вами.

– И о тех, кто был мне предан тоже. Я намерен сделать так, чтобы и те, и другие получили по заслугам.

– Сегодня великий день, милорд! – воскликнул Гавестон. – Я постараюсь, чтобы все узнали о том, что дружба и преданность будут достойно вознаграждены. Даже наш маленький литаврист получит парочку новых литавр, не правда ли?

– Он славный мальчик, – сказал король. – И прехорошенький к тому же.

Веселые и счастливые, они продолжали строить радужные планы.

Задуманный турнир решено было провести в старинном городке Уоллингфорде, находящемся в долине Темзы, между Редингом и Оксфордом. Роль устроителя взял на себя Гавестон, который пригласил для участия всех, кто так или иначе славился рыцарскими доблестями.

Сам Гавестон, однако, не переставал испытывать унижение от того, как продолжали с ним обращаться высокородные бароны – все эти Ланкастеры, Линкольны, Уорвики, Сурреи, Аренделы, Гирфорды… У них были свои приверженцы, и все они достаточно ясно показывали неодобрение по поводу его слишком тесной дружбы с королем, постоянно намекая на низкое происхождение Гавестона, что причиняло тому особенное огорчение, поскольку он считал себя во всех отношениях выше этих людей. Но те при любом случае подчеркивали, что он всего лишь сын простого гасконского рыцаря, в то время как они потомки самых знатных родов страны и вправе рассчитывать на высшие должности, а также на дружбу и внимание короля.

Все это заставляло Гавестона страстно хотеть преподать им достойный урок, показать, что он превосходит их в том, что называется рыцарством и считается главным признаком благородного происхождения.

Он не только великолепно сидел в седле, но и чрезвычайно умело управлял конем и равных в этом себе не знал. Во всяком случае, так считал сам Эдуард, говоривший, что Перро на коне – это какое-то мифическое существо, полулошадь, получеловек, и что такого прекрасного зрелища он еще не видывал.

Дни, предшествующие турниру, были наполнены волнением. Эдуард и Гавестон до упаду смеялись, когда говорили между собой о шутке, которую вознамерились сыграть с чванливыми баронами. Гавестон пригласил на турнир много молодых людей из Франции, чьи имена не были известны, но чьи умение, ловкость и сноровка наверняка превзойдут те же качества придворной английской знати. Он сам возглавит их, а королю, сидящему под балдахином, останется лишь взирать на игру и награждать победителей.

О, это будет волнующее зрелище!..

В назначенный день жители самых отдаленных мест начали стекаться в Уоллингфорд. Дороги были полны конными и пешими, нищими и воришками. Разноцветные флажки развевались над шатрами, где рыцари облачались в доспехи и ожидали вызова на арену. Как красивы были эти шатры из яркой материи с вышитыми на ней девизами владельцев. Королевские служители, кому поручено разбивать шатры и следить, чтобы их никто не повредил, не зная устали выполняли свои обязанности. Торговцы из Лондона и других больших городов соперничали друг с другом, добиваясь выгодных сделок. Все было в движении, все было ярко и красиво.

Когда появился король, толпа приветствовала его громкими возгласами, с любопытством взирая на него, но всего больше интересовали собравшихся быстро распространявшиеся слухи о том, что между королем и кое-кем из его окружения, кто не взлюбил Гавестона, возникли серьезные трения. Люди знали, что покойный король запретил гасконцу появляться при дворе, а новый властелин, несмотря на это, приблизил его к себе, осыпал милостями и женил на знатной и богатой девушке.

Многие догадывались, что ожидаемый турнир станет в какой-то степени состязанием между королем, у которого собственные представления о своих обязанностях, и баронами, желающими подчинить его себе.

Но исход этой внутренней борьбы был пока еще не слишком интересен зрителям. Куда больше их волновали перипетии самого турнира, и они азартно спорили, выбирая фаворитов и заключая пари.

Вот король занял свое место под украшенным гербом балдахином, рядом с ним была его племянница Маргарет де Клер, недавно ставшая женой Гавестона. Как только по зову труб на арене появились рыцари в блестящих доспехах, глаза ее стали искать среди них супруга и, найдя, засверкали любовью и гордостью, которые были сравнимы разве что с подобными же чувствами сидящего рядом с ней короля.

Гавестону не нравилось, что его приветствуют наравне со всеми остальными участниками турнира, он хотел особого почета – как несомненный будущий победитель. О, вскоре он покажет этим надменным выскочкам, что думает о них… Они узнают… Он и его сподвижники на этом состязании нанесут им такое поражение, какого они вовек не видывали!

Его друзья знали, чего он от них ждет. Все они были молоды, проворны и натренированы для битв, в то время как их соперники, среди которых находились заслуженные бойцы и чемпионы прежних турниров, уже не блистали молодостью, их мускулы не обладали былой упругостью, и полезными для них могли быть сейчас не высокомерие или королевская кровь в жилах, но только ловкость и быстрота.

Как и ожидалось, зрелище оказалось великолепным. Эдуард знал, что его друг будет удачлив – все последние дни уверенность сквозила во взгляде Гавестона, хотя он не переставал жаловаться на отношение к нему всех этих отпрысков древних родов… Что он преподаст им урок, Эдуард не сомневался.

Король велел посвятить турнир графу Корнуоллскому (такой титул, решили они совместно с Гавестоном, будет носить последний начиная с этого дня), а сама битва, тоже по решению короля, не должна была отличаться кровавым характером, но стать просто праздником силы и ловкости – для всеобщего удовольствия. Поэтому на концы копий велено было надеть железные болванки, чтобы предохранить сражающихся от ран. Однако многие знавали и другие турниры – когда участники боролись до тех пор, пока один из соперников не оказывался поверженным; при этом он мог быть убит или смертельно ранен.

Гавестон провел первое сражение с успехом. Сразу же атаковал одного из главных своих недоброжелателей, Джона Уоренна, графа Сюррея и Сассекса, возглавлявшего партию противников, который постоянно проявлял особое недовольство чрезмерным расположением короля к Гавестону и не заботился о том, чтобы скрывать свои чувства.

Уоренн был одним из самых молодых в своем отряде, ему недавно исполнилось двадцать. Но он обладал уже известностью опытного бойца, неоднократного победителя турниров, и сейчас ему очень хотелось воспользоваться предоставившейся возможностью и унизить королевского дружка, тем самым доставив несколько неприятных минут самому королю. Гавестон же мечтал о совершенно противоположном.

Многие из присутствующих начинали уже достаточно ясно понимать, что на арене перед ними происходит нечто большее, чем просто состязание в силе и ловкости. Напряжение висело в воздухе, оно росло с каждой минутой.

Когда два соперника нацелили друг на друга копья с затупленными концами, король весь напрягся и, наклонившись вперед, прошептал:

– Ну же, Перро! Заставь его ползать в пыли!

Противники начали бой. В мастерстве Уоренна почти никто не сомневался, и он показал все, на что способен. Но всех удивил Гавестон, который, как оказалось, затмевал в турнирном искусстве уже известного многим чемпиона. Что превосходство было на его стороне – вскоре стало совершенно очевидным. Слышался стук лошадиных подков, когда бойцы наскакивали один на другого; лязгала сталь доспехов, когда они наносили удары… И внезапно над турнирным полем раздался дружный вопль: один из сражавшихся был выбит из седла и упал на землю!

Сердце короля стучало в такт конским подковам и ударам копий. Оно почти остановилось, когда он увидел одного из бойцов на земле. Взор его на мгновение заволокся туманом.

– О Боже, – пробормотал он, – кто же это?.. Неужели?.. Нет, это Уоренн! Он повержен! Какое торжество для нас! Какое унижение для них!

Конечно же, Уоренн никогда этого не забудет и не простит! Ведь его победил какой-то бедный гасконец, какой-то выскочка, как они считают, кто сумел получить свои титулы и милость короля неизвестно за какие заслуги… Ну и пусть! Пусть кипит от бешенства и унижения!

Эдуарду было даже немного жаль сейчас Джона Уоренна, который с поникшей головой возвращался к своему шатру, неся в сердце тяжелый груз стыда и ненависти.

А перед Гавестоном находился уже новый противник – Арендел.

Друзья Перро говорили ему, чтобы он оставил его для них: хватит с него и предыдущего боя, везение – штука изменчивая, оно не может быть вечным. Но Гавестон, опьяненный успехом, не соглашался. Он чувствовал, что сегодня одержит верх над всеми, кто встанет на его пути; покажет недоброжелателям, кто тут сильнее, докажет свое превосходство и право считаться равным с ними… если не выше их… Сегодня день его триумфа!

Да, судьба улыбается ему в этот час! И восторженный взор короля подтверждает это. Нынешний день будет днем его нового рождения, символом которого явится турнир. И он сам не вправе упускать свой шанс!

Что касается Арендела, человека, кто недавно женился на сестре Уоренна, он тоже из тех, кто презирает Гавестона, поддерживает высокомерных баронов и отвергает дружбу с королем. И Гавестон проучит его, непременно проучит! Все свое мастерство, обретенное с таким трудом и прилежанием, он применит для победы, и он одержит ее…

Вперед же, на врага! С ним Бог и король!

Искоса Гавестон бросил взгляд на королевскую ложу и почувствовал, что его любимый друг желает ему удачи, молится за него, надеется на победу… Так вперед!..

Восторженный рев стоял над полем. Арендел был повержен.

Пьер Гавестон – нет, граф Корнуоллский, – доказал всем, что может стать победителем, чемпионом из чемпионов!

Одержан верх над двумя самыми умелыми бойцами, победителями всех прошлых турниров! Вот уж триумф так триумф!

– Ты превзошел самого себя, Перро, – сказал ему Уолтер Рейнолдс. – Теперь можешь почивать на лаврах, мой друг. Два таких противника!

Гавестон покачал головой.

– Нет, – ответил он, с трудом переводя дух, еще не придя в себя после недавнего боя. – Я должен победить третьего. Им будет Гирфорд. Не успокоюсь, пока не увеличу счет до трех.

– Ты искушаешь судьбу!

– Я занимаюсь этим всю жизнь, дорогой Уолтер. А сегодня со мной удача, и нельзя ее упустить…

Уговоры на него не подействовали, и вскоре он снова был в седле и выезжал на арену, чтобы встретить нового противника – графа Гирфорда, а иначе Хамфри де Боуна, носящего высший придворный чин «Констебль Англии» и женатого на сестре самого короля, Элизабет, которая сидела сейчас в королевской ложе рядом с братом и молилась о победе мужа над безродным мужланом.

Ощущение удачи не покидало Гавестона. Нет сомнения, он победит и третьего противника, иначе быть не может! Судьба на его стороне – он чувствует это всеми порами тела! И будет ковать железо, пока горячо, и станет самым значительным лицом в королевстве. После короля, разумеется…

Эти дерзкие мысли не оставляли его, когда он уже сближался с противником. А потом… потом начался яростный бой – и снова судьба не отвернулась от него: могущественный граф, неоднократный победитель турниров лежал на земле, в пыли, а новый чемпион совершал круг почета, приближаясь к ложе короля, который не скрывал своего торжества и гордости, а также радостных слез.

– Мой победитель… О, мой победитель, – бормотал он. – Ты совершил невозможное…

День окончился полной победой Гавестона и сокрушительным поражением его врагов. Толпа выкрикивала имя победителя, люди дрались за то, чтобы стать обладателями лоскутов от его знамени.

Скромно, как и подобает истинному герою, Гавестон спросил у короля, доволен ли тот сегодняшним представлением.

– Дорогой Перро, – отвечал Эдуард, – я более чем доволен. Я восхищен! Но, мне кажется, не все разделяют мои чувства. А ты как думаешь?

– Мой дорогой господин, – обратилась к Гавестону его юная жена Маргарет, – вы были великолепны. Таких рыцарей, наверное, больше нет на свете!

– Вы так считаете? – небрежно произнес супруг, почти не взглянув на нее, и снова повернулся к королю.

– Волшебник Перро! – воскликнул тот, и в глазах его была нескрываемая страсть. – Я хочу пройти с тобой в твой шатер, чтобы там еще раз поздравить с заслуженной победой…

Маргарет пошла было за ними, но Гавестон, повернувшись, так посмотрел на нее, что та в растерянности и смущении остановилась и лишь продолжала провожать взглядом удаляющихся мужчин, которые направлялись к одному из самых великолепных из раскиданных по полю шатров.

– Миледи, – вполголоса сказал ей стоящий неподалеку Уолтер Рейнолдс, – вам не следует становиться на пути у таких верных и преданных друзей. Поверьте мне.

Маргарет, с трудом сдерживая слезы, недоуменно смотрела на него.

– Ах, вы еще совсем ребенок, – со вздохом произнес Рейнолдс, отходя от нее.

Граф Уорвик, приблизившись к ней, осведомился, не хочет ли она, чтобы он проводил ее во дворец.

– Вашего супруга избрал король в свои провожатые, – вкрадчиво сказал он, – для меня же будет удовольствием проводить вас, миледи.

Оглянувшись, Гавестон увидел, как Маргарет уходит с Уорвиком, и сказал нарочно громко:

– Смотри, Эдуард, Бешеный пес решил оказать внимание моей жене.

Слова и смех, последовавший вслед за этим, донеслись до ушей Уорвика, и лицо его побагровело от злобы. Он знал, что с легкой руки Гавестона некоторые называют его Бешеным псом и причиной тому несчастная привычка брызгать слюной во время разговора, от чего порой в уголках губ появлялась пена.

– Что ж, пускай я бешеный пес, – пробормотал Уорвик. – Но берегись, как бы в один прекрасный момент он не искусал тебя до смерти…

Как они веселились, как хохотали потом! Уолтер Рейнолдс предложил разыграть пьесу, специально посвященную этому дню, в который надменные лорды были так посрамлены.

– Говорят, – сказал Гавестон, – мои противники никогда уже не оправятся от поражения.

– Во всяком случае, надеюсь, они не замыслят мщения, – сказал король.

– О, я готов хоть завтра снова бросить им вызов! – похвастался Гавестон.

– Я говорю не о турнире, Перро. У них могут быть совсем иные намерения, которые они обсуждают уже в эту минуту.

– Пускай болтают, что хотят. Им больше ничего не остается!

– Боюсь, в запасе у них найдется кое-что и помимо слов.

– Зато со мною ваша любовь, милорд.

– Да, и это чувство у меня лишь к одному человеку!

– Который ничего не боится, милорд!..

– И все же, – вступил в разговор Рейнолдс, – необходимо быть настороже. Ваш кузен Ланкастер, а также «бешеный» Уорвик – серьезные противники. – Представляю, как он брызжет сейчас слюной! – вскричал Гавестон и попытался продемонстрировать это.

– И как Линкольн поглаживает свое жирное брюхо, – с улыбкой сказал король, – и пытается его усовестить с помощью огромного блюда с мясом и бутыли с вином.

– И как Скрипач Ланкастер заставляет всех танцевать под свою музыку! – подхватил Гавестон.

– А бывшие чемпионы зализывают свои раны! – вскричал развеселившийся Рейнолдс.

Когда вошли музыканты, веселье продолжалось. Разыгрывались комические сценки, звучали песенки, были танцы. Маленький литаврист – такой прелестный ребенок! – играл на подаренных ему литаврах.

А потом, оставшись вдвоем, король и Гавестон стали решать, как проведут приближающееся Рождество. Конечно, вдвоем. Конечно, вместе… У Эдуарда есть особый подарок для дорогого Перро, он должен ему понравиться… Конечно, его дорогой Перро будет с волнением предвкушать удовольствие от этого подарка…

Они лежали, наслаждаясь общностью мыслей, близостью друг к другу.

– Мой дорогой мальчик, – произнес потом Гавестон, – ты не забыл, что вскоре тебе предстоит поездка во Францию?

Эдуард надул губы.

– Пожалуйста, Перро, не напоминай мне об этом!

– Но ты же не задержишься надолго. Только выразишь почтение королю Франции и заодно женишься на его дочери. А затем быстренько вернешься к своему Перро. Однако на время твоего отсутствия в стране должен быть временный правитель. Тебе предстоит назначить его перед отъездом.

– Ты же знаешь, кто им будет, Перро. Братец Ланкастер.

– Этот Скрипач! Ну уж нет!

– Но ведь только на короткий срок. Я знаю, он не слишком умен, однако есть кому держать его в узде.

– Дорогой господин, надеюсь, ты не забыл, что я только что одержал верх над тремя так называемыми чемпионами? Этим я показал свое превосходство, не так ли?

– Разумеется, мой Перро.

Гавестон схватил короля за руку. – Тогда дай мне шанс! Мне! Окажи доверие. Разреши принять из твоих рук власть и нести бремя, пока ты будешь вдали от наших берегов. Это принесет облегчение моей душе, уставшей от постоянных унижений.

– Перро! О чем ты говоришь? Они никогда не согласятся.

– Почему, милорд? Кто посмеет оспорить решение короля?

– Они скажут, что Ланкастер имеет все права.

– Пускай говорят, что хотят! В твоей власти назначить регентом кого пожелаешь. И я не ошибусь, если предположу, что ты больше доверяешь мне, чем этому Скрипачу, или Набитому брюху, или даже Бешеному псу. Разве не так?

– Господи, ну конечно же, Перро!

– О, король! Мой славный король! Значит…

– Значит… А ты согласен, Перро? В тебе нет страха?

– Нет, милорд. В час нашего расставания, которое, надеюсь, будет недолгим, я осмелюсь взять на себя временное правление, и оно явится как бы символом вашего доверия ко мне… вашей любви… Не власть нужна и дорога для меня, а сознание, что вы мне верите, что с этим чувством покинете страну и с ним же вернетесь обратно… ко мне.

– О, Перро, Перро! Я не пробуду там долго, клянусь тебе!

Гавестон скривил лицо.

– Вы станете мужем, – произнес он. – Подумать только, вернетесь не один, а с женой!

– У тебя ведь она тоже есть. Будет и у меня. Но это ничего не изменит.

– Будем надеяться! – с улыбкой сказал Гавестон. – И дай Бог, чтобы наши жены стали близкими подругами. Возможно, взаимная привязанность возместит им отсутствие к ним любви со стороны мужей…

Гавестон испытывал необыкновенное возбуждение от состоявшегося разговора. Никогда бы не поверил, что так быстро добьется подобного эффекта. Подумать только! Он станет регентом! Судьба посылает ему одну удачу за другой.

И, весьма возможно, что на этом она не остановится.

Они собрались вместе. Здесь были Уорвик, Ланкастер и все еще зализывающие свои раны Гирфорд, Уоренн и Арендел.

Они не верили своим глазам и ушам.

– Этого не может быть! – выкрикивал Арендел. – Подумать только: регент! Паршивый выскочка! Томас, регентом должен быть ты!

– Не думаю, что безумие овладело моим двоюродным братом, – сказал Ланкастер. – Дело в другом. Но, признаться, такого я не ожидал.

– Его поставили над нами! – крикнул Гирфорд. – Это ничтожество! Нет, король определенно свихнулся!

Уорвик попросил друзей успокоиться.

– Ничего страшного, – сказал он, – не случилось. Мы присмотрим за любимчиком короля, а сам король недолго будет отсутствовать.

– Но если Гавестон вообразит себя правителем страны и нашим властелином? – снова закричал Гирфорд. – Что тогда?

– На этот случай мы должны знать, как ответить ему, – сказал Уорвик. – Полагаю, друзья, что вскоре все уладится. Эдуард вернется супругом, с красавицей женой после торжественной церемонии во дворце французского короля, и ему будет не до игр и баловства с каким-то Гавестоном.

– Хорошо бы так, – проворчал Арендел. – А я уверен, что все останется по-прежнему.

Темные глаза Уорвика сверкнули.

– Тогда, милорды, – сказал он, – нашим долгом будет удалить Гавестона.

Удалить… Неплохое словечко. Немного похоже на «удавить». И еще немало значений может скрываться за ним…

Об этом подумали сейчас собравшиеся, не сводя глаз с Уорвика, на подбородке которого появились брызги слюны. Бешеный пес – так назвал его Гавестон. На что Уорвик ответил как-то: «Пускай знает, что Бешеный пес непременно укусит его…»

Но, возможно, до этого и не дойдет. Возможно, красавица-жена сумеет сделать то, чего не смогли ни покойный отец, ни все остальные – отринет Эдуарда от его фаворита, вернет в нормальную жизнь…

В комнате ослабло напряжение. Да, Уорвик на сей раз прав: все еще может измениться к лучшему. В конце концов, Эдуард так молод и так поддается чужому влиянию, а Гавестон, надо признать, далеко не глуп…

Изабелла. Принцесса Изабелла, будущая королева – вот кто спасет короля.

– Нужно, чтобы король как можно скорее отправился во Францию, – проговорил Арендел.

– А после возвращения продолжим подготовку к коронационным торжествам, – сказал Ланкастер.

Все согласно кивнули.

Они почти успокоились: несомненно, Изабелла сделает из этого шалопая примерного мужа и отца и тем самым ослабит, а потом и окончательно искоренит дурное влияние мерзавца Пьера Гавестона.