"Улица Окопная" - читать интересную книгу автора (Хотакайнен Кари)

Матти

Тетка в деловом костюме, не ведая того, начала большую операцию. Сидя в гостиной на полу, я благодарил ее за урок. Она заставила меня очнуться от слепого азарта: я пытался купить дом, о котором ничего не известно и который никоим образом не представлялся мне будущим домом. Тоска сгноила на корню мое критическое мышление.

Освободив мысли, я велел душе: заткнись на некоторое время.

Придется начать с нуля.

Я понимал: мне надо превзойти себя и застукать противников со спущенными штанами, чтобы добиться собственного дома. Теперь не достаточно даже лживого сто десятипроцентного результата, о котором упоминал Тимо Ютила. Идеальный успех также требует слабости противника.

И понимания Хелены.

Которого явно недоставало.

Хелена сделала неправильные выводы после тех выходных, когда я работал с четырьмя бегунами на глазах у Сини. Я сам позвонил социальным работникам и объяснился спокойно: у ребенка не было никаких проблем, хотя моя организационная неопытность в эти выходные породила много накладок, но я совершенно точно смогу заботиться о дочке при любых обстоятельствах.

Сидя на полу, я сделал шесть глубоких вдохов. Выпрямившись, выцарапал ножом на стене над проданной двуспальной кроватью дату: 3.7.1999. Я помню из истории войны, что знаменитое оборонительное сражение в районе Тали-Ихантала[6] достигло апогея именно в этот день в июле 1944 года. В самый разгар боя свыше двухсот пятидесяти орудий вдарили в одно и то же место. Орудие у меня только одно. Знать бы, куда его направить, – этого достаточно. В той легендарной оборонительной битве Финляндия выиграла время, этого же добиваюсь и я. Если Хелена согласится на новую попытку, я уломаю ее за полгода. Я уверен.

Я решил погрузиться в культуру частного домовладения столь глубоко, чтобы изучить все детали и нюансы. Я решил обследовать все дома в районе, независимо от того, продаются они или нет. Я решил также познакомиться с этим племенем, что пестовало свою культуру на окраине города. Будучи человеком многоэтажки, я не контактировал с людьми иной жилищной формации. Мне стало интересно, что за люди становятся владельцами собственных домов, какие у них моральные основания считать себя достойными этого. Я также хотел знать, каковы они, наши будущие соседи.

Семь тысяч из выручки за продажу своего барахла я вложил в приобретения. Купил карту района, диктофон, бинокль, камуфляжный костюм и рюкзак, который легко превращался в стульчик.

Выписал журналы, связанные с жильем и обустройством дома, в библиотеке взял все издания, касающиеся старых частных домов, и через поиск на слова «дом», «отечество», «восстановление» и «продажа недвижимости» скачал из Интернета все статьи по интересующим меня вопросам.

Я купил новые кроссовки и пульсомер.

Я купил блокнот, который легко помещался в нагрудном кармане нового костюма.

Я купил беспроводной телефон взамен расплавленного.

Я настроил мозги на частоту приема любой информации, связанной с жильем и домами.

Я подсчитал, что в районе 12 главных и 25 их пересекающих улиц.

Я подсчитал, что впереди у меня двадцать восемь лет жизни, и эти последние годы я мог бы провести в собственном доме на окраине города вместе с ними. Я еще посидел бы во дворе на качалке в августовских сумерках, и никто не будет мешать мне.

В геодезическом отделе городского управления выпросил точную карту жилого района и повесил ее на стенку рядом с их фотографией.

Я изучал ее, как Священное Писание.

На карте были обозначены улицы, границы участков, дома, даже насаждения.

Темно-зеленым были отмечены крупные магистрали: дорога на Туусулу и Первая кольцевая; белым – обычные улицы; светло-желтым – главные проспекты и улицы города; темно-оранжевым цветом обозначались районы многоэтажной застройки; светло-коричневым – частный сектор; ярко-зеленым – леса и парки; пунктиром – пешеходные дорожки и тропки здоровья. И масштаб подходящий – в метре от карты все можно было прочесть.

На следующий день после поражения в битве с теткой в деловом костюме я начал систематическую работу.

Укрепив на груди датчики пульсомера, я подключил их к браслету и нажал «старт». Через полторы минуты на экране появилось: спокойный пульс – 51. У Харри Кирвисниеми и Мики Мюллюлы[7] спокойный пульс не превышает 40, но с ними мне не сравняться. Им муниципалитеты подарили и участки, и дома, поэтому сравнивать наши данные некорректно. Также некорректно сравнивать и наши мечты, потому что я знал, в каких домах живут лыжники. Бревенчатые стены без намека на какой-либо стиль, огромное количество ненужных квадратных метров, высокое надменное крыльцо. Архитектура швейцарских Альп.

Лыжники засандалили мне пульс аж 98 ударов. Я выкинул их из головы. Передо мной, от края до края стола, возвышались стопы книг и журналов. Втиснув между ними локти, я погрузился в чтение.

Проспекты агентств по продаже недвижимости зашкалили мне пульс за сотню. Я перешел к статьям об истории домов для фронтовиков, которые успокоили сердцебиение – показания пульсомера соответствовали неспешной прогулке, однако от чтения журналов о домашнем и приусадебном хозяйстве на лбу выступил мелкий пот, которого я добиваюсь обычно только на крутом подъеме у бассейна Пирккола.

Днем я решил вздремнуть, но ничего не вышло.

Башка трещала.

Я решил заняться выпечкой. Приготовление чего-нибудь вкусненького всегда меня успокаивало. Я замесил тесто, как обычно, хотя Хелены и Сини не было дома. Добавил чуть больше кардамона, все равно же никто не скажет. Потом поставил тесто подходить возле плиты и выудил наугад из стопки журнальчик.

Журнал «Наш двор» был неофициальной трибуной обитателей частных домов. Он напомнил журнал «Народ сражался»,[8] который я читал в юности. «Наш двор» рассматривал все стороны жизни в частных домах и рассказывал, как проходит жизнь членов этого племени.

Внимая аромату булочек, распространившемуся по кухне, я углубился в чтение.

В журнале «Народ сражался» меня интересовали рассказы рядовых фронтовиков, изложенные суровым, простым языком. «Нашему двору» не хватало грубости войны и постоянного страха перед будущим.

Племена тихонько воевали против процентных ставок или за право использовать эти ставки в снижении налогов, боялись грядущего ремонта крыши, внезапного скачка цен на вывоз мусора, повышения налога на недвижимость и того, что трубы лопнут, а нож газонокосилки раскрошится о камень в траве.

«Наш двор» не рассказывал читателям об этих страхах, это не представлялось важным.

Внимание заострялось на интонациях и оттенках.

В племени жителей частных домов сквозил дух единения, крепкое МЫ, хотя они наверняка ничего не знали друг о друге. Но форма жизни и страх изменений объединяли их. Они говорили о жизни за границами их территории с опаской, настороженно, по меньшей мере. В статьях упоминалось о новых городских планах застройки, словно о тайных заговорах им на погибель.

Мужик, дававший интервью, содрогался от мысли, что по соседству с их районом возведут муниципальные дома. Между строк читалось: «Что же будет с нами?» Кто-то осуждал недавно спланированные велодорожки, которые решительно изменили маршрут вечернего выгула их золотистого лабрадора.

Пульс слегка участился.

Отложив на некоторое время журнал в сторонку, я задумался, а какой журнал выпустили бы бойцы домашнего фронта, если б вдруг объединились. На прилавках появляются десятки изданий по вопросам жилья, благоустройства дома, оформления интерьера, приготовления пищи, так что у нового издания, освещающего домашние дела в прежнем стиле, нет шансов. Новый журнал призван рассматривать домашнюю жизнь с совершенно новой позиции, показать всему миру незримых мужчин, которые в полумертвом состоянии бродят между гостиной и спальней, укачивая температурящего ребенка, которые без устали продолжают поиски идеального соотношения яичного белка и молотого перца, которые безропотно выслушивают проблемы и душевные переживания своих любимых и которые в конце концов валятся на диван с температурой под сорок, потому что неделями не заботятся о своем здоровье.

Журнал может также проводить жесткую военную пропаганду и выступать против избалованного средствами массовой информации скопища мужиков, которые скитаются по лесам, взбираются на горы, спускаются по речным порогам, проторяют тропы по снежной целине и продают этот мужской образ жизни спонсорам. Те, в свою очередь, налепляют наклейки на задницы этих бородачей, ничего не знающих о реальных испытаниях, чтобы они смогли рассказывать о своих увлекательных приключениях в горах по телику.

Пульс стал, как у зайца.

Однако следовало не думать о создании собственного журнала, а заняться делом.

«Наш двор» рассказывал в статье на четырех страницах, чем различаются люди, живущие в собственном доме и в городской многоэтажке. Автор, психолог Лаури Мякинен, стоял под яблоней, у ног его терся спаниель. По мнению Мякинена, окружение существенно влияет на духовное состояние человека. Он полностью поддерживал образ жизни в частном доме и от всей души рекомендовал его – особенно тем, у кого наблюдаются предпосылки к переутомлению в осенне-зимний период и вообще к грусти. Мякинен писал, что как реалист он понимает, что не у всех есть достаточно средств на приобретение собственного жилья. При этом подчеркивал, что даже кратковременное посещение дома и двора знакомых может помочь в преодолении трудностей. Деревья – наши друзья. Мякинен ссылался на австралийское исследование, согласно которому, живущие в окружении деревьев люди способны на более прочные отношения, нежели те, кто всю свою жизнь проводит в городе среди бетона и стали.

Сам Мякинен только десять лет назад переехал в собственный дом и не перестает сожалеть о столь позднем решении. Если б он только знал, какой внутренний покой обретет благодаря яблоневым деревьям и двору, он бы сделал выбор гораздо раньше.

Следующий разворот представлял фотографию всей семьи: Мякинен, его жена Мари и мальчишки-близнецы Сами и Мике. У каждого в руках грабли, а подпись вещала, что все они любят осеннюю уборку листьев. Смена времен года и способность природы к обновлению и повторению учат нас понимать бренность сущего, утверждал Мякинен. Он сказал, что проникся ясностью осени и зарождающейся силой весны только у себя во дворе, где он, устраняя следы прежнего владельца, сковырнул весь асфальт, чтобы дать дорогу мощи матушки-земли. Мякинен также поведал, что после сауны часто валяется голышом на траве в восторженном состоянии, как Илмари Пимия из группы «Носители огня».[9]

Я не нашел в источниках, которыми располагал, ни этого Пимия, ни его группу, но, по-видимому, Пимия был какой-нибудь известный плотник или архитектор, который таким образом праздновал окончание строительства дома.

Вырезав с последний страницы журнала бланк заказа, я заполнил его и сунул в кроссовку, чтобы вечером кинуть в почтовый ящик. Перелистав телефонную книгу, нашел адрес Лаури Мякинена. Вальдшнепов переулок, дом четыре. Это километрах в пяти от моей квартиры, по ту сторону Центрального парка.

Я вытащил из духовки почти черные булочки, выложил на тарелку две штуки и налил в стакан молока. Запивая обжигающие булки холодным молоком, я рассматривал фотографию Мякинена. Он глядел на меня преданным собачьим взглядом. Я прикинул, какой он породы. Для финской лайки он слишком инертный, для золотистого Лабрадора – слишком выразительный, для бульдога – слишком гладкомордый. Не столь уж я поднаторел в собаках, чтобы выбрать породу. Вспомнилось, как Хелена, окрыленная мечтами о доме, говорила мне о собаке и привлекала мое внимание фотографиями каких-то щенков.

Дом, семья, трава, сауна, крыльцо, почтовый ящик, собака.

Глядя на сердобольную рожу Мякинена, я составил список слов, объединенных главным.

Дом, дети, газонокосилка, шланг, печка-гриль, собака.

Дом, жена, керамические гномики во дворе, счет за воду, поленница, собака.

Дом, воспоминания, винтовая лестница, ночной тариф на электричество, собака.

Прихлебывая молоко, я кусал булку и мычал. Подумалось, что примерно таким я и буду в старости. Бормочущий под нос старикан, люстра на потолке, собранная из осколков памяти и разрозненных мыслей, или ржавые качели во дворе, которые не тревожили многие годы и которые взвизгивают, когда на них садятся.

Я вышел перекурить на балкон. Верхние соседи с треском захлопнули балконную дверь.