"Утро магов" - читать интересную книгу автора (Бержье Жак, Повель Луи)

ГЛАВА 1. ВОСПОМИНАНИЯ О НАСТОЯЩЕМ

Сегодня каждый уважающий себя интеллигентный человек все время кудато спешит. И возможно, что наш лучший читатель, самый дорогой для нас, разделается с нами за дватри часа. Я знаю некоторых людей, которые за двадцать минут умудряются с пользой для себя прочитывать по сто страниц из математики, философии, истории или археологии. Актеры учатся «ставить» свой голос, но научит ли ктонибудь нас «ставить» собственное мнение? В этой работе я не подражаю тем писателям, которые стремятся удержать читателя, всячески развлекая и убаюкивая его. Мой девиз: ничего для сна — все для пробуждения. Быстрее берите и уходите! Ведь у вас еще множество других дел. Если понадобится, пропускайте целые главы, начинайте где хотите, читайте по диагонали — это инструмент для многостороннего использования, как складной нож со многими лезвиями. Например, вы опасаетесь слишком поздно напасть на сюжетную жилу, которая вас интересует, — тогда пропустите эти первые страницы. Знайте только, что они показывают, как XIX век захлопнул двери перед фантастической действительностью Человека, Мира, Вселенной; как XX век их приоткрыл, но как наша мораль, философия и социология, которым следовало бы опережать эпоху, вовсе не стали таковыми, оставаясь привязанными к отжившему XIX веку. Мост между эпохой кремниевого ружья и ракетным веком еще не переброшен, хотя об этом думают, ибо в спешке и нетерпении мы оплакиваем не прошлое, а настоящее. Итак, теперь вы знаете достаточно, чтобы быстро пролистать начало, если оно вам не нужно, и заглянуть в книгу дальше.

Жаль, что история не сохранила имени того, кто первым поднял тревогу. Это был некий директор американской патентной конторы. В 1875 году он направил государственному секретарю по торговле прошение об отставке. «Зачем мне занимать это место, — писал он, — если изобретать уже больше нечего?» Двенадцать лет спустя, в 1887 г., великий химик Марселен Вертело писал: «Во Вселенной больше не осталось тайн». Тогда считали, что химические элементы не подвержены превращениям. Но в то время, как Вертело в своем ученом труде развенчивал мечты алхимиков, элементы, которые этого не знали, продолжали трансформироваться под воздействием естественной радиоактивности. Еще в 1852 г. это явление было описано Рейхенбахом, но тотчас отвергнуто. В работах 1870 г. упоминалось о «четвертом состоянии материи», которое наблюдалось при электрических разрядах в газовой среде. Но требовалось вытеснить все таинственное: что и было сделано.

Далее, немец по фамилии Цеппелин, вернувшись на родину после того, как он сражался в рядах южан, попытаются заинтересовать промышленников идеей управления воздушными шарами. «Бедолага! — отвечали ему, — Разве вы не знаете, что есть три темы, по которым Французская Академия наук больше не принимает заявок: квадратура круга, туннель под ЛаМаншем и управление воздушными шарами?» Другой немец, Герман Газвиндт, предложил построить движимые ракетами летательные машины тяжелее воздуха. На его пятой по счету рукописи германский военный министр, посоветовавшись со специалистами, написал с участливостью, свойственной его натуре и должности: «Когда же эта несчастная птица наконец околеет?» Русские, со своей стороны, избавились от другой несчастной птицы — Кибальчича, еще одного приверженца ракетных летательных машин. Избавились с помощью взвода казнивших его солдат. Правда, Кибальчич использовал свой технический талант для изготовления бомбы, разорвавшей на мелкие кусочки императора Александра.

Но вовсе уж не было оснований ставить к позорному столбу профессора Смитсоновского института, американца Лэнгли, который предложил летательные машины, приводимые в движение недавно изобретенными двигателями внутреннего сгорания. Он был высмеян, уничтожен и изгнан из Смитсоновского института.

Профессор Симон Ньюкомб дал математическое обоснование невозможности полета тел тяжелее воздуха. За несколько месяцев до смерти убитого горем Лэнгли один маленький английский мальчик както раз вернулся из школы в слезах. Он показал своим соучеником фотоснимок макета, который Лэнгли прислал его отцу. Отец сказал, что люди в конце концов будут летать. Товарищи принялись насмехаться, а учитель сказал: «Мой друг, неужели ваш отец полный идиот?» Предполагаемого идиота звали Герберт Джордж Уэллс.

Так все двери захлопывались одна за другой с глухим стуком. В самом деле, патентоведам оставалось разве что подать в отставку, и гн Брюнетьер в 1885 г. мог спокойно говорить о «Крахе науки». Знаменитый профессор Липпман тогда же заявил одному из своих учеников, что физика закончена, упорядочена, дополнена и сдана в архив, и что лучше бы ему заняться другой наукой. Этого ученика звали Гельброннар; он стал первым в Европе профессором физической химии и сделал замечательные открытия, касающиеся жидкого воздуха, ультрафиолетовых лучей и коллоидного состояния металлов. Муассан, гениальный химик, был вынужден выступить с «самокритикой» и публично заявить, что его эксперимент по получению искусственых алмазов был некорректным.

Что говорить, если паровая машина и газовая лампа в то время считались величайшими изобретениями за всю историю человечества. Что касается электричества, то это простой технический курьез. Один полоумный англичанин, Максвелл, утверждал, что посредством электричества можно создать невидимые световые лучи, — абсурд! Через несколько лет Амброз Бирс смог написать в своем «Словаре Сатаны»: «Неизвестно, что такое электричество, но, во всяком случае, оно освещает лучше, чем газовый рожок, и толкает сильнее, чем лошадиная сила».

Энергия считалась совершенно независимой от материи и лишенной всякой тайны. Она состояла из флюидов, которые описывались очень красивыми на вид уравнениями и легко классифицировались: флюид электрический, тепловой, световой и т. д. Простая и ясная прогрессия: три состояния материи (твердое, жидкое и газообразное) плюс еще более тонкие энергетические флюиды. Достаточно просто отбросить зарождающиеся теории атома как философские бредни, чтобы сохранить «научную картину» мира. Время Планка и Эйнштейна еще не пришло.

Немец Клаузиус доказывал, что единственно возможный источник реальной энергии — это огонь. Считалось, что однажды заведенная как часы Вселенная должна остановиться, когда завод кончится. Никаких чудес, никаких сюрпризов. В этой Вселенной с предопределенной судьбой жизнь появилась случайно и развивалась посредством простой игры естественного отбора. Конечный итог этой эволюции — человек, то есть механический и химический конгломерат, снабженный некоей иллюзией — сознанием. Под влиянием этой иллюзии человек изобрел пространство и время — специфические продукты мысли. Если бы ординарному ученому XIX века сказали, что физика в один прекрасный день начнет экспериментально изучать кривизну пространства и обратимость времени — он вызвал бы полицию. Ведь пространство и время не имеют никакого реального существования. Это переменные величины в математике и пища для досужих размышлений философов. Вопреки работам Шарко и Гислопа, всякая идея внечувственного или вневременного восприятия должна с презрением отбрасываться. Нет ничего неизвестного во Вселенной, нет ничего неизвестного в человеке! Исследования внутреннего мира казались совершенно бесполезными. Тем не менее существовало явление, которое не укладывалось в привычные рамки — гипноз. Наивный Фламмарион, сомнительный Эдгар По и подозрительный Уэллс серьезно интересовались этим явлением. Как ни странно, официальный XIX век умудрился доказать то, что и гипноза не существует. Просто пациент умышленно лжет и симулирует, чтобы доставить удовольствие гипнотизеру. Это очевидно. Но после Фрейда и Мортона Прайса стало известно, что личность может быть раздвоенной. Исповедуя абсолютный критицизм, этому веку удалось создать негативную мифологию, устранив все неизвестное и таинственное в человеке.

С биологией тоже было покончено. Исследования Клода Бернара исчерпали ее возможности, после чего пришли к выводу, что мозг выделяет мысль подобно тому, как печень выделяет желчь. Собирались даже обнаружить эту секрецию и записать ее химическую формулу в соответствии со столь же красивыми шестиугольниками, как у гна Вертело. Когда стало бы известно, каким образом соединяются шестиугольники углерода, чтобы создать мысль, была бы перевернута последняя страница. Пусть нам дадут работать серьезно! Безумцев — в сумасшедший дом! В одно прекрасное утро 1898 г. некий серьезный господин приказал гувернантке не позволять больше детям читать Жюля Верна. Его ложные идеи деформируют юные умы. Серьезного господина звали Эдуард Бранли. Он решил отказаться от своих опытов с волнами, не представлявших интереса, чтобы стать домашним врачом.

Настоящий ученый должен не только отречься от безумных идей, но и бороться с «авантюристами», то есть с теми, кто лишь смущает воображение, предаваясь мечтаниям. Вертело нападает на философов, «которые силятся пронзить свой собственный призрак на пустынной арене абстрактной логики. Любой факт оказывает человечеству большую услугу, чем самый великий философ мира». Наука, может быть только экспериментальной. Без этого нет спасения. Закроем — двери. Никто и никогда не сравнится с теми гигантами, которые изобрели паровую машину.

В этой Вселенной, такой упорядоченной, понятной и наглухо запертой, человек должен, наконец, занять свое место рядового явления. Никаких утопий, никакой надежды. Ископаемое горючее исчерпается в течение нескольких веков, и наступит конец изза голода и холода. Человек никогда не будет летать, никогда не отправится в космос, никогда не спустится он и на морское дно. Как странно это запрещение посещать морские пропасти! Состояние техники XIX века ничуть не помешало построить батискаф проф. Пикара. Этому не было никаких препятствий, кроме бесконечной скромности, ничего, кроме заботы о том, чтобы человек «занимал свое место».

Тюрпена, изобревшего мелинит, очень быстро упрятали в тюрьму. Изобретатели двигателя внутреннего сгорания были приведены в отчаяние: им пришлось доказывать, что электрические машины — не частный случай вечного двигателя. То была эпоха великих изобретателей — одиноких, бунтующих, преследуемых. Герц сам писал в Дрезденскую торговую палату, что нужно запретить исследования по передаче герцевских волн, ибо никакое их практическое применение невозможно. Эксперты Наполеона III доказали, что динамомашина Грамма никогда не будет вращаться.

По поводу первых автомобилей, подводной лодки, дирижабля, по поводу электрического света (мошенничество этого проклятого Эдисона!) ученые Академии не беспокоились. Есть одна бессмертная страница — это отчет об экспертизе фонографа во Французской Академии наук: «Как только машина произнесла несколько слов, гн постоянный секретарь устремился к обманщику и стиснул ему горло железной рукой. — Вот видите! — удовлетворенно сказал он коллегам. Однако к общему удивлению машина продолжала издавать звуки…» Тем временем великие умы, встречая сильное сопротивление, тайно вооружаются, чтобы подготовить самую потрясающую революцию знаний, какую знал когдалибо «исторический» человек. Но все пути пока еще перекрыты.

Перекрыты и наглухо закупорены. Сообщения об ископаемых останках доисторических людей, которых накапливается все больше, — с порога отметаются. Разве не доказал великий Генрих Гельмгольц, что Солнце извлекает свою энергию из собственного сокращения, то есть из единственной силы, которая, наряду с горением, существует во Вселенной? И разве не показывают его расчеты, что не более сотни тысяч лет отделяет нас от рождения Солнца? Откуда тогда длительная эволюция? К тому же, будет ли когданибудь придуман надежный способ датировки прошлого? Так что давайте, людиявления, попробуем остаться хотя бы серьезными в этом коротком промежутке между двумя ничто. Факты! Факты! Ничего, кроме фактов! Поскольку понятия энергии и материи не популярны, лучшие из исследователей обращаются к эфиру — всепроникающей среде, обеспечивающей движение световых и электромагнитных волн. Лорд Гайли, представлявший в конце XIX века официальную английскую науку во всем ее величии, создает теорию гироскопического эфира: эфир состоит из многочисленных волчков, вращающихся во всех направлениях. Иными словами, «если творение человеческого ума может дать представление о полном безобразии, то теории лорда Гайли это вполне удалось».

Именно в спекуляциях с эфиром увязли лучшие умы конца XIX века. Но в 1898 г. разразилась катастрофа: опыт Майкельсона и Морли разрушил гипотезу эфира. Свидетельства этого краха можно найти во всех произведениях Анри Пуанкаре. Пуанкаре, гениальный математик, чувствовал, что его безмерно тяготит бремя XIX века — тюремщика и палача фантастического. Он бы открыл относительность, если бы посмел это сделать. Но он не осмелился. «Ценность науки», «Наука и гипноз» — это книги отчаяния и самоустранения. Для него научная гипотеза никогда не бывает верной, она может быть только полезной. Как в испанской гостинице — там можно найти только то, что ты принес с собой. По мнению Пуанкаре, если бы Вселенная уменьшилась в миллион раз, а мы — вместе с ней, то никто бы ничего не заметил. Спекуляции бесполезны, так как они оторваны от всякой чувственной реальности. Этот аргумент цитировался до самого начала нашего века как образец глубокомыслия. До того самого дня, когда один инженерпрактик заметил то, о чем всегда знал колбасник, — ведь окорокато падают. Вес окорока пропорционален его объему, но крепость веревки пропорциональна только длине ее отрезка. Если вся Вселенная сократится только на одну миллионную, то под потолком не останется ни одного окорока! Бедный великий Пуанкаре! Этот мастер мысли писал: «Одного здравого смысла достаточно, чтобы понять, что разрушение города посредством лишь полукилограмма металла — это вполне очевидная возможность».

Неожиданно двери к бесконечным возможностям человека, материи, энергии, пространства и времени, тщательно запертые XIX веком, разлетелись вдребезги. Наука и техника сделали потрясающий скачок, и сама природа познания была поставлена под вопрос.

Грядет, однако, не только прогресс, но и трансформация. В этом другом состоянии мира должен измениться и характер самого сознания. Огромная пропасть отделяет человека от человечества, наше общество — от нашей же цивилизации. Мы живем идеями, моралью, социологией, философией, психологией XIX века. Мы смотрим, как поднимаются в небо ракеты, как нашу Землю сотрясают тысячью новых вибраций, а сами посасываем трубку Тома Ячменное Зерно. Наша литература, наши философские дискуссии, наши идеологические конфликты, наша позиция по отношению к действительности — на все это ответ за дверьми, которые должны быть разломаны.