Стефани Лоуренс Куда ведет сердце

Глава 1

Ноябрь 1835 года. Лондон

– Спасибо, Мостин.

Устроившись в кресле у огня, в гостиной своей фешенебельной квартиры на Джермин-стрит, Барнаби Адэр, третий сын графа Котелстона, взял хрустальный бокал с подноса, поданного дворецким.

– Больше мне ничего не понадобится.

– Прекрасно, сэр, В таком случае я пожелаю вам доброй ночи.

Мостин поклонился и бесшумно вышел.

Барнаби пригубил бренди.

Протянув к камину длинные нога, скрещенные в щиколотках, и упершись подбородком в узел шейного платка, Барнаби сосредоточенно изучал мыски зеркально начищенных сапог, в которых отражались отблески пламени. Казалось, в его мире все устроено как полагается, но…

Его терзало смутное беспокойство.

И не то чтобы в последнее время его преследовали неудачи. Больше девяти месяцев тщательных расследований ушло на разоблачение четверки молодых людей, отпрысков знатных семейств, которым оказалось недостаточно просто посещать места разврата: они задались целью стать владельцами одного из них. Он раздобыл достаточно улик, чтобы предъявить обвинение, несмотря на высокое положение преступников. Дело оказалось сложным, долгим и утомительным. Его успешное завершение было в своем роде беспрецедентным.

Услышав об этом, мать Барнаби чопорно поджала губы и высказала язвительное пожелание, чтобы сын так же безоглядно увлекся охотой на лис, как поимкой злодеев. Она не посмела высказаться более пространно, поскольку его отец принадлежал к руководству столичной полицией.

К тому же сам премьер-министр заявил, что Барнаби безупречно провел расследование.

Барнаби снова глотнул бренди. Сознание победы было приятно, но в душе по-прежнему царила странная пустота.

Возможно, потому, что в настоящий момент у него не было дела, которому можно было посвятить все свое время.

А может быть, причиной такого настроения было время года – сырая осень, когда на землю спускаются холодные туманы, а высший свет покидает столицу, стремясь к теплу загородных родительских поместий, где можно спокойно готовиться к знаменитому лондонскому сезону с его непрекращающимися празднествами. Для него же осень всегда была самым неприятным периодом: уж очень сложно было искать достаточно веские причины, чтобы избегать умело организованных матерью приемов.

Мать успела женить старших братьев Барнаби и выдать замуж его сестру Мелиссу, что удалось ей легко… даже слишком легко. Но в младшем сыне она встретила упорное сопротивление своим матримониальным замыслам.

Оглушительный грохот колес экипажа по булыжной мостовой нарушил размышления Барнаби.

Стук замер возле его дома. Размеренные шаги Мостина проследовали к парадной двери. Интересно, кого это принесло в такой час – поспешный взгляд на каминные часы подтвердил, что уже начало двенадцатого, – и в такую ночь?

За плотными шторами царил туман, непроницаемыми клубами окутавший улицы, превративший дома и знакомые пейзажи в призрачные готические королевства.

Никто не станет путешествовать в такую ночь без достаточно веских причин.

До него донеслись приглушенные голоса.

Через несколько минут дверь открылась, и Мостин, войдя, тщательно прикрыл ее за собой. Судя по поджатым губам и бесстрастному выражению лица, Мостин не одобрял ночного гостя. Еще интереснее был явный намек на то, что все его попытки не пропустить неизвестного были решительно и недвусмысленно пресечены.

– Э… к вам леди, сэр. Мисс…

– Пенелопа Эшфорд.

Сухой деловитый тон заставил Барнаби и Мостина дружно повернуть головы к двери. На этот раз она была распахнута. На пороге стояла дама в темной ротонде строгого, но модного покроя. С запястья свисала подбитая соболем муфта, руки были затянуты в кожаные перчатки с меховой отделкой.

Блестящие волосы рыжевато-каштанового цвета, уложенные в узел на затылке, посверкивали в сиянии свечей, когда она пересекала комнату с грацией и самоуверенностью, свидетельствующими о ее положении даже громче, чем деликатные аристократические черты. Черты, оживленные такой решимостью, такой волей, что сила ее характера была бы заметна даже самому ненаблюдательному человеку.

Мостин при ее приближении отступил.

Не сводя с нее глаз, Барнаби неспешно распрямил ноги и поднялся:

– Мисс Эшфорд!

Огромные, несравненные по красоте карие глаза, обрамленные очками в тонкой золотой оправе, широко раскрылись:

– Мистер Адэр! Мы встречались почти два года назад в бальном зале Моруэллан-Парка, на свадьбе Чарли и Сары.

Она остановилась в двух шагах, продолжая изучать Барнаби, словно оценивая возможности его памяти:

– Если припоминаете, мы даже немного поговорили.

Она не протянула руки. Барнаби глянул в ее запрокинутое лицо – ее голова едва доходила до его плеча – и понял, что он прекрасно ее помнит.

– Вы спрашивали, действительно ли я расследую преступления.

– Совершенно верно, – ослепительно улыбнулась мисс Эшфорд.

Барнаби моргнул, чувствуя себя выбитым из колеи. Как ни странно, он помнил каждую секунду той встречи и даже прикосновение ее тонких пальцев. Тогда они просто пожали друг другу руки, но все же даже сейчас при воспоминании об этом его ладонь слегка покалывало.

Очевидно, она произвела на него впечатление, хотя в то время он этого не понял: занятый размышлениями об очередном деле, он почти не обращал внимания на окружающих.

С тех пор она повзрослела. Теперь любой глупец мог распознать в ней силу природы, в которой есть нечто непреодолимое.

Неудивительно, что она так быстро справилась с Мостимом.

Ее улыбка померкла. Сейчас она открыто изучала его: подобный взгляд любой другой женщины он назвал бы дерзким, почти наглым, но она, похоже, оценивала его скорее с интеллектуальной, чем с физической точки зрения.

Розовые, поразительно сочные губы отвердели: видимо, она приняла какое-то решение.

– Так чему я обязан вашим визитом? – полюбопытствовал Барнаби.

Этим совершенно необычным, чтобы не сказать скандальным, визитом. В конце концов, она – незамужняя светская леди, и ей вдруг вздумалось поздно вечером посетить холостого джентльмена. В одиночку. Без компаньонки.

Ему следовало запротестовать и отослать ее домой. Во всяком случае, Мостин именно так и считал.

Их взгляды снова встретились. В ее глазах не было ни малейших угрызений совести. Никаких колебаний.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне раскрыть преступление.

Они продолжали смотреть друг на друга. Напряженный момент миновал. Барнаби изящным жестом показал на второе кресло:

– Прошу садиться. Хотите чаю?

Улыбка, преобразовавшая ее лицо из привлекательного в ослепительно прекрасное, заиграла на полных губах.

– Благодарю, не стоит. Я попрошу всего лишь несколько минут вашего времени.

Она бесцеремонно показала Мостину на дверь:

– Вы можете идти.

Мостин окаменел, устремив оскорбленный взгляд на хозяина.

Едва сдерживая ухмылку, Барнаби кивком подтвердил приказ.

Мостину все это явно не понравилось, но он с поклоном ретировался, оставив, однако, дверь приоткрытой. Барнаби отметил это, но ничего не сказал. Мостин знал, как рьяно охотятся за хозяином молодые леди, причем их приемы иногда были весьма изобретательны. Дворецкий, очевидно, посчитал мисс Эшфорд одной из таких интриганок, но Барнаби знал, что это не так. Пенелопа Эшфорд, конечно, способна интриговать, но брак в ее намерения не входит, как было известно в свете.

Пока гостья укладывала муфту на колени, Барнаби опустился в кресло, продолжая изучать ее.

Она казалась ему самой необычной молодой леди из всех его знакомых.

Он решил это еще до того, как она сказала:

– Мистер Адэр, мне требуется ваша помощь, чтобы найти четырех пропавших мальчиков и остановить дальнейшие похищения.

Пенелопа подняла глаза и уставилась на Барнаби Адэра. И тут же поспешно отвела взгляд. Собираясь навестить Адзра, она понятия не имела, что он… его внешность… произведет на нее подобное впечатление. Да и почему? Чтобы при виде какого-то мужчины у нее перехватывало дыхание?! Все это крайне раздражало.

Золотистые волосы, волнами лежавшие на голове прекрасной формы, прямой нос с небольшой горбинкой и синие глаза оттенка цветущего цикория, в которых светились ум и проницательность, были сами по себе привлекательны, и все же, помимо внешности, было в нем нечто неуловимое, что заставляло ее нервничать.

Все это очень странно. Да, он высок и хорошо сложен, но не выше ее брата Люка, и хотя плечи у него широкие, все же не шире, чем у ее зятя Саймона. Правда, он на редкость хорош собой. Недаром она слышала, как Барнаби Адэра называют Адонисом, и должна была согласиться с этим определением.

Впрочем, все это сущая чепуха, и вообще непонятно, почему она это заметила.

Пришлось сосредоточиться на вопросах, которые он, конечно, не преминет ей задать. Она уже видела, каким любопытством поблескивают его глаза.

– Причина, по которой сюда явилась я, а не толпа разъяренных родителей, заключается в том, что эти мальчики – нищие, бездомные найденыши.

Барнаби нахмурился.

Она, слегка поморщившись, стянула перчатки.

– Пожалуй, мне лучше начать с самого начала.

– Это значительно облегчило бы дело, – кивнул Барнаби.

Пенелопа положила перчатки поверх муфты. Ей не слишком нравился его тон, но ничего не поделаешь, придется игнорировать иронические нотки.

– Не знаю, известно ли вам, что моя сестра Порция – теперь она замужем за Саймоном Кинстером, – еще три дамы из высшего общества и я основали приют для найденышей. Здание находится как раз напротив больницы для подкидышей в Блумсбери. Было это пять лет назад, в тридцатом году. Мы принимали найденышей, в основном из Ист-Энда, и обучали их профессиям горничных, лакеев, а в последнее время и другим ремеслам.

– Да, я помню, вы расспрашивали Сару об учебных программах в ее приюте.

– Вы правы.

Она не знала, что он слышал их разговор с Сарой.

– Моя старшая сестра Энн, теперь Энн Кармартен, тоже принимала участие в воспитании найденышей, но с тех пор, как обе они вышли замуж, у них появилось множество дел по ведению хозяйства, поэтому сестры стали проводить меньше времени в доме найденышей. Остальные три дамы тоже очень заняты. Следовательно, теперь домом управляю я и приехала сюда в качестве главной попечительницы.

Она судорожно сжала перчатки и набралась смелости глянуть ему в глаза.

– Обычно детей привозят либо представители власти, либо тот, кто считается их опекуном. Последнее случается довольно часто. Когда умирающий родственник понимает, что его подопечный вскоре останется один в этом мире, он связывается с нами. Мы делаем соответствующие распоряжения. Ребенок обычно остается с опекуном до смерти последнего, о чем нам, как правило, сообщают соседи. Мы забираем сироту и отвозим в приют.

Барнаби снова кивнул, показывая, что пока ему все ясно.

Набрав в грудь воздуха, Пенелопа продолжала, чувствуя, как сжимаются легкие, как дикция становится все отчетливее по мере возрастания гнева.

– За последний месяц мы четыре раза приезжали за мальчиками, только чтобы обнаружить, что какой-то человек уже побывал там до нас и увел сироту с собой. Соседям он представлялся представителем местной власти, но оказалось, что это ложь. Дети не обнаруживались ни в одном из приютов.

Адэр прищурился. Спокойный взгляд вдруг стал кинжально-острым.

– И это всегда один и тот же человек?

– Судя по тому, что я слышала, это вполне возможно.

Барнаби задумался. Пенелопа терпеливо выжидала, прикусив губу. Пусть хорошенько поразмыслит… хотя ее так и подмывало высказаться. Потребовать от него немедленных действий. Она привыкла командовать, приказывать и брать на себя ответственность. И считала, что людям нужно объяснить, как лучше выполнить то или иное поручение: в этом случае все идет как по маслу. Но… она нуждалась в помощи Барнаби Адэра, и интуиция предостерегала ее от поспешных поступков. На этого человека нельзя давить.

Барнаби долго смотрел в пространство, прежде чем перевести взгляд на Пенелопу.

– Вы берете девочек и мальчиков. Пропадают только мальчики?

– В том-то и дело. За последние месяцы мы приняли больше девочек, чем мальчиков, но этот незнакомец уводил только мальчиков.

– Он забрал четверых… расскажите о каждом. Все, что вы знаете. Каждую мелочь, пусть даже она кажется вам незначительной.

Он молча наблюдал, как она роется в памяти. Черты лица сгладились, потеряв свою характерную оживленность.

Пенелопа пристально смотрела в огонь, словно читала появлявшиеся там письмена.

– Первому восемь лет. Его дядя умирал, и…

Она продолжала говорить, и Барнаби почти не удивился, услышав детальное описание этих мальчиков, со всеми подробностями. Что же, у нее действительно превосходная память. Лишь изредка ему приходилось задавать дополнительные вопросы.

Ему доводилось иметь дело с дамами из общества. Допрашивать молодых леди, неспособных высказать две связные мысли подряд. Приходилось обладать мудростью Соломона и терпением Иова, чтобы сообразить, что они имеют в виду.

А вот Пенелопа Эшфорд – дело другое. Он слышал, что ее зовут смутьянкой, не обращавшей особого внимания на правила приличий и этикета. Кроме того, считали, что она чересчур умничает, пряма и откровенна, и эти причины мешают ей выйти замуж.

Но она была на удивление привлекательна, и в ней было столько жизни, что мужчины невольно обращали на нее внимание. Кроме того, она происходила из очень хорошей семьи, а ее брат Люк, нынешний обладатель титула виконта, давал за нее более чем богатое приданое, так что мнение света о ее характере должно было иметь под собой достаточно веские основания.

– …и как в других случаях, когда мы сегодня утром отправились за Диком на Херб-лейн, его там уже не было Таинственный незнакомец забрал его на рассвете, в семь часов.

Замолчав, она перевела темные вопрошающие глаза с пламени камина на его лицо.

Барнаби долго удерживал ее взгляд, прежде чем медленно кивнуть.

– Итак, какие-то люди, кем бы они ни были, похоже, заранее узнают о ваших потенциальных подопечных…

– Прежде чем вы предположите, что в нашем приюте завелся шпион, позвольте заверить, что это маловероятно. Если бы вы знали всех, кто там работает, сразу поняли бы, почему я так в этом уверена. И вполне возможно, что исчезают не только наши сироты. Нам сообщают далеко не обо всех. Но кто станет поднимать тревогу по столь «ничтожному» поводу?

Все еще глядя на нее, Барнаби мысленно обдумывал сказанное.

– Я надеялась, – продолжала она, разглаживая перчатки, – что вы согласитесь расследовать последнее исчезновение, если учесть, что Дика увели только этим утром. Конечно, я понимаю, что вы расследуете преступления членов высшего общества. Но сейчас ноябрь, и многие удалились в свои поместья, так что у вас есть время рассмотреть наше дело. Конечно, я сама могла бы этим заняться…

Барнаби едва удержался от достойного ответа.

– …но решила, что если уговорить человека с большим опытом в таких делах, результаты будут куда эффективнее.

Произнося эту фразу, Пенелопа подумала, что откровенность в данном случае не помешает.

– Не стану лукавить, я ищу реальной помощи в поисках пропавших подопечных, а не просто желаю уведомить кого-то об их пропаже и умыть руки. Я твердо намерена разыскать Дика и остальных мальчиков. Но большая часть работы неизбежно связана с Ист-Эндом и, вероятно, с тамошним преступным миром, так что мои возможности получить информацию ограниченны.

Замолчав, она всмотрелась в его бесстрастное лицо. И в отчаянии развела руками:

– Я, как могла, описала нашу ситуацию. Вы мне поможете?

К ее раздражению, немедленного ответа не последовало. Однако он и не отказался. Хотя очень долго изучал Пенелопу, достаточно долго, прежде чем осведомиться:

– И как, по-вашему, будет вестись наше расследование?

Пенелопа скрыла улыбку.

– Я подумала… если вы свободны, может, посетите завтра наш приют. Получите некоторое представление о том, как мы работаем и каких детей берем. Ну а после…

Барнаби пришлось выслушать вполне рациональный план, который позволит ему узнать основные факты. Достаточно, чтобы начать расследование и, возможно, добиться первых результатов.

Слушая, как разумные, логически обоснованные слова слетают с налитых соблазнительных губок, он все больше убеждался, что Пенелопа Эшфорд опасна для него. Опасна в полном соответствии со своей репутацией, а возможно, и еще больше.

В его случае, несомненно, больше, учитывая восхищение ее губами.

Кроме того, она предлагала то, до чего ни одна молодая леди не додумалась, – помахать перед его носом интересным делом, как морковкой перед конской мордой.

Дело. Как раз в ту минуту, когда он отчаянно нуждался в таковом.

– Как только мы поговорим с соседями, которые видели как уводили Дика, надеюсь, у нас появится какой-то след.

Ее губы перестали двигаться. Барнаби тихо, облегченно вздохнул.

– Надеюсь, что так, – подтвердил он, немного поколебавшись: было совершенно очевидно, что она вознамерилась принять самое активное участие в предполагаемом расследовании.

Учитывая тот факт, что он знал ее семью, честь диктовала немедленно отговорить ее от столь рискованного предприятия и предоставить ему гоняться за злодеями. Но все надежды на то, что она будет мирно ждать его у очага, встретят ее яростное сопротивление. Поэтому он утвердительно наклонил голову:

– По счастью, я завтра свободен. Давайте встретимся утром в вашем приюте.

Позже он осторожно вытеснит ее из расследования – после того как соберет все факты и выведает все, что она знает об этом странном деле.

Пенелопа ослепительно улыбнулась, снова расстроив течение его мыслей.

– Превосходно! – воскликнула она и, взяв муфту и перчатки, встала. Она добилась своей цели, теперь пора уходить.

Он поднялся и проследовал за ней к двери. Она на ходу натягивала перчатки, отмечая, что впервые видит такие красивые, как у него, мужские руки.

Он повел ее в холл.

– Это ваш экипаж там, на улице?

– Да. Он ждет у соседнего дома.

Он помог ей спуститься на тротуар и повел к обочине, где стояла карета ее брата. На козлах терпеливо дремал кучер.

Адэр распахнул дверцу и предложил Пенелопе руку. Та, затаив дыхание, вложила в его ладонь свою и постаралась не обращать внимания на странные ощущения, охватившие ее. На тепло его уверенного пожатия.

Постаралась.

Но не смогла.

Как не смогла свободно дышать, пока он не отпустил ее руку.

– Благодарю, мистер Адэр. Увидимся завтра утром.

Барнаби стоял на улице в облаке тумана и смотрел вслед удалявшемуся экипажу. Только когда стук колес стих, он широко улыбнулся и направился к дому.

И, поднявшись на крыльцо, понял, что настроение улучшилось. Тоска исчезла, сменившись предвкушением того, что принесет завтрашнее утро.