"Дитя слова" - читать интересную книгу автора (Мердок Айрис)

ВТОРНИК

Был вторник, раннее утро; я сидел за моим столом на службе — остальные еще не пришли — и читал очередное письмо Томми, которое она обычно отправляла мне по вторникам из Кингс-Линна. Ссылка на «чужую жену» привела меня в полный ужас, пока мне не пришло в голову, что, конечно же, бедняжка Томми имеет в виду Лору Импайетт! Пусть так думает — оно удобнее, и уж во всяком случае не я стану рассеивать это подозрение, зародившееся в глупой головенке Томми. Представление, что я влюблен в Лору, могло возникнуть лишь по наивной слепоте, могло служить тривиальной ширмой для прикрытия страшной правды. Пусть так и будет. То обстоятельство, что Лора по-своему любит меня — или во всяком случае считает, что любит, — может подкрепить эту полезную фикцию и даже привести к тому, что Лора намекнет Томми, будто я люблю ее! Никакого вреда это не принесет. А вот если чудовищная правда о том, что я влюблен в жену Ганнера, когда-либо выплывет наружу, это пошатнет мой разум, пошатнет мир. Встречусь ли я с Томми, как всегда, в пятницу? Это представлялось мне чрезвычайно сомнительным. К тому же пятница была еще очень далеко, и между нею и сегодняшним днем могли произойти важные события.

Я пришел на службу, хотя и знал, что не смогу работать, потому что обязан был еще месяц отслужить, а также — и это куда ужаснее — потому что не мог придумать, чем бы заняться. Надо искать другую работу. Но как? Как это делается? Моя работа мне никогда особенно не нравилась, но ничто мне здесь не угрожало, а многое даже забавляло. Сумею ли я теперь продать себя не государственному учреждению в этом подлом мире свободного предпринимательства, где блестящий оксфордский диплом первой степени никого не удивит? Может, мне следовало бы попытать счастья в совсем другой области — скажем, стать школьным учителем? А быть может, мне вовсе и не обязательно уходить с государственной службы — не достаточно ли было бы просто перейти в другое учреждение? И зачем вообще я так отчаянно спешил подавать в отставку? Однако по здравом размышлении я решил, что поступил правильно. На то, чтобы добиться перевода в другое учреждение, могут потребоваться месяцы и месяцы, а я тем временем буду находиться под вечным страхом оскорбить Ганнера лицезрением моей особы.

Меняла ли вчерашняя записка Китти что-либо в создавшейся ситуации? Нет. Возможно, я еще раз поговорю с Ганнером, а возможно, нет. Но я не считал, что новый разговор с ним может что-то изменить в наших отношениях или поколебать мою решимость исчезнуть. Вот этим я отличался от моей любимой Китти, — а ее глупость точно определил Клиффорд; я, хоть и любил ее, полностью был с ним согласен, ибо она все еще воображала, будто Ганнер может «сломаться», будто ему, грубо говоря, необходимо простить меня, дабы обрести душевный покой. Китти все еще верила в возможность «сцены примирения». Да я и сам до недавнего времени глупо, вопреки своему чутью, втайне верил в такую возможность. Но не теперь. Больше того, в моем отношении к Ганнеру происходило некое ужесточение. Я готов был ради него взять на себя вину и разыграть это перед ним. Прекрасно. Если он может проявлять хладнокровие, то и я тоже могу. Во всяком случае, мы можем его изобразить, — тогда мы не затронем самого сокровенного и сможем расстаться без омерзительной драмы. Но можно ли считать столь жалкое решение наилучшим? Я этого не знал, да сейчас меня это и не интересовало. Два обстоятельства на данный момент господствовали надо всем: завтра Ганнер увидится с Кристел, а послезавтра — я увижу Китти.

Чем больше я об этом думал, тем больше мне претила мысль, что Ганнер увидится с Кристел. Почему я согласился? Я все еще — даже тогда — был под впечатлением, что каким-то образом нахожусь во власти Ганнера, что я обязан — из-за прошлого — выполнять его приказания, его волю. Сегодня я чувствовал себя менее покорным. Я ведь мог сказать ему тогда просто «нет». И не было никакой необходимости угодливо сообщать Кристел о его желании встретиться с ней и потворствовать ее нервическому желанию еще раз увидеть его. Какой от этого будет прок? Ведь эта встреча может глубоко, надолго вывести из равновесия Кристел, чье душевное спокойствие было не менее зыбким, чем мое. Мысль об этой встрече приводила меня в величайшее смятение, словно я действительно мог опасаться (только это уж было полное безумие), что Ганнер может снова лечь с Кристел в постель. Да и было ли это на самом-то деле? То, что он так неожиданно попросил о свидании с нею, подтверждало достоверность ее рассказа. Быть может, он хотел — чего? Попросить у нее прощения, еще раз поцеловать ей руку? Все это преисполняло меня отвращением и желанием сорвать его затею. Я понимал, что запретить Кристел встретиться с ним теперь, когда она ждет этого отвратительного визита, — уже поздно. Быть может, настоять на том, чтобы присутствовать при их встрече? Это, конечно, все испортило бы. Тем не менее я решил применить более мягкую форму саботажа. И, разорвав на кусочки письмо Томми, я написал Кристел записку, которую она получит по почте на следующее утро и которая гласила:

Я только поставил точку, как услышал, что кто-то вошел в комнату, и обернулся. Это был Артур. Он, видимо, выздоровел после гриппа. Выглядел он весьма бледным. Он вошел, взял стул Реджи, поставил его рядом со мной и сел.

— Привет, Артур. Я не ожидал увидеть тебя сегодня. Твой грипп прошел?

— Да. Я чувствую себя отлично. Хилари, это правда, что вы подали в отставку?

— Эта новость уже всех облетела? Да.

— Мне сказал швейцар. Почему?

— Ты знаешь — почему.

— Ох, батюшки, ох, батюшки! Что же вы будете делать? Лицо Артура все сморщилось от сочувствия и волнения, усы его ходили ходуном. Мне захотелось его ударить.

— Поеду в Австралию.

— В Австралию?! С Кристел?

— Хилари, это, конечно, неправда, что вы подали в отставку? — Голос Эдит Уитчер.

— Мы-то считали вчера, что вы шутите! — Голос Реджи Фарботтома.

Артур поднялся. Он сказал:

— Вы ведь придете сегодня вечером, да? Я же не заразный.

— Хилари, какого черта вы подали в отставку?

— Послушайте, вы же сами отдали Эдит свой стол, никто у вас силой его не захватывал.

— Но, Хилари, почему?

— Захотелось сменить место, — сказал я, повернувшись к ним. Артур был уже у двери. Я видел в профиль его лицо, погрустневшее при мысли о том, что Кристел отправляется в Новый Южный Уэльс. — Мне до смерти надоела эта жалкая монотонная жизнь.

— Ну, по-моему, все мы…

— Я решил, что настало время немного встряхнуться. Взяться за что-то повое.

— Но за что?

— Хочу открыть парикмахерскую!

— В Австралии, — добавил Артур.

— Хилари собирается открыть парикмахерскую в Австралии!

— Что у вас тут происходит? — спросил, входя, Фредди Импайетт. — Хилари, вы в самом деле подали в отставку? Почему, черт возьми?

Остальные, к которым теперь присоединились еще Дженни Сирл и Скинкер, отступили из уважения к высокому рангу Фредди. Он сел подле меня на стул, который только что занимал Артур. Совсем как врач, пришедший к больному.

— Просто решил сменить место.

— Но почему… для этого нет никаких оснований… Быть может, стоило бы обсудить это…

Мне вдруг пришло в голову, что Фредди может подумать, будто я ухожу в отставку из-за Лоры! Неужели он считает, что я влюблен в нее? Или что она влюблена в меня? Ну и пусть считает.

Я придал лицу похоронное выражение.

— Просто я подумал… что пора куда-то передвинуться… Лицо у Фредди было очень встревоженное. Он был порядочным, глупым, гуманным человеком.

— Не надо ничего делать в спешке. Вы знаете, что потеряете право на пенсию? Я очень надеюсь… Послушайте, мы ведь увидим вас в четверг, как всегда, верно?

В четверг!

— Да, конечно, — сказал я, чтобы избавиться от пего. Он медленно вышел из комнаты. Остальные тут же придвинулись ко мне.

— Хилари, вы действительно уезжаете в Австралию?

— Хилари — просто герой.

— Мы бы все с радостью уехали в Австралию, только мы не такие храбрые, как Хилари.

— Хилари — великий человек.