""История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв" - читать интересную книгу автора (Дудаков. Савелий)

ЭЛИКСИР САТАНЫ

Если в литературе первой половины XIX в. образ еврея был фрагментарным и периферийным, то начиная с 70-х годов он постепенно перемещается к центру, поскольку обсуждение еврейского вопроса в русском обществе так или иначе оборачивалось обсуждением двух мощных идеологических тенденций – охранительно-православной и революционно-нигилистической. Для писателей из славянофильских кругов еврейский вопрос в его социально-политической прагматике был неразрывно связан с христианскими мифологемами, которые в той или иной степени диктовали возможные типы "окончательных решений" (см., например, Ф.М. Достоевский: "Еврейский вопрос", "Про и контра", "Status in Statu", "Сорок веков бытия", "Но, да здравствует братство" и т.д.).

Но если "Книга Кагала" Я. Брафмана определила исходные позиции трактовок "внутреннего врага", то "анонимный" труд "Великая тайна франкмасонов", опубликованный сперва в журнале "Век" (1883), а затем через четверть века появившийся отдельным изданием с подзаголовком "из бумаг О.А. Пржецлавского" (1909), четко очертил облик врага.

Еще в своих мемуарах, понимая, что читателю, возможно, покажется несколько фантастической идея "всемирного заговора", О.А. Пржецлавский решил "пойти с козырной карты": "Есть одно ненапечатанное сочинение, в котором доказывается, что полное осуществление саддукейской доктрины составляет теперь задачу и конечную цель одного древнего тайного общества, распространенного почти повсюду, скрывающегося до времени под благовидными формами". А редакция "Русской старины", публикуя его воспоминания, сочла нужным раскрыть "тайну" одного "ненапечатанного сочинения", поместив любопытную сноску: "Упоминаемое здесь сочинение принадлежит перу самого покойного Осипа Антоновича Пржецлавского, которым он и был занят в последние годы своей жизни"32.

Напомним, что "Воспоминания" были доставлены сыном покойного автора в "Русскую старину" 3 февраля 1883 г. В это же время в двух номерах журнала "Век", издаваемого М.М. Филипповым, появились "некоторые выдержки"33 из "Разоблачения великой тайны франкмасонов"34.

Связь между обоими "трудами", опубликованными в 1883 г. (1-й и 2-й главами из "Великой тайны франкмасонов" и "Воспоминаниями" О.А. Пржецлавского), была "нейтрализована" в 1909 г.: "В числе бумаг, оставшихся после покойного моего отца, тайн. сов. Осипа Антоновича Пржецлавского, отыскана мною, между прочим, довольно пространная рукопись, озаглавленная "Великая тайна Фран-масонов", а также письмо на его имя от… Владимира Дмитриевича Философова, от 7 ноября 1873 года, коим он безусловно уполномачивал отца моего от своего имени и от вдовы его покойного брата Александра Дмитриевича Философова, – означенную рукопись огласить путем печати; из чего следует думать, что автором ее был именно никто иной, как уже в то время скончавшийся Александр Дмитриевич Философов, хотя иного у меня на это указания не имеется"35.

Казалось бы, что столь безапелляционное "следует думать" и вполне сомнительное "иного… указания не имеется" (конечно, не от корреспондента отца, а от самого О.А. Пржецлавского) – логически весьма противоречивы, а указания на наличие в архиве покойного письма от статс-секретаря В.Д. Философова без предъявления факсимиле или хотя бы его цитирования – не обладают юридической силой. Впрочем, публикуя (как "анонимный"!) "труд А.Д. Философова", издатель упомянул его имя только один раз в "Предисловии", предпочитая более подходящую "мимикрию" – "автор рукописи", зато вынес на титульный лист многозначительную фразу: "Из бумаг покойного О.А. Пржецлавского", и, по всей вероятности, сам подобрал эпиграфы из Нового Завета36.

Однако, во-первых, вместо "авторского" названия ("Великая тайна…"), сохраненного как название "рукописи", появилось общее редакторское: "Разоблачение великой тайны…". Во-вторых, в числе "почитателей" А.Д. Философова оказались не только родственники (брат и вдова "автора") и его комментаторы (отец и сын Пржецлавские), но и "несколько высокопоставленных лиц" (среди них – генерал А.Р. Дрентельн37 и Государственный контролер Т.И. Филиппов38), которые выразили "полную свою солидарность со взглядами ее автора"39. В-третьих, антиполонизм отдельных пассажей был согласован со временем составления рукописи -"после усмирения последнего польского мятежа 1863 года"40 и биографией… издателя.

Последнее обстоятельство чрезвычайно важно. Напомним, что в свое время, после первого польского восстания (1831-1832) Пржецлавскому-отцу был вынесен соотечественниками смертный приговор "за предательство", а во время второго – русские сослуживцы инкриминировали ему, поляку Ципринусу, провокативное желание склонить правительство "к предосудительной жестокости"41. Как бы там ни было, но антипольские и антикатолические высказывания в рукописи вряд ли могли принадлежать ревностному католику и "тайному патриоту". Зато его сын (жена О.А. Пжецлавского также была католичкой), став воинствующим православным и русским шовинистом, мог посчитать нужным при под 109 готовке издания в 1908 г. "дополнить" текст негативными высказываниями в адрес поляков и католиков.

Наконец, предлагая в 1909 г. "устаревшую" на 50 лет рукопись (помета А.О. Пржецлавского под "Предисловием"), издатель в своем предуведомлении особое внимание уделил отнюдь не устаревающей политической прагматике: "Затем, считаю необходимым добавить, что если я, ныне оглашая тайну масонов, могу навлечь на себя злобу российского и даже западноевропейского еврейства (хотя изобличения автора рукописи и мои относятся исключительно до саддукейской секты, а, быть может, также к секте сионитов, учение которых, кажется, недалеко ушло от учения саддукеев), то я, тем не менее, по мере сил моих, исполняю свое намерение в том убеждении, что своей пассивностью в данном случае я бы поступил против своей совести и тяжко согрешил бы пред Господом Богом и пред моей родиной"42.

Формулируя цели и задачи публикации "Великой тайны франкмасонов" в 1909 г. (после появления в 1905 г. "Протоколов Сионских мудрецов"43), А.О. Пржецлавский утверждал, что рукопись – "скорее научное, чем литературное произведение"44, и декларировал сугубо охранительную позицию к русскому самодержавию: "Правительство наше еще сильно, вера православная в народных массах не поколеблена, преданность Царю и вера в Него народа, войска и большей части дворянства сохранилась"45. Одновременно с этим он противопоставил "ученый труд" многочисленным литературным и "документальным" писаниям беллетристов и публицистов начала XX в.46, доказывая, что приоритет в раскрытии "жидо-масонского всемирного заговора" принадлежит владельцу рукописи О.А. Пржецлавскому и… ему – издателю47.

Однако "сюжет" издания (покойный автор А.Д. Философов, передавший рукопись на хранение третейскому лицу, который, в свою очередь, обогатил ее примечаниями, а затем завещал своему сыну и т.д.) – давно уже приобрел характер литературного приема. И хотя у нас, как и у издателя, нет "указаний" на счет авторства, можно предположить, что текст и наиболее интересные примечания к нему были написаны самим О.А. Пржецлавским, а литературное оформление издательского "сюжета" – выполнено его сыном.

В книге восемь глав48, каждая из которых посвящена рассмотрению узловых моментов истории России, масонства и еврейства. Но при этом "точка зрения", избранная автором, поражает не столько предвзятостью, сколько алогичностью.

Выделив в цивилизации утилитарный, научный и социальный прогресс, которые имеют "предметом ремесло, науку и гражданственность" (11), автор посчитал, что его схеме "соответствуют в России три государственные эпохи и три державных деятеля" – Петр I, Николай I и Александр II (12). Но поскольку разрушительная деятельность масонов иллюстрируется польскими мятежами, умолчание о деятельности Екатерины II (участвовавшей во всех разделах Польши и присоединившей к России ее большую часть) и Александра I (разгромившего Наполеона и его польских союзников) – представляется странным и "злонамеренным".

Парадоксальной оказывается и логика. Если для автора петровское время – далекое прошлое, то царствование Николая I – та историческая эпоха, в которой он сам принимал непосредственное участие. Стоит ли удивляться, что "колоссальным памятником" для него "остается Свод русских законов" (в разработке которого О.А. Пржецлавский принимал участие под руководством… масона и реформатора-либерала М.М. Сперанского). Не менее дорога ему и эпоха Великих реформ Александра II (служебное рвение привело О.А. Пржецлавского на вершину его государственной карьеры). Казалось бы, что столь стройная схема поступательного развития России должна привести к мысли о всеобщем благоденствии, наступившем в результате социального прогресса. Именно здесь и ждет неожиданность. На самом деле вместо гимна новой "прогрессивной" реальности звучит… похоронный марш: «В обществе все как-то страшно, неестественно, натянуто; под успокоительной оболочкой бродят элементы разложения, чье-то невидимое прикосновение как будто парализует действия правительства или обращает их во вред государству; всякий чует приближение грозы, хотя и не понимает, откуда ей быть; все ожидают чего-то, все втайне чего-то боятся в будущем. Да и есть чего бояться; у нас уже порядочно выросло то настроение умов и акклиматизировалась та верно рассчитанная и искусно организованная пропаганда, за которую в XVIII в. последовало во Франции рождение кровожадного чудовища по имени: Революция» (23).

Таким образом, "кровожадное чудовище" оказывается детищем прогресса, а "настроение умов" – всего-навсего следствием рассчитанной и искусной пропаганды. Более того, пройдя все три стадии цивилизации, Россия XIX в. оказалась в ситуации Франции XVIII в. Парадокс в том и заключается, что благотворная деятельность "державных лиц" стимулирует поступательное развитие ремесел, наук и гражданственности, а они, в свою очередь, способствуют возникновению в обществе разрушительной стихии революционных преобразований. Но, доказав это, автор тут же причинно-следственную связь "эволюции" (исторического прогресса) и "революции" (государственного регресса) подменяет взаимоисключающими тенденциями "власти" (самодержавия) и "демократии" (народа). При этом, если "августейшая воля" монархов преследует положительные цели постепенных либеральных преобразований, то, естественно, "злокозненная воля" лишенных державности лиц руководствуется "интригами, эгоизмом и тиранией" (23). Следовательно, суть понимания истории оказывается в открытии "тайны" стремящихся к власти отдельных людей и различных партий.

Во 2-й главе автор приподнимает "покров древней Изиды": преднамеренное "разрушение религиозных и нравственных начал, которое не могло быть полезным ни для какого общества" (25) – вот та "непосредственная причина Французской революции", которая, по мнению автора, была вызвана "заговором против истины". Раскрытие этого "заговора" и составляет "предмет" рассуждений, схема которых удивительно проста: христианскому миру противостоит мир "атеистический" (масоны), которыми руководят адепты иудаизма.

Конечно, автору было бы намного легче описывать "заговор", если бы не надо было "исследовать" промежуточное звено ("франкмасонский орден"), поскольку антиномия "христианство – иудаизм" за свое тысячелетнее существование стала давно уже "общим местом" антисемитов всех толков и национальностей.

Но, во-первых, "изобличения автора и мои относятся исключительно до саддукейской секты" (9), во-вторых, "ни в одном из памятников еврейской литературы ни о каком Адонираме… не упоминается" (44), в-третьих, "сущность доктрины франкмасонства есть только учение иудейских схизматиков, а не Моисеева закона", в-четвертых, "для уразумения истинного значения франкмасонского ордена нет надобности абсолютно утверждать, чтобы в настоящее время иудейский народ непременно принимал непосредственное и сознательное участие в действиях ордена" (49), в-пятых, "из ветхозаветной еврейской письменности известно, что между иудеями до Р.Х. никаких необыкновенных мистерий не существовало" (76).

И все же единственной и всепоглощающей idee fixe авторов "Разоблачения…" является как раз априорная вина еврейского народа во всех бедах христианского мира: а) "в торжественном признании в лице Иисуса Спасителя иудейского преступника, справедливо заслужившего казнь свою" (47), б) "евреи не могут не сочувствовать, со всею энергией затаенной исторической мысли, всеобщему упадку христианства и ослаблению государственных основ между христианскими народами" (50), в) "мы не можем не признать в них всегдашней враждебности ко всем другим национальностям… беспрерывного противодействия властям гражданским и духовным" (53), г) "стремление воздвигнуть на развалинах христианства, облитых кровью новых мучеников, всемирную иудейскую монархию, с ее Богом-мстителем, сметавшим когда-то с лица земли рукою иудеев целые поколения и нации" (67), д) "иудеи… готовят теперь христианам участь быть очистительною жертвою за дела своих предков" (73), е) "одни только евреи воспользовались всеми материальными выгодами современной цивилизации…", а пролетариат, "этот гнилой заражающий паразит современного человечества, созданный ленью, разнузданностью и интригою, вовсе неизвестен в еврейском обществе, лукавом, но трудолюбивом и дельном" (75), ж) "пришествие и воцарение над еврейским народом… Мессии… немыслимо без предварительного нравственного уничтожения христианства" (78), з) наконец, насколько "нынешние евреи причастны к франкмасонскому ордену, о том пишущий положительных сведений не имеет, но нет сомнения, что не могут же они оставаться равнодушными зрителями осуществляющегося в их глазах падения христианства" (82). Подобная idee fixe сама по себе ни оригинальной, ни исключительной не была.

Другое дело, открытие "новой иудейской интриги" – "иудейской инициации", лежащей в "основании масонского ордена" (38).

Конечно, использование отдельных атрибутов еврейской символики, еврейских имен и слов, некоторых апокрифов позднего (не только еврейского) происхождения, интерпретации новозаветных событий и многое другое как в масонских "таинствах", так и в их описаниях – должно было, рано или поздно, "навести" на мысль о "жидовствующем" характере "вольных каменщиков". Однако объявить масонство "тайным" орудием иудеев, сознательно ими используемом против христианского мира, – такое могло прийти в голову только тому, для кого "иерусалимское происхождение" человека изначально значило не только социальную инородность, но и политическую неблагонадежность. Более того, при отсутствии прямых и объективных доказательств "еврейского заговора" против христиан, открытие "промежуточного" ряда (деятельность "тайных обществ", в том числе и масонских) между историческими эпохами неприятия мессианской роли Спасителя в древнем иудейском мире и участием евреев в революционных движениях европейских народов в XIX в. – должно было совершиться именно там, где конфликт еврейства с "туземным населением" (как это было в Царстве Польском во время Отечественной войны 1812 г.) носил ярко выраженный колониальный характер. В этом смысле вина евреев, принимавших участие в исторических событиях на стороне Российской империи, определяла и меру их вины как участников революционных движений, направленных против самодержавия. В обоих случаях зловредность "иерусалимекого племени" для ренегата Пржецлавского, побывавшего в рядах масонов и революционно настроенных соотечественников, и ретрограда, тоскующего о преобразователе просвещения в России, – Николая I и подозрительно относящегося к либеральным реформам Александра II – была ясна. Иначе обстояло дело с масонами, чье интергосударственное и интернациональное движение охватывало все слои общества, независимо от принадлежности адептов к "власть имущим" и их национальности.

И, как в случае с "древней виной" иудеев, участие масонов в кровавых событиях Французской революции определило их меру "вины" в "новейших политических событиях" (88), а идеология ретивого католика и верноподданного чиновника только подсказала логику "разоблачения".

Заимствование у евреев их священных книг (всего "Ветхого Завета" с Добавлением неканонических для иудеев "писаний"), ритуальных элементов и традиций, ряда литургических и собственно теологических приемов – в значительно большей степени свидетельствовало "против" христианства, чем против масонства. (Несомненно, что "автор" разоб 113 лачения "великой тайны" был достаточно образованным человеком, к тому же воспитанным на богословских трудах и искушенным в истории христианства. Однако он ни разу не поставил под сомнение "иудейское происхождение" Нового Завета, хотя именно в появлении христианства следовало бы ему увидеть возможность "еврейского заговора", направленного на достижение "мировой власти"49.) Вместе с тем ни одному верующему христианину подобное и в голову не могло бы прийти. Зато противостояние двух религий, базирующихся на одних и тех же древних (дохристианских) источниках и сохранивших антагонистический характер со времен "иудейских" гонений периода Второго Храма и христианских гонений в последующие столетия, при своей абсолютизации оказывалось единственным смыслом и содержанием истории50. Поэтому масонство (как и христианство), пользующееся символикой, апокрифами, речениями и знаками иудейского происхождения, да к тому же еретически (как с католической, так и с православной точки зрения) воспринявшее некоторые христианские реалии, естественно, по мнению "разоблачителя", должно было занять сторону иудаизма.

Квинтэссенцией – "пятой стихией" – масонства была объявлена легенда об Адонираме, в которой библейская история строительства Храма оказывалась трансформирована, по словам автора "Разоблачения…", в мистерию кровавого убийства соперника Соломона, став "символическим основанием всего масонства": "Дело прежде всего состоит в том, что со смерти некоего Адонирама (в примечании: или просто Ирама, что значит благородный. – С.Д.), сына вдовы из колена Нефаилимова, бывшего главного строителя храма Соломонова и предательски умерщвленного… тремя иудейскими работниками, затерялось у иудеев какое-то таинственное слово, без которого окончание иудейского храма было невозможно" (43). Этим словом для масонов является слово Mac-benach ("плоть разрушается"), а в самой мистерии "нельзя не признать… символического языка евреев, напоминающего собою библейскую и талмудичгскую письменность" (43-44). Но, признается автор, легенда, вероятно, вымышлена по воскресении Христа: во-первых, потому, что "ни в одном памятнике еврейской литературы ни о каком Адонираме… не упоминается", во-вторых, потому, что "легенда эта… заключает в себе намеки, очевидно, направленные против сказания св. евангелистов о воскресении Христовом" (44).

Впоследствии С.А. Нилус51 предложил литературный перевод этой легенды по книге графа Кутейля де Кутелэ "Les sectes et societe's secretes", а Г. Бостунич дополнил этот перевод по варианту из романа А.Ф. Писемского "Масоны"52. "Научный" анализ легенды позволил Г. Бостуничу прийти к справедливому выводу: "Если взглянуть на легенду об Адонираме с чисто литературной точки зрения, то в ней придется признать продукт позднего по времени происхождения… Кроме противоречий с церковным преданием, авторы ее впадают и в противоречие со Священным Писанием..". Затем он (в соответствии с концепцией "жидо-масонского заговора") внес существенные "шумы и помехи": "… всего вероятнее, что происхождением своим легенда обязана говорившему по-гречески левантийскому жидовству, перенявшему элементы Ислама, который, в свою очередь, почерпнул их из жидовства (не надо забывать, что о самом христианстве Магомет раньше всего узнал через арабских жидов)"53. Пожалуй, самым важным в этой сентенции является "круг" восприемников легенды: левантийское жидовство – Ислам – арабские жиды. И хотя Г. Бостунич категорически заметил, что с "историей легенда считается еще менее, чем с Библией"54, это не помешало ему прибегнуть, по его собственному признанию, "к таким перегриммировкам и толкованиям, что не знаешь порой, чему более удивляться: наивности одних или глупости других"55.

Несмотря на столь суровый приговор, легенда (как краеугольный камень масонства) была объявлена не столько содержанием масонского обряда посвящения, сколько… составом преступления "злокозненного" еврейства: "Но сорвем последний остаток аллегорической завесы, скрывающей действительность: смерть Адонирама… – это падение ветхозаветного иудейства; три иудейских работника, умертвившие Адонирама, – это три Иисусовых ученика, которые… распространили весть о воскресении распятого иудеями Иисуса… Абидаль – отцеубийца – представляет собою христианское учение, погубившее древний иудаизм, из которого оно вышло…" (45-46). В такой трактовке (Г. Бостунич целиком согласен с нею, приписывая авторство "Разоблачения…" А.Д. Философову56) легенда об Адонираме, воспринятая масонами от "левантийского жидовства", призывала к мести Абидалю, т.е. христианскому учению: "Стало быть, франкмасонский орден есть сила, солидарная иудейскому племени; стало быть, иудеи или их могущественные союзники, в свою очередь, готовят теперь христианам участь быть очистительною жертвою за дела своих предков" (73).

Представив масонов и иудеев "врагами Христового учения", можно было в дихотомию враждебных сил (христианство – иудейство) внести не только "вечный" исторический конфликт, но и предоставить верующим христианам увидеть в этом конфликте отблеск апокалиптического пророчества – войны "сынов света с сынами тьмы", войны Христова воинства с антихристом.

Однако публикации О.А. Пржецлавского (прижизненные и посмертные) ни в начале 70-х, ни в середине 80-х гг. XIX в. не могли еще стать для реакционных кругов России "руководством к действию" по ряду причин. Во-первых, революционное движение пока что не являлось столь массовым, каким оно стало в 90-х годах. Во-вторых, обработка общественного мнения в либеральную эпоху Александра II во многом была затруднена "великими реформами". В-третьих, именно в силу своей

ненаучности (вспомним примечательное письмо-послесловие А.О. Пржецлавского в издании 1909 г. казанскому профессору по поводу отсутствия ссылок на печатные работы57) "франкмасонский" заговор, а следовательно, и "еврейская инициация" должны были, в первую очередь, быть апробированы в беллетристике и публицистике, став, в конечном счете, благодаря писаниям, "общеизвестной теорией", не нуждающейся в научном оформлении.