"Наука джунглей" - читать интересную книгу автора (Корбетт Джим)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Благодаря этим трем урокам, так подробно мной описанным, я получил, по мнению старших, достаточное представление о джунглях. Мне показали, как обращаться с ружьем и как из него стрелять, взяли в джунгли, где водились тигры и медведи, с целью, как я думал, показать мне, что нет причины опасаться животных, если они не ранены. Такие уроки, когда их хорошо усвоил еще в молодости, никогда впоследствии не забываются, а я усвоил свои уроки хорошо. Так или иначе, я считаю, что они были мне полезны, поскольку пробудили интерес к охоте, стрельбе и рыбной ловле, чему я рад. Хорошо, что мне приходилось самостоятельно принимать решения и не надо было поступать так или эдак только потому, что взрослые считали это необходимым для мальчика моего возраста.

Мальчишки ведь не такие глупые, и если есть возможность заниматься охотой или рыбалкой, — а в большей части районов Индии они есть, — не надо лишать их удовольствия выбрать тот вид спорта, который кажется им наиболее привлекательным и более всего подходит к их физическим данным, или же, напротив, понуждать заниматься нелюбимым спортом. Принуждение, как бы искусно оно ни было завуалировано, даже если объективно оно и совпадает со склонностями личности, делает, по-моему, занятие любым спортом безрадостным.

Когда я заболел тяжелейшей пневмонией и жизнь, словно вода между пальцами, истекала из моего тела, Том помог матери и сестрам поставить меня на ноги. Чтобы вновь пробудить во мне интерес к жизни, он сделал первую в моей жизни рогатку. Сидя на моей кровати, Том вытащил ее из кармана, передал мне в руки и, взяв с прикроватного столика чашку говяжьего бульона, сказал, что я должен его выпить, если хочу набраться сил для стрельбы. После этого без всякого сопротивления я делал все, что предлагалось, и, пока силы восстанавливались, Том поддерживал мой интерес к жизни рассказами о джунглях и пояснениями, как надо пользоваться рогаткой.

От Тома я узнал, что год — для охотников — делится на две части: охотничий сезон и месяцы, когда охота запрещена. Когда охота запрещена, мне не разрешалось пользоваться рогаткой, потому что в это время птицы гнездятся и жестоко убивать их, пока они насиживают яйца или выкармливают птенцов. Когда охота разрешена, пользоваться рогаткой можно свободно, стреляя в птиц, при условии, что каждая убитая птица будет использована по назначению. Зеленых и сизых голубей, которые обитают в наших горах, можно стрелять для стола, из всех остальных птиц можно набивать чучела. Когда пришло время, Том дал мне для этого специальный нож и кусок мышьякового мыла. Знание таксидермии не входило в число достоинств Тома. Поэтому однажды, когда он возился с тушкой фазана, из которой собирался сделать чучело, я придумал, как можно быстро снять шкурку, а позднее на практике усовершенствовал свою выдумку. Наш кузен Стефен Диз составлял в это время книгу о птицах Кумаона, и большинство из четырехсот восьмидесяти цветных иллюстраций к ней были выполнены по чучелам птиц из моей коллекции или по экземплярам, которые я подбирал специально для него.

У Тома было две собаки: Поппи, рыжая дворняжка, которую он подобрал умирающей от голода на улицах Кабула во время второй афганской войны и взял с собой в Индию, и Магог, бело-коричневый спаниель с роскошным пушистым хвостом. Для маленьких мальчиков Поппи не представлял интереса, а вот у Магога хватало сил даже немного покатать меня, кроме того, он был более благодушным и всячески выказывал свою привязанность ко мне, взяв на себя роль моего защитника. От Магога я научился, что бродить возле густых зарослей неразумно, потому что там могут спать животные, которые, если их побеспокоить, способны напасть. Благодаря ему я понял, что собака может так же бесшумно пробираться сквозь джунгли, как кошка. С Магогом у меня хватало смелости забираться в такую чащобу, куда я раньше не отваживался проникать, и однажды, в пору моего увлечения рогаткой, мы попали в переплет, чуть было не стоивший ему жизни.

В то утро мы уже отправились в путь, чтобы пополнить мою коллекцию алой нектарницей, когда Дансай, вышедший на прогулку со своей собакой Скотти по прозвищу Чертополох, нагнал нас. Собаки друг друга недолюбливали, но сдерживались и не дрались. Через некоторое время Чертополох поднял дикобраза и Магог, не обращая внимания на мой окрик, присоединился к гонке. У Дансая было шомпольное ружье, но он не мог стрелять, боясь попасть в собак, гонявших дикобраза из стороны в сторону и пытающихся укусить его. Пробежки не входили в число любимых занятий Дансая, и вдобавок бежать мешало ружье, поэтому вскоре дикобраз, две собаки и я оставили его далеко позади. С дикобразами вообще неприятно иметь дело, потому что хоть они и не могут метать свои жесткие и упругие иглы, но, защищаясь или атакуя, они поднимают их и пятятся.

Прежде чем присоединиться к погоне, я сунул рогатку в карман и вооружился крепкой палкой, но помочь собакам не мог ничем, потому что стоило мне подступить к дикобразу, как он бросался на меня, и только вмешательство собак спасало от игл. Травля продолжалась уже на протяжении полумили, и мы приближались к глубокому оврагу, в котором дикобразы нарыли себе нор, когда Магог ухватил дикобраза за нос, а Чертополох вцепился ему в горло. Дансай подоспел в тот момент, когда схватка была уже практически закончена, и, для полной уверенности, всадил в дикобраза заряд дроби. Обе собаки пострадали во время преследования, их раны кровоточили. Мы вытащили все иглы, что смогли, Дансай перекинул дикобраза через плечо, и мы заспешили домой — попытаться с помощью пинцета вытащить обломки, которые невозможно было вытянуть пальцами: у дикобраза иглы с зазубринами и крепко застревают в коже.

У Магога был трудный день. Ночью он часто кашлял, и всякий раз большой сгусток крови оказывался на соломе, где он лежал. К счастью, следующим днем было воскресенье, и из Найни-Тала приехал Том — провести выходной дома. Он обнаружил, что одна игла обломилась прямо в носу Магога и обломок там и остался. В конце концов, после множества безуспешных попыток, Том ухватил щипчиками обломившийся конец иглы в шесть дюймов длиной и вытащил его. Толщина игл была такова, что они годились для изготовления перьевых ручек. После того как иглу удалили, хлынула кровь, а так как у нас не было никаких кровоостанавливающих средств, то жизнь Магога висела на волоске. Однако заботливый уход и питание восстановили его силы. То же самое было и с Чертополохом, который, правда, вышел из схватки с дикобразом с меньшими потерями.

Вскоре после того, как у меня появилось замковое ружье, о котором я расскажу вам позднее, со мной и Магогом произошли два интересных случая: один в Каладхунги, а другой в Найни-Тале. Все земли в окрестностях деревни Найя-Гаон, о которой я уже где-то упоминал, в это время были полностью распаханы. Между полями и ручьем Дунигар оставалась полоса джунглей, перемежавшихся открытыми полянами. Шириной этот кусок леса был от четверти мили до полумили. Ровно посередине между ручьем и краем ближайшего поля через джунгли проходила звериная тропа, изгибы которой приблизительно повторяли извилины русла. Джунгли по обе стороны потока были полны дичи. Там водились кустарниковые куры, павлины, олени и свиньи. Отправляясь кормиться на поля и возвращаясь обратно, вся эта живность, наносившая большой ущерб посевам, пересекала тропу. На этой-то тропе мы с Магогом и попали в первую историю.

Найя-Гаон расположена в трех милях от нашего дома в Каладхунги, и однажды на рассвете мы с Магогом отправились поохотиться на павлина. Мы держались середины широкой дороги: было еще темновато, а в этих местах того и гляди можно было нарваться на леопарда или тигра. До места пересечения тропы с дорогой мы добрались к тому времени, когда всходило солнце. Здесь я принялся заряжать ружье, а это долгое дело: сначала следует отмерить порох, засыпать его в дуло и сверху плотно прикрыть тонким кусочком войлока. Затем отмеряется дробь, засыпается поверх войлочного пыжа и накрывается пыжом из тонкого картона. Потом заряд в стволе уплотняется. Когда шомпол упруго отскакивает от него, можно считать, что ружье правильно заряжено. Но это еще не все: тугой курок отводится на половину хода и на боек надевается капсюль. Выполнив, к своему удовольствию, всю необходимую последовательность действий, я собрал сумку и мы с Магогом свернули на звериную тропу. Множество кустарниковых кур и несколько павлинов пересекли тропу у нас перед носом, но никто из них не задержался, чтобы я мог выстрелить. Нам пришлось пройти еще около полумили, пока наконец мы не вышли на открытую поляну, на дальнем краю которой разгуливало семь павлинов. Выждав некоторое время, мы подкрались к тому месту, куда направлялись павлины, и тогда я дал команду Магогу их вспугнуть.

Павлины, когда в густых джунглях их спугнет собака, неизменно рассаживаются на ветвях деревьев, а так как я стоял в таком месте, откуда даже сидящую птицу трудно подстрелить, понадобились объединенные усилия — мои и Магога, чтобы павлин мог попасть в охотничью сумку. Магог предпочитал павлинов всякой другой дичи, и, загнав птиц на дерево, обычно носился вокруг, облаивая их, и пока он отвлекал внимание птиц, я подкрадывался, чтобы выполнить свою часть обязанностей.

Перейдя через поляну, павлины не взлетели, поэтому Магог в погоне за последним из них углубился на сотню ярдов в кустарник, а затем и в сами джунгли. Я услышал хлопанье крыльев и крик птицы, за которым почти немедленно последовал испуганный лай Магога и сердитый рев тигра. Было совершенно ясно, что павлин вывел собаку на спавшего тигра, и птица, собака и тигр, каждый из них по-своему, выразили удивление, страх и негодование. Магог, взвизгнув первый раз от страха, яростно залаял и побежал, а тигр, издавая рык за рыком, преследовал его — и оба приближались ко мне. В общей суматохе павлин, издавая сигнал тревоги, пролетел, петляя между деревьями, и сел на ветку прямо над моей головой, но в это время я уже потерял всякий интерес к птицам и моим единственным желанием было исчезнуть куда-нибудь подальше, туда, где нет тигров. У Магога было четыре лапы, носившие его по земле, а у меня лишь две ноги, поэтому, не испытывая ни малейшего стыда за то, что бросаю верного товарища, я пустился наутек так, как никогда прежде не бегал. Вскоре меня догнал Магог, а рев позади прекратился.

Сегодня я прекрасно себе представляю — в то время на это не был способен, — как тигр сидел на краю поляны и смеялся, да, тигр смеялся над видом улепетывающих большой собаки и маленького мальчика, спасавших, как они думали, свою драгоценную жизнь, хотя на самом деле единственное, чего он хотел, — это прогнать собаку, которая посмела его разбудить.

Еще один случай произошел со мной накануне той зимы, когда мы переехали из Каладхунги в летний дом в Найни-Тал. В этот раз я был один, потому что Магог навещал свою подружку в деревне и к моменту выхода отсутствовал. Я тогда избегал густых джунглей и старался держаться более открытых мест и в то утро решил подстрелить кустарниковую курицу где-нибудь в районе дороги между Гаруппу и Найя-Гаон. В земле у дороги копошилось много птиц, но ни одна из них не подпустила меня на расстояние выстрела, поэтому я вошел в джунгли, состоящие в этом месте из деревьев, отдельных кустов и низкорослой травы. Прежде чем покинуть дорогу, я снял башмаки и чулки. Пройдя совсем немного, я заметил петуха кустарниковой курицы, ворошившего опавшие листья под деревом.

Когда кустарниковая курица разгребает опавшие листья, то, так же как и обычная курица, копошащаяся в соломе в поисках зерен, она сначала поднимает голову и осматривается, нет ли где опасности, и если поблизости все спокойно, опускает ее, выискивая для пропитания насекомых. Петух, искавший пищу под деревом, был слишком далеко, поэтому я начал незаметно подкрадываться к нему. Продвигаясь на ярд или два каждый раз, когда петух опускал голову, и, застывая на мгновение, когда он ее поднимал, я почти подобрался к месту, откуда можно было стрелять, но оказался на краю неглубокой ямы. Один шаг в яму, скрытую травой по колено высотой, и два шага за ней — и петух был бы в пределах досягаемости; кроме того, напротив росло маленькое деревце, которое можно было использовать как опору для тяжелого ружья. Поэтому, выждав, когда петух снова наклонит голову, я залез в яму и наступил босой ногой на свившегося в клубок здорового питона. Вы помните, как несколько дней назад я поставил рекорд в беге, — теперь же мне пришлось поставить такой же рекорд по прыжкам, и когда я приземлился на противоположном краю ямы, то быстро развернулся, выпалил в зашевелившуюся массу и припустил так, что остановился уже на безопасной дороге.

За все годы, что я провел в джунглях Северной Индии, я ни разу не слышал о том, чтобы питон убил человека; даже если это так, все равно я знаю, что мне крупно повезло в то утро, ведь если бы питон схватил меня за ногу, как это, несомненно, произошло бы, если бы он не спал, питону ни к чему было убивать меня, потому что я умер бы от страха так же, как однажды ночью недалеко от моей палатки умерла взрослая самка читала, когда питон схватил ее за хвост. Какой длины был питон, на которого я наступил, убил ли я его или нет, я так и не знаю, потому что никогда туда не возвращался. В этой же местности я видел питона восемнадцати футов длиной и видел другого, заглотившего читала, и еще одного, который проглотил кабаргу.

Вторая история произошла со мной и Магогом вскоре после того, как мы вернулись из Каладхунги в Найни-Тал. Леса вокруг Найни-Тала в то время изобиловали фазанами и прочей дичью, и так как охотников было не много, а ограничения на отстрел в этом районе отсутствовали, у нас с Магогом была возможность вечером после школы подстрелить пару фазанов или куропаток про запас.

Однажды вечером мы отправились по дороге на Каладхунги, и хотя Магог поднял несколько фазанов, ни один из них не сидел на дереве достаточно долго, чтобы я мог выстрелить. Дойдя до Сарья-Тала, маленького озерка в нижнем конце долины, мы сошли с дороги и вошли в джунгли, чтобы добраться до узкого ущелья в верхней части долины. Неподалеку от озера я подстрелил фазана. После этого, пробираясь через густые заросли и каменную россыпь, мы повернули в направлении дороги и прошли ярдов двести, когда, выйдя из зарослей на заросшее травой открытое место, увидели под кустами недотроги нескольких фазанов, подпрыгивающих, чтобы склюнуть ягоды с низких кустиков. Птицы были видны, только когда находились в воздухе, а я в то время еще не умел стрелять в движущуюся мишень, поэтому я сел на землю, Магог тут же улегся рядом, и мы стали ждать, не выйдет ли какая-нибудь из птиц на поляну.

Так мы провели некоторое время, а птицы все еще прыгали и клевали ягоды, когда с дороги, по диагонали пересекавшей холм, до нас донеслись веселые голоса людей. По грохоту их жестяных бидонов я понял, что это торговцы молоком, продавшие в Найни-Тале товар и возвращавшиеся в свои деревни неподалеку от Сарья-Тала. Я услышал эти звуки, когда люди вышли из-за поворота дороги, находившегося на расстоянии четырехсот ярдов от нас. Они прошли еще немного и, когда находились выше нас по склону холма, вдруг дружно загалдели, как будто прогоняя какое-то животное с дороги. В следующую минуту мы услышали, что какой-то крупный зверь пробирается через джунгли в нашем направлении. Из-за густого подлеска я не мог разглядеть, кто это, пока он не выскочил на гряду, заросшую недотрогой, и не вспугнул при этом фазанов, пролетевших над самыми нашими головами, — на открытое место выпрыгнул большой леопард. Он увидел нас еще во время прыжка, в воздухе, и как только коснулся земли, лег плашмя и замер в этой позиции. Проплешина, на которой мы были, подымалась вверх под углом в тридцать градусов, а так как леопард был над нами и нас разделяло около десяти ярдов, был виден каждый дюйм его тела от подбородка до кончика хвоста. При появлении леопарда я снял левую руку с ружья и, положив ее на загривок Магога, почувствовал, как дрожь пробегает по его телу, и эта дрожь затем передалась и мне.

Это был первый леопард, которого увидели мы с Магогом, и так как ветер дул вверх по склону холма и не доносил запах зверя, я полагаю, что наша реакция на него была схожа — сильное возбуждение, но никакого чувства страха. Это отсутствие страха теперь, имея за плечами жизненный опыт, я объясняю тем, что у леопарда не было в отношении нас никаких дурных намерений. Согнанный с дороги людьми, он скорее всего собирался залечь за скалами, через которые только что перебирались мы с Магогом, а миновав заросли и обнаружив мальчика и собаку прямо на пути своего отступления, зверь замер, чтобы оценить ситуацию. С одного взгляда он понял, что мы не представляем для него опасности: леопарды оценивают ситуацию гораздо быстрей, чем другие животные в джунглях. И тогда, удовлетворенный тем, что от нас не исходит угроза и нет других людей в том направлении, в котором он собирался бежать, леопард поднялся и в несколько изящных прыжков скрылся в джунглях за нами. Ветер, дувший оттуда, донес до Магога запах леопарда, и в тот же момент он вскочил, а шерсть на загривке встала дыбом. Только теперь он осознал, что красивый зверь, на которого он смотрел без тени страха, был леопардом, самым смертельным и страшным врагом в джунглях, который мог убить его, большую сильную собаку, безо всякого труда.