"Суккуб" - читать интересную книгу автораЕремина Дарья
СУККУБ
Часть первая. УРОД
Я сидела на кушетке в кабинете маммолога. Ощупав обе груди, он сжал сосок и посмотрел в глаза. Это врач, сказала я себе. Это врач. Мне пришлось повторить себе это несколько раз. Это врач. Это не молодой мужчина, что дернул меня за сосок. Это врач. - Насколько у вас регулярна половая жизнь? Даже если бы в это время на улице что-нибудь взорвалось, я не посмела бы встать или отвести взгляда или, даже, вздрогнуть. Я чувствовала, как холодно тут. Я уже надела лифчик и футболку, но согреться не могла. - С какой регулярностью...? Я попыталась остановить вопрос, дернув головой. Врач меня спрашивает, как часто я трахаюсь? У меня, двадцатилетней девушки врач-маммолог спрашивает, насколько часто я занимаюсь сексом? Я почувствовала судорогу гортани и наклонила голову вбок, растягивая мышцы. К этому я уже привыкла. - У вас небольшая мастопатия. Совершенно не стоит беспокойства. До тех пор, пока не будет каких-либо болей, не думайте о ней. Зачастую она рассасывается, если наладить свою половую жизнь. Нередко исчезает совсем после родов. - Вы ничего мне не пропишите? - Пропишу. – Кивнул он, не отрывая взгляда от заполняемой карточки. – Наладьте свою половую жизнь. Я сидела и не верила. Я не могу наладить свою половую жизнь. Что это вообще значит? Как часто я должна трахаться, чтобы у меня не развилась серьезная болезнь? Ты врач или кто? Кто тебя вообще сюда посадил? - Вы можете идти. – Поднял он взгляд. Я не могла сдвинуться с места. Сидела и давила, давила, давила его взглядом. У него плющился нос, на подбородке и лбу появились белые пятна, как будто он прижался лицом к стеклу. – Вы можете идти. – Повторил он, не меняясь ни в лице, ни в тоне. Встав, я быстро вышла из кабинета. Я девственница. Я никогда и ни с кем не спала. Я не нашла того, кому могла бы это позволить. Дотронутся до меня. Хотя бы дотронуться... Наладьте свою половую жизнь. Он был как все они. Кто подбирает слюни, когда я прохожу. Я начала бояться их. Они больше не должны. Хотеть. Меня. Это слишком опасно. Ведь он обязан был прописать лекарства. Как все врачи. Все можно вылечить лекарствами. Я не верю, что нужно с кем-то спать, чтобы вылечить «небольшую» мастопатию. Я остановилась в коридоре, на половину заполненном женщинами. Если я вернусь к нему и скажу, что я не хочу пока ни с кем спать? То есть... Хочу, но не нашла. Я стояла и слушала, как сердце бьется и бьется об грудь с маленькой, не опасной мастопатией. Совсем маленькой... И что... Он скажет: Я могу вам чем-то помочь? Я скажу: Да. Вы можете... Наверно, он усмехнется. Я бы усмехнулась. Когда свело горло, я повела шеей. Это началось с год назад. Наверно, стоило сходить к врачу. И он тоже скажет... Он скажет: Чтобы глотку не сводило... Сжав кулаки, я продолжила делать шаги к выходу. Еще два тяжелых шага, стук-стук-стук. Еще несколько отдающихся в висках шагов. Ладони сжаты в кулаки. Тогда мне было страшно. Потому что я не хотела ни с кем спать. Я не хотела начинать какие-то отношения с парнем, которого не люблю. Который априори не достоин трахнуть меня. Это гормоны. Я ведь могу с этим справиться сама? Ведь не обязательно нужен мужчина, чтобы вплеснуть мне в кровь чуточку прогестерона? Вплескивать регулярно...
2. В институтской библиотеке я сидела за казенным компьютером и пыталась найти выход. Простой и доступный мне выход без вмешательства кого-то со стороны. - Я пошла, до завтра. – Послышался уставший женский голос за спиной. В электронной аптеке нашла лекарства от «маленькой» мастопатии и смотрела на цены. Читала. Смотрела на цены... Снова читала. - Эй, урод, есть дело. – Прозвучал низкий мужской голос за спиной. Если я буду тратить столько на лекарства, которые мне не прописали... Возможно, я зря паникую? Не всегда же я буду одна. Она сама может рассосаться. - Кусок. – Ответил высокий и резкий мужской голос за спиной. У меня есть средства к существованию. Бабушка кладет на книжку арендную плату за квартиру в Самаре. Они с дедом живут в деревне. Но нужно будет взять еще больше работы. Устроится в офис. Но я хотела спокойно доучиться. Взять все, что могу взять. Я обернулась посмотреть на урода. У меня и так не всегда получается занять комп, я не успеваю... Урод сидел за партой сзади. Как всегда один. Как всегда - занят. Что-то записывает, читает, записывает, ищет... и снова по циклу. Маммолог спросил, насколько у меня регулярная половая жизнь. После моего молчания казалось, что он спросит, есть ли в моей жизни хоть что-то регулярное. Я не могла ответить, что у меня вообще нет половой жизни. Но я могла ответить, что у меня есть что-то регулярное. Дни рождения и месячные. Каждый год в один и тот же день «весны и труда». Каждый месяц... Что-то есть регулярное до такой степени, что позволяло взять себя в руки. Старение и отторжение слизистой оболочки матки, сопровождаемое кровотечением. Я старею и кровоточу. Мы все стареем и кровоточим. И ничего регулярнее этого старения с кровотечением быть не может. Потом остается лишь старение... Урод поднял взгляд от тетради и уставился на меня. Я резко отвела взгляд, наблюдая сидящих за другими партами. Наверно, в тот момент, когда он поднял взгляд, на моем лице отразилась вся ненависть и презрение, кои женщины земного шара вкупе могут испытывать к старению и всему его сопровождающему. Он, конечно, принял это на свой счет. Я перевела взгляд снова на него. Он продолжал смотреть своими блеклыми глазами в окружении желтых ресниц. Даже, если бы он не был таким бледным, конопатым, рыжим и щуплым, он все равно был бы уродом. Весь. Слишком длинный нос, тонкие красные губы, впалые щеки... Я не знаю. Он был гадок сам по себе. Он всегда был, есть и будет уродом. Я отвернулась к своей «маленькой» мастопатии и ценам.
3. Нет, это совсем не начало. Начало бывает утром, когда я открываю глаза. Я оборачиваюсь на соседнюю кровать, где еще спит Анька. Иногда она спит у парня. Иногда парень спит у нас. Об этом знают все, кроме тех, кто имеет возможность пресечь. Я смотрю на свои заложенные под голову руки. Шевелю пальцами. Затылок что-то скребет. Тогда я тяну левую руку из-под головы. Она падает вбок, и я слышу мягкий удар о кровать. Я вынимаю правую руку. Хочу ей поднять левую, но кисть падает мне на лицо, и я морщусь от удара под глаз. Так начинается мое утро. В какой бы позе я не проснулась, иногда у меня нет рук. Они оживают через минуту. Без боли. Даже без покалывания. Просто оживают. Тогда я сажусь. Я шевелю головой, разминая мышцы шеи. Я не знаю, почему у меня сводит глотку. Слева внутри горла что-то сжимается и почти сразу отпускает. Я не думаю об этом. Уже ожившими руками я протираю глаза. Кажется, что на пальцах две наждачки. - Сколько время? – Открывает глаза Анька. Она испугана. Она всегда испугана, когда просыпается. Иногда она испуганно смотрит на парня, что лежит за ее спиной у стенки. Иногда испуганно смотрит на место, где он мог бы лежать. Но чаще ее испуганный взгляд предназначается мне. Мне и будильнику в моем лице. – Сколько время? - Суббота. – Говорю я, скидывая ноги к кровати.
Я здорова. Я знаю, что я здорова. Больные люди лежат в больнице и жрут тоннами лекарства. Я – отклик времени, продукт экологии, образа жизни, мировоззрения. Я продукт, который кто-нибудь когда-нибудь употребит. Генномодифицированный современный продукт. Я опасна не более чем пельмени из мяса молодых бычков. И больна не более чем те самые молодые бычки. И то, что мне нужно несколько раз согнуть и разогнуть ноги в коленях, слушая скрежет и скрип – не болезнь. Я помню это с рождения. Там всегда был скрежет и скрип. - Курсач горит. Не успеваю. – Говорит Анька, поворачиваясь на спину. Мне следует слышать следующее: «Напиши мне курсач, я заплачу». - Я тоже. – Говорю я и поднимаюсь с кровати.
- Лид, все заняты. Лиииид! – Ноет Анька. Она напугана. Она всегда с утра напугана и смотрит на меня, как на будильник. - Заплати уроду. - Он уже пишет кому-то. - У меня много всего. Я не успею. Прости. – Я не чувствую вины. Я не чувствую вины потому, что она может купить мое время. Она может купить намного больше, чем просто мое время. Она могла бы снимать квартиру и не жить в институтской общаге... Не на этой неделе. На этой неделе я не могу. На этой неделе у меня маленькая мастопатия, свой курсач, чужой курсач и рерайт. Я взяла его до того, как мне предложили курсач. До того, как Анька сказала, что не успевает. До того, как узнала о маленькой мастопатии. Я взяла несколько статей на рерайт за копейки, потому что нужно было брать, пока дают. И никакие деньги не стоят того, чтобы сесть в лужу и перестать их получать. Никакие деньги не стоят моей паники. По пустячному поводу. Просто, в моем теле еще что-то разладилось. Но я не больна. Суббота. Утро. Суббота. День. Суббота. Вечер. Суббота. Ночь... Я лежу с закрытыми глазами и смотрю на огромные черные фракталы на внутренней стороне век. Два огромных круга, а от них маленькие, маленькие, маленькие... Анька с Максом в двух непроглядных метрах от меня. Они дышат так громко, что я сама начинаю возбуждаться. Кажется, в их мире не существует ничего и никого кроме них двоих. Я слышу дыхание, поцелуи, скрип кровати, чавканье... Ступни ледяные. Они, будто существуют отдельно от меня. Как Анька с парнем в этой комнате. Они есть, а меня нет. Так же и ступни. Они мерзнут, будто не связаны с моей кровеносной системой одними венами. Во мне ведь горячая кровь? Иногда, я сомневаюсь. Сердце бьется так сильно, что я прижимаю ладонь к моей маленькой мастопатии. Кажется, от этого оно начинает стучать еще сильнее. Прямо по центру, прямо посередине моего существа взрывается и угасает желудок. Резко, стервозно, достаточно продолжительно для того, чтобы чувствовать свою вину. Это могло бы быть наказанием за мой образ жизни. За ту дрянь, что я ем и пью. Но эта боль - всего лишь мой маяк. Слева от него, с краешка под ребрами, чуть меньшей по силе, но такой же острой болью покалывает поджелудочная. Да, я ела жирную колбасу. Да. Прости меня. Прости. Жрать было охота. Прости. Анька выдыхает стон. Они замирают, выдыхают... выдыхают... Как будто у них в груди не легкие, а воздушные шары. Выдыхают... Тихо. Я чувствую ледяные ступни, желудок и поджелудочную. Завтра я проснусь без рук. Но это все мелочи. Слава богу, я не больна. Это все нормально. Норма. Ведь, когда какой-то недуг переходит черту массовости, это становится нормой. Это уже не может напугать. Все вокруг чем-то страдают. У каждого свой набор. Это нормально. Это не страшно. Это, просто, моя жизнь.
4. Он всегда здесь, когда я прихожу. Кажется, что он не уходит отсюда. Когда бы я ни пришла, он всегда сидит за партой и что-то выписывает. Ему никогда не нужен комп, потому что дома у него есть свой. Но не все можно найти в интернете. Поэтому он здесь. Я не здороваюсь. С ним никто не здоровается, если только от него что-то не нужно. Если кому-то что-то нужно от урода, он должен иметь деньги, чтобы заплатить. По другому поводу к нему не обращаются. Он всегда один. Всегда. Его презирают. Его даже ненавидеть не за что. Он, просто, урод. Набрав литературы, я сажусь дописывать чужой курсач. Чужой. Потом статьи. Потом начну свой. Осталось чуть-чуть. Заключение, выводы, работа над ошибками. Все. Часа три, не больше. За спиной открывается и закрывается дверь. Кто-то пришел. Кто-то ушел. Потом я перестаю замечать окружающий мир, погрузившись в историю европейской журналистики средневековья. Хорошо, что он не выбрал журналистику мезозойской эры... Интересно, кого было в средневековье больше: журналистов или проституток? Я знаю точно, в средневековье не было космонавтов и программистов.
Втянув воздух, я обернулась. Урод сидел, откинувшись на спинку стула, и листал учебник у себя на коленях. В руке – коричневый пластиковый стаканчик с кофе или с капучино или горячим шоколадом. С чем-то, содержащим какао и сахар. Сладкий. Ароматный. Вкусный. Из автомата в коридоре. Сглотнув, я отвернулась. Хочу горячий шоколад. Крепкое какао с зернышком кофе, молоком и сахаром. Горячий... Я уняла палец, ногтем стучащий по боку клавиатуры. Хочу горячего и сладкого. Коричневого, ароматного, с нежным вкусом какао с молоком или, просто, кофе. Это выбило из колеи. Этот аромат, разносящийся по всей аудитории. Почему его не выгонят? Почему? Он же может пролить это на книги! Вычитывая курсач, я стучала ногтем по краю клавиатуры до тех пор, пока запах не приелся. Потом взяла листочки бумаги и вложила в принтер. Теперь рерайт. Это просто. Просто переписываешь то, что уже написано, но другими словами. Главное – не выдумывать. Главное, чтобы все факты получаемой статьи совпадали с исходной. Тихо ударившаяся об косяк дверь заставила вздрогнуть. Поведя шеей, я решила прогуляться. Все органы, что зажаты во мне пока я скрючилась перед монитором, все они мечтают расползтись по привычному для них пространству. Они будто орут мне об этом. Я слышу их. Слышу, как орет кишечник: пройдись! Орут легкие: подыши! Орет желудок: поешь! Орут колени, горло, немеющая задница, глаза... Орет все мое существо. Мне нужно встать и пройтись. Когда я залочиваю комп и поднимаюсь. Когда я разворачиваюсь к двери. Когда обегаю взглядом кабинет, я понимаю, что осталась в воскресный полдень одна в замкнутом пространстве с уродом, внимательно, не отводя взгляда, наблюдающим за мной. И мне гадко. Мне жалко себя, потому что я не должна быть тут в трех партах от него. Я должна быть в другом месте, где Анька, где все. Я должна быть где угодно, только не здесь. И я ненавижу его и этот комп и эти книги и мудака, нашедшего студентку, которая перепишет несколько статей за копейки. Когда я понимаю все это, я сажусь обратно на стул и начинаю реветь. Я устала. И у меня ледяные ступни. Я хочу есть. Я хочу сладкого, горячего шоколада из автомата в коридоре. Чтобы он дымился и источал необыкновенные запахи... Хуже всего то, что он продолжает сидеть там и смотреть. Он никогда не подойдет ни ко мне, ни к любой другой девушке. Он знает о себе достаточно, чтобы прогнозировать реакцию на любое вмешательство в чужое личное пространство. Я не знаю, унижают ли его эти взгляды, эти тихие, почти неслышные выстрелы в спину: «урод» «урод» «урод». И не хочу знать. И думаю о нем сейчас лишь для того, чтобы отвлечься от жалости к себе. Чтобы успокоиться. Чтобы, все же, встать. Пройтись. А потом закончить со статьями. Потому что на следующей неделе нужно сдать курсовую... Поэтому, я просто дышу. Дышу...
Когда эта рыжая ошибка природы встала надо мной, хотелось прошипеть: «Исчезни, урод». Я подняла лицо, надеясь, что на нем написано все, что я думаю по поводу него и его сочувствия. Он не подходил ближе двух метров. Когда я подняла лицо, спросил своим высоким вибрирующим голосом, будто открыл тяжелые старые ворота с проржавевшими петлями. - Может, кофе? Я сглотнула, не понимая. Он со мной заговорил? Просто взял и осмелился со мной заговорить? Предложить мне кофе? Наблюдать сверху, как я реву? Как он посмел? Просто заговорить с кем-то, кто его презирает. Считает его уродом. Как он мог просто спросить меня о чем-то? Разве, он не чувствует к себе того же, что и мы все к нему? И, разве, он не чувствует к нам всем то же, что и мы к нему? Не меняясь в своем омерзительном лице, он развернулся и пошел к двери. Я вытерла щеки, поднимаясь. На улице было солнечно и пусто. На улице было холодно и гадко. На мутную серо-голубую улицу падали отвратительные призрачно-желтые лучи солнца. Это как его глаза... Невзрачные, бледные, тусклые глаза в кольце желтых ресниц. Я отвернулась от окна. Дверь тихо хлопнула, впустив урода с маленькой коричневой пластиковой чашечкой. Тут же запах, что сводил мои мысли судорогами пару часов назад, заполнил нос, горло, проник в легкие, уже расшифровавшись в нечто томительно-привлекательное. - Горячий. – Сказал он, протягивая мне стаканчик. Я не могла сделать вид, что не беру. Руки протянулись раньше, чем я смогла одернуть себя. Я не смотрела на него. Я смотрела только в бежевую пенку на поверхности и вдыхала аромат. Вдыхала, вдыхала и вдыхала. Как будто у меня вместо легких был газовый баллон, и я могла сохранить этот аромат в себе. Законсервировать. На потом. Отвернувшись к окну, я обхватила стаканчик двумя ладонями. Распространяясь по поверхности ладоней, боль притупляется. Постепенно, медленно боль проникает все глубже, сквозь кожу и мышцы, к самым костям. Это терпимо, если шевелить пальцами. Это наказание за то, что я не могу сказать ему «спасибо». Я не могу сказать этому уроду «спасибо» за чашку кофе, о которой мечтала последние часы. Подув, я снова вдохнула. Слишком горячо, но если притронуться лишь губами... Когда за спиной тихонько хлопнула дверь, я вздрогнула. Обернулась. Я осталась одна. Он ушел. Стало спокойно. Останься он здесь, я испытывала бы чувство вины из-за того, что не могу поблагодарить. А так, он просто ушел. Будто и не было его. Вот, и хорошо. А мне работать надо...
5. «Ты куда пропала? Мы в Винстриме» - сказала SMS. Подняв взгляд на последнюю, третью статью, я сжала телефон. Я забыла, что у Аньки День рождения или я не хотела помнить, что у Аньки День рождения? Именно это она мне сказала вчера утром... Она сказала: Курсач горит. Не успеваю. Она подразумевала: Ты не можешь подарить мне ничего, кроме этого... Она не произнесла это вслух, но она сказала. Я хотела об этом забыть. Я почти забыла. На улице еще светло. Они в «Винстриме». Они празднуют ее День рождения. И спрашивают, где я? А я тут. И мне еще немного. А потом нужно писать свою курсовую. И, судя по всему, еще работу Аньки. И все это на этой неделе. До пятницы. Я посмотрела на текст. И продолжила переписывать историю эволюции Porsche. 1948, 1951, 1954, 1955, 1959, 1961, 1963, 1968, 1969... 1996, 2002... Впервые в истории Porsche был выпущен четырехдверный автомобиль с полнофункциональными задними сидениями. Ведь, «полнофункциональный» может являться синонимом «полноценный»? Если мой желудок полнофункционален, является ли он полноценным? Хрен с ним. Пусть эти чертовы сидения будут полнофункциональными...
Уже смеркалось, когда я вышла на улицу. До «Винстрима» три остановки на метро. Мы там проводим время иногда. Анька чаще, чем я. Все они чаще, чем я. Можно доехать на автобусе. Днем это дольше из-за пробок. Сейчас это займет вечность. Даже до метро дойти пешком быстрее, чем ждать хоть какой-то транспорт. И полезнее.
Зайдя в «Винстрим» я прошла сквозь рамку. - Вашу сумку. – Сказал охранник. Я бывала здесь, и он видел меня раньше. Но это была его работа, а потому я, просто, распахнула сумку. А он, просто, кивнул. На второй этаж. Слева сцена, перед ней – танцпол. Справа столики. Мои сидят посередине, сдвинув три маленьких столика. Анька - блондинка. У нее длинные волосы, которые по праздникам она завивает щипцами. Она милая и приятная. Очень симпатичная. Не худая. Не высокая. Не глупая. Не бедная. Она просто девчонка, с которой я делю комнату в общежитии. И каждое утро она смотрит на меня, как на будильник. И платит мне за написание ее работ. Уже четыре года. Почему она любит Винстрим, я не знаю. Почему они все любят этот бар, я тоже не знаю. Я уважаю это место за то, что могу услышать здесь музыку десятилетней давности и увидеть в глазах окружающих тот же восторг, какой вызывает она у меня. Я могу услышать тут Вивальди. Я могу услышать тут все, что угодно. Здесь играет Луи Армстронг. Здесь никогда нельзя заранее предугадать, какой сюрприз преподнесет тебе, лично тебе, исключительно тебе – ди-джей. Бах в баре Винстрим – это почти то же самое, что сигарета, тлеющая на дне бокала Мартини. Искрящийся пепел, отпечаток помады на фильтре и дым, струящийся сквозь напиток на поверхность... Вот так это звучит. Это невозможно. За это я люблю Винстрим. Сейчас из динамиков орал Numb и я ловила свою матку рукой, так она подпрыгнула на «Become some numb, I can’t feel you there». Не ожидала. Это было для меня. Только для меня. Прямо сейчас. Потому что это вряд ли могут крутить в И не доедет. За сдвинутыми столиками сидели ребята и девчонки с курса. Я улыбалась, здороваясь, и глазами искала себе стул. Когда взгляд упал на него, улыбка сама сошла с лица. - Что он тут делает? Я даже не пыталась сделать голос тише. Я просто спросила, что этот урод здесь делает. - Ты же отказалась написать мне курсач. - И? - А он согласился. - И? - И это его цена. Я отвернулась, смотря на ближайшие столики. Почему мне так гадко? Почему мне кажется, что он меня преследует? Он вообще здесь оказался раньше меня. Но не знать, что я буду здесь, он не мог. Нет, это все бред. Просто, он хочет быть ближе к людям. Наверно так. Ближе к тем особям, к которым относит себя. Как вид. Или подвид. - Лид, садись. – Крикнул Макс, кивая на стул, который только что поставил практически под мой зад. Я обернулась на него. Посмотрела на стул. Кивнула и села. Макс, это брюнет метр восемьдесят с хвостиком. Это его дыхание смешивается с Анькиными ночами, когда я в двух метрах от них. У него красивое тело. Целиком. И обычное лицо, даже слишком обычное. Зацепиться на лице можно лишь за губы. С четким контуром, ясные, откровенные. Их хочется целовать. Если смотришь на Макса, видишь только эти губы. И он кажется очень привлекательным. Все остальное меня не касается. Я благодарна ему. Он не забывает в нашей комнате носки. - Я бы написала. – Сказала я. - Уже поздно. Я не могла рисковать. Ты же отказалась. – Пыталась успокоить меня Анька. Кажется, она видела меня насквозь. Чувствовала мою растерянность и вину, духа которой не было вчерашним утром. Тогда речь шла об ее лени и деньгах. Теперь же... О чем-то другом. Мне постоянно кажется, что он смотрит на меня. Я смотрю на Аньку виноватым взглядом, пока Макс наливает мне вина. Я смотрю на нее виноватым взглядом и говорю, что люблю ее. И что я сука. И что я, все равно, люблю ее. И чтобы она простила меня. Я говорю ей много теплых слов, от которых у меня самой начинает щипать в носу. Говорю и чувствую, что на меня смотрит какой-то урод, которого здесь и быть не должно. - За тебя, Анька. Оставайся такой же необыкновенной и веселой, здоровой и красивой. Будь счастлива. Будь, просто, собой. Просто, будь! Она улыбнулась. Широко и красиво, белозубо и счастливо. Чокнувшись, мы отпили. Ребята и девчонки присоединились к нам. Посмотрев в самый дальний угол стола, я наткнулась на конопатую длинноносую физиономию и отвела взгляд. Вокруг него было пустое пространство, как и всегда. Никто не хотел даже локтем соприкасаться с ним. Он сидел на углу, на самом дальнем углу от меня и Аньки. Он был тут, но его как бы и не было. Его никто не замечал. Он не поднимался, когда поднимались все. Он не улыбался. Он ничего не говорил. К нему никто не обращался. И мне постоянно казалось, что он смотрит на меня. Как будто я забыла помыть руки с улицы. Его взгляд, как грязные руки. Как зуд от укуса комара.
6. Если бы я могла спать в другом месте, я бы сбегала на эти ночи из нашей конуры в общаге. Эти звуки, их дыхание, скрипы, запах. Я хотела быть на ее месте. Я хотела, чтобы это мое дыхание учащалось, когда кто-то сильный и красивый сжимает меня в руках. Целует. Берет. Но такого человека не было. Из всех, кто предлагал, просил, умолял, шутил, намекал, настаивал и ухаживал, не было ни одного, к кому я могла бы испытывать хоть что-то, кроме безразличной симпатии. А если нет большего, значит, не будет ничего. Даже, если ты с ума сходишь от желания быть хоть с кем-то... Просто быть чьей-то? Даже, если так. Даже, если из-за этого у тебя развивается мастопатия? Даже, если так. Даже, если ты не позволяешь им попытаться завоевать твои чувства? Не правда. Я, просто, знаю, что это не он. Не они. Что они – не он. Не Он! Повернувшись на бок, я зажмурилась от того, что кольнуло левый бок. Развернула бедра, чтобы ничто не сжимало бедные, несчастные внутренности. Бокал вина на голодный желудок лишь бросил еще одну кучку земли в могилу моей пищеварительной системы. Я думала о фосфате алюминия. Пакетик утром, пакетик днем, пакетик вечером за полчаса перед едой и каждый раз, когда болит. Через неделю уже все пройдет. Только, нужно есть нормально. И все пройдет. Но это дорого. Овсянка дешевле. Овсянка – спасение для меня. Если бы меня не рвало от одного ее вида... Аккуратно засунув голову под подушку, я слушала свое дыхание. Об подушку оно казалось шершавым. Когда же это все кончится?
Здесь все на виду. Здесь нельзя спрятаться. Здесь все обо всех знают. Иногда кажется, что все окружающие– телепаты. Я думала о сессии. Я думала о занятых компах в кабинете информатики и в библиотеке. Они будут заняты везде. Речи не будет о том, чтобы использовать их для работы. Я не думала о них, в общем-то. Я бесцельно изводила себя беспокойством о том, что не могла пока изменить. Именно так. На лекциях появлялся народ, которого я не видела с прошлой сессии. Кого-то я не видела с прошлого года. Кто-то сходил с ума, вспоминая, что здесь он именно - Ты не видел?.. - Нет, не видел... - Ты не знаешь?.. - Нет, не знаю... - Ты не... - Нет... Это звучало тогда, когда не слышались возгласы новых блондинок или отпрысков старых русских. Во время сессии все студенты становятся импотентами. Это временное сезонное явление. Два раза в год любой ВУЗ теряет потенцию. Поголовно. Вся кровь ударяет в мозг. Иногда там не хватает места и голова взрывается. И слышится бульканье, чавканье, крики, кто-то смеется. Откуда я это знаю? Очень просто. Анька спит у нас в комнате каждую ночь. Одна. - Анька, смотри, твой друг! – Засмеялся Лешка чуть позади нас. Лешка – это друг Макса. В общем-то, он общий друг. Он дружит со всеми. Даже с теми, кого я не знаю. Он простой. Я бы сказала, что он теплый. Он никогда не скажет гадости со зла. Он никогда не обидит и не обидится. Если бы Аньку могла задеть его реплика, он никогда бы ее не произнес. Я чувствую себя в безопасности с ним. Он пытался ухаживать за мной на первом курсе. Как и другие. К третьему он остался один. Теперь он просто друг. Общий. Всех сразу. А, значит, и мой. Со Дня рождения Аньки ребята начали подкалывать ее каждый раз, когда в поле зрения появлялся урод. Она лишь усмехалась. Курсовую он ей написал в срок, а более ничто ее не беспокоило. Сейчас он прошел мимо нашей компании, сгрудившейся у кофейного автомата. Он ходит так, будто может просочиться сквозь каждого, кто встретится на пути. То есть, ему все равно. Абсолютно. Я видела это уже... Я понимала, почему он так ходит. Если кто-то захочет его остановить, он, просто, остановит. Остальные же отступают, как будто он воняет. Он не воняет. Он был в двух метрах от меня. Я знаю это. Но я тоже отхожу, потому что не хочу с ним соприкасаться. Поэтому он так ходит. Если урода захотят остановить, его остановят. Его били. Я видела синяки. Не раз. Он ходит так, будто все люди – вода. - Урод... – Процедил кто-то рядом сквозь зубы. Я обернулась, но кому принадлежала глухая реплика, не поняла. Он притягивает взгляд. Это как триллер с расчлененкой. Тебе неприятно, но ты смотришь. Тебе гадко, но ты смотришь... Тебя может тошнить, но ты все равно смотришь. Это наш личный урод. Мы почти любим его... Когда он всем телом наткнулся на вытянутую руку, стало тише. Его, просто, остановили. Я вышла чуть в проход, потому что передо мной тоже кто-то отошел от окна и загородил мне Это был парень с нашего потока. Я не знаю, как его зовут. Урод ему по грудь. В общем-то, и я ему по грудь... - Он писал курсач ему. Препод поставил трояк и передал привет уроду. Потому что Дрон никогда не напишет такой курсач. И это ошибка урода. И поэтому ему поставили трояк. – Сказала Анька рядом. Я бы склонилась к мнению, что трояк ему поставили для того, чтобы этот самец не убил урода. Я не слышу, что они говорят друг другу впереди. Мы все стоим и наблюдаем. Это интересно. Чем закончится, предположить очень сложно. Я смотрю на узкую спину под рыжей головой и думаю о том, что завтра он снова придет с синяками. Если его и побьют за это «недоразумение», то не сильно. - Как препод догадался? – Спросила я. Уж мне было о чем волноваться... - Спроси, что полегче... К нашему общему разочарованию ничего не произошло. После короткого разговора бугай оттолкнул урода, и пошел мимо, в нашу сторону. Можно предполагать, что разговор закончен не был. Хотя, какая разница... - Пошли. – Сказал Макс, обнимая нас с Анькой за талии. Пора на пару...
7. Я бродила по всем аудиториям, где стояли компы. Когда я, заглядывая, упиралась в дверной косяк, боль в груди напоминала о маленькой и неопасной мастопатии. Наступил один из регулярных процессов моей жизни. Нет, не старение... Отторжение слизистой оболочки матки, сопровождаемое кровотечением. Красиво звучит, необыкновенно. Я была рада, что Анька спит одна. Я засыпала с фракталами под веками. Я засыпала с взрывающимся желудком. Я засыпала с запором. А просыпалась с поносом. А так же без рук. Иногда. Я поднималась и на меня, как на будильник, смотрела Анька. И начинался новый, совершенно обычный день. И хотелось лечь и умереть. Но сейчас было нельзя. Сессия. И когда я встала посреди заполненной библиотеки, казалось, что все же стоило умереть с утра. Потому что у меня была работа, которую я не могла сделать, пока у них, У НИХ не кончится гребаная сессия. Кажется, они спали тут... Два раза в год. Пойду в интернет-кафе. Что делать?.. Никакие деньги не стоят того, чтобы сесть в лужу и перестать их получать... Я постаралась не хлопнуть дверью. Не потому, что я не хотела мешать. А потому что осознавала, что бешусь из-за «этих дней». А не из-за работы. - Лида. Я уже шла к автобусной остановке. - Лида. – Скрежет за спиной. Я обернулась. Ты знаешь мое имя? Ты хочешь что-то сказать? Ты догнал от библиотеки? Я смотрела на подходящего парня, одного из сотен студентов. Того, кого мы выбрали быть уродом. - У меня есть комп, если очень нужно. Я смотрела на него и чувствовала, как оплывает мое лицо. Как стекает вниз челюсть. Как поднимаются мягкие восковые брови. Я отчетливо чувствовало, как лицо вытягивается. - Ты только что позвал меня к себе домой? Я отступила на шаг. Он стоял, как в прошлый раз, в двух метрах. Но теперь на лице чудилось его дыхание, а кроссовки его наступили мне на пальцы. Один шаг не помог. Он все еще был слишком близко. - Да. Это всех бесило. Если ему задавали конкретный вопрос, он давал конкретный ответ. Ему никогда не приходилось оправдываться. Если кто-то ждал оправданий, как тот бугай с потока, урод просто молчал. Это бесило всех. И меня это тоже бесило. Я посмотрела на зеленые лужайки. Я усмехнулась. Мне казалось, что он должен исчезнуть. Испариться. Дематериализоваться. Но урод стоял в трех метрах от меня, и исчезать не собирался. Это показалось забавным. Я снова усмехнулась. Кому расскажи – не поверят. - Мне нужно часа два-три. Я собиралась пойти в интернет-кафе. - Сказала я. Он мог предложить это, лишь понимая, что мне очень-очень жалко этих денег на интернет-кафе. Даже, не так. Он мог предложить это, лишь понимая, что для меня это – деньги. Нет. Он мог предложить это, лишь, понимая. Точка. Он молча стоял и молча смотрел. - Ты просто так это предложил? Я не слышала, чтобы когда-нибудь ты кому-нибудь что-нибудь предлагал. И у тебя свой прайс. Я знаю. - Просто так. Он пошел мимо меня, не дожидаясь ответа. Я осмотрелась по сторонам. Если бы рядом были знакомые, я бы подумала... Но знакомых не было. Просто так. Разве бывает что-то просто так? Я старалась не приближаться к нему ближе, чем на вытянутую руку. Сначала в автобусе. Потом в метро. Он жил рядом с метро. Всего пять минут ходьбы. На одиннадцатом этаже. Налево от лифта. Налево во внутреннем тамбуре. Квартира 221. Я скинула туфли и поставила сумку на деревянную лавочку с низкой, сантиметров пятнадцать, спинкой. Достала флешку и осмотрелась. На улице сияло солнце. Он не включал свет. Когда я сжала в ладони флешку, пошел по коридору. Тут было две комнаты и широкий, почти квадратный коридор. Он молчал. Остановился, кивнул на компьютер на коричневом столике. Я прошла и села. Комп был включен. На экране – десятки фраз, стихов, фигур и лиц. Столько не может поместиться на экране 17’’. Но оно там. Сзади, спереди, переплетаясь. Я смотрю и читаю. Замерев. Глупо. Что такое хорошо и что такое плохо? Сзади этого лежит на боку: Мною опять славословятся мужчины, залежанные, как больница, и женщины, истрепанные, как пословица.
Я вижу лица сквозь фразы. Какие-то даты, цифры - не банальные, не знакомые – вдалеке. Это все тут. Просто картинка. Живая. Объемная. Не понятно, только, зачем... Я потянулась к системнику, вставила флешку. Когда он оказался рядом, закрыла глаза, тихонько отодвигаясь на колесиках кресла. Только не смотреть на него... Проверив флешку на вирусняк, ушел. Исчез. Испарился. Дематериализоваться. Как я и хотела.
8. - Тебя вчера видели с уродом. На улице у остановки. Я ударилась затылком о стальной столб остановки и закрыла глаза. Потом еще раз. Черт... - Кто видел? – Спросила я. - Не знаю. Макс сказал, что вы поболтали и вместе ушли. А кто ему сказал, я не знаю. Я открыла глаза и посмотрела на Аньку. Она курила. Я вдыхала ее дым. Ее пошлый ментол и старомодный никотин. Черт... Я ухватила зубами заусенец. Перегрызла клыками. Посмотрела. Подцепила ногтями. - Не расскажешь? Интересно же! Из под заусенца показалась капелька крови. Сразу большая. Будто ждала, томилась до времени, когда станет возможным пролиться. Я засунула палец в рот и посмотрела на Аньку. Все мы стареем и кровоточим. - Нечего рассказывать. Мы не вместе ушли. Я поехала в интернет-кафе, а он куда-то еще. Потом мы сидели на наших кроватях и читали, выписывали, читали, выписывали... Новая брошюра, новая книга, новый автор... читали, выписывали. Когда пришел Макс, я стояла на карачках над всей макулатурой и тянула спину. То есть, заходя, он видел мой зад, направленный аккурат на входящего. Наверно, это и заставило его рассмеяться. Анька зубрила философию. До того, как он вошел. Она посмотрела молящим взглядом. «Смойся, пожалуйста» – говорил этот взгляд. Надев кофту и туфли, захватив лекции, я вышла. В общем-то, им было все равно. Они уже не видели меня. Где-нибудь посижу на улице. Было тепло и тихо. На территории полно народу. Лавки заняты. Низкое солнце за облаками. Еще светло, но уже вечереет. В низу живота тянет. Хочется сесть. Я искала глазами знакомые лица. Зацепиться за кого-нибудь и провести эти пару часов. В сумке на плече сложены лекции. Но здесь и сейчас, в тихом финиширующем дне, хотелось легкости в мыслях. Дать отдохнуть голове. Просто, отдохнуть. - Привет, Лидок. – Прошли мимо две сокурсницы. Я кивнула и улыбнулась. Пошла вперед, чтобы не стоять на месте. Беспризорщина какая-то... - Лида! – Послышалось слева. Я обернулась. – Ты куда? Иди к нам! На белой лавке, на всех ее частях: и на сидушке и на спинке, сидела кучка ребят. Здесь был Лешка и Олежек. Здесь был бугай, которому урод писал курсач. Здесь были две совсем незнакомые девчонки. - Мы в Винстрим собираемся. Пойдешь с нами? – Спросил Лешка. Я кивнула. Девушкам вход бесплатный. Всегда. И за это я тоже люблю Винстрим. Я могу прийти, послушать музыку, потанцевать, поболтать со знакомыми. Я могу просто прийти. Мне не обязательно тратить кровные. Если кто-то хочет меня угостить, он угощает. Я не против. Это просто. Если ты одинокая и симпатичная, всегда найдется кто-то желающий тебя угостить. И если этот кто-то посчитает, что заработал исключительное внимание, сокурсники объяснят, что он ошибается. Это просто. Если не думать об этом. Мы были внутри, мы сидели, пили, закусывали, танцевали. Мы болтали и смеялись. Я смотрела на Лешку, прося взглядом отцепить от меня пристающего бугая. Андрей его зовут. Да. Жуткий транс сменила новая Мадонна. Медленная Мадонна. Вечная Мадонна. Мадонна, пишущая сказки для детей. Поднявшись и обойдя стол, Лешка наклонился и протянул руку. Взял меня за запястье. Вытянул на волю. - Я боюсь его. – Сказала я, оказавшись в его руках. Мы отошли в толпу. Розовые, зеленые, сиреневые фигуры и лучи бегали по лицам и полу. Пахло кондиционированным воздухом и дискотечным дымом. Он не ответил. Просто обнимал, двигаясь. Его дыхание щекотало лоб и висок. Он был знакомым и теплым. Он был своим. Когда тебя обнимает кто-то теплый и свой, сильнее всего чувствуешь одиночество. Чувствуешь глупость этого одиночества. Его ненужность. Его бесполезность и болезненность. Когда тебя обнимает кто-то, кому ты доверяешь, кого знаешь не первый год и кому нравишься, многое становится проще. Когда тебя обнимает кто-то вроде Лешки, ты не хочешь больше быть одна. Когда ты все это чувствуешь, кажется, что вполне можешь любить этого кого-то. Но из-за чего хочется реветь, я не знаю. Возможно, из-за месячных... Он водил ладонью по спине, чуть сжимая пальцы. Градусов на пятнадцать, не больше. Кажется, по-другому он, просто, не мог. Проведя носом по лбу, поцеловал бровь. Когда пальцы сжали подбородок, поднимая лицо, я открыла глаза. Я могла отклониться. Могла отвернуть лицо. Так уже было. В тот вечер он, лишь, прижал меня к себе. Поцеловал лоб там, где начинаются волосы. И сказал: «Прости». Я казалась себе ребенком. А он казался кем-то незаслуженно обиженным. Тогда нам было по семнадцать. Мне казалось, что никто кроме меня не встречал в жизни такого понимающего семнадцатилетнего парня. Но я не могла ему ответить. Хотя, очень хотелось. Он наклонился. Он не верил. Не веря, осторожно коснулся губами губ. Душно. Очень. Я не умею целоваться. Мне очень стыдно, но я не умею. Это безумно глупо и непростительно в моем возрасте. Но я, действительно, не умею. Я думала лишь об этом. Когда теплые мягкие губы касались моих губ. Практически, в недоумении. И когда он прижал меня к себе, впиваясь в рот. Проникая языком внутрь. Мадонна умолкла. Он не мог остановиться. Заиграло что-то новое. Я чувствовала его возбуждение. И еще больше я чувствовала свое. Когда мы вернулись к столику, глаза бугая были залиты по ватерлинию. Девчонки вернулись с танцплощадки отдохнуть. Олежек с моего курса сидел между ними, развлекая. К тому месту, куда я была впихнута вначале, благо, вернуться было нереально. Я и не собиралась туда. Лешка не отпускал мою руку. Когда мы сели, он держал меня так, будто я собиралась сбежать. За талию. Крепко. Прижимая к себе. Не сводил взгляда. Снова предлагал уйти. Я мотала головой, отворачивая лицо. Я боялась на него смотреть. На лице крупным каллиграфическим почерком были написаны все его желания и надежды. Олежек замолк, когда мы вернулись. Не понять было сложно. Поняли все, кроме чужих девчонок. Понял бугай. Андрей его зовут. Да. И у него были другие планы. Стало не по себе. Какой-то животный страх наползал при взгляде на него. Наверно, все же стоило уйти. Когда по лавке у стенки, на которой бугай сидел один, он сдвинулся в сторону нашей, я автоматически попыталась сдвинуться ближе к краю. Лешка, потерявший дар речи после неожиданной взаимности с моей стороны, обернулся. - Пойдем? – Повторил в третий или четвертый раз в ухо. За те несколько минут, что мы провели за столом после танца, он больше ничего и не произнес. Я кивнула. Нужно было уйти отсюда. Если этот Дрон наберется, ожидать можно будет самого неприятного. Я боялась таких людей. Я выбралась из-за стола. Поискала глазами сокурсников на танцполе, чтобы попрощаться. Но на переднем плане их не было. А дальше не пойду. Когда обернулась, сердце спрыгнуло в матку. Лешка сидел на месте. Его запястье на столе сжимала ручища бугая. Его губы что-то шептали. Я не могла расслышать. Они смотрели друг на друга, практически уперевшись лбами. Олег напрягся, наблюдая. Девчонки смотрели так же, молча. Когда подбородок Лешки дернулся в мою сторону – на выход – я сглотнула. - Не надо. – Прошептала. Вряд ли меня кто услышал. Лешка сдвинулся по лавке, не глядя на меня. Дрон за ним. Я перевела взгляд на Олега. Я боялась отойти и выпустить их. Обернулась на зал. На выход. На охранника. Нельзя их отсюда выпускать... Снова обернулась на Олега. Он был невысокий, коренастый. Может быть, чуть полноватый. Самую малость. И тоже привстал, сдвигая по гладкой деревянной лавочке девушку. Очнувшись, она выползла и отошла. - Лид, отойди. – Сказал Лешка. Сразу за этим он отодвинул меня в сторону рукой. - Не надо. – Попросила я. Не знаю кого. Всех сразу. Похоже, до меня в это время уже никому не было дела. Я снова посмотрела на охранника, на Олега. - Олег. Он обернулся, остановившись. - Сделай что-нибудь. Останови их. Пожалуйста. Я ухватила его за руку, сжимая. Я не знала, что сказать. Было достаточно посмотреть на спину бугая, чтобы понять исход. Олег отцепил мою руку и направился к выходу. Молча. На негнущихся ногах я пошла за ними. Остановилась у охранника. - Вы можете остановить драку? – Крикнула. - Не имею права покидать зал. – Ответил он, не глядя. Лестница показалась длиннее и уже, чем обычно. - Вы можете разнять дерущихся? – Спросила у рамки. Меня смерили одновременно заинтересованным и безразличным взглядом. Если бы ноги не подгибались от страха, я бы уже вышла. Доставая на ходу кошелек, выгребла все что есть, кроме одной сторублевой бумажки. Протянула охраннику. - Пожалуйста. Я уже не смотрела на него. Я шла к массивной деревянной двери. Рамка пищала, будто я прихватила с собой барную стойку. Они недалеко от выхода. На улице так тихо и тепло, что я не верю в то, что вижу. Кажется, это кино. Другой мир. Они такие разные в свете фонаря. Это Шрек и Осел... Посчитавший себя вправе отстаивать меня у кого-то... Они вцепляются друг в друга, я вижу спину Олега. Он не вмешивается. За моей спиной захлопывается дверь. Потом еще один хлопок. Даже, если у него не было выхода... Я слышу удар и вздрагиваю, отводя взгляд. Роняя на пол вилок капусты, я слышала тот же звук. Мимо проходят, слишком медленно, слишком неторопливо, два охранника. Виснут на плечах Андрея. Олег, будто балерина, плывет к Лешке. Только когда он, словно детеныш-коала, повисает у него на спине, я вижу кровь. И начинаю смеяться. Сначала тихо. Потом громче, громче. В животе животный страх сменяется тянущей болью. Все возвращается... Мужики тоже... Они тоже стареют и кровоточат. Я ржу. Я сижу на корточках, потому что желудок сдался. Он перестал ныть. Он начал орать. Слезы текут по щекам. Но я не могу остановиться. Они утихают. Смотрят на меня. А я сижу на коленях, вжимаю сумку в живот и реву и смеюсь одновременно. Идиоты... Какие же идиоты. Надо найти аптеку «24 часа». Любой антацид. Сотки хватит на пяток пакетиков фосфата алюминия и обезболивающее. Надо найти аптеку... Не отнимая от себя твердого края сумки, врезающегося в желудок, я поднимаюсь. Метро рядом. И за это тоже я люблю Винстрим... - Лида. Я не знаю, что происходит сзади. Мне все равно. Лешка догоняет через четверть минуты. - Что с тобой? Мне плохо. И каждый день, день за днем я делаю так, чтобы стало еще хуже... - Лида, что с тобой? Я морщусь и оборачиваюсь. Я не хочу с тобой говорить. Для этого придется разжать зубы. Вижу аптеку. Иду к ней. Лешка волочится, как на привязи. Он не понимает. Мне все равно. Прямо у прилавка надрываю левомицитин. Прошу стакан воды. Вспоминаю, что пила. Прошу баралгин. Надрываю его. Запиваю. Сразу за ним – фосфат алюминия. Выйдя из аптеки, сажусь на ступеньки и сжимаюсь в комок. Все... Завтра начну блевать овсянкой.
9. Вряд ли я осознанно могу сказать, что помню этот вечер целиком. Он спрашивал, зачем я пью при гастрите. Почему я довожу себя до такого состояния. Спрашивал такие банальные вещи, что хотелось смеяться. Я сидела и ждала, пока боль чуть уймется, чтобы вернуться в общагу. Я не могла ответить ему на эти вопросы. Заглотнув вчера левомецитин я проснулась бы в красных пятнах. Они сошли бы еще до сдачи первого зачета. Но никакая реакция не ограничивается внешними признаками. Я предпочитаю контролируемый спуск. Анька смотрела на меня как на будильник. - Ты ходила. Отведя взгляд, я кивнула. Спасибо. Это еще одна особенность моего организма. Я сомнамбула. Я старый добрый лунатик. И я не хочу об этом говорить. И не хочу об этом думать... Позже она расскажет, что я делала. Но сейчас, она знала, я не хочу этого слышать. Вернув взгляд к Аньке, я смотрела, как она поднимается. Одевается. Я боялась увидеть на ней следы своей возможной агрессии. Она одна знала об этом. Она не говорила даже Максу. В большинстве случаев у нее получалось удерживать меня в комнате. Иногда ей доставалось. Но она молчала... Она просыпается от любого шороха, который я произвожу во сне или наяву. Она просыпается и смотрит на меня, пытаясь понять: в себе я или нет. Потому ее взгляд всегда испуган. Я научила ее просыпаться в страхе... Мы стояли на остановке. Анька курила. Я вдыхала ее пошлый никотин и старомодный ментол. И смолы. И ее горечь в словах. Я вдыхала и думала о том, что отдала все деньги охранникам. Чтобы они вмешались. Наверно, я выкупила себя у Лешки. И он не узнает, как дешево я себе обошлась. И как дорого стоил один его поцелуй. Кивнув на сигарету Аньки, я протянула два пальца. Анька вскинула брови и выдохнула густой белый дым. - Чего это ты? Кашляя от ворвавшегося в легкие дыма, я не могла ей ответить. Почему я не привыкла к нему, вдыхая день за днем то, что она выдыхала? В голову ударил самый натуральный дурман. Во рту стало горько. Я пошатнулась и поморщилась. Анька наблюдала с усмешкой. Вынула сигарету у меня из пальцев и вздохнула, давя ее об урну. Впереди был еще один зачет. - ... Девчонки! – Галька и ее голосовая судорога. - ... там такое! – Она будто задыхается перед каждой фразой. – ...Он его убьет. ...Дай закурить, ...Ань. Я оборачиваюсь туда, куда все еще указывает худющая Галкина рука. Она в белой рубашке, и кисть кажется землисто-коричневой на фоне манжеты. - Кто и кого? – С ленивой желчью спрашивает Анька, открывая пачку сигарет. Она сдала экзамен по философии на удовлетворительно и это ее не удовлетворяло. - ...Урода. ...Я не знаю ...дылду. Кинув взгляд на Аньку, я пошла к калитке. Меня это не касается. Его постоянно кто-то бьет. Но возможно, Дрону нужно спустить пары после вчерашнего. И он нашел на ком отыграться. И тогда… Если так... Увидев толпу, я сначала ускорила шаг, потом побежала. Я не должна вмешиваться. Ребята могут его остановить. Уже протискиваясь сквозь орущие тела, я слышала рекомендации наблюдателей, за что лучше ухватить Дрона, чтобы остановить. С ним никто не хочет связываться. Как и с уродом. Но у каждого есть своя черта. Я увидела Дрона, его спину. Двух ребят, висящих на плечах. Там было много народу. Потом взгляд нашел урода, сжавшегося в комок на земле. Когда увидела, один из ребят отлетел в мою сторону. Похоже, бугай не собирался останавливаться. Снова кто-то повис на руках. Вдалеке послышался голос преподавателя. Наверняка с ним был охранник. Они отволокут. Прижав запястье к желудку, я сглотнула. Как медленно все происходило. Слишком медленно. Я видела размах ноги. Так замахиваются футболисты, когда бьют по мячу. Им никто не мешает. У них никто не висит на плечах. Стало страшно. Очень страшно. Вжав кулак в желудок, я сказала: замри. В окружающем гаме меня никто не слышал. Никто, кроме бугая. Он замер, опуская ногу на землю. Я сказала: отойди на два метра. Стой. Впереди зачет. На нем не будет урода. Его наверняка не будет и завтра. Но это мелочь по сравнению с тем, что я опять это делала. Опустив голову, я пошла сквозь толпу. Челюсти сжимались от злости. Когда свело горло, я тряхнула головой и увидела Аньку. Об этом не знала даже она.
10. Это случилось на выпускном одиннадцатых классов. Нарыв, что прорвался в ту ночь, зрел три последних года. Тогда, взрослея, сначала мы перестали видеть друг в друге одноклассников. Девчонки поголовно стали чиксами и телками. Мальчишки – кадрами и перцами. Позже появились линии уважения. Тех, кого уважали, звали по имени. Иногда по имени-отчеству. Эти линии расползались видимыми лучами по классам, словно лазерная система сигнализации. И не дай бог, кто-то прервет луч... Меня звали Лидой. Только так и никак иначе. Меня все любили. Меня все хотели. И все пытались сидеть ближе ко мне. Мое поведение не было заранее выстроенным планом. Все срасталось по ходу учебы. Мне не нужна была ни их любовь, ни их дружба. Все что мне нужно – это желание. Постоянное, неиссякаемое, мучительное. И если краем глаза на какой-нибудь перемене я видела, что парень отворачивается с таким видом, будто собрался в туалет подрочить, день прошел не зря. День за днем, час за часом я провоцировала взгляды, мысли и страсти. Я, даже, не смотрела на них. А они не прогуливали потому, что в школе - Лида. Но это лишь вершина айсберга. Основное блюдо было недоступно ни для их понимания, ни для зрения. Лида всегда великолепно выглядит. Ей четырнадцать – пятнадцать – шестнадцать лет, но она кажется взрослее. Подростки хотят и пытаются выглядеть взрослее. У Лиды есть на это средства. Я прихожу в ночной универмаг: побольше и посолиднее. Работает всего три кассы. Одна из кассирш – моя сегодняшняя жертва. Все что мне нужно, я покупаю на десять рублей. Когда у меня нет наличности, мне дают сдачу. Я, даже, вслух не говорю. Даже если мои знания не достаточны для высшего бала – я его получу. Мои ближайшие планы – золотая медаль в школе и красный диплом в ВУЗе. Я уже знаю, что закончу факультет журналистики. Мне нужна максимальная аудитория. И она у меня будет. В тот вечер, скрываясь от обожателей, в подпитии и укурке наседающих в столовке и актовом зале, я стою над раковиной в туалете. В самом дальнем туалете – на третьем этаже основного крыла школы. Я смотрю на себя и думаю, было бы все так просто, не одари матушка-природа меня столь соблазнительной внешностью? Мне шестнадцать и я думаю именно об этом. Возможно, я родилась такой именно для того, чтобы накапливать больше сил для больших дел? Их список из восемнадцати пунктов покоится у меня в памяти. Я тяну черный завитый локон под подбородок и отпускаю. Он пружинит до самого виска и успокаивается на щеке. Я улыбаюсь. Я люблю себя. Я чертовски соблазнительна. Я могу получить все, что пожелаю. В этом крыле школы темно. Свет есть только в туалетах. Все выпускники – в актовом зале, где была торжественная часть, и вручали красные дипломы. Сейчас там дискотека. В столовке – жратва и легкий алкоголь. Между мной и ними шесть лестничных пролетов, огромный холл на первом этаже и длиннющая стеклянная кишка до того крыла. И все же, здесь накурено. Кто мог забраться так далеко, чтобы покурить в туалете? Вероятнее всего, это были те, кто пришел сюда за чем-то другим. Но сейчас я здесь одна. Над раковиной у зеркала. Думаю о том, что пора сматывать. Я слишком долго их мучила. Напившись, они перестанут себя контролировать. А, значит, придется утихомиривать. А я не люблю влиять на тех, кто вливает в меня энергию своей голой, незамутненной похоти. Это все равно, что бить по рукам тем, кто тянет тебе подношение. Судя по витавшему в воздухе напряжению, мне могло бы грозить групповое изнасилование. Я засмеялась, представив, как они могли бы удовлетворить друг друга. Мне нужно лишь пожелать. Достаточно представить и заставить. Одним коротким, не уловимым в сонмах проносящихся мыслей – влиянием. - Лида. Я обернулась в темноту. Это был Данила. Один из отчаянно влюбленных. Безопасный, как сквозняк в эпицентре торнадо. Он облокачивался о стену напротив лестницы. Когда я вышла из туалета, пружинисто оттолкнулся и направился ко мне. Забавно. Сейчас снова будут признания в любви. В каком возрасте мы начинаем отличать любовь от страсти? Любовь от влюбленности? Любовь от обладания? Вместо ожидаемых слов он взял мое лицо в ладони и не останавливаясь, сделал оставшиеся шаги до стены. Мне пришлось шевелить ногами, чтобы не свалиться. Затылок ударился о бетонную стену. Сразу за ним, с глухим гулом – спина. Водка, табак, что-то соленое... Я испугалась, упираясь в его грудь ладонями, пытаясь отвернуть лицо. Почему мне казалось, что даже физически я сильнее их всех? - Отпусти. – Выдохнула я, протискивая руку к его шее. Сжимая пальцы, отодвигая от себя. - Я люблю тебя. – Выдохнул сдавленно. Сжал запястье, отцепляя пальцы от своей шеи.– Я не могу жить без тебя. Ты должна быть моей. Паника – это то, что заставляет забыть обо всем. Даже о том, что ты можешь заставить его остановиться одной мыслью. В панике ты сильнее. Паника рушит все рамки. Паника заставляет подгибаться колени и судорожно собирать ошметки мыслей в что-то спасительное. - Данила, нет! – Крикнула я. Показалось, что крикнула. На самом деле прошептала. - Ты не представляешь... Я пыталась сесть на пол, выскользнуть. А в голове был лишь одно недоумение: почему он сильнее? Почему? Мы практически одного роста. Одного телосложения. Почему? Я уже видела синяки, что проявятся завтра там, где он дотрагивался. Куда впивался ртом. И жуткий, безотчетный страх охватывал все сильнее. Он говорил: Я люблю тебя. Я слышала: ты довела меня... Он говорил: Я не хочу жить без тебя. Я плакала. - Не живи! Только отстань! У меня получилось опуститься на корточки. Я спряталась в ладонях. Как ребенок, играющий в прятки. Сидя в уголке, он прячет лицо в ладонях. Если не видишь ты – то не видят и тебя... Он сделал шаг назад. Я думала: опомнился. Он стоял надо мной и молчал. Я думала: успокоился. Когда он упал, я поняла, что убила. Поняла мгновенно. Сразу. Паника заставляет ненавидеть тех, кому ты совсем не хочешь зла. Паника всех делает врагами. Паника – убивает. Слезы мгновенно высохли. Ладони задрожали крупной дрожью. Я даже не стала проверять. Я знала. Он был мертв. Сглотнув, я попыталась убрать с глаз волосы. Рука азбукой Морзе отбивала по лицу сигнал о помощи. Пальцы не слушались. Осмотревшись, заскользила по стене вверх. Переступила через его ногу. Удержала равновесие, остановившись. Подошла к перилам на лестнице. Ширк, ширк, ширк... Чьи-то ноги шуршали вверх. Только скрип и шорох. Только гудение перил. Полное безмолвие. Ширк, ширк, ширк. В горле было сухо. Пытаясь сглотнуть, я закрыла глаза. Сняла туфлю. Сняла вторую. Попятилась назад. Я добежала до другого конца коридора ко второй лестнице. Из мальчишеского туалета щелка света была как тот самый луч системы сигнализации. Мой силуэт был виден. Я слышала. Я слышала. Сбивая пальцы ног, побежала по лестнице. Упала между пролетами, роняя туфли. Колени плавились от боли. Палец застрял в железных полосках, скрепляющих прутья перил. Я скользила капроном чулок по глади каждого пролета. Скользила, пересчитывая ступнями швы между плитками. Скользила влажными ладонями по перилам. В голове стучало: Убила. Убила. Убила. Я скользила и не могла ускользнуть от того, что уже не могла исправить... Меня догнали на первом этаже. Причем с обеих сторон: и сверху и из холла. Такие знакомые лица. Без улыбок. С тяжелым дыханием. - Она убила Даню. – Сказал Тим. Я поискала его глазами. - Забудьте. Они подходили, а страха уже не было. Самое страшное, что могло случиться – произошло. Я убила человека. Все остальное – ерунда. Когда кольцо сомкнулось, я закрыла глаза. Я не произнесла ни звука. Я подумала: Спать двое суток. Беззвучно. Спокойно. Слушая пульс в висках и гудение десятка сбитых дыханий.
Лето я провела в деревне за двести километров от Самары. Никакая жара не могла заставить меня раздеться. Никакой повод – накраситься. Мне нужно было помнить. Мне нужен был маяк, постоянно светящий в глаза. Постоянное напоминание о том, что нельзя. И я не придумала ничего проще и надежнее, чем постоянная, не опасная, контролируемая боль. Постоянное напоминание о том, что нельзя. Никогда. Ни при каких условиях. Даже когда тяжело. Даже когда очень хочется. Даже когда это мелочь. Даже когда никому не будет плохо. Нельзя. О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана? Это было самые долгие и самые тяжелые месяцы. Я пыталась смирить в себе необходимость быть желанной для максимального количества окружающих. Это тот случай, когда количество побеждает качество... После внимания последних школьных лет казалось, что я разваливаюсь. Это все равно, что переехать из родного дома в институтское общежитие. Перейти от полноценного меню на овсянку. Сковать себя наручниками, залезть в клетку и выкинуть ключи. Сдерживать себя было сродни сдерживанию мочи после двух бутылок пива. Причем, при цистите... Это было невыносимо. Это было больно. Это было опасно. Это сводило с ума. Это практически убивало. Я превратилась в севшую аккумуляторную батарейку. Батарейку, ошивающуюся в поле зрения десятка зарядных устройств и розеток. Батарейку, отчаянно необходимую мне самой для плеера, для фонарика, для пульта от телевизора... Мне нужно было поглощать, накапливать, тратить. Я ржавела. Я рассыпалась. Я плесневела и гнила. Я больше себя не любила... И я больше не была чертовски соблазнительна. Это было слишком опасно. Для всех. О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана? Я думала о том, что перманентное состояние гастрита – лучший выбор. Я не вычеркнула из плана ни единого пункта. Я забыла о нем. Целиком. В первые месяцы учебы в институте я мысленно жмурилась, чувствуя их внимание. Это как плетка для мазохиста. Это как первый шаг за ворота тюрьмы. Ты можешь получить желаемое и ты, вроде, свободен. Но на самом деле все совсем не так. Я не могла спрятаться от них. Это было выше моих сил. Моя натура работала на подсознательном уровне. Я могла лишь одергивать себя. Через несколько месяцев я пресекла все внимание. Тогда же я, наконец, довела себя до желанного гастрита. Все было просто. Если об этом не думать.
11. Лешка ждал меня в коридоре напротив аудитории. Он сидел на подоконнике и делал вид, что читает лекции. Я вышла второй. Я всегда сдавала зачеты в числе первых. Всегда на отлично. Не потому, что влияла на преподов. Я зубрила и учила. Я знала на отлично все, что меня могли спросить. - Привет. – Он поднялся, опуская тетрадь. Я замерла у двери, сжимая и разжимая правый кулак, будто собиралась ему врезать. Когда Лешка покрыл разделявшие нас три метра, отвернула лицо. – Лида, что случилось? - Забудь о том, что было вчера. Я сделала шаг в сторону и развернулась, чтобы уйти. Когда-то давно я повторяла себе как заклинание: без жалости, без сожаления. Они – твоя солярка. Теперь же в груди вибрировал кактус. - Лида, подожди. – Опомнившись, он побежал за мной. Я свернула за угол, повторяя почти вслух: солярка, солярка, солярка... Мне теперь не нужно. Не нужно. - Не нужно. – Обернулась я, выставляя ладони вперед. Он замер. Я не смотрела на лицо. Смотрела на его руки. На удивленные ладони. На изумленные пальцы. На тонущие в непонимании ногти. Солярка. Последний, кого я не смогла от себя отшить. Развернувшись, быстро пошла прочь.
- Что ты сделала с Лешкой? – Спросила Анька, войдя в комнату. Я подняла взгляд от лекций и пожала плечом и бровью. - Он сам не свой. Вы, наконец, переспали? И тебе не понравилось? Что случилось? - Мы не спали. – Я отрицательно качнула головой и вернулась к лекциям. Анька подошла к тумбочкам. Скинув сумку, потянулась к коробке геркулеса «Экстра» на подоконнике. - Твой фуршет на одну персону заканчивается. - Знаю. – Я подняла взгляд, наблюдая, как она трясет коробку. - Так, что ты сделала? Я смотрела на зеленые яблоки на коробке и думала, стоит ли ей говорить. - Вчера на дискотеке. – Сказала я. – Мы танцевали. - Вы целовались. – Догадалась Анька. - Да. - Ну, и сука же ты... Я подняла взгляд с нарисованной на коробке пиалы на подругу. Кивнула задумчиво. Знаю. - Он же все эти четыре года только о тебе и думает. У него же никого нет. Не было. Ты представляешь, каково это? Я усмехнулась. Она усмехнулась в ответ. Потом вовсе села, ставя коробку на тумбочку и тихо смеясь. - Это твой выбор. Но с ним-то зачем так? Зачем? - Я случайно. Я не хотела... – Я опустила взгляд в лекции. Я хотела. И тогда это не было случайным. Теперь же... Анька сидела на кровати. Она уже не смеялась. Лешка учился на нашем потоке. С Максом они дружили с детства. Но журналистика его не особо интересовала. Он был рядом всегда. С первого дня учебы. - Лид, ему плохо. Ему очень плохо. - И что я должна сделать? – Я поднялась, вдевая ступни в туфли и подхватывая кофту. – Пойти, переспать с ним? Аня подняла лицо. Отвернулась к окну. Там лето врывалось в весну, завладевая улицами, деревьями, воздухом. Сегодня днем там бугай чуть не убил урода. И вполне вероятно, что и моя вина в произошедшем была. Сегодня днем я сорвалась. Впервые за четыре года я повлияла на кого-то. Сегодня днем я поставила под удар все, над чем работала последние годы. И сегодня мне было абсолютно не до Лешки и его сердечных ран. Я вышла из комнаты, тихо затворив за собой дверь. Обернувшись, уткнулась носом в Макса. Он обнял меня за талию, прижав собой к двери, и взял лицо в ладонь. Смотрел, грустно улыбаясь своими необыкновенными губами. И молчал. Опустив взгляд на кричащую оранжевую рожицу на его футболке, я положила ладонь на грудь и попыталась оттолкнуть. Погано. Очень погано. По обе стороны коридора хаотично перемещались ребята и девчонки. Кто-то наблюдал странную сцену. Подняв к нему взгляд, я попросила одними губами: отпусти. Мгновенно его лицо стало злым. Губы вытянулись в линию. Брови нахмурились. Сомкнувшиеся челюсти заиграли желваками. Я знала, о чем он думает. Знала, что думает обо мне. Я могла составить длинный список слов, которые проносились у него в голове. Но он промолчал. Больно сжав подбородок на прощанье, выпустил. Направляясь к лестнице, я слышала, как он заходит в нашу комнату. Без жалости, без сожаления. Солярка...
На лужайке остались капли крови. Под ними трава казалась изнасилованной. Вытоптанная, порванная, выдранная пучками, испачканная кровью, стонущая. Теребя ремешок сумки, я медленно побрела в магазин. Здесь рядом. Взяв пачку геркулеса, направилась к кассе. Открыв кошелек, уставилась на сторублевку. Подняла удивленный взгляд на кассиршу. Снова на сторублевку. Я же покупала лекарства... У меня должны были остаться какие-то копейки. Только на геркулес... Вынув бумажку, я опустила взгляд. Может, Лешка заплатил? Нужно спросить. Обязательно спросить! Это не должно быть неконтролируемым. Ни в коем случае. Ни за что... Зажав «Экстру» подмышкой, я пошла к институту. К зданию общаги. К Лешке. Он был у себя в комнате. Один. Он сказал: «Да» на стук в дверь. Я не ожидала увидеть его таким. Не ожидала, что подруга-водка окажется более верной, чем друг-Макс. Не ожидала, что он вообще может быть... таким. - Лида? Показалось, что он должен быть злым. Очень злым. Но поднявшись, он просто свалился на колени, прижав меня к двери. - Лидонька... Как я не вовремя... Ой-ой-ой.. Совсем-совсем не вовремя. Задрав футболку, он целовал мне живот. Я отцепляла пальцы от себя, отталкивала ладонью его лоб. - Леш, вчера в аптеке ты заплатил? - Что? Он спросил, потому что не слышал, не слушал и не собирался слушать. - В аптеке. Ты заплатил? - Что? Я нащупала рукой ручку двери. Он расстегнул верхнюю пуговку джинс и потянул в стороны. Я хватала его руки, стягивающие с меня штаны. Инстинктивно опустилась на пол, чтобы они оказались недоступны. - Леша, перестань. Ты пьян. – Говорила я четко и односложно. - Перестань. В аптеке. Вчера. Ты платил за лекарства? - Лида... - Черт. – Я выругалась, когда опустившись на пол, вместо того чтобы спрятаться, оказалась еще ближе. Руки были под футболкой. Губы легко смирились с отвернувшимся лицом и всосались в шею. Колени оказались подо мной. Он думал, что я пришла именно за этим. Потому что ему было плохо. Так сказала Анька. Так сказал Макс. Он молчал, но его молчание сказало достаточно. Скосив взгляд на пачку геркулеса, я сглотнула и откинула голову на дверь. Ну почему, почему? Я подумала, я сказала: Леша, отодвинься. Я смотрела на него: Успокойся. Я поднялась на ноги, застегивая джинсы и поправляя лифчик: Поспи два часа. Подняв геркулес, я пошла прочь. Все не так. Все совсем-совсем не так!
12. Два дня я старательно избегала Лешку. Два дня я пыталась вспомнить, кто заплатил за лекарства. Два дня, как на иголках, я пыталась вспомнить случаи, когда я могла бы срываться в течение прошедших четырех лет. Это значило бы, что я лишь поставила зеркало перед своей совестью. А сама делала, что и раньше. По мелочам. Без особых затрат... Я обегала взглядом занятые компы и безразличные затылки. Я постукивала мыском по полу. - Ты когда освободишь? – Наклонилась к Гальке. - ...После меня Миха занял. – Сказала она захлебнувшись. - После кого никто не занял? – Повысила я голос. Ко мне обернулась пара безразличных взглядов. Никто не ответил. Будет слишком странно, если я навещу побитого урода? Справлюсь о здоровье... бла-бла-бла. Еще раз обежав взглядом затылки, макушки и лбы, я вышла. Интересно, бугая исключат или снова пронесет? Я помнила станцию метро, я знала этаж, я позвонила в звонок под номером 221. - Кто? – Безразлично скрипнул урод за дверью. - Лида. Я поморщилась, взглянув на его физиономию. Лиловые отпечатки любви и верности Дрона расплывались на лице в желтовато-зеленом ободке. Правая рука висела на перевязи. Кисть распухла и стала землисто-коричневой. Это был редкий случай, когда синяки могут украшать. В образовавшейся заминке он отошел от двери, впуская. Я не могла сказать, что пришла навестить. И не только потому, что это было ложью. Просто, не могла. Я искренне относила его к подвиду людей, с кем здороваться и кого благодарить излишне. И, о, да – это было отголоском немыслимого высокомерия. Заработала я его в последних классах школы. Избавиться до сих пор не могла... Осознавая, мирилась. Собираясь исправиться, молчала и делала по-прежнему. - Сломана? – Спросила, снимая туфли. - Нет, трещина. Ерунда. – Он пошел на кухню, с которой слышался треск и плыл аппетитный запах жарившегося мяса. Я направилась за ним. Встала в проеме двери, облокотившись о косяк. Однорукий кулинар-любитель в процессе стряпни. Из-за рыжих волос лиловые синяки казались неестественными, наложенными гримером. Только красные ранки на брови и губе были настоящими. - Почему он напал на тебя? Урод обернулся, накрыв крышкой сковороду. Помолчал, немного, смотря в пол. - Потому что я – «урод»? Я вздрогнула и отвела взгляд. Захотелось выйти. Уйти. Совсем. - Пойдем. – Кивнул он, проходя мимо. Я вжалась в стенку и щелкнула затылком выключатель туалета. Обернувшись, щелкнула еще раз и пошла за парнем. Позакрывав окошки на компе, он еще раз кивнул и ушел. Я почувствовала себя такой дрянью, какой еще ни разу в жизни не чувствовала. Взяв из сумки флешку, прошла и села в кресло. - Что такое хорошо и что такое плохо?- Спрашивал меня экран монитора. Открыв Word, я закрылась от вопроса и вздохнула.
Вздрогнув от звука его голоса, я обернулась. - Что? - Есть будешь? – Повторил он. - Да. – Кивнула я прежде, чем подумать «нет». Когда я ела нормальную еду? Когда я вообще ела что-то, кроме настоявшегося в кипятке геркулеса? - Помоги. – Кивнул он в ответ и скрылся. Я нажала «сохранить» и пошла на кухню. - Подержи дуршлаг. Засунув ладонь в кусок асфальта с сочной зеленой травкой в трещине, урод взял кастрюльку и откинул вермишель. Я засмеялась, глядя на застрявшую в асфальте ладонь. Подняв взгляд, он тоже чуть улыбнулся. - Сядь, калека. – Сказала я. – Здесь? Положив ладонь на серебристую поверхность навесного шкафа, я обернулась к кивку. Достав вилки, урод сел. Только наложив нам обедо-ужин и сев за стол, я впервые попыталась вспомнить, как его зовут. Пыталась, и не могла. Мы обедали на асфальтовой обочине. Точнее, на обочине стояла сахарница и заварной чайник. В углу под ним валялся нарисованный окурок. Мы же ели на проезжей части. На сгибе справа шла разделительная полоса. Не сплошная... Очень странное ощущение посещало при мысли, что ты поглощаешь еду на асфальте рядом с чьим-то окурком. Я и так чувствовала себя последней дрянью. Сейчас же самооценка скатывалась под плинтус. Как же его зовут-то? - Я могу еще посидеть? – Спросила я, моя посуду. - Сколько хочешь. – Ответил он и исчез. Выключив воду, я услышала шум телевизора. Поглубже вдохнула и пошла за комп.
13. Мы стояли в коридоре и потрясывались перед сдачей Истории отечественных СМИ. Я посматривала на Моню, не решаясь подойти. Она была нашей старостой. Она всегда, все и обо всех знала. Не у Аньки же спрашивать, как зовут урода? Потом отбрыкиваться устанешь. Моня, наконец, вскинула брови и уперла руку в бок. Сдавшись, я перешла к ней на другую сторону коридора и уперлась плечом в бетон. - Оба-на. – Сказала я, вместо вопроса. Наше рыжее недоразумение, сияя всеми своими лиловыми отметинами и рукой на перевязи, приближалось к аудитории. Как всегда, напрямик. Будто все люди – вода. - Не слабо отделали. – Выдохнула Моня. - У него есть какое-нибудь имя, кроме урода? Моня захохотала, оборачиваясь. Я улыбнулась в ответ, осторожно обегая взглядом сокурсников, сплошной живой изгородью покрывавших стены и подоконники. - Марк, ты не можешь без нас и двух дней прожить? – Спросила Моня, и я мысленно кивнула. Точно. Марк. Да-да... Помню, было что-то такое. - Только без тебя не могу, Моня. – Сказал он своим обычным ржавым голосом. Если бы это сказал любой другой парень, мы бы засмеялись. Но так как это сказал урод, все молчали, пустыми взглядами пробегаясь по лекциям. Так как свободное пространство было только между дверью и Моней, там урод и прикрепился к стене. - Так, что ты хотела? – Моня сменила плечо, которым опиралась на стену. Долго стоять спиной к бетону было чревато. - Кто-то сбил меня с мысли... – Я скорчила рожицу и отошла обратно к Аньке. - Красавчег... – Сказала Анька, глядя на урода. Я заползла на подоконник. В это мгновение открылась дверь аудитории и я сползла с него обратно на желтый линолеум. Анька отчаянно ловила мой взгляд, рассчитывая хотя бы на моральную поддержку. Подмигнув ей, я улыбнулась. По ее левое плечо от стенки отлепился Макс.
Я сдала первой. Только поднявшись со стула, сжала сумку, надеясь заглушить звук мобилы. Обернувшись к Майе Валерьевне, прошептала одними губами: Простите. Выскочила в коридор. - Да, Антон! - Лида, у меня два текста на перевод. Медицинская тематика. Много профессиональных терминов. Общий объем восемь тысяч. Срочно. Сегодня до вечера. Возьмешь? - Да. – Я ответила раньше, чем успела подумать, что мне негде. Что сейчас найти свободный комп на столько времени – нереально. Стуча кулаком по подоконнику, я повторила: Да. - Послал на мыло. Шесть - крайняк. Лучше – раньше. - Добавите за срочность? - Да. – Сказал он и попрощался. - Давай. В ухе уже гудел отбой, я все еще прижимала трубку. Это как состояние полной расслабленности перед низким стартом. Это как короткая медитация перед публичным выступлением. Я смотрела во внутренний двор, а видела, лишь, грязное стекло перед собой. Я обернулась на звук прикрываемой за спиной двери. Урод замер на мгновение, встретившись со мной взглядом. Потом направился по коридору. - Марк! – Окликнула я и сглотнула, оборачиваясь в коридор за спиной. Можно было найти себе подработку в офисе. Но раньше я не вляпывалась в такую зависимость. Можно было предусмотреть. Но страх не успеть в чем-либо мог подтолкнуть меня на то, что я делать не должна. - Ты домой? Он отрицательно качнул головой и усмехнулся. Не знаю, что больше его позабавило: моя наглость или моя предсказуемость. - Сдавать пропущенное. Я кивнула и отвернулась к окну. Нужно сходить за словарями и потом искать место. Зря согласилась... Нужно съездить в банк. Там и стипендия, и арендная плата за квартиру в Самаре. И бабушке нужно позвонить. Ну, что меня дернуло взять этот чертов перевод? Когда что-то загремело рядом, я вздрогнула. - KALE от верхнего, большой белый от нижнего. На подоконнике лежала связка ключей. На мгновение я потеряла дар речи. - Марк, нет. Ты что? – Обернулась к его удаляющейся спине. За мной открылась и закрылась дверь. Отвернувшись к окну, я поставила сумку на подоконник, прикрывая связку. Черт... Я закончила около трех. Уйти не могла, прекрасно понимая, что у урода нет ключей. У Марка... У Марка нет ключей. Отправив выполненный перевод, кинула SMS Антону: Лови на почте. На всякий случай. Свернув окна, читала цитаты на рабочем столе. Удерживала себя, чтобы не начать рыться в папках. Чувствовала себя крайне неуютно. Казалось, что за мной следят. Так всегда кажется, когда ты в непривычном, чужом месте начинаешь маяться от безделья. Я, даже лекций с собой не взяла. Только словари. Когда раздался звонок в дверь, я подпрыгнула в кресле. - Спасибо, что дождалась... Я усмехнулась, впуская хозяина. - Все сдал? - Да. Ты закончила? - Да. Спасибо. Я согласилась прежде, чем сообразила... Он поднял взгляд от кроссовок, но промолчал, поднимаясь. - Ты ела? - Нет. – Я качнула головой. Воспитанием я, конечно, не отличалась. Но чтобы хозяйничать в чужом доме... - Составишь компанию? – Это прозвучало не совсем как вопрос. То, что я вообще могла переваривать пищу, было уже достижением. В этот раз я довела свой желудок до какого-то совсем неожиданного состояния. Я обернулась, в кислотной вспышке наигранной неприязни вспоминая, где и с кем нахожусь. Надев туфли, тихо открыла дверь и ушла.
14. Про словари я вспомнила через два дня, когда на носу вскочил зачет по английскому. - Как желудок? – Спросила Анька. Я обернулась на пачку геркулеса на подоконнике и подумала, что пора завязывать с ним. Иначе нечаянно вылечу. - Нормально. - Тебе не скучно? Так же рехнуться можно... - В смысле? – Я подняла взгляд на подругу. - Может, все же, поедешь с нами? - Я не морж... - Я тоже. – Засмеялась она. - Такая жара. Макс говорит, вода уже прогрелась. Если вдарить и... - Не поеду. У меня сессия. – Тряхнула я головой. - Зубрила... Меня от тебя в сон клонит. Я промолчала, откладывая тетрадь и вытягиваясь на кровати. Меня тоже от себя в сон клонит. Но так безопаснее. - Ну что, собрались? – Макс зашел, постучав два раза. Я закинула руки под голову, наблюдая за наблюдающим за Анькой парнем. - Ты же сказал в три! – Вскочила она и полезла искать купальник. - А ща сколько? - Блин... - А ты что разлеглась? – Перевел он взгляд на меня. – Собирайся. Хватит тухнуть. – Он облокотился о дверь за спиной. Я думала о двух словарях, забытых у урода. – Леха поедет, Олег поедет, Галка поедет, даже Моня поедет. - Как соблазнительно. Невозможно отказаться. Именно эти рожи я не вижу каждый день. Он хотел что-то сказать, но осекся. Отвернулся к Аньке. Через несколько минут она была готова. Махнув на меня рукой, они ушли. Снять деньги и позвонить бабушке... Поднявшись со старческим кряхтением, я потянулась. Когда ничего не болит, такая приятная легкость во всем теле образуется. Сразу хочется пошалить. Как когда-то в школе.
Они вернулись около десяти. Но меня так сморило от выпитого на жаре пива, что я уже засыпала. Они привыкли ко мне. Я привыкла к ним. Если к этому вообще можно привыкнуть... В общем-то, я на самом деле засыпала, прижимая одну ладонь к животу, а вторую к подушке на голове. Потому что в соседних комнатах спать и не планировали. Проснулась же от навалившейся тяжести. Сначала показалось, что это сон. В окне зависла ночь, а в общаге – тишина. Голову ломило легенькое похмелье. Но сильнее него на рот давила чья-то ладонь. А на тело – чье-то тело. Тяжесть, не позволяющая нормально вдохнуть. Я хотела закричать, но слишком ясно увидела, что это Макс. Пытаясь вынуть из под него руки, я скосила взгляд в сторону Анькиной постели. Знает ли Макс, что она просыпается от любого шороха с моей стороны? Она не заслуживала такой подставы. Только не она. И только не со мной... Зажмурившись, я прокляла все на свете. Это никогда не закончится. Я такая, какая есть. И я не могу остановить их всех, не используя вторую сторону медали. Лишь бы она не открыла глаз и не увидела, как он поднимается. Для нее были лишь его слова. - Все нормально? – Спросил он. - Да. – Ответила я. - Дурной сон? – Такой заботливый шепот. Дорога в театральное... - Нет, ногу свело. - Отпустило? Может, Аньку разбудить? - Не надо. Иди спать... Он поднялся, скрипнув моей кроватью на прощание, и залез к Аньке. Остаток ночи я не сомкнула глаз.
- Что-то ты заспалась сегодня. – Перефразировала «доброе утро» Анька, когда я поднялась, потирая глаза. За окном светило солнце. Анька сидела, зарывшись в литературное редактирование. - Ногу ночью свело. Потом уснуть не могла долго. Одевшись, я пошла умываться. Когда вернулась в комнату, Анька ревела. Удивленно наблюдая за ней, я повесила полотенце. - Что случилось? – Села на ее кровать, сжала прохладную ладошку. Тыльной стороной второй она размазывала сопли, а внутренней – слезы. – Анька? Что случилось? - Я бы проснулась! Издай ты хоть писк, я бы проснулась... - И? - Скажи мне правду. Скажи! - Анька, я не понимаю. В чем дело? – Придвинулась я ближе, обегая взглядом комнату в поисках чего-нибудь походящего на салфетку. - Он пристает к тебе? – Обернулась она, резко перестав плакать. – Макс пристает к тебе? - Что за бред? – Я и глазом не моргнула. - Я же люблю его. Очень люблю. Скажи мне... Скажи... - Не выдумывай. Сколько ты вчера «поддала»? Я сама от своего крика проснулась... С чего тебе, вообще, в голову это пришло? Анька открыла и закрыла рот. Отвела взгляд. Я удивленно вскинула брови, отползая. Лучше молчи. Она промолчала. - Иди умойся. – Я отвернулась. Анька послушалась, вдохнув в себя все содержимое носа. Я сгребала в сумку все, что могло понадобиться для подготовки на понедельник-вторник. - Я в библиотеку. – Кивнула Аньке, встретившись с ней в дверях. Она встала в проходе. До поворота на лестницу я чувствовала ее взгляд в спину. Вряд ли ей было так же гадко, как мне. Но становилось проще, если об этом – не думать.
Заполненная в субботу библиотека могла обозначать лишь одно: сессия. Присев рядом с каким-то второкурсником, я зарылась в тетрадях. - ...Количество людей, видевших, слышавших или переживавших телепатические явления. – Я вздрогнула от шепота над ухом. – Каким бы оно ни было, близко нулю по сравнению с количеством экспериментов, какие провела естественная эволюция за время... – Макс сидел на парте за мной, читая с листа а4. - ... существования видов, на протяжении миллиардов лет. – Я развернулась на стуле, поднимая взгляд. – И если эволюции не удалось накопить телепатических признаков, то это значит, что нечего было накапливать и сгущать. Станислав Лем. – Он улыбнулся, оторвав взгляд от листка. – Этой ночью у нас было исключение, подтверждающее правило или есть какое-то другое название у этого явления? Он говорил тихо, почти шепотом. Но все сидящие рядом недовольно уставились на нас. Мы мешали. Возможно, до кого-то доходил смысл сказанного. Я поискала глазами однокурсников поблизости. Поднявшись, пошла на выход. Макс пошел за мной. - Ты понимаешь, что я могла заставить тебя забыть?.. - Тогда твоя невинность могла снова оказаться под угрозой. - Откуда ты знаешь? – Я отвела взгляд, хмурясь. Ну, на кой хрен трепать об этом? Почему ей так легко скрыть, что я сомнамбула и так тяжело – что девственница? - А если бы я забыл заключительную часть нашей близости, у тебя не было бы свидетеля для сведенной во сне ноги. - Если ты обидишь Аньку, я клянусь, ты... Я не смогла договорить, на подбородке сжалась ладонь, задирая голову. - Ты идиотка, если думаешь, что я могу ее обидеть. Я не понимаю, что ты из себя представляешь, и что ты делаешь... и как ты это делаешь... Но во всем, что произошло и может произойти, виновата ты. И только ты. Я смотрела на удаляющуюся спину, потирая подбородок. В бежевом круге на спине с его футболки на меня указывал красноармеец: You have failed! У окна, в паре десятков шагов от меня замерла Моня. Я тихо выругалась, наткнувшись на ее насмешливо-удивленный взгляд. - Ты ничего не видела. – Проговорила я тихо, когда она подошла и встала у двери библиотеки. - Определенно – нет. – Усмехнулась она, качая головой. Моня – это наше все. Она база данных обо всех и обо всем. Я никогда не жаловалась на память, но Моня – она, просто, живой жесткий диск со встроенным файловым менеджером и поисковиком. У нее темно-русые волосы и круглое лицо. Если Моня не смеется и не усмехается, значит, она дает отдых мышцам щек. Моня – это положительно заряженная частица нашего курса. Но притягивает к себе всех. Если бы Моня не была Моней, у нее была бы куча врагов. Она не пай-девочка, она бывает излишне резка, прямолинейна и насмешлива. Но Моню любят все. Это наша Моня... И я не помню как ее зовут, черт. Кажется, Ира. Когда на улице начало темнеть, а в попе неметь, я вспомнила о словарях. Не факт, что они понадобятся мне на следующей неделе. Но в любом случае, сами они ко мне не доковыляют. Аньки в комнате не было. Вытряхнув на кровать все излишне утяжелявшее сумку, я направилась в гости. Марк был дома. Он открыл после предварительного приветствия: кто? - Лида. Рука так же болталась на перевязи, но синяки начали сходить. Опухоль на кисти спала. Он что-то дожевывал. Неужели в нашем безумном мире существовал хоть один регулярно-питающийся человек? - Привет. Я забыла у тебя словари. - Ищи. – Махнул он рукой, пропуская. Я развязывала шнурки на кроссовках, парень пошел на кухню. А я сегодня не ела... Словари лежали там, где я их оставила: чуть за монитором слева. - Нашла! – Крикнула я, укладывая два пухлых томика в способную вместить слона дамскую сумочку. – Извини за беспокойство. - Никакого беспокойства. – Сказал он за спиной, и я вздрогнула, оборачиваясь. Села на лавку. Наблюдая за тем, как я натягиваю и завязываю кроссовки, он ждал, чтобы закрыть за мной дверь. – Останься. Я замерла, не веря ушам. Подняла лицо, недоуменно хмурясь и качая головой. - Что?! - Останься. Распрямившись, я растерялась. Вместо вопросов: «Урод предложил мне остаться у себя? Не рехнулся ли он?» - в мыслях образовалась изумленная пустота. - В смысле? - В прямом. Просто, останься. На эту ночь. На эту неделю. На месяц, на год. На всю жизнь. Как хочешь. - Ты в своем уме? Ты в зеркало когда последний раз смотрел? – Потихоньку приходя в себя, я наклонилась обратно к кроссовке. - Сейчас смотрю. – Он кивнул на отражение в высоком узком зеркале на стенном шкафу рядом с лавкой. – Хотя, ночью все кошки серы... Брови сами поползли вверх: презрительно и насмешливо. Я подняла голову. - Достойная обложки физиономия – это единственное, чем обделили меня родители и природа. И обидеть меня крайне сложно. Даже таким выражением лица. Поднявшись, я подхватила сумку. Открыла дверь и вышла. Не глядя на него, пошла к выходу из тамбура, к лифту, на улицу, в общагу... «домой». Было гадко. Было душно. Было очень жаль себя. Было страшно и обидно. Но более всего – было удивительно. Выйдя из подъезда, я села на лавку и согнулась дугой, облокотившись на колени. Уже давно стемнело. Народ гулял с собаками, собачищами и собачонками. Выгуливал подруг и банки с пивом. Выгуливал свои легкие и тазобедренные суставы. Народ наслаждался тишиной и свежим никотиновым воздухом с примесями тяжелых металлов и смол, с примесями цветущей черемухи и вишни, с примесями всех ароматов Франции из помойки у соседнего подъезда. Как когда-то давно я мысленно повторяла список из восемнадцати пунктов, я прокручивала причины: за. 1. Прописанное маммологом лекарство от «маленькой» мастопатии. 2. Оказавшийся на мне этой ночью Макс. 3. Нормальные условия жизни, что исключает не только трахающихся в двух метрах от меня Аньки с Максом, но и все остальное. 4. Дикое одиночество, с проявлениями которого я не могу и не хочу справляться. Взять хотя бы неисчислимые литры этанола, поглощенного Лешкой за прошедшую неделю. Пункт можно приподнять. 5. Я никогда не привыкну к нему и никогда не полюблю. Об этом никто не узнает. Я смогу легко уйти и не будет сожалений и жалости даже после близости. 6. У меня будет доступ к компу. Причина ничтожная, но все же она меня подъела за последние недели. 7. На носу лето. Общежитие закроют. Анька смоется в свой Питер. А я совсем не хочу возвращаться... Совсем. И мне будет где жить. Этот пункт можно поднять повыше. Усмехнувшись, я повторила причины и загнула седьмой палец. Сотворение собственного мира за семь дней с полной расшифровкой собственных смертных грехов. Болезнь, страх, комфорт, одиночество, не полюблю, воспользуюсь, дважды...
Он открыл так скоро, будто сидел на своей лавке и ждал моего возвращения. Отошел от двери, пропуская. Я выбирала из всех особенностей, болячек и способностей своего организма и натуры то, что могло бы угрожать живущему рядом со мной человеку. - Я лунатик. - Ну, если Анька это пережила, значит, и я справлюсь... Усмехнувшись, я вошла. Села к кроссовкам. - Ты ужинала? - Нет. – Снова усмехнулась я. Иногда, еда и секс – это все, что связывает людей. Даже расписанных и имеющих детей. Хотя, нет -
15. Я ответила «нет» на вопрос об ужине еще не предполагая, что мне кусок в горло не полезет. Только медленно пережевывая рыбу, тоскливо обгладывая во рту незамеченные косточки, я в полной мере осознавала что: ... черт. Это и был весь мой мыслительный процесс за ужином: Черт, черт, черт, черт... После такого количества «черт» хотелось перекреститься и попросить прощения. Зайдя в комнату, в которой не раз и не два работала за компом, я замерла. Наверно, у меня было такое же выражение лица, как при возвращении в его квартиру. Тогда я, стоя в дверях, сказала: Я лунатик. Я стояла в проеме и хотела сказать, что я девственница. Что я - боюсь. Его боюсь. Он обернулся. Кстати, мышка у него за компом лежит с левой стороны. Будто он предполагал, что правую ему когда-нибудь повредят... Работая за его компом я постоянно перекладывала ее под правую руку. Благо, кнопки менять не приходилось. Так вот, он обернулся, не отпуская мышь, и удивленно вскинул рыжие брови. Что? Глядя на его физиономию, я решила, что если катание на велосипеде и лошадях в деревне у бабушки, по статистике, нередко лишавшие девушек девственной плевы, сделали свое дело, то и хорошо. Слишком много чести. Для такого как он... Я искренне надеялась, что с одной рукой все его попытки оседлать неопытное бревно в моем лице с треском провалятся. Еще я сомневалась, что у него самого были девушки. Наверно, вследствие всего этого мыслительного процесса выражение моего лица стремительно сменилось с растерянно-напуганного к насмешливо-ожидающему. Марк, просто, вернул взгляд к монитору. Я подошла посмотреть, чем можно заниматься за рабочим местом (коим по моим представлениям являлся компьютер) с одной рукой вечером. Он играл в карты. В преферанс. Я засмеялась. Громко и заливисто, прямо за его спиной. Марк просто расписывал пульку с такими же, как и он – сидящими вечером за компом. Обернувшись ко мне, он улыбнулся, непонимающе вскидывая брови. Не получив комментария, вернулся к игре. Я продолжала стоять за спиной, сжимая и разжимая правый кулак, будто собиралась его придушить. Я надеюсь, это единственный видимый признак моего волнения. В этой ладони концентрируется весь страх, вся нервозность, дрожь, какие могли бы залить краской лицо или перейти в голос. Я собиралась работать перед камерой, которая меня искренне и безумно пугала. Ничто не должно выдавать ненужных эмоций, даже, при старте. Я надеялась избавиться и от этого злого сжимания правого кулака. Позже... - Ты рассчитываешь сегодня на секс? – Спросила на одном дыхании. - Да. Он даже не обернулся. Просто щелкнул мышкой, скидывая карты. - Тогда, мне нужно выпить... Он чуть наклонил голову, будто склонил ее перед топором палача. Это все что я увидела. Предположить его эмоции для меня было проблемно. - В шкафу рядом с посудным есть минибарчик. Водка в холодильнике. Не напивайся в поросенка, с одной рукой я тебя до ванны не дотащу. Кивнув, я пошла на кухню. Открыла серебристую дверку навесного шкафчика и уставилась на бутылки. Мне нельзя давать выбор. Я теряюсь, когда есть выбор... Залезла в холодильник такого же асфальтового цвета, как и кухонный гарнитур. Я надеялась увидеть какой-нибудь сок для коктейля, но в нижнем отделении двери стояла одинокая початая водка. Причем початая в каком-то неправильном количестве. Не клавиатуру же он ей протирает... Может, дегустировал перед покупкой? Во! В морозилке нашелся лед. Выудив его, стакан и виски, сотворив себе «успокоительное» и спрятав лед обратно, я пошла осматриваться. Во второй комнате я не была. Даже не заглядывала. Теперь же появился повод. Потому что это была спальня, с кроватью... нет, не наборная мебель. Наборная была только в комнате с компом. Здесь, в коридоре и на кухне стояли гарнитуры. Справа у стенки - двуспалка. Прямо у ее подножия - кресло. Рядом с ним узкий журнальный столик и монстера, явно поставлявшаяся с гарнитуром. Было видно, что растение периодически подыхало, а потом подвергалось виноватой реанимации. По левую сторону – стенка с жк-панелью посередине и второе кресло. - Слишком тихо ты проводишь вечера для «золотой молодежи»! – Повысила я голос, прямой наводкой следуя к пульту от телевизора. Сев в кресло, я нажала красную кнопку и отпила «успокоительного». - Сессия. – Сказал он от двери через пару минут. Я обернулась, предположив, что он привалился к косяку двери явно не только что. - Сессия покупается. Зачем ты все зубришь? Зачем пишешь чужие курсовые и лабы? Судя по всему, ты не нуждаешься в деньгах, и можешь купить зачеты и экзамены. У нас не институт богословия. - Я пишу чужие работы, потому что это быстрый способ узнать то, на что я не выделил бы времени сам. Честно учусь потому, что пришел в институт именно учиться. И только. А ты для чего? Я отпила и откинула голову на спинку кресла. А я для чего? А Анька для чего? Наверно, для того же самого. Но бывает невыносимо лень, и мы не видим в чем-то смысла. Когда я вернула взгляд к проему двери, Марка там уже не было. В ванной зашумела вода. Пиликнула мобила из сумки в коридоре. Это была Анька с прогнозируемым вопросом: Ты где? Я подумала, постукивая телефоном об ладонь. Набрала ответ: Я у парня. Его зовут Марк. Похоже, я собираюсь у него жить. Не жди сегодня. Я взяла мобилу с собой в комнату, забравшись обратно в кресло у подножия кровати. Отпила виски и получила не менее прогнозируемый ответ: Ахуеть... Я задумалась... Когда в комнату вернулся Марк, подняла к нему взгляд. - Когда гипс снимут? - Через неделю. Может две, но это максимум. Я смотрела на болтающуюся на перевези руку. На голую грудь и синие шорты, в которых он ходил дома. На проступающие на боках синяки. Наблюдала, как он забирается на кровать и устраивается рядом со мной. - О чем задумалась? – Марк вынул стакан из моей ладони. - Как правильно пишется: ахуеть или охуеть? Он заржал. Отпил виски. - Хуй – это ненормативное название полового члена. О – приставка. Приставки «а» - не бывает. Это начальная школа, Лид. - Точно. – Согласилась я и подняла телефон. Он с улыбкой наблюдал, как я набираю SMS Аньке: Охуеть, Ань. Приставки а - не бывает. - У меня одна просьба. Всего одна. – Я обернулась к нему. – Не целуй меня в губы. Иначе ты сразу поймешь о полном отсутствии опыта, а это слишком большой подарок для тебя. - У меня ответная просьба. – Ответил он с коротким кивком. – Не пытайся заставить меня чувствовать вину, будто я собираюсь насиловать тебя. Я опустила взгляд на стакан в его руке, опирающейся на подлокотник кресла. Могла ли я предположить все это, первый раз согласившись на его приглашение в гости? Еще тогда я подумала, бывает ли что-то просто так? Еще тогда озвучила: у тебя на все свой прайс. - А какое правило русского языка работает для фразы: я в ахуе? - Тоже самое. Ненормативную лексику не принято использовать в литературе. А тем, кто использует ее в устной речи, глубоко наплевать на правила русского языка. В повисшем молчании он допил мой вискарь и отдал пустой стакан. - Мне будет тяжело выполнить твою просьбу. – Он поймал мою ладонь, поднес к губам. Я качнула головой, пытаясь уйти от прямого взгляда. Поставила стакан на столик. Посмотрела на Волю, открывавшего Камеди Клаб, вслушалась в его представления и засмеялась. Он меня проклянет... Когда я обернулась к Марку, он тоже тихо смеялся мне в пальцы. - Ты как хочешь, а я буду смотреть. – Сказала я, делая громче. Он отпустил мою руку. Я отвернулась, увидев, что он раздевается. Явно не без труда - одной рукой. - Я тоже. – Усмехнулся, забираясь под одеяло. Я удивленно обернулась. Сзади него было пустое место. Если я решу ночью прогуляться, то не выберусь не потревожив. Когда я «хожу», мне пофиг на чьи-то сломанные руки и печени под коленкой. Бедная Анька... Ей от меня доставалось. Что ж, предусмотрительно с его стороны отправить меня к стенке. Я вернула взгляд к Камеди. - Обожаю его. Еще с Карлсона в КВН: не реви – не реву... не реви – не реву. – Я подобрала ноги, улыбаясь. На сцену вышел Гарик «Бульдог» Харламов. Наклонила голову, ища нормальный угол, чтобы не отсвечивало. Посмотрела на бра. – Выключи лампу, пожалуйста. Марк, смеявшийся над Гариком, перевел на меня взгляд. Отрицательно качнул головой. - Иди сюда. - Мне надо в душ. - Просто, иди сюда. – Повторил он, кивая за себя. Я выдохнула, опуская взгляд. Подхватив пустой стакан, пошла на кухню. - Лида! – Повысил он голос, когда я быстро вышла. Наведя порцию виски со льдом, я вернулась. Села на пол рядом с его лицом. Поставила стакан на краешек. - Я не хочу тебя унизить. – Попыталась оправдаться. Он смотрел на меня, и во взгляде не было злобы. Не было того, что я ожидала увидеть. Просто смотрел. – И обидеть не хочу. Под его взглядом я посмотрела на стакан, зажатый в обеих ладонях. Полчаса назад мне все казалось проще. - Полчаса назад я думала, что все будет проще. – Повторила я вслух. – И мне немного стыдно от того, что я тогда думала. – Я подняла лицо. Он молча слушал. – У меня не было раньше... никого. Мне, просто, страшно. Он задумчиво вытянул губы, отведя взгляд. Возможно, элементарно не поверил. Я поднялась с колен. Пошла к столику, отпивая. Даже, если не поверил – не важно. Мне нужно было это сказать. Стало нужно. Потому что, говоря о страхе вслух кому-то, ты делишься им. И страх притупляется. Поставив стакан, я начала раздеваться. Сняла футболку, лифчик. Обернулась на Марка. Было бы странно, если бы он не смотрел. Когда расстегивала джинсы, снимала их, он сел. Нет, он, конечно, не ожидал, что я тут стриптиз-шоу устрою, но он сидел, подогнув одну коленку, положив на нее здоровую руку, а на нее подбородок. Я удивленно вскинула брови: что? Он улыбнулся, качая головой: ничего. Наклонившись к носкам, я сама не сдержала улыбки. Носки – это особая тема. Ни в одном фильме я не видела, чтобы женщина эротично снимала носки. Не чулки, не гольфы: обычные белые носки с мелким голубым цветочком и желтой каймой. - Ты выбрал край, потому что я – лунатик? – Спросила, забираясь к нему. - Нет. – По тону показалось, что он забыл об этом. – Я не выбирал. Я склонила голову, садясь сбоку от него в идентичной позе. - Я по диагонали сплю. Даже не собирался выбирать. - А как же я? – Улыбнулась я. Он снова сделал задумчивое лицо. Пожал плечами: посмотрим. Я обернулась к стене и выключила, наконец, бра. - Ты совершенно необыкновенно сказала на днях: садись, калека. Я засмеялась. Я не смотрела на экран, лишь на него. На лицо, на гипс, на пресс под ним, отсвечивающий от экрана, на дугу спины. На синяки на ребрах. И сзади и спереди. Кажется, я потихоньку привыкала к нему. - Если ты ожидаешь, что я скажу: ложись, калека, - то извиняй. Не в этот раз. Развернувшись, он улыбнулся. Приподнялся, перебрался за меня. Сжал коленями мои бедра. Я выгнула спину, отстраняясь от шершавого гипса. Услышав щелчок заколки, обернулась к нему. Тут же послышался тихий удар. - В кресле найдешь. – Проговорил за ухом, целуя. Спустился губами к шее. – Сильно карябается? - Нет. - Что ты думала час назад? – Он продолжал целовать шею и плечо. – Из-за каких мыслей тебе стало стыдно? Единственной рукой гладил левое плечо, живот. Когда теплая ладонь обхватила грудь, я выдохнула. До нее только маммолог дотрагивался. Но у того руки были жестче. И тогда мне было страшно. Не намного страшнее, чем сейчас. Но не неуютнее. - Что? – Переспросила. Он явно что-то спросил. Чуть сдвинувшись влево, он дотронулся до подбородка, поворачивая к себе. В глазах играло отражение экрана. - Я спросил: достаточно ли ты напилась, чтобы отдаться «уроду»? В недоумении я открыла рот. Он не отнимал ладони от лица. Большой палец гладил щеку, подбородок, губы. Нажал на нижние зубы, провел, будто проверяя остроту. Я усмехнулась. Острые. И напилась я достаточно. Вынув палец изо рта, он обхватил голову, привлекая к себе. Я закрыла глаза: - Марк... Мы договорились. Он замер на мгновение, поцеловал подбородок, скулу, шею. Когда сжал пальцами сосок, показалось, что он напрямую связан с маткой: как реле... Я развернулась к нему, садясь на его колени. Остановила взгляд на смотрящем на меня пенисе. Просто агрегат для изучения, снятия статистических данных и описания. Марк наблюдал за мной. - Хорошо, что ты не ответила... - Что? – Я подняла взгляд. – На что? Он улыбнулся, придвигая к себе. Обняв лицо ладонями, я поцеловала его глаза. В них было слишком много отражений. - Лида... - Ой. – Я виновато посмотрела на синяк на ребрах, на который нажала. – Прости. Я хотела быть ближе. Вплотную. Я забыла о них. Опустив голову, сжала его запястье и отодвинула ласкающую руку. Марк замер. Я держала его руку. Он не двигался. Когда я подняла взгляд, просто, смотрел. Может, насмешливо, чуть склонив голову. Когда я разжала пальцы, вернул на прежнее место. Начал водить пальцами. Не сильно, не быстро, не отпуская моего взгляда от себя. - Тебе же наплевать на ту глупую просьбу. – Прошептал, продолжая ласкать. Я облизала губы. Мне на самом деле было наплевать... Когда палец скользнул внутрь, я закрыла глаза. Сглотнула, приподнимаясь и опускаясь снова. Почувствовала на губах его губы. Робкие, ожидающие сопротивления. Обхватила лицо ладонями, целуя. Он улыбнулся, не отрываясь от губ. Я остановилась на мгновение, чтобы поймать взгляд. Он не сразу понял. Открыл глаза. - Развернись. - Нет. – Качнула я головой. Тогда Марк сжал пальцы у меня на бедре, привлекая к себе. - Контрацепция, все дела? Он опустил на мгновение голову, посмотрел в сторону. Вспоминает, что это? - Не уверен. – Вернул ко мне взгляд. – Посмотри там. – Вытянул руку в сторону телевизор. – В нижнем ящике. Я сползла с кровати, направляясь к указанному ящику. Что будет, если не будет? С чего вообще оно мне в голову пришло? Открыв ящик я уставилась на содержимое. Начала рыться среди содержимого домашней аптечки. Самое подходящее место для презервативов, ничего не скажешь. Куча маленьких плоских упаковочек вместе – самое то, чтобы провести здесь остаток ночи. Марк за спиной включил бра. - Есть. – Удивленно сказала я, проводя пальцем по рефленому краю. Закрыла ящик. Направилась обратно. Взгляд сползал к ожидающему меня в полной готовности члену. Поставив ногу на кровать и облокотившись на нее, я рассматривала упаковку. Нашла место для надрыва, как на чипсах, потянула фольгу в разные стороны. Марк наблюдал с улыбкой и интересом. В какой-то момент развернулся к подушкам, положил одну на другую и отодвинул. Откинулся, наблюдая. - Может, тебе поп-корн еще подать? - Не откажусь. Но после. Я забралась к нему. Отмажется, ведь. Даже отдавать не стоит... - Инструкцию читать не будешь? – Улыбнулся. Я подняла взгляд, сама не сдерживая улыбки. Пристроила резинку, надевая. Усмехнулась, как просто получилось. - Приподними и до конца. Угу. Вот оно как. Но я же призналась. Как хорошо, что я призналась... - Слезь. Я приподнялась, выключая лампу и выпуская его ноги. - Ты весь такой рыжий, как Незнайка... – Прокомментировала я, возвращаясь к нему. - Ты видела голого Незнайку?
16. После всех сценок, экспромтов и поздравлений со сцены, в актовом зале института осталось человек пятьдесят. Ни одно празднование Нового года не проходило без сумасшедших, насмешливых и откровенных игр. Начинались они, как правило, когда трезвые самоликвидировались, смывались по домам и комнатам общаги. Ставки тоже были разные. Но в итоге все опускалось к деньгам, и азарт рос. Даже, если это было пятьдесят копеек пятикопеечными монетами, ажиотаж был страшный. Пятьдесят копеек стоило крикнуть из окна «С наступающим Новым годом, засранцы!». Крикнуть это мог, конечно же, каждый. Но отодрать бумагу со щелей между рамами и победить огромные окна – это стоило гордости и пятидесяти копеек. Да... Дороже стоили поцелуи. Еще дороже стоящей была угроза отравления этанолом. Ставки выросли до четырехсот восьмидесяти шести рублей и пятнадцати копеек. Парень с потока решился и выдул положенную дозу. Больше в этот вечер мы его не видели. Не знаю, в связи с зимой или же с празднованием наступающего Нового года разрешили курить в здании (или же не разрешили вообще, но всем было наплевать), но все курили где-то в пяти минутах туда-обратно. То есть, периодически состав участников менялся. Студенты циркулировали, сдавая вахту. Я же сидела с ногами на стуле, смеясь от чего-то случайно унюханного по пути из столовой в актовый зал. До сих пор не отпустило... То, что мы перейдем на игру ниже пояса, было известно с прошедших лет. Я лишь смеялась, делая копеечные ставки. Объявляли все новые условия и предлагали делать ставки. Соглашавшийся и выполнявший получал вознаграждение. Когда кто-то заговорил об уроде, я слушала, как и все. Опять для девушек. Поцеловать урода. Я поняла, с чего вдруг о нем вспомнили, лишь обернувшись к столу у входа с недопитым и недоеденным. Марк стоял у двери, подложив руки под поясницу, и наблюдал за всеми нами, собравшимися на сцене и первых рядах. Он не мог подойти к нам. И от этого почему-то кололо в груди. Хотя, это могла быть как мастопатия, так и желудок. В таком состоянии я не могла понять, где и что у меня покалывает. Обернувшись на сцену, я прислушалась. Ставки росли. Я склонила голову, напрягаясь. Они росли унизительно быстро. Чем громче они смеялись и объявляли новую сумму, тем больше я хмурилась. Улыбка уже сошла с губ. Я обернулась к Марку. Качнув головой, он подошел к столу. Навел себе «Кровавую Мери». Выпил. Я надеялась, что он будет реагировать как всегда. Но что-то не было похоже на его обычное безразличие. Я смотрела на ссутуленную спину, на блеснувшие в тусклом свете глаза. Неужели, они таки довели его? Неужели, он может сломаться? Марк... Я поднялась. Вытирая на ходу влажные от слез уголки глаз, я направилась к нему. Я смеялась так, что потекла тушь. Теперь было не до смеха. Совсем не до смеха. Ребята заскандировали: Лида! Лида! Девчонки закричали: Подожди! Это стоит миллион! Я не оборачивалась. Так нельзя. Нельзя. Когда между нами оставалось два метра, Марк выставил руку: стой. - Марк... - Если когда-нибудь... – Шептал он сдавленно. - Когда-нибудь ты решишься поцеловать меня при них. Просто поцеловать... То это будет не из-за жалости, не из-за денег и не на потеху этим придуркам. Я сглотнула, опуская лицо и упираясь взглядом в его ботинки. Быстро выйдя из зала, он оставил за собой недоуменную тишину. Я прикоснулась к лицу, сдерживая слезы. Какие же мы гады. Все. И я среди них... - Кажется, он не заценил Лидуньчика... – Усмехнулся кто-то за спиной. Я обернулась. – Но ты попыталась. Держи. Я налила в его стакан водку с томатным соком и отпила немного. Я вспоминала вызубренные когда-то стихи, куски поэм... Их было не мало. Ими я тренировала память. - ...Лид, ну, не расстраивайся ты из-за урода. – Задохнулась Галка. Мне нужно было внимание. Адекватное для девчонок. Они, даже, не поймут. Я просто, прочту им что-то рифмованное. Наблюдая за мной, они молчали. Я присела на краешек стола и отпила еще немного, успокаивая нервы и дыхание. Усмехнулась. Улыбнулась. Склонила голову, выбрав Брюсова. И негромко, спокойно, выборочно начала читать:
Я год провел в старинном и суровом, Безвестном Городе. От мира оградясь,
Они не сразу поняли, что я читаю стихи. Они не сразу поверили, смутившись. Чуть сдвинулись со своих мест.
А с двух сторон распростиралось море, Безлюдно, На пристани не раз, глаза В узоры волн колеблемых Как облака неслись -
Наверно, это было дико в эти минуты. Как Бах в Винстриме. Как тлеющая в стакане Мартини сигарета. Это было немыслимо. Они не находили линию поведения, адекватную этой ситуации. Потому – просто стояли и молчали. Я улыбнулась, отталкиваясь от стола и направляясь к ним.
Телега тянется - в веках намечен путь, -
В искусстве
Облокотившись о борт сцены, я подняла голову к замершим позади. Я могла читать «Трех поросят». Я могла считать до ста. Но рифмованные строки помогали.
Голос возносился и опускался, вибрировал и затихал. Кажется, я могла бы увидеть эти нити, эти щупальца, расползающиеся от меня по залу. Я просто читала:
Во имя кисти и резца!
Решив подняться на сцену, я снова пошла. Не дотрагиваясь, касалась ладонями изумленных рук. Переводила взгляд с карих-девичьих-изумленных глаз к серым-желающим, от голубых-пожирающих к болотным-засасывающим. Сев на колени на самом краю, я вздохнула. Им хватило даже этой малости. Пожалуй, хватит...
Интересно, как они расслышали слово «лира»? Я закрыла глаза, собираясь с силами. Они не смогут пошевелиться еще минуту-две – это точно. Даже девчонки. Никто. Когда это началось? Как это началось? Кто это запустил? Я не знаю, кто был инициатором того, что Марк стал нашим персональным изгоем. Это уже не исправить. Эти годы останутся в его и нашей памяти. Но аутсайдером он будет не далее, чем до сегодняшней ночи. Это просто мысль. Желание. Намерение и приложенная к нему сила моей мысли. Сила их желания. Ни что не исчезает в никуда. Ни что не берется из ниоткуда. Это как мольба сквозь километры любимому: подай весть. Я не молила. Я планировала. Я обращалась не к одному – ко всем студентам пятого курса нашего института. Мне не нужна была их весть. Мне нужно было изменить их отношение. С меня был новый трафарет. Какими красками воспользуется Марк, будет зависеть от него. Открыв глаза, я поднялась. Спрыгнула со сцены, направляясь на выход. - Лида. - Лида, постой! - Подожди, Лидок! Подхватив дубленку, вышла. Я обернулась уже за дверью, останавливая их ладонью. Я молчала, и они не понимали, как задержать. Я качала головой, и они не смели следовать. Как кратковременные личные зомби. У остановки в машине сидел Марк. Я удивленно смотрела на него, пока он не кивнул «садись уже». Гнется, но не ломается...
17. Где-то через месяц после того, как мы начали жить вместе, я проснулась ночью от собственного крика. Снилось что я – дерево: могучий исполин с широкой мясистой кроной, с крупными сочными листьями, с необхватным стволом и развитой корневой системой. Так вот, эти корни сначала начали шевелиться, а потом перекручиваться, стягиваясь во все более тугие косы. Вскрикнув, я тут же села и потянулась к ступням. Марк проснулся от крика, явно испуганный. Спросил что случилось. Шарил ладонью по стене, ища шнур от лампы. Я проскрипела, сжав зубы: ноги свело. Не включай свет. Пожалуйста. Потом он с полчаса массировал мне ступни, щиколотки, икры. - Тебе не хватает кислорода. Если хочешь, на выходных съездим на дачу. Там лес, сейчас сухо. Погуляем. Или одна погуляешь. Как хочешь. - Мне не хватает железа, а не кислорода. – Мотала я головой, собираясь пропить курс железа. - Лид... – Говорил он, и я чувствовала улыбку. – Железо переносит кислород. Если кислорода не хватает, принимая железо ты, лишь на время встряхнешь свой организм. Да, будет результат. На время покажется, что все ок. Но проблема останется. - Откуда ты такой умный взялся? – Я млела от легкого массажа ног. Не ожидала такого отношения. - Я не умный. Я любознательный... - Где-то я это уже слышала. – Подумала я вслух и подложила руки под голову. Главное, не забыть потом вынуть, а то снова проснусь без рук. Марк промолчал. На следующий день и были выходные. Еще раз озвучив свое предложение, он получил положительный ответ. Только спустившись к подъезду и наблюдая за ним, я узнала о том, что аудюшка глубоководно-зеленого цвета, нескромно притаившаяся у помойки - его. - Почему никто не знает? Почему ты не ездишь на ней? - Что с ней сделают, когда узнают кто хозяин? Я кивнула. Пояснений не требовалось. Изумительные ночи в его компании начали дополнять приятные дни. И с каждым днем мне становилось все менее дико от того, что мне хорошо с ним. Просто – хорошо. С ним. Я вспоминала те дни начала лета и улыбалась, пока мы ехали по заснеженной дороге. Когда впереди показался микроавтобус мед. экспертизы и Марк видимо напрягся, улыбнулась. Думаю, они собирались остановить нас. Кроме нас тут сейчас никого больше и не ехало. Но я, не задумываясь, мысленно порекомендовала гаишнику залезть обратно, погреться. Когда Марк облегченно вздохнул, я скосила на него взгляд. - У меня нет с собой столько наличности... – Проговорил с улыбкой и обернулся. Было похоже, что он уже отошел от игры со ставками. Но доехав и зайдя в квартиру, нахохлился. И это была не обида на них. Это было другое. Это была я. ... Если ты когда-нибудь... Но я не могла. Мы жили вместе. Мы спали вместе. Я не мыслила, что с кем-то другим может быть столь же необыкновенно. Но открыть, вынести эту связь за пределы квартиры я не смела. И сегодня ему об этом напомнили. Выйдя из ванны, я обнаружила хмурый немой затылок. И этот затылок было первым за полгода наших отношений, что обвиняло и давило на меня. Снилась деревня. Снился лес, полный грибов. С запруженными оврагами, папоротником и крупными, словно в Лукоморье, деревьями и корнями. Когда из-за пригнутого ливневым дождем к земле куста Волчьей ягоды вышел волк, я напряглась. Во сне, понимая, что это сон. Волк бы слишком светлым. Он был седым. Из длинной умной пасти свисал чистый розовый язык. Глаза приглашали в гости. Я ступила ему на встречу, и из-за его спины на меня покатилась куча щенков. Я смеялась, чувствуя, пушистый, где-то влажный мех на своих лодыжках. Потом они начали кусать. Сначала не больно. Потом все сильнее и сильнее. Я сжала зубы и зарычала, просыпаясь. Снова свело ноги. Я села и с тихим стоном ухватилась за ступни. Тянула на себя, надеясь, что не разбужу Марка своим скулежом. Боль, будто тебе в кости впивается десяток крохотных челюстей, унималась крайне медленно. - Свело? – Обернулся Марк, проснувшись. Зашарил по стене. - Не включай. Сейчас пройдет... Когда отпустило, начала вращать ступнями. - Ложись. – Переполз он ко мне в ноги. - Не надо, спи. Уже все. - Хорошо, что все. – Ответил, беря правую ступню в ладони. Я прикрыла глаза. С минуту он мял одну ногу молча. - Мои предки знают, что мы полгода живем вместе. Хотят познакомиться. – Проговорил быстро, словно решившись, наконец. - Кажется, у нас не те отношения, чтобы знакомиться с предками. – Я открыла глаза. - Ты считаешь? – Он усмехнулся, растирая ступню. – Какие же у нас отношения, на твой взгляд? Я молчала. - Мы живем вместе. Мы спим вместе. Какое-то хозяйство, и то вместе. Нам хорошо вместе. Если, конечно, ты не искусная симулянтка. Мы, даже не ссоримся. - Потому что нас больше ничего не связывает. Мы только живем, едим и спим вместе. - Хорошо, что должно быть еще? Что нужно, чтобы ты считала наше сожительство – отношениями. - Чувства, общие интересы. – Ответила я. – Никто и не знает, что я живу у тебя. - Ты права. – Кивнул он, меняя ступню. – Я так и скажу. Они поймут. - Зачем говорить это родителям? - Они пригласили встретить Новый год с ними. Я не могу сказать, что моя... что ты не хочешь с ними знакомиться. Это, ведь, не так. Поэтому придется сказать, что я сожительствую с девушкой ради удовлетворения своих половых потребностей. А это не есть те отношения, когда знакомятся с родителями. - Марк... - Возможно, у тебя есть что добавить? Почему ты согласилась тогда остаться? Должны быть веские причины, чтобы Лида согласилась жить с уродом. Я не спрашивал. Я не хотел знать. Теперь хочу. Я знаю свои мотивации. Скажи мне свои. - Марк... - Даже если они мне априори окажутся не по нутру. Сегодня хороший день, чтобы добить эту тему. Похоже, он так и не уснул с того времени, как мы вернулись. И думал, думал, думал... - Думаю, ты догадываешься о причинах. Например, мне негде было остаться на лето. Я не хотела возвращаться в Самару. - Это самое очевидное. Еще есть причины? - Перестань. Я не хочу об этом говорить. Что на тебя нашло? Он вздохнул, гладя, лаская, массируя мои ноги. То о чем мы говорили и то, какое спокойствие и расслабление дарили его руки – было абсолютно несовместимо. Было жутко некомфортно. Нужно было либо прекратить разговор, либо отползти от него. - Хорошо. Лид, как ты планируешь встречать Новый год? Он наступает через неделю, если что. И прости, что я задал этот вопрос так поздно. - Я не знаю. – Я растерялась. – А ты? - То есть, ты ориентируешься на меня? Я промолчала. Никогда не думала об этом. Когда я жила дома, мы встречали Новый год с бабушкой и дедушкой. Когда я жила в общаге – с общагой. Когда начала жить здесь, мне и в голову не приходило, что нужно что-то планировать. - Я планировал встретить с родителями у нас дома. В смысле, у них дома. Но ты не хочешь с ними встречаться. А оставить тебя одну я, естественно, не могу. Как и отправить в общагу. Среди твоих друзей у меня друзей нет. Среди моих... наверно, для знакомства с друзьями у нас тоже не те отношения? Хотя ты, скорее всего, считаешь, что у меня вообще друзей нет. Так что остается один вариант. Встретить Новый год вдвоем. И так как до него неделя – встречать будем здесь или на даче. Выбирай где. Я закусила губы, надеясь, что он не услышит слез. Но всхлипнула почти сразу. - Лида... – Он поднялся ко мне. – Лида, ну что ты? Перестань. Черт... Лида. – Он гладил меня по волосам. – Прости. Прости меня. Все будет так, как захочешь. Просто выбери. Я отвернулась от него, начиная реветь. - Да, что с тобой? Лидонька... – Подобрав от ног одеяло, он накрыл меня, обнимая. – Прости дурака, Лида. Ну, успокойся. Успокойся. Ну, не выбирай, если не хочешь. Я сам выберу. – Улыбнулся мне в затылок. Я не сдержала усмешки. Вытерла щеки. – Что случилось? - Я не знаю. – Это честно. – Оно само. - Я давлю на тебя? - Есть немного. - Прости. Я пытаюсь понять. Просто, пытаюсь понять. Не пытайся, подумала я, окончательно вытирая слезы. Для этого ты слишком мало обо мне знаешь... Поплакать никогда не вредно, усмехнулась я, окончательно приходя в себя. Это, наверно, женская псиохо-физиология сработала. Когда ты обижаешь человека, лучше самой расплакаться. Тогда виноватым, по-любому, окажется он. Работает само и безотказно. Я улыбнулась этой мысли. И вздохнула, ложась на спину. Что на него нашло? - Марк. - М? - Какие у тебя были мотивации, кроме секса? Он чуть привстал, как будто удивленно. Положил на меня ногу и придвинулся вплотную. - Разве, этого не достаточно? – Улыбнулся. - Ты собирался добить эту тему. Так почему не начать с тебя? Ты сказал мотивации. Явно не одна. Так, говори. Даже, если они мне априори окажутся не по нутру... – Я повернула к нему лицо. - Теперь это не имеет значения. Очень многое изменилось. – Он чуть помолчал. – Все изменилось. - Пофиг. - Знаешь, в чем разница между нами в данном случае? Если я услышу от тебя что-то обидное, мое отношение не изменится. Если же ты узнаешь что-то неприятное, ты просто уйдешь. - Как интересно. Хорошее начало. Давай теперь «Б». Не заставляй вытягивать. - «Б» в том, что для меня ты – моя девушка. Со всеми вытекающими. Моя. С чего бы ни начиналось. А для тебя я, по-прежнему, урод, с которым ты живешь. И я не хочу об этом говорить. И жалею, что начал. Это я начал? - Не помню. - Вот и забили. Все. Спи. - Ты любишь меня? Он уткнул подбородок мне в плечо и выдохнул. - Тебе для повышения самооценки это нужно услышать или мое банальное признание может что-то изменить? Я отвернулась. Зря мы это начали. Не проронив больше ни звука, мы уснули. Или только я уснула. Не знаю. Через день должен состояться последний в этом году экзамен. И до конца года нужно было сдать один курсач. Новый год придуман не для студентов – это факт. К экзамену-то я была готова. А вот за Анькиной курсовой уже еле успевала написать свою. Сидя в библиотеке, я снова не замечала, как тихо хлопает дверь, приходят и уходят люди. Звук пришедшей SMS заставил вздрогнуть. Марк написал: Кофе хочешь? Я улыбнулась. Заложила книжку тетрадью и пошла к автомату. Когда я не хотела кофе? Нет, не кофе! Горячего шоколада! По-русски: самого обычного и самого вкусного какао. Налив себе чашечку, я забралась на подоконник. Марк стоял у противоположной стены и смотрел на меня сквозь ароматные клубы пара. - Лидка! – Вынырнув из-за угла, Анька шла ко мне с привычной улыбкой и не менее привычным спутником. Чмокнула в губки. – Написала? - Да, в библиотеке. Сейчас допью, отдам. - Дай хлебнуть. – Она потянулась к какао. Я улыбнулась, выпуская из ладоней пластиковую чашечку. Макс с того дня в библиотеке в корне переменил ко мне отношение. Ни друзьями, ни приятелями нас назвать было нельзя. Я посмотрела на него, думая о том, замечает ли нашу взаимную холодность Анька. Он смотрел на меня, как на светофор - не отрывая ожидающего взгляда. Надо было что-то сказать, но открыв рот для какой-нибудь реплики, я не нашлась. - Ты, небось, со своим Новый год будешь встречать? – Отдала чашку Анька. Я улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не перевести взгляд на Марка. - Как тебя охомутали, недотрогу... Макс за ее спиной усмехнулся. Я перевела на него взгляд. - Что смешного? - Недотрога. – Проговорил он беззвучно, красочно обыгрывая каждый слог губами и языком. Анька обернулась, не понимая издевки. - Я допью и приду в библиотеку. – Поморщилась я. Обняв девушку за талию, Макс не преминул обернуться. Его лицо ничего не выражало. Но сам этот кинутый через плечо взгляд, которым он удостаивал меня теперь ежедневно, на протяжении всего полугода с того дня, выводил из себя. - Зачем ты это делаешь? Очнувшись от созерцания их спин, я обернулась к Марку. - Что? – Не поняла я. - Зачем тебе Макс? Зачем тебе парень твоей подруги? - В смысле? - Лид, я не слепой. И, в общем-то, по его реакции понятно, что он тоже. - Ты о чем? – Повысила я голос, не понимая. Он посмотрел на меня исподлобья и подошел, чтобы выкинуть стаканчик в мусорку. - Извини. Забыл, что у нас не те отношения... – Развернувшись, он направился следом за скрывшимися в библиотеке Максом и Анькой. - Стой, Марк. – Я спрыгнула с подоконника. Он обернулся. – Я не понимаю о чем ты. Что ты видишь? Он вскинул рыжие брови и вернулся на пару шагов назад. - Прежде всего, я вижу сшибающую с ног невербалику. Я даже профессиональной ее не могу охарактеризовать, потому что такому классу научиться невозможно. За секунд пять, что ты смотрела на него, пронеслось все что можно себе представить и представить сложно. Взгляд, движение глаз, трепет ресниц, движение губ, язык, ноздри, наклон головы, прикосновение к себе: к волосам, запястью, груди, бедру, коленке... Я наблюдал за тобой раньше, но чтобы так открыто, так явно... Ты работаешь на убой. Работаешь. Надеюсь, это неосознанно. Но сигнал-то себе ты подаешь сама. На стопроцентное, безотказное соблазнение. И мне интересно – зачем? Ты хочешь его? Просто хочешь? И ради этого готова разрушить их отношения? Или ты думаешь, кто-то выдержит такую обработку? Как это называется, Лид? Я отвела взгляд. - Блядство. - Да, что-то похожее... – Усмехнулся Марк невесело. Я не трогала Макса. Ну, возможно было немного раньше. Но последние полгода точно нет. Точно! - И на тебя тоже я смотрю так? Марк неожиданно рассмеялся. Громко, на весь коридор. - А ты думаешь, я родился с перманентным состоянием эрекции? Черт. Черт... Черт! Я стояла, наблюдая его удаляющуюся спину под коротко подстриженной рыжей шевелюрой. Почему я не могу перекрыть это намертво? Почему не могу вызывать лишь по надобности? И с чего он так все замечает? Отдав курсовую Аньке, я следила взглядом за Марком, собирающимся домой, сдающим книги. Анька перевела взгляд на объект моего внимания и вскинула брови. - Ты чего на него так вылупилась? – Спросила насмешливо. - Я же говорила тебе, что встречаюсь с Марком. – Ответила я не менее насмешливо и улыбнулась. Марк пошел на выход. - Ну, да. И? Я опустила взгляд, улыбаясь еще шире. Я сошла с ума. Но я это сделаю. - Так почему, я не могу на него пялиться? – Спросила я, чуть повысив голос и провоцируя взгляды окружающих. Но Анька не понимала. Марк проходил мимо. Я поймала его ладонь, останавливая. Он замер, в не меньшем, чем Анька недоумении. - Подождешь меня? Мне чуть-чуть осталось. Склонив голову набок, парень улыбнулся. Покачал головой, не веря тому, что слышит. - Я у кофейного аппарата буду. – Ответил, улыбнувшись еще шире. Вот улыбка у него была ничего. Подняв руку с моей ладонью, он притронулся губами к пальцам и пошел на выход. Анька потеряла дар речи. На Макса я не оборачивалась. Собрав книги, пошла сдавать. Когда вернулась, Анька стояла колом, не сдвинувшись ни на сантиметр. Засунув тетрадь в сумку, я чмокнула ее и попрощалась. Она не ответила.
18. - Зачем ты это сделала? – Был естественный вопрос Марка, когда мы шли к выходу из здания. - С нашего ночного разговора я пыталась вспомнить причину, по которой скрывала, что мы живем вместе. И не смогла. А нет причины, так чего скрывать? Он засмеялся, снова качая головой. - Откуда ты знаешь про невербалику? Ты меня шокировал. - Ты меня тоже... Два раза в течение пятнадцати минут. - Мне не нужен Макс. Я не могу тебе объяснить... Просто поверь: то, что ты видел – абсолютно неосознанно. Мы вышли на улицу. Встретили пару сокурсников. Они привычно здоровались: Привет, Лид, привет, Марк. Олежек несся от остановки. - Лидок, у тебя нет с собой лит.кора? - Нет. - А у тебя? Очень надо. - Опомнился. – Качнул головой Марк. Олежек понесся дальше. Я мысленно улыбалась. И улыбалась внешне. - Это они из-за тебя такие вежливые? - Угу. – Я обернулась. – Я облагораживаю любую компанию. Он снова засмеялся. И снова покачал головой. Сегодня недоумение было его основным состоянием. - Так, откуда познания в невербалике? – Вспомнила я вопрос. - Лид... – Он обернулся. – Неужели, не понятно? – Я отрицательно качнула головой. Я этого термина раньше, даже, не слышала. – С моими внешними данными это, как минимум, подспорье в общении с девушками. По крайней мере, ради этого я начал интересоваться этой темой. Кроме того - подспорье в принципе везде, где происходит общение. И учеба, и переговоры по работе в будущем. Да, что угодно. Невербальное общение – это полноценный обмен информацией, параллельный с устной речью. И было бы глупо не попытаться понять и не использовать то, что может содействовать в достижении целей. Я кивнула. - Давай на даче Новый год встретим. – Перевел он тему. Я улыбнулась. - Давай. Если пригласишь друзей, я буду не против. - Пожалуй, не приглашу. – Качнул он головой.
Мы игнорировали тему отношений последующие дни так же успешно, как и полгода до этого. Но вечером тридцатого декабря, на даче, когда дом еле-еле успел прогреться и мы, уставшие после разгребания дорожки от калитки к дому, развалились в креслах, он все же заговорил. Это было под треск камина и блики огня на оконном стекле. Это было под темное не фильтрованное пиво. Это было под гул уставших мышц. Это было под состояние воздушного, немыслимого спокойствия. - Я хотел отомстить. Я обернулась, не понимая. Марк не открывал глаз. Облизнув губы, он продолжил. - Ты спрашивала о моих мотивах. Я хотел отомстить. – Открыв глаза, он упер в меня чуть хмельной взгляд. - За что? – Я чувствовала, как кресло уплывает из-под задницы, пол из-под пяток, воздух из-под носа. - Это ты сделала меня «уродом» для них. Уж не знаю, каким влиянием или энергетикой нужно обладать для этого, но определенно, это сделала ты. Я отлепила пальцы от бутылки пива и подобрала ноги. Он смотрел неотрывно, привычно и знакомо. - Я мог бы похоронить это в памяти, как хоронишь в памяти ты все неприемлемое и неудобное. Но я – не ты. – Он помолчал. Я кусала обветренные губы, ожидая продолжения. – Я не хочу, чтобы это стояло между нами. Можешь выстроить железобетонные стены между собой и мной, но с моей стороны их не будет. - Это пьяна лирика, Марк. За что ты хотел отомстить? В чем я виновата? - Ты помнишь первый курс? Я тебе заранее скажу: ты очень плохо его помнишь. Тебе Моня мое имя напоминала... У меня нормальный слух и зрение. То, что не расслышал, прочел по губам. Есть ли у урода какое-нибудь еще имя? Что-то такое ты спросила. Я сглотнула, опуская взгляд. - Так что, я точно знаю: первый семестр ты начисто не помнишь. Помочь вспомнить? Мне захотелось уйти. Я поднялась, оглядываясь. Отодвинула ворот свитера, глядя на камин. Поняла, что даже к ближайшей железнодорожной станции или автобусной остановке не найду дорогу. Сняв свитер, положила на диван. Села сама. Лишь бы не находиться напротив него, под прямым взглядом. - Ну, помоги... - Мы были дружны. Все мы. Как вы были дружны после того, как слили меня. Даже Винстрим вам показал я. Да, не «красавчег», но поверь, на это всем было насрать. Я не свататься пришел в институт. Что удивительно, тебе было наплевать особенно. Нам было о чем поболтать. Нам и сейчас не скучно. Где-то в это время, перед Новым годом, у тебя с желудком что-то было. Гастрит что ли... Вспоминай. - Да. - Ты злая ходила. Болел живот. Может, у тебя еще какие проблемы были. Я не знаю. Ты шла в библиотеку с Анькой и Галчонком. Я шел из нее вам навстречу. Я закрыла глаза, ясно вспоминая тот день. Его кто-то окликнул. - Меня кто-то окликнул. Он обернулся и врезался в меня. Прямо кулаком в желудок. Я взвыла. - Я обернулся и врезался в тебя. Ты вскрикнула от боли. Наверно попал по больному месту. Я, действительно, была зла. Когда вспышка боли прошла, я процедила что-то вроде: Урод... Смотри под ноги... - Смотри под ноги, урод, - ты сказала. Я опешил. Он растерялся так, что мне стало стыдно, и из-за этого стыда я разозлилась еще больше. На его лицо было жалко смотреть. Он изумленно переводил взгляд с меня на девчонок. Мы дружили. До этого момента. - Я не мог поверить, что ты это произнесла. Твоя Анька засмеялась: Лид, у такого урода как он, просто, нет иной возможности прикоснуться к тебе. Не серчай, старушка. Не серчай, старушка. Именно так она и сказала. Галка со своими всхлипами перед каждым предложением не осталась в стороне. Она просто ржала, и это было похоже на истеричный плач. - В тот день все изменилось. Мгновенно. Я убрался из этого коридора, но внизу мне кто-то сказал в спину... ты сама знаешь что. Я смотрела на него, не веря. И прекрасно понимала, что он прав. Не предполагая, что я действительно могла это сделать, одним желанием могла превратить его жизнь в институте в ад, он просто знал, кому обязан. Все это время. Четыре года... - Ты отомстил? Он обернулся ко мне. - Нет. - Ну, что тебя останавливает? Вот она я. Виновница всех твоих бед. - Ни что не останавливает. Мне это не нужно. - Просто, святой. – Я отвернулась к окну, но он поднялся, и я обернулась обратно. Подойдя, сел рядом. - Ты помнишь с чего я начал? Чем бы ни были эти отношения для тебя, я хочу, чтобы между нами ничего не стояло. По крайней мере, с моей стороны. - Нет никаких отношений. – Ответила я жестко. Он чуть улыбнулся и посмотрел в огонь. - Я сейчас виноват в том, что был честен? Я закрыла глаза, хмурясь. - Когда ты передумал? Почему? Он как-то очень просто пожал плечами и снова улыбнулся. - Сначала ответь, почему хранимую до двадцати лет девственность ты отдала «уроду», которого искренне презирала. - Ты хочешь откровенность на откровенность? – Уточнила я. Он улыбнулся, утвердительно кивая. – Маммолог порекомендовал мне наладить половую жизнь. Я никого не любила. Я не видела, с кем могла бы даже гипотетически завязать отношения. Ты был для меня временной шиной при переломе. Только доехать до травмпункта и выкинуть. Я знала, что никогда не полюблю тебя. Он поднялся и отошел к камину. Подхватил по дороге мою бутылку пива, отпил. Это не я начала... Мне твое признание вообще не уперлось. Подняв все это, ты не сделал хорошо никому. Если бы ты оставил эту тему в покое, все было бы проще... А теперь... - Вот и все, на чем мы начали жить. – Сказала я. – Тебе стало легче? Сев в мое кресло, Марк неожиданно кивнул. Обернулся. - Не хочешь оставить все это в уходящем году? Завтра наступит новый. Я открыла рот, не находя ответа. В недоумении уставилась на парня. Он вернулся ко мне на диван и тихо засмеялся. Я попыталась расслабить мышцы лица. Наклонила голову назад вбок, когда свело шею. - Ты знаешь. Я знаю. У нас могут продолжаться наши «не отношения»? Ты же еще не нашла себе гипс, чтобы выкинуть временную шину? Я кивнула. Могут. - Могут? – Повторил он. - Да. Он улыбнулся. - Прости за эти гадкие десять минут. Мне они были нужны. Надеюсь, тебе зачем-нибудь пригодятся тоже. Он поднялся, потягиваясь. Тоже снял свитер. Я не верила, что этот разговор длился десять минут. Показалось, что он тянулся все прошедшие четыре года. Совершенно отчетливо я поняла, насколько ему могло полегчать, просто после всего, что было произнесено. Я не открыла ему ничего того, что он не предполагал бы сам. Сам же он скинул груз с себя, и это было явно видно. Я замотала головой, понимая, что он сделал. Я не хотела уйти. Не хотела сбежать. Несмотря ни на что. Мы просто вернулись к исходной точке. И при этом хотя бы ему стало легче. А мне... А я узнала очень нехорошую вещь. Эмоции нужно держать в узде. Причем, в очень строгой узде. И за это я была ему, по крайней мере – благодарна.
Часть вторая. СУККУБ
1. - Валерий Михайлович, ну не выдам я вам подробностей. Закрыто. – Я тыкала пальцем в клавиатуру, переключаясь между каналами. - Ну, хоть о моржах расскажи, Лида! Я тебе за что деньги плачу? - О моржовых хренах. – Кивнула Гриша, откусывая сандвич. - Давайте я сорву выборы и сделаю охренительный репортаж. - А ты можешь? – Спросил босс в трубке. - Ради вас? Валерий Михайлович, ради вас что угодно! А вы ради меня? - Работай. - Нет, вы уж ответьте. Долго мне тут тухнуть? - Вам нужен визуальный контакт. – Гриша поводила сандвичем от себя ко мне. – Так не сработает. Подтверждая ее слова, шеф нажал «отбой». Я улыбнулась, наблюдая, как Гриша пытается засосать лист салата в рот, не выронив при этом все остальное обратно изо рта. - Может, просто, лечь спать, а завтра само все рассосется? - Сама решай... Я вздохнула. Она все же заглатила салатный лист и теперь содержимое рта было в безопасности. Тоже захотелось похрустеть чем-нибудь съедобным. - Там еще осталась капелька варенья? – Спросила я Гришу. Она обернулась и выудила из-за спины пластиковый треугольник с оставшимся сандвичем. Гриша – моя спасительница... Мы познакомились год назад. Еще на пятом курсе я поняла, что без минимального влияния я не обойдусь. Не просто – не пробьюсь, а тупо – не выживу. Я не гнушалась влиять на кого-то по мелочам. Я приняла все, чем была одарена. Хотя, понимание цели и назначения этого дара все никак не обнаруживалось. Дело было в одном из московских ночных баров. Это как необходимость слямзить шоколадку. Как желание покурить после совещания... Мне нужно было выплеснуть накопившуюся в связках и сочленениях энергию. Мне требовалось движение. Я хотела танцевать. И других планов у меня не было. Но природа - моя природа, моя натура – взяла свое. Излишне настойчивое внимание я начала замечать через час. Самым привычным решением было смыться. Иногда возникала мысль сменить танцпол на боксерскую грушу. Надев полушубок, я пошла на выход. Хороший зимний вечер. Замечательная погода. Тихо. Машина припаркована в пятидесяти метрах от бара. Я не пила. Я пришла просто потанцевать. И я собиралась домой – к Марку. - Киса. Ключи из сумочки выпрыгнули на деревянный настил крыльца. На улице тусовали байкеры. Вся левая сторона стоянки была укомплектована разномастными мотоциклами. Они пили пиво и смеялись. Болтали о своем, кучкуясь в небольших компаниях. Подняв ключи, я спустилась. - Эй! – Кто-то ухватил за плечо. – Куда же ты бежишь? Такой прекрасный вечер. Я вскинула брови, отцепляя от себя руку. Это был молодой парень, младше меня. Усики, бородка, неуклюжие переминания с ноги на ногу. Возможно, пьяный, но запаха алкоголя не чувствовалось. - Извините, вы меня с кем-то спутали. – Сказала тихо, вцепляясь ногтями в его ладонь на своем плече. - Ты же Лида. Я видел тебя по телевизору. В новостях. - Убери руку. – На уме уже было одно: спокойное влияние: забудь, иди внутрь. Но слишком ничтожный повод был, чтобы расходовать силы на это. - Я хотел бы тебя проводить, Лида. – Улыбнулся парень. - Я тоже не против. – Послышался новый низкий голос. Я подняла взгляд на высоченного и худого, словно швабра, мужика. Он вышел из бара, прошел мимо, будто сказал это кому-то другому, и остановился у меня за спиной. Я удивилась. Странный подход. С чего вдруг я постоянно нарываюсь на такое – думала я с усмешкой. Чуть наклонив голову, я повернула подбородок к длинному. Успокоить – ничего не стоит. - Девочка, у тебя сложности? – Раздался грубоватый, не вполне понятно, женский или мужской голос сбоку: от ближайшей к нам тусовки байкеров, стоявших в пяти метрах справа на тянущемся по всему фасаду крыльце. Я обернулась удивленно. Я только собиралась отцепить их от себя, но это вмешательство было так приятно и забавно. Разве могла я чувствовать хоть толику опасности? Одна мысль – и они будут рыть носом снег и счастливо повизгивать. Это было, даже, весело. Склонив голову, я сделала неопределенный жест головой: даже, не знаю. Меня окликнула высокая, метр восемьдесят, если не выше, женщина. На плече – русая коса. Ковбойская шляпа. Лицо... мужественное. По другому я не опишу: оно мужественное, как у трансвестита. Но не пошлое. Просто – грубое. Кроме этого грубого лица и косы на ней был темно-розовый кожаный костюм – штаны с бахромой и куртка. Она, как насмешка над всем, что могло бы быть дорого всем женщинам, всем байкерам и вообще всем людям, смотрящим на нее – существовала и смотрела на меня, взглядом спрашивая о необходимости вмешаться. Я кивнула. - Пожалуй, да. Взглянув на свою компанию, она направилась к нашей троице. Встала над парнем, спрашивая об осознании необходимости продолжать разговор (наверно, это был ее стиль общения). Затем обернулась к длинному, осведомившись о целях притязания к моей персоне. Если честно, я и сама «осознала необходимость ретироваться». Их смело. Их смело, будто школьников, застуканных за курением в туалете. Я была поражена. Впервые я увидела, что подобные вопросы могут решаться с такой простотой и скоростью, без применения моих способностей. Простым вопросом, взглядом, уверенностью. Усмехнувшись, я поблагодарила за вмешательство. - Не стоит благодарности. – Ответила она без улыбки тем же тоном, которым разговаривала с притязателями на мое внимание. Спустившись на две ступеньки, я направилась к машине. Розовая байкерша была настолько странная, что выкинуть из мыслей ее было невозможно. Я думала о том, что постоянно попадаю в подобные ситуации. И мне приходиться использовать влияние для быстрого и безопасного решения проблем. Если бы она могла быть со мной рядом всегда. Если бы могла избавить от подобных типов двумя предложениями, просто взглядом. Предоставила возможность забыть об их существовании, позволив спокойно работать и спокойно жить. Мне было бы проще. И я не тратила бы силы на ерунду, сосредоточившись на накоплении энергии для моей мечты. Остановившись, я развернулась. Женщина уже вернулась в свою компанию. Я подошла к перилам, на которых она сидела одним бедром, окликнула. Она обернулась. - Меня зовут Лида. – Сказала я. - Гриша. – Протянула она руку ко мне вниз. Я попыталась не выдать удивления, но в мысли закралось подозрение, что она, все же, трансвестит. Пожала твердую теплую ладонь. - Я хотела бы сделать тебе предложение. Скромное... – Улыбнулась я, отходя. Склонив голову набок, она перемахнула через перила и подошла ко мне. - Я не звезда и не дочка олигарха. И я постоянно попадаю в подобные ситуации. Мне не нужна телохранительница, но твоя способность отшить подобную шваль одним словом – просто грандиозна. Если тебя в принципе может это заинтересовать, я хочу предложить работу. Я корреспондент новостного канала. Начинающий. Пока... Она слушала меня молча, абсолютно не меняясь в лице. В какой-то момент мне показалось, что она вообще не слышит. У меня было несколько мотиваций: она, вроде, женщина, она одним взглядом может оградить от ненужного внимания и одним словом – избавить. Подавив желание осведомиться о том, как она меня слышит и понимает ли вообще, я продолжала. В тот зимний вечер я была готова платить ей четвертую часть своего оклада. О том, что он очень скоро и очень весомо увеличится, я знала наверняка. Но говорить об этом не стоило. Покупать человека на перспективы я не считала честным. - Я понимаю, что это не много. – Прокомментировала я сумму предлагаемого оклада. - И понимаю, что работа необычная. Что-то вроде телохранительницы... Но, если тебе интересно, я буду рада твоей компании. - Мне интересно. – Ответила она сразу. Тем же тоном. Спокойно-безразличным. Я не сдержала радостной улыбки. Приподняла подмерзающую ногу. - Может, в машине продолжим разговор? - Сама решай... – Сказала она и обернулась к товарищам, чтобы сказать: пока, до встречи. С того дня «сама решай...» я слышала чуть ли не каждый день. И каждый раз это скидывание ответственности придавало сил. Лишь через пару месяцев я спросила: почему «Гриша»? Полный день мы проводили с ней вместе. Она стала компаньонкой и подругой. Причем так незаметно и стремительно, что я иногда смущалась. Казалось, что я не имею права так нагло заполнять ее жизнь, ее личное время (намного дольше, чем восемь рабочих часов в день). Достав паспорт из набедренной сумки, она протянула мне. Я прочитала раз, прочила второй, соображая. Сдавшись, обернулась к ней. Мы стояли в пробке на третьем кольце. Она сказала: операция по смене пола. Паспорт гласил: Григорий Валентинович Миронов, 1975 г.р. Сзади послышался гудок. Я тронулась, пытаясь придти в себя. - Так, ты мужчина? - Похоже, что я мужчина? – Спросила Гриша. Я обернулась к ней. Вообще-то, да, хотелось сказать. Но я не ответила. Меня мучил лишь один вопрос, и я сдалась в попытках сформулировать его так, чтобы он прозвучал как-то помягче. - Гриша, ты испытываешь сексуальное возбуждение, находясь рядом со мной? Я чувствовала, как покраснела. Я вообще не краснела. Никогда. Возможно, это был первый случай, когда я покраснела. - А должна? – Спросила она спокойно, будто это был обычный рабочий вопрос. Если мужчина, то должна, думала я. Я так устроена. Я не всегда могу это контролировать. Но, слава богу, если нет. Я обернулась, чувствуя, как горят уши. - Да или нет? - Нет. – Покачала она головой. Я кивнула, облегченно выдыхая. - Почему ты не сменила паспорт? - Не успела. – Пожала она плечами.
Выборы завершились известным всему населению страны за полгода до начала предвыборной компании результатом. Все было прогнозируемо и банально. Выбор был сделан без моего гражданского сознательного участия. Выбор был сделан. Когда всеми правдами и неправдами я получила направление в Косовска Митровицу, казалось, жизнь налаживается. Конечно, это кощунство, но я собиралась отработать свою личную «произвольную программу» в каждом из репортажей. От наблюдения забастовки клонило в сон. Конфликт должен был разгореться и достигнуть точки кипения, чтобы потом дать возможность себя разрешить. В воздухе пахло гарью. Чувствовалось возбуждение. На следующий после нашего приезда день, 16 марта, сербы захватили здание суда. Мне было восемь, когда мы с мамой по телевизору следили за захватом и освобождением Белого дома в Москве. И это - столица великой державы! Глядя на вырывающийся из окон здания правительства черный дым, я еще не понимала, в какой стране живу. Что правильно, а что нет - во втором классе не обсуждали. Более того, это В те осенние дни, лишь, промелькнула мысль, что в Самаре танков не бывает... Новостной канал тем и хорош, что у нас только новости. Для выпускницы это было бы маловероятной удачей, не приложи я совершенно конкретные усилия и определенный талант прямого влияния. Если бы рейтинг Лиды не рос с каждым ее появлением в эфире, шеф выбрал бы «старого солдата» для освещения этих событий. Можно ли сказать, что мне повезло? Я невесело усмехнулась. Оглянулась на нашего оператора, сказавшего: «Хм» укреплениям ООН за стеклом. Анатолий, наш оператор, вызывает во мне благоговение. В Москве он - клетчато-рубашечное недоразумение с бородой на пол лица и лохматой, мечтающей о ножницах через день после стрижки шевелюрой. За МКАДом он превращается в Маугли с камерой. Все, что кажется тухлым и банальным в городе, за его пределами становится жизненно-необходимым и жизненно-оправданным. Он не знает, что такое тренд и думает о слове «стиль», лишь, в случае отгадывания в кроссворде «палочки, служащей для нанесения текста на дощечку». Но если мы попадаем под дождь, помимо зонтов, он и камера обеспечены зелененьким дождевиком грибника. Он представитель обособленной от городской суеты расы человекообразных – нормальных мужиков. Гриша, как моя тень, - всегда со мной. Ее нахождение рядом оплачиваю я. С появлением в моей жизни Миши – агента, ее присутствие в скором времени будет уже не так накладно. Представить свой день без Гриши мне крайне сложно. Она – неотъемлемая часть моей повседневности. Если бы еще Марк не называл ее «он», а Миша «этот трансвестит», мне было бы спокойнее. - Горячо... – Вздохнула я, когда Гриша припарковала машину. За пару часов нашего отсутствия все изменилось. Мы живые люди. И в этом, иногда, кроется проблема... Каждые два часа мы передавали новости. Что пускать в эфир решали в Москве. Наше дело – донести все подробности быстро и четко. И в эту ночь о сне речи быть не могло. Каждый раз, когда Анатолий выключал камеру, я искала глазами Гришу. Он поглощал концентрат «продукт Лида» в неразбавленном виде, в нескольких метрах от меня. Кто-то должен был выводить мою работу во вне. И мне становилось неудобно, что этим кем-то стал этот замечательный мужик. - Лида, умники на штурм идут. – Гриша зависла надо мной в машине. - А? – Я приняла горизонтальное положение. Осмотрелась. Светало. Вокруг стоял такой гам, что вообще непонятно как я уснула. - Умники. Штурмуют. Здание. Суда. Я выползла из машины. Анатолий вылавливал вкусные кадры. - Который час? - Пять. – Ответила Гриша. - Я - как? - Великолепно. – Обернулся Анатолий. Прозвучало это как оскорбление. Ему было сложно находиться рядом со мной. Мы протискивались сквозь толпу, явно готовящуюся воевать. Не знаю, начали они готовиться, пока я спала, или когда увидели окружающие здание суда бронемашины подразделения НАТОвцев, но хоть по камню – у каждого встречного в руках было какое-то оружие. Я опустила взгляд на болтающуюся на шее аккредитацию. Становилось страшно... - Мы у здания суда, захваченного минувшей пятницей сербскими сотрудниками общинного и окружного судов и прокуратуры. – Сказала я в камеру. За Анатолием такой же, как и он сам, бородатый загорелый мужик меланхолично поправлял тряпочку в бутылке с зажигательной смесью. Пришлось сдержать нервный позыв сглотнуть. – Мы видим, что штурм, осуществленный сотрудниками специальных сил полиции гражданской миссии ООН (UNMIK) не вызвал сопротивления арестованных. Спокойствие юристов и наблюдающих за освобождение здания суда сербов обеспечивают несколько сотен солдат KFOR сил НАТО. Территория окружена бронемашинами и танками. – Я обернулась посмотреть, что творится у здания суда, когда Анатолий сделал знак рукой. Я сказала спокойствие? Минута прошла? Ну, хоть полминуты? – В оцепленном периметре несколько десятков единиц тяжелой техники, над городом курсируют вертолеты. Прорывающихся к зданию суда манифестантов сдерживают представители миротворческих войск. Анатолий поднял руку. Гриша обе: уходи! Я обернулась. Когда повернулась обратно, оператор уже стремительно ретировался в сторону от проезжей части. - Что они собираются делать? – Спросила у Анатолия. – Они же не будут по нам стрелять? Оператор сфокусировал на мне взгляд. Скорее всего, не расслышал, за спиной что-то взорвалось. Я обернулась. - Снимай. Ему не нужно было это говорить. Прямо над нами кружили вертолеты. Хотя, и без них расслышать было что-то сложно... Я скосила взгляд на странное движение дальше по улице. Потом и вовсе обернулась. Подняла палец, показывая. Анатолий развернулся вместе с камерой. Дальше по улице одновременно, словно договорившиеся, на проезжую часть синхронно падали два столба. Среди криков, скрежета и выстрелов послышался новый взрыв. Я инстинктивно дернулась спрятаться. Гриша маячила рядом, пытаясь уберечь от бегущих к зданию суда людей. Каспер... Я привидение Каспер... Меня никто не видит. - Лида, камера. - Мы видим, как гражданские лица оказывают ожесточенное сопротивление миротворческим силам ООН и НАТО. На глазах выстраиваются баррикады из машин, только что были повалены осветительные мачты. Слышатся выстрелы. Практически у каждого присутствующего здесь в руках... – От раздавшегося грохота я присела, вжала голову в плечи и обернулась. - Пиздуем. – Сказала Гриша. Мы вжались в стену. Я начала кашлять. - Что это? - Пошли. – Анатолий натянул ворот водолазки на нос и тряхнул головой. По щекам текли слезы, в носу и горле першило. Еще полминуты назад мы бежали бы против течения толпы. Теперь людская река изменила направление. Забежав за угол дома, я откинула голову на бетонную стену. В какой-то миг, вычислить который уже не представлялось возможным, мы оказались в центре войны. Настоящей, оглушительной, пахшей гарью и газом. Меня снимать после всего унюханного было нельзя. Но Анатолий знал и имел опыт несравненно больший, чем я. Вздрогнув от прикосновения, я открыла глаза. Мгновение передышки закончилось. Гриша, поплевав на салфетку, вытирала подтеки туши у меня на щеках. - Может, у тебя еще и «Натуральная слеза» припасена? Если у меня глаза такие же, как у тебя... - Угу... - Готова? – Обернулся Анатолий. Я кивнула, поморщившись. - На ближайших к зданию суда улицах Косовска Митровица разворачиваются боевые действия. Несколько сотен сербов, возмущенных осуществленным УМНИКами захватом... Гриша заржала. Анатолий склонил голову. Я опустила глаза и начала тихо смеяться. - Без истерик, Лида. Я кивнула, пытаясь продышаться. Уже совсем рассвело, но светлее будто и не стало. Комментируя происходящее, я выключала микрофон, чтобы высморкаться и прокашляться. Да, я сказала, что миротворцы были вынуждены применить слезоточивый газ против манифестантов. Но вряд ли кому-то было интересно, что корреспондент тоже нанюхалась его вдоволь. В какой-то момент мы опустились на корточки и перебрались за чью-то машину. Я молилась, чтобы она не взорвалась и не привлекла внимания ни одной из сторон, пока мы за ней прятались. Я молилась. Впервые в жизни... И казалось, что это никогда не кончится... - Они резиновыми пулями отстреливаются. – Шмыгнул носом Анатолий. - И взрывы пуховые, и огонь нарисованный и гранаты игрушечные... – Качнула я головой. - Просто, скажи это. Мы поднялись. Я вздохнула, пытаясь проморгать глаза. Живы будем – не помрем... Сама хотела, Лида.
3. Я сидела в открытом кафе на крыше отеля и просматривала почту. Гриша сидела напротив, попивая кофе и посматривая по сторонам. В скайпе, гуглтоке и аське мигали сообщения. В эти утренние часы, когда солнце только-только показалось над горизонтом, я могла посвятить полчасика трепу. Писали друзья. Писали поклонники. Кто-то просил о встрече. Кто-то на встрече настаивал. Вежливо и мило отбрехиваясь, я смотрела на мигающее сообщение от Марка. Вздохнув, открыла. Он писал всю неделю, кидая фразы утром, вечером, ночью. Каждый раз, когда не мог удержать себя от того, чтобы не написать. Он скучал. Об этом не стоило и упоминать. Я сдерживала себя, чтобы не написать, что тоже скучаю. Когда я доползла до последнего сообщения, появилось новое: Я знаю, что ты тут. Я улыбнулась: Привет. Марк написал: Возьми трубку. Я хочу услышать твой голос. Я качнула головой: Не надо. Не нужно. Не сейчас. Марк написал: Приезжай домой. Пожалуйста. Или скажи, наконец, где ты. В каком городе? В каком отеле? Я вздохнула: Я скоро приеду. Скоро. Залечу в Самару и к тебе. Марк написал: Я смотрю рекламу Данон. Прямо сейчас. Она говорит: И пусть весь мир подождет. Как это звучит в твоих устах? Я поморщилась: Я приеду. Перестань ныть. Марк написал: Ты потрясающе получилась на обложке Максима... Я снова качаю головой: Не злись. Это всего лишь журнал. Марк написал: На нем написано: самый продаваемый... Я сжимаю зубы: Я отключаюсь. Пока. Марк написал: Я не ною. Не уходи. Марк написал: Не уходи! Марк написал: Лида! Я закрываю окно сообщения и поднимаю взгляд к Грише. Она пьет кофе. Марк посылает файл. Я принимаю. Открываю. Это газетная вырезка. Заголовок: «Трагедия в самарской семье. Девочка-подросток осталась на попечении бабушки и дедушки». Я ударяю кулаком по клавиатуре и начинаю реветь... Сволочь... На столе рядом с ноутом лежит коммуникатор. Я готова разнести всю кафешку, но зажимаю кулаки между колен и тихо плачу. На экране высвечивается звонок: Марк. Сжав челюсти, я поднимаю трубку. - Какой же ты гад. Какая же ты сволочь. Зачем ты это сделал? Зачем? На другом конце повисла тишина. Потом его голос прорезался сквозь километры: - Лида, я, просто, пытаюсь понять тебя. Чтобы помочь. - Пошел ты в жопу со своей помощью, урод! – Крикнула я в трубку, глотая слезы. Я нажала отбой и начала колотить коммуникатором об стол. Гриша наблюдала за девайсом у меня в руке, не меняясь в лице. Когда откуда-то справа послышался щелчок фотокамеры, ее мгновенно снесло. Это ее работа. Никто не увидит фотографии, где Лида беснуется, колотя свой телефон. Вытерев сопли, я уткнулась подбородком в кулак. На экране застыла мамина свадебная фотография, снабжавшая газетную вырезку. Какая же она красивая. Немыслимо красивая. Мама...
4. Мне было двенадцать. В тот год пришли первые месячные, но не первые признаки сексуальности. Я пришла домой из школы. Отчим сидел в комнате и смотрел телевизор. Он работал сутки через двое и в тот день отдыхал. Пройдя в комнату, я собиралась сделать уроки, чтобы вечером потусить во дворе. Этот человек, ставший мужем мамы, был мне глубоко безразличен. Он существовал как прокладка между нами, и внимания с моей стороны не удостаивался. Мама была потрясающе красивой женщиной. Самой красивой на свете. Она была драгоценностью, наградой, призом за первое место в марафоне жизни. Я представить себе не могла, что отчим может желать кого-то, кроме нее. Это было немыслимо. Когда я села за письменный стол и принялась за геометрию, он встал в проеме двери. Я услышала или почувствовала, но реагировать на него не собиралась. Через какое-то время он подошел к столу и начал наблюдать за тем, как я черчу решение задачи. Когда дотронулся до волос, я лишь одернула голову. Когда сжал кулак на хвосте и потянул назад – испугалась. Он не пил. Только курил. Его прогорклый язык оказался у меня во рту в тот момент, когда я закричала. Оттолкнувшись ногами от ножки стола, я покатилась на кресле к окну. Резко. Он повалился на меня, потеряв равновесие. Я вскочила, сшибая его окончательно с ног, но сама полетела на пол. Он держал за лодыжку. Тогда было тихо. Очень тихо. Все происходило в такой неестественной тишине, что только потом я обратила внимание на это. Сотни раз потом, тысячи раз потом – когда вспоминала. Врезав пяткой в глаз, я поднялась на карачки. Ватные ноги не слушались. Я хотела добежать до ванной и закрыться там до прихода мамы. Только об этом и думала. Закрыться в ванной. До прихода мамы. Я не знаю в каком прыжке он меня достал. Так прыгают только дикие звери. С карачек – вперед – ухватил за ногу и потянул к себе. Я молила, чтобы мама пришла сегодня раньше. Позже, когда я сотни раз вспоминала, тысячи раз вспоминала – я поняла, что это была первая полноценная запущенная мной программа. Потому что все, что произошло дальше – я видела и желала всем существом. Я отбивалась руками, ногами, лбом. Я видела огромный кухонный нож, которым мама стругала капусту на солянку. Я видела его в нем. Навсегда в нем. Чтобы он никогда уже. Никогда... Мама пришла пораньше. Точнее принеслась, потому что была без сумки, без всего. Только с ключами. После того, как я попала ногой по яйцам, он замер, жмурясь и прижимая мою шею к полу. Когда забрался снова, я уже не понимала что делать. Он не успел. Ничего не успел, кроме как порвать на мне одежду, оставить пару синяков и смертельно напугать. Когда он замер, я подумала, что передумал. Подняв взгляд, я уставилась в остекленевшие глаза и услышала хрип. Кровь изо рта теплой струей потекла мне на лоб. И тогда я закричала. Меня вырвало тут же. Мама пятилась назад, безумно медленно поднимая руки к голове. Черты лица кривились. Губы расползались. Из закрывшихся глаз хлынули немые слезы. Мы позвонили в «скорую». Со «скорой» приехала милиция. Маму арестовали. Ей ничего не угрожало. Я была уверена. Это была самооборона. Она защищала меня – свою дочь. Мне рассказывали, что она выхватила пистолет еще в подъезде, на первом этаже. Нажала предохранитель и направила на сержанта. Они говорили ей, что ее наверняка оправдают. Молили, чтобы она успокоилась. Обещали, что все будет хорошо. Прижав дуло к подбородку, она выстрелила... Позже, в сотый, в тысячный раз вспоминая, я понимала, что отчим заглотил весь неосознанный посыл моей формировавшейся натуры. И если разобрать все по полочкам, в обеих смертях была виновата только я. Это пришло позже. Намного позже. Когда я начала разбираться в происходящем вокруг. Когда обнаружила способность влиять на окружающих и выстраивать события. Но с того дня любая человеческая особь мужского пола для меня стала лишь подзарядкой для тренировки своих способностей. Соляркой. До тех пор, пока маммолог не прописал секс...
Я планировала съездить в Самару на родительскую субботу, но присланная Марком газетная вырезка выбила из колеи. Собравшись в тот же день, мы полетели домой. Пусть весь мир подождет... Сидя в ожидании рейса, я позвонила бабушке. Уже и не помню, когда мы виделись в последний раз. - Я завтра буду у мамы. – Говорила я в трубку. - Хорошо, девонька. Мы заберем вас. – Улыбалась бабуля на другом конце провода. С двумя пересадками на чартерах я, в общем-то, даже, выспалась. Гриша дремала рядом, накрыв своей ладонью мою. В самолете наши розовые наручники могли породить некрасивые слухи. Любой повод хорош лишь тогда, когда он свеж. И этот повод случился прошедшей осенью. В то дождливое утро у одного из отелей в Чехии меня встретили папарацци. Я растерялась. Хоть и прельщающий взгляды, хоть и соблазнительно-трогательный, но я просто журналист. Я штатный специальный корреспондент. Гриша пыталась оградить, как могла. Я перетрусила, проталкиваясь к такси. Когда же я, по привычке, передала ей зонт, и ухватилась за ручку двери такси, произошло недоразумение. Она так и не призналась, специально или случайно произошло то, что произошло. Из ее поясной сумки выпали наручники. Как из секс-шопа, только с нормальным ключом. Она сама сшила мягкий пушистый чехол, чтобы не натирали. Наручники в розовом меху... Я открыла рот, смотря на мгновенно промокшую синтетику. Все внимание устремилось к ним: розовым меховым наручникам, упавшим между нами. Опомнившись, я подняла взгляд на Гришу и прыснула со смеху. Она улыбнулась в ответ и наклонилась, чтобы поднять. Папарацци были счастливы. Меня никто не тронул. В тот же день фотографии наручников и наши смеющиеся лица подвинули все гламурные новости Интернета. Блоги запестрели фантазиями на тему нашей лесбийской любви. И не собиравшийся остывать интерес просто закипел. И все из-за простого и доступного ухищрения для лунатика Лиды...
Мы вышли из здания аэропорта, не вполне понимая, какое нынче время суток на улице и у наших организмов. Было прохладно. Где-то у горизонта небо обещало впустить в мир солнце. Коммуникатор пестрел вызовами и SMSками. Начальство бесновалось в трубке, как бывало не часто. - Валерий Михайлович, у меня корь. Я вся в красную точечку. - В какую на хуй точечку? – Орал динамик. Я отдала трубку Грише, мотая головой. - Да. – Сказала она. – Да, все так. – Повторила спокойно. – Да, пиздец полный, Валерий Михайлович... Я улыбалась, ловя такси. - Да, зазведилась, сволочь. Вы абсолютно правы. Где мы? Сложно сказать, Валерий Михайлович. Мы где-то над землей. Здесь облака. Я не знаю точно. Я показала таксисту на два чемоданчика и улыбнулась: на Городское кладбище. - Да, суки последние. Вы правы, Валерий Михайлович. Я тоже в ахуе. Да. Я тоже не знаю что делать. Да, отбой. – Гриша села на переднее сиденье и передала трубку обратно. - С чемоданами на кладбище? Погостить? – Обернулся таксист к Грише. - Да. – Ответила она, наверно, по инерции... Всю дорогу шофер смотрел на меня в зеркало заднего вида. - Я могу подождать вас, Лида. – Сказал, когда я подошла к багажнику. - Спасибо, не надо. – Отрицательно качнула я головой. Достаточно было, что таксист меня узнал. Вытащив наши чемоданчики, Гриша сделала страшное лицо и подождала, пока он отъедет. Я уже шла к входу на городское кладбище. К могиле родителей. К зеленой ограде по пояс с острыми пиками на концах. К гранитной плите, в самом низу которой, под фотографиями родителей, именами и датами жизней по моей надписи было выгравировано: мамочка... Двенадцать лет прошло. Тебя нет со мной ровно половину жизни... Я сидела на корточках, выдергивая сорняки из цветника и рыхля землю вилкой, хранящейся за надгробием. Вокруг было пусто, ничто не могло нарушить мертвой тишины. Нужно было оставить пару сорняков бабушке. Вздохнув, я села на крохотную шаткую лавочку. Обернулась к Грише. Она не заходила, сидя в сторонке на чемоданах. Поймав мой взгляд, полезла в багаж за водкой. Хлеб пекла бабушка. Она сама пекла... Не ища чистых мест на ладонях, я уткнулась лицом в запястья. Я попытаюсь. Еще немножко, и я попытаюсь все исправить. Я пока не чувствую сил. Но я смогу. Я обязательно смогу. Я слишком сильно по тебе скучаю. Я слишком сильно тебя люблю. Когда скрипнула калитка, я сглотнула. Ополоснув стакан, Гриша налила водки и поставила на могилу. Села рядом. Я кивнула, вытирая слезы. Тушь защипала глаза. - Марк? Он обнял меня за плечи и прижал к себе голову, целуя волосы. Я заплакала. Как хорошо, что ты рядом. Сволочь ты такая... Как же хорошо, что ты рядом... Мы сидели тихо. Сидели молча. Я не могла рассказать ему о том, что хочу вернуть маму. Я не могла делиться. Не могла. Потому он и копался в моем прошлом, что я не могла открыться сама. Я не сердилась. Если только чуть-чуть... - Аншлаг, Петенька. Полный. Я обернулась, тут же поднимаясь. - Бабуля! - Это новые тенденции в макияже, девонька? – Улыбнулась бабуля, распахивая объятия. Деда расцеловал меня в щеки, потерев их для начала хлопчатобумажным платком в синюю клетку. В периметре два на полтора, огороженном для общей могилы моих родителей и лавочки, уместиться вчетвером мы никак не могли. Выйдя, я начала обдирать вьюнок с ограды. Марк стоял сзади, опираясь спиной на накренившуюся ограду могил по другую сторону дорожки. - Навернешься... – Покосилась я, хлюпнув носом. - Она на дерево опирается. – Отрицательно качнул головой Марк. Поднявшись, я подошла. Поцеловала. Я уже успела забыть, какой ты некрасивый... Улыбнулась, вздыхая. Обернулась к деду с бабулей, хозяйничающих на могиле единственной дочери и зятя. Марк привлек к себе, обнимая. Терся носом о затылок, целуя волосы. Я сжимала ладонями его руки. Только когда он был так рядом, я понимала, насколько сильно скучаю. - Я с ума схожу, когда ты пропадаешь так надолго... – Шептал мне в затылок. – Кажется, что ты решила не возвращаться. Что все... Я отрицательно качнула головой. Говорить не хотелось. Нарушать здешнюю тишину, мертвенное спокойствие, пронизанное лучами солнца сквозь вековые кроны. Хотелось просто молчать. И так славно было то, что он рядом. - Выйдешь за меня, наконец? Я кивнула прежде, чем успела придумать очередной отрицательный ответ. Закрыла глаза, сжимая обнимающие руки. - Да? - Да. Марк склонил голову так, будто до этого внутри него был зацементирован железный каркас. Мне и самой стало так легко... Ничего не имело значения. Ни кто не был важен, кроме людей, находящихся сейчас здесь.
6. В начале декабря Валерий Михайлович в ультимативной форме сообщил, что я ухожу в отпуск. На две недели. С понедельника. Возвращаясь домой, я была уверена, что это Марк. Мы расписались в том месяце. Ни о каком свадебном путешествии не было и речи. Но он мог организовать что-то приятное и намекнуть моему шефу, что пора бы меня отпустить отдохнуть. Но сообщив об отпуске Марку, я встретила обычный спокойный взгляд. Это был не он... Он не мог вырваться так резко. Его день был расписан с девяти до восьми и «звездиться» было не на чем. Мы, вроде как, были на равных. В трудовых книжках идентичные записи. В штатном расписании схожие обязанности. Но его не встречали в аэропортах, у него не было своего агента, его не приглашали в ток-шоу, не снимали интервью для журналов, и к Новому году на прилавках парфюмерных сетей не появятся духи с его именем. Я подумывала заглянуть к его шефу. Один взгляд, одна мысль. Марк, даже, не узнает. Он смотрел молча, будто слушал мои мысли и намерения. Он прекрасно видел, что мой успех несколько стремителен. Знал, на чем основано внимание. Он пытался понять в этой ситуации меня. Найти место для себя. Даже теперь, после регистрации... Пытался и не мог. Из коридора зазвонила мобила. Было около десяти, я только вернулась. У меня же, вроде, отпуск? Вынув коммуникатор из сумки, я поднесла его к уху. - Да, Миш. - Лид, я пробил нам Италию. – Агент был в деловом восторге. - Ты шутишь. – Попыталась я сделать голос радостным. Италия стоила мне двух часов медитации на резервной полосе МКАДа. - Я взял билеты. Собирай вещи, послезавтра в четыре самолет в Милан, днем презентация. Миша не осведомлялся по поводу моей основной работы. Он вообще не видел необходимости оставаться штатным корреспондентом. Это единственное, чего он не понимал: зачем мне аудитория новостного канала. - Позвони Грише. – Вздохнула я, нажимая отбой. Миша – мой агент. И он ненавидит меня. Я это знаю, Гриша это знает, Марк это знает. Двое мужчин, наблюдающих все, буквально все, что я делаю и вынужденных находиться рядом: Миша и Валерий Михайлович. Но с шефом я справляюсь. С Мишей не могу. Единственное, что я могла сделать с самого начала, это предупредить: - Наши деловые отношения закончатся в ту секунду, когда ты проявишь ко мне личный интерес. Он промолчал тогда. Кивнул, пальцем включая гарнитуру в ухе и произнося: - Да. Да, это решаю я. Так начиналось наше сотрудничество. И в тот день, в ту минуту он уже ненавидел меня. Марк вынул мобилу из моей руки. Обнял, целуя. - Куда? - Италия. Миша договорился с Limoni. В воскресенье презентация в Милане. Стянув жакет, прислонил к стене. На третьей пуговице мобила снова зазвонила. - Марк... - Потом перезвонишь. - Потому будет поздно. – Я аккуратно отстранилась. Звонила Гриша. Я села на лавку, вздыхая. - Да, Гриша. - Ты не планировала дать мне отпуск, пока сама в отпуске? - Это праздный интерес или он тебе нужен? Произошла заминка. Я прикидывала, сколько времени она жила моей жизнью. Только моей. Мы познакомились зимой почти два года назад. Я, даже, не думала об этом. Она стала частью моей жизни. Частью меня. - У меня накопились дела, которые неплохо было бы решить. - Хорошо. Сколько времени тебе нужно? - Недели хватит. - Если тебе нужна какая-то помощь, что угодно – просто скажи. - Я знаю, что ты все можешь, Лидунь. – Улыбнулась Гриша на том конце провода. – Мне, просто, нужна неделя. - Хорошо. – Выдохнула я. – Позвони мне. - Не скучай. Отбой. Я опустила руку с телефоном на колени и посмотрела на Марка, подпирающего стенку. - Я успела забыть, что она – отдельный человек. - Я и сам успел забыть, что он – отдельный от тебя человек. Я нахмурилась. С каким трудом Марк смирялся с Гришей – это отдельная история. Признавать в ней женщину он не собирался. Все их общение состояло из «привет» - «привет», «пока» - «пока». Оттолкнувшись от стены, Марк пошел на кухню. Я опустила голову. По всему телу расплывалась немыслимая усталость. Если бы я могла превратить в жизненную энергию, хоть мизерную толику той силы, что вливалась в меня ежесекундно, пока кто-то где-то листал журналы с моими фотографиями, смотрели ток-шоу или вдруг попадали на редкие репортажи... Я слышала, что все они, даже самые первые, выложены в Интернете на ХХХ-сайтах. Освещение предвыборной компании, беспорядки в Косовске-Митровице. Очень возбуждающее зрелище... Я просто устала. А без Гриши становилось неуютно. И Марк... Он молчал, но я достаточно хорошо его знала, чтобы понимать, как тяжело он принимает все происходящее вокруг меня. - Еще пару лет. Пять максимум. И все. Мне не нужно больше. – Вошла я на кухню. - Не нужно больше для чего? – Марк достал из пиликнувшей микроволновки подогретый для меня ужин. Застегивая расстегнутые минутами раньше пуговицы, я пошла мыть руки. Для того, думала я, чтобы попытаться осуществить свою мечту. Первый пункт в том забытом списке. Вернуть маму... Иногда казалось, что я могу все. Погасить вулкан. Утихомирить торнадо. Остановить Землю. Но уверенности в том, что я могу изменить прошлое – все еще не было. - Неужели, нельзя было заранее договориться об отпуске? Неужели, тебе настолько наплевать? Я замерла в проеме двери. Сердце болезненно сжалось. Четыре года мы были вместе. Он был первым и единственным мужчиной в моей жизни. Мне никто и никогда не был нужен кроме него. Но все эти оправдания не имели значения, если посчитать, сколько времени мы провели вместе в последние два года. Я была с Гришей, я была в журналах, я была в новостях, я была в ток-шоу, я была где угодно и с кем угодно... Только не с ним. - Марк, мне нужно еще немного времени. И тогда я исчезну для них всех... Я обещаю. - Не обещай. – Покачал он головой. – Мне твои обещания... Он пошел из кухни. Я не решилась задержать. Пошла за ним в комнату. - Гриша знает о тебе сегодняшней больше, чем я. – Он сел в кресло, вытягивая ноги. Он тоже устал. – Я не понимаю, просто не понимаю, что происходит вокруг тебя. Это не нормально. Это неестественно. – Он молчал, прикрыв глаза. – Прости, я устал сегодня. Иди, ешь. Я вышла, но аппетита не было. На кухне все было таким же асфальтовым, как и раньше. У нас были средства на новый дом, на новую жизнь. Он думал об этом. Я думала об этом. Но это не имело значения, потому что меня рядом с ним не было. А без меня ему ничего не было нужно. Для меня же было дорого возвращаться именно сюда. В эту квартиру. В эту асфальтовую кухню... Сделав виски-колу, я вернулась к Марку. Поставила на столик. Забралась к нему на колени, прижалась к груди. - Что мне сделать? - Делай все, чтобы чувствовать себя счастливой и состоявшейся. – Он запустил пальцы в мои волосы, лаская голову. - Поехали со мной. Останемся в Италии. Отключим телефоны. Проведем неделю вместе. Позвони шефу. Скажи, что заболел на неделю. Что угодно скажи. – Я подняла голову. – Там, даже, Гриши не будет. Марк тихо засмеялся. - Просто, сделай это. Не думай о том, насколько это правильно. Просто, сделай. - Хорошо. – Кивнул он, наклоняясь ко мне. Я не поверила. - Хорошо? - Да. Я выползла из его объятий. Побежала к телефону. - Миш, обменяй билет. – Сказала в трубку. – Гриша не поедет. Поедет Марк. - Ок. – Сказала трубка и отключилась. - У тебя Шенген открыт еще? – Уточнила я, возвращаясь. - Вроде. – Усмехнулся он, отпивая из моего стакана. – Иди сюда.
Первые два дня у нас с Мишей были плотно забиты. Сама по себе презентация духов ничего не значила, если о них не узнают потенциальные покупатели. Я спрашивала у Миши что и от кого нам нужно. Он рассказывал, считая мой интерес здоровым и профессиональным. О том, что я помогаю ему своими способами он, конечно, не подозревал. Остаток воскресенья и понедельник мы провели за интервью и фотосессиями. Миша был практически счастлив. Марк оба дня встречал меня в отеле с несменной маской спокойного терпения на лице. - Мы идем загорать к бассейну. – Сказал он с порога. - Ночь уже. – Удивилась я, под его давлением шагая задом к двери. - Наплевать. Ты вытащила меня сюда валяться под солнцем. Я ненавижу такой отдых, и ты прекрасно это знаешь. Но ты это сделала, и поэтому мы идем валяться к бассейну. Потому что здесь даже моря нет... - Завтра поедем к морю. Прямо с утра. Я закончила. Ай! – Закрыв дверь, он взял меня за руку. – Марк! Постой! Он обернулся, улыбаясь. Я сдалась.
Миша улетел в Москву. Мы с Марком сели на поезд Eurostar до Римини. План был прост до гениальности. Шесть дней только он и я. Целых шесть дней! Кинув сумки в апартаментах Astoria Suite Hotel, мы побрели на пляж. Миша никогда не выбрал бы для нас 3 звезды. Но Миши здесь не было. А я любила сосны, на которые выходили огромные балконы. Я любила тишину и отсутствие пятизвездной публики. Это было самым правильным местом, какое я могла представить для тихого отдыха вдали от всех глаз и, при этом, близко к морю. Марк ненавидел «овощной» отдых. И я, действительно, это знала. О том, что как раз открылся горнолыжный сезон, Марк сказал лишь один раз. В ту минуту мой взгляд уполз и спрятался куда-то под кровать. Кивнув, он встал с корточек от нижней полки шкафа, где жил горнолыжный костюм. Мне было стыдно, но я была счастлива. И мы шли на пляж. - Решила почитать, что Миша издал из-под твоего пера? – Усмехнулся он, увидев в пляжной сумке две брошюры. Автором была я. Но видела я их один раз перед печатью. Брошюры зазывали таинственностью: «Секреты влияния от Лиды» и «Маленькие тайны». И судя по всему, я была очень плодовитым автором. Мне не хватало времени, чтобы съездить в свадебное путешествие с любимым мужчиной, но я успела выпустить две книжки за год... Ладно, Мише виднее. Искупавшись, мы валялись под клонившимся к закату солнцем. Я валялась. Марк читал под зонтиком. Вокруг лежал, стоял, сидел отдыхающий люд. Заметив краем глаза ярко-желтое пятно, я подняла голову. И не только я одна. На темненькую женщину в легком желтом платьице смотрел весь кусок пляжа, физически способный ее лицезреть. Ломая глаза - искоса, спрятавшись под очками, сощурившись, прямо – как я - в какой-то краткий миг она была центром берега и сосредоточением всех взглядов. Обернувшись к Марку, я улыбнулась. - Хороша, да? Он перевел взгляд ко мне и тоже улыбнулся. Я вернула взгляд к женщине, разглядывая ее. Что-то определенно намекало (я бы сказала: кричало) о схожести наших «талантов». Мы были одной породы. Определенно. Но эта женщина... я пыталась понять, в чем разница, и поняла... за нее говорило тело. Поняла я это в момент, когда она потянулась распустить босоножки. Марк за спиной сказал: пойду, искупнусь. Я облизнула губы. Она кого-то искала взглядом. Я пыталась продолжить знакомство со своими секретами влияния, но взгляд сам поднимался к ней. Босоножки болтались в левой руке. Она неторопливо брела к воде, осматривая отдыхающих. На тонкой щиколотке блестела золотая цепочка. Потрясающей формы икры, аккуратные коленочки. Я поднялась к ее лицу, и мы встретились взглядами. Она улыбнулась и склонила голову. Я тоже не сдержала улыбки. Отвернулась к книге, мотая головой. Вот уж, встреча. - It’s so easy to pick up them… - Мурлыкнул голос над ухом, я обернулась. Она села на мой лежак и вытянула ноги. Выгнула спину, закидывая назад голову. Бедные, бедные, бедные мужики... Наконец, дошел смысл сказанной фразы. Я снова улыбнулась, отрицательно качая головой. Турчанка, может. Или испанка. Ее рычащий акцент делал речь игривой, зазывной. Я перевернулась на спину, наблюдая за ней. Когда женщина притронулась в лифу платья и в ее ладони оказалась золотая визитная карточка, я вскинула брови. Протянув мне картонку, она подмигнула и поднялась. Я уставилась на золоченую поверхность. Изящной латиницей на ней было отпечатано приглашение. Дорогая Лида, Мы имеем честь пригласить тебя на собрание Верховного Суккубата Декабрь 16, 2008 Собор Св.Петра. Рим. Италия Лунный день.
Я подняла взгляд на идущего от моря Марка. Лунный день? Ночь, что ли? Moonday... - Так, вы знакомы? – Выдохнул он, садясь на свой лежак. Я не знала что ответить. Суккубат? Какого хрена? Марк протянул руку, вынимая из моих изумленных пальцев карточку. - Что это? – Спросил, рассматривая ее. Я сглотнула. Как бы тебе это объяснить... - М..? – Поднял взгляд ко мне. - Ну, ты же прочел. Приглашение. Марк вскинул брови, поворачивая карточку то одной стороной, то другой. Она была золотая и чистая. Химики-любители... Опустив лицо к его коленям, я тяжело вздохнула. Вай... вай... вай... - Я подумала... – Вернула я взгляд к мужу. – Мы могли бы провести здесь еще пару дней, а в пятницу поехать в горы. Или в четверг. Марк смотрел на меня исподлобья, чуть улыбаясь. Кивнул медленно: и подбородком и глазами. Я не сдержала улыбки. Только вернувшись в апартаменты, уже вечером, когда Марк полез в сумку за бритвой, я поняла, что практически все, что он взял – и был горнолыжный костюм. Смеялась я долго. И жалела, что он не взял лыжи. Но он не мог: это было бы давлением... Тогда же, пока муж завис в ванной, я устроилась с ноутбуком на коленях. Сначала искала так, как было написано в карточке: Supreme Sukkubare. Ничего стоящего не находилось. Но по поводу суккубов нарылось столько мифологического и, мягко говоря, однозначного, что я растерялась. Кто-то что-то недопонимал. И скорее всего, этим кем-то, в первую очередь, была я. Марк вышел из ванны, забрался ко мне на кровать. - Ммм... как интересно. Возлежать на. Возлежать под. – Читал он с улыбкой. – Навевать грешные думы. А я-то думаю... Вот, что ты делаешь. Отодвинув ноут в сторону, Марк привлек к себе: - У нас медовый месяц, между прочим...
7. Марк улетел в воскресенье. Я пыталась объяснить, зачем задерживаюсь в Италии до среды, но получалось плохо. Я сама этого не понимала. Женщина в желтом платье на пляже, позолоченная карточка с приглашением без текста – что я могла объяснить? Мне было интересно. Особенно ввиду того, что я начиталась в Интернете. Сам факт столь загадочного приглашения на таинственное собрание в таком неоднозначном месте как Собор в Риме уже отметал все сомнения. Это как концерт любимой звезды в твоем городе. Это как обнаружить в раскопках древний артефакт. Желанно и возбуждающе. Грише я сказала лететь сразу в Рим. Там мы и встретились. Весь понедельник гуляли по городу, по магазинам. Уже к вечеру понедельника меня начало трясти. Запивая успокоительное алкоголем, я с тем же успехом пыталась объяснить Грише куда собираюсь завтра вечером. Она смеялась. Ну, прогуляйся. Вдруг что полезное узнаешь...
От Верховного Суккубата я ожидала чего-то мистического и таинственного. Я ожидала свечей и пентаграмм. Ожидала глубокие капюшоны и приглушенные голоса. Я начиталась такого, что ожидала чего угодно... Когда же я вжала голову в плечи под грандиозными сводами центрального нефа в назначенный вторник декабря, все мои представления канули в памяти. Маленькая загоревшая старушка поманила меня ладонью. Сглотнув, я пошла за ней. Когда передо мной в полумраке открылась кафедра, я открыла рот. - О, девочки. Посмотрите на наше свежее пополнение, затерявшееся где-то в средствах массовой информации. – По-английски с французским акцентом проговорила старушка далеко впереди. – Проходи ко мне, милая. На следующем собрании ты сядешь на последнем ряду правой от входа половины. Сегодня, как новенькая, постоишь рядом со мной. Я шла по широкому проходу в скользившем со мной луче прожектора. Осветитель стоял слева на чем-то, похожем на стремянку. Это я разглядела, уже когда дошла. Обе половины зала Собора с интересом разглядывали меня. Я слышала улыбки, я чувствовала одобрение, я понимала ухмылки. Но я их не видела. - Не душись на собрания. Если каждая девочка в этом зале капнет на себя, хоть унцию духов, мы задохнемся. Это второе правило собраний. Первое – без имен. No names! – Повторила она, заставив меня обернуться к ней – вперед. Подогнутся – не подогнутся... подогнутся – не подогнутся... Это все, о чем я думала, идя вперед. Старушка за выносным аналое не поднималась к кафедре. Она стояла на полу прямо перед двумя ступеньками. Подойдя к ней, я не сдержала улыбки, узнавая. Да, неужели! Уже по этому великолепному акценту я могла понять, кто ведет собрание Верховного Суккубата. Старушка давно растеряла свой шик, располнела и обзавелась брылями. Но все же, шарм, аура ушедшей славы и женственности заставляли задерживать дыхание рядом с ней. - Вернемся к нашим вопросам. На чем я остановилась? – Женщина посмотрела на листок формата А4 на вынесенном, явно не здешнем аналое, и провела вниз сморщенным пальцем с маникюром, стоившим годовую зарплату российской учительницы. – Индонезия. – Она подняла голову. – По остальным работаем, в Индонезии совсем фигово. Нужно внимание общественности, финансирование, еда и медикаменты. Кто возьмет? Я перевела взгляд в зал. На первом ряду левой от меня половины (той, где в будущем предложили сидеть мне) кто-то поднял руку, и луч прожектора устремился на нее. Я издала тихий стон, ноги сами подогнулись в коленях. О, господи! О, господи! Она тут! О, господи! Надо будет взять автограф. Самая желанная женщина земли! Самые потрясающие губы планеты! Поморщившись от светившего в лицо света, она прикрыла глаза рукой. - Окей. Они на тебе. У нас большие, большие (big big problem) проблемы на Украине. Нужно влияние на правительство. Где-то в центре на той же половине поднялась фигура. Тут же высветилась светом и тряхнула белой гривой. Я открыла рот. Да... Да... Я же говорила, что светленькая у них самая-самая! - Нет. Нужно прямое влияние. Правая половина, уснули? – Состарившаяся в безвестности звезда французского кино опустила очки на правую половину зала. Где-то в последних рядах поднялась фигура, тут же высвечиваемая прожектором. Ну... и эта из нового состава тоже ничего. – Так, хорошо. У тебя время до завтрашнего вечера. У нас пол-Европы без газа. - Ок. – Мяукнула хохлушка и села. - Поехали дальше. Немецкие, русские, французские кураторы порноформирований, какого хрена по вашим блокам задач такие отставания? На самом деле это звучало как: What the fuck are you doing? Но я уже привыкла транслировать в эфир качественный перевод ненормативной лексики. - Кризис! – Задорно нашлась русская. - Кризис! – Промурлыкала француженка. - Кризис! – Сказала немка так, будто после этого слова все присутствующие должны были сообща эякулировать. Луч прожектора метался между тремя кураторами. - Какой на хуй кризис? – Погасшая звезда обернулась ко мне и вздохнула. – Прости, милая. – Обернулась к правому от меня и левому от входа краю зала. - Когда сдадите объекты? - На днях! – Такой русский акцент мог выдать даже немого. - В понедельник! – Промурлыкала француженка. Я прикинула, что это будет какой-то понедельник, и скорее всего перед вторником следующего собрания. - К пятнадцатому января финишируем. – Ответила немка. Финишируем, повторила я про себя. - Окей, поехали дальше. – Гамбург. На ком был Гамбург? Я подняла взгляд в зал. Справа, сразу за кураторами, поднялся... мужчина. - Он же мужчина. – Прошептала я прежде, чем успела себя одернуть. Глава Собрания опустила очки, взглянув на меня. - С чего ты взяла? Я растерялась. - Ну, я же вижу. Ну... физиологически – это мужчина. - Думаешь, адамово яблоко и пенис – это то, что делает мужчину мужчиной? - Он гей? – Догадалась я. - Я не гей. – Сказал мужик за кураторами. - После собрания разберетесь. Что у тебя с Гамбургом? Кто нас перекрывает? - Спроси у инкубатора. – Буркнул гей. Наверно, я не совсем правильно поняла, у кого надо спросить. Инкубатор... Инкубатор... - Хорошо. В четверг спрошу. Поехали дальше... Я слушала повестки дня с беспокойством и благоговением. Когда в лучах прожектора в одной или другой половине зала поднимались женщины, иногда я с трудом сдерживала восторженный писк. Скоро я поняла, что правую от меня половину занимали деятельницы, работающий в прямом контакте. Шлюхи всех категорий и рангов. Самые влиятельные бляди планеты. Слева же сидели те, кого любили и желали миллионы... безнадежно и издалека. - Кто за Корякским следил? – Спрашивала она. В последних рядах правой половины поднялась девушка. Разглядеть ее было сложно. - Хорошая работа. Пусть останется на тебе. Я слушала внимательно, но понимала не все. Казалось, на А4 под пальцем угасшей звезды лежит весь мир. Она спросила, кто следил за вулканом, а я думала о том, что могла Когда старушка сказала: Все девочки. Спасибо за ваше небезразличное отношение к этому дряблому кровоточащему миру. До следующей встречи... Когда она это сказала, я вздрогнула и не посмела, даже, улыбнуться. Сразу поднялся шумок. Зала потихоньку начала пустеть. - Подожди минутку. Нам нужно поговорить. – Сказала старушка, положив теплую сухую ладошку мне на предплечье. - Я хотела автограф взять... – Прошептала я, смущенно, наблюдая величественную осанку удаляющейся звезды. В этот момент та обернулась, чуть наклонив подбородок, и я, чуть, не заплакала. - В следующий раз возьмешь. Пойдем. Потухшая звезда присела на деревянную лавку и сжала коленочки под скромным платьем. Я прошла за ней и присела рядом. Откуда-то из дебрей незамеченной, практически хозяйственной сумки, старушка вынула голубую пластиковую папочку. «Досье» - поняла я. - Я вижу, что ты притягиваешь к себе сумасшедшие силы. Но не вижу, куда ты их тратишь. – Начала она озабоченно. – Надеюсь, ты не собираешься притянуть луну? - Притянуть луну? – Не поняла я. Она улыбнулась, вздыхая. Изящно закинув ногу на ногу, она положила локоть на спинку лавки. - Несколько лет назад ко мне пришел коллега и положил на стол папочку. Вот такую же. Он спросил, контролируем ли мы этого «ангела»? Лицо мне было знакомо по свежим индийским фильмам, но среди нас девочка не появлялась. Я послала разузнать кто такая, чем живет. И когда посланница позвонила на следующий день и сказала: «У нас проблемы», мне пришлось лететь в Индию самой. Этот «ангелочек», сводящий с ума своих индийских телезрителей, была в общем-то не глупой девочкой. То есть, она знала цену жизни, цену деньгам, она окончила и школу и ВУЗ. Она не была недоразвитой или психопаткой. С ней все, буквально все было в порядке. Кроме одного. Когда я спросила, на что она копит силы, девочка сказала, что хочет рассмотреть луну поближе. Луна – она так прекрасна, говорила эта индианка в сари и огромными беличьими глазами. Луна – она муза, она сила, она... какую-то подобную вдохновленную хрень несла, не реагируя ни на что. Я предложила слетать к луне на шатле. Это не так уж сложно, на самом деле. Для нее устроили семинар при участии ведущих астрономов и физиков. Никакое авторитетное мнение не возымело действия. Она хотела притянуть луну. Ну, месяц мы с ней промучились, потом плюнули. Поставили предохранитель и разъехались заниматься своими делами. - Предохранитель? – Не поняла я. - Как только девочка соберется запустить свое желание по притяжению луны (а чем черт не шутит, она столько набрала от своей плодовитой нации...), у нее остановится сердце. Это нормальная практика. Предохранители стоят на всех, кто может так или иначе уничтожить Землю или вызвать катастрофы общемирового масштаба. Я вскинула брови, звезда засмеялась. - Неужели ты думаешь, что мы можем оставить какого-нибудь дебила-президента тет-а-тет с «красной кнопкой» – без предохранителя? – Она помотала головой. – Остановка сердца, кровоизлияние в мозг, выстрел в голову... Любая фантазия ради сохранения жизни на планете. - Вау. – Сказала я. – И что индианка? - У нее остановилось сердце через четыре месяца. Как подумаю, иногда, что могло случиться, не обрати на нее внимание наш коллега... - Я не собираюсь притягивать луну... – На всякий случай сказала я. - Вот это я и хочу узнать. На что копим силушки? - А если ни на что? – Я облизала губы. - А не лопнешь, деточка? Я засмеялась, качая головой. Потом вздохнула, опуская голову. Подняла взгляд на женщину, снявшую очки и смотрящую на меня бездонными, словно небо, глазами. Весь мир тонул в этих глазах. Сколько лун ради нее были готовы достать с неба мужланы прошлого века... - Я хочу вернуть маму. Потухшая звезда открыла файлик. На первой странице были даты, абзацы текста, моя фотография. На второй - газетная вырезка, что прислал мне Марк в сентябре. - Ты хочешь оживить ее? На кладбище? Как в фильме «Восставшие мертвецы»? Чтобы она ходила за тобой по пятам и радовала оголенными костями, запахом разложения и не успевшими сгнить окончательно кусками плоти? Я мгновенно отодвинулась от нее, сжимая челюсти. Почему она показалась мне другом? Почему мне показалось, что я могу ей довериться? - Не злись, девочка. Я пытаюсь понять степень твоей нормальности... У тебя в руках сейчас слишком много, чтобы я, все мы, спокойно спали по ночам. Если ты решишь кого-то оживить, я должна об этом знать. - Нет. – Тряхнула я головой. – Я хочу вернуть прошлое. Я хочу... попытаться... вернуться. Предупредить себя, предотвратить их смерти. - Если бы это было возможно... Если бы ты в будущем, не важно когда, сделала бы это... То ты помнила бы свой визит в двенадцать лет и твои мама и отчим были бы живы. А если это не так, значит это – невозможно. Я отвернулась. Не потому ли, что вы пытаетесь воспрепятствовать даже попытке? Женщина пододвинулась ко мне и сжала ладонь в своих теплых пальцах. - Век за веком, тысячелетие за тысячелетием мы теряем родных и любимых. Если бы мы только могли их вернуть, девочка... Даже она... – Указательный палец покоящейся на спинке руки поднялся и безвольно опустился. Но я поняла, кого звезда имела ввиду. – Даже она не может вернуть свою маму... Я сглотнула слезы и посмотрела на переносной аналой. Пробежала взглядом по кафедре. Подняла лицо к массивным золоченым фигурам отцов церкви. - Мы можем притянуть луну, но мы не можем вернуть любимых и изменить прошлое. Нахмурившись, я притронулась рукой к переносице. - Как это ни больно, но это правда, девочка. Но мы можем влиять на текущие процессы и подлатывать грядущее. Я подняла к ней взгляд. - Что мне делать? Я могу что-то сделать? - Ну, дел полно... – Вздохнув, она переключилась на деловой покровительственный тон. Перевернула страничку моего досье. Там была вырезка с одной крупной фотографией Дани и восемью мелкими. «Трагедия на выпускном вечере. Один школьник погиб. Восемь не приходили в сознание двое суток». Текст под фотографиями я знала наизусть. – Насколько я могу судить, ты необыкновенно сильна в прямом влиянии. Программками не увлекалась? Я помотала головой. Не то, чтобы увлекалась. Больше останавливала и выживала... - Не думаю, что ты готова для работы чистильщицы... Я сглотнула. - Знаешь, девочка. – Решила она. – Если хочешь помочь, присмотри за вымирающими особями. У вас там в тайге тигры, в Африке львы. Если будет время. А нет, так копи. Через три года нам понадобятся все силы, какие можно собрать. - А что будет через три года? Я наблюдала, как женщина поднимается. Идет к аналою. Задумчиво складывает повестку дня. Собрав оборудование и сложив стремянку, осветитель пошел между рядов. - Я хочу дать тебе настоятельную рекомендацию в виде просьбы и предостережения. – Вернула она ко мне взгляд. – Умерь свой аппетит, девочка. Во-первых, акцентируя такие объемы внимания на себе, ты лишаешь средств производства остальных. Во-вторых, при сохранении сегодняшнего накала через пару лет тебе будет сложно выжить физически. На тебя начнется охота. И спрятаться будет негде. Ты вошла в азарт, но с силой твоего... «таланта» это опасно, прежде всего, для тебя самой. Сейчас ты прячешься за спиной телохранительницы и отбрыкиваешься короткими командами. Через год тебя не защитит весь женский состав израильской и американской армии. А мы – не убийцы. Я сглотнула и отвернулась. Что-то заставляло ей верить... - И последнее. Эти собрания не обязательны, но желательны для посещения. Как ты понимаешь, мы не секта, чтобы к чему-то принуждать. О силах каждой из нас ты можешь судить по себе. Мы свободны, но иногда жизнь заставляет координировать намерения и действовать сообща. Я поднялась. - Я могу об этом написать? – Спросила я тихо, с улыбкой. Потухшая звезда засмеялась в голос и сделала жест: валяй. - Кто тебе может помешать? – Она обернулась влево, громко крикнула: Мы закончили. Наверно, именно это повторила по-итальянски. Откуда-то издалека послышался ответ. Опять же по-итальянски. Я удивленно улыбнулась, взглядом моля о переводе. Она смеялась. - Он сетует, что никого нет в исповедальне. Пойдем. – Подняв свою огромную сумку, она взяла меня под руку и неторопливо направилась к огромным дверям. – Возможно, у тебя получится развеять миф о нашей исключительно отрицательной роли в истории. Девочки из правой половины всегда перегибали палку с визуальными эффектами. Все-то им театрального действия, все-то декораций. Даже сейчас... Да... Совсем недавно видела пленку. Я познакомлю, если хочешь. Перепончатые крылья, когтистые лапы: полный набор. Иногда мне кажется, что Валеджио рисует с натуры... Но правые не признаются. Я засмеялась. Мы вышли в свежую римскую ночь. Потухшую звезду тут же вежливо взяли под руку. Она махнула мне ладошкой на прощание и направилась к выходу с площади. Рядом замаячила Гриша, пытаясь амортизировать напор мужика, обнаружившегося на собрании Суккубата. Вблизи он был самым натуральным мужчиной. Без вариантов. Черная стильная бородка, зачесанные назад ухоженные волосы. Вполне спортивный и аккуратный вид. В летнем фисташковом костюме и легких кремовых туфлях. - Ты ждал меня? – Засмеялась я удивленно. - Да. – Сказал он. Гриша успокоилась. Мы направились к машине. – Я не гей. - То есть, если ты меня трахнешь, я буду считаться лесбиянкой? - Бисексуалкой. – Поправил он, заставив смеяться даже Гришу. - Акцент у тебя знакомый. Ты русский? – Улыбалась я не-мужчине. - Нет. Я не русский. – Тряхнул он головой. - Ну, хорошо не русский, не гей. Что же ты хочешь мне поведать? - Иди ты... – Фыркнул он и быстро направился прочь. Мы с Гришей прыснули со смеху, остановившись посреди площади. Вокруг - ни души. Вокруг – тишина и покой. Лишь спина не русского не гея, по-женски обидевшегося и шагающего прочь. - Пару часов можно будет поспать. – Посмотрела я на часы. – Или лучше не ложиться? - Сама решай...
8. Есть люди, созданные для сцены, для слепящего света в глаза, для текста под носом и теле-суфлера под глазом... Есть люди, которые привыкли к заполненному залу, к тысячам прямых и живых взглядов. Не где-то на диване у телевизора, не на толчке с журналом в руках – Вести церемонию вручения премии «Профессия: красота» мне «посчастливилось» со звездой, пребывавшей в состоянии перманентного шока. Я, наверно, не тот ВУЗ закончила и не на том языке говорила. Когда босс орал мне в трубку матом, я знала что провинилась. Но когда это обструганное недоразумение через слово вставляло «блядь», я мечтала расслабить уши с бригадой строителей. Но! Когда началась церемония, не знаю, кто уж так напугал суперзвезду, но его словно подменили. Он читал текст и благоразумно заглатывал междометия в паузах. После вручения второй лапки с розой я успокоилась. Он был вменяем. Абсолютно! Либо напуган, либо по жизни... Это мне выяснить возможности не представилось. И я, как начинающая звезда, тоже была в шоке... Номинации с профессиональных ваятелей красоты мягко переползали к тем, кто красоту в массы привносил своей персоной. Очередность была следующая: косметологи, стилисты, индустрия спа и массажа, здоровое тело (премию взяла директор крупнейшей в Москве сети спортклубов), фотомодель, манекенщица, ведущая на телевидении. Длилось это два с половиной часа. И подобного нервного напряжения я не испытывала ни разу в жизни. Об этом нам еще предстояло поговорить с Мишей. Он грозился, что я буду месяц записывать «Звезды на воде» в качестве ведущей. После этого вечера я хотела сползти со сцены и забыть о живых людях навсегда... Это был первый раз перед залом. Первый раз перед живой, дышащей аудиторией. Это был первый раз... И больше я не хотела. Совсем-совсем. Ни за что! - Так, все хорошо. – Сказал Миша, беря меня за плечо. Я ничего не видела вокруг. Нужно было выпить, съесть чего-нибудь или кого-нибудь. Просто заглотить хоть что-то... - Лидонька, стой! – Сказал голос соведущего за спиной. Я подняла взгляд на маячившую за спиной Миши Гришу. Кивнув, она направилась мимо. - Уведи меня отсюда... – Прошептала агенту. Не отпуская моей руки, он пошел в нашу общую с соведущим гримерку. Звезда, вспомнив весь свой словарный запас, орала что-то за спиной. - Ну, что такое? – Миша посадил меня на табуретку. – Рано киснуть. Держи. - Что это? – Я смотрела на две оранжевые пилюли родом из детства. – Я не буду это. Мы встретились взглядами. Это было уже не впервые. Через минуту он заглотил все сам. Достал из кейса бутылку водки. Налил в карманную стопку «всегда рядом» и протянул. Я выпила, морщась. Оглянулась на открывшуюся дверь. - Не пускай его. – Сказала Грише, вспоминая, что это наша общая гримерка. Посмотрев на стопку «всегда рядом» в моей руке, Гриша полезла в сумку, висевшую на крючке. Вытащила свои любимые сандвичи в треугольном пластике. Открыла и дала один мне. Вот и закусь. - Я боюсь их. – Сказала я. - И правильно делаешь. – Кивнула Гриша. - С чего вдруг? – Удивился Миша. Я подняла на него взгляд, отдавая стопку. – Приходи в себя, зажуй водку, заешь жвачкой и поехали. - Куда? - Я жду тебя у центрального входа. Выползай побыстрее. Гриша, проследи. – Кивнул Миша и пошел на выход. Я поднялась, смотря на женщину. - И не говори, что это какая-то мелкая церемония вручения какой-то мелкой премии. Я боюсь их! – Сказала я на полном серьезе. - И правильно делаешь. – Повторила Гриша. Я не понимала. Наблюдала, как она собирает косметичку в сумку, из которой достала сандвич. Как надевает дубленку. Сама одела полушубок. - Пошли. Мы направились к выходу. Вышли в холл. Гриша ухватила меня за плечо и рывком остановила. Я вскрикнула. Уставилась на нее. - Что ты творишь? Она молча кивнула вперед. Я обернулась. В этот момент группа людей, слушавшая до этого Мишу, двинулась к нам. Человек двадцать, может тридцать. Мы направились обратно в коридор. Побежали к другому концу. - Может, они автограф хотели взять? – Предположила я. – Возможно, мы зря паникуем? - Да, тогда на стадионе тоже хотели взять автограф... Я обернулась к Грише. Она не могла знать наверняка, но видела результат моей «работы» раньше. Она нутром чувствовала, что эти новоявленные «поклонники» хотят пообщаться плотно и напрямик. Гриша спросила дорогу к запасному выходу у охранника. Он кивнул направление, окинув нас обеих вязким, хватким взглядом. Мы шли в указанную сторону, периодически оборачиваясь. Люди в своем уме не побегут догонять. На этой премии я вела себя максимально скромно. В сумке на плече Гриши звонила моя мобила. Через минут пять мы оказались на улице, я запахнула полушубок. Подставила лицо снежинкам. Водка ударила в голову слишком агрессивно и наплевала на сандвич. Если бы Гриша не держала за руку, я бы растерялась. Как хорошо, что она у меня есть... Еще через минут пять-десять мы оказались в машине. Гриша за рулем, я рядом. Мобила звонила не замолкая. Заведя двигатель, Гриша полезла в сумку. - Миша. – Отдала мне коммуникатор. - Да, Миш. - Где ты? – Зашипел он. – Какого хрена я стою тут и развлекаю... Я протянула мобилу Грише, откидывая голову на сиденье. Гриша выруливала с территории Олимпийского и прижимала плечом к уху орущий коммуникатор. Выехала на проезжую часть. - Кончай орать уже. – Сказала спокойно. Начала спускать ползунок громкости. Я перестала слышать Мишин голос. Гриша с полминуты молчала. - Еще раз назовешь меня трансвеститом, я тебе зубы выбью и руки переломаю... Я отвернулась к снежно-слякатным улицам. - Едем в офис. Подъезжай. – Снова молчала. – Я тебе на пальцах объясню, дебил. – Повысила голос. – Отбой. Почувствовав, как девайс упал на колени, я обернулась. Гриша смотрела на дорогу. По лобовухе вежливо ползали дворники. Поежившись, я отвернулась. Уловила краем глаза, как Гриша сдвигает переключатель кондиционера на максимум. Минут через пять мы остановились, заехав двумя колесами на обочину. Гриша обернулась. - Я не смогу защитить тебя от толпы. – Она чуть наклонилась, уткнув локоть в мое сидение. – Тебе нужна нормальная охрана. Я смотрела на Гришу, вперед, думала. Я могу остановить их, в крайнем случае. Но какой смысл делать что-то, если приходится тратить силы на сдерживание толпы? - Давай доедем до офиса и там подумаем. – Вздохнула я. Гриша молчала, сев прямо. Положила обе ладони на руль. - Ты не уйдешь от меня. – Сказала я на всякий случай. - Не уйду. – Покачала она головой. – Но тебе нужна настоящая профессиональная охрана. - Поехали в офис. Решим. Гриша обернулась ко мне. Кивнула как-то нерешительно. Тронулась. На коленях зазвонила мобила: Марк. - Да, родной. – Подняла я трубку. - Где ты? - Только закончили запись премии. Сейчас еду в офис. Потом сразу домой. - Он с тобой? – Марк был обеспокоен. Не знаю чем, но в голосе чувствовалось волнение. - Кто? - Гриша с тобой? Я обернулась к Грише, хмурясь. - Она... Не он, а она. - Он с тобой? – Повторил Марк, игнорируя поправку. - Да. - Дай трубку. Я протянула трубку Грише: Марк. Она приложил девайс к уху, возвращая убавленную ранее громкость. - Хорошо, Марк. – Кивнула дворникам на лобовухе. – Не стоит... – Посмотрела на меня, слушая. – Отбой. Вернула мне трубку, игнорируя вопросительный взгляд. Я усмехнулась. Марк не может признать в Грише женщину и при этом доверяет ей как никому. Удивительное отношение... Замечая за окном знакомые витрины и вывески, я запахнула полушубок. Через пару минут мы припарковались у офисного здания. Охрана, привычная к ночной жизни обитателей некоторых офисов, впустила знакомые лица без вопросов и требования пропусков. Выудив из поясной сумки магнитный ключ, Гриша открыла дверь маленького офиса Миши. Мы зашли, раздеваясь. Я включила свет в приемной и его кабинете. Села на его место, откидывая голову на высокую спинку. - Поделишься вторым сандвичем? – Спросила Гришу. Она с усмешкой бросила сумку на длинный кожаный диван и достала пластиковый треугольник. Отдав мне сандвич, вернулась к дивану и улеглась с ногами. - Я могу поспрашивать у своих. – Проговорила лениво. О ее ментовском прошлом я узнала приблизительно в то же время, как и об операции по смене пола. Ее выперли мгновенно, но друзья - нормальные друзья – остались. – Возможно, Миша предложит вменяемый вариант. Гриша говорила об охране. - Я не уверена, что это нужно. По мне, лучше, не появляться на живой публике. - Сама решай. Я вздохнула. Закинула ноги на стол Миши. Он, конечно, будет в бешенстве. Но сейчас мне не до него. - Он сам себе на уме. Будь он женщиной, было бы проще. Гриша повернула ко мне лицо, улыбаясь. Ноги лежали на сумке. Голова на подлокотнике дивана. - Ты можешь найти другого агента. За тебя кто угодно возьмется. Я засмеялась. - Агентов, так же как и религию, выбирают при рождении. И чаще всего это происходит по воле всевышнего и без твоего ведома. Гриша засмеялась в ответ. Но ее слова напомнили мои собственные мысли. Запустить программу по поиску агента, подходящего под мои запросы было не сложно. Несколько минут. Требований не много и главное из них – женский пол. Но я думала о другом. - Гриша. – Сказала я, не открывая глаз. – Хочешь быть моим агентом? Гриша промолчала. Потом издала звук, похожий на хрюк. - Из меня агент как из тебя баскетболист. - Ну что он знает, чего не знаешь ты? Я помогу. – Я скинула ноги со стола. Гриша смотрела на меня с дивана. - У тебя кабальные условия. Он тебя никогда не отпустит. - А если отпустит? – Я поднялась, направляясь к мини-бару. – Я никому не доверяю так, как тебе. Ты сама это прекрасно знаешь. Виски? Гриша задрала голову, наблюдая за мной. Когда я села рядом с ней на диван, приняла стакан. - За нас. – Усмехнулась я, ударяя стеклом об стекло. Она отрицательно покачала головой, не веря. Отглотнула. Вздохнула. Вернула ко мне взгляд. В это мгновение открылась входная дверь. - Ничему не удивляйся. – Проговорила я тихо и отпила.
- Какого хрена вы сбежали? – Заорал Миша от входа. Я обернулась к нему, чуть улыбаясь. Гриша, даже, не стала подниматься. - Нервные клетки восстанавливаются настолько медленно, что можно считать, они не восстанавливаются вообще. – Вздохнула я. Подвинув Гришу к спинке дивана, я откинулась сама. – Присаживайся. Миша сел за свой стол. Я говорила, что делать, но он был в полном сознании. Разве что, без свободы воли. - Сейчас ты сделаешь следующие вещи. – Кивнула я, когда он сел. – Составишь приложение о расторжении к договору об агентских услугах и подпишешь его. Дата расторжения – сегодня. Штраф за досрочное расторжение – один процент, как и было в договоре. Все средства, за исключением этого одного процента с нашего счета ты переведешь на мой личный. Все права на торговые марки переписываешь на меня. Субагентские договора тоже. Действуй, Маня. Гриша за моей спиной развернулась на бок. Не произнося и слова, Миша начал что-то печатать на клавиатуре. Я смотрела на его спокойное лицо. Левой рукой нащупала ладонь Гриши. Она сжала мои пальцы. Мы молча наблюдали за тем, как Миша прощается со всеми связанными со мной надеждами, деньгами, планами. Это могло затянуться на несколько часов. Через минут пятнадцать я уже не могла на него смотреть, что-то набирающего на клавиатуре, выводившего на принтер, звонившего по телефону. - Я не хочу охрану... – Сказала я, обернувшись к Грише. Она пожала плечами. - Это тебе решать. Если ты чувствуешь в себе силы... Но сегодня я испугалась. - Я сама испугалась. – Тряхнула я головой. – Не нужна мне живая аудитория. Это слишком опасно. - Но «звезды на воде»... Я бы не стала отказываться. – Качнула она головой, посмотрев на Мишу. - Давай организуем охрану для подобных мероприятий. Но не на каждый день. - Хорошо. – Кивнула она, расстегивая поясную сумочку. Достав телефон, Гриша набрала номер. Я поднялась, направляясь к окну сбоку от стола агента. Когда Гриша закончила разговор, обернулась. - Закончишь со списком - отправь документы с курьером Грише и позвони мне. Подняв взгляд на Гришу, кивнула. Ночевать здесь я не собиралась. Подхватив сумку, женщина пошла на выход. Я за ней. Кинув последний взгляд на Мишу, я вздохнула. Два года он продвигал меня, был советником и старшим другом. Но теперь настала пора расстаться. И почему-то совсем-совсем не было жаль. Догнав Гришу в лифте, я нажала кнопку первого этажа. Она довезет меня до дома и поедет к себе. Именно об этом попросил ее Марк. Проводить до двери... Я знала. Так получалось, что чем больше людей жаждали моего внимания, тем уже становился круг людей, которым я могла доверять. У меня не было никого кроме них. Марк и Гриша. Все...
9. Звезды на воде – это нечто! Меня поразили три факта, осознанные в первые дни участия в проекте. Во-первых - их формы. Все участники шоу вне купальной кондиции мгновенно посетили вакуумные массажи, лепоксировались и поднакачали мышцы и силикон. Попы и животы были подтянуты, словно они всю жизнь провели в бассейне. Во-вторых – их загадочные стили плавания. Я присоединилась к проекту на последней четверти ежедневных тренировок. Запись шоу должна начаться через месяц. Но подружившись с одним из операторов, не совсем официально подглядывающим за тренировками в объектив камеры, получила в домашнюю видеотеку копию записи первой недели. И это было что-то! Стили плавания наших звезд носили не столь громкие наименования, как баттерфляй, брас, кроль... Это было по-жирафьи, по-лягушачьи, по-собачьи, топориком, бомбочкой... Глядя на них теперь, я ни за что бы не поверила, что на моем диске бултыхались они – всего несколько месяцев назад. Они пахали как умалишенные и получали результаты. С разной скоростью, с переменным успехом, но получали. Выглядывая из компьютерной комнаты в бассейн, я ожидала увидеть следы мутации... В-третьих – совершенно неописуемый огонь в глазах; заряды, расходящиеся волнами от участников проекта. Их искренний восторг, не подвластный ни усталости, ни неудачам. На этапе начала работы мне казалось, что они сотворили и продолжают творить невозможное. Это как сравнять с землей Китайскую стену киркой. Это как не позволить взлететь Боингу 747, держа его за веревку зубами... Я гордилась тем, что буду вести это шоу. Даже если кто-то все еще походил на жирафа, находясь в воде...
Прошло полтора месяца, как мы распрощались с Мишей. Но он не отпускал меня. На звонки отвечала (или не отвечала) Гриша. Я не успела отконтролировать начавшееся судебное разбирательство. Он обвинял меня в принуждении к расторжению договора и воровстве под телепатическим воздействием. К тому моменту, как меня вызвали повесткой, о деле уже знало столько народу, что вылавливать их поодиночке время найти было нереально. Я смотрела на Гришу и спрашивала взглядом: неужели в нашей стране возможно и такое? Из Самары пришла весть о поднятии дел давно минувших лет. Они зацепились за выпускной вечер. Вся восьмерка, окружившая меня на лестничной клетке в ту ночь, прекрасно помнила о своих намерениях и произошедшем после. Забыть я их заставила лишь прозвучавшее обвинение: она убила Даню. И бывшие одноклассники испытывали стойкое желание порыться в моем кошельке. Нужно было ехать в Самару и встретиться с каждым. На телефон они благоразумно не отвечали. Восемь рыл в суде, подтверждающих телепатическое воздействие для усыпления, которое в свою очередь подтверждали медики и злополучная статья, требовали моего личного внимания. И чем скорее, тем лучше. Я стремительно начинала терять контроль над собственной жизнью. Тут же в очередь выстроились адвокаты. Это мы с Гришей свалили на Марка. Он, настойчиво абстрагировавшийся от моей деятельности и не совсем случайно упавшей славы, молча согласился. Смердящим облачком над головой завис вопрос о моем участии в проекте «Звезды на воде». Как обратная сторона медали – новая волна интереса. Не пригласить в ток-шоу Лиду, ныне обвинявшуюся в оказании влияния посредством телепатии, было непростительной оплошностью. Что вы? Что вы? Рейтинг! Рейтинг! Гриша отговаривала. Я же соглашалась на передачи, продолжая готовиться к освещению проекта с новыми Водяными. Текст рекламы духов мгновенно изменили. Теперь он звучал не просто как: «Своди с ума». Теперь из моих уст с экрана между рекламой памперсов и пива слетало: «Гипнотизируй». Я была против. Ровно один день. Пока Грише не предоставили отчет о продажах. На носу было 8 марта. И я была той, капельку чьего влияния на мужчин хотели иметь женщины и капельку чьего внимания – мужчины. Вот эти капельки и сметались с прилавков парфюмерных магазинов. С книжных прилавков уходили «Секреты влияния от Лиды», «Маленькие тайны» и «Байки бывшей журналистки». Над байками мы с Марком покатывались ночами – единственное время, когда мы могли быть вместе. Я хотела познакомиться с автором баек. Тексты остальных двух брошюр я прочитала сквозь строки где-то за пару часов до печати и более внимательно на пляже Римини. Это все были идеи Миши. Он думал об обеспечении прибыли всеми возможными способами, и логично предполагал, что я заинтересована в том же. О нескольких уже запущенных проектах с моим именем я узнала только тогда, когда Грише передали документы. Мы сидели над бумагами в ее квартирке, удивленно поигрывая бровями, и пытались сообразить, что же делать дальше. В течение нескольких дней у нас появился бренд-менеджер и юрист. Так же мой стилист перешла на оклад, и Гриша настояла на телохранителе. Она знала обо мне больше, чем кто-либо... даже Марк. Но на невзрачного отставного капитана я согласилась. Он не был киношной грудой мышц. Он был ниже Гриши и чуть выше меня. И, предполагаю, он знал свое дело. Потому что в этом была уверена Гриша. - Как вы относитесь к обвинениям Михаила Мамасовича Миросяна? – Спрашивала ведущая ток-шоу. - Как можно относиться к обвинениям обиженного агента? Мы подписали расторжение договора. Михаил получил причитающуюся по договору сумму штрафа за преждевременное расторжение. Но, похоже, ему этого мало. Я очень надеюсь, что эта история очень скоро завершится. - То есть, вы абсолютно не признаете за собой телепатических способностей, в использовании которых для подписания документов Михаил Мамасович обвиняет вас? - На мгновение показалось, что я уже в суде. – Я засмеялась. – Лида против МММ... Ведущая тоже засмеялась и отвела взгляд. - Лида, как ваш супруг реагирует на разразившийся скандал? - Он поддерживает меня. – Улыбнулась я. Главное, не начать играть в «Жириновский – Немцов», если она спросит, как Марк реагирует на десяток повыскакивавших дел с самыми различными обвинениями. Все вопросы, которые я могла услышать, мне дали на ознакомления перед эфиром. Но я знала две вещи: вопросы звонящих мне читать не давали. И я могла спровоцировать на внеплановый вопрос саму ведущую. - У нас есть звонок. – Кивнула ведущая. – Вы в эфире, говорите. - Лидонька, я ваш большой поклонник. – Сказал мужской голос и я прикрыла веки на мгновение. Макс... – Вы завоевываете сердца одним взглядом, одним вздохом. Любой мужчина в вашей власти. Как же получилось, что вы выбрали в мужья такого урода? Я подняла взгляд к Грише. Она прикоснулась указательными пальцами к уголкам губ. Я улыбнулась. Его мгновенно отключили. Ведущая умело скрывала шок. На экране за ее спиной загорелся текст: ЧУДОВИЩЕ - ПРИНЦ - У меня потрясающий муж. – Я улыбнулась еще шире. – Каждую ночь он превращается в прекрасного принца. А днем я превращаю его обратно в обычного человека, чтобы никто не увел... Ведущая засмеялась, разряжая обстановку. Макс, сволочь... Ну зачем такие гадости? Зачем? Как попал? Как пропустили? - У нас еще один звонок. Вы в эфире. Представьтесь, пожалуйста. Я опустила правую руку за подлокотник, нервно сжимая пальцы. Гриша покачала головой. - Евгений. Самара. Ваш выпускной вечер в школе был освещен в прессе. Насколько я знаю, сейчас восемь ваших одноклассников согласились свидетельствовать против вас в суде. Но есть еще один. Не доживший до наших дней... – Женя сделал паузу. Если я остановлю его сейчас, это будет «еще одно доказательство»... – Вы не боитесь, что вас обвинят в смерти Данилы Верхого? - Все мы чего-то боимся, Евгений. – Я смотрела в камеру не улыбаясь. На телесуфлере появился текст, но я игнорировала его. – Виноватые боятся праведной кары. Невинные – ложного обвинения. – На экране рядом с камерой появилось НЕ ГОВОРИ О БОГЕ. – Я сделала паузу. Миша давал текст. Гриша давала мысли. По-другому она, пока не умела. – Я читала о трагедии в газете, так же как и другие жители Самары. Очень надеюсь, что власти не будут обвинять меня в гибели Дани лишь потому, что мой агент решил позаимствовать американскую судебную практику и выбрал для этого абсолютно нелепое обвинение. О том, какого хрена они пропустили эти звонки, нам еще предстояло поговорить после эфира. Гриша играла желваками, совершенно перестав быть похожей на женщину. Ведущая продолжала задавать невинные вопросы. Я улыбалась, стараясь ни о чем не думать и читая подсказки с экрана. Казалось, это никогда не закончится. Нужно было послушать Гришу и не соглашаться. Все было прогнозируемо. - Ты молодец. – Сказала Гриша, беря меня под локоть. – Пошли отсюда. - Ты оставишь это так? - Да, я оставлю это так. Я тебя предупреждала. Пошли.
Мы шли по запутанным коридорам, я пыталась вдеть руку в рукав полушубка. Гриша шла рядом. Валера, отставной капитан, помог справиться с неподдающейся одежкой. Гримерша догоняла, стуча сапогами по линолеуму как мамонтенок. - Нужно в Самару. – Сказала я тихо. – Закажи билеты. Ты и я. Больше никто. - Нельзя. Мы выходили на улицу. Катя, стилистка, крикнула «пока», направляясь к своей машине. Мы втроем шли к нашей. К моей. Но за рулем последнее время была Гриша. - Когда он звонил последний раз? Давай попробуем договориться. – Просила я в очередной раз. Миша был достаточно умным и адекватным, чтобы оставить мне возможность договориться. По крайней мере, я считала его таким до того, как мы ушли. Гриша сунула руку в карман за ключами. Достала, пиликнув сигнализацией. Обернулась ко мне. - Сама решай... Было тепло и слякотно. Выше нуля. Падал легкий мелкий снег. Ноги тонули в грязной весенней жиже. Со всех сторон стоянку освещали фонари. Но откуда раздался хлопок, я не поняла. Гриша продолжала смотреть на меня, а я уже падала на землю под давлением Валеры. Плечо ударилось об асфальт. Ударившись головой, я набрала в рот ледяной жижи. Начала отбиваться, разворачивая лицо под его рукой и кашляя. Гриша... Когда он отнял руку и побежал, я села. Руки тряслись. Протянув ладони к дубленке Гриши, распахнула. На груди расползалось пятно. Гриша... Подняла взгляд, ища Валеру. Он побежал за стрелявшим. За машинами не было видно. Поднялась. Увидела. Подумала: стоять. Подумала: не оказывать сопротивления. Валера, звони в скорую. Звони в скорую. Звони... - Гриша. – Опустилась на колени. Она смотрела на меня и молчала, прижимая руку к груди. Коса потонула в грязной жиже. Губы раскрывались и снова закрывались. В горле клокотало. - Все будет хорошо. Сейчас скорая приедет. Потерпи... – Шептала я, гладя ее щеку. – Все будет хорошо. - Я знаю. – Кашлянула она. Я отвернулась на мгновение. Изо рта потекла темная струйка. Вернув к ней взгляд, стерла кровавую пену. - Сейчас скорая приедет. – Я наклонилась к ней. Поздно прикрывать... Но хотелось закрыть ее хоть от снега. От ночи. От боли... - Ты все можешь... я знаю. – Выдохнула она с бульканьем. Я закрыла глаза. Что я могу? Я накрыла ладонью ее руку, прикрывающую эпицентр боли. Что я могу? Если бы я понимала. Я не могу сказать: не умирай. Не могу приказать: живи. - Потерпи. Сейчас скорая приедет. – Шептала я, плача. Господи, как глупо. - Я вызвал скорую. – Сказал Валера над нами, кидая мордой об багажник какого-то парня. - В кого он стрелял? – Перевела я взгляд на капитана. - В него. – Ответил парень, кивая на Гришу. Валера смотрел на него странным взглядом. Он явно не понимал спокойствия наемника. - Потерпи. – Прошептала я снова, прижимаясь губами ко лбу Гриши. - Лида... Я смахнула с плеча руку. - Лида, его... Ее уже нет. Я заревела, прижимая ее голову к себе. Как же так? Как же так? За что? За что ее? Она же часть меня. Часть моей жизни. Как я без нее? Скоро послышались серены. С каждым мгновением все громче и громче. Я же не могла поверить, что ее больше нет.
10. Мы давали показания. Парень, стрелявший в Гришу, признался в содеянном. Я удерживала его внимание даже за стенами. Валера смотрел на меня странным взглядом. А у меня перед глазами была только Гриша. Ее спокойное лицо, ее светлая коса. Ты все можешь... Я знаю... Далеко за полночь Марк привез меня домой. Раздел, усаживая в ванну. Я вся пропиталась химическими реагентами, грязными лужами, кровью Гриши. Я не могла отпустить ее. Не могла разжать пальцы. Она не могла исчезнуть... Он что-то шептал. Марк что-то шептал. Я не слышала, иногда фокусируя на нем взгляд. - Миша... - Что? – Марк тер мочалкой мою правую руку. - Это Миша ее убил. Она была мне ближе всех. Я променяла его на нее. Он не простил. Это он. Я знаю. - Не думай об этом. Не сейчас. - Это он убил ее... Марк взял вторую руку и начал намыливать. Она все еще тряслась. - Я не знаю что делать. – Я снова заревела. – Я не знаю. - Сейчас поспишь, а завтра все решим. Я чувствовала, как люфа смывает со спины эту ночь. Будто я отмывалась от самой Гриши... Подняла голову к Марку. - Поднимешься? – Спросил он на мой взгляд. Я поднялась. Забрала у него мочалку. - Принеси телефон. - Зачем? – Удивился он. – Ночь на дворе. - Принеси телефон. Подняв душ, я направила на себя горячие струи. Как только он вернулся с телефоном, протянула руку за полотенцем. Обмоталась. Взяла телефон. - Кому ты собралась звонить? Положив ладонь ему на грудь, начала выталкивать из ванны. - Успокойся, Лида. – Он поймал мои руки. – Успокойся. Я сказала: Выйди. И он вышел.
Я набрала номер. Миша сонно сказала: Да. - Это ты. – Колени задрожали. Я опустилась на коврик в ванной. – Я знаю, это ты. - Лидок, ты о чем? Твою мать, четыре утра. Что из сделанного мной заставило тебя позвонить в четыре утра? - Ты заказал ее. Ты убил Гришу. – Говорила я тихо. Марк стучал в дверь, прося открыть. - Лидок, тебе плохой сон приснился? Приезжай, и мы решим все наши разногласия. Мне надоела эта игра. Я слышала шум рядом с ним. То ли телевизор, то ли кто-то еще. У Миши не было жены, но была куча постоянно циркулирующих по постелям баб. Все, что он хотел сделать со мной, он делал с ними. - Кто там, рядом с тобой? Избавься от нее. Я услышала шум. Они ругались. Потом голос в трубке сказал: - Есть. - Найди ручку. – Сказала я тихо, закрывая глаза. – Пиши. Он был в себе. И он снова делал то, что говорила я. - Пиши... Я, Михаил Мамасович Миросян, ... какого ты там года рождения? В здравом уме и твердой памяти признаюсь в совершенном преступлении. Я нанял убийцу и заплатил за... – Я сглотнула. Гриша все же поменяла паспорт. Из глаз снова потекли слезы. - Смерть Григории Мироновы. - Пиши дальше: Я не был убийцей. И я не могу это вынести. Простите... О чем он думал? - Возьми нож. – Я закрыла глаза, облокотившись щекой о край ванны. – По точилке... Твоей новой точилке для ножей... проведи три раза, как ты показывал, когда хвастался ее покупкой. – Я слышала, как Марк за дверью опустился на пол. Он все еще просил открыть... Просил не делать это. Кажется, он понимал. – Иди в ванную. Включи теплую воду. Не горячую. Теплую... - Лида, не делай этого. – Голос Миши дрожал. - Залезай в ванну. - Лида, я все откачу. Все будет по-прежнему. Не делай этого. – Он плакал. - Режь запястье с внутренней стороны. Дверь подалась вперед. Марк встал. Я тут же поняла: ключи. Он пошел искать ключи. - Лидонька, прости меня. Что хочешь проси. Не делай этого! - Пили второе. Дверь открылась. Марк встал в проходе. Я вытянула руку к унитазу и разжала пальцы. Коммуникатор булл ькнулся в воду, ударившись о стенку с тихим пластиковым звуком. Марк молча стоял и молча смотрел. Я смотрела на него. Мы можем притянуть луну, но мы не можем вернуть прошлого... - Не уходи. – Вырвалось у него из горла. – Теперь все будет хорошо. Без него основное дело закроют... С остальными мы разберемся. Я поднялась. Полотенце осталось на полу. Пошла из ванной, аккуратно протискиваясь между Марком и косяком. Он обхватил меня, останавливая. Начал целовать плечи. - Не убегай. Мы все вернем. Только ты и я. Я опустила голову, жмурясь. Как же я люблю тебя... Могла ли я представить себе когда-нибудь, что смогу так полюбить? Сжав его руку на своем плече, я вздохнула. Отпусти.
11. Пока велось дело – любое, даже не уголовное – я не имела права уехать. Я дала подписку о невыезде. Но какое это имело значение теперь? Даже, если никто и никогда не узнает о Дане, о Мише, их тени навсегда останутся маячить за моей спиной. И не важно, один или сотня. В этом деле значение имеет счет лишь от нуля до единицы... Я думала об Италии всю дорогу в аэропорт. Но снимая деньги с карточки, смотря на свое мутное отражение в банкомате – передумала. Ни в какой другой стране мира нет столь огромных необитаемых просторов, как у нас. Ни одна страна мира не отличается такой поганой системой внутренних коммуникаций. И никакая другая земля не даст мне сил и времени, чтобы подумать. Наконец, подумать... Собрание Суккубата происходило в Соборе святого Петра по вторникам раз в три месяца. Я знала, что второе приглашение придет так же, как и первое. Но в какой из тринадцати вторников первой декады этого года мне желательно будет оказаться в Риме, я не знала. А мне очень нужен был совет... Я тонула в происходящем вокруг. Мне нужно было исчезнуть на день, на мгновение... Но исчезнуть вообще. Сидя в машине у вокзала, я думала о Грише. Она просто была рядом. Она не влияла на меня. В своих планах я никогда не ориентировалась на нее. Но теперь все, что я делала до вчерашнего вечера, перестало иметь значение. Отбрехаться от всех тяжб, перестать мелькать на публике, свести на нет все внимание... Смогу ли я? Я знала, Марк знал, Гриша знала – нет. Я могла абстрагироваться от живой аудитории. Но лишить себя внимания тех, кто ежедневно, ежеминутно, ежесекундно смотрел на меня, думал обо мне, желал меня – я не могла. Закрыв машину, я пошла к таксофонам. Купила карточку. На улице только брезжил рассвет, но вокруг бурлил и шумел народ. Объявляли о начале посадки, о завершении посадки. Насколько хватает взгляда: сплошное море сумок и лиц. - Да. – Крикнул Марк на другом конце провода. - Я не могла по-другому. Прости, пожалуйста. – Проговорила тихо. Он не мог меня не слышать. Взорвись в метре от нас по петарде, он не мог меня не слышать. - Лида, где ты? Не убегай. Мы все решим. Вернись. - Я вернусь. Позже. - Ты усугубишь все. Не убегай. Лидонька, просто, вернись домой. - Я не могу, Марк. – Я помолчала. - Помнишь, что я прошу, когда хожу во сне? – Я закрыла глаза. Он молчал. Он помнил. Это была одна фраза. Всего одна. Всегда. Остановите меня. Остановите меня. Остановите меня. Остановите, пока не вошла во вкус. Остановите, пока что-то еще имеет значение. Просто, остановите. - Лида, нам нужно разобраться со всеми обвинениями. Своим побегом ты признаешь свою вину по всем делам. Вернись. - Марк, я люблю тебя. Очень. Но мне нужно побыть одной. Прости. Я повесила трубку. Вытерла щеки. Вынула карту из телефонного аппарата. Направилась к расписаниям поездов дальнего следования. Куда угодно. В купе проводницы. Уж я «договорюсь»...
12. - ...Лида? – Захлебнулся знакомый голос. Я склонила голову, не оборачиваясь. Но Галка уже узнала. - ... Лидунчик! Она взяла меня за плечо, разворачивая. В тамбуре больше никого нет. В худой, перманентно загорелой руке – сигаретка. На лице – удивленная улыбка. Смущенная, растерянная, все еще не верящая. - Привет. – Улыбнулась я. Поезд Москва – Екатеринбург. Второй день на рельсах. Мир так узок в вагоне купе. Так тесен... - ... Что ты тут делаешь? – Она не скрывала изумления. – ...Ты ли это?...Не думала, что ты вообще на поездах ездишь. - Ты домой? – Я вспомнила, что Галчонок откуда-то оттуда. Из Нижнего Тагила, что ли? - ...Да, домой. – Захлебнулась она. Затянулась. Выдохнула густой белый дым в стекло. – ...Вокруг тебя такая шумиха. ...Хочется спросить, правда ли это? Но ты, ведь, ... не ответишь. Я посмотрела в окно. В заснеженную бескрайнюю Русь, стискивающую нас зябкими объятиями, пытающуюся остановить, молящую подождать, вздохнуть, прислушаться, подумать. Галка кивнула, снова затягиваясь. Выкинула окурок в сквозящую щелку. Выдохнула. Снова кивнула. Я смотрю в снег. На черные голые деревья, на бесконечные провода. Галчонок собирается уйти. Она понимает. Что-то она понимает. Даже, если это совершенно не относится к правде, она найдет причины, оправдания и не обидится. - Тебя не хватятся? – Спрашиваю ее спину, шагнувшую к двери. Обернувшись, она чуть дергает головой и улыбается.
Мы приехали за день до Дня рождения Галкиной мамы. У них очень просто и чисто. - ...Я прекрасно понимаю, что ты можешь оплатить хоть гостиницу целиком. ...Но маминых щей там тебе никто не сделает. Я не смогла отказаться. Скажи она что угодно... Упрекни. Начни увещевать. Насмехайся. Все было бы без толку. Но Галка – это кратчайший путь из пункта А в пункт Б. Она всегда – напрямик. Она всегда – в точку. В квартире три комнаты. Родительская, семьи старшей сестры и старенькой бабушки. Уже давно Галка чувствует себя гостьей в родном доме. Как и я в своем собственном, в Самаре. Но дом – он всегда дом. Чистенький, с растрескавшейся плиткой в туалете, с замазанными подтеками в ванной, со стенкой – ровесницей ее старшей сестры. У сестры семилетний сын. Бабуля – тихая как тень. Отец – среднестатистический бытовой алкоголик. Не запойный. Хотя, после сокращения на работе всякое может случиться. Мама – педиатр в районной поликлинике. У них душевно, не склочно, смущенно и очень жарко. Хочется открыть форточку. Но пока парень носится по квартире, взмыленный и горящий – нельзя. Галчонок с подарками. Галчонок приехала из Москвы. Это другой мир. Даже в ста километрах от МКАДа – уже другой мир. В магазинах тоже самое. Цены не всегда ниже. Но подарок, купленный В глазах сестры – немая зависть. У нее интересный муж, у нее здоровый сын, у нее под боком родные. А в глазах – немая зависть. Я отворачиваюсь. Мне неудобно. Особенно после резанувшего взгляда ее мужа. Узнал. За ужином Галка рассказывает свои новости. Часов семь уже, стемнело по-зимнему рано. Мы едим щи. Водку. Картошку с мясом. Водку. Бабушкины соленые огурчики. Водку. И совершенно потрясающую квашеную капусту. С семенами укропа, маслом и сахаром. И снова водку. Галка в подпитии говорит легче, почти без схваток. И так как День рождения случится только завтра, а мы с дороги, то и спать идем где-то в районе «спокойной ночи, малыши». В комнату, где спит бабушка с правнуком подмышкой. На полуторке, уютной, как свитер, который носишь десятый год. Как стоптанные тапки, которые никогда и ни за что не предашь. Темно. Бабушка похрапывает с тревожным свистом. Мелкого еще не угомонить. Перед глазами вертолетик, поэтому смотрю в потолок. Мы лежим в темноте, и я думаю об Аньке, которая не пригласила на свадьбу. Думаю о Максе. Думаю о тех, о ком успела забыть. Макс – лишь первый муж подруги. У каждой будет. У каждой. И всегда будет одно и то же. Взгляд Галкиного зятька намекнул об этом прямолинейно и безнадежно. И ради них, ради себя, ради всех нас, ради того, что мы можем вспомнить... я, даже, не позвоню. Разве вправе я заставлять близких мне людей чувствовать себя виноватыми? Жизнь сама все расставит по местам. Помогать ей в этом – все равно, что запустить дождевых червяков утоптать асфальт вперед катка. А Галка лежит и молчит так, будто все и так знает. И мне очень хочется рассказать. Хоть кому-нибудь. Хоть с кем-то разделить все-все... Но я молча смотрю в потолок. И в душе слезы. Водопады слез. Но они, лишь, там.
Меня разбудил нормальный, логичный и прогнозируемый сушняк. Бабушка все так же посвистывала, храпя. Галька, почувствовав простор после того как я поднялась, раскинула свои худющие руки-ноги по всей полуторке. Стараясь не шуметь, я пошла на кухню. Работал телевизор. - Ты что не спишь? – Спросила я мелкого, протирая глаза. Налила воды из графина. Отпила. На экране скакали лошадки. Очередная SMS-игра, придуманная светлой головой и запущенная темными мыслями. - Моя лошадка выигрывает. – Ответил мальчишка. В руке зажат мобильный телефон. - Чей телефон? – Спросила я раньше, чем подумала о том, что это не мое дело. - Папы. Ох, и влетит же тебе от папы... Но вмешаться в чью-то жизнь, подмигнув с экрана, со страницы журнала, со строки книги – это одно. А вот так – лично – это совсем-совсем другое. Я снова наполнила стакан, и направилась к проему двери, прикрытого постукивающими бамбуковыми жалюзи. Почему эта дрянь ловится даже тут? Я про SMS-викторины, игры. Я про семь рублей за нарисованную лошадку. За каждую – по семь... - Удачи. – Шепнула, выходя. Галька, проснувшись при моих покушениях на половинку кровати, с благодарностью приняла стакан воды. - Твой племянник сидит на кухне перед телевизором и тратит деньги на телефоне отца. Играет в скачки. – Пожаловалась я шепотом. - ...Завтра влетит. – Галка повернулась ко мне спиной. - Я все думала, на ком же они держатся? – Подумала я вслух, тоже ложась на бок. – Что ты об этом думаешь? - Ничего. – Зевнула Галка в подушку. – Мое дело освещать факты, а не оценивать. - Галка... – Я удивилась. – Это не твоя позиция. Она повернула голову. Потом и вовсе легла на спину. Ей, конечно же, так же фиговенько и гаденько, как и мне. - ...Если звезды зажигают - значит - ...это кому-нибудь нужно? Я не нашлась. Закрыла глаза. В грудной клетке бурлил стакан воды. Но Галка права. С одной стороны. С
13. На собрании Верховного Суккубата я села с краю на последнем ряду правой от входа половины. Я не слушала... Или не слышала... Просто не понимала речь... Сознание отказывалось переводить. Я сидела и ждала, когда она останется одна. Сбегая из Москвы месяц назад, я и не предполагала, сколько Я звонила Марку каждую неделю. Я не могла без его голоса. И я слышала, что он сходил с ума там, вдалеке, без меня, один. - Пришли мне на мейл все имена, все фотографии, все телефоны. – Просила я. - Лида, он жив. - Кто? – Сердце екнуло. - Миша жив. Его откачали. У него проблемы с руками, но он жив. Он снял все обвинения. Я облокотилась о стекло за спиной. - Я перезвоню... По лицу скользнул свет прожектора. Я невольно поморщилась, отворачиваясь. Впереди поднялась женщина. Я слушала далекий, но разборчивый голос старушки и думала о том, на что могла бы потратить силы вместо того, чтобы подчищать свои следы. День за днем заставлять кого-то забыть о себе. Устраивать маленькие локальные пожарчики, уничтожающие документы. Убивать «от старости» жесткие диски, терять CD-диски, флешки. Забывать, забывать, забывать... - Лидонька, где ты? – От его голоса сжималось сердце. – Просто скажи, где ты. - Еще что-то осталось? - Если ты не собираешься уничтожать все тиражи всех журналов, все записи ток-шоу, твоих репортажей и прочее, то нет. - Марк, точно? Прошлый раз ты сказал тоже самое. - Да, точно! Где ты? Раздался смех. Я подняла голову, прислушиваясь. Над чем смеялись, я пропустила и теперь удивленно переводила взгляд с одного покатывающегося затылка на другой. Угасшая звезда в проходе сказала: Окей, поехали дальше. Я вздохнула, прикрывая глаза. - Милая, возвращайся. Мы с Гариком потонули в твоих делах. Они тебя ждут. - Каким Гариком? Каких делах? – Не поняла я. - Гарик – твой бренд-менеджер. А бренд – ты. И тебя, Лида, много. - А... – Поняла я. Да, сама я могла повеситься на люстре, но Лиду(тм) убить не так легко, если ей занимается профессионал. Я вздрогнула, когда обе половины зала поднялись. Встала, оглядываясь. Вокруг склонили головы. Похоже, кого-то поминают. Из своих. Из наших... - Похоже, у нас теперь нет выхода. – Сказала старушка. Мы сели, произведя гулкий шорох. – Кто кроме усопшей силен в прямом влиянии? Я поднялась снова. Об этом мы говорили при нашей первой встрече. Луч прожектора заставил поморщиться. - Да, девочка. Ты. – Вспомнила она меня, кивая. – Как хорошо, что ты появилась. Да. – Похоже, старушка успокоилась. – Останься после собрания, пожалуйста. Это отдельный разговор. Я села. - Поехали дальше... – Привычно сказала погасшая звезда, и я практически услышала, как ее наманикюренный ноготь шуршит по повестке дня. Месяц прошел. За месяц – всего один месяц – я уничтожила все, что могло уничтожить меня. Но это не могло вернуть Гришу. Мою Гришу. Я забыла, зачем делала то, что делала. Возможно, это было по инерции. Потому что единственный важный для меня пункт давно забытого списка – был неосуществим. Мы не можем вернуть прошлого. Мы не умеем вернуть родных и близких. Мы можем притянуть луну. Мы можем остановить Землю. Мы можем заставить забыть. Мы можем убить. Но воскресить – не можем. - Лида... – Он не знал что сказать. Он сказал уже все. Говорил постоянно. Писал постоянно. Думал постоянно. Все слова я знала наизусть. - Я навещу маму и к тебе... Это было неделю назад. Тогда мои пальцы выпустили в мусорный бак пустую золотую карточку. Даже самая слабая из нас за неделю могла выстроить, организовать, обеспечить свое пребывание на собрании. Если она на него в принципе собиралась. - Окей, девочки. Спасибо за ваше небезразличное отношение к нашему дому, коей является эта маленькая голубая планета. До следующей встречи. Они поднимались. Я встала и отошла за лавку, пропуская. Вздрогнула от металлического лязга. Похоже, у осветителя свалилась стремянка. Так ему и надо... Я рассмеялась, подумав о том, что кому-то действительно мог надоесть резкий свет прожектора в лицо. Но мужик-то не виноват! Наверняка придумал это не он. Эх, девочки... - Окей, милая. Давай поговорим. – Села старушка на предпоследнем ряду и положила ладони на спинку лавки. – Сразу предупреждаю, ты можешь отказаться. И сразу говорю – ты сейчас единственная среди нас, кто вообще может оказывать прямое влияние такой силы и скорости. Я чуть улыбнулась. Быть единственной в своем роде в какой-то промежуток времени – не всегда хорошо. Быть единственной в своем роде в длительный промежуток времени – опасно и напряжно. - Нам нужна чистильщица. Теперь - очень нужна. - Что она делает? - Заставляет забывать. Подчищает. Оберегает. Улаживает. Понимаешь? Я засмеялась: Понимаю! - Это не легкая работа. У мальчиков их трое. У нас уже шестьдесят лет как одна. И та умерла от старости... Мда... Старушка обернулась к своей сумке на лавке. Сложила очки на колени. Протянула ладонь. Я удивленно смотрела на SIM карту. Приняла, сжимая в кулаке. - Можешь пользоваться и для личных целей тоже. Я снова засмеялась. - Если будут вопросы на первых парах, можешь позвонить мне. Я под номером один. Кстати... Ты хотела взять автограф, я помню. Она под номером два. Я открыла рот. - Не стесняйся. Будете поблизости, попьете кофе. – Она поднялась, оборачиваясь к кафедре. – Мы закончили! – И повторила это по-итальянски. От стен отлетело эхо мужского голоса. Она снова засмеялась, как в ту декабрьскую ночь, когда за дверями меня ждала Гриша. Теперь же я осталась одна. Остановите меня, просила я Аньку, Гришу, Марка... Но самым верным способом было останавливать самой. Это как научиться плавать, будучи брошенной в воду посреди озера. Это как перестать боятся высоты, прыгнув с парашютом. Регулярно, ежедневно, намеренно останавливая кого-то, я помню о том, что я – лишь чистильщица.
14. На могиле было прибрано. Розовые и белые примулы празднично торчали из влажной земли. Бабушка оставила пару сорняков, и я благодарно полезла за вилкой. Она лежала там, за гранитной плитой, на которой я зеленым липким карандашом написала «мамочка». Тогда мне было двенадцать. Тогда мы поменяли надгробную плиту. Раньше на ней был лишь папа. Его не стало, когда мне было четыре. Я практически не помнила его. Лишь огромные руки и теплые карие глаза. Тогда для меня все было огромным. А его карие глаза смотрели на меня из зеркала и сейчас. Вот и все... Все что осталось. Я взяла с собой вино. Блины принесет бабушка. Она сама сделает. Она всегда делает сама... Сев на шаткую лавочку, уже пару десятков лет грозившую развалиться, но все еще держащуюся какими-то неведомыми силами, я вздохнула. Посмотрела на рюмку на могиле. Налила себе в пластиковый стаканчик и отпила. Все слова, которые мы могли сказать друг другу – были сказаны. Разве нужны они вообще? Слова? Для любящих друг друга... Для нас? Я плакала, размазывая то ли землю, то ли тушь по лицу. Когда калитка скрипнула, подняла глаза. - Бабуля. – Улыбнулась, вытирая нос. – Дедуля. Бабуля не преминула посмеяться надо мной. Дедушка, как всегда, заготовил синий носовой платок в крупную клетку. Я была слишком предсказуема, пожалуй. Да. Мы стареем и кровоточим. А еще мы ходим на могилы. И нет ничего более регулярного, чем это. Это - моя жизнь. Я вышла, чтобы они могли зайти. Бабушка положила два блинчика. Дедушка забрал у меня стаканчики. Когда показался Марк, я, даже, не удивилась. Нахмурилась, стараясь не заплакать. Повисла на шее, когда подошел. - Ну, что же ты творишь, родная? Как так можно? - Прости. Мне нужно было... Мы стояли у ограды, наблюдая за бабушкой с дедом. Я боялась выпустить обнимающие руки. И боялась посмотреть в глаза. - Ты похоронил Гришу? - Да, на Бусиновском. Вернемся в Москву, свожу. - Родственники были? - Только сестра. Родителей не было. Мы с Валерой и два каких-то байкера. Я опустила голову. Гришины родители не могли смириться. И даже я не имела права здесь что-то сделать. Я не хотела знать, что с киллером. Не хотела знать, нашли ли заказчика. Не хотела узнать тем единственным и самым надежным методом, какой имела в распоряжении. Не хотела знать или, просто, не хотела думать. И не думала.
15. Лето 2007 года. Мы сидели на маленьком стадионе, где вот-вот должен был начаться детский футбольный матч. Как Гриша уговорила меня, не представляю. Скорее всего, я была слишком уставшая для препираний. И слишком заинтригованная ее: познакомлю кое с кем. Когда на поле вышли две команды, я отодвинула колени, чтобы пропустить проходящую мимо женщину. Высокая, миловидная блондинка несколько за тридцать. Это все, что бросилось в глаза. Когда она остановилась перед поднявшейся Гришей и поцеловала в щечку, я удивленно открыла рот. Старшая сестра Гриши была единственной из семьи, кто не отвернулся от нее после операции. Родители оборвали связь за несколько лет до нашего знакомства. И судя по тому, что их не было на похоронах, они так и не смирились. Гриша представила свою сестренку: Марина. Представила меня. Потом указала пальцем на парнишку под номером два в желтой майке: мой племянник, Лев. Уже полгода мы обе жили лишь моей жизнью. В тот день я впервые осознала, что Гриша – не только моя подруга, компаньонка и тень. Она отдельная личность, у которой есть родители, есть семья. Какая-никакая... Мы следили за маленькими футболистами, и я отдыхала. Ни разрезающие воздух крики, ни плотная масса родных и близких, собравшихся посмотреть на игру своих отпрысков – ни что не могло помешать мне впасть в процесс стремительного отдохновения. Я физически чувствовала, как расслабляюсь. Мне, просто, было хорошо. Зеленое поле, дети, воздух, люди, которым было глубоко посрать на Лиду, Гриша, в конце концов. Просто – хорошо. После матча мы вчетвером собирались похрустеть куриными крылышками в Ростиксе. Но «после матча» не состоялось. В тот день я впервые познакомилась с В тот день Гриша впервые действительно испугалась за меня. В тот день, солнечный и безветренный, когда кто-то меня узнал. Меня оттеснило от Гриши. Марина пошла за сыном. Вроде, родители. Вроде, матч – детский. Вроде, отпрыски смотрят на отцов, дядь, дедов и братьев... Смотрят. Но их переклинило намного раньше, чем кто-то крикнул «Лида! Подождите!» Их переклинило за день или за месяц, когда я мелькнула на экране. Возможно, в журнале. Возможно, в Интернете. Где угодно, когда угодно... И вот я была тут. Я испугалась. Испугалась не потому, что была внутри обезумевшей массы. А потому, что не понимала, кто в этой массе на самом деле неадекватен. Слишком много детей и женщин. Слишком много скользящих мимо взглядов, кому безразлична как Лида, так и собирающиеся вокруг нее поклонники. Я не могла разобрать, где чужие, а где крайние. И напугало именно это. Это был не первый раз, когда Гриша наблюдала мои немые команды. Но это был первый раз, когда мы на полном серьезе перетрусили. Вот в тот день я и познакомилась с Гришиной сестрой. Единственной из родственников, кто пришел на похороны.
16. Встреча была назначена в кофейне на Чистых прудах. Именно потому, что там должно быть людно, шумно и безразлично. Именно оно – безразличие окружающих ко всему окружающему, позволяет спокойно и без суеты заставлять забывать. Это было мое четвертое задание, первое в Москве. Впервые я попросила рассказать историю целиком. Впервые я встретилась с человеком лично. Но об этом он тоже забудет. Мне, просто, было интересно. Иногда, на самом деле, интересно. Их история. Их жизнь. Я не вижу чужих жизней за своей. А они – интересны. Полный мужчина в костюме, отирающий пот с лысины – не совсем привычное зрелище для посетителей кофеен. На улице под тридцать. Мы сидим и болтаем. А потом я поднимаю взгляд на зашедшего в помещение мужчину и напрягаю спину. Стоит ли убеждать себя, что я не хотела его видеть? Стоит ли врать себе, что Миша пришел в эту кофейню в этот день и час по своей воле? Когда долго и настойчиво о чем-то думаешь, оно сбывается. И для этого не нужно иметь никаких особенных талантов. Он увидел меня мгновенно, отфильтровав окружающие лица. Дернулся, но не сделал шага назад. Прошел к столику и остановил взгляд на официантке. Я вернула взгляд к своему объекту чистки. Сказала: хватит. По пунктам перечислила то, о чем он должен забыть. Попрощалась и поднялась. - Миша. – Остановилась за вторым стулом у его столика. Он смотрел исподлобья, склонив голову набок. Положил ладони на стол. Развернул. Я облизала губы, промаргивая глаза. Хорошо, если он может держать чашку кофе. Это уже хорошо. Он молча сидел и молча смотрел. И я смотрела в ответ. Потому что если не он... Я не знаю, понимал ли он. И не хочу знать. И я никогда не попрошу прощения, потому что это будет значить, что я признала и поверила, что это не он. А это не так. Я смотрела на него и кусала губы. Сколько времени уже прошло? Ему принесли чай. Миша пил чай. С лимоном. Если в принципе пил чай... Достав из сумки блокнот и ручку, я записала свой новый номер телефона. Рука дрожала. Обошла стул, кладя листок перед агентом. - Что это? – Засмеялся он зло. – Ты мне свидание хочешь назначить? - Это, если ты захочешь заняться моими делами. Вдруг. Он снова засмеялся. Этот его смех... Он пугал. - Что это на тебя нашло? Он говорил так громко. Он привлекал внимание, по привычке создавая прецедент. Всегда. Это была его работа. Внимание, чем бы оно ни было вызвано – всегда внимание. Подойдя, я наклонилась к нему. - Я предпочитаю, чтобы мои дела вел человек, который меня ненавидит. – Распрямилась. Правая ладонь сжималась и разжималась так, будто я собиралась его ударить. – Иногда, ненависть безопаснее любви.
Часть третья.
1. Настало лето, но погода об этом еще не осведомлена. Я начинаю осознавать, в чем увязаю с каждым днем, каждым вздохом, каждой мыслью. Пытаюсь принимать и обособляться, не впуская в глубину души грязь и боль, на которые приходится смотреть неожиданно открывшимися глазами. Но, иногда, не просто события или люди, иногда я сама не поддаюсь собственному влиянию. Сидя у телевизора, я ревела. - Что с тобой? – Марк открыл входную дверь тихо, я не успела среагировать. – Не смотри это... Вынув из моих пальцев пульт, он выключил телевизор. Присел на подлокотник кресла, обнял меня и прижал к себе. - Что делает людей жестокими? – Всхлипнула я. Это был риторический вопрос и Марк усмехнулся. Вариантов ответа был миллион, но он выбрал наш общий. - Вспомни университет. Отлепившись от его груди, я подняла лицо. Кажется, не нужно было продолжать. Я уже поняла, о чем он. Но Марк продолжил мою мысль дальше. - Ты сделала несколько десятков человек жестокими по отношению к одному студенту. Намеренно или случайно ты это сделала – не столь важно, как сам факт. - Хочешь сказать, что кто-то вроде меня делает это с людьми? Что это не в нашей природе? Что это чья-то злая воля? - Намеренно или случайно. Но почему нет? Я не думала об этом. Никогда и в голову не могло прийти подобное: ожесточение выборочных личностей или масс методом, каким владеем мы. Чтобы кто-то из нас посмел пойти на это? Я замотала головой, прогоняя отвратительную мысль. Нет. Вспомнились ночные конские бега и Галкин племянник с отцовским телефоном. Вспомнились сюжеты Discovery о людях, мучавших животных; наши программы под всевозможными красочными грифами: о нянечках, издевающихся над младенцами; о мед. сестрах, изливающих злобу на пациентах; о родителях, истязающих собственных детей; о многих и многом. Как будто ничего другого по телевизору и не идет. Я постоянно натыкаюсь на эти сюжеты. И не сдерживаюсь. Марк, если застает меня ревущей - ругается. А я думаю, почему вместо этих ужасов не крутить сюжеты, в которых возможно содействие смотрящего. То же время, и кому-то станет проще. Тот же бюджет, а в душе совершенно другая боль. Вспомнилось абсолютное одиночество, осязаемое и обоняемое при первом взгляде на бабулек в домах престарелых. Вспомнилась жгучая, словно клеймо на сердце – радость ребят в детском доме. - Ты давно дома? – Спросил он, поднимаясь. Я пожала плечами, вытирая насухо глаза. Какая разница. Ужин я, все равно, не приготовила. И вообще ничего не делала. Такое ощущение, что по мне бульдозер проехался. Я просыпаюсь физически уставшей. Мне тяжело улыбаться. Зареветь же могу от вида фантика, брошенного мимо урны. Состояние преотвратное, но я не вижу причин. Как будто то, что я накапливала последние годы, из меня теперь усиленно тянут, а вместе с этим забирают саму жизнь. Я устала. Но не от работы чистильщицы, не от нескончаемых прожектов Миши, не от поездок... Возможно, я устала быть инвертором. Не могу определить. - Хочешь прогуляться в парке? – Вернувшись ко мне, Марк присел на корточки у кресла. Встретившись с ним взглядом, я снова заревела. – Господи, Лида... Что с тобой? Ответить мне было нечего. Как я могла описать свои переживания, свои чувства? Старушка сказала: через три года понадобятся все твои силы. Имела ли она ввиду Апокалипсис, знаменующий конец календаря Майя? Только на днях наткнулась на передачу по телевизору и вспомнила ее слова. Нет, смотря эту программу, я не ревела. Хотя, иногда кажется, что надвигается мой личный, индивидуальный конец света. Краски сгущаются, что-то происходит вокруг. И я чувствую себя все более и более одинокой. Потеря мечты, державшей меня школьные и студенческие годы? Гибель Гриши? Да, это тоже выело часть души, оставив невосполнимую пустоту. Но есть что-то еще, что я чувствую, но не понимаю. Марк говорит, что это реакция на кризис. Растерянность или злость охватывает все плотнее, удавом сжимая кольца. Но зачем в таком состоянии населения выводить на голубые экраны этот ужас? Зачем разлагать нас еще больше? Пугать, расстраивать, заставлять чувствовать злость и беспомощность? Зачем? Раньше я не думала об этом. Теперь же не думать в принципе было, по крайней мере, стыдно. И развернувшись к происходящему всем корпусом, раскрыв глаза и вдохнув запах разложения человечества, я не могла справиться с собой.
Я согласилась прогуляться по парку, продышаться, проветрить мысли. Мы брели медленно. Молча. Мимо проезжали велосипедисты: одиночки или вдвоем. На встречу неторопливо брели мамочки с детишками или такие же как и мы с Марком, пары. Даже когда кто-то проходил мимо, вокруг было тихо и спокойно. Будто ни что не могло потревожить этот маленький кусочек природы. Будто она со все понимающим пренебрежением показывала: вы исчезнете, а я останусь... Наблюдала и грустно вздыхала с высоты неба и крон. И становилось спокойнее. Когда тебя окружает что-то незыблемое, настоящее и отчаянно живое – всегда становится спокойнее. Парк... пруд... небо... даже земля под ногами, если она не закована в асфальт. - Может, ты беременна? – Обернулся Марк с улыбкой. - Нет. – Я покачала головой, тоже улыбнувшись. – Просто, тяжело как-то. Давит что-то. - Отдохни. Сбеги от Миши на недельку. Я удивленно обернулась. Ты же не сможешь сбежать вместе со мной. Даже если бы я могла, это предложение значило сбежать на недельку и от тебя. - Нет. – Я снова отрицательно качала головой. Нет. Мы шли. - Ты же в этой каше варишься. – Тихо проговорила я в гравий под ногами. – Зачем такое крутить в прйм-тайм? - Какое такое? – Не понял он. - Эти истязания, извращения... Особенно сейчас, когда и так не сладко. Многим не сладко. - Ох, Лидунь. Много причин. – Марк усмехнулся, ловя мою ладонь. – С одной стороны, когда все плохо, показать еще худшее зрелище – это и есть успокоить. Чужая беда всегда заставляет вздохнуть: слава богу, это случилось не со мной. С другой – это метод устыжения. Все же, кто-то может считать эти программы социальными. Ты знаешь, что это происходит и, возможно, не пройдешь мимо, став нечаянным свидетелем. Дальше - это отвлечение внимания. Эти ужастики уводят твои мысли от неудобных тем к вполне безопасным. Как-то надо отвлекать мысли многомиллионного населения от того, что происходит в стране. Ты только представь себе толпы сознательных граждан, задающихся вопросами «кто виноват» и «что делать»? Я засмеялась. - Много причин и способов не давать нам думать. Подняв подбородок, я замерла в нерешительности. - Давай уедем, Марк. – Предложила тихо, не глядя. - Милая, я не могу сейчас. Зябко поежившись, я кинула на мужа короткий взгляд. - Ты не понял. Давай уедем из страны. Насовсем. Я не хочу здесь жить. Марк не смотрел на меня, вытянув губы трубочкой. Я наблюдала за ним искоса, боясь посмотреть прямо. Прямо в глаза своему малодушию. Прямо в лицо своей слабости и страху. Прямо и решительно. Не могла. - Марк. – Позвала я, не выдерживая молчания. - Мне показалось, это была просто идея. – Он обернулся, наконец, и все, чего я боялась увидеть, отразилось на его лице. – Неужели, ты могла обдумать это в одиночку и предложить на полном серьезе? Я отвернулась, хмурясь. Стало мерзко и холодно. Деревья смеялись шумно и высокомерно. Опускающиеся сумерки давили на плечи неподъемной тяжестью. Так необходимо было почувствовать поддержку, его руки на плечах, его успокаивающую улыбку. Марк шел рядом, спрятав руки в карманы джинс и опустив лицо. До машины мы дошли молча. За пятнадцать минут дороги домой единственной прозвучавшей фразой стало: «Наверное, дома нет хлеба». Закрыв глаза, я отвернулась к окну.
2. Сообщение пришло около четырех утра. Нащупав под подушкой коммуникатор, я приподнялась на локтях. Потревоженный сигналом, Марк на мгновение привстал, посмотрел на горящий экранчик, и перевернулся на другую сторону. Я же читала краткую информацию о моем следующем «клиенте». В конце описания личности имелась приписка: «Осторожно, он из бывших наших». В замешательстве открыла прикрепленную фотографию. На ней в анфас, чуть морщась на солнце и белозубо улыбаясь, был запечатлен пожилой мужчина. В волосах седина. Из расстегнутого на три пуговицы ворота красной рубашки видна загорелая грудь в кучерявом седом волосе. Закрыв фотографию, я продолжила читать. На второй фразе брови поползли вверх. Поднявшись на четвереньки, я осторожно перебралась через Марка и пошла на кухню. Положив девайс на стол, включила чайник. Оперлась на столешницу у хлебницы. Проверила, на самом ли деле не было хлеба. Да, Марк оказался прав и предусмотрителен. Как всегда, впрочем. Обернувшись через плечо, покосилась на телефон. Казалось, он наблюдал за мной с тем же сомнением, что и я за ним. Я чувствовала неловкость, как если бы телефон был живым человеком. Отведя от него взгляд, обхватила себя за плечи и взглянула в окно. Раннее утро переливалось трелями птиц. Днем они так не слышны... Чайник звякнул и выключился. Я размышляла над заданием, притаившимся в сообщении. Хотя, честнее сказать, я старалась очистить голову от мыслей о нем. Достав чашку и банку с кофе, насыпала пару ложек. Посмотрела на телефон. Возможно, они ошиблись? Экран уже не светился. Коммуникатор лежал на том же месте, напоминая о себе ненавязчивым помигиванием зеленого огонька. Сжав правый кулак, я тихо опустила его на столешницу. Вернулась с чашкой к телефону. Налила кипятка, всыпала три ложки сахара. Еще молоко... Наконец, села и уткнулась подбородком в кулак. Аромат кофе окутывал густым облаком. Диод помигивал, как ни в чем не бывало. Моей целью был «администратор» Верховного Инкубата. Раньше о причинах мне не сообщали. Опустили их и на этот раз. Но в предшествующих семнадцати заданиях от меня требовалась мелко-детальная чистка. Такая, как заставить забыть о чем-то или о ком-то, уничтожить конкретные сведения и предметы. Сейчас задание звучало так: «До пятнадцатого июня сего года организовать несчастный случай со смертельным исходом». Подув в кофе, я притронулась к нему губами. Вытащила стилус. Выбрала «ответить». Написала: Вы ошиблись адресатом. Отправить. Вернув стилус на место, подошла к окну. Ведь, есть у них для таких заданий девочки. Да и не нужно моих талантов для организации несчастного случая. Если администрация решила избавиться от главы Верховного Инкубата, то посылать на это нужно явно не меня. Я не пойду на это. Никогда. Вздрогнув от сигнала, я обернулась к телефону. Прочитала ответ: «Адресат верный». Снова вынув стилус, нажала «ответить». Внутри ворочалось волнение, тревога, страх. Набрала: Я отказываюсь. Осторожно, будто он мог взорваться, положила телефон на стол и выпрямилась. Правая ладонь сжималась и разжималась, выдавая нервы. Я не подписывалась на это. Я не обязана. И мне незачем волноваться. Все нормально. Никто не может заставить меня. Никто не может даже подумать о том, чтобы заставить меня. Даже не важно, о ком идет речь. Как они могли подумать, что я пойду на это? Вот так просто, приняв за очередное задание... Страх стремительно замещался злостью. За что, интересно? С какой целью? Он, ведь, один из нас... Раз в декаду по четвергам он ведет или… вел собрания, стоя на том же месте, что и старушка по вторникам. Какие вопросы они обсуждают? Чем он мог помешать? До пятнадцатого июня меньше недели... Сев обратно за стол, я открыла фотографию. Осторожно, он из бывших «наших»... Но «наши» не бывают бывшими. Мы такие, какие есть в любое время года и суток, начиная с периода полового созревания и до смерти. До смерти, которую, оказывается, может подарить один из «наших». С кем посоветоваться? Кому пожаловаться? Обняв кружку с кофе, я прикрыла глаза. Чувство одиночества накатывало со всех сторон, погружая меня все глубже и глубже. Казалось, нужно шевелиться, трепыхаться, выкарабкиваться. Я сидела с закрытыми глазами и дышала ароматом кофе. Открыто и безразлично впускала в себя опасения, злость, неуверенность, удивление и... тишину. Вздрогнув от прикосновения, обернулась. Марк, положив ладони мне на плечи, наклонился. - Что там в такую рань? - Работа... – Приняв поцелуй, я следила, как он готовит себе натуральный кофе. - Миша? – Спросил, не оборачиваясь, уже зная ответ. - Нет. Об этой работе он не знал ничего, кроме факта ее наличия в моей жизни. И его натура, требующая уничтожения всех стен, всех недомолвок, переносила сей тайный факт с плохо скрываемым беспокойством и напряжением. Он не настаивал на откровенности, не просил рассказать, не рассчитывал на необходимость поделиться. Он, просто, знал, что я не такая как все. Помнил то, что я сделала с Мишей и мягкий контроль, с помощью которого убежала весной от него самого. Я наблюдала за его спиной и плечами, покрытыми летними канапушками. Наблюдала за ленивыми движениями, скрывающими напряжение. Из груди поднимались слезы. Что было источником подобной эмоциональности, понять не получалось. - Марк. – На мгновение зажмурившись, я поднялась. Он обернулся на половине движения. Отставил турку с плиты, принимая меня в объятия. – Мне так нужна твоя поддержка... Ты не представляешь... Когда из груди змеями поползли рыдания, я уткнулась в его плечо. Марк молча гладил голову и спину, прижимая к себе. Он мог бы что-то сказать, если бы знал... Если бы не было тайн. Не было этой второй жизни, где администрация просила убить бывшего главу мужской части «наших»... Он молчал, потому что молчала я сама. Через несколько минут, когда я начала успокаиваться, все так же безмолвно Марк посадил меня на стул. Присел на корточки рядом, подав салфетки. Я высморкалась. Легче не стало. На столе по-прежнему лежал, невинно помигивая лампочкой, коммуникатор. На мужа не смотрела, заняв внимание и руки кружкой с кофе. - Куда ты хочешь переехать? Задержав кофе во рту, я проглотила медленно и аккуратно, чтобы не подавиться. Опустила взгляд к мужу. И снова заревела.
Мы разговаривали до семи. Марк мягко приводил собственные доводы: Родина, родные, менталитет, дом, работа, верность… Их было много, его доводов. Я слушала, не возражая. Сейчас это отошло на второй план. Я не могла думать ни о чем, кроме сообщения в телефоне. Ни о ком, кроме того смеющегося мужчины в красной рубашке. Потом он пошел на работу, а я осталась. У меня были дела на сегодня. Вчера я точно знала, что сегодня день должен быть забит. Но сейчас, сидя в асфальтовой кухне, я помнила лишь данный факт. В семь с минутами телефон запиликал и завибрировал, приподняв родственное панике чувство. Пододвинув к себе девайс, я пару секунд смотрела на имя звонящего: «1». - Да. – Сказала тихо, тут же сообразив, что она не говорит по-русски. - Девочка, что случилось? - Я не убийца. Возникла тонкая, хрупкая пауза. Впервые я говорила с ней по телефону. - Милая, в этом деле имеет значение счет, лишь, с нуля до единицы. Я подавилась воздухом и приложила ладонь к месту, где предположительно был микрофон. Как это может быть? Как она может знать мои мысли? Как? Вскочив с места, я подошла к окну. - Ты переступила эту черту давным-давно. И тот мальчик вряд ли заслуживал подобной расправы. - Замолчите… - Не узнавая своего голоса, я захлебывалась. - Твой агент был бы следующим. С какой легкостью ты послала его по дороге смерти? (Какая сволочная патетика: way to death…) - Не смейте… - Ласкар перекрывает кислород обоим нашим половинам. Я не имею в виду правых и левых. Я имею в виду девочек и мальчиков. Всех. Всех нас, милая. Всех! Он душит нас с такой скоростью и так упорно, что другого выхода, просто, нет. - Я не хочу этого знать! Если вам кто-то мешает, найдите другого… исполнителя! - Мы не можем, милая. Мы пытались. Он опутан охранными программками. При попытках устроить его ликвидацию всегда что-то происходит. Пытались по разному, поверь. Он всю жизнь этим занимается, он умеет защитить себя от случайностей. От любых случайностей. Даже от человека с оружием в руках в метре от него. Нужна прямая команда. Твоя команда. Сделай то же, что ты сделала с Данилой Верхим. Это все, что от тебя нужно… - Нет. - У тебя есть время подумать и подготовиться. Я пришлю тебе некоторые материалы. Они помогут принять правильное решение. До свидания, дорогая. Старушка нажала отбой. Я не отнимала трубку от уха. И пластик коммуникатора и руки были мокрыми от слез. Они текли сплошными и спокойными ручейками, как от лука. Стало невыносимо громко. Отовсюду вокруг, из воздуха, от телефона, от стен исходил, переливаясь трелями высокий тошнотворный звук. С минуту мне потребовалось для того, чтобы разъединить царящую какофонию на трель городского телефона, мелодию будильника в коммуникаторе и пиликание дверного звонка. Отключив будильник, я побежала к двери. Беспокойно переступая с ноги на ногу, за дверью мялся курьер. - Минуту. Вытирая насухо щеки, направилась к городскому телефону. - Какого хрена ты не берешь трубку? – Миша был в своем репертуаре. - Что? – Кинув взгляд в коридор, я прикрыла глаза. – Что случилось? Почему ты звонишь на городской? - Ты получила сценарий? - В коридоре стоит. - Жду в аэропорту через полтора часа. - Зачем? – Я зажмурилась. – Черт… Миша… Миша молчал мгновение. - Что с тобой? Ты в порядке? - Я забыла. Я буду. Да, да… Вспомнила. Как это все некстати. Давай. Я бросила трубку и вернулась в коридор. Курьер, смущенный моим зареванным видом, потупился и протянул пакет и бланк для подписи. - Благодарю. – Кивнул скромно. - Да, спасибо. Оторвав край пакета, я вынула тоненький файл со сценарием предстоящей работы. Так же здесь лежала справка на двух листах о том, чем гейзеры являются и описанием самых знаменитых представителей. Через полтора часа я должна быть в аэропорту, а уже завтра вертолетом добраться до одного из самых прекрасных мест на планете. Кажется, так и было написано в сценарии. День на Камчатке, день в Исландии и день в Йеллоустонском национальной парке, в Северной Америке. Это частный заказ. Вряд ли подобный туризм может быть интересен широкой публике, как и я, предпочитающей овощной отдых у моря. Миша знал, что я делаю ставку на максимально широкую аудиторию, но и деньги нужно зарабатывать. Потому, меня ждал марш бросок по гейзерам Земли. Вызвав такси, я собирала вещи. В мыслях воцарилась тянущая, волнительная тишина. Марк… Я же не предупредила. По дороге позвоню. Крема… Чернеть до негретянки я не собираюсь. Было бы здорово, вырвись Марк со мной. Мы провели бы незабываемое время. Хоть день. Ведь, я смогла бы устроить один день отдыха после съемок? Собрать сумку, привести себя в порядок, одеться, не думать о Ласкаре Младенове. Прочесть сценарий, позвонить Марку, зазубрить нехитрый текст… в сообщении даны координаты его особняка. Его можно найти даже по GoogleEarth. В сообщении написано, что он бельгиец, но фамилия какая-то совсем не бельгийская. Я бы сказала, очень даже славянская. Живет в штате Джорджия, США. Занимается… не думать. Как я пришла к этому? Всего полгода минуло с первого собрания, а я уже часть той силы… - Я усмехнулась, отводя щеточку с тушью от глаза. Часть той силы, что… Как же это было у Гете? И насколько жестко эта сила обязана подчиняться законам морали и нравственности, человечности? Если я могу больше, не должна ли я быть свободнее? Опершись о раковину, я замерла. Теплый и внимательный взгляд отца, которого я почти не помнила, смотрел с зеркальной глади с видимым беспокойством. Нет, Лида. Чем больше ты можешь, тем плотнее зажата в рамки законов и условностей. Твои ошибки обойдутся дороже, прежде всего, тебе самой. Чем больше власть, тем серьезнее ответственность. Чем шире возможности, тем жестче отбор целей их приложения. Что бы я ни сделала, ответственность будет на мне. Даже у солдата есть выбор. Правда, на уровне быть или не быть… не менее. Я была полностью готова к выходу, когда телефон под стандартное пиликание задрожал на столе: такси. Выходя из подъезда, обратила внимание на незнакомого мужчину в шортах и футболке, будто присевшего отдохнуть после пробежки. На коленях у него лежала розовая папочка. Бегать с папкой? Проходя мимо, увидела, как он поднимается. - Лида. Остановилась. Мужчина молча протянул папку, и терпеливо дождался, когда я приму ее. Смысла спрашивать: «что в ней» - не было. Скорости выполнения поручений «1» не удивляли. Не кивнув, не вымолвив ни звука, я направилась к такси. Водитель открыл багажник, с радостной суетой рассказывая о пробках, в коих мы проведем ближайший час. Игнорируя все инициации к разговору, я устроилась на заднем сидении и достала телефон. - Вы, ведь, Лида! Я вас сразу узнал! – Он выруливал со двора. - Помолчите, пожалуйста. – Я подняла взгляд к зеркалу заднего вида. Водитель отвел глаза смущенно и обиженно. Тем временем в трубке Марк сказал: «Алло». - Марк, совсем вылетело из головы. У меня рекламный пробег по гейзерам. Лечу на Камчатку, потом в Исландию, потом в Америку. - Когда? - Уже еду в аэропорт. Молчание. - Не скучай, это на неделю, надеюсь не дольше... - Позвони, Лид. Целую. - И я тебя. Пока. Нажав отбой, я перевела взгляд на розовую папку. Ведь, мне не обязательно возвращаться со съемочной группой? Я могу заскочить в Джорджию… Отодвинув зажим, раскрыла и вынула стопку листов. Казалось, они еще теплые от принтера и пахнут разноцветными тонерами. Листая, я вылавливала ответы на приходящие один за другим вопросы. Чем мешает Ласкар Младенов? В течение последнего года, внезапно перестав появляться на собраниях и вынудив администрацию выбрать нового ведущего римских Собраний, Ласкар вошел в оппозицию. Я читала русский текст и улыбалась, понимая, что переводился он где-то между звонком «1» и моим выходом из дома. Полчаса…. Космические скорости, если не сказать больше. Она делает все, чтобы уменьшить мое внутреннее сопротивление. Даже информацию доносит на родном языке. Ну, пускай, оппозиция. Покачав головой, я продолжила читать. Далее он выстраивал события так, что практически блокировал деятельность обеих сторон. Абзацами из пяти-шести строк были приведены примеры за последний год. В основном перечислялись катастрофы с человеческими жертвами, которые можно было предотвратить по простой причине их прогнозирования. Землетрясения, наводнения, оползни. В борьбе человека с природой Ласкар выступил на стороне природы. Рассредоточенные по земному шару «девочки» и «мальчики», как называла их старушка, не смогли ничем помочь. Как администрации узнали, что это он? Ласкар ни просто не скрывался. Он предупреждал каждый раз, что не позволит нам, «инверторам вожделения», отработать свою программу. Подняв лицо от бумаг, я посмотрела на запруженное машинами шоссе. Призрачной тенью на стекле лежало мое отражение. Оно улыбалось. Инверторы вожделения? Чем он аргументирует свое противостояние? Ответ на этот вопрос показался мне размазанным и неаргументированным. Она предполагала необходимость упомянуть о позиции Младенова, но не располагала временем или желанием дать развернутый ответ. Прежде всего, Ласкар сомневался в нашем праве корректировать естественный ход событий. Будь то природные, экономические или политические катаклизмы, кто сказал, что в будущем наше вмешательство не аукнется еще большими несчастиями? Кто делегировал нам полномочия вмешиваться в божью волю? Поджав губы, я снова подняла лицо к окошку. «Во-лю бо-га, во-лю бо-га, во-лю бо-га» - кричали аборигены в «Сердца трех». Как-то так во мне усвоились прочитанные строки. Но зерно сомнения дало всходы. Я не могла сказать, что полностью не согласна с Ласкаром. Не могла. Почему я? Почему не снайпер в кустах? Почему не тщательно выстроенная случайность? Пытались… - был ответ. Ласкар всю жизнь занимался предохранителями. И когда понадобилось устранить его самого, оказалось, что это практически невозможно. Любая задумка администраций Суккубата и Инкубата наталкивалась на уже лежавший на Ласкаре предохранитель. Нескромным списком на предпоследней странице перечислялись попытки ликвидации и примеры их тщетности. Пару раз пробовали снайперы. Один промахивался, у второго следовали стопроцентные осечки. Из автомобильных аварий Ласкар выходил облепленный недоумением и подушками безопасности – без царапины. Все «кирпичи», с ювелирной точностью метившие в темечко, промахивались. Заключение было уникальным для моего свежего взгляда: неуязвим. И свою семью: супругу, дочь и сына – он опутал подобной неуязвимостью. На последней странице Первая давала краткое резюме: «Деятельность Ласкара Младенова – это перекрывание самой возможности заботится о земле и человечестве. Мы можем помогать, а значит – мы должны. Нам даны инструменты, и мы занимались штопаньем мира веками, тысячелетиями. Что есть один человек вроде него против тысячелетий верного служения и заботы? Что есть одна несовершенная личность против наших братств?» Не позволяя себе задуматься над этими вопросами, я перевернула последний лист, убрала в папку и откинула голову на спинку. - Да, жарко сегодня. – Тут же отреагировал водитель. – Духота… Наверное, дождь будет. Хотите, сделаю кондиционер посильнее? Я молчала, прикрыв глаза. - Вы, наверное, очень устаете? Столько работы, столько внимания… - Если вы произнесете еще хоть слово, я выкину телефон вашей шарашкиной конторы и оставлю вас без чаевых. Мы выбрались на МКАД и движение немного оживилось. Я пыталась представить себе схему программок-предохранителей. Услышав о них от старушки впервые, мне и в голову не пришла мысль о возможности использовать их в повседневности для собственной безопасности. Я, ведь, могла предохранить себя от многих неприятных случайностей. И Гришу тоже… И ее… Теперь, увидев наглядный пример человека, защитившего себя и свою семью от конкретных угроз и случайностей, я могла лишь бранить себя. Я, ведь, даже не думала об этом! Не то, чтобы не было времени попробовать. В голову не приходило! Какая же я глупая, непредусмотрительная, ограниченная… Стало любопытно, как оно работает. Ну, на мелочи поэкспериментировать. Посмотрев на папку, я склонила голову на бок. Прикрыла глаза. Ласкар Младенов, пятидесяти четырех лет, урожденный Бельгии, проживает… Я улыбнулась. У меня, даже, координаты есть! Порезаться бумагой так неприятно… Пусть, журнал. В любом доме с двумя женщинами найдется какой-нибудь журнал. Указательный палец. Три минуты, чтобы найти подходящий, ближайший. Кивнув, я открыла глаза. В следующее мгновение машину жестко тряхнуло, голова больно ударилась о стекло, папка соскользнула с колен. Вокруг остервенело гудели участники движения. - Твою мать! – Закричал водитель, ударяя по тормозам и выравнивая машину. Нас немного повело. Потом мы замерли. - Вы в порядке? – Обернулся ко мне, отстегиваясь. Я остановила на водителе ничего не выражающий взгляд. Сердце бешено колотилось. Под прижатой к голове ладонью выступила испарина. Дура! Мы остановили движение по третьему и четвертому ряду МКАДа. Серебристый Nissan задел нас справа, как бретельку сарафана сняв бампер с одной стороны. Он стоял в паре десятков метров позади, расположившись посреди двух полос. Я зачем-то вылезла из машины. Ноги подкашивались. Водитель такси уже дошел до виновника происшествия, осматривающего свой передний бампер и фару. Дура… - Мне надо в аэропорт! – Крикнула я ему зло. Обернувшись, водитель смерил меня взглядом и обернулся к водителю Ниссана. Вернувшись в машину, я вынула ноутбук из сумки и разложила на коленях. Очень хотелось полазить по закрытому форуму, найти примеры построения предохранителей. Форум был общий, имена – мало что значащая абракадабра и цифры. Чаще всего встречались примеры, вроде inkub75 или sukkub83. Личность значения не имела. Только опыт, которым можно было поделиться и почерпнуть. Авторизовавшись, я ввела в поиске «программы предохранители». И, привычная еще с институтских времен к «use fucking search», была вознаграждена. Решив дать водителю на разрешение конфликта пять минут, я засекла время и открыла тему. Пять минут пролетели как секунда… Водитель не вернулся. Отрываться от примеров не было сил. Новые возможности применения моих способностей хотелось начать использовать тут же, посреди созданной мной пробки. Глубоко вздохнув душный горячий воздух с запахом асфальта и лимонной елочки на зеркале, я повела шеей. Обернулась к заднему стеклу. Я подумала: обменяйтесь телефонами и данными страховых компаний. Возвращайтесь. Вернув взгляд к открытой теме, вздохнула. Под ноутбуком было жарко. В углу экрана в вечном вызове мигали значки мгновенных сообщений. Вернувшийся водитель собирался разразиться очередной тирадой, но встретил мой взгляд в зеркале. Благоразумно промолчав, пристегнулся и завел машину. Предохранители… Прежде всего, это мысленная обрисовка паутины возможных происшествий, компоновка их по различным признакам (тяжесть последствий, сложность реализации, место происшествия, задействуемые люди (существа) и т.д.) и выходы на разрядку. Происшествия одной тяжести последствий (например, смертельный исход) могут выходить на несметное количество разрядок события. Ограничить количество выходов может лишь фантазия и время. Так же на выход можно повесить ответную реакцию (как наше маленькое ДТП). Ответных реакций так же может быть огромный список, включающий место в пространстве, время действия, окружающие предметы, люди (существа) и т.д. Вполне возможно, окажись я сейчас в лесу, на меня бы спикировал пролетающий мимо сокол или напал бродячий лось… Как-то так. Представить подобную паутину, уходящую в невиданные дали во все стороны пространства, было невозможно. Как «ставить» подобные программы на людей, мне предстояло лишь узнать. Хотя… Поставила же я нечто подобное на Марка на первом курсе? А на четвертом нейтрализовала. А тогда я не имела понятия ни о чем, кроме своей способности управлять людьми и событиями в каких-то не выходящих за быт рамках. Мысли прыгнули к Ласкару. Что, если он предусмотрел прямое влияние и навесил на исполнителя прогнозируемую расправу? Тогда, выполнение этого задание равно подписанию себе смертного приговора. Могла ли старушка упустить это из виду? Ох, вряд ли… Он так мешает администрации, что они готовы разменять его смерть на меня, перспективного новичка? Единственного (по словам старушки) представителя Суккубата, способного на мгновенное прямое влияние. «Такой скорости и силы» - определила она мои возможности при нашей встрече. Какой силы? Могу ли я сотворить для себя предохранитель от Ласкара? Я усмехнулась. Могу. Но не за неделю, отведенную мне на расправу с ним. Могу. Но кажется, никто кроме меня в этом не заинтересован… Холодящей волной нахлынуло желание вновь исчезнуть. Как весной после смерти Гриши. Заставить всех людей, кроме Марка и деды с бабушкой, забыть о моем существовании. Могу ли я это сделать? Я вздохнула, выключая ноутбук. Могу. Я все могу. Нужно только научиться… Скосив взгляд на машину в соседнем ряду, я удивленно вскинула брови. А ни в этом ли причина? Пока я гусеница, хоть и прямоходящая, не безопаснее ли избавиться от меня? Разве, имея наглядный пример Ласкара, могут они чувствовать себя в безопасности, приняв в свое лоно сформировавшуюся далеко не на принципах спасения мира и защиты человечества суккуба? Я могла бы быть очень полезна им, будь я взращена на правильных идеалах и идолах. Но даже в том, что меня очень сложно контролировать, они уже успели убедиться. Мгновенно нахлынул страх, жуткий страх. Но нет, не будут они трогать меня до Ласкара… Достав телефон, я набрала сообщение: «Задание принято. Мне нужно больше времени в связи с дальней поездкой». Отправила именам ноль и один. Дайте мне время подготовиться… Дайте мне время научиться себя защищать. От вас защищать. Тут же, будто старушка только и ждала моей SMS, пришел ответ: «Десятое июля – крайний срок. Будь осторожна, дорогая, и спасибо».
3. Что было бы со мной, не относись я к полетам так же спокойно, как к передвижению на наземном транспорте? С установившейся в последний год частотой взлетов и посадок об этом было бы страшно подумать. Расслабившись в кресле бизнес класса, я читала сценарий, переданный курьером с утра. Съемочная группа из четырех человек летела в экономе. Миша, передав меня под командование режиссера всего предстоящего концерта, ретировался для устройства бесконечного числа проектов с моим участием. Иногда казалось, что он смог бы выстрелить мною в шоу-бизнес даже без моей помощи. Определенно, он был находкой, не смотря ни на что. Когда между рядов появилась стюардесса в спасательном жилете, я заканчивала предварительное знакомство со всеми описанными в приложенной к сценарию справке вулканами в долине реки Гейзерной. Ко времени взлета была осведомлена о гейзерах в Исландии и Северной Америке. Когда погасло табло с ремнями безопасности, закончила читать подробный план ближайших дней. Миша уже привык к тому, что я полагаюсь на него в вопросах комфорта, организации времени и безопасности. В общем-то, он не без удивления привыкал к полному доверию с моей стороны и абсолютной непритязательности. Мне было все равно, куда и зачем лететь, если это предполагало наши взаимные выгоды: деньги с его стороны и аудитория - с моей. Началось лето, а потому я на каждом шагу ожидала очередную незнакомку с золотой карточкой в руке. Римские собрания стали для меня пиковыми событиями календарных декад. Я ждала нового собрания с трепетом. Теперь же, когда в коммуникаторе зависло задание с Ласкаром Младеновым, к трепету примешивалась растерянность и тревога. На предупреждение о том, что я задержусь в США, Миша отреагировал неоднозначно. Он расписывал грядущие мероприятия на месяцы вперед. Мои неожиданные планы залететь в Атланту явно что-то перекосили в его расписании, но Миша лишь поморщился и промолчал. Я кивнула с благодарностью. Мы редко препирались по рабочим вопросам.
«Села. Все ок» - стандартный шаблон, используемый при посадке. Каждый раз я отправляла sms Марку и Мише, когда тот был не со мной. Перезванивать при получении этого сообщения Марк отучился с год назад. Но после посадки вертолета в долине я сама набрала мужу. Он смеялся, слушая мои впечатления. Это был мой первый опыт полета на вертолете, казавшемся хрупким, ненадежным и исключительно шумным агрегатом. А потом невиданное зрелище захватило меня, и весь привычный мир остался за стеной гор, за гранью мощи и чистоты. Больше всего выматывали не сами перелеты, а смена часовых поясов. Ночь – это время, что ты проводишь над землей. В это время необходимо выспаться. День – это время на земле. И не важно, что по этому поводу думает твой организм. Подобная организация суток выжимала силы без остатка. К концу недели даже сон не помогал прийти в себя. - Я подыхаю. – Могла сказать я Мише потухшим голосом. - Нет, что ты! Я совсем не устала! Здесь так здорово! Это незабываемо! – Выжимала я из себя восторги в микрофон, общаясь с Марком. – Не волнуйся, родной. Но он все знал, а потому даже не просил включить камеру на ноутбуке. - Я люблю тебя. И в сердце распускались звезды. И впереди была уже не каторга, где вымучиваешь из себя улыбки. Впереди был крохотный отрезок времени, разделяющий меня с ним и асфальтовой кухней, где спокойно и тихо. Где нет никого кроме нас… На съемочную группу вообще смотреть не хотелось. Если на моем лице отражалась та же неподъемная усталость, граничащая с безразличием, то нашей работе вряд ли поверят потенциальные туристы. Гейзеры – это не статичный пейзаж… Самой стойкой в нашей компании была девушка-администратор Лена, выполнявшая все роли, начиная с гримера и заканчивая поваром. Клянусь, если бы я могла приказывать гейзерам… Тем не менее, и эта работа закончилась. В общей сложности на этой неделе я провела в воздухе больше, чем на земле. Но упав замертво в номере отеля в Атланте, я уже не думала о съемках. Закрывая глаза, я видела смеющегося мужчину в красной рубашке. Отодвигаемая тревога накатила тяжелой волной. Только оказавшись перед принятым решением встретиться с Ласкаром, я ощутила настоящий страх. Было около семи. Водитель такси забыл обо мне спустя несколько секунд после высадки. Охранники у ворот открыли, как хозяйке. В поместье щебетали птицы. Я ожидала лай собак, почему-то, но лая не было. От ворот до особняка шла широкая дорога, мощенная грязно-розовой фигурной плиткой. По обеим сторонам зеленели деревья и кустарник, высаженные в точном соответствии с задумкой ландшафтного дизайнера. Наверно, я слишком волновалась, чтобы обращать внимание на камни и зеленые насаждения. По спине и бокам текли капельки пота. Майка уже стала влажной подмышками. На повороте дорожки показалась площадка и дом. Мог ли кто-то остановить меня на подходе? Беспрепятственно войдя в деревянную дверь с ромбом разноцветной мозаики на уровне лица, я замерла. Проснулся ли хозяин дома? Проснулась ли его супруга, дети? В двух метрах от входа поднималась белая каменная лестница с просветами между ступеней. Справа, в обширном пространстве без стен и преград, размещалась комната отдыха. Резко обернувшись влево на движение, я увидела зеркало. Прошла вперед, огибая лестницу, чтобы увидеть мелькнувшую в зеркале фигуру. Послышался шорох закрывающейся створки прозрачной двери. Крупный загорелый мужчина прошел по белому кафелю и скрылся за стеной дома. Там бассейн, кивнула я себе, следуя к дверям. Тихо приоткрыла, выходя. В этот момент хозяин дома (я уже узнала его), прыгнул в воду и поплыл к другому краю. Я посмотрела наверх, к окнам второго этажа. Ведь, в доме немало народу. Уже, наверное, семь утра. До скольких же они все спят тут? Тем временем, широкими взмахами переплыв бассейн, Ласкар оттолкнулся от стенки, проплыл пару метров под водой и направился обратно ко мне. В абсолютном мысленном безмолвии я наблюдала за хозяином дома. Страх и волнение ушли. Осталось лишь ожидание. Безымоциональное, напряженное и расслабленное одновременно, как на низком старте. Ласкар вынырнул, тут же поднял взгляд от моих ступней к лицу. Обоими ладонями убрал волосы с лица. Опершись руками на бордюр, поднял тело из воды и сел на край бассейна. Поднялся и встал надо мной в молчаливом ожидании. Морщась на солнце, я все же видела на немолодом лице презрительную усмешку. С запоздалой досадой подумала о солнечных очках в сумке. Прошло уже несколько секунд. Я продолжала молчать. Столько команд могло пробежаться трусцой по моим мыслям: инфаркт, инсульт, судорога чего-нибудь... Он мог просто захлебнуться. Стоя сейчас передо мной, он мог бы упасть на скользкой поверхности, разбить череп и скатиться в бассейн... Вариантов не счесть! Устав ждать, Ласкар прошел мимо меня к лежаку с полотенцем и начал вытирать голову. Почувствовав, как напряжены плечи, я попыталась расслабиться. Обернулась. Хозяин дома все так же внимательно наблюдал за мной. Глупо так все было... и жутко. - Я слышал, что у девочек появилась сильная чистильщица. – Сказал он на английском. Я вобрала в легкие воздух, делая усилие над собой, чтобы понять смысл фразы. Прикоснулась пальцами к лицу, останавливая капельку пота, сбегающую по виску. - Я не уверена... – Прошептала практически беззвучно. Даже шепот сорвался, и я не смогла договорить. - Ты русская! – Засмеялся он в голос. Я не сразу поняла, что Ласкар перешел на русский. – Какой сюрприз: ты русская! О, девочка. Будь ты уверена, я бы не всплыл. Да? С целью отвести взгляд, я отвернулась на успокоившуюся в бассейне воду. Есть ли у них разделение на правую и левую сторону? Эта мысль пришла неожиданно и заставила улыбнуться. - Так, чем имею честь? Вернув взгляд к хозяину дома, я выпрямилась. Зыбкое состояние нерешительности сменилось любопытством и... уважением. Вряд ли этот человек был слабее меня в прямом влиянии. Ввиду всех опутывающих его охранных программ, можно было предположить очень сильного потенциального противника. Даже если кто-то из нас не встретит завтрашний день, я не могла отказать себе в праве попытаться понять его. «Чем имею честь?» - Я невесело усмехнулась. За историю мира кто-нибудь отвечал на этот вопрос: «Я пришел лишить вас жизни»? Но я пришла не за этим. Возможно, это была внешняя оправдательная причина. Я пришла узнать его доводы, его позицию, попробовать понять и оправдать. Возможно, попросить помощи. Возможно, помощь предложить. Я не знаю, зачем именно явилась к нему. Просто, мне не оставили выбора. И эта встреча была честью для меня. Даже если я не выйду отсюда живой. Я расслабилась, как решившийся прыгать самоубийца перед обрывом. Шагнув к собеседнику, я осторожно протянула руку в приветствии: - Меня зовут Лида. – Сказала по-русски, так как он говорил на нем чисто и уверенно. - Не скажу, что приятно, но любопытно. Мне представляться излишне, не так ли? – Мужчина вежливо пожал мою руку и откинул полотенце назад на лежак. - Ты наткнулась на мои предохранители и была вынуждена прилететь лично. – Повернувшись ко мне спиной, Ласкар направился в дом. – У тебя было достаточно времени, чтобы выполнить план. – Открыл дверь, пропуская меня. Определенно, этот человек меня не боялся. – Мне абсолютно не интересно, что остановило тебя во время моего купания. Могу заверить, я не могу защититься от прямого влияния. Хотя, вряд ли предоставлялся повод проверить. Возможно, сработает… Но мне надежнее быть уверенным, что от прямого влияния у меня защиты нет. Поэтому мне остается лишь подождать, пока я удовлетворю твое любопытство, или же попытаться воспользоваться стандартными методами самообороны. - Я не видела, куда иду за ним по дому. Взгляд не отрывался от коричневой спины, остальное «я» превратилось в напряженный слух. – Такими, как это, например. Когда взгляд медленно переполз с его плеча на черный пистолет, удивленно моргнула. Подняла взгляд к его лицу и услышала выстрел. Потом еще один. Еще. Мир закружился перед глазами, все тело взорвалось болью. Потом перед взглядом оказались белые панели потолка и лицо Ласкара. Как глупо... Черт побери, как глупо... Моргнув, я наблюдала, как он отводит дуло, наведенное мне в лицо. Сгибает руку в локте. Как прислоняет жесткое, я ощущала жесткость, даже вкус металла, его запах... прислоняет к виску и прилагает все силы, чтобы не выстрелить. Видела вздувшиеся вены на висках и лбу. Ничего не выражающий взгляд. Он, даже, не боялся. Просто, боролся. Как мог. Как умел. - Не убивайте меня, Ласкар. – Прошептала я. Не уверена, что он слышал меня. Я сама себя не слышала. В какой-то момент он взглянул на меня сверху вниз, будто получив передышку. Взглянул удивленно. Это была первая эмоция за минуты нашего знакомства, отличная от презрения. – Не убивайте, пожалуйста...
Когда я открыла глаза в следующий раз, перед глазами оказался белый шершавый потолок. Хотелось провести по нему пальцами, таким блаженно-прохладным и приятно-шершавым он казался. Но еще больше хотелось пить. Еще через пару мгновений в меня ворвались звуки. А вслед за звуками – боль. Открыв рот, я выдавила из себя стон: пить. Тут же послышался шорох и в поле зрения показался Марк. Жалкая улыбка, сдерживаемые слезы, дрожащие руки, сжимающие мою ладонь, прикасающиеся к щекам, ко лбу, волосам. - Пить... Тут же во рту оказалась трубочка, и я всосала в себя воду. Расслабилась, внимательно наблюдая боль в теле. Страшно не было. Я жива – это главное. Ласкар поверил мне. Не убил. Значит, мы сможем поговорить. Почему-то теперь эта мысль казалась более здравой, чем мой визит к нему утром... - Какой сегодня день? Сколько я тут? Марк нахмурился, усмехнулся и отвел взгляд. - Ты куда-то торопишься? – Кажется, это прозвучало зло. Я продолжала смотреть на мужа, ожидая ответа. – Ты здесь третий день. Из тебя вытащили две пули. Одна прошла навылет. Болгара арестовали за попытку убийства, хотя он утверждает, что это была самооборона. Вчера выпустили под залог. – Проговорил Марк медленно, будто смакуя собственную горчинку в голосе. - Он бельгиец. – Поправила я. Марк замер на полувздохе и остановил на мне неподвижный взгляд. Боль начала стремительно нарастать, с каждой секундой становясь все менее выносимой. Марк смотрел молча, напряженно, болезненно. В какой-то момент показалось, что ему больнее, чем мне. - Если он придет сюда, не препятствуй. От меня потребуются показания. Я их дам сразу, как только придут полицейские. Скажи Мише... Ты сказал Мише, что меня не будет пару дней? Выпустив мою ладонь, Марк встал и отошел. Я повернула голову к окну, за которым притаились сумерки. Утро сейчас или вечер понять было сложно. Постояв с минуту, он глубоко вздохнул и прикоснулся к лицу. Я поняла, что он вытер слезы. Отвернулась, смаргивая собственные. Заплакать сейчас было бы слишком больно. Все пули попали в живот. Все тело являлось одним сплошным пластом боли. Где конкретно находились дырки, понять было невозможно. Из руки торчала трубочка, которую, хотелось почесать, будто она была частью меня. За то, чтобы вымыться, я бы отдала день жизни. Или получила бы еще одну пулю. Одной больше, одной меньше. Здесь тоже счет имеет значение, лишь, от нуля до единицы… - Что-нибудь еще? Я вздрогнула, оборачиваясь. Марк стоял надо мной у кушетки. - Ты бабушке не говорил? Нет? – Я успокоено кивнула, когда он отрицательно качнул головой. – Не говори, перенервничают. Со мной, ведь, все будет в порядке? Ничего серьезного? Не то, чтобы я спрашивала. Откуда-то была уверенность, что если не через неделю, так через месяц или год, но я приду в норму. Присев на краешек, Марк наклонился к моему лицу и обнял ладонью щеку. - Конечно, родная. Все будет хорошо. – Поцеловал в уголок губ. На мгновение прикоснулся лбом к моему плечу, гладя пальцами щеку. – Я отойду на пару минут и вернусь. Хорошо? Я кивнула. Конечно. Конечно. Стремительно поднявшись, Марк вышел. Посмотрев в окно, я увидела, как тонкий солнечный луч проползает по открытым жалюзи и врывается в палату. Утро.
Понимание слабости, расползшейся по телу и придавливающей к постели, пришло через полчаса, когда вернулся Марк. Оказывается, человек от Ласкара ждал моего пробуждения и поймал Марка сразу, как только понял, что я очнулась. Самого Ласкара ко мне, по понятным причинам, не пускали. Так вот, когда вернулся Марк с незапечатанным конвертом в руке, я поняла, что поднять руку (не говоря уже о том, чтобы перевернуться на бок или сесть) слишком утомительно. С Марком пришел доктор. Осмотрев меня и задав несколько вопросов, он удовлетворенно кивнул и вышел. Когда рука с письмом без сил упала на постель, я посмотрела на спину мужа у окна. - Прочти, пожалуйста. Он обернулся. Медленно, нерешительно подошел и потянулся к листку бумаги. Начал читать: - Лида, благодарю тебя за сохранение жизни себе и мне. В местной полиции открыто дело. Уверен, для тебя не составит труда все уладить. Имена и контактные данные списком внизу. Когда поправишься, буду рад увидеть в гостях. Л.М. – Марк перевел взгляд с письма на меня. – Тут список из шести имен на английском. Должности, имена и адреса. - Спасибо. – Кивнула я. - Куда положить? – Спросил, складывая лист. Я постучала пальцами по простыне. Мне нужны эти имена. Нужно заняться ими сегодня же. Не удивляясь, Марк подложил письмо под мою ладонь. - Чего-нибудь хочешь? Отрицательно качнув головой, я следила за ним взглядом. Никогда на его лице не отражалось подобной муки. Не узнавала я и странного, мучительно-отчаянного и в то же время решительного выражения лица. Я прекрасно понимала, что он хочет задать миллион вопросов и первый из них: «Кто он»? Но мы оба знали, что ответом на все будет: «Не спрашивай». Я боялась представить насколько мучительно ему могло быть от этого, и делала шаг назад: от его возможных переживаний к своей вполне ощутимой боли. - Кто он? – За минуту раскаленного добела молчания он не шелохнулся. Я вздохнула и закрыла глаза. Усталость вела взгляд куда-то в сторону. Хотелось остаться одной и поспать. Если получится уснуть с этими пульсирующими дырами в животе. Когда я открыла глаза, Марк продолжал стоять надо мной, как изваяние. - Я хочу отдохнуть. Посплю, разберусь с этим, - я подняла и опустила пальцы на письме Ласкара. – И все расскажу. - Не расскажешь. – Отрицательно качнул головой он. Уверенность в голосе говорила о том, что муж успел узнать меня. Изучить всю мою нехитрую натуру и повадки. Но это не помогало ему узнать то, чем я занимаюсь и понять, кем, в сущности, являюсь. - Тебе на работу, наверно, надо. – Предположила я устало. Марк поднял подбородок, резко вобрав в себя воздух. – Возвращайся. Я разберусь тут и вернусь к тебе. - Лида... - Езжай домой, Марк. Со мной все будет хорошо. Он облизал губы, не веря тому, что слышит. Обернулся за плечо. Вернул взгляд ко мне, качая головой. - А со мной? – Спросил шепотом. Ведь шепот – это всего лишь шепот. В нем сложно различить злость и боль. Намного сложнее, чем в глазах. Прикрыв веки, я устало вздохнула. Марк вышел практически сразу.
Миша появился на следующий день. Предполагаю, он вылетел сразу, как только узнал о том, что я пришла в себя. Влетев в палату, он спросил без тревоги, зло: - Какого хрена в тебя стреляли? Повернув к нему изумленное лицо, я не нашлась что ответить. На несколько секунд повисло молчание. Миша разглядывал меня, и черты его лица постепенно смягчались. Запахнув на груди халат и обойдя кушетку, он присел рядом. - Ты хреново выглядишь, дорогая. Я усмехнулась и поморщилась от боли: сократились мышцы живота. Все, что можно было перенести на два дня, он перенес. Но я задержалась еще на два непредвиденных, не прописанных в нашем расписании дня. - Кто в тебя стрелял? Мы можем это использовать? – Продолжал он тем же тоном, убирая мой локон за ухо и разглядывая лицо. - Миш, я не в состоянии обсуждать это сейчас. Дай мне поправиться. У меня все болит. Я вся болю… - Но ты хотя бы имя знаешь? - Зачем тебе? Мы не будем это использовать. Об этом никто не должен знать. - Но я, хотя бы, пожму ему руку. – Усмехнулся агент, поднимаясь. - Не заставляй меня снова прикидывать, кем бы тебя заменить. Это не смешно. Я надеялась, что наши разногласия улажены. - Разногласия? О чем, ты, Лида? Все замечательно! – Миша присел на подоконник. – Не плохая палата. Не дешево обходится? – Помолчал немного. Я посмотрела на темный силуэт на фоне окна и отвернулась. За плечами была работа с шестью полицейскими, расследующими происшествие в поместье Ласкара Младенова. Теперь о том, что в отдельной палате частной больницы с огнестрельными ранениями лежит россиянка, знали только мой лечащий врач и медицинская сестра. При выписке они забудут обо мне надежнее, чем дурной сон. – И потом, кем ты меня можешь заменить? – Продолжал Миша тихо, чуть насмешливо, как всегда со злыми нотками в голосе. – Твой муженек не подпустит к тебе никого, кроме меня. Был повод убедиться, ни так ли? Смысл сказанного укладывался в сознании медленно, пластами, взбаламучивая усталость. Я повернула голову к агенту. - Что ты сказал? – Голос был тихий и ровный. Миша повел подбородком, будто желая посмотреть через плечо «что там на улице», но передумал. Поднялся, прошел к кушетке и остановился в ногах. - Я говорю о том, что мы неплохо работаем вместе. Разве не так? Пока ты слушаешься меня, мы в плюсе. Даже в такое нелегкое время. Твое условие я так же выполняю. И я единственный, к кому Марк не ревнует. Так что не вижу причин для ссор. – Он кивнул сам себе. – Когда ты планируешь ко мне вернуться в полном здравии и готовности? - Не раньше, чем через месяц. Придумай что-нибудь. – Я поморщилась от резкой боли. – Что угодно, кроме правды. - Если бы я ее знал… - В голосе не было и доли искренней заинтересованности. – Скажи же мне имя чувака, всадившего в тебя пол обоймы! Он еще жив? – Засмеялся он, направляясь к двери. Кажется, для ярости не должно быть сил. - Жив! – Крикнула я в закрывающуюся дверь и почувствовала себя гадко и пошло. Умнее было бы промолчать… Попытавшись расслабиться, я зажмурилась. Нашла кнопку вызова. Сестра прибежала так быстро, как если бы все деньги по счету упали бы в ее собственный карман. - Сделайте обезболивание, пожалуйста. – Попросила я. Это слово: anesthesia, я впервые вычитала в словаре здесь, в больнице и оно уже прочно вошло в обиход. Так удивительно было понять, каким смыслом может быть наполнено одно смутно знакомое, часто слышанное в прошлом слово. Каким облегчением. Как оно требуется. Как много значит. Анестезия… Меньше, чем через полчаса я уже спала.
4. Нахождение в частной клинике требовало толстого кошелька. Но это не было проблемой. Выданная на год виза так же не выталкивала из комфортной палаты. Казалось, выпал шанс отдохнуть. Но я бы предпочла не отдыхать, в таком случае. Я привычно скучала по Марку, практически кожей ощущая его обиду, чуть ли не злость. Если бы он начал спорить, отправила бы я его домой насильно? Я была благодарна, что он не дал нам возможности это проверить. У Миши было столько забот, что волноваться об излишнем внимании не требовалось. Бабуля позвонила как-то неудачно на днях. Отнекавшись занятостью, я обещала перезвонить позже. А больше у меня никого не было. И я очень хотела, чтобы рядом оказалась Гриша. Иногда казалось, что вот сейчас она откроет дверь, спокойная и верная. Будет слушать, отвечать, посмеиваться, а потом скажет: сама решай. Но Гриши в этом мире больше не было. Надеюсь, там, где сейчас мама, папа и моя байкерша, они подружатся. Миша не должен был это говорить. Мы оставили прошлое в прошлом. Он не должен был… поднимать это. Я стояла у окна, представляя запах улицы. Прошло почти три недели. У меня никогда не было такого долгого «отпуска». Когда в дверь постучали, не обратила внимания. Когда она открылась, закрылась и не последовало вежливой реплики доктора или медицинской сестры, развернулась всем корпусом: просто обернуться я не могла. - Ласкар? – Я улыбнулась удивленно и приветливо. - Здравствуй, Лида. – Кивнул он без улыбки, но с усмешкой в голосе. – Как виновник происшествия я позволил себе оплатить твои счета. Я открыла рот, чтобы начать возражать. Он приподнял ладонь и отвернул лицо в непререкаемом «нет». - Предлагаю завершить реабилитацию у меня дома. Мой семейный доктор будет приезжать каждый день. - Что они подумают? Почему-то это было единственное опасение. Что подумают те, кто заказал мне этого человека? Не что подумает его семья или Марк. Что подумает администрация? - При желании спросишь об этом на следующем собрании. Я прикрыла глаза. Они молчали эти дни, будто меня не существовало. Они не могли не знать, что я жива. Или?.. - Ты спрятал меня? – Изумилась я. – Я мертва для них? Ласкар засмеялся в голос, сильно, грубо, по-мужски. - Вот так нынче переходят на «ты», да? Я засмеялась в ответ, отведя взгляд. Он вытолкнул мою коляску из раздвижных дверей стационара меньше, чем через час. Помог пересесть в машину и отрегулировал сидение, убрал кресло-каталку в багажник и сел за руль. Мы не трогались, хотя мотор был заведен. Ласкар над чем-то задумался, а я не решалась отвлечь. Отвернувшись к окну, я бездумно разглядывала здание клиники. - Лида. – Он позвал, будто упрекнул. – Ты готова? - Давно готова. – Удивилась я. За время пребывания в клинике я отвыкла пожимать плечами. - То есть персонал клиники… - Он поднял подбородок и обернулся. Открыв рот, я сдержалась, чтобы не засмеяться. Мысленно хлопнула себя ладонью по лбу. Ласкар насмешливо покачал головой. Прикрыв глаза, я отдала несколько четких команд людям, видевшим и лечившим меня в течение трех недель. Они не забыли меня, нет. Просто, теперь они были уверены, что все юридически формальности соблюдены. Если кто-то что-то у них спросит, вспоминать они будут с трудом и только оплаченный счет поможет зацепиться за то, что факт присутствия был. Но не более. Мы молчали всю дорогу. В салоне висело густое, жаркое напряжение и работающий кондиционер ничуть не помогал. Разрядить обстановку было невозможно. Мы оба знали причины и понимали, что поделать с этим ничего нельзя. Не задумываться, не уходить в себя, контролировать движения, взгляд, голос… И все равно я понимала, что мы как два теннисиста на корте, два чемпиона, наконец встретившиеся для того, чтобы испытать друг друга в честной схватке… Я засмеялась от этой мысли уже на въезде на территорию поместья. Мышцы пресса недовольно загудели, Ласкар обернулся. - Тяжело с вами. – Вздохнула я искренне. - С тобой легко… - Ответил он в тон и заглушил мотор. Было предобеденное время, но американцы питались иначе. Впрочем, моя диета не предполагала изысков. Я оставалась на медикаментозном лечении и подлежала постоянному наблюдению. О появлении гостьи домочадцы были предупреждены. Его супруга говорила только по-английски и приветствовала с напряженной улыбкой. Лет тридцать пять ей, не больше. Сразу стало понятно, что взрослая дочка – ее падчерица. Сказав смятое акцентом «здравствуйте», девушка помахала рукой и куда-то укатила, взорвав тишину ревом мотоциклетного мотора. О наличии их общего сына кто-то обмолвился, но я не слишком искренне интересовалась этой семьей. Поняв, лишь, что мальчишка где-то шляется, я мечтала полежать. Тело ломило от непривычной подвижности. Хозяйка вошла в положение и не стала докучать. Ласкар отвез меня в комнату на первом этаже, чтобы не приходилось пользоваться лестницей. Это не было гостиной или спальней, но ее обустроили для выполнения этих функций на время моего пребывания. - Ты устала. – Прозвучал его голос над головой. - На мне номер висит в отеле. Там остался чемодан… - Хорошо, разберемся. – Кивнул хозяин дома, наблюдая, как я перебираюсь из кресла на кровать. Потом устроил каталку в углу и направился к двери. - Зачем вы это делаете? – Спросила я устало, без лишнего смущения и ненужной благодарности. - Пока не знаю. – Обернулся он на мгновение и вышел.
Марк позвонил в пятом часу. Я уже проснулась, но продолжала лежать, размышляя. - Лида, где ты? – Он был взведен, голос вибрировал. - Что случилось? Что-то с бабушкой, с дедой? – Я мгновенно покрылась испариной и поползла с кровати. - Нет. – Марк сбавил тон. – Нет, с ними все хорошо. Где ты? Я звоню в клинику узнать как ты, а тебя… Тебя там нет! Успокоившись, я вздохнула. Действительно, как я могла подумать, что Марк удовольствуется информацией о здоровье лишь с моих слов. Да, он старается не докучать мне беспокойством, но остается собой. - Не беспокойся. Я уехала из клиники… - Прикрыв глаза, я соображала, стоит ли говорить правду. Хотя… Какие у меня варианты? Это же Марк. - Где ты? – Настаивал муж. - В особняке Ласкара. – Выдавила из себя и тут же продолжила. – Побуду в его семье недельку, может чуть дольше. У него замечательная супруга, дочка и мальчуган. Доктор будет посещать меня ежедневно. Не беспокойся. Марк молчал. - Не беспокойся. – Повторила я тихо. - Дай мне адрес. - Марк… - Хорошо, я найду сам. - Марк, перестань. Это глупо. Это по-детски. Ты… Ты не доверяешь мне? - Как можно доверять человеку, которого не знаешь? Которого не понимаешь? Чьи действия нельзя спрогнозировать, даже приблизительно предположить замыслы, Лида? - Марк, перестань, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты приезжал. Как только смогу вылететь… - До завтра. Он повесил трубку. Кажется, это был первый раз за все наше телефонное общение, чтобы Марк первым нажал «отбой». Наверное, я могла бы попытаться его понять. Прижав руку с телефоном к животу, поглубже вздохнула. В дверь постучали. Развернувшись, я сказала «да». Джуди, супруга Ласкара, с легкой беспокойной улыбкой поинтересовалась моим самочувствием и занятостью. Вежливо и благодарно улыбнувшись, я подумала о том, какие они тут надрессированные… Не сложно было отличить искреннее гостеприимство от необходимости быть вежливой и полезной. Интересно, как Ласкар представил меня своей семье? «Я тут на днях всадил пару пуль в одного пробегающего мимо суккуба… Пожалуй, теперь мы должны обеспечить ей комфортное выздоровление, чтобы не обиделась и не организовала вам всем по автомобильной аварии…» Усмехнувшись собственным мыслям, я кивнула на предложение выпить чего-нибудь перед ужином. Джуди предложила воспользоваться креслом-каталкой, но я отказалась. Ежесекундно оборачиваясь, она провела меня к бассейну и усадила на самое удобное, в моем плачевном положении, место: плетеный стул с прямой спинкой. Ласкар говорил по телефону у другого угла бассейна. Его было хорошо слышно, но язык я не понимала. Мужчина кивнул мне приветливо и извинился жестом. Определенно, жизнь этого дома замкнулась на мне. - Твои вещи подвезут сегодня к вечеру. – Подошел он через пару минут. Джуди, наливая чай, подняла лицо к мужу. Мне тоже было бы неудобно, говори мой муж с незнакомой женщиной на незнакомом языке. Ласкар виновато улыбнулся ей, заставив отвести взгляды нас обеих. В дальнейшей беседе он не позволял себе перейти на русский. Я рассказывала о проектах Миши с моим участием, я пыталась найти, что нас могло бы связывать с Ласкаром. Где мы могли бы познакомиться. Ведь, именно это она жаждала узнать. Но никаких точек соприкосновения русской дивы, не понятно, на каких талантах выскочившей из корреспондентки в бомонд и на голубые экраны, не находилось. Улучшив момент, я решилась предупредить о Марке и на мгновение замешкалась, переводя взгляд с внимательного лица Ласкара на не менее внимательное лицо Джуди. - Я не хотела бы стеснять вас. – Улыбнулась я. – На днях за мной приедет муж. Дрессировка сработала мгновенно: - Что ты, Лида, - воскликнула Джуди. – Никакого стеснения. Вы могли бы провести у нас время до твоего выздоровления. Столько переездов в твоем состоянии не желательно. Я буду только рада… - Определенно. – Кивнул Ласкар с улыбкой. На этом и порешили. Поговорить у нас время будет в любом случае. А своим присутствием Марк разрядит атмосферу между нами и этим окажет немалую услугу обоим. Джуди после этой новости мгновенно расслабилась и повеселела. - Каким рейсом он прилетит? Я пошлю машину встретить его. - Смогу сказать, как только он возьмет билет и отпишется… Спасибо за гостеприимство, Джуди. Это так мило с твоей стороны. - Чем он занимается, твой муж? Оживившаяся женщина взяла меня в оборот, и беседа полилась легко и непринужденно. Через полчаса в тишину внутреннего дворика, перерастая из назойливого жужжания в рычащие раскаты, ворвался рев мотоциклетного мотора. Вернулась Лизи, взрослая дочь Ласкара. Джуди пригласила к столу. После ужина мы уединились в кабинете на втором этаже. Я завистливо смотрела на виски в низком стакане. Оседающую напряжением тишину необходимо было срочно разболтать. Но все вопросы, крутящиеся у меня на языке, можно было сравнивать лишь по степени их бестактности. Выбрав самый невинный, я засмотрелась на манипуляции с сигарой. - Почему Лизи осталась с вами? - У нее не было выбора. Я не разводился с ее матерью. – Ласкар скривил губы. – Не успел. - В смысле? – Стало как-то неуютно. - Она напоролась на предохранитель когда я начал общаться с Джуди. Я пораженно отвела взгляд. Потом все же вернула: - Она хотела вас убить? - Не знаю, чего она хотела. – Ласкар тоном оборвал тему. – Скажи мне, зачем ты приехала. С какими намерениями, заданиями, надеждами? Помоги мне поверить в то, что ювелирные промахи мимо жизненно важных органов были случайностью. Я умею стрелять… Дай мне возможность расслабиться в твоем присутствии. Я пораженно смотрела в прикрытое табачным дымом лицо. Он же боится меня! Просто, честно, искренне боится! - Мои вещи… - Сглотнула я. Мне нужна розовая папка, лежащая в боковом кармане сумки для ноутбука. И тихий звук подъехавшей машины давал надежду, что мои вещи подъехали. – Возможно, это их подвезли? Кивнув, Ласкар поднялся и направился из кабинета. - Сумка с ноутбуком. – Подняла я лицо. - Спасибо. Ласкар вернулся через несколько минут со служащим отеля, протянувшим мне бланк для подписи. Уладив сию формальность, он удалился. Ласкар же положил передо мной на стол черный кофр. Достав розовую папочку, я кинула ее через плоскость стола собеседнику, и устало упала на спинку. Раскурив сигару по новой, Ласкар вынул стопку листов и принялся читать. - С той же просьбой хочу обратиться к вам, Ласкар. Помогите поверить мне в то, что я не зря остановила вашу попытку самоубийства. Третья с конца страница. Подняв ко мне взгляд, он отсчитал страницы и легонько улыбнулся: - Я знал одну девушку. Она тоже вела отсчет с конца… Ты могла связаться со мной прежде, чем приезжать. – Читая текст, он продолжал почти про себя. – Прелюдия и основное действие в любом деле не всегда маловажно. Результат – не всегда главное. – Помолчал, перечитывая небольшой текст. – Главное – сама жизнь. Действие. Процесс. Я вынужденно слушала его задумчивые размышления. Не об этом спорить я приехала. Но внутреннее уважение к человеку передо мной не позволяло игнорировать речь, сводить к монологу высказанные мысли. - Что же стало с этой девушкой? Будто опомнившись, хозяин дома распрямился и сложил бумаги аккуратной стопкой. - Она погибла, Лида. Она выбрала это сама, потому что… могу предположить, то, что она хотела считать жизненно важным результатом, было недостижимо. А процесс ее не интересовал. Я непонимающе тряхнула головой. - Ты права. Сейчас не время для философствования на сторонние темы. – Сделав маленький глоток виски, Ласкар откинулся в кресле. – То, как старушка обрисовала мою позицию – максимально приближено к действительности. Я молчала, напряженно наблюдая за собеседником. Даже то, что Ласкар назвал ее так же, как мысленно зову я сама, не вызвало улыбки. Его расслабленные движения и спокойный голос настолько умело скрывали вырвавшийся двадцатью минутами ранее страх, что я перестала в него верить. Более того, намеренно или в забытьи, Ласкар вызывал несовместимые со спокойной беседой желания и мысли. Не соблазнял. Нет. Заводил одним своим присутствием. - Ты согласна с моей… оппозицией? – Он с усмешкой посмотрел на розовую папку. - Что? – Я сфокусировала на нем взгляд. Ласкар улыбнулся. – Не знаю. Я вздохнула, отворачиваясь. - Я пришла к выводам, возможно ошибочным, что ваша правота не имеет значения в сложившейся ситуации. - Уже интересно. – Сейчас на его лице мелькнула тень смеха, запечатленного на присланной мне фотографии. – Продолжай. Озвучить догадки и мысли, посетившие меня на пути в аэропорт месяц назад, было бы проявлением излишнего самомнения. Но как еще передать свои опасения? Возможно, получится привести разговор к ним мягче чуть позже. - Когда и почему вы начали сомневаться в правильности того, что… наша организация делала веками? - Не скажу, что мне не нужны сторонники, а тем более такие сильные исполнители… Но, милая, я не пастор. Я не приведу тебя к истине. Я не открою тебе ничего нового. Мне наплевать, что ты думаешь о моем выборе. Я уже сделал его. И не собираюсь отступать. – Ласкар больше не улыбался. Сделав внушительный глоток, он стукнул стаканом об стол. – Возможно, отсутствие тщеславия и делает тебе честь, но нерешительность – излишня. Я озвучу то, что ты хочешь сказать. Изволь. Ты решила, что администрация решила избавиться от тебя. Ты поняла, что у них есть повод опасаться тебя. Ты поняла, что можешь намного больше, чем хочешь. И единственный, кто может захотеть тебя сейчас защитить – это я. Все так? Я сглотнула и опустила взгляд. - Ты ошиблась, предположив, что я спрятал тебя. – Сказал он безразлично. Я подняла взгляд, не скрывая испуга. - Они наверняка знают, что мы оба живы и практически здоровы. Наверняка знают, что мы находимся здесь. Возможно, в эту самую минуту плетут для тебя трагическую случайность. А, может быть, в нашу сторону летит истребитель, чтобы сровнять мой дом с землей. – Он зло посмеивался. Становилось жутко. Я подалась подняться, но встретилась взгляд хозяина дома, отрицательно качающего головой. – О да, их фантазия вполне реализуема при имеющихся средствах. Ласкар поднял голову к потолку и перевел взгляд к окну. - Я об этом не думал, кстати. – Показательно нахмурился и тут же громко засмеялся. Меня начало трясти. – Как думаешь, что важнее: избавиться от меня ради спасения тысяч обреченных на смерть, или избавиться от тебя ради сохранения власти? Я затаилась в кресле. Тело болело от напряжения. Казалось, что во мне разошлись все сросшиеся дыры и швы. Что внутри раскрывается кровоточащая рана: болезненная и опасная. - Страшно, не правда ли? Вот этот страх – обратная сторона той власти, что бояться потерять те, кто стоит над администрацией Верховного Суккубата. У них есть повод для страха? - Я не хочу… Я, даже, не думала… - О… - Он отмахнулся с усмешкой. – Поверь, всегда найдется кто-то, думающий за тебя. - Что мне делать, Ласкар? Я почувствовала, как по щекам побежали слезы, и закрыла глаза. Когда открыла, мужчина задумчиво смотрел в крадущуюся по улице ночь. - Бояться, Лида. – Он поднялся и подошел к окну. Постоял молча. – Пойдем. - Куда? Что вы собираетесь делать? – Я тяжело поднялась. - Для начала пожалею о том, что не убил тебя. – Подхватив чемоданчик с моим ноутбуком, он остановился рядом. Я потеряла дар речи. – Но это так, сгоряча. Я очень любил свой дом…
Когда он вышел из кабинета и громогласно скомандовал Джуди и Лизи собирать документы и все самое необходимое, я ожидала возражения и криков. Джуди вышла из комнаты и внимательно посмотрела на мужа. - У тебя десять минут, дорогая. Молча кивнув, она скрылась за дверью. Лизи сидела за компьютером в наушниках и потому отца не слышала. Я в недоумении наблюдала, как двадцатилетняя девушка так же смирно кивает на повторение просьбы отца и лезет в шкаф за сумкой. Перевела взгляд на Ласкара, повторившего фразу о времени с точностью до интонации. - Тебе очень нужна коляска? – Мы спускались на первый этаж. - Обойдусь. – Помотала я головой. Зайдя в отведенную мне комнату, Ласкар подхватил доставленный служащим отеля чемоданчик и направился на выход. Помог сесть в машину и скрылся в доме. Я могла поклясться, что его женщины собирались ровно десять минут. Покидав вещи во вторую машину, Джуди вырулила из гаража. Лизи выкатила свой мотоцикл и, чтобы не терять времени, надела шлем. Ласкар появился с кейсом и сумкой в руках. Я слышала, как он отдает распоряжения семье. В какой отель ехать. Какие комнаты брать. Джуди, не включай габариты и фары, пока не выйдешь на автостраду. Все будет хорошо. Ни о чем не волноваться… Я сглотнула и отвернулась. Они послушно расселись по своим коням и выехали первыми. Так же, не зажигая габаритов, Ласкар двинулся за супругой. Через какое-то время, отъехав на порядочное расстояние, мы развернулись и замерли на обочине. Вдалеке был виден одинокий особняк Ласкара Младенова. Чуть поодаль, дальше по шоссе начинался маленький городок Гриффин. Было тихо и темно. Изредка мимо проносились машины. Ласкар опустил стекла и расслабился в кресле. Мне же успокоиться и расслабиться не помогла бы и цистерна валерьянки. Сидя прямо, напряженно, я разве что отстегнула ремень безопасности. Спрашивать, чего мы ждем, я не собиралась. Чего бы мы ни ждали, это ляжет виной на меня. - Зря вы забрали меня из клиники. - Да, надо было дать тебе возможность хорошенько поправиться. - Я видела на форуме тему о предохранителях. Начала читать месяц назад и немного в клинике. Это немыслимо сложно, предусмотреть все… - Предусмотреть все невозможно, Лида. А предохранители – это не столько сложно, сколько трудоемко. - Я не понимаю, как… - Я все объясню. – Спокойно оборвал меня Ласкар и наклонился к лобовому стеклу, вглядываясь в грязно-серое небо. - Сколько на это потребуется времени? Чтобы у меня получилось защитить себя так, как у вас? - Вся жизнь. Я повернула голову к мужчине. Он ответил насмешливым взглядом. - Все, что зависит от меня, я втолкую тебе в максимально сжатые сроки. Я хочу избавиться от тебя как можно скорее… - Это подбадривает… - Я отвернулась. Мимо проехала машина. В теплом воздухе слышался запах скошенной травы. Я закрыла глаза, глубоко вдыхая. Несколько минут иллюзии безопасности. Несколько мгновений тишины. Почувствовав прикосновение к руке, обернулась. Ласкар кивнул вперед. Тень это была в ночи или мираж? Звук, низкий и шершавый, появился после. А где-то между любопытством и шоком взорвался с тонким треском его дом. Звук взрыва донесся через мгновения. Задохнувшись, я вцепилась в руку Ласкара. Там, где в окружении аккуратного садика стоял его дом, поднималась туча пыли. Наступила тишина. Казалось, должно еще что-то произойти, загромыхать, запылать… Но вокруг было тихо. Ласкар откинулся на спинку сидения. Я расцепила сжавшиеся на его руке пальцы. Тишина. - Вы могли сохранить свой дом… - В качестве оправдания я не нашла ничего лучше упрека. - Мог. - Тогда, зачем? Вы же любили его! – Я боялась поднять взгляд. Ласкар повернул ключ зажигания. - Дом – мог, тебя – нет. – С тихим шорохом шин мы развернулись и двинули прочь. – Теперь у тебя есть время. Немного, но есть. Мы ехали к Атланте, оставив позади проблески и вой сирен. В хаосе мыслей я пыталась выловить что-то успокаивающее. У меня есть время сплести хоть какую-то защиту. Ласкар поможет. Он дал мне время ценой своего дома. Купил ли он себе спокойствие в моем присутствии? Смех и слезы… За подобное расплачиваются всю жизнь. - Ласкар, я… - Лучше молчи. – Мотнул он головой. Поднявшись в номер отеля, я боялась сесть и больше не встать. Служащий занес мой багаж. Ласкар пожелал доброй ночи тоном, каким желают удавиться. Оставшись в номере одна, я прошла в ванную комнату. Вымыв руки, разделась. Больше всего я боялась, что разошлись швы. Но, вроде, все было в порядке. Не рискуя рыться в вещах, я легла на кровать и мгновенно провалилась в сон. Проснулась же от стука в дверь. - Сейчас! Накинув на себя казенный банный халат, открыла. - Пора работать. – Ласкар вошел в номер и осмотрелся. - Доброе утро. – Вздохнула я, протирая глаза. - Мой врач подъедет к восьми. Кивнув, я направилась в ванную. Ополоснув лицо, посмотрела на вчерашнюю блузку. Смирившись, одела ее и вышла обратно. - Что ты можешь, кроме прямого влияния? Зазвонил телефон. Мгновенно вспомнив о Марке, я похолодела. Господи, Марк… Он же ничего не знает! Схватила трубку: - Да! Тишина. - Марк, со мной все в порядке! Я… Прости… Прости меня! Марк! Из динамика послышался шорох, выдох… - Где ты? – Голос был глухим, практически неузнаваемым. - Где я? – Перевела я взгляд на Ласкара. Он протянул руку к телефону, я послушно передала девайс. Поняв, что сейчас раннее утро, резко отвернулась. Но Ласкар отвернулся за секунду до меня. Я закрыла глаза, качая головой. Марк. Бедный. Какая же я сволочь. Ласкар продиктовал адрес. Когда молчание затянулось, и телефон мягко лег на тумбочку, пришлось повернуться обратно. Ожидающий взгляд заставлял собраться. Что я могу? - Есть небольшой опыт в программах. Я не понимаю, как наложить конкретный предохранитель на человека. - Хорошо. – Кивнул он спокойно. Когда начал говорить, я позволила себе устроиться в кресле. – Лида, нет времени для переживаний. Все потом. Я кивнула. Вы правы. Правы… Через двадцать минут Ласкар начал кидаться кубиками льда. По тому, как они настойчиво летели мимо я поняла, что могу. Могу. Позвонили из холла. Через минуту раздался стук в дверь. Марк выглядел страшно и жалко. Осмотрев меня с ног до головы, кажется, он не верил собственным глазам. Зашел. Взгляд скользил от меня к Ласкару, к таящим на полу осколкам льда и снова ко мне. Я же смотрела на осунувшееся лицо, на тени под глазами, на одновременно злой и растерянный взгляд. Тонким, плохо поддающимся голосом представила мужчин друг другу. Руку никто не подал. Марк воздержался. Ласкар, скорее всего, предположил, что его инициатива будет отвергнута, а потому не дал повода к унижению. Шел восьмой час. - К восьми подъедет доктор. Я все объясню чуть позже. Позволь нам закончить. Посиди… - Я не находила слов. Хотелось разреветься от беспомощности и осознания вины, но на это не было времени. – Пожалуйста… Молча кивнув, Марк устроился на крохотной софе в дальнем углу. - Хорошо. Что еще не понятно? - Как собрать все ситуации, все ответы, все-все-все в одну программу? - Начни на бумаге. Опиши все, что придет в голову, потом уже задействуй. Ты поймешь, как расширять. Само придет на практике. Главное начать. Кубиком льда тебя уже не убьют… Никто не улыбнулся. - Они будут работать всегда? Их нужно поддерживать? Ласкар отрицательно покачал головой. Я и сама поняла. Будучи раз запущенной, программа «Урод» работала до тех пор, пока я не организовала новую нейтрализующую установку. - У вас есть записи? Когда вы плели свой предохранитель? Мне бы это очень помогло. Ласкар чуть улыбнулся и снова отрицательно покачал головой. - Я могу к вам обратиться? Я могу с вами связаться? – Я чувствовала, что он уже одной ногой не со мной и начинала нервничать все больше. - Не паникуй… - Тут же откликнулся он. - У тебя все получится. - Что мне делать? Ласкар мягко засмеялся и обернулся к Марку. - Постарайся исчезнуть до тех пор, пока не будешь уверена в полноценности построенной защиты. Потом, после, нам будет, о чем поговорить. Сейчас для тебя самое главное – выжить. Ласкар поднял мой телефон и присел в кресло. Вынув стилус, продолжил наставлять: - И это не результат. – Так же тихо как вчера вечером. – Выживать – это процесс. Бесконечный процесс совершенствования. Не цель. Лишь защитная оболочка для нормальной жизни и работы. Все мои координаты. Без лишней скромности, пожалуйста, если будет нужна помощь. – Он поднял взгляд. – Иначе мои жертвы бессмысленны. – Улыбнулся, обернувшись к Марку. – А это, по меньшей мере – неприятно. - Ласкар… Я осеклась под знакомым наклоном головы и приподнятой в непререкаемом «нет» ладони. - Приятно было познакомиться, Марк. Удачи, Лида. До встречи. Еще с минуту после того, как он покинул номер, в комнате стояла тишина. От взгляда Марка чесалась кожа и дыры в животе. Я боялась на него посмотреть. Подняла взгляд, когда он встал и направился ко мне. Больше всего на свете мне нужна была его поддержка, родные объятия, не способные защитить, но хотя бы умеющие успокоить. Марк остановился в полуметре. Не выдерживая взгляда, я потупилась. Когда хрустнули пальцы, посмотрела в глаза мужа. Отвернувшись, он отошел на шаг. Он хотел ударить меня. Хотел и не смог. Лучше бы он сделал это, лучше бы сделал. - Марк… Направившись к двери, он выдернул руку из моих вцепившихся в панике пальцев. Я выбежала за ним в коридор. - Не уходи. – Голос срывался на плач. – Марк! Он быстро шел к лифтам, поправляя на ходу дорожную сумку на плече. - Марк! Не уходи! Прости меня! Ты нужен мне! Миновав заинтересованную сценой уборщицу, обернулся и коротко покачал головой. Облокотившись о стену, я зарыдала.
Вернувшись в номер, я прикрыла дверь. Когда блузка пропиталась кровью, сделала усилие над собой и перестала реветь. Доктор должен прийти с минуты на минуту. Тихо всхлипывая, я прошла к кровати и осторожно легла. Я все исправлю. Если выживу. Я верну его. Я изменюсь. Если только выживу… Мысли путались. Я пыталась начать собирать варианты покушений и выходы на разрядки, но образы рассыпались как бисер. Чем яснее я понимала отсутствие времени на переживания, тем плотнее меня облепляли эмоции, и гуще становилась каша в голове. Когда послышался стук в дверь, крикнула: «Come in!» Закрыв за собой дверь, гость прошел в спальню. Это был высокий худой мужчина возраста Ласкара. Высокие залысины делали его похожим на героя фильма «Яйцеголовые». Поздоровавшись и представившись, он поставил на тумбу чемоданчик и первым делом прошел в ванную и вымыл руки. Одел белый халат, и присел рядом на кровати. Когда он аккуратно расстегнул блузку и начал удалять пропитавшиеся кровью пластыри и марлевые подушки, я ожидала упреков. Как-то привычно было бы услышать все, что доктор думает о моей безалаберности и халатности. Но через пару минут вспомнила, что не в той стране нахожусь. Он не выражал никаких эмоций, спокойно разбираясь с результатами моей физической и нервной активности. Когда в соседней комнате зазвонил мобильный, поднял вопросительный взгляд от живота к лицу. Я поморщилась и решила, что это может подождать. Еще через минуту послышался звук открываемой и закрываемой двери. Ласкар замер в проходе и привалился к дверному косяку, приветствуя доктора. - Вам нужен покой. – Сказал доктор Малиновск, собираясь сделать укол. - Если это снотворное, не делайте, пожалуйста. – Я перевела взгляд на Ласкара. Для сна времени не было. Да и выспалась я вполне… - Это не снотворное. Еще через пару минут доктор поднялся и попросил меня немного полежать. Выйдя в соседнюю комнату, прикрыл дверь. Я вслушивалась в тихие спокойные голоса, но разобрать о чем речь не могла. Провозившись с моими ранами минут пятнадцать, доктор оставил ощущение чистоты и спокойствия. Я прикрыла глаза. Первое, что предстояло сделать, это обеспечить себе пуленепопадаемость. Пример был описан в файле старушки: осечки и промахи – вполне достаточно. С этого и началась программа моего личного предохранителя. Очень хотелось верить, что у меня получается, но проверять бы я не решилась. Открыв дверь, Ласкар зашел в комнату. - Где твой муж? - Ушел. – Я начала аккуратно подниматься. Несмотря на всю предыдущую активность, будет очень неприятно, если опять что-то разойдется. - Друзья, родственники, кто-нибудь, кто мог бы о тебе позаботиться? - Вы взяли эту обязанность на себя, забрав меня из клиники. – Усмехнулась я, выпрямляясь. - Верно. – Кивнул он. – Я переоценил свои силы. Удивленно вскинув брови, я ожидала продолжения. Но его не последовало. Хотелось снять пачкающуюся кровью блузку. Я направилась мимо мужчины к чемодану, нетронутому со вчерашнего вечера. - Подожди, я помогу. Остановившись, я наблюдала за поднявшим чемодан Ласкаром. Осмотревшись, он выбрал письменный стол – самое высокое место в комнате, куда можно было положить поклажу. Так мне не придется наклоняться. И на том спасибо. Доктор сидел в кресле, погруженный в записи. Возможно обо мне. Я же, расстегивая чемодан, уже вспоминала о второй и последней блузке на пуговицах, какую могла одеть в своем состоянии. - Как тебе предложение пожить у доктора здесь недалеко, в пригороде Атланты? Он присмотрит за тобой и обеспечит необходимый уход, питание и спокойствие. Я обернулась к доктору. - Он не говорит по-русски. - Он из «ваших»? - Нет. Но не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом. Думай быстрее. Я задумалась и не нашла аргументов против. Ни одного. - Хорошо. – Я кивнула. – Это точно не стеснит его? - Ему не привыкать. – Успокоил Ласкар и обратился к доктору по имени. Его звали Давид, и я окончательно растерялась. - Кто он по национальности? – Спросила, когда они обменялись короткими фразами по поводу нашего отъезда. - Польский еврей. Если есть такая национальность… В фамилии ударение на последний слог. Переодевайся. Подойдя к окну, Ласкар раздвинул тюль и посмотрел вниз. - Ты уже начала? Что-то получается? - Надеюсь. Старушка привела хороший пример с огнестрельным оружием. Не представляю, правда, как можно проверить. – Я резко развернулась, мгновенно понимая, кому и что сказала. Ласкар снял с предохранителя и навел на меня оружие прежде, чем я успела выставить руки и закричать. Доктор удивленно вскочил с места. Два выстрела оглушили меня. Зажмурившись, я прижала ладони к ушам. Потом послышался щелчок, и наступила абсолютная тишина. Покачнувшись, я пыталась почувствовать что-то новое: боль, раны. Но ничего нового во мне не болело. - Нормально. – Кивнул Ласкар и спрятал оружие. Доктор закрыл рот и отвернулся. Через минуту, когда мы уже собрались на выход, в дверь постучали. - Соседи слышали выстрелы в вашем номере. – Сказал охранник с портье за спиной. – У вас все в порядке? - Да. – Я вышла из номера, предоставляя убедиться в отсутствии трупов служащими лично. В лифте я вспомнила о пулях и гильзах, но промолчала. Какая, в конце концов, разница? Не обо всем же нужно беспокоиться мне? Когда мы с доктором отъехали от отеля, зазвонил телефон. С немым удивлением я смотрела на единичку. Пожалела, что старушка не позвонила парой минут раньше, когда рядом был Ласкар. Нажав ногтем «игнорировать», убрала телефон в сумку. Доктор Давид Малиновск вел машину мягко и неторопливо.
5. В последующий месяц мой мир замкнулся в квартире доктора в даунтауне. Район находится в двадцати минутах езды от Атланты, куда выезжать самостоятельно в моем состоянии я и не думала. Выйти на улицу я решалась только по вечерам, когда спадала жара. Изредка доктор присоединялся ко мне, но в основном я гуляла одна. Украдкой посматривая на редких безразличных прохожих всех возможных мировых мастей, я почему-то упорно ждала золотую карточку. Шел август. В коммуникаторе поселилась новая sim-карточка. Миша рвал и метал, когда я просила ничего не планировать с моим участием. Бабуля с дедой собирали плоды летних трудов и хвастались урожаем огурцов. Ласкар узнавал (сложно сказать «беспокоился») об успехах и давал советы. И только Марк не отзвонил, никак не отреагировал на информацию о моем месте нахождении и смене номера телефона. Тогда я позвонила ему сама. И звонила пару раз в течение месяца. После каждого разговора садилась в центре комнаты, где нарисовала улыбающуюся рожицу с подписью «Лида» и, сдерживая слезы, придумывала, как бы еще себя убить. Я плела защиту. Как паук. В первую неделю мозги кипели и шуршали, карябали глаза и шевелили уши. Я не верила, что у меня получается. Я не верила, что вообще это могу, умею, умела всегда. Я выходила за рамки мнения о себе, за привычный контроль, за определенное старушкой место. В полной мере я начинала понимать возможные опасения администрации только теперь. И наличие самих этих опасений толкали вперед. Я не собиралась противостоять им, как Ласкар. Не претендовала на какую-либо власть в их организации. Хотела, лишь, исчезнуть для них всех. И именно это поставила задачей последних двух дней. Я пыталась сделать себя неопределимой и нефокусируемой для обеих половин организации. По объекту действия эта задача была прямо противоположна накрутке вариаций для предохранителя. Для защиты было необходимо продумывать способы влияния, разрядки событий и, по желанию, ответы. Эта работа ставила меня в центр целой вселенной возможностей. Для расфокусировки внимания определенной группы людей работа велась, напротив, извне. Шел второй день, когда я билась над задачей объединения их под каким-либо материальным грифом. Мне был нужен совет. То, что как идея казалось проще, чем продумать максимальное количество вариантов собственной кончины, при приближении не поддавалось реализации. И я дурела от происходящего, пребывая в состоянии, объединяющем эйфорию и животный страх, восхищение и ужас. - Лида, я заеду к вам с Давидом сегодня к восьми. Предупреди доктора, пожалуйста. – Сказал Ласкар без приветствий и предисловий, как обычно. - Хорошо. – Я кивнула коротким гудкам. Да, моя реабилитация не требовала пристального врачебного контроля. Да, и Миша уже жевал бумагу в Москве – пора было возвращаться. И Марк… Я посмотрела в пол, на котором сплошным ковром склеенных скотчем листов А4, была выложена паутина вариантов покушений на меня и их избегания. Почему о самом близком, самом любимом человеке я всегда думаю в последнюю очередь? Наверно, Ласкар знает что-то большее о привычке все начинать с конца. Например то, что на самое важное иногда просто не остается сил. Самые любимые оказываются последними в очереди на твое внимание. И задачи, которые требуют опыта и совершенства, почему-то лезут под нос вперед первоочередной практики и необходимости. А так же то, что расплата предшествует действию. От возможных привычек жизнь отучает заранее. И получать все ты хочешь прежде, чем заработаешь… Хочешь и можешь. Я усмехнулась: что с того? Я не виновата в том, что моя жизнь работает именно так. Только поправить бы… Исправить… Вернуть Марка. Подняв к глазам аппарат, я выбрала телефон мужа в записной книжке. - Да. – Ответил он не сразу, спокойным тихим голосом. Я запоздало посчитала, сколько у него там времени. Облегченно кивнула сама себе. - Привет. – Улыбнулась. – Я планирую возвращение. Ты встретишь? - Встречу. Говори дату и рейс. - Я еще не взяла билеты. Как только буду знать точно, напишу. - Хорошо. - Ты занят? - Да, я на работе. - Сегодня воскресенье… - Какая разница? Пока. - Пока. Зажав трубку в ладонях между колен, я села на край кровати. В груди клокотало. У меня нет опыта налаживания отношений. Смешно. Но, по крайней мере, он жив, а значит теоретически я могу его вернуть. Ведь, могу же? Так или иначе… Вытерев нос, я посмотрела на ноутбук на столе. В категории «транспортные средства» я не предусмотрела самолеты. Птицы, двигатели, разгерметизация, террористы… Это немыслимо. Почесав затылок, я вздохнула. Кажется, даже волосы начали быстрее расти, так шуршали шестеренки…
Готовя ужин себе, доктору и Ласкару, один раз я поднялась в комнату, чтобы записать новый вариант. Меня, ведь, могут отравить? Задержалась, размышляя над выходами. И не придумав ничего лучше, чем получить толчок от ближайшего прохожего при попытке съесть или выпить что-то опасное, записала на полу и в ноутбуке. А если рядом не будет людей, придется уронить/смахнуть/опрокинуть еду самостоятельно. Кивнув, пошла обратно к плите и по запаху поняла, что придется ее отчищать. Доктор приехал в шесть и одобрительно кивнул приятной новости о госте. Ко времени приезда Ласкара я, как и все без исключения вечера до этого, сидела на полу и искала бреши. Вокруг мелькали катастрофы и аварии, инфаркты и инсульты, грабители и насильники; все, что может падать сверху; все, куда можно провалиться и десятки самых диких вариантов намеренных и случайных смертей. В львиной доле изначального списка можно было поблагодарить богатый Интернет. Услышав звук подъехавшей машины, я посмотрела на часы. Спустилась вниз. Доктор Малиновск и Ласкар пожимали друг другу руки. Я, по привычке, так же протянула ладонь. - Замечательно выглядишь. – Отвесил он стандартный комплимент в ответ на мою улыбку. За столом речь шла только о моем здоровье. Долгие паузы не вызывали дискомфорта. Когда я собиралась сделать глоток сока и выронила стакан, Ласкар засмеялся в голос. В недоумении от его поведения я пошла за тряпкой. - Ты прописала яды. – Сказал он, успокоившись. – У меня было то же самое, только с виски. Я открыла рот. - Очень грубо, Лида. Я по телефонным разговорам еще понял, насколько грубо ты набрасываешь вероятности. Но это не плохо. Каркас есть, нужно обрастить мясом. - Как? - Конкретизировать. Максимально конкретизировать подобные вещи, а так же исходить не из своего видения, а из заложенного в действие или вещество посыла. Ты думала о яде, ориентируясь на собственную установку: пищевая химия – яд. А нужно закладывать внешний, сторонний определитель, общий в данном случае для всего. Пища и питье, в которое добавлено вещество, направленное на… Поняла? Я кивнула. - Поправь, и мы выпьем за твое здоровье чего-нибудь ядовитого. Если доктор разрешает. – Закончил он на английском и поднял свой стакан. Промокнув пролитый сок на столе и полу, я задержалась на кухне. Все это – аналог обычного одношагового прямого влияния. Просто, растянутый во времени и пространстве, имеющий четко очерченную схему события, состоящую из множества пунктов. Только у меня, как всегда – наоборот. Для большинства из них прямое влияние практически недоступно, а планирование – вполне. Для меня возможности планирования открываются только теперь. И это так же вполне логично отвечает моей натуре. На планирование энергия уходит постепенно, с каждой мыслью, деталью и моментом выстраиваемого события. Для мгновенного действия энергия берется сразу, отнимается пучком, выгрызается комком… Вот что старушка имела в виду, говоря о накопленных силах. Без накопленных сил, более того, без возможности накопления – мгновенность невозможна. Опомнившись, я оттолкнулась от кухонной стойки и вернулась к мужчинам. - Когда ты занималась отравлением? - Сегодня, когда ужин готовила. – Я села на свое место. Нужно было попробовать, корректно ли я поправила кусок программы об отравлении. – Нальете мне виски? Если доктор не против. Я улыбнулась Давиду и он засмеялся, качая головой. Собираясь услышать повторение тоста за мое здоровье от Ласкара, я остановила на нем ожидающий взгляд. То, как озабоченно он смотрел на меня или, даже, куда-то чуть в сторону - мимо, смутило. - В чем дело, Ласкар? - Я собирал свой предохранитель всю жизнь. И сейчас продолжаю. – Он усмехнулся. – И причина этого не только новые идеи. Вознамерься я собрать подобную программу одним махом, как делаешь сейчас ты, у меня бы просто не хватило сил для реализации. - Я – светская дива. – Засмеялась я в ответ. – Я отрабатываю свою сольную программу… инвертора, в развлекательных программах, в рекламе, в журналах, на обложках книг, вышедших под моим именем. У меня огромная аудитория еще со времени корреспондентки новостного канала. Ласкар, я изначально ориентировалась на максимальное потребление и… консервацию. Он молчал какое-то время. Доктор откинулся на спинку стула и отпил вина. - Ты слышала о Радхе Пракаш? - Нет. – Качнула я головой. - Это девочка, у которой была, пожалуй, приблизительно такая же аудитория. Актриса в Боливуде. Она тоже накапливала немыслимые объемы… Я только что понял истинные причины ее смерти. - Она бредила луной. – Вспомнила я рассказ старушки на первом собрании Верховного Суккубата. - Да-да. Именно о ней я и говорю. – Ласкар задумчиво кивал. – Ты тоже чем-то бредила? Для чего ты сформировалась накопителем? То есть… Я не встречал людей, которым бы пришло в голову именно целенаправленное накопление про запас без идеи конечной разрядки. - Да, я тоже чем-то бредила. – Кивнула я уклончиво. – Насколько я поняла, ту девушку остановил предохранитель, когда она подумала о реализации своей идеи. - Это официальная версия. - Это имеет для вас значение? - Огромное. – Твердо кивнул Ласкар и поднял свой стакан. – За твое здоровье, Лида. Отпив, он снова задумался. Я попробовала виски. Кажется, получилось поправить: тот, кто варил и разливал этот напиток - не желал потребителю ни отравления, ни смерти. - Именно это и имеет для меня значение. – Продолжил Ласкар мысль, и я удивленно подняла к нему взгляд. – Я предпочитаю сберечь жизнь хотя бы одному человеку, чьего имени нет на текущей странице книги смерти. Сберечь любой ценой. А они… Они предпочитают отложить гибель обреченных. Если речь идет о людях. - Как вы можете знать наверняка, кому пора, а кому нет? Для чего нам даны возможности, если не для того, чтобы помогать, исправлять, корректировать? - Лида, с момента начала охоты на меня, до меня на Радху, а сейчас и на тебя так же, у меня выработался единственный критерий. Тот, кто становится целью администраций Инкубата и Суккубата автоматически превращается в объект моей заботы. И наоборот: тех, кого спасает эта объединенная организация, должны последовать своей судьбе. Но Радху я упустил. Эта история про луну абсолютно сбила с толку. Я поверил. Глупо и наивно поверил… Я не знала что сказать. Ласкар отпил еще. Доктор поднялся и вежливо откланялся. - Я не могу предположить, зачем тебе даны эти силы. – Продолжил он, и в голосе появилась ирония. – Но могу с уверенность сказать, подобное просто так не дается. Для себя я определил цели. – Он сделал паузу. – Ты просто не понимаешь с высоты своих возможностей, чего это стоит всем нам… всем им. Ты просто не можешь этого понять. Твой дар – один на миллиард. Ты просто не понимаешь. Я смотрела на Ласкара исподлобья, оценивая совместимость градуса алкоголя в его крови с перспективой вести автомобиль. - Вы контролируете себя? Он засмеялся в голос, и я отвела взгляд, сообразив, что ляпнула. - Что ты будешь делать, когда вернешься домой? – Спросил он, как ни в чем не бывало. - Продолжу наращивать предохранитель. - Кроме этого. Ты будешь работать на дальнейшее накопление сил? Мелькать на публике, вызывая желание и страсти? Ведь теперь, когда ты снова оказалась вне кучки… женщин, запутавшихся в собственных возможностях, на что ты собираешься тратить энергию, силы, время? Ах, вот вы о чем. Я усмехнулась и по ответной усмешке поняла, что Ласкар понял мою догадку. - Нет, Лида. Мне не нужна напарница. Если ты пойдешь по моему пути, то лишь в результате самостоятельного осознания правильности и необходимости этого и с принятием ответственности за каждое действие и бездействие. - Что вы хотите знать, Ласкар? - Чего от тебя ждать? – Прямой взгляд начал пугать. – Ты уже не с ними, но ты еще не со мной. Я месяц пытался просчитать третий вариант. Чего ты хочешь? Деньги у тебя есть. Желанный мужчина – есть. Приятная, приносящая удовлетворение работа – есть. Притягивать спутники ты не любительница. Для президента мира маловато амбиций. Для спасения человечества недостаточно запудрен мозг. Для прорывов в науке и технике нет заинтересованности. Даже хобби нет. Чего ты хочешь? Я переводила взгляд с предметов мебели на столовые приборы. Я хочу вернуть доверие Марка… о чем я могу еще думать? Но вы правы, Ласкар. Я подняла взгляд на мужчину, наблюдающего за мной. - Я обязательно сообщу вам ответ, когда он у меня появится. Отодвинувшись руками от стола, Ласкар удивленно и согласно кивнул. Потом улыбнулся и снова кивнул, явно расслабившись. - Я отвезу тебя в аэропорт. – Сказал через пару минут расслабленного молчания. - Что, сейчас? – Я наклонилась к столу, а Ласкар засмеялся. - Утром. В шесть. – Он поднялся. – Давид, я уезжаю! – Крикнул в дверной проем. Доктор Малиновск вышел попрощаться с другом. Ласкар предупредил, что заберет меня в шесть утра. - Доброй ночи, Лида. – Козырнул мне и вышел. Я с беспокойством подошла к окну и наблюдала, как бывший глава собраний Верховного Инкубата садится в машину и уезжает.
Ласкар приехал, как и обещал, в шесть утра. Мы тепло попрощались с доктором, я записала его адрес и номер телефона. Мне хотелось иметь координаты Давида Малиновска, даже если я больше никогда не увижу его и никогда не свяжусь с ним. Купив билет, я сообщила Марку номер рейса, место и время прибытия. Ласкар помог с чемоданом. Поднимать что-либо тяжелее дамской сумочки доктор Малиновск категорически запретил. После регистрации мы сидели за чашкой кофе, будто старые добрые друзья. В лучших традициях банальности я предлагала позвонить, если Ласкара занесет в Москву. Он засмеялся и отрицательно покачал головой. - Я не собираюсь терять с тобой связь, Лида, но встречаться без острой необходимости не буду. – Он выждал и улыбнулся растерянности, почти обиде на моем лице. – По крайней мере, пока ты настолько отвратительно себя контролируешь. - Простите, Ласкар. – Я смутилась. – Этим тоже нужно заняться… Я закусила губы и не сдержала смеха. Мужчина недовольно покачал головой. - Совет. Один. Личный. Я вскинула брови. - Не совет – предостережение. – Поправился он. – Не знаю, что у вас там произошло, хотя можно догадаться. Но ради себя самой… держи себя в руках. Не делай из любимого человека марионетку. Я открыла рот и тут же закрыла. Челюсти сжались от подступившей злости. - Уверен в мягком взлете и посадке. Хорошего пути. Поднявшись, Ласкар постоял мгновение. Я не подняла лица. Тогда он развернулся и ушел.
6. Через восемь часов сна, трех часов обвешивания деталями и уточнения формулировок для предохранителя, часа просматривания новостей и часа толкотни в аэропорту, я целовала родное лицо. С видимым усилием отстранив меня, Марк подхватил чемодан и зашагал к выходу. Я не могла унять улыбку. Я так виновата… Но я залижу все раны, залатаю все прорехи… Я хотела рассказать о докторе Давиде Малиновск, польском еврее, в чьем доме провела последний месяц, но Марк остановил меня безразличным взглядом. О Ласкаре рассказывать было нечего. По крайней мере, до того, как я не поведаю ему долгую историю о себе самой и мне подобных. Зайдя в квартиру, я почувствовала неладное. Когда зашла в спальню, подозрения подтвердились: его монстера загнулась, кажется, окончательно. Марк не жил здесь. Я резко обернулась и кивнула на погубленное растение. Проследив за моим взглядом, Марк пожал плечами. - Не предполагал, когда ты вернешься. Спокойной ночи. Он направился к двери. - Ты не… - Сердце бухало в груди. Я не верила, что его решение может быть серьезным. Что он вообще что-то действительно решил. – Марк! Я схватила его за руку. - Давай поговорим. Не уходи. - Ну, давай поговорим. – Посмотрел он на сжимающие его запястье пальцы и вывернул руку, освобождаясь. Я растерялась и потупилась. Не на такую встречу я надеялась и не такого настроя ожидала. - Я люблю тебя, Марк. - Я больше не играю в такую любовь. Честно пытался, но как оказалось, мне это не по силам. - Я понимаю! Никому не по силам терпеть такое отношение. Прости меня. Я не понимала. Не видела. Я все исправлю… - С чего начнешь? Я совершенно растерялась, отвыкнув от его конкретности и определенности. Потупившись, пыталась выловить из вываливающихся, словно тесто из кастрюли на батарее, мыслей о предохранителе что-то касающееся моих намерений в отношении Марка. Я же думала о нем. Но что именно я думала? Было ли что-то связное, не относящееся к чувствам и эмоциям? Что я хотела исправить, какие конкретные шаги предпринять? Почувствовав слезы на щеках, вытерла глаза. - Ты не должен был молчать. Не должен был терпеть такое отношение. Он улыбнулся как взрослый, раскусивший нехитрую детскую уловку. - Каждый раз, когда я не молчал, ты просила не ныть. - Я буду вести себя по-другому, Марк. Не уходи, пожалуйста. - Лида, - он устало вздохнул. – Если за сменой поведения не стоит смена отношения к человеку, она не принесет результатов. - Как я должна к тебе относиться? – В поднявшемся голосе послышались постыдные истеричные нотки. Марк молчал. В глазах застыла грусть, с какой смотрят на неизлечимого больного. Меня покоробил этот взгляд. Я могу так много, что сама не представляю где границы постепенно открывающихся возможностей. Так, неужели, я не смогу удержать тебя? - Дай мне шанс. - Хорошо. – Невесело усмехнулся Марк. – Думаю, для того, чтобы использовать его, мое участие в твоей жизни не нужно. Тебе всегда было достаточно просто знать, что я у тебя есть. Где-то там… Я нахмурилась и не решилась снова задержать, когда он пошел к двери. Открыл и, не глядя на меня, вышел. Присев на лавку, я скособочилась и замерла. Через минуту или десять зазвонил телефон. Вынув трубку из сумки, я усмехнулась: Миша. - Какого хрена я узнаю о том, что ты вернулась из форума? - Какого форума? - Тебя видели в Домодедово! Я вздохнула и опустила голову. - Миша, Марк ушел от меня. Растерянное молчание. - Я не знаю что делать. Не представляю… - Как ты себя чувствуешь? Устала? - Да нет, вроде. Выспалась в самолете. - Я сейчас подъеду. Нажав отбой, я посмотрела на часы: одиннадцатый час. Прошла в спальню к монстере. Возможно, что-то от нее можно спасти? На подоконнике жил ее кувшинчик с водой и пульверизатор. Листья пожухли окончательно, но если есть хотя бы шанс на спасение, нужно его использовать. Полив землю, я вернула кувшин на место и села рядом с бедным растением на подлокотник кресла. Где сейчас живет Марк? Это ведь его дом. На даче? Или у родителей? Вряд ли у них… Скорее всего на даче. Миша подъехал через сорок минут. Окинув меня обычным оценивающим взглядом, прошел и стянул ботинки. Пройдя на кухню, усмехнулся красноречивому стакану и бутылке любимого и уважаемого виски рядом с ноутбуком. - Будешь? – Проявила я намек на гостеприимство. - Я за рулем. – Отрицательно качнул он головой. – Что случилось-то? Я раскрыла и закрыла рот, сдерживая позыв зареветь. - Я такая дура! Такая эгоистичная сволочь! Я всегда думала о нем в последнюю очередь. Мне на самом деле было достаточно знать, что он у меня есть. Сев на стул, я закрыла ноутбук и отпила. - У любого человека может кончиться терпение… Но я не представляю, что делать. Миша усмехнулся. Потом неожиданно коротко засмеялся и успокоился. - Он тебе нужен? - Да! – Я вскрикнула. Потом кивнула в подтверждение: да. - Лид, он знает о тебе больше, чем я или Гриша? – Миша сел напротив, на место Марка. – Ты знаешь, о чем я говорю. Эти твои… способности. Я отрицательно покачала головой, скользя взглядом по серебристой поверхности холодильника. - Знаешь, семейной жизни присущи некоторые понятия, почитай значение в словаре, когда я уйду. Можешь записать: доверять, делиться, заботиться. Никогда не слышала о подобном? Я остановила на нем взгляд. - Возможно, тебе, просто, не стоит усложнять себе жизнь подобными проблемами? Если ты не способна довериться человеку, с которым даже расписалась не под дулом пистолета, может он того не стоит? Ну, просто не достоин доверия? Не поймет, не оценит, упрекнет, усмехнется. Ну, разве можно предположить, что ты не умеешь доверять людям в принципе? А уж заботится о ком-то? – У Миши ровные красивые зубы. Он называет их представительскими. Но сейчас улыбка была похожа на злой оскал. – Потренируйся на рыбке. Отвернувшись, я отпила из бокала. Миша залез в холодильник и поискал глазами. Потряс пакет молока, вернул на место. - Чаю сделать? – Догадалась я, наконец. - О, если тебя это не сильно затруднит. – Раскланялся он. В заварном чайнике развивалась самостоятельная жизнь. Миша натянуто улыбнулся и помахал ладонью перед носом, когда я надломила верхнюю корочку плесени. - Не убивай их, Лида! Они тоже хотят жить! - Кричал, пока я соскребала содержимое заварника в унитаз. - Это сложно рассказать. Еще сложнее в это поверить… - Говорила я, отмывая чайник. - Думаешь, после наблюдения нашего телефонного разговора, когда ты командовала мне резать вены, ему будет сложно поверить? Нет, не думаю… - Откуда ты знаешь, что он был рядом? - В отличие от тебя, я с твоим мужем иногда общаюсь. – Он усмехнулся. – А кроме того, я просто слышал его. Обернувшись, я замерла в удивлении. - Вы общаетесь? Взгляд Миши пробежался по углам помещения, остановился на мне и он удивленно улыбнулся. - Представляешь? Иногда люди разговаривают друг с другом. Даже выпивают при этом. М… Как бы тебе объяснить. Он издевался с такой привычной беззаботностью, что я растерялась. - Ты… дружишь с моим мужем? – Я не могла поверить даже в возможность этого. - О! Да, ты знаешь это слово! Ну, слава богу. А то я даже растерялся в попытке объяснить, как это бывает. Я отвернулась, чтобы скрыть обиду, замешательство… и насыпать заварки. - Мне нужно еще какое-то время. – Вернулась я к столу. – Месяца два, наверно. Плюс-минус. - Ты с ума сошла? – Миша стал серьезным. – Тебя и так два месяца не было. Я развил версии от побега с любовником на необитаемый остров до похищения инопланетянами… - Я наверстаю все, что мы упустили за это время. Мы получим все возможности, на какие ты укажешь пальцем. - Может, мне вообще не работать? Ты же все можешь? Да? Упершись в стол ладонями, я нависла над агентом. - Да. Он отклонился. - Это связано с покушением? Ты не расскажешь, кто и почему стрелял в тебя? - Это связано с покушением. – Я достала чашку и налила Мише чаю. – Я не расскажу кто и почему… Мне нужно пару месяцев спокойствия. Можешь развивать любую версию от любовника и до инопланетян. - Ясно. – Вздохнул он обреченно. – Я подобрал тебе любовника, кстати. Ладно, когда вернешься, познакомлю. - Кто он? – Я успокоено засмеялась. - Футболист. - Пойдет. Миша просидел у меня до часу ночи и поехал домой. Ложась спать я пожелала скорейшего выздоровления монстере. Чем-то она напоминала наши отношения с Марком.
- Ласкар, вы не знаете, когда планируется летнее собрание Суккубата? На другом конце провода раздался живой искренний смех. Я могла лишь удивляться, как в положении преследуемого изгоя человек может пребывать в подобном расположении духа. - Зачем тебе, Лида? – Спросил он, оборвав смех. – Кроме того, что это опасно, тебе там, в принципе нечего делать. - А если я решила перейти на вашу сторону и узнать их планы? Заминка. - Ты бы сообщила мне об этом другим способом. Я вздохнула, кивнув облакам за окном. - Не ищи встреч с представительницами Верховного Суккубата, по крайней мере, до тех пор, пока не будешь уверена в максимуме предусмотренных возможностей. – Продолжал он, и я прекрасно понимала, о чем речь. – Я позвоню на днях. Привет от Джуди. - Ей тоже. Спасибо, Ласкар. Удовлетворенно кивнув себе, я спрятала телефон в сумку и спустилась к машине. Через полчаса, когда я пробивалась из города сквозь пробки, позвонила бабуля. Она-то и скрасила остаток пути до дачи Марка. Был день. Если бы ключ от замка калитки не висел на столбе с внутренней стороны, пришлось бы ждать в машине или перелазить забор. Вряд ли я решилась бы на эту авантюру средь бела дня и дачного сезона. Скорее, я обошла бы поселок и попытала счастья с задней калитки. Пожалуй, да. Загнав машину вглубь, я закрыла ворота. Запасной ключ от входной двери висит под наличником окна спальни. Обойдя дом, я потянулась к окну. Бинго! Я улыбнулась и отступила назад, подбрасывая в ладони ключ. Под ногой мягко проваливалась земля. В испуге отпрыгнув, я завизжала: это был муравейник, часть населения которого яростно двинулось в атаку вверх по ноге. Наверно, где-то на полпути от муравейника до прудика у задней калитки у меня появился немой зритель. Скинув второе сабо, я залезла в пруд по колено и, поскуливая от омерзения и страха, начала смывать с себя насекомых. Услышав сдавленный смех, я подняла лицо. Марк скрестил руки на груди, продолжая улыбаться. Когда-то в этом пруду его мама пыталась разводить кувшинки и болотные ирисы. Ирисы прижились сразу, а вот кувшинки появились только после того, как Лариса Сергеевна бросила все попытки их разводить. Возможно, среди желтых цветов я смотрелась не так жалко, как чувствовала себя. Выдержав паузу по Станиславскому, Марк подошел и подал руку. - Что ты тут делаешь? – Спросил он, вытянув меня на землю. - Кормлю твоих муравьев! – Я продолжала отряхиваться. Казалось, они забрались и под юбку и под майку. На влажной коже начали набухать следы укусов. Каким-то образом они оказались на обеих ногах, на руках. Скинув с живота одного спринтера, я содрогнулась и заплакала от обиды. - Открой дом. Я приму душ. - Я побежала к дому, продолжая стряхивать с себя реальных и фантомных насекомых. Молча отперев дверь, Марк впустил меня внутрь. Еще раз вскрикнув при виде партизан, затаившихся в складках юбки, я бросила одежду под ноги и включила воду. Когда я, обернувшись полотенцем, все же вышла, Марка не было. Стащив из шкафа его рубашку, оделась. Под окном слышались голоса. Отворив одну створку, я выглянула на улицу. Марк шарил в траве ногой и переговаривался с пожилым соседом, стоявшим у забора. - Лидонька, так это вы визжали? – Улыбнулся дядька. Я смущенно улыбнулась в ответ. Марк поднял лицо ко мне и тут же опустил обратно в траву. – А мне жена говорит: «Иди посмотри кто там орет, может помощь нужна…» - Я справилась, спасибо. – Покачала я головой и убралась внутрь дома. Сосед меня больше не видел. Я же наблюдала за мужем, отчаявшимся найти ключ. Предположение, что я выбросила его сразу как поняла куда вляпалась, было логичным. - Вам вон ту ветку-то отпилить надо бы. – Продолжал сосед добродушно. Марк, не поднимая лица, согласно кивнул: надо, отпилим. Я же посмотрела на вишню, усеянную спелыми ягодами. Одна ветка, на самом деле, была мертвой. - Марк. – Позвала я с улыбкой. Он поднял взгляд. Я кивнула на сухую ветку. На кончике, особо и не прячась, висел ключ. Марк выругался и снял его. Пожелав хорошего вечера соседу, направился за дом и исчез. Я закрыла окно и прислонилась к подоконнику. - Ты не повесишь ключ на место? – Спросила, когда Марк остановился у дверного проема. - Повешу. – Кивнул он. - Не на глазах у дяди Коли. Блуждающий по моему телу взгляд остановился на лице. - Не уходи! – Я оттолкнулась от подоконника, когда Марк развернулся. Пройдя во вторую комнату, он положил ключ на каминную полку и развернулся, выставляя ладони вперед, защищаясь. Я горько засмеялась. После двух месяцев разлуки, в столь соблазнительном виде мне можно было просто присутствовать. А ввиду неумения контролировать себя… Отойдя на два шага, я наблюдала. Улыбка, совсем безрадостная, прилипла к моему лицу как маска. Кивнув, кажется удивленно, Марк засунул руки в карманы и прошел вглубь комнаты. - Я расскажу все, что ты захочешь знать. – Сказала я тихо, обхватывая себя за плечи. Дом сохранял прохладу, блаженную в условиях невыносимой жары, что плавила асфальт в городе. А, возможно, это отчужденность Марка рождала озноб дискомфорта. Я привыкла к нему, считала частью себя, своей жизни. Мысль о том, что еще один родной человек покинет меня, рождала ужас в душе. - У тебя было достаточно времени для этого. Мы не первый год вместе. - Не заставляй меня оправдываться, Марк. – Голос сошел на шепот. Марк обернулся, но промолчал. Отвернувшись снова, посмотрел в кресло слева и сел, облокотившись на колени. - Я недооценивала тебя, Марк. – Призналась я с грустью. Какие еще причины можно привести в оправдание утаивания всей правды? Ведь, я доверяла ему как никому… - Скорее переоценивала. – Усмехнулся он. Пройдя, я присела рядом и обняла его колени. Я даже выразить не могу, как люблю тебя. Что мне сказать? Что пообещать? Что сделать? - Мне нужно было это время, чтобы научиться защищать себя. – Вспомнила я о двух месяцах разлуки. Ведь, я могла вернуться… Перед кем я оправдываюсь? – Ты настолько близок мне, ты такая огромная часть меня, что я просто забываю, что ты отдельный человек. Что ты можешь чего-то не знать, и вынужден догадываться, выискивать. Я не верю, что ты… - Я не стала продолжать, лишь спрятав лицо. – Но спасибо, что ты смог показать мне это… мое отношение, мои ошибки. Я бы не увидела. Я бы продолжала мучить тебя. С благодарностью я почувствовала его ладонь, гладящую голову. Подняла лицо. - Не сиди на полу. Марк привлек к себе. Оказавшись на его коленях, я прижалась к нему. - От кого тебе необходимо научиться защищать себя? – Осторожно задал он первый вопрос, и я зажмурилась. Чего в этом жесте было больше: счастья или страха – я не знаю. Вдохнув поглубже, я начала рассказывать. Без тайн. С начала. С отчима и Дани Верхого, с него самого, попавшего под руку на первом курсе. Марк не перебивал, прижимая к себе до тех пор, пока желание не пересилило любопытство. Благо, впереди у нас было достаточно времени на все.
Когда я сказала, что «взяла отпуск» еще на пару месяцев, Марк решил продолжить дачный сезон. Да, дорога до его офиса отсюда занимала больше времени, но зато я проводила дни на воздухе. В эту неделю пришла повестка в суд: разбиралось дело убийства Гриши. Я и забыла, что должен быть, на которым я должна выступать свидетелем. В выходные приехал Миша. Мы жарили шашлыки, он делился новостями. Я впервые наблюдала воочию, что их общение, действительно, не ограничивается «привет» и «пока». С досадой понимала, что никогда не интересовалась друзьями Марка. А, ведь, он еще в институте кинул мне предположение-упрек в том, что я, скорее всего, считаю, что у него вовсе нет друзей. Нет. Это у меня их нет и не требуется. А потому само понятие внесемейного и внерабочего общения для меня малоинтересно. И я, в очередной раз, переложила свою модель социального поведения на любимого человека. А он был другим. Он всегда оставался собой. Причины же, по которым он не знакомил меня ни с кем, были понятны. И, думаю, по ходу того, как Марку открывалась вся правда о жене, он убеждался в правильности когда-то принятого решения. Посторонних людей рядом со мной быть не могло. Днем я снова и снова выискивала и заполняла вероятностные бреши. С помощью Ласкара, охотно общавшегося по всем каналам связи, кроме личных встреч, выстраивала представление о структуре Верховного Суккубата. Удивлялась демократичности организации и верности ее представителей нормам, диктуемым администрацией. Можно ли соскочить? Что веками удерживает организацию от распада? Ласкар смеялся над моим жаргоном, появившись ночью в скайпе и позвонив. - Лида, мы себя, хоть, горшками можем обозвать, но до тех пор, пока нас никто не ставит в печь, остаемся сами собой. – Я услышала, как чиркнула спичка. Ласкар затянулся. – Люди с теми или иными способностями кучкуются по принципу схожести талантов и желания применять их в определенных сферах. Наши римские каникулы – это грубые корректировки столь скудных объемов, что сравнить их можно с латанием крыши шалаша в преддверии торнадо. Есть организации с более тонкими задачами, четко прописанными правилами, более широкими моральными рамками и намного превышающие наши возможности в изменении происходящего. - Что вы имеете в виду? – Удивилась я, откинувшись на спинку кресла. - Только то, что мы не одиноки. В мире немало различных организаций, не упоминаемых в прессе, но так или иначе влияющих на ход вещей или же наблюдающих. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Кто-то использует схожие способности, кто-то лишь знания и силу ума. И целостности их способствует именно факт элитарности и неслучайности. Ты можешь «соскочить», сделав вид, что больше не имеешь отношения к Верховному Суккубату. Вообще к Суккубату, не важно. Ты можешь. Но твои знания и таланты навсегда причисляют тебя к этой братии. Ты своя для них. И я тоже. Я могу сопротивляться, играть против них, но я, - Ласкар сделал паузу, будто не желая произносить это вслух. – Я такой же инвертор вожделения. Это изначально исключает меня из числа обывателей снизу и закрывает путь в любую другую группу, как по горизонтали, так и вверх. - А вы хотели бы?.. – Усмехнулась я, понимая, что спровоцировала Ласкара перейти на волнующую его тему. - Я искал тех, кто понимал бы ошибочность наших действий и желал бы остановить. - Но не нашел? - Нашел. – Ласкар замолчал. Я бросила взгляд на Марка, читающего книгу на диване. – Все, на что мне указали, это на предопределенность и неизменность. Самый великолепный пример, если брать за единицу измерения человеческую жизнь – это «Пункт назначения». Я усмехнулась. - Да, Лида, да. А потому наши игры особо никому не мешают и не помогают. - Для чего же тогда мы можем менять… Для чего тогда мы такие, какие есть? - Мир сломан, детка. Разве ты не видишь? Его так упорно и долго ломали… Я сжала кулак и тихо вздохнула. Именно это я ощущала. Именно это вызывало рыдания, растерянность и страх. Мир сломан, детка. Разве ты не видишь? - Что ты имеешь в виду? – Спросила я ровным голосом. Когда Ласкар засмеялся, поняла, что выдала волнение тем, что перешла на «ты». – Что вы имеете в виду, Ласкар? - Ты требуешь готовые ответы на еще не заданные вопросы, Лида. - Ласкар, перестаньте… - Я знал одну девушку. Она тоже предпочитала начинать с конца... Если в моих силах сохранить тебе жизнь, я это сделаю. Спокойной ночи. Стянув наушники и переложив ноутбук с колен на столик, я поднялась. Сказав Марку, что иду подышать воздухом, вышла на улицу. Мир сломан, детка. Зачем вы кинули мне это в лицо, Ласкар? Неужели я не могу спрятаться хотя бы от вашей всеохватывающей насмешки? Это все равно что, прыгая на гипсе человека, сообщить ему о сломанной ноге. Подобно тому, как в день бракосочетания застать любимого в постели с подругой. Жестоко, глупо и низко… Я вижу, Ласкар! Я вижу! Но что я сделаю? Я лишь одна из тех, кто не может ничего изменить. Ведь все предопределено! Я могла бы влезть в политику или бизнес. Даже с теми представлениями о собственных возможностях, что были у меня по окончании учебы, я смогла бы подняться в любой сфере общественной жизни, кроме науки. Не осмелилась бы… Но какое это имеет значение, если события можно выстраивать, не вставая с дивана? Смотря прямые трансляции, я могла менять ход событий. Убедившись в этом и не желая впадать в искушение, я больше не включала прямых новостей. У всех, на кого смотрел мир, было свое место. Какие бы хитросплетения действий, таланта и труда не соответствовали той или иной карьере, цели можно было обнаружить невооруженным взглядом. С одной стороной выстраивалась власть денег, с другой – власть над миром жизни и смерти, науки, собственного существа. Мне никогда не было нужно ни то, ни другое, ни третье. Я преклонялась перед теми, кто своим трудом и талантом спасал. Я восхищалась другими, кто не меньшими талантами завоевывал преклонение, зарабатывал состояния, открывал неизведанное. Какую нишу могла занять в этой плоскости посредственность, чей дар был обратно пропорционален собственным желаниям? На улице было не по-летнему холодно. Голые ноги замерзли мгновенно. Я вернулась в дом. Нашла во внутреннем кармане сумки sim-карточку старушки. Вставила в телефон. Не давая себе времени передумать, набрала ее номер. Долго не брали трубку. Там где она могла бы находиться, наверняка уже была ночь. Я думала о Франции. Наконец, послышался тихий хрипловатый голос. - Вы защитили меня от Ласкара? Молчание. Не смотря ни на что, старушка была просто человеком, просто старой женщиной, возможно, поднятой с постели и не слишком быстро соображающей. - Да, мы не хотели, чтобы ты пострадала. Я закрыла глаза. За спиной послышался звук откладываемой книги. «Ювелирные промахи мимо жизненно важных органов... Я умею стрелять…» - Я кивнула себе, собирая кардиган на груди. - Вы бомбили его дом, когда я была внутри. – Упрекнула я, холодея от собственной смелости. - Ты ждешь оправданий от меня, детка? Я растерялась. - Я не понимаю, кто прав, а кто ошибается. Не вижу кто друг мне, кто недруг. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я хочу дожить до вашего возраста. Я не встану на сторону Ласкара. Просто забудьте обо мне… Пожалуйста! – Казалось, мой скулеж срывается на шепот. Я сгорала от стыда и беспомощности. Я не хочу участвовать… - Заканчивай разводить сопли, дорогая. Жду тебя на осеннем Собрании. Старушка нажала отбой. У меня же подкашивались коленки, заставляя опуститься в кресло. - Лида? Марк подошел ко мне и присел на корточки рядом. - Я запуталась. Я не понимаю. И я не хочу в этом участвовать. Ни на чьей стороне. - Не участвуй. – Пожал плечами Марк. – Не убьют же они тебя за это? Если ты не будешь никому мешать… Я коротко засмеялась. Кто знает… На улице послышался гул. Именно такой звук я помнила с той ночи, когда мы с Ласкаром наблюдали гибель его дома. Мгновенно похолодев, я сжала руки мужа. Кинулась на улицу, волоча Марка за собой. - Лида, в чем дело? Я вглядывалась в тяжелое пасмурное небо, нависающее над нами, опасное, давящее. - Лида? Но там было пусто. Секунды медленно поглощали мое взволнованное дыхание, тревогу и непонимание Марка. - Все хорошо. – Прошептала я, пытаясь унять трясущиеся руки. «Если в моих силах сохранить тебе жизнь, я это сделаю. Спокойной ночи». Спокойной ночи, Ласкар. Я улыбнуться Марку. Не сегодня. По крайней мере, не сегодня.
Эти выходные были прохладными и ветреными. С улицы слышался стук: Марк рубил дрова для камина. Не самое полезное занятие после обеда, конечно. Но на Марка с топориком смотреть было одно удовольствие: ладный, поджарый, не оставляющий сомнений, всегда определенно уверенный. Поежившись, я обернулась к окну. Ну, распогодиться сегодня или нет? Летнее Собрание Верховного Суккубата прошло без меня. Вероятнее всего, до осеннего я не должна была дожить. Отчетливое понимание этого холодило кровь, и я не могла согреться. Снова всплыла идея, поставившая меня в тупик в доме доктора Малиновск. Заставить забыть их всех обо мне. Забыть о моем существовании. Марк зашел в дом и скинул кучу дерева в кованый держатель. Распрямившись надо мной, засмеялся в голос. Я вопросительно вскинула брови. - Погулять не хочешь? - Погулять? – Удивилась я. – Сейчас? Марк снова засмеялся чему-то своему. Присел на корточки рядом с креслом. - Поехали в парк? Покатаемся на аттракционах. Можем заехать к родителям на ужин. Я усмехнулась, в общем-то, безразлично. Пожала плечами. - Конечно. Марк поднялся, кивнув. Поворошил угли в камине. Мы начали переодеваться для города неспешно, лениво. Я чувствовала, что весь он, всем существом, всеми мыслями – крутиться вокруг меня. И ничто для него не важно, как мое спокойствие и принадлежность. Со странным сомнением я видела в нем безразличие к открывшейся правде, к нонсенсу моего существования, к загадке натуры. Важно было одно: я плюс он. И в ином виде я его не интересовала. И потому та часть его мира, что вмещалась в мое время рядом с ним, укладывалась в простую формулу заботы обо мне. И мне не следовало нарушать это. Это можно было только ценить и беречь. Было прохладное воскресенье августа. Мы поехали в Москву, на ВВЦ. Молодая семья, почти как все. В его глазах – любовь, страсть, жадность. В моих, я надеялась, - преданность и спокойствие. Необходимо было ощущать это: спокойствие. Вне тихого скрежета складывающегося во взрыве дома, вне власти повелевать, вне миллиона направленных на тебя вожделеющих белков глаз, вне мира и, почему-то, смерти. Вне времени. Я давила в себе желание позвонить Ласкару. Услышать его оправдание по поводу запустившейся программы выживания: если твои жизнесохраняющие сенсоры почувствуют опасность и ситуация не окажется заранее предусмотренной и решаемой – молить о пощаде Верховный Суккубат. Звонить Ей! Я поняла это ночью: я бы не позвонила сама. Никогда. Я наклонила голову, кашлянула, поперхнувшись слюнями. Он сказал бы это иначе. Ласкар засмеялся бы громко и, не признаваясь, повторил бы: если у меня есть возможность… ты будешь жить. Он никогда бы не озвучил, что поставит меня на колени перед ними. Методы не имеют значения, когда впереди что-то, ради чего одному человеку дали силу менять. Менять… Сжимая ручки сумки я хотела сказать ему: «Спасибо, Ласкар. Черт бы вас побрал, Ласкар! Будьте вы прокляты, Ласкар! Спасибо!» Но, наверно, для этого еще представится случай. Нужно оставить это. Оставить. Меня будут ждать на осеннее собрание. И одно то, что я смогу расслабиться до того времени, ходить без оглядки, засыпать, не прислушиваясь к посторонним шумам… Я почувствовала, как глаза стремительно наполняются слезами. Отвернулась к окну. - Лида? – Марк обернулся ко мне. Я не ответила, не обернулась. Тогда, на очередном проселочном перекрестке он съехал с дороги и остановился. Отстегнул ремень безопасности и наклонился ко мне. Обнял ладонью лицо. - Лида? – Он просил о внимании, которое был готов сторицей вернуть, зарядив уверенностью и надеждой. И я кожей ощущала переполнявшую его беспомощность. – Скажи, что?! - Поехали… - Шмыгнув носом, я вытерла щеки ладонями. Мгновения он не шевелился. Обернувшись, я посмотрела в бледные глаза, обрамленные солнцем ресниц. Это грех – так любить. Так нельзя! Я хотела крикнуть ему в лицо это, и чтобы вернулось. Чтобы он засмеялся мне в лицо, зло, некрасиво… Проведя большими пальцами по скулам, окончательно осушив мои слезы, Марк пристегнулся. Мы выехали на шоссе и поехали по направлению к Москве.
Вечер надвигался, изредка подсвечивая город солнцем. Купив входные билеты, мы вошли на ВВЦ. Справа поднималось колесо обозрения. По пути к нему, я помнила после единственного посещения Выставочного Центра, за деревьями скрывалась вогнутая крыша «Москвы». Тот единственный раз был уже с Марком, на последнем курсе института. Тогда деревья сбросили листву, и промозглый воздух просачивался за ворот куртки. Здесь, недалеко от ВДНХ, живут его родители. Тогда мы тоже собирались к ним, но так и не доехали, перенесли визит на следующий день. Виной всему стала «Чаша Хайяма» в девятнадцатом павильоне. Ухрендюкавшись сладких коктебельских вин я потеряла необходимую для визита к его родителям кондицию. Вспомнив это, я рассмеялась. - Нет, туда мы не пойдем. – Улыбнулся Марк, будто прочитав мои мысли. В тот осенний день дождь так и не пролился. Народу было не много, ветер разгонял гуляк по домам. Марк был уверен, что знакомство не москвичей с городом, начинающееся на Красной площади, продолжается либо на ВВЦ, либо в парке Горького. Я же не была ни там ни там. «И на колесе не каталась?» - удивлялся он насмешливо. Помнится, я скептически окинула взглядом аттракцион, не внушавший доверия своей воздушной конструкцией, и помотала головой. С моей уверенностью, что кольцо обязательно сломается, когда я на него заберусь, он спорить не стал. Подниматься в небеса при ледяном влажном ветре не хотелось ни ему, ни мне. Я улыбнулась. К нам подошла уже третья женщина интервьюер. Защищаясь от поклонников, я не предусмотрела таких вот случайных приставал. Ежедневно жизнь подкидывала доказательства: чем больше я предусматриваю, тем больше остается непредусмотренным. Этот намек на власть случая подталкивал опустить руки и расслабиться. Отдаться течению, наблюдать. Сжав ладонь Марка, я вежливо отмахнулась от женщины. В обернувшихся глазах мелькнуло насекомое, снятое на ширик. Круглые солнечные очки выглядели фасеточными глазами, я засмеялась. Марк вскинул брови. - Увидела свое отражение… - Пояснила я. - В начале сентября будет книжная выставка. – Кивнул он на плакат над головами. – И я собираюсь взять отпуск на пару недель. С первого сентября. - Хорошо. – Кивнула я. Пожалуй, после его отпуска я и вернусь к собственной работе. – В Пиренеи? Марк улыбнулся широко и довольно, став похожим на ободранного в уличных боях, голодного рыжего кота, зажавшего в лапах мышь. - Если ты не против, Альпы. - Сам закажешь или Мишу попросить? Марк медленно кивнул асфальту впереди. Улыбка не сходила с губ. Я же набрала телефон Миши. После удивленного приветствия глянула на Марка и улыбнулась. - Есть просьба. - Не пугай меня. – Напрягся Миша в динамике. В шутку или нет, понять было сложно. - Закажи нам с первого-второго сентября дней на десять тур в Куршевель. Самый лучший. Чтобы ни о чем не думать. - Дополнение «самый лучший» было не обязательно. – Усмехнулся он. – Только не говори никому, что я у тебя секретаршей подрабатываю… - А когда вернемся, я буду в твоем распоряжении. - Окей, сделаем. – Хмыкнул он и отключился. - Ты родителей предупредил, что мы подъедем к ужину? – Обернулась я. Марк задумчиво кивнул. Я же удивленно нахмурилась. - Когда успел? - Когда решил, что поедем. Окинув взглядом занятые лавки по левой стороне широкой дороги, я расслабила лицо. Он всегда знал наперед мои реакции на любые действия и предложения. Почему меня до сих пор это нервирует? Потому что я предсказуема не только для него, ответила я себе и отвернула лицо. - Не сердись. – Улыбнулся он, обнимая за талию. Как они рассматривают мое поведение сейчас? Чем мое бездействие казалось им до звонка старушке? Обезьяна с гранатой, которая взяла время на изучение окружающего мира и соткала мимоходом бронежилет? - Обезьяна… - Прошептала я. - Что? – Не расслышал Марк. - Я чувствую себя обезьяной. Знаешь, такая, что сидит и ковыряется у сородича в шерсти в поисках блох. Они наблюдают за мной, что я вытворю в следующий момент. Направляют, сдвигая стены… Марк отклонил голову назад: ах вот ты о чем. - Во-первых, когда обезьяны копаются у сородича в шерстке, они не блох ищут, а капельки пота. Они соленые… Им соль нужна. – Марк прижал меня крепче к себе и поцеловал в щеку. – А во-вторых, поставь себя на их место. Если ты была, хоть, отчасти точна в описании собственных возможностей, им есть чего опасаться. А понять, не взбрыкнешь ли ты снова, стоит ли положиться на твой разум или… верность… можно, лишь, сузив те самые стены, направив. Если ты выйдешь из-под контроля… - От меня попытаются избавиться. Уже пытались. Марк сглотнул, замерев. - Нет, не с помощью Ласкара. Он – другое… - Расскажи о нем. – Кивнул Марк, выбрав из двух тем: попытки от меня избавиться и Ласкара – ту, что на данный момент ему была важнее. Что ж… неудачная попытка может подождать, а присутствующий в моей жизни Ласкар – вряд ли. Продолжив путь, я начала тихий рассказ. Марк помнил то утро и сообщение в четыре утра. Ключевыми моментами я сделала взрыв дома бельгийца в пригороде Гриффина и паутину возможных происшествий, что продумывала в доме доктора Малиновска. - Почему бельгийца? Он же болгарин. - У него отец болгарин, мать бельгийка. Он родился и вырос в Бельгии. В США переехал лет двадцать пять назад. – Пояснила я безразлично. Все это было в том файле, спрятанном в розовой папочке. Захотелось в Болгарию, к чистому морю, к соснам, тишине и спокойствию. Казалось бы, я из тишины не вылезаю… Но спокойствия не было. Предположить, что мне нужен отдых и смена обстановки было бы смешно. Отдыха и смен обстановок, домов и, даже стран, за последние месяцы у меня было предостаточно. Вернувшись в Москву, я ощутила то же напряжение, от которого уехала. Люди-инвалиды, асбестовая взвесь безнадежности и злости, пустота в глазницах театральных масок… Все вокруг было неправильно и это чувство усиливалось, будто брало отсчет с какого-то события, разрастаясь вширь. Или же, наоборот, вело обратный отсчет, наращивая концентрацию. - Так он стрелял в тебя, потому что был уверен, что ты пришла за ним? Но не убил, потому что… передумал? Или он так и так не попал бы? Кто он в твоей сегодняшней картине мира? После вчерашнего разговора. - Друг. – Сказала я, не задумываясь, и кивнула, подтверждая верность высказанного определения. Они смотрят на меня и ждут. Я чувствую их выжидание как северный ветер: оно толкает куда-то, подбадривает, предостерегает. У нее не было для меня работы после первого собрания. Она была бы рада, чтобы я никак не проявлялась, но умерла единственная чистильщица. Остановите меня… Тогда, в доме доктора, я с тревогой вспомнила о своем лунатизме и решила проверить, могу ли влиять на себя в бессознательном состоянии. Но повода пока не находилось: я перестала бродить во сне. И все же… Они убили ту индианку. Так или иначе – убили. Марк остановился, и я сфокусировала взгляд. Перед нами шумел фонтан «Дружбы народов». Водяная взвесь долетала и холодила кожу. В жару она стала бы блаженной. - Здорово! – Улыбнулась я. На восьмой год жизни в Москве впервые увидеть фонтаны ВВЦ работающими, оказывается и такое бывает. – Пошли в тир. - А смысл? – Засмеялся Марк, направляясь направо, к городку аттракционов. – Я-то думал, ты снайпер. А ты все подстроила! Я опустила взгляд и виновато улыбнулась. Сложно промахнуться, когда еще до выстрела планируешь попасть. Не этого ли они ждут? Я обернулась к фонтану на прощание. Им нужно время, чтобы понять саму суть моих притязаний в мире. Чего я хочу? Что составляет мое счастье и комфорт? Какие у меня наклонности? Насколько я психически стабильна? Как я использую поистине немыслимые возможности? Что я есть?! Ангел или демон, тиран или раб, делец или созерцатель, берусь ли я судить других? Они прячутся от меня так же целенаправленно, как и я мечтаю спрятаться от них. Держат при себе на расстоянии вытянутой руки, присматриваясь… Для того меня и «познакомили» с Ласкаром. Каким бы ни был исход нашей встречи для него, меня они защитили. А выводы были позже. Когда я перестала отчитываться и отвечать на звонки. Когда я переехала в его дом. И все равно, не сходится, будто велся постоянный спор с перевешиванием результата жизнь-смерть то в одну сторону, то в другую. Я нужна им – бесспорно. Я необходима им, как вышколенный алабай. Но так как дрессировать меня поздно, им необходимо точно понять, что я за человек. А так же, за какие ниточки придется дергать, чтобы управлять мной. Я обернулась к Марку. Он отреагировал на резкое движение, и мы встретились взглядами. Остановились. Я молчала, не в силах собрать распавшиеся мысли в разумное предложение. Страх захлестнул сковывающей волной. Марк снял с меня очки, чтобы видеть глаза. Уже привычный немой вопрос читался в его собственных: что? - Я люблю тебя, Марк. – Выдавила я из сжавшегося горла. - Это открытие тебя так напугало? – Невесело усмехнулся он. Закрыв глаза, я помотала головой. Я не сомневалась, что он уже понял все мои догадки и страхи. Он все понимал вперед меня. Обняв, он прижал мою голову к плечу и погладил затылок. - Не думаю, что кто-то желает тебе зла, милая. Они просто не понимают, что ты за человек. И потому боятся. А твое отношение ко мне – лучшая защита. Ты же их с лица Земли сотрешь, случись что с твоим «уродом»? Я усмехнулась, отодвигаясь. Светлые глаза смотрели зло и решительно, как могли бы смотреть мои. Как жаль, что он ничего не забывает. - Хочешь подняться? – Не выпуская из объятий, он кивнул на колесо обозрения. - Почему нет? – Улыбнулась я. Пока Марк покупал билеты, я набирала SMS Ласкару: «Если что-то случится с Марком, я буду знать, что это вы. О других врагах администрации суккубата я не знаю». Не давая себе права обдумать смелость этого заявления, я нажала «отправить». Хотелось думать, что этим шагом я отметаю возможность расправиться с суккубатом моими руками. Мы встали в конец очереди к колесу. Что еще я не предусмотрела? Откуда еще может идти угроза для меня и близких? Через пару минут мы забрались в кабинку. Внутри ворочалось волнение. Поверх него накатывал внешний, глобальный страх. Мы поднялись градусов на тридцать, когда пиликнул телефон. Я прочитала ответ Ласкара: «Теперь я знаю, что делать при суициде, детка. Я уже лет десять как даже порезаться не могу…» Он снова смеется, поняла я. Как обычно, впрочем. Но он понял меня, а это главное. - Детка? – Усмехнулся Марк, беззастенчиво читавший сообщение одновременно со мной. - Есть мужчины, к которым ты меня не ревнуешь? – Я улыбнулась. - Есть. – Утвердительно кивнул муж. – Миша и Гриша. Улыбка сползла с лица. - Мертвец и делец, который не откажется от того, что может на тебе заработать, даже подыхая от желания. Я отвернулась. В следующее мгновение послышался хлопок и скрежет. Еще через пару секунд мы дернулись и замерли. Я сжала кулаки, борясь с желанием вцепиться в Марка. Вопросительно обернулась. - Я этого не планировал. – Пожал он плечами и вытянулся, чтобы рассмотреть творящееся внизу. – А ты? Я заржала. Три года эта программа дожидалась меня. Три года, черт ее подери…
Миша не доверил никому встретить нас с Марком в Аэропорту. Вероятно, ему нужно было подтверждение, что завтра (если уже не сегодня) я реанимируюсь в светскую львицу. Окинув меня обычным взглядом, он пожал руку Марку и повел на выход. - Программа следующая. – Начал он, выруливая со стоянки. – Сейчас я вас отвожу домой. Ты приводишь себя в порядок и к десяти вечера мы должны быть в Ситиста. - Миш… - Сделала я попытку к сопротивлению. Агент поднял правую руку, и я была благодарна уже за то, что он не показал средний палец или хотя бы фигу. - Там туса по поводу дня рождения Воронцова. Естественно будет Андрей, там и познакомитесь. - Какой еще Андрей? - Твой любовник. Тоже футболист. - Ааа… - Я кивнула, вспоминая версию своего длительного отсутствия. Марк задумчиво наклонил голову. Возникла пауза. - Ты загорела очень кстати. – Кивнул Миша, разглядывая меня в зеркале заднего вида. – Как я понимаю, неравномерно? Я недовольно склонила голову набок. - На неделе выровняешь, да? - Хорошо. Что там с футболистом? Где мы кувыркались? Он вменяемый? - Нормальный мужик. Не менее адекватный, чем я. Я сглотнула. Миша хищно оскалился, а потом засмеялся. Марк смотрел в окно.
Через пять часов мы с Мишей вышли из машины у ресторана Ситиста. Проставив галочки у наших фамилий в списке приглашенных, охранник вежливо улыбнулся. По тому, как уверенно идет навстречу и лучезарно улыбается невысокий (моего роста) мужчина, я предположила, что это и есть Андрей. - Именинник. – Скосил взгляд Миша. – Стас Воронцов. - Лидонька, как я рад тебя видеть. Проходите. - С Днем рождения, Стас. Спасибо за приглашение. – Улыбнулась я в ответ. Через четверть минуты мы с Мишей остались одни. - Еще не подъехал. – Просканировал Миша окружающие лица. – Пойду, поздороваюсь. Развлекайся. – Он еще раз обернулся. – А, вон пресса. Кивнув мне, Миша направился прочь. Я же расправила плечи, осматриваясь. Стремительно заполняющееся помещение ресторана состояло из нескольких залов. В первом, самом маленьком, было сравнительно тихо. В том, где оставил меня Миша, уже играла живая музыка, слева виднелся облепленный гостями стол с закусками. По всему периметру теснились к стенам круглые столики. В третьем, кое-как просматриваемом с места, где стою, мелькала светомузыка. Подхватив с проносимого мимо подноса с шампанским бокал, я остановила взгляд на спине Миши. Когда на голые плечи легли чьи-то теплые ладони, вздрогнула. Повернув голову, встретила ненавязчивый поцелуй в волосы. - Что за фамильярность. – Прошипела недовольно. - Я тоже рад познакомиться, сладенькая. Человек, не снимая рук с моих плеч, развернул меня к себе. Промелькнула мысль выплеснуть содержимое бокала ему на рубашку. - Не провоцируйте на грубость. – Проговорила сдержанно. – Вы Андрей, насколько я понимаю? Не путайте работу и… Я запнулась. И что?.. - И что?.. – Улыбнулся он широко, примирительно выпуская меня из рук. Неожиданно развернувшись, он сделал несколько шагов от меня и снова обернулся. Демонстративно поднял руку, будто только заметил меня. Важно подошел и склонился «помацать» ручку. Я растерянно осмотрелась, пока он задержался в поклоне. - Так лучше? - Значительно. – Кивнула я примирительно. - Тогда давай работать, солнышко. Задержав взгляд ровно настолько, чтобы увидеть реакцию на реплику, он отвернулся к подошедшей корреспондентке гламурных новостей. Захваченная ранее ладонь раскрылась под нажимом. Пальцы переплелись. Лика задорно напоминала, кто мы есть. Я была готова к убийственному по тупости и регулярности вопросу, что на мне одето, но она его опустила. - Кажется, слухи подтверждаются! – Подмигнула она в камеру. Я остановила на ней смущенный взгляд. - Какие слухи, Лика? - Конечно же, о вашем совместном отдыхе на Филиппинах. - Ничего подобного не было. Мы просто друзья. – Заверила я ее смущенно и потупилась. - Ой ли? – Придвинула она микрофон Андрею. Что за язык, подумала я. - Просто друзья. – Подтвердил футболист серьезно. Лика с репликой «о, да» опустила взгляд на сцепленные руки и улыбнулась в камеру. Пообещав еще раз подойти к нам, она ускакала здороваться с другими гостями. Я распустила пальцы и попыталась освободиться. Успешно. - Ты прелесть. – Улыбнулся футболист. Я коротко кивнула, скрывая неожиданное волнение. Андрей – это мой ровесник, поджарый и легкий, с глубоко посаженными глазами и русыми волосами, которые обязательно падали бы на глаза, не зализывай он их назад. Я определенно видела его по телевизору. Не имею понятия о его заслугах на футбольном поле, но у меня он уже успел заслужить пару желтых карточек. Довольно приятное, по крайней мере, не плоское и не тупое лицо, напоминало мужа выдающимся носом и резко очерченными тонкими губами. «Я – белый орел» - была реклама водки когда-то. Вот Андрей напоминал того белого орла, только не индейского, а русского происхождения. - Ну, как? – Появился Миша. По глазам было видно, что он уже что-то принял. - Она прелесть. – Улыбнулся футболист. Миша на него и не смотрел. Было ясно, что вопрос обращен ко мне. - Переживу. – Сказала я терпеливо. Кивнув, Миша засмеялся кому-то у меня за спиной и раскрыл объятия, походя мимо. Я отметила направленные на меня взгляды. Они наблюдали интервью и теперь, заглатив соблазнительный посыл, не могли оторваться. Перед глазами промелькнул образ Гриши. Как же мне ее не хватало… Почувствовав прикосновение к предплечью, обернулась к новому знакомому. - Присядем за столик? – Предложил он. Я кивнула и направилась в самый угол, поближе к выходу в первый зал. По пути сменила опустевший бокал на наполненный. Андрей не пил. - Спортсмен? – Усмехнулась я. Отрицательно качнув головой, он улыбнулся. - Я и так опьянен. Поморщившись, я отвела взгляд. Какая банальщина. Перевела взгляд на кисть, каким-то образом оказавшуюся под его ладонью. Андрей что-то говорил спокойным, практически гипнотизирующим голосом. Хотелось закрыть глаза и остаться внутри ласковых и возбуждающих прикосновений его пальцев. И никаких внешних раздражителей… Осознав это желание, я выдернула руку. Он попытался скрыть улыбку, облизал губы и посмотрел на артистов, завывающих что-то очень знакомое. - Мы были на Филиппинских островах? – Спросила я. Нужно было хоть что-то сказать. - Да, на одном из семи тысяч, выбирай любой. - Звучит как предложение. Андрей засмеялся. Я же вспомнила, как просматривала итальянский риэлтерский каталог с целью приобрести недвижимость. И Марк, вроде, шел мне навстречу. - Хочешь остров? – Завершил он логичным вопросом свой смех. Я отрицательно покачала головой: «Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фера – слишком мало»… - А где ты был на самом деле? И сколько времени пропадал? - А ты? - Я провела два месяца недалеко от Атланты. Кажется, мой собеседник не ожидал честного ответа и удивился. Склонив голову, он кивнул, вроде как «принял к сведению» и не продолжил тему. Переспрашивать не было желания. Тем временем в зале произошли изменения. Виновник торжества овладел микрофоном и предлагал выпить и закусить за его здоровье, а потом хорошенько развлечься. - Сколько ему исполнилось? – Спросила я Мишу, расслабленно опустившегося на третий стул за нашим столиком. - Тридцать. Никто не подходил? – Удивился агент. Я пожала плечами: сама удивляюсь. - Ты собираешься проторчать в этом углу весь вечер? - Я бы с радостью поехала домой, Миш. Миша посмотрел на часы, перевел взгляд на Андрея. - Помилуйтесь еще часок хотя бы. Я понимаю, что ты устала, но нужно это сделать. - Хорошо. – Кивнула я послушно. Миша тут же ускакал в направлении полумрака в проеме третьего зала. Андрей же принял это как руководство к действию и придвинулся, снова накрыв мою ладонь своей. - Твое согласие на этот фарс… чем оно выгодно тебе? – Спросила я. - Считать возможность ласкать твои пальчики здесь и сейчас? – Насмешливая улыбка. – Ну, зачем Бекхему Виктория? Я засмеялась. - У них любовь, семья, дети. Андрей приглашающее пожал плечами: у нас все впереди. - Ты явно не осведомлен о моей личной жизни. – Покачала я головой с усмешкой. К микрофонам подошли солистки коллектива, подтверждающие свое название способностью поднять все лежачее внешними данными. Я расслабилась на стуле, в тайне надеясь, что одна из них наткнется взглядом на меня и узнает. По коже мурашками расползалась истома. Я опьянела с двух бокалов, хотя перед выездом мы втроем плотно поужинали. Несмотря на привычность откровенно вожделеющих взглядов, я смущалась перед новым знакомым. Возможно потому, что по сценарию он имел право до меня дотрагиваться. И было необходимо вытерпеть его непритязательные ласки. Просто пережить этот вечер и забыть. Я удивленно обернулась, когда он встал и приобнял меня за плечи, поднимая. - Приглашаю на танец. Отвернув лицо, я вышла из-за стола. Не устраивать же здесь перепалку? Хотя, она смотрелась бы органично. Мы вышли из зала, окунувшись в тень и медленную мелодию. Ее нельзя было бы услышать из дальнего угла соседней залы. Он поймал мою правую ладонь и уложил на ребро своей. Зафиксировал тело на расстоянии от себя, жестко, беспрекословно – на расстоянии невинности. Я не могла не улыбаться, хотя сам он не улыбался. Вроде. Это маска: застывшее выражение превосходства и насмешки. Пожалуй, я знаю, на чьих лицах я видела подобное выражение раньше: Макс и Миша. Они оба ненавидят меня. Вспомнив это, я подняла взгляд с губ к глазам. Он волновал меня. Здесь, в темноте, в легком хмелю я могла признаться себе, что он необыкновенно, пугающе притягивал. И пугаясь понимания этого и пристального взгляда, я потупилась. Снова в полуметре передо мной, на уровне глаз оказались губы. Бегающий свет вычертил их, приоткрывшиеся. Осознав, посмотрев на себя со стороны, я заморгала и сделала шаг назад. Он выпустил с улыбкой, не задержав ни мгновения. Показалось, что из меня вынули скелет, лишили остова. Я могла бы расплыться по полу, как амеба. - Вот они где! – Засмеялась Лика рядом. Я обернулась. Сейчас я меньше всего готова тебя видеть. - Как тебе вечеринка, Андрей? Планируешь ли пригласить команду на свое тридцатилетие? - Вечеринка в духе Стаса. – Засмеялся Андрей, как того требовала ситуация. – Он пасует, мы разыгрываем. А что по поводу меня… Пока рано задумываться. - Лида, а что тебя связывает с именинником и футболом, кроме Андрея? Я открыла и закрыла рот, кинула взгляд на футболиста. Он тут же обнял меня за плечи и придвинул к себе. - Надеюсь, больше ничего. – Ответил за меня и Лика довольно засмеялась. - Супер! – Сказала она на прощание и пошла к следующей жертве. Проследив за Ликой взглядом, Андрей поднял мой сжатый кулак и прижался губами к пальцам. Я не находила слов, нужно было оторваться от него и ехать домой. Это не нормально. Это… слишком сильно, слишком явно. Мелодия, тем не менее, еще не закончилась. Прижав левую руку к своей груди, а правую, как и раньше, оставив на расстоянии, он сделал шаг ко мне. Как я оказалась на облюбованном месте в углу, я не помню точно. Были легкие, воздушные прикосновения, банальные разговоры, улыбки и взгляды. И все. Кажется, ничего больше он себе не позволял. В животе кипело и растекалось по телу желание, руки же дрожали от страха. Выковыряв из сумочки коммуникатор, я нажала на клавишу фотоаппарата. Не задумываясь, навела на него, дождалась фокуса и щелкнула несколько раз. - Это зачем? – Засмеялся Андрей. Боже, как же близко он был. Как хотелось, чтобы оказался еще ближе. Выдохнув, собравшись с силами, я поднялась. Пролепетала, что нужно отойти. Убежала в первый зал. Дверь со значками уборных находилась справа от стойки гардероба. Прикрыв за собой створку, я огляделась в небольшом коридорчике. На всю правую стену шло зеркало. Слева две двери вели в дамскую комнату и мужскую уборную. Откинувшись затылком на зеркало, я закрыла глаза. Возбуждение и не собиралось улетучиваться. Я написала: Ласкар, он ваш? Прикрепила к сообщению фотографию футболиста. Отправить. Я пыталась успокоиться. Одно то, что никто и никогда не вызывал во мне подобных переживаний не может служить доказательством того, что Андрей – инкуб. Я это все надумала. Просто есть в нем что-то такое… Открылась дверь женского туалета. Девушка со смутно знакомым лицом улыбнулась мне по пути и вышла. Телефон пиликнул SMSкой. «Да. Правые, если не ошибаюсь» – был ответ. Я зажмурилась. В коридор зашел Миша. - Вот ты где. – Расплылся в улыбке. – Что случилось? – Без намека на искреннее беспокойство. Я молчала, смотря в черные глаза агента. Вся разница между теми, кто сидит справа и слева от прохода заключается в способе воздействия на жертву. Я усмехнулась: только теперь, когда я оказалась ей – жертвой – я поняла что это самое точное определение. Левым необходимо, чтобы жертва смотрела; правым – чтобы чувствовала контакт тактильно. И наверняка, Андрей так же сходил с ума там, в зале. Так же или еще больше. В коридорчик зашел мужчина в возрасте и вежливо осведомился, нет ли очереди. Миша покачал головой, пропуская. Когда захлопнулась дверь туалета, приблизился ко мне. - Теперь ты можешь приблизительно понять… - Обрывок фразы не был похож ни на вопрос, ни на утверждение. – Сколько ты продержишься? Я спряталась от вечно злых глаз за веками. Сглотнула, не веря. Как ты мог узнать, как устроить? Господи, если это результат голой аналитики… то какую работу ты провел ради одной лишь мести? - Чего ты добиваешься? Миша отрицательно покачал головой. - Отвези меня домой. Улыбнулся белозубо, хищно. Отступил обратно. Дверь коридорчика снова открылась. Мы обернулись к Андрею, замершему в проходе. Потом Миша двинулся к нему, а я попятилась вглубь. Он молча подошел. Замер на мгновение, когда за Мишей мягко прикрылась дверь. Я покачала головой: ты не понимаешь… Нахмурившись, я смотрела на отражение его профиля в зеркале. Все его последующие шаги были прогнозируемы. И, пока он не прижал к себе, не впился в губы, проговорила: - Я чистильщица Верховного Суккубата. Он окаменел. Отступил на полшага. - Кому ты посылала фото для подтверждения? Закусив губу, я перевела взгляд с отражения на его лицо. Вот это тебе знать совсем необязательно. Пожилой мужчина вышел из туалета и направился к выходу. Андрей облокотился о зеркало, откинул голову как я минутами раньше. Хотела бы я знать, о чем он думает в эти минуты. - Я понимаю, что происходит… - Признался тихо. – Башкой понимаю… Я направилась мимо, чтобы не слышать продолжения. Дома ждал Марк. Я забуду это неприятное… или наоборот, слишком приятное недоразумение. Бывает. Случается. Иногда мы встречаемся и сходим с ума. - Я вызову для тебя такси. – Предложил он мне в спину. Я остановилась, обернувшись. – Наверняка, ты собралась домой. Я кивнула. Мишу видеть я хотела в последнюю очередь. Выйдя на улицу, зябко поежилась. Подожду здесь. Андрей вышел через минуту. Накинул мне на плечи что-то мягкое и пушистое. Я удивленно осмотрела пончо. - Это казенное, - усмехнулся. Закрыв глаза, я обняла себя за плечи. Вот так, спрятавшись от внешнего мира, очутившись внутри своих желаний, мыслей, ощущений – было непривычно. Как-то тихо было. Будто время остановилось и ждало отмашки, чтобы продолжить свой бег. Скорее всего, со стороны я выглядела перебравшей лишнего на гулянке. Когда к плечам притронулись, вздрогнула. - Машина. – Сказал Андрей. Я посмотрела на Опель с шашечками. Андрей открыл дверь. Забравшись внутрь, продиктовала адрес. Когда дверь справа открылась и футболист разместился рядом, уставилась на него. - Как я могу отправить тебя одну, ночью? – Пожал он плечами, вернув свое спокойствие и насмешливость. Усмехнувшись, я откинула голову на спинку и закрыла глаза. - Ты сказала адрес? – Уточнил он, когда мы тронулись. - Угу. - У нас в плане еще две встречи. - Нет. Молчание. Потом, легкое прикосновение к тыльной стороне спокойно лежащей на диване ладони. Так приятно… - Такие нежные руки. – Тихо улыбнулся, обхватывая кисть обеими ладонями. Я повернула голову, открывая глаза. Хотела переспросить, что он сказал, но решила, что пропущенная фраза была новой банальностью. Отфильтровывая смысл, я ловила лишь голос. И тонула, захлебывалась… Написала: Помогите, Ласкар. Я не справлюсь… Отправить. Это сообщение я набрала в ответ на сообщение Миши: «Где ты, черт побери?» До этого он упорно звонил, я не брала трубку. Придвинувшись, закинув коленку на сидение, Андрей водил по лицу кончиками пальцев. Сжав кулаки, я отодвинулась к двери. Будь на его месте просто человек, просто мужчина, охолодить его не стоило бы и труда. Но как остановить того, в чьих руках ты, твое тело желает оказаться прямо здесь, прямо сейчас, не медля, не думая? Сначала тихо, но постепенно нарастая, заиграла знакомая по рекламному ролику Nike мелодия. Я глубоко вдохнула, чувствуя жар внизу живота. Кажется, эта композиция называется Just do it… У меня она тоже с год служила телефонным звонком. - Да. – Сказал Андрей в трубку. Голос предательски сорвался, он отвел взгляд. Выслушав звонившего и ничего не ответив, он нажал отбой. Медленно, в раздумьях, убрал телефон. Дыхание… Он выравнивает дыхание, поняла я. Грудь под белой рубашкой размеренно вздымалась, поглощая мысли и желания. - Остановите. – Сказал водителю через минуту. Я отвернулась к окну. Еще через полминуты, когда дверь машины хлопнула, напустив промозглого осеннего воздуха, я вздрогнула.
- Ты себя умнее всех считаешь? – Я никогда еще поднимала голос на Мишу. Он мог орать на меня, мог материться, брызгать слюной, но сейчас взбешена была я. Миша же строил из себя саму невинность. - Лидунь, давай не будем обвинять меня в том, что вы воспылали друг к другу такой дикой страстью… - Ты знал. Ты подстроил! - Что знал? Что подстроил? – Удивился он. - Засунь свои планы, знаешь куда? Знаешь куда? Больше ты нас не сведешь. - Лида, это деньги. Это твои и мои деньги. У вас еще две встречи в течение месяца. И все, дальше можете делать что хотите. Все уже договорено. - Я сказала: нет! Я стояла лицом к окну, Миша сидел на месте Марка. Было около десяти утра. Он поднял меня звонком в дверь. Проснулась я уже злой и, кажется, все еще возбужденной. Позволить притронуться к себе Марку я не посмела. Он заглядывал в глаза, но кроме усталости, надеюсь, ничего больше не видел. - Когда ты успокоишься? - У меня нет времени на этот бред. – Миша поднялся, направляясь к выходу с кухни. - Ты мой продукт, Лида. Я расцениваю тебя как пакетизированное молоко. И если молоко скисло, то продавать его придется как простоквашу… Я обернулась, собирая руки на груди. - А ты мне запарываешь всю рекламную компанию простокваши. Я не верила ему. Что бы ни говорил Миша, сначала он искал Андрея, а затем подбирал повод, чтобы свести нас. Но если это было лишь ради того, чтобы я почувствовала каково ему со мной, то… мелко как-то. А целиком плана я не видела, как не пыталась. - Хорошо, мне посрать. Я пришлю все договоренности, делай с ними что хочешь. Только потом не спрашивай, почему тебя никуда не зовут. - Ты преувеличиваешь. Моего отсутствия никто и не заметил. - Мой счет в банке заметил. – Ответил Миша, выходя в коридор. – Обе встречи на следующей неделе. – Обернулся, открывая стенной шкаф. – Если ты отменишь за несколько дней свое участие в обоих мероприятиях, не удивляйся, что на третье тебя не позовут. - Что за мероприятия? - В Анапе вести конкурс песни и завтра в Раменках вручение наград молодежной футбольной команде. Почетный гость. - Я каким боком? – Удивилась я. - Не ты! Он! Ты с ним… До тебя еще не дошло? Я отвернулась. Не тусами слухи полнятся… Что-то я даю маху. - Конкурс песни когда? Миша посмотрел на часы, будто там по запросу выводилась вся необходимая информация. - В среду. Во вторник вылетаем. В понедельник напомню. Я опустила голову, понимая, что за два дня такие вещи не отменяются. Для заданий суккубата выезжать куда-либо мне не было необходимости. Все личные планы входили в узкие рамки семьи: Марк, могила родителей, дедушка с бабушкой. Он знал обо всех Днях рождений и праздниках, в которые я езжу в Самару. За прошедшие годы он узнал достаточно, чтобы считать нормальным предупреждать об отъезде на другой край света всего за день. Я стояла в проходе на кухню, Миша ждал в коридоре. Я могла подставить на свое место кого угодно, хоть лошадку Ксюшу. Внушить организаторам и ей самой, что так было задумано. Пожав плечами, я подняла взгляд на Мишу. - Я не буду вести конкурс. Забудь о нем. Я все устрою. – Сказала я. Миша распрямился, напрягаясь. Он не включил свет в коридоре, а на улице было пасмурно. Я практически не видела агента. Преодолев три метра коридора, я оперлась плечом о стену. - Мы прекрасно понимаем, что без тебя Лида(тм) не перестанет существовать. Зачем ты злишь меня? - Хочешь поговорить об этом? – Засмеялся Миша. Радости в этом смехе было чуть. - Эти порезы. Они не оставили последствий. - Не благодаря тебе. - Из-за этого? - Не понимаю о чем ты. Но если тебе интересно, как я отношусь к попытке убить меня, то не скрою: я все помню. А так же помню, что тебе удобнее считать, нанимателем меня. Это притом что узнать правду с твоими загадочными способностями труда не составит, при желании. - Если не это, то что? Я не могу изменить себя и не собираюсь спать с тобой. - Я вижу, ты пытаешься меня уговорить, но не пойму на что. – Снова смех. – Чем я могу тебе услужить? - Я не верю тебе. – Голос сам опустился на угрожающие нотки. - Чему ты не веришь? Я не читаю твоих мыслей. Я не понимаю, что ты хочешь! – Миша веселился, как человек, которому нечего терять. - Признайся, что ты подстроил эту встречу… с футболистом… - Не подстроил, а организовал. И предупредил тебя заранее. У нас устный договор с четко обозначенными ролями. - Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. - Лида, - вздохнул Миша. – Наш первый договор о предоставлении агентских услуг был подписан восемнадцатым мая две тысячи седьмого года. – Он поднял руку, когда я собиралась перебить. – В течение первой недели знакомства ты жестко обозначила рамки нашего сотрудничества. Нарушил ли я их хоть раз? - Нет. - У тебя есть ко мне претензии? Я отвернула лицо. - Думаю, нет, иначе бы я снова резал себе вены в ванной. – Продолжил Миша, направляясь к двери. – Я позвоню. Открыв дверь, агент на мгновение обернулся. - А Марк теперь работает по выходным? Улыбнулся и вышел, тихо затворив за собой дверь. - Зачем ты приезжал? – Крикнула я в закрывшуюся дверь. Узнать о результатах вчерашнего вечера? Паскуда ты… Ничего у тебя не вышло. Через две минуты телефон пиликнул SMSкой. «Завтра – Раменки!» Вынув из дорожной сумки ноутбук, я устроилась на кухне. Ласкар был в сети. Я позвоню, Ласкар? – Спросила я в скайпе. Это понимание совершённой глупости заставляет тебя спрашивать перед звонком? – Ответил он вопросом. Я кивнула и перевела взгляд к пустой чашке из-под кофе. Навела для храбрости новую порцию и нажала звонок. - Предполагаю, во время отправки того сообщения ты думала уже не головой? – Спросил он без приветствий. Я опустила голову. - И предполагаю, мой звонок помог? - Да. Что вы сказали? - Что бы я ни сказал, это соответствует моему положению врага. А вот как ты будешь разбираться с тем, что мы связаны, мне не интересно. - Я понимаю. – Кивнула я. - В следующий раз не забывай, что дать короткую команду может оказаться правильнее, чем потом разбираться с последствиями собственной слабости. Кивнув и пожелав хорошего дня, я отключилась.
- В башке не укладывается… Это стало первой обращенной ко мне фразой Андрея за двадцать минут с момента встречи. Мы сидели на скользких пластмассовых седушках стадиона и наблюдали юношеский матч. Живо вспоминался жаркий летний день знакомства с Гришиной сестрой и племянником. Я вглядывалась в мальчишку под номером два, пытаясь узнать в нем Льва и одновременно понимая, что дети так быстро не растут. Тогда я чувствовала свободу и спокойствие зеленого цвета. Теперь во мне красными кляксами пульсировала тревога и неуместное возбуждение. Он не смотрел на меня. Я подобрала локти и коленки, чтобы не провоцировать. Его молчание устраивало меня. Но этой фразой он положил ему конец. Повернув лицо, я ожидала продолжения. Андрей не поворачивался и не продолжал, с неестественным безразличием наблюдая игру. Уже привычным движением мысли я осматривала сплетенную за три месяца паутину. Сейчас, под хмурым небом, все пространство между ее нитями казалось заполненным серной кислотой с консистенцией киселя. Шаг в сторону, лишнее слово, и этот кисель прольется на тебя с неба, сжигая заживо. - Покрытие - говно… - В который раз повторил Андрей и облокотился о колени. Я сфокусировала взгляд на его ухе. Ветер трепал светлые волосы и я пригладила собственные, чтобы куда-то направить движение поднявшейся руки. Отвернулась. Он, наконец, увлекся игрой. Сев, как и раньше, он ломал переплетенные пальцы рук. За кого-то болел? Или можно смотреть футбол, ни за кого не болея? Сомнительное удовольствие, конечно. Если пойдет дождь, приятного будет мало. Посмотрев на нависающие над полем облака, я задалась вопросом: могу ли я отменить возможный дождь? Никогда раньше не пыталась влиять на природу. Переключив внимание на ворота, в которые только что залетел мяч, решила, что и не должна. Если я что-то могу, совсем не обязательно я должна это делать. А если для кого-то этот дождь должен стать судьбоносным? Должен, и не станет… Только потому что я не хочу промокнуть. Ласкар прав в этом. Но его политику я не могу одобрить. Как можно узнать, с какого шага вмешательство является неестественным? Он со своей приверженностью фаталу может быть такой же частью божьей воли, плана, судьбы, как и суккубат. А может быть и он и те, против кого он ополчился – воспалившийся аппендикс. Когда-то их деятельность служила регулятором. А теперь лишь мешает, болезненно нарывает и требует удаления. Что за мысли? Я обернулась к спутнику. На нос капнула первая капелька дождя. Черт… Зачем я вообще сижу здесь? Крохотный репортаж для какого-нибудь кабельного канала плюс коротенькая справочка в районной газете. Ну, еще где-нибудь. Сквозь волосы на макушке пробралась еще одна прохладная капелька. Я поежилась, пряча руки подмышками. Ах, да! Я снова забыла, что сижу тут не ради моей возможной аудитории, а для подтверждения распущенных Мишей слухов. И зачем мне все это надо? Да сдались мне эти слухи. Ну, не было меня и не было. Лучше бы развил версию инопланетян. Это, хоть, не так скучно. Я представила на месте Андрея большеголового лысого серебристо-зеленого гуманоида. Тихо засмеявшись, отвела взгляд. Андрей обернулся, впервые посмотрев на меня в упор. Поднял руку, но замер, когда я сама смахнула со щеки очередную каплю. - Я не взял зонт. - У меня в машине есть. Пауза. Мне за ним идти лень. Вообще шевелиться было гадко и промозгло. Вроде пригрелась уже, нахохлилась. Даже редкие капли дождя не пугали так, как необходимость подняться и прогуляться в порывах промозглого ветра к машине. Я уеду на фиг, если сяду в нее. И ничто меня не удержит. - Я схожу, если хочешь. Где ты припарковалась? Обернувшись к улице Лебедева, я сдержалась, чтобы не показать пальцем: там. Прикинула, сколько идти туда-обратно и сколько он будет искать машину. Вздохнула, качая головой. - Не надо. Скоро мы освободимся? - Шесть минут до перерыва. Пятнадцать минут перерыв. Я отвернулась. Возможно, это выглядело слишком демонстративно. - Андрей, я досижу эти шесть минут, и поеду домой. Я замерзла. - Сама решай. – Пожал он плечами. Я же вжалась в кресло, захлебнувшись воздухом, закашлялась. Эта фраза слишком важна для меня, чтобы быть услышанной от чужого человека. «Сама решай» - это было родным, интимным до глубины души, болезненным и живым воспоминанием. Меня саму смутила реакция на эти слова. Андрей же уставился на меня так, будто я его обматерила. От ладони, похлопавшей меня по спине, шло неожиданное тепло. Мои лапки уже замерзли и грелись подмышками. Если бы он обнял за плечи, легонько, дружески… было бы не так мерзопакостно под моросящим дождем. Но Андрей перевел взгляд на вымотавшихся ребят, в предвкушении отдыха бродящим по полю пешочком, и до окончания тайма больше не оборачивался. Когда судья свистнул перерыв, я мгновенно поднялась. Посмотрела по сторонам. Единственная трибуна не была заполнена и наполовину. Андрей поднялся за мной, кивая на выход. Минут через десять, не раньше, я добралась до машины. - Кажется, ты не успеешь к началу второго тайма. Не знаю, заметил ли кто-нибудь мое присутствие рядом с тобой. – Эта затея и проведенное время казалось потраченным впустую. - Не беспокойся, я заметил. – Усмехнулся он. – Я погреюсь у тебя пару минут? - Нет. – Тряхнула я головой. Андрей удивленно вскинул брови, а потом улыбнулся. – Ну, бывай. Я забралась внутрь, завелась и выкрутила печку на максимум. Потом резко выскочила из машины. - Андрей! Он обернулся. Я же залезла обратно и достала зонтик. Махнула им, предлагая. Лицо футболиста было хорошо видно, несмотря на серую водную взвесь и двадцать метров между нами. И в ответ на эту, казалось бы, вежливость, я увидела угрожающий наклон головы и скривившиеся то ли в брезгливости, то ли в ярости губы. Я опустила зонтик, поняв, что он возвращается. Стало как-то не по себе. Впервые захотелось скомандовать ему: стой. Остановись. Но дождалась. - Скажи, что останавливает меня или любого из нас, кто достоверно знает о гибели наших от рук Младенова, чтобы не свернуть тебе шею? Я отступила на шаг, сглатывая. Вот от сворачивания шеи я не предохранена. - Я только после его звонка понял, где именно в пригороде Атланты ты провела пару месяцев. И я должен быть твоим алиби? Да ни за какие… - Подожди. - Не понимаю, почему до сих пор не сообщил через кого его можно достать… Я усмехнулась: ты даже не представляешь, о чем говоришь. Потом тихо засмеялась, откидывая зонтик в машину. Заставлять забыть такую мелочь, как звонок Ласкара - моя профессиональная обязанность. - Что смешного? - Думаю, что меня останавливает от того, чтобы одной командой заставить тебя забыть об этом? – Я перестала смеяться. Дико как-то было. – Или устроить тебе инфаркт прямо здесь и сейчас. Андрей несколько секунд смотрел в глаза, не отрываясь. Не предполагаю, что он умеет, насколько силен в планировании и умеет ли влиять на людей. Пожалуй, нас обоих останавливало от высказанных угроз одна и та же причина. Медленно, очень медленно развернувшись, он двинулся к стадиону. Я вздохнула, понимая, что согрелась, хоть и стояла на улице. Через две минуты я уже мчалась домой.
9. Зажав в ладонях кружку с глинтвейном, я оттягивала момент, когда нужно будет позвонить Мише. У меня был еще час спокойствия и тишины, а потом в уши ворвется привычное: «Какого хрена?». Усмехнувшись, я посмотрела на лежащие рядышком на столике пульт от телевизора и коммуникатор. Отглотнула горячей амброзии и потянулась к пульту. Через час Миша мне будет не страшен и с хреном и без. Дневные новости сообщали о новом упавшем самолете в США и вертолете у нас. Снова. Я начала переключать каналы в поисках чего-то менее катастрофичного. На четвертом или пятом канале телевизор вырубился. Лениво посмотрев на бра, решила не проверять наличие света. Почему я больше не хочу переехать в солнечный и благодатный край? Нет, не потому что доводы Марка возымели действие. Совсем не поэтому. Перекинув ноги через подлокотник на кровать, я закрыла глаза. Потому что из всех наших разговоров с Ласкаром я выносила одну мысль, один подтекст, перекрывающий всю мишуру их маленькой внутренней войны. Мир сломан, детка. Разве ты не видишь? Ни Россия, США, Индонезия и ни Африка. Весь механизм пришел в упадок. Я тихо засмеялась, вспомнив отчет кураторш порноформирований: «Кризис!» Вот кто по роду деятельности следит за потенцией земли. Это общемировая сессия. Как когда-то в институте. Просто мы к ней не подготовились и сели в лужу. И всегда найдется крайний. Найдется, кому дать на лапу. Найдется кто-то выше, ответственнее. До тех пор, пока машина не сломается окончательно. А тогда еще кто-то впряжется как вол и потащит на себе. Всегда будет кто-то… А такие как я будем сидеть и надеяться, размышляя о безграничных возможностях, которые и применить-то нельзя. Только подлатать, чем и занимаются девочки. И то, на страх и риск наткнутся на Ласкара. Мы сломались, но пока это не так заметно. Мы сломались и мы обречены. Мы сломались… Шелестящий писк возвестил о включении телевизора и холодильника на кухне. Пиликнула микроволновка. Иногда, раненое животное лучше добить, а машину отправить на свалку металлолома. Я обернулась на звук открывающейся двери. - Ты дома? – Удивился Марк, заглянув в спальню. - Ты так рано? – Удивилась я в ответ. Он скрылся, чтобы раздеться. Отставив кружку, я поднялась. Нет. Я не права. В корне не права. - Знаешь… - Начала я. К Марку я обращалась, к себе или к Ласкару, с которым заимела привычку водить внутренние диалоги, определить было сложно. – Помнишь, я спрашивала, зачем нас травят всеми этими ужасами? - Ну? – Марк мыл руки. - Это повышение болевого порога. - Мм? – Предложил он продолжить мысль. - Нам повышают душевный болевой порог. – Повторила я. – И… Моральный тоже. – Добавила удивленно. - И кто же это делает? – Улыбнулся он снисходительно. – И зачем? - Делают это те, кто знает, что скоро нам это понадобиться, чтобы выжить. Пережить… - В общем, мысль здравая. – Кивнул он, направляясь к холодильнику. – Остается лишь привести доказательства, опровергающие конечность высказанных мной версий. - Тебя это забавляет? - Отнюдь. – Он перестал улыбаться и стал напыщенно серьезным. - Доказательства? – Я приняла вызов, подбоченившись одной рукой. – Если я ошибаюсь, то мы обречены. - Почему нет? - Потому что я не верю в это! Никакой здравомыслящий человек не допустит мысли о конечности человеческого бытия! А уж если этот человек, люди, организации имеют возможность влияния… - Какая сложная у тебя логика, милая. Пельмени будешь? Я вздохнула. - Буду. - То есть… Ничего, если я начну с конца? Человечество не даст дубу, т.к. кто-то подготовит его душевно и морально к… войнам-катастрофам? А что там с физическими аспектами? Почему нас не поливают радиацией, химикатами, не морят голодом или там, не приучают к синтетической пище?.. Я расслабила руку, поднимая подбородок. Марк налил воды в кастрюлю, пока я буравила его взглядом. - Согласен. – Ответил просто. - Мне нравится твоя версия. Поставив воду на огонь, он обнял меня и улыбнулся. - Какая ты у меня молодец... Я уже знала, в каком тоне будет следующая фраза. - Что не веришь в нашу кончину и тем самым… Я засмеялась. Да… Ты мое лекарство от гордыни. Люблю тебя, микстура моя горькая.
Я помню это чувство еще с учебы. Сидишь ты и пытаешься решить математическую задачу. А неполнота знаний, ошибочные рассуждение или просто недостаточно натренированный мыслительный аппарат тормозят ход решения, выводя из себя. Ты сидишь и бездумно смотришь в текст. Через минуту, очнувшись, берешься заново… Но это была математика. А я сидела и решала казавшуюся простой проблему своей поездки в Анапу. Выстраивать многоступенчатые программы я должна была начать учиться еще в школе, на крайний случай, в институте. Но имея способности прямого влияния мне это было просто не нужно. Теперь же я сидела и сдерживала себя, чтобы не выяснить данные всех участвующих в процессе лиц, таких как администрация конкурса, агент Ксюши, она сама, и не внушить им, что так и должно быть. Выстроить форс-мажор со звонком ей из Анапы так, чтобы не пришлось ни разу воспользоваться прямым влиянием. Ведь девочки только так и работали! А у меня это получается, как вязать крючком канатный носок. Все равно, что надевать на палец швейную иглу в качестве кольца. Необхватно до невозможности. - Ты так и не рассказала о футболисте. Мы поглощали пельмешки: он со сметаной, а я с майонезом. Сфокусировав взгляд на муже, я дожевала. - Он выше меня на полголовы. – Начала накидывать мелочи, чтобы не пожаловаться на главное. – То есть он твоего роста, довольно приятный, хоть и немного нагловатый. Но это отпечаток успеха, думаю. Нас сняла Лика из «Московских ночей» два раза. Думаю, получилось, как задумано. Сегодня я должна быть рядом во время вручения наград в юношеском футбольном матче, но начался дождь, я замерзла и поехала домой. - Миша обрадуется. – Улыбнулся Марк. - Да, хрен с ним… - И что дальше? - Дальше? В среду мы должны вести конкурс песни в Анапе. Но я не хочу и пытаюсь подстроить какой-нибудь форс-мажор, чтобы они заменили меня. - Не хочешь? – Спросил он. - Почему же? Потому что я хочу его. Я запустила в рот пельмешку. Потому что он такой же как я. Пережевывая, я мешала содержимое тарелки. Потому что я не хочу его останавливать, даже понимая, на чем основано мое желание. - Потому что не хочу. – Я подняла взгляд. В спальне зазвонил телефон. Сомнений в том, что это Миша не было. Выдохнув улыбку, я направилась в комнату. - Какого хрена ты смылась с поля?..
Убедившись, что многоступенчатое планирование событий не моя стезя, я набрала номер Ксюши. Как-то так получилось, что других кандидаток на замену я не придумала. Она же сидела дома со сломанной вчера ногой. Пожелав ей скорейшего выздоровления и чертыхнувшись про себя, я набрала Мишу. - Заказывай билеты… - Сказать большего не давала душившая злость. Подставлять кого бы то ни было, и прежде всего – себя, я не привыкла. - У тебя другой со-ведущий. – Сказал Миша. Я обежала глазами комнату и нажала отбой. - Вот и ладненько. – Вздохнула успокоено. Хорошо, что в данном вопросе мы солидарны.
10. Подушка под щекой была влажной от слез. Я обнимала ее, лежа на спине. Теплые сухие пальцы гладили спину: скользили по лопаткам, обнимали шею, царапали позвоночник и спускались к пояснице, отодвигая одеяло. Кожа покрывалась мурашками от удовольствия и холода. Отопление еще не включили, и в серых коробках домов царила атмосфера склепа. Just do it – зазвонил телефон. Он поднялся, начал вытаскивать трубку из джинс. Сказал: «Алло» и вышел из комнаты. Я слышала спокойный голос. Он объяснял, где стоит машина, чтобы отогнали. И перед глазами проносились последние часы. Сначала в зеркале появился желтый Nissan Skyline, прыгающий с полосы на полосу. Я всегда боялась таких, и теперь замерла на своей крайней левой, наблюдая за приближающейся машиной. Мгновение – третья полоса, три машины от меня, следующее – вторая, одна машина передо мной. Визг тормозов и тяжелый удар сердца. Я подумала о ремне безопасности, каким-то третьим или пятым зрением наблюдая, как машину на соседней полосе заносит влево. Удар пришелся по филейной части моей аудюшки. Притормаживая, я пыталась выровняться. Не зацепить... Движение вокруг замирало. Медленно, без паники водители притормаживали, съезжали с ближайших полос. - Вы как? – Дверь открылась. Приплюснутая подушками безопасности, я скосила взгляд на мужчину. Руки тряслись крупной дрожью, лицо и грудь болели. Остального тела я не чувствовала. Машина стояла поперек дороги, занимая вторую и третью полосу. Метрах в двухстах от меня, задом наперед у разделительного бордюра стояло что-то черное. Все опознавательные знаки были смяты. Машина затормозила о бетонное заграждение. Водителем в ней оказался Андрей. Just do it – он вернулся в комнату, договорив, но телефон зазвонил снова. - Да… В порядке... На свалку… Повезло? Наверно… Я закрыла глаза. Мы не можем пострадать, если предусмотрели варианты… Я подумала, почему мой телефон не звонит? И тут же поняла, что забыла его в машине, он был на зарядке. Сколько время? - Сколько время? – Я приподнялась, разворачиваясь и натягивая одеяло. - Восьмой час. Дернув головой, я уставилась в окно, потом на Андрея. - Вечера. Вздохнула. Он наблюдал от дверного проема, как я поднимаюсь и осматриваюсь по сторонам в поисках одежды. Ему помогли выбраться чуть раньше, чем мне. Когда я, на ватных ногах, опираясь на руку подоспевшего первым мужчины, выбралась и посмотрела в ту сторону, Андрей замер. На нем, как и на мне, не было ни царапины. Хотя, встряска была та еще. Голова гудела, сердце продолжало бешено колотиться, а дрожь не унималась. Мы дожидались ГАИ, уже зная наверняка, что будет дальше. Незаметно волнение и дрожь от пережитого превратилась в волнение и дрожь от его присутствия рядом. А потом, будто скачок… ничего… обморок, а в себя привел его полный недоумения, если не сказать ужаса, голос. - Кто… это? – Он смотрел на заживающие, еще красные шрамы от пуль. - Ласкар. – Ответила я. – Памятка о нашей встрече. И до моего вопроса о времени мы не сказали друг другу ни слова. Застегнув пальто, я остановила взгляд на Андрее. Этого не должно было произойти. И от понимания полного отсутствия вины становилось не по себе. - Этого не должно было… - Попыталась озвучить я свои мысли, но он повел головой и улыбнулся. - Ты жалеешь? Не ответив, я отвернулась к двери. Справилась с незнакомыми замками и вышла. У подъезда стояла моя помятая, вызывающая жалость машинка. В коммуникаторе ожидали пропущенные вызовы и сообщения. Включив навигатор, я ждала, пока он загрузится, и даст мне представление о месте нахождения. То, что я доехала сюда за рулем и самостоятельно, уверенности не было.
Золотая карточка настигла меня на записи Новогоднего шоу в телецентре. Петь я не умею, поэтому роль досталась исключительно говорливая. Женщина, что передала приглашение, была на удивление невзрачной. Этим она и обратила на себя внимание: кто-то спросил, кто она и что здесь делает. Восемнадцатое октября. Я набрала номер Миши. - Да! – Рявкнул он в трубку. – Подождите! – Приказал в другую. – Да, Лида! - На восемнадцатое у нас есть что-нибудь? Я слышала, как он перелистывает страницы. Какая разница… - Миш, в ночь на девятнадцатое я буду в Риме. Если что-то срочное, перенеси все на начало и конец дня соответственно. Если нет, освободи мне пару дней. Молчание. - Хорошо. Разберусь. Перезвоню. Давай. Я кивнула. Убрала телефон и вздохнула. Съемки продолжались практически сутки, большую часть которых я просидела за праздничным столиком. Улыбка не отклеивалась от лица даже тогда, когда снимали кадры со звездами. Прилепить обратно, сползи она нечаянно, у меня бы не получилось. Это был второй и последний день съемок с моим участием. Точнее, с моим присутствием… И я безумно хотела спать и была рада, что Марк заехал за мной. Сама я могла уснуть за рулем. Мы шли по запутанным коридорам телецентра, и я чувствовала взгляд в спину. За неделю, прошедшую после ДТП мы с Андреем встретились всего раз и, кажется, случайно. На очередной субботней вечеринке я почувствовала настойчивый взгляд в затылок и сцепила руки, чтобы скрыть волнение. Нам больше ничего не нужно было играть. Только теперь, прежде чем подойти, я отводила от нас все возможные объективы. Через две недели я вошла под своды Собора святого Петра. Заметил ли кто-нибудь мое отсутствие на предыдущем собрании? Придал ли этому значение? Осведомлен ли обо всем произошедшем? Присев на последнем ряду с края, я слушала старушку: ее голос, но не речь. Со мной у нее будет разговор особый. Определенно. И я оказалась права. На собрании упоминался Ласкар и его «проделки», слышался возмущенный ропот и восклицания, но ко мне не обратилось ни одного взгляда. Он стал их врагом, и теперь это было объявлено официально. Лавки опустели. Я, даже, не вставала, чтобы пропустить выходивших женщин. Просто развернулась к ним спиной, убрав колени из прохода. Старушка сделала «кхм-кхм», и я подняла к ней лицо. - Милая… - Присела она и положила сморщенные ладошки на спинку передо мной. - Меня зовут Лида. – Поправила я ее, сама не понимая причин возмущения. Старушка задумчиво улыбнулась. - Ты пытаешься создать полную картину, нарушив даже маленькие правила? Что ж, так твой образ станет для меня более органичен, Лида. Мне понравилось, как звучит мое имя в ее устах. Это зыбкое, невесомое «л» и отскакивающая как шарик в пинг-понге «д». Пожалуй, она умела смаковать имена. Было ли это ценно здесь, где первое что мне сообщили, звучало как «No names!»? О, да… Это было бесценно. Она углубилась в историю их части общей организации – суккубату. Конечно же, она пыталась убедить меня вернуться на их сторону в вопиюще неравной борьбе с Ласкаром и мирскими катаклизмами. Миролюбиво и нерешительно подняв ладонь, я покачала головой: - Я не встану на сторону Ласкара. Я не поддерживаю его моральных принципов, хотя с философией согласна. Но я никого не собираюсь останавливать и тем более убивать. – Я повела головой для выразительности и веса следующей фразы. - Но я также больше не вижу себя среди вас. – Я боялась, что старушка перебьет меня, но она подбадривающе кивнула. – Если есть какая-то нейтральная сторона, я хотела бы занять ее. Если нет, то я буду первой. Ваши нормы морали, позволяющие изменять чьи-то судьбы, для меня неприемлемы. Я считаю это неправильным. Я… сомневаюсь, что вы имеете на это право. - Смело. – Усмехнулась она. - Я не опасна для вас и хочу безопасности для себя. – Это уже походило на мольбу. Я совершенно не ценна для вашей организации. Мои познания не выходят за рамки стандартного образования. Я поверхностна и никогда не интересовалась ничем действительно важным! Я же, по сути… - Действительно важным? – Перебила старушка. – Думаешь, пожарных, когда они выносят из горящих домов обезумевших от страха людей, кто-то спрашивает первый закон термодинамики или температуру кипения селена? Думаешь, доктора, делающего операцию на сердце, кто-то спрашивает о направлениях движения воздушных масс над Атлантикой? Думаешь, сидящий над микроскопом ученый имеет понятие о том, какие рычаги своего существа ты приводишь в движение, отдавая прямые команды? Что ты считаешь действительно важным? Я растерянно потупилась. - Никто не осведомлен о мироздании лучше, чем пятилетний ребенок, разглядывающий жука в траве. Если ты не успела засорить свой мозг знаниями, которые никогда в жизни тебе не пригодятся и при этом, не причиняя никому зла, сумела обеспечить себе существование и реализацию, то я не вижу повода к самобичеванию. Старушка какое-то время помолчала, разглядывая лакированную спинку между нами. - Кому ты доверишь определять нормы твоей морали, знаний, щедрости? Кому вообще позволено определять нормы, милая? Я сглотнула, следя за ее пальцами, скользящими по гладкой поверхности спинки туда и обратно. - Сомнение лежит в основе любого искания, детка. Но никакое искание не обязано сопровождаться сомнением в самой себе. - Но если я не вижу даже намека?.. - Значит, твое время еще не пришло. Она поднялась и обернулась к золоченым фигурам отцов церкви. Крикнула в пустоту знакомую фразу. Повторила ее по-итальянски. - Оставьте меня в покое. Я не собираюсь мешать вам, но я не считаю то, что вы делаете, правильным. – Повторила я и поднялась, сжимая правый кулак. Старушка обернулась ко мне с удивленной улыбкой. - Что же ты собираешься делать, Лида? - Вы сказали, что скоро понадобятся все мои силы. На что? Изящно отмахнувшись от моего вопроса, она покачала головой. - Если бы вам удалось убить меня… Меня и так нельзя было бы использовать. – Я начала путаться, иностранные слова будто замораживал язык. С минуту старушка сверлила меня взглядом, раздумывая или планируя – не знаю. Становилось жутко. Казалось, она предусматривает то, от чего я не успела защититься. - Хорошо. Если ты обещаешь не вмешиваться на стороне Ласкара в том числе… - Я обещаю. – Кивнула я поспешно. - Будем считать это время твоим декретным отпуском. Кивнув, старушка развернулась и направилась к выходу. Я села на лавку, не сдерживая дрожь. Сердце бешено колотилось. Даже факт нахождения в святом месте не успокаивал. Через пару минут сбоку вышла смутно знакомая бабуля со шваброй. Не обращая на меня внимания, она начала елозить влажной тряпкой по полу и постепенно добралась до моей лавки. Остановившись на мгновение, заглянула в глаза. Я подняла лицо, чтобы улыбнуться ей: все хорошо. Старушка улыбнулась в ответ и мелко закивала. Я поспешила к выходу.
Выйдя из Собора, я поежилась. На улице было тепло: озноб шел изнутри. Сдержалась, чтобы не поискать глазами Гришу. Втянула сухой теплый воздух и вздрогнула от шороха шагов слева за спиной. Обернулась. - Что ты здесь делаешь? Ответили мне губы, впивающиеся в рот и язык, проникающий внутрь. Андрей прижал к себе крепко и надежно. Руки распорами застряли на его плечах. - Собрание послезавтра… - Выдохнул он через минуту. – Разве мы не можем провести эти два дня вместе? - Нет! - Другого ответа я и не ждал. Пойдем. – Обняв меня за плечи, он направился к выходу с площади. После этих собраний в мыслях возникает звенящая тишина. Где-то в этой тишине пульсировали два маяка. Одним из них был «Свобода». Второй же сводил с ума. - Где ты остановилась? - Я еду домой, Андрей. Его ждало такси. Мы разместились на заднем сидении. Я сидела, натянутая как струна и читала вывески на улицах. Через несколько минут попросила остановить. Кинув взгляд в окно, Андрей потянулся к ручке двери. - Подожди меня здесь. – Остановила я его. Фраза соответствовала приказному тону. Андрей послушно откинулся на спинку. Я не собиралась искать во всем аптечном ассортименте тесты на беременность. Подойдя к заспанной женщине фармацевту, попросила дать два. Она полезла в ящичек и выложила два пакета. - Нет, три… Без единой эмоции она снова наклонилась, а затем пробила покупки. Еще через десять минут мы вошли в лифт отеля, где остановился Андрей. - Ты замерзла? Ты дрожишь… Я искала глазами мини-бар. - Налей мне виски. Выпустив меня из рук, он направился к навесной полочке. Я слушала шум в ушах и наблюдала, как он достает стакан, бутылку, наливает. - Чистый? Со льдом? - Без… - Что-то на собрании? Я отглотнула, не двигаясь с места. Поморщилась и перевела на него взгляд. У всех моих грехов есть имена. Но лишь об этом я не сожалею… На мой взгляд нельзя было ответить ничем иначе, как еще более пьянящим и крепким, чем напиток в стакане, поцелуем. - Что случилось? - Меня отпустили. - Кто, откуда? - Мне надо написать Марку, что меня отпустили. – Я сжала сумку. Мягко отодвинула его с пути и закрылась в туалете. Достав телефон и тесты, включила воду в кране и села на край беде. Написала сообщение: Меня отпустили. Отправить. Закрыв глаза, глубоко вздохнула. Поочередно открыла все три упаковки с тестами. Часы показывали без десяти пять утра. Это было действительно долгое собрание… - Солнышко, может, я могу помочь? Или ты там спать легла? - Меня зовут Лида. – Сказала я ровным голосом. – И никак иначе. Я стояла, опираясь прямыми руками на края раковины. В памяти всплыла далекая ночь «последнего звонка» в школе. Тогда в зеркале я видела удивительно соблазнительную девушку и не предполагала, что через пару минут открою счет. Сейчас бы мне не помешала уверенность и насмешливое спокойствие той шестнадцатилетней Лиды. Я опустила взгляд на стаканчик и вынула тесты. Тут же спустила бумажные полоски в унитаз и вымыла посуду. Вышла. Андрей стоял на балконе, рассматривая пустынную улицу под ним. Налив еще виски, я села на стул. В голове вырисовывалась до омерзения складная картина происходящего в последний год. Я отглотнула, чувствуя, как по щекам льются немые слезы. Убийство Гриши, я уверена, было началом этой программы. Липкие потные щупальца обвивали меня уже тогда. Если бы не ее смерть, я бы продолжала ровно накапливать силы. Моя уверенность в причастности Миши и побег. Сколько я подчистила в тот месяц? О да, я выложилась и покрасовалась перед теми, кто наблюдал. Ласкар… Кто обвешает меня предохранителями лучше, чем я сама? А главное, у кого хватит на это сил? Достаточно было увидеть мои глаза, когда в файле на коленках старушки раскрылась страница с фотографиями Дани и других. Я не могла его убить по моральным причинам. А Ласкар не мог убить меня физически. Все что нам было нужно – это несколько тихих часов. Даже враг может быть полезен. Особенно, если в чем-то он лучший. А свою заинтересованность можно скрыть простым уничтожением дома, когда все жители уже эвакуировались. - Что с тобой? – Андрей присел на корточки рядом со стулом. Но как меня контролировать?! Я засмеялась в его небесно-голубые глаза. К Марку с его характером подобраться еще сложнее, чем ко мне. Он человек, за которого я всегда могу спрятаться и за кого без раздумий убью. Но мы никогда не влияли друг на друга и не ориентировались на желания, если они не были общими. Я люблю его и до тех пор, пока он рядом, вокруг хоть война начнись, меня не шелохнуть. - Лида? – Андрей сжимал мою руку. Глаза были напуганы. Я поднялась и достала телефон. Набрала Марка. Долгие гудки. Кинув взгляд в окно, набрала Мишу. - Да. – Голос был сонным. - Марк не берет трубку. - У него украли телефон. - Почему он не позвонил? – Я сглотнула, когда перед ответом агента образовалась секундная пауза. - Его немножко побили. Я оперлась о спинку дивана. - Твои поклонники. Он в порядке, не беспокойся. Пара синяков, пара ссадин… пара переломов. - Я скоро буду. Я нажала отбой. Телефон выскользнул из ладони и мягко упал на диван. - Ты объяснишь, в чем дело? Что с тобой? Что происходит? - Марка избили. – Я обернулась, пытаясь успокоить дрожащие руки. – Это ты? - Я ли его избил? Ты с ума сходишь? - Ты спланировал? - Чтобы ты умчалась от меня к нему? Вряд ли я этого могу хотеть… - Я уезжаю… Зарезервировав билет у приемной стойки отеля Андрея, я посмотрела на него самого. - Я провожу в аэропорт. – Ответил он на мой взгляд. Собирать было нечего. Я приехала на два дня. Днем собиралась прогуляться по магазинам. В нашем с Мишей расписании образовалась удобная для этого брешь. - Кто и откуда тебя отпустил? – Вспомнил он, растянувшись на моей так и не тронутой кровати, пока я кидала в сумку предметы личной гигиены из ванной: единственное, что успела достать. - Я больше не… чистильщица. Это было мое последнее собрание. - А так бывает? Я усмехнулась, подумав о Ласкаре. Бывает. - И зачем тебе это? Какой смысл? - Я согласна с Ласкаром. – Коротко бросила я. Он привстал на локтях: продолжай. - Но я не одобряю его методов. Я не хочу быть с вами и не собираюсь становиться против вас. Я просто ухожу. – Я села на край кровати. – Господи, зачем я тебе это говорю? - Потому что я спрашиваю. – Андрей сел, подобрав коленку. – Потому что ты можешь мне это рассказать. Потому что ты доверяешь мне. Потому что хочешь, чтобы я знал это. Потому что… - Хватит. – Я отмахнулась. - Почему ты плакала? Я обернулась, наблюдая его приближение. Сев сзади, он положил ладони на плечи и начал разминать. Вот спасибо… Я повела головой, он разминал шею. Ты – часть их плана. Неизбежная и слишком явная, как и та авария. Ты часть их системы, верная и не сомневающаяся. Ты великолепный инструмент. Как можно меня контролировать? Да, очень просто… Слишком просто, если не учитывать всего произошедшего до знакомства с тобой. Даже мое двухмесячное отсутствие и необходимость в тебе были расписаны и подложены как лучший из возможных вариантов. - Я беременна. – Ответила я на его вопрос. Руки остановились, а колени сжали мои бедра. - Я же говорил, что у нас все впереди. – Засмеялся он просто. Я задержала дыхание, сглатывая. - Ты знал? - Что так будет? – Он снова коротко засмеялся. – Надеялся и… старался. - Планировал, ты хочешь сказать? - Тебе это слово очень нравится, я вижу. Но я не силен в таких задачах. По крайней мере, на том уровне, на который ты намекаешь. Он продолжил разминать мне плечи, целуя спину. Ничего у вас не выйдет. Я поднялась. - Куда ты? – Удивился он. – Еще два часа до выхода. - Я не хочу тебя больше видеть, Андрей. – Проговорила тихо и раздельно. – Если ты не оставишь меня в покое по-хорошему, ты просто обо мне забудешь… Он опустил взгляд. Потом улыбнулся и развел руки в стороны: - Чистильщица! Разве у меня есть выбор? Поднявшись, подошел вплотную и притронулся к лицу. - А что ты ребенку скажешь? - У него есть отец. И это не ты. - Ты действительно считаешь, что понесла от мужа аккурат, когда начала спать со мной? - Какая разница. – Я отвернулась и сделала шаг из комнаты. Он ухватил меня за плечо. Первый раз, когда Андрей меня задержал. Мы уперлись друг в друга взглядами. Потом его брови дрогнули, и он разжал руку. Я вышла.
11. Марк вышел из комнаты, когда я открыла входную дверь. - Дежавю. – Обмерла я, оценивая повреждения. - Нет, теперь еще ребра. – Усмехнулся он, подходя и целуя. Миша поставил мой чемоданчик и пожал Марку целую руку. - Я позвоню. – Кинул на прощание и вышел. - Как это произошло? - Я раздевалась. - Вышел из офиса, никого не трогал… Какая разница? Лучше расскажи, как съездила. Что на собрании? - Меня отпустили. - То есть все хорошо? Какие дальнейшие планы? - Для начала я бы перекусила. Я направилась в ванну. Включила кран. Марк не видел меня всего сутки, но казалось, что прошел месяц. И я вернулась с яркой надписью на лбу: я изменила тебе. Задержав взгляд в зеркале, я отвернулась. Он чувствует… Он слишком хорошо меня знает, чтобы не чувствовать это. Достав из холодильника яйца, я полезла за сковородкой. - Я соскучился, будто ты неделю там провела. Ты соскучился, потому что больше недели у нас не было близости. Я обернулась и Марк улыбнулся. Раздевающий взгляд предупреждал, что подождет максимум до окончания перекуса. Налив масла в сковородку, я включила газ. - Так кто тебя разукрасил? - Судя по всему, парочка твоих поклонников. – Он зевнул. – Рано или поздно кто-то должен был отметелить меня хотя бы из-за зависти. Легко отделался. Даже очень легко. Разбив яйца в сковородку, я нависла над столом. Перенести всю паутину предохранителя на Марка займет пару дней. Кроме того, что все вариации с выходами описаны в ноутбуке, я помнила каждую деталь. Сколько времени займет понять, как это сделать? Для кого-то другого вопрос мог стоять в нехватке энергии. О существовании такой проблемы я узнала лишь при знакомстве с подобными мне. Я даже теоретически не могла предположить, что она может встать передо мной. Мы ели молча. Марк смотрел на меня, будто выискивая что-то новое. Я же не выдерживала его внимания и утыкалась взглядом в тарелку. Глаза слипались. - Я потом все уберу. – Пробубнила я, направляясь в спальню. Забраться под одеяло… - Отопление включили? - Да. Ты много всего пропустила. – Улыбнулся он, подходя. - Я вторые сутки на ногах, Марк. – Я мягко отстранилась, продолжая раздеваться. - Хорошо. – Он ушел.
Я проснулась, когда на улице было темно: уже или все еще. Марк сидел в кресле, смотря какой-то фильм. На голове радио-наушники. На столике кола в стакане. Сев, я подложила под спину подушку. Он снял наушники, оборачиваясь. - Выспалась? - Сколько время? - Одиннадцать. Я кивнула. Марк отложил наушники на стол и выключил телевизор. Молча постучал пультом о подлокотник и обернулся с безрадостной улыбкой, когда я подобрала ноги. - Знаешь, жить с тобой без секса просто невозможно. Я даже не думал, что столкнусь с этим когда-нибудь. Когда ты исчезала на месяц, ты просто исчезала. Но быть с тобой рядом и встречать отказ за отказом. Такого в наших отношениях прежде не было. - Иди сюда. Просто я была уставшая. Марк подошел к изголовью кровати, забрался ко мне. Я скользила взглядом по гипсу, эластичным бинтам на груди и синякам. В памяти настойчиво всплывала наша первая ночь. Он сел, положив здоровую руку на коленку. - У тебя кто-то есть. Я надеялась услышать в этой фразе вопрос, но его там не было. Нахмурилась, качая головой. Уже нет. Уже – нет! - Это Андрей? Тот футболист? - Перестань. - Я все равно узнаю. Лучше признайся сейчас… - Я люблю тебя. Только тебя. - Любишь меня, а спишь с другим? Нет, Лида, я в такую любовь не играю. - Марк. - Я прав? Я опустила взгляд, сдерживая слезы. Если их можно сдержать силой воли в принципе… Марк так же спокойно, как залез на кровать, слез с нее. - Ты могла уйти, когда я отпустил тебя. Ты не представляешь, чего мне это стоило. - Я не собираюсь от тебя уходить. - Скажи его адрес. – Он одевался. На этот однорукий процесс смотреть было жалко. - Марк, перестань. - Ладно, сам узнаю. – Он вышел из комнаты. Я поднялась, направляясь за ним. - Куда ты собрался? Не дури… Обернувшись всем корпусом, как я сама оборачивалась в больнице, он остановил на мне спокойный взгляд. Прошел в дальнюю комнату и вернулся с сумкой от ноутбука. - Марк. Он остановился напротив меня, не поворачиваясь. Собирался что-то сказать, но промолчал и двинулся к двери. Я отошла в комнату и прикрыла глаза. Не покидало ощущение, что он ушел от греха подальше. В том, что он нашел бы способ прикончить меня, сомнений не было.
Разбудило меня навязчивое, смутно знакомое пиликание. Ей-богу, я подумала о взрывчатке в квартире. В поисках источника звука я вспомнила об упрятанной в стеллаже возле домашнего компьютера трубке городского телефона. С удивлением потянулась к ней. - Да? - Добрый день. Могу ли я услышать Марка? – Это был вежливый девичий голос. - Кто его спрашивает? - Это Настя, секретарь. Он планировал выйти сегодня, но не пришел. - Он немного не здоров. – Я села в кресло. - Да, мы знаем. Это произошло возле офиса. Но после наложения гипса он сказал, что обязательно будет сегодня. У них проект горит. – Девушка помолчала, надеясь на ответ. – Могу я поговорить с Марком? - Нет. До свидания. Я нашла на трубке отбой и нажала кнопку. Из динамика послышались короткие гудки. Вернув аппарат на место, я откинулась в кресло. Первым желанием было позвонить Мише, но я его подавила. Где теперь искать Марка? На даче, у родителей? Я только разозлю его, если появлюсь там. Но Марк не из тех, кто раздает обещания направо и налево. Если он говорит, что будет, только физическая невозможность выполнить обещание может остановить его. Поднявшись, я подошла к окну. В животе колыхалась тревога. Опустив глаза, я прикоснулась к нему и тут же одернула руку. Вытащив из сумки коммуникатор, я набрала Мишу. - Да, Лида. - Ты не знаешь, Марк купил новый телефон? Восстановил симку? Может, сказал новый номер? В трубке раздался треск. Я сжала челюсти, предполагая, что Миша подавил смех. - Нет, не знаю. – Ответил он на высоких тонах. Я нажала отбой. А больше я и не знаю, с кем общался мой муж. Он поглотил весь мой круг общения, заключил внутри своего. А его друзья-знакомые никогда не появлялись в нашей жизни. Я не заводила ни подруг, ни друзей. На это были слишком явные и понятные причины, и отсутствие необходимости – лишь одна из них. Как только я положила телефон на кухонный столик, снова зазвонил городской. - Лидонька, здравствуй. Это Лариса Сергеевна. - Да. Здравствуйте. – Я села. Ее голос был спокойным и ласковым, но сердце сжалось. - Наверно, у вас что-то произошло. Марк просил, чтобы ты не приезжала. Но я думаю, ты волнуешься… - Где он? - Он в больнице. Этой ночью попал под машину. - Где он? - Марк просил… - Какой номер больницы? – Перебила я. – У меня уйдет время, чтобы обзвонить их все, но я узнаю. Я услышала, как отец Марка, по видимому ведущий сейчас машину и слушающий разговор, с раздражением порекомендовал супруге сказать мне адрес: «…Она его жена». Со вздохом мать Марка сдалась.
Я приехала к нему под конец времени посещений. Если ночное происшествие и оставило видимые следы, то за старыми они были не видны. К сломанной руке и ребрам добавилась трещина бедренной кости и сотрясение мозга. И еще злость в глазах. - Ты решила доконать меня, чтобы не мешался? Первым порывом было уйти. Обежав палату взглядом, я нашла стул и придвинула к койке. Здесь было еще трое мужчин, молча наблюдающих за мной, будто картинку в телевизоре. Положив купленную по дороге коробку с телефоном на тумбочку, я покачала головой: - Ты поправишься, вернешься, и все будет по-прежнему. - Нет, Лида. Если только асфальтоукладчик не переедет меня по пути… - Он поморщился и отвернулся. Поднявшись, я ждала его взгляда. - Не приходи. Побудь человеком хоть в этом…
Старушка подняла трубку на пятом или шестом гудке. - Это вы? Это вы делаете? – Я выруливала на шоссе. - Лида, я буду рада услышать от тебя о возвращении к нам. Ни по какому иному поводу прошу не беспокоить меня. Короткие гудки. Я нахмурилась, наклоняясь к рулю. - Ласкар, у меня проблема. - Ты запустила на территорию США ядерную боеголовку? - Нет… - Тогда не пугай меня, детка. – Усмехнулся он. – Я не могу сейчас говорить, перезвони через час. - Хорошо. Извините. Спасибо. Он уже отключился. - Миша, кинь мне контакт Андрея. - Нужно, чтобы ты подъехала в офис сегодня или завтра. - Хорошо. Жду контакт. – Я нажала отбой и положила девайс на соседнее сидение. Через пару минут он возвестил о новом сообщении. - Андрей, это Лида. - Да, солнышко! – Он улыбался. Я прогнала мысль, что он вообще не способен на подобные вещи. Не потому что слабак, а потому что в общей сложности ему наплевать. Хотя, возможно, я ошибалась. Андрей старался не акцентироваться на негативе, а потому выглядел бесчувственным со своей спокойной непробиваемой улыбкой. - Марк попал под машину. Мне очень хочется верить, что это не твоих рук дело. - Лида, за кого ты меня принимаешь? Мне заняться нечем, кроме как строить козни твоему мужу? - Мне, просто, страшно. Прости. - Я прилечу завтра днем и позвоню. - Не надо. – Я помотала головой. – Не надо. Нажала отбой, заруливая в ближайшую к дому гинекологию. Уже дома, устроившись с ноутбуком и какао за кухонным столом, я пыталась понять, как можно повесить предохранитель на кого-то кроме себя. В скайпе появился Ласкар. Я тут же нажала звонок и, сняв с чайника наушники, воткнула в разъем. - Ласкар, мне страшно. – Я закрыла глаза. Вряд ли мы были достаточно близки, чтобы позволять себе подобное. Но больше у меня никого не было. - Рассказывай. – Усмехнулся он на другом полушарии Земли, и я услышала как чиркнула спичка. - На Марка сыпятся неприятности. В ночь, когда я была на собрании, его избили. Этой ночью его сбила машина. Я не знаю что думать. Ласкар засмеялся. - Пара вопросов, не относящихся к делу. Что там на собрании? Явно у вас был отдельный разговор. И второй: какого черта твой муж бродит ночами по улицам и что до сих пор останавливает тебя продублировать на него предохранитель? Я вздохнула и откинулась на спинку стула. - Меня отпустили. По крайней мере, на пару лет. - Вот как? – Удивление казалось искренним. - А… предохранитель. Сначала как-то не собиралась. Теперь сижу и пытаюсь понять, как это сделать. Ласкар промолчал какую-то фразу, и образовалась пауза. - В случайности ты не веришь? Что ж, я тоже перестал в них верить. Это не я, Лида. Это не администрации. Что изменилось в твоей жизни? С тем молодым человеком с правой половины проблем не было? Я сжала кружку с какао. - Какое громкое молчание. – Засмеялся он и затянулся. - Я изменила… - Голос сорвался. – Изменила Марку. Сначала в наушниках было тихо. Потом Ласкар взорвался смехом. - Ты!? Изменила мужу? – Он как-то неестественно быстро успокоился. – Да, для этого была нужна действительно тяжелая артиллерия инкубата. Он замолчал. Я смотрела на его имя в скайпе. - Попробуй понять, что я скажу. – Голос стал грустным, незнакомым. – Даже не понять, почувствовать. Это ты стираешь его с лица земли, детка. Именно ты. Твоя натура, подсознание, как хочешь… то, что ты не умеешь и не пытаешься научиться контролировать, не приемлет возможности быть с обоими. И если ты связалась с тем мальчишкой, то… подсознательно пытаешься оправдаться тем, что мужа для тебя уже нет. Как всегда у тебя: с конца. Сначала натворила, теперь подстраиваешь реалии. Что за бред… - Я люблю его, Ласкар. Я никогда не смогу причинить ему вред. - В сознании? Пожалуй. - Я не верю вам. Ласкар тихо засмеялся. - Я не горящий куст, чтобы мне верить. Но, к сожалению, я успел тебя узнать. Ты способна на это и ты это делаешь. - Да, что за бред. – Я облокотилась на стол, уставшая и подавленная. – Люди сходятся и расходятся. Люди изменяют друг другу и при этом никого не убивают. - Ошибаешься. – Он усмехнулся. – Еще как убивают. Просто медленно и незаметно. Будь у них твоя сила и скорость влияния… люди относились бы к близким более трепетно и осторожно. Я подумаю об этом позже. Пусть так… - Что мне делать? - Для начала, предохранитель мужу. Потом… - Он затянулся. – Исходя из твоих реалий… Замолчал. - Ты все равно кого-нибудь из них прикончишь, детка. Вина, это такой зверь… Он обгладывает тебе душу и не поддается никаким ядохимикатам. – Он говорил быстро, не позволяя перебить. – Твое подсознание избавится от этого самым прямым способом: уничтожив источник. - Идите к черту, Ласкар. – Прошептала я. Он снова смеялся.
Во второй половине следующего дня из глубокой задумчивости меня вывел телефонный звонок. - Я же предупредил, что ты нужна в офисе. Ты сказала, что приедешь. – Миша был зол. Как всегда. - Я не могу сейчас. – Я вздохнула. Только-только я начала нащупывать, как же это делать с людьми. Как обвешивать их предохранителями… - Твою мать, Лида! – Крикнул он. – Ты дома? - Да. - Я сам приеду. Он отключился, и я отложила телефон. Закрыла глаза. Когда раздался звонок в дверь, показалось, что прошло не больше десяти минут со времени звонка. Уложив на кухонный стол две толстые папки, он сел. - Чай будешь? – Предложила я. - Не откажусь. Значит, смотри… - Подожди. – Перебила я, наливая чай. – Отменяй все с моим участием и не планируй дальше, чем до Нового года. - Не понял… - Можешь использовать все что хочешь, но лично я нигде участвовать не буду. – Поставив перед ним чашку, я повернулась к окну. На улице уже стемнело. – Буду рада, если ты останешься следить за всем, что выпускаешь под Лидой(тм). - Ты беременна, что ли? Я обернулась. - А что за трагичность? Зачем исчезать со сцены? С животиком ты будешь не менее соблазнительна, чем без. - Я не могу тебе объяснить, Миш. - А ты попытайся. – Поднял он голос. – Тебе сейчас двадцать пять и тебя все любят. На сколько ты собралась залечь? Чем ты будешь заниматься? Ты же, как корова замерзнешь на первой развилке, не сумев выбрать в какую сторону идти. Единственная неоценимая польза от твоего трансвестита была в том, что он приучал тебя принимать решения. Что ты собираешься делать, скажи мне? Зачем тебе уходить? Я молчала, вглядываясь в грязно-серое небо за окном. Внизу желтой линией вырисовывалось шоссе. Опустив лицо, я прошла к стулу напротив Миши. - Миш, хочешь заняться чем-нибудь серьезным? У нас, ведь, есть деньги? - На нефтяную вышку не хватит… - Ну, не настолько серьезным. – Улыбнулась я. – Когда Лида(тм) исчерпает себя, я не хочу чтобы ты уходил… Вряд ли ты планируешь всю жизнь оставаться в шоу бизнесе чьим-нибудь агентом. - А как же твоя страсть к широкой аудитории? - Ни думай об этом. Сейчас это не имеет значения. Миша откинулся на спинку стула и пожевал губы. Вздохнул как-то незнакомо. Я никогда прежде не видела, чтобы Миша вздыхал. - Ладно, тогда это не важно. – Он сдвинул верхнюю папку ко мне, и она с глухим шлепком упала на клеенку. Через два часа я проводила его и принялась заново ваять предохранитель для мужа. И незаметно уснула.
В субботу утром Миша прислал сообщение с предложением глянуть наш форум. Налив кофе, я села за ноутбук. В общем разделе для болтовни верхний пост носил исключительно креативное название: «Пункт назначения: Лида». Тема раздулась на шесть страниц. Предполагаю, это Миша и хотел показать. Началом служила недельная сводка событий с Марком и точный список повреждений. После Марка автор переключился на Андрея, силами Миши ставшего частью моей жизни и форума, где незнакомый и безразличный мне народ пристально следил за ней. Запустив ролик, я поняла, причем тут «Пункт назначения». И сама не удержалась от смеха и ужаса одновременно. Это были съемки дорожного патруля за какой-то из трех прошедших дней. А главным героем был Андрей. Он снова попал в ДТП, и ролик начинался с версий «кто прав?», «кто виноват?». На первой же минуте, за спиной патрульного в кадре, Андрей жаловался по телефону, что при сходе с самолета сломалась или порвалась соединительная кишка. Он не закончил, чем это доставило неприятности именно ему, потому что на этом моменте повествования камера задрожала, и патрульный обернулся назад. Реакция, у этого мужика, надо признать, была отменной. Когда камера съехала чуть вправо, зрителям предстал прыжок патрульного назад на Андрея. Тот сокрушался в трубку, стоя спиной к движению, и не видел приближающейся на юзе, с явным креном машины. Оператор отбежал назад, послышался удар. Андрей и патрульный поднимались с жухлой травы газона. - Осторожно! – Крик оператора. Кажется, это был фонарь с рекламного щита или какая-то небольшая деталь. Патрульный поднял голову к щиту чуть раньше Андрея. А потом согнулся в хохоте, указывая на него пальцем. Смешного было мало: деталь заехала тому в темечко, прижатая к голове рука тут же окрасилась кровью. Но патрульный просто не мог остановиться. - Ему явно сегодня не везет… - Ржал он в камеру, показывая пальцем на футболиста. – Позовите врача. Выключи на хрен. Я просмотрела ролик три раза. Спустилась к первым комментариям и, закрыв форум, уткнулась лбом в ладонь. Ты все равно кого-нибудь из них прикончишь… Кажется, Ласкар знал, о чем говорит.
Марка выписали через неделю, но, ни возвращаться в эту квартиру, ни видеть меня он не хотел. Ему был прописан постельный режим и полное спокойствие. Удивительно, как его вообще выписали так рано с сотрясением. Но здравый смысл давно потерял свой вес в моей жизни. Очередное Новогоднее музыкальное шоу со звездами требовало присутствия в качестве ведущей. В конце второго съемочного дня в телецентре я завернула к родительскому дому Марка. Я хотела сказать о своем положении, но создать случай для этого не получилось. Если Марк, в принципе, мог испытывать ко мне неприязнь, то именно ее проявление я наблюдала. Но, по крайней мере, ничего нового с ним не случилось за это время, что уже успокаивало. Ближе к ночи позвонил Андрей. Звонил настойчиво, долго. В конце концов, я подняла трубку. - Здравствуй, солнышко. – Сказал он с улыбкой. Я промолчала. – Догадайся, какие слова у меня набраны в поисковике? Я опустила глаза в пол. Наверняка он, как и я летом, выискивает бреши в своем предохранителе. - Ну, не молчи. Ты видела этот чумовой ролик дорожного патруля? У меня все друзья покатываются над ним. - Андрей, я не знаю, как это остановить. - Верю. Он замолчал. Мне тоже нечего было сказать. - Ты, ведь, одна сейчас? – Снова улыбнулся. – Приезжай ко мне. Я.. – Засмеялся. – У меня машина в ремонте и я тупо боюсь выходить из дома. На последней тренировке заехали мячом по уху, так что на одно ухо я сейчас глухой. Столько упущений обнаруживается, когда приходит время… Ты не представляешь. Приезжай, милая. - Я просила оставить меня в покое. - Если я попрошу остановить то, что сейчас происходит? - Я же сказала: я не могу! – Я зажмурилась, чувствуя вину и беспомощность. - Вот и я не могу. Если завтра та часть тебя, что пытается покончить со мной, все же обнаружит брешь, а хочу знать… Что все это было не просто так. Я выдохнула, отключая телефон. Да не было это просто так! Ты просто пешка в игре тех, кто вьет ниточки для того, чтобы я стала марионеткой. Я быстро оделась и вышла из дома. Да, я сдохну перед развилкой, ты прав, Миша. Но сдохну я, а не кто-то еще по моей вине. Вы не правы Ласкар. Да, достигать результата не всегда столь важно, как действовать вообще. Но важнее любого движения – остановка. Бездействие. Умение ждать. Оглядываться. Оценивать реальную необходимость и пользу возможных шагов. И тогда продукту Лида(тм) придется найти другой способ зарабатывать себе на жизнь, но появится хоть толика уважения к глухим, слепым и немым людям-инвалидам, обсуждающим «Пункт назначения» на нашем форуме. Я включила зажигание и навигатор. В это время я доеду до него за двадцать минут…
12. - Ласкар, вы знаете кого-нибудь, кто мог бы помочь научиться контролировать себя? Ну, вы понимаете… - Знаю, детка. Только начинать учиться этому надо было лет с двенадцати… - И все же. - Есть человек, наблюдатель. Зовут его Патрис. Он не обладает нашими талантами, но вхож в обе половины организации. Вот с ним бы я очень порекомендовал тебе познакомиться. Из всех кого я знаю, Патрис не только самый адекватный, но и самый результативный. - Ласкар… - Ко мне подобрались смутные подозрения. – Я полгода назад видела на собрании одного мужика. Ну… явно мужика. Это не он? - Думаю, он. - И вы его называете самым адекватным? Он тяжело вздохнул. - Вот уж не представлял, что когда-нибудь придется пытаться объяснить, что из себя представляет Патрис. - У меня создалось впечатление, что он русский, и что он гей. Если честно. Ласкар взорвался смехом. - Возможно и такое впечатление. Патрис – человек, в общем смысле этого слова. Он… бесполый, т.е. он не гей. И он говорит на всех языках, т.е. он не русский. В разговоре он может отзеркаливать твою личность или личность близких тебе людей, отсюда акценты и другие домыслы. Я не буду употреблять слово странный, Лида. Патрис – не странный. И объяснять сейчас я это не буду, лучше при встрече. Он болтается по миру, как ветер. Иногда берет какие-то задания в той или иной организации. - Как он относится к вам, Ласкар? - Он не судья, детка. Он – наблюдатель. Бог всем нам судья. - Я была не очень вежлива с ним. – Призналась я. - Его нельзя обидеть. – Улыбнулся Ласкар. – Скорее всего, он уже тогда понял, что нужен тебе, но увидел, что ты не готова, и просто ушел. В любом случае, я предполагал, что рано или поздно ты попросишь об этом. - Вы нашли его? Мы можем встретиться? - Я нашел его. А встретитесь вы тогда, когда ты разберешься со всем, что держит тебя в городе. Не думаю, что ваша встреча продлится пару дней. Или даже пару месяцев. - Не поняла. - Знаешь крылатую фразу: «Только дурак отправляется в плавание в шторм»? Тебе понадобится полный душевный штиль для плодотворной работы и быстрых результатов. Выскажу предположение, что быстрее всего определиться со своими мужчинами и позволить подсознанию разобраться со всем самостоятельно, уладить все на работе и раздать долги. Но это твоя жизнь и советовать я ничего не буду. Быстрее не значит лучше. Я предупрежу Патриса, что ты спрашивала о нем. По опыту знаю, что свяжется он с тобой не раньше, чем запеленгует обозначенную выше готовность. Я прожевала последнюю фразу и кивнула. - Спасибо, Ласкар. Спасибо за все. Я встала из-за стола и потянулась. Уже наступило первое ноября. Пару минут назад… Зазвонил телефон. Я обернулась к столу. Вся жизнь – сплошной телефонный разговор. Андрей. - Лида… - Он был подавлен, голос был глухим. Снова что-то случилось. - Да, что случилось? - Какой-то чувак выпалил в меня обойму. Но это мелочи, я на такое уже не обращаю внимания. На всякий пожарный, я скрутил его и вызвал милицию. Судя по всему… Я снова переломал ему все, что не успело зарасти… Я только сейчас подумал, что это мог бы быть твой муж. - Как он выглядел? - Хреново. - Наверно, он…
Я приехала в отделение милиции, куда по предположению Андрея могли привести Марка. Войдя в отделение, тут же увидела его в обезьяннике. При виде меня он засмеялся и отвернулся. Лицо было бледным. Вероятно, Андрей на самом деле сломал ему не успевшую зажить руку. - Девушка, это не драка, даже не разбой. У нас заявление о покушении на убийство. - Но он же не попал! Марк сзади подавился от смеха. - Да, нужно иметь особый талант, чтобы промахнуться с трех метров шесть раз… - Одна осечка была. – Подал муж голос сзади. Я на мгновение болезненно прикрыла глаза. - Но факт покушения был, есть заявление. Дальше будете разбираться в суде. Можете пообщаться, пока не увезли. Я обернулась. Подошла к решетке. - Зачем? Марк облизал губы, потом вытер их пальцами. Откинул голову на бетонную стену, остановив на мне взгляд. - Ты решишь, что я свихнулся, если я попытаюсь объяснить. - А ты попробуй. – Я сдерживала слезы. Посреди горла рос болезненный ком. Он отрицательно качнул головой. - Он такой же, как ты? - Да. – Я кивнула. - Тогда я за вас не беспокоюсь… - Брось, Марк. Мне нужен ты. Только ты. - Именно поэтому ты к нему ездила на прошлой неделе? Я открыла и закрыла рот. Он усмехнулся, заставив отвести взгляд. - Я убиваю его, Марк. – Прошептала я и почувствовала, как полились слезы. – И я ничего не могу с этим поделать. Либо ты, либо он. И я несу за это полную ответственность. Мне тяжело. Я ненавижу себя за то, что сделала. Но я уже сделала это. Я понимаю, что просить прощения не имеет смысла. Пойдем домой, Марк. Просто пойдем домой. Пожалуйста. Я всхлипнула, опуская голову и вытирая лицо. - Ну, уж, нет. По крайней мере, в том положении, в котором нахожусь сейчас, мне лучше здесь. - В каком положении? Марк неуклюже поднялся, и болезненно припадая на левую ногу, подошел к решетке. Ухватился за прут, приблизившись вплотную. - Плачевном. – Засмеялся зло. – Лоси рога по осени скидывают? А зима через месяц. Я сделала шаг назад. Посмотрела на сидящего за стойкой дежурного. Снова на Марка. Он не отводил глаз, и взгляд этот был сколь безумным, столь и осмысленно-злым. Развернувшись, я вышла из отделения. Сев в машину, я заревела в полную силу. Но вспомнив об «особом таланте шесть раз промахнуться с трех метров» засмеялась. Пожалуй, это была уже истерика. Я повернула к себе зеркало, чтобы вытереть тушь. Перед включенными фарами плясали крохотные и легкие снежинки. Откинувшись на спинку, я закрыла глаза. Есть ли хотя бы шанс обмануть ту часть меня, что въелась в измену как в повод для убийства? Хотя, эта часть солидарна с Марком, похоже. Это щелканье душевным переключателем не обман - лишь разница в привязанностях и страстях… разве это выход? Спасу ли я Андрея, если заставлю забыть о моем существовании? Да, нет… Заставлять забывать нужно меня, а не его. Сохраню ли Марка? Опять же пустой вопрос, если в оправдание измены я стираю его из жизни, как чернильное пятно со скатерти. Какой смысл имеет выбор, если он ровняется подписанию смертного приговора? Но мы трое долго не просуществуем так. Марк рехнется. У Андрея найдется брешь в защите. А я… Какова конечная цель их плана? Неужели просто заменить любимого мной человека одним из них? Через день я собиралась на предварительное расследование. Собрав свой чемоданчик и ноутбук, заехала за Андреем. - Ты заберешь заявление. – Я была за рулем. Его машина ждала деталей. - Заберу, конечно. – Кивнул Андрей. – Только держи его на привязи, а то опять что-нибудь сломается. Я скосила взгляд и промолчала. Они были абсолютно одинакового телосложения. Хоть и не профессионально, как Андрей, но Марк дружит со спортом. Если бы он не был переломан с ног до головы, не известно, чья бы взяла. Почему-то он попадал под раздачу либо в плачевной кондиции, либо при численном или массовом превосходстве нападающих. Хотя, я не особо осведомлена об этой части его жизни. В кабинете присутствовали следователь, милиционер и кто-то еще. Никогда не увлекалась их должностями и чинами, а представляться они воспитания не имели. Против моего присутствия возмутиться они не успели. Когда привели Марка и он, исподлобья взглянув на Андрея, обернулся ко мне, я тихо сказала: никому не двигаться. Взяв со стола оружие и гильзы в пластиковом пакете, я спрятала улики в сумку. Туда же последовала подшивка свежего дела. Внушить троим «стражам закона», что собрались они здесь по тривиальному поводу кофепития не заняло и пары минут. Усыпив их на полчаса, я обратилась к Марку. - Присядь. – В горле клокотало. Он дохромал до стула и сел. – Один вопрос… Он поднял взгляд. - Гришу… - Голос сорвался. Я прокашлялась, стараясь ни на кого не смотреть. – Гришу заказал ты? Он засмеялся. Я ожидала любой реакции, но не смеха. - Ты все эти месяцы жила со мной, полагая, что я его заказал? – Я села на противоположный стул, прикрывая глаза ладонью. – Даже сложно представить меру твоей жертвенности, родная. Ты действительно все время держала это в себе? Господи, Лида… - Ты не ответил. – Я опустила руку и встретилась с ним взглядом. - К сожалению, это был не я. Но спасибо за любовь и доверие. Это пиздец как ценно… узнать что собственная жена почти на протяжении года считала тебя убийцей. - Я не хотела в это верить. Но если не ты, то кто… - Это не было вопросом. - Действительно. Если ни я, то кто? Я закрыла глаза на мгновение, собираясь с мыслями и силами. - Твоя жена умерла девятнадцатого октября этого года. Утонула в море на пляже в Римини, где вы вместе отдыхали полгода назад. Тело не нашли. Служащий пляжа видел, как она зашла в воду, но не обратил внимания, выходила ли. – Голос дрожал. Андрей, сидевший чуть сзади меня, пошевелился и изумленно выдохнул. – Событий, происходивших с Лидой после девятнадцатого октября - не было. Ты помнишь лишь сны. Свидетельство о смерти ты должен получить в ЗАГСе. – Не выдержав, я заплакала и отвернулась. – Она безумно любила тебя. Только тебя. И была верна. Через десять минут ты проснешься и уйдешь отсюда. Не глядя ни на кого, я поднялась и пошла к двери. Андрей вышел за мной. Мы шли к выходу по обшарпанным коридорам и казалось, за спиной горит огонь. - Скажи что-нибудь. – Обернулась я. Не важно, что именно… мне нужно было услышать живую, осмысленную, самостоятельную речь. - Да я прехренел, просто. – Выдохнул Андрей. – В администрации знают о твоих способностях? - Знают. - И отпустили? Ты же сокровище! Я скосила на него взгляд. Потому и отпустили… - Зачем ты сказала ему, что… погибла? – Перевел Андрей тему. - Если у меня будет шанс вернуться, один из вас… не выживет. Я так и не научилась себя контролировать. – Я опустила глаза в пол, они снова наливались слезами. - Я люблю его. И всегда буду любить. - Почему тогда ты выбрала меня? - С чего ты взял, что я выбрала тебя? Мы остановились. - Нет, Лида… Нет! – Он выставил руки вперед, будто мог защититься. Я смотрела в небесно-голубые глаза, не стирая слез со щек. Надеюсь, у нашего ребенка будут именно твои глаза. Тихо, с небольшими коррективами, я повторила все то, что сказала Марку. Для тебя меня тоже больше нет. Разве я имею право судить кого-то, кроме себя?
Выйдя из здания, я обернулась на окна. По щекам лились слезы, было трудно дышать. Я прикоснулась к еще плоскому животу. Два шага к штилю… Вытерев щеки, я улыбнулась и покачала головой. Пора в декрет до Апокалипсиса. |
|
|