"Том 17. Джимми Питт и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

Джентльмен без определенных занятий

Перевод с английского М. Лахути

Глава I ДЖИММИ ЗАКЛЮЧАЕТ ПАРИ

Главная курительная комната клуба «Ваганты» уже полчаса как начала наполняться народом и сейчас была почти полна. «Ваганты» — может, и не самый роскошный, но во многих отношениях самый приятный клуб в Нью-Йорке. Его девиз — комфорт без помпезности, и после одиннадцати вечера его занимают главным образом люди сцены. Все здесь молоды, гладко выбриты и увлечены беседой, а беседуют они на чисто профессиональные темы.

В тот июльский вечер все собравшиеся пришли сюда из театра. Большинство их составляли актеры, но было и несколько театралов, только что с премьеры последней новинки, из серии «переплюнуть Раффлза».[1] В том сезоне в большой моде были пьесы, чьи герои восхищают публику, пока находятся по ту сторону рампы, но становятся куда менее симпатичными, если встретишься с ними в реальной жизни. Вот и сегодня на премьере Артур Мифлин, в жизни — образцовый молодой человек, заслужил бурные аплодисменты, совершив ряд действий, за которые, будь они проделаны за пределами театра, его бы немедленно исключили как из клуба «Ваганты», так и из любого другого клуба. Одетый в безупречный вечерний костюм, он с приятной улыбкой на лице взломал сейф, украл ценные бумаги и драгоценности на крупную сумму и вслед за тем, нимало не смущаясь, удрал через окошко. В течение четырех актов он водил за нос полицейского сыщика и остановил целую толпу преследователей, угрожая им револьвером. Публика все это целиком и полностью поддерживала.

— Да, это настоящий успех, — заметил кто-то в клубах дыма.

— Эти пьески в духе «Раффлза» всегда имеют успех, — проворчал Уиллетт, игравший грубоватых папаш в музыкальной комедии. — Несколько лет назад никто бы не решился вывести на подмостки героя-жулика. А теперь, похоже, публика ничего другого и не желает. Хотя они сами не знают, что им надо, — закончил он уныло.

Возможно, Уиллетт был не совсем объективен — пьеса «Красотка из Булони», в которой он исполнял роль Сайруса К. Хиггса, чикагского миллионера, помаленьку сходила со сцены на скудной диете газетных рецензий.

— Я на премьере видел Джимми Питта, — сказал Рейке. Все живо заинтересовались.

— Джимми Питт? Когда он вернулся? Я думал, он в Италии.

— Должно быть, приехал на «Лузитании». Она вошла в порт сегодня утром.

— Джимми Питт? — переспросил Саттон из театра «Мажестик». — Надолго он уезжал? В прошлый раз я видел его на премьере «Аутсайдера». Это было месяца два назад.

— По-моему, он путешествовал по Европе, — ответил Рейке. — Бывает же везение! Я бы тоже не прочь.

Саттон стряхнул пепел с сигары.

— Завидую я Джимми, — сказал он. — Ни с кем другим не хотел бы поменяться местами, а с ним хотел бы. Человеку просто не положено иметь столько денег, разве только профессиональному олигарху. При этом здоров, как бык. В жизни ничем не болел страшнее кори. Ни единого родственника. Да еще и не женат.

Саттон, трижды женатый, произнес последние слова с особым чувством.

— Хороший он малый, Джимми, — высказался Рейке.

— Да, — сказал Артур Мифлин. — Да, Джимми хороший малый. Я его сто лет знаю. Вместе учились в колледже. Интеллектом он не блещет — не то, что я. Но малый душевный. Во-первых, он столько народу в свое время вытаскивал из глубкой финансовой ямы — больше, чем половина населения Нью-Йорка.

— Ну и что? — буркнул Уиллетт, которого вогнали в меланхолию невзгоды булонской красотки. — Легко играть в благотворительность, когда сам без пяти минут миллионер.

— Да, — с жаром возразил Мифлин, — но не очень-то легко, если сам вкалываешь в газете за тридцать долларов в неделю. Когда Джимми был репортером в отделе новостей, целая толпа кормилась за его счет. Причем постоянно, заметь, — не то, чтобы одолжить при случае доллар-другой. Спали на его диване, а утром садились к столу завтракать. Я просто из себя выходил. Все спрашивал, как он это терпит. А он говорит — им больше некуда идти. Он, мол, в состоянии их поддержать — и правда, как-то ухитрялся, хоть я до сих пор не понимаю, как он изворачивался на тридцать долларов в неделю.

— Ну, если уж он такой лопух, значит, и поделом ему… — начал Уиллетт.

— Эй, прекрати! — одернул его Рейке. — Нечего наезжать на Джимми.

— А все-таки, — сказал Саттон, — я рад, что он получил наследство. Невозможно держать открытый дом на тридцатку в неделю. Кстати, Артур, кто ему денежки-то оставил? Я слышал, дядя?

— Нет, не дядя, — сказал Мифлин. — Это, можно сказать, романтическая история. Один тип много лет назад был влюблен в матушку Джимми. Потом он уехал на Запад, нажил кучу денег и все завещал миссис Питт или ее детям. Когда это случилось, она уже несколько лет как умерла. Джимми, конечно, об этом обо всем ни сном ни духом, и вдруг приходит письмо от поверенного с приглашением зайти в контору. Он туда, сюда, а там — хоп! Примерно пятьсот тысяч долларов только и ждут, чтобы он их потратил.

К этому времени Джимми Питт окончательно вытеснил «Любовь медвежатника» из общей беседы. Все присутствующие были знакомы с Джимми, большинство — еще по газетным дням, и хотя каждый скорее бы умер, чем признался в этом, но все они были ему благодарны за то, что он относится к ним сейчас, когда в его распоряжении полмиллиона долларов, точно так же, как было при тридцати в неделю. Разумеется, богатое наследство не делает молодого человека прекрасней и благородней, но не все молодые люди это понимают.

— Странная у него была жизнь, — сказал Мифлин. — Чего он только не перепробовал. Знаете, он ведь выступал на сцене до того, как занялся газетным делом. Только в бродячих труппах, если не ошибаюсь. Потом ему надоело, он и бросил. Вот в этом вечная его беда. Не может остановиться на чем-нибудь одном. Учился в Йейле на юриста — недоучился. Когда ушел из театра, объехал все Соединенные Штаты, без гроша в кармане, брался за любую работу, какая подвернется. Пару дней проработал официантом, потом его выгнали за то, что бил тарелки. После этого устроился в лавку ювелира. Он, по-моему, большой знаток по части драгоценностей. Как-то раз заработал сотню долларов, продержавшись три раунда против Малыша Брэди. Малыш тогда проводил турне по всем Штатам после того, как отобрал титул чемпиона у Джимми Гарвина. Объявил награду в сто долларов тому, кто схватится с ним и протянет три раунда. Джимми это сделал не глядя. Он был лучшим среди любителей в своем весе — по крайней мере, я никого лучше не видел. Малыш уговаривал его всерьез заняться боксом, но Джимми в те времена просто не мог подолгу заниматься чем-то одним. Душа у него цыганская. Только в дороге он бывал по-настоящему счастлив, и теперь, видать, такой же, хоть и получил наследство.

— Ну, теперь-то он может себе позволить разъезжать по свету, — завел свое Рейке. — Мне бы такие денежки…

— А слыхали, как Джимми… — начал было Мифлин, но тут Одиссея Джимми Питта была прервана.

Открылась дверь, и вошел Улисс собственной персоной.

Джимми Питт был молодой человек среднего роста, но казался ниже из-за невероятной ширины и объема грудной клетки. Квадратный, чуть выступающий подбородок в сочетании со свойственной атлетам лихостью осанки и пронзительными карими глазами, словно у бультерьера, придавали ему агрессивный вид, но впечатление это было в высшей степени обманчивым. По характеру Джимми вовсе не был агрессивен. Не только глаза были у него как у бультерьера, но и такое же добродушие. А при случае могло проявиться и свойственное этой породе непреклонное упорство в достижении цели.

Его появление было встречено дружными приветственными криками.

— Хелло, Джимми!

— Давно вернулся?

— Давай к нам, садись. Тут места много.

— «Где он бродит, мой друг, нынче ночью»?

— Официант! Джимми, что будешь пить? Джимми рухнул в кресло и широко зевнул.

— Ну что, — спросил он, — как дела? Хелло, Рейке! Смотрел сегодня «Любовь медвежатника». Мне показалось, что я тебя там видел. Хелло, Артур! Поздравляю. Прекрасно подал текст.

— Спасибо, — сказал Мифлин. — А мы как раз говорили о тебе, Джимми. Ты, должно быть, приехал на «Лузитании»?

— На этот раз она не побила рекордов, — сказал Саттон. В глазах Джимми появилось нечто похожее на задумчивость.

— По мне, она пришла в порт слишком быстро, — сказал он. — Не понимаю, какой смысл нестись с такой скоростью, — продолжил он торопливо. — Так приятно, когда есть возможность насладиться морским воздухом.

— Знаем мы этот морской воздух, — пробормотал Мифлин.

Джимми быстро обернулся к нему:

— Что ты там лепечешь, Артур?

— Я ничего не говорил, — вкрадчиво ответил Мифлин.

— Что скажешь о сегодняшнем спектакле, Джимми? — поинтересовался Рейке.

— Мне понравилось. Артур был хорош. Вот только одного я понять не могу — откуда такое преклонение перед медвежатниками. По некоторым современным пьесам получается, что всякий преуспевающий грабитель становится национальным героем. Глядишь, скоро у нас Артур будет играть Чарлза Пейса[2] под радостные аплодисменты публики.

— Это естественное преклонение тупоумия перед изощренным интеллектом, — объяснил Мифлин. — Чтобы стать хорошим медвежатником, нужны мозги. У кого в голове не бурлит серое вещество, вот как у меня, например, тому нечего и надеяться…

Джимми откинулся на спинку кресла и проговорил спокойно, но веско:

— Любой человек со средним уровнем интеллекта может совершить ограбление.

Мифлин вскочил и начал жестикулировать, не в силах снести такого богохульства.

— Дружище, что за безумные…

— Даже я бы мог, — сказал Джимми, раскуривая сигару.

Ему ответил дружный хохот и общее одобрение. В последние несколько недель, пока шли репетиции пьесы «Любовь медвежатника», Артур Мифлин донимал завсегдатаев клуба «Ваганты» бесконечными разглагольствованиями о высоком искусстве кражи со взломом. Ему впервые досталась такая большая роль, и он проникся ею до глубины души. Он перечитал массу литературы о грабителях. Он разговаривал с сотрудниками агентства Пинкертона. Он каждый вечер делился с собратьями по клубу своими воззрениями по сему поводу, расписывая, какая это сложная и тонкая работа — вскрыть сейф, пока слушатели в конце концов не взбунтовались. Естественно, «Ваганты» пришли в восторг, когда Джимми по собственной инициативе и явно без всякой подначки с их стороны в первые же пять минут разговора наступил великому знатоку воровской жизни на любимую мозоль.

— Ты-то! — воскликнул Мифлин с презрением.

— Я-то!

— Ты! Да ты даже вареное яйцо вскрыть не в состоянии, разве только если это яйцо-пашот, которое варится без скорлупы!

— На что спорим? — спросил Джимми.

«Ваганты» встрепенулись и насторожили уши. Волшебное слово «пари» в этой комнате неизменно производило электризующее действие. Все выжидательно воззрились на Артура Мифлина.

— Ложись спать, Джимми, — сказал воплотитель образа медвежатника. — Я тебя провожу, подоткну одеяло на ночь. Утречком хорошую чашку крепкого чая, и все как рукой снимет.

Общество откликнулось негодующим воплем. Гневные голоса обвиняли Артура Мифлина в слабодушии. Ободряющие голоса убеждали его не праздновать труса.

— Видал? Они над тобой насмехаются. И за дело, — сказал Джимми. — Будь мужчиной, Артур! На что спорим?

Мистер Мифлин взглянул на него с жалостью.

— Ты сам не знаешь, на что замахнулся, Джимми. Ты на полвека отстал от жизни. Ты воображаешь, будто грабителю для работы требуется только маска, небритый подбородок и потайной фонарь. А я тебе говорю, что ему необходимо чрезвычайно специализированное образование. Я-то знаю, я общался с настоящими сыщиками. Возьмем, например, тебя, жалкий червь. Обладаешь ли ты глубокими познаниями в химии, физике, токсикологии?..[3]

— Само собой.

— …электричестве и микроскопии?

— Ты раскрыл все мои секреты.

— Умеешь ли ты пользоваться автогеном, работающим на кислородно-ацетиленовой смеси?

— Я без него не выхожу из дому.

— Что тебе известно о применении анестезирующих средств?

— Практически все. Это, можно сказать, мое любимое хобби.

— Можешь изготовить «супчик»?[4]

— Супчик?

— Супчик, — решительно подтвердил мистер Мифлин. Джимми поднял брови.

— Разве архитектор сам формует кирпичи? Грубую предварительную работу я предоставляю своим ассистентам. Они готовят для меня супчик.

— Джимми тебе не какой-нибудь мазурик, — сказал Саттон. — Он ведущий специалист в своей области. Так вот откуда у него денежки! Я никогда не верил в эти байки о наследстве.

— Джимми, — произнес Мифлин, — не способен вскрыть даже детскую копилку! Даже банку сардинок вскрыть не сумеет!

Джимми пожал плечами.

— На что спорим? — повторил он. — Ну же, Артур, ты получаешь вполне неплохое жалованье. На что спорим?

— Пусть будет обед для всех присутствующих, — предложил Рейке, человек весьма хитроумный и всегда старавшийся обернуть к своей личной пользе любые происшествия, с какими сталкивался на жизненном пути.

Идею приняли с одобрением.

— Очень хорошо, — сказал Мифлин. — Сколько нас здесь? Раз, два, три, четыре… Проигравший оплачивает обед на двенадцать персон.

— Хороший обед, — вполголоса подсказал Рейке.

— Хороший обед, — согласился Джимми. — Отлично! Сколько ты мне даешь времени, Артур?

— Сколько тебе нужно?

— Предельный срок необходим, — сказал Рейке. — По-моему, такая резвая лошадка, как наш Джимми, справится с этим в два счета. Хоть бы прямо сегодня ночью. А что? Отличная погожая ночь. Если Джимми не сумеет совершить взлом сегодня — ну, значит, не судьба. Годится, Джимми?

— Великолепно!

Тут вмешался Уиллетт. Он весь вечер методично пытался утопить свои горести, и это уже становилось заметно по его выговору.

— Слушьте, — поинтересовался он, — а как Дж… жимми докаж… жет, что он это сделал?

Мифлин сказал:

— Я лично поверю ему на слово.

— Н… нич… чего себе! А ч… что ему м… мешает просто взять и сказать, что с… сделал, когда на сам… мом деле, м… может, и не сделал?

«Вагантам» сделалось неловко. Впрочем, решение оставалось за Джимми.

— Вы-то свой обед в любом случае получите, — сказал Джимми. — Какая вам разница, кто угощает?

Но Уиллет упрямо, хотя и несколько невнятно, настаивал на своем:

— Не в том д… дело. Дело в прнципе. Я гврю, надо, чтоб все по-честному. Вот гврю, и все тут.

— И это, безусловно, большое достижение, — сердечно откликнулся Джимми. — А «на дворе трава» осилите?

— Я это к тому гврю, что… Фокусник он, ваш Джимми! А я гврю… что ему ммешает взять и екзать, что сделал, когда на еммом деле не сделал?

— Не переживайте, — успокоил его Джимми. — Я спрячу под ковром латунную трубку со звездно-полосатым флагом.

Уиллетт махнул рукой.

— Этво дстатчно, — произнес он с достоинством. — Нсло-ва блше.

— О, придумал даже еще лучше, — сказал Джимми. — Я начерчу большую букву «Д» на внутренней стороне входной двери. Тогда любой желающий сможет на следующий день прийти и проверить. Ладно, я пошел домой. Рад, что мы обо всем договорились. Кому со мной по пути?

— Мне, — сказал Артур. — Пройдемся немного. В ясные ночи мне не сидится на месте. Становлюсь нервным, как кошка. Если не вымотаю себя физически, сегодня совсем не засну.

— Если ты думаешь, что я собираюсь помогать тебе довести себя до полного изнеможения, мой мальчик, ты сильно ошибаешься. Я намерен не торопясь дойти до своей квартиры и завалиться спать.

— И то дело, — сказал Мифлин. — Пошли.

— Ты с ним особо не зевай, Артур, — напутствовал его Саттон. — А то как даст по затылку мешочком с песком, да часики-то и свистнет. Это же переодетый Арсен Люпен. Уж ты мне поверь!