"Том 18. Лорд Долиш и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

ПРЕДИСЛОВИЕ[12]

Прежде чем вывести читателя на половинное поле о девяти лунках, я хотел бы сказать несколько слов об отзывах на первую книгу о гольфе, «Бить будет Катберт». Во-первых, я с огорчением заметил, что многие литераторы считают гольф пустой забавой, недостойной мыслителя. Могу сказать одно: на протяжении столетий лучшие умы писали об этой благородной игре, и если я не прав, то вместе с весьма достойным сообществом.

О гольфе говорили не только великие игроки. Публий Сир[13] не гнушался практичными соображениями о заднем замахе («Поспешишь — людей насмешишь»); Диоген ярко описывал чувства человека, выбивающего мяч из воды («Мужайся, берег близко»); а доктор Уоттс,[14] сделав удар, начертал на обороте своей записи счета небольшой стишок:

Сам Чосер, отец английской поэзии, ввел в рассказ сквайра строку:

Как известно, именно так именуют деревянную клюшку. Конечно, при нынешних резиновых мячах сгодится и простая железка.[15]

Передавая сетования игрока, которому мешает буйная четверка,[16] Шекспир говорит:

Если припомним все это, можно считать, что обвинения опровергнуты.

Намного прискорбней то, что авторы статей, по их же словам, ничего не смыслят в гольфе. Некий X просто не знает, что такое ниблик.[17] Того, кто пишет о божественной игре, должны судить равные ему,[18] что в данном случае означает людей, которые делают хотя бы один хороший удар из шести, четыре сносных выводящих удара за раунд и три приличных коротких на лунку. Мне кажется, я вправе просить издателей, чтобы они, в свою очередь, попросили критиков приписывать в скобках свой гандикап. Тогда читатель правильно оценит сборник, а жало обличительных фраз будет вынуто цифрой «36» в конце абзаца. Слова же «истинный шедевр» особенно порадуют меня, когда перед ними — ноль.

Напоследок скажу еще одно. Сравнивая эту книгу с «Катбертом», умный читатель удивится горькой глубине чувств и, быть может, выведет отсюда, что я, подобно многим, попал под влияние русских классиков. Это не так. Конечно, стиль мой многим обязан Достоевскому, но пронзительная печаль рассказов о Подмарше или о Воспере вызвана только тем, что последнее время я часто играл на поле для гольфа в Саутгемптоне (Лонг-Айленд). Создал его беглый шотландец, решивший, как это ни странно, собрать вместе все худшие лунки Великобритании. Пройдя пески у Сэндвича[19] и горы у Прескота,[20] мы оказываемся перед лункой в Сэнт-Эндрус[21] у сада начальника станции, куда улетает мяч, если в нее не попадешь, помня при этом, что за углом — и неприступный редут, и вожделенный рай. Если мы два дня подряд поиграем на таком поле, мы кое-что узнаем о жизни.

И все же в книге, мне кажется, есть свет и сладость. Если это правда, вызваны они тем, что некоторые рассказы написаны до Саутгемптона и после того, как я получил первую и единственную награду, зонтик, на матче гостиницы в Эйкене (Южная Каролина). Надеясь снизить гандикап до шестнадцати, я, словно огонь пожирающий, прошел там поле, кишащее самыми толстыми дельцами в отставке. Если в этом году мы потеряем Кубок Уокера, пусть Англия об этом вспомнит.

Аддингтон,

Шестой бункер.