"Черёмуха" - читать интересную книгу автора (Мусатов Алексей Иванович)

4

Утром я прибежал к Петькиному дому и постучал в окно. Но вместо Петьки выглянул дядя Никита:

— Проваливай, молодец! Тут для тебя приятелей нет!

С этого дня я редко видел Петьку. Дядя Никита всюду водил его за собой: в лес, в поле, на луг. Деревенские мальчишки смеялись над Петькой и даже выдумали дразнилку:

«Петька, Петька, толстый нос! К отцу хвостиком прирос».

Только мы с Настей жалели Петьку. Хорошо, конечно, съездить с отцом в поле раз, другой, но не каждый же день. Посадит дядя Никита Петьку на меже около телеги, скажет: «Гуляй, сынок! Жуки тут, птицы — всё твоё» — и сам поедет пахать. А борозда длинная, на полверсты. Сидит Петька около телеги и томится без дела.

Как-то раз я заметил Петьку на огороде. Дяди Никиты вблизи не было. Я подбежал к Петьке и позвал:

— Пойдём на охоту!

Он согласно закивал головой. Но тут в переулке показался дядя Никита:

— Сынок! Петро! Одеться надо, одеться! Ишь каким холодом потянуло!

Я подставил лицо под ветер. Он был тёплый, как парное молоко, и дул уже третий день. Петька вздохнул и уныло побрёл к отцу.

Я долго ходил около Петькиного дома и ломал голову, как бы мне вызвать приятеля на улицу. То я гукал филином, то щёлкал по-соловьиному, но Петька так и не вышел.

На другой день дядя Никита отвёз Петьку в соседнее село к родственникам.

Без Петьки мне было очень скучно. Игры не ладились, Настя жаловалась, что в доме у нас «вышел весь хлеб», и гнала меня плотничать. Но я лежал около погреба и никуда не хотел идти.

Недели через три Петька вернулся домой и сразу же прибежал ко мне. Он показал две дюжины новых бабок, много разных железок и сказал, что всё надо вложить в наше «общее хозяйство», в большой фанерный ящик.

Мы пошли с Петькой к брёвнам.

Я лёг на землю и заглянул под брёвна. Ящика не было видно. Но я не испугался — он у нас запрятан с секретом. Надо немного подлезть под брёвна, вытащить сено, а уж за ним будет и «наше хозяйство». Я так и сделал. Но ящика не было. Я всё дальше забирался под брёвна, шарил руками, и сердце у меня замирало.

— Он же тебя проведёт и выведет, — услышал я голос дяди Никиты. — Такой дружок хуже разбойника. А ты у меня простачок-дурачок!..

Я быстро вылез из-под брёвен. Дядя Никита уводил Петьку домой. Заикаясь, я закричал, что к брёвнам не подходил уже три недели и что наш ящик, наверно, утащил Стёпка Мальков.

Петька не оглянулся.

— Собака! — озлился я и швырнул ему вслед пустым патроном и пряжкой от уздечки. — Возьми своё, подавись!

Вскоре у себя на огороде дядя Никита построил Петьке новый дом и позвал играть с сыном Настю.

Как-то раз я увидел Петьку и Настю в новом доме. Они обедали и разговаривали о сенокосе. Настя величала Петьку «батюшкой» и «Петром Никитичем». Потом она показывала Петьке разноцветные стёкла, фаянсовые черепки и разные баночки. Я стоял у изгороди и ждал. Меня не заметили и обедать не позвали. Тогда я понял: с Петькой мы больше не дружки.

Я поднял камень, нацелился и метнул в новый Петькин дом. Я выкрикнул все обидные для Петьки прозвища: «Сладкая патока», «Постный сахар», «Тихий барин», «Штаны на вате».

Петька покраснел, и глаза его наполнились слезами.

— А ты… ты… попрошайка!.. — закричал он и побежал за отцом.

С этого дня я объявил Петьке войну.

Вскоре моего отца вызвали в суд и оштрафовали за драку с дядей Никитой на сорок рублей.

С обиды отец пропил ещё двадцать и приехал домой пьяным. Мать облила ему голову холодной водой и с трудом уговорила лечь спать. Отец лежал в чулане и плакал:

— Эх, ребята, ребята! Оттягали у нас черёмуху. Рви, ломай! Такой час пришёл! Одобряю!

Вечером я собрал деревенских мальчишек и привёл их к черёмухе. С первой же горсти ягод языки у нас стали сухими и шершавыми, словно наждачная бумага, но мы набивали ягодами карманы, пазухи, фуражки, раскачивались на сучьях, как на качелях, ломали ветви и обдирали кору.

Утром, увидя общипанную нами черёмуху, дядя Никита принёс топор и обрубил все сучья, которые свешивались в сторону нашего огорода. Потом он выкопал глубокие ямы, врыл в землю дубовые столбы и отгородился от нашей усадьбы крепкой, высокой изгородью. Теперь отцы ругались через изгородь.

Мой отец, заметив в своём огороде кур или поросёнка дяди Никиты, метал в них вилами, бросал кирпичами и кричал на всю деревню: «Весь табак погубили», — хотя никакого табаку тятька не сеял.

Дядя Никита не уступал нам. Он ловил наших кур, купал их в навозной жиже и перебрасывал через изгородь.

Мы заминали друг у друга посевы, выкашивали луговые делянки, увозили дрова из лесу.

В это лето я с деревенскими мальчишками оборвал на огороде у дяди Никиты всё: зелёные яблоки, рябину, недозрелые сливы, смородину, вырыл морковь, брюкву и даже кормовую свёклу и капустные сеянцы.

Дядя Никита ходил с жалобами в суд, завёл сторожевую собаку, натянул вдоль изгороди колючую проволоку. Но мы были неистребимы, как саранча.

Наконец дядя Никита понял, что по соседству с нами ему не жить. На сходке он попросил у мужиков выделить ему другой земельный участок — где-нибудь на околице, подальше от нас.