"Последнее танго в Бруклине" - читать интересную книгу автора (Дуглас Кирк)

Глава II

Острые зубья электропилы издавали скрежещущий, хриплый звук. Воздух наполнился кисловатым запахом подпаленной человеческой плоти. У Эллен все плыло перед глазами, но она, сжав зубы, заставила себя смотреть дальше.

Рука Рихарда в резиновой перчатке твердо удерживала пилу, вонзившуюся в широкую кость как раз в центре грудной клетки, а по сторонам летели крохотные поблескивающие осколки. Повторяя каждое его движение, следовала рука ассистента с электродом для зажима сосудов, чтобы предотвратить кровотечение. Отсутствие крови придавало грудной клетке сходство с грудкой индейки, приготовленной к разделке, – нафаршируют и подадут к столу в День благодарения. Эллен под маской чуть не фыркнула, но поспешила себе напомнить, что там, под зеленым тентом над столом, лежит живой человек, которому делают операцию. И опять на нее накатила волна тошноты.

Рихард привел в движение какой-то стержень на приспособлении из нержавеющей стали, напоминающем средневековую машину для пыток. Эллен отвернулась, сделав вид, что ее интересуют цифры, пляшущие на экранчиках приборов вокруг операционного стола, но звук все равно был слышен, невыносимый звук разламываемых ребер. У нее подогнулись колени, заставив ее вцепиться в руку анестезиолога. «Все нормально?» – прошептал он из-под маски.

– У кого? У меня? Не волнуйтесь, это же просто потрясающе! – пробормотала она в ответ.

Хмыкнув, анестезиолог счел нелишним подставить ей табуретку.

– Спасибо большое.

Она плюхнулась на нее, жадно глотая воздух, а лицо в маске так и поплыло у нее перед глазами.

– Ну где? – резкий выкрик Рихарда с этим его австрийским акцентом так и зазвенел, отскакивая от одной кафельной стены к другой.

– Вертолет только что приземлился на крыше, одну секунду, сейчас доставят, – ответила одна из сестер.

– Отлично, пошли дальше, – бросил Рихард.

Эллен заставила себя широко открыть глаза, когда скальпель одну за другой перерезал трубочки, ведущие к сердцу. Но вот Рихард нырнул рукой вглубь и выхватил что-то вялое, безжизненное, как кусок говядины в мясной лавке, и она едва не лишилась чувств.

– Воды выпейте, – посоветовал анестезиолог. Она с благодарностью ухватилась за этот предлог, чтобы на минуточку выскочить из операционной. Какой ужас, она ведь и правда могла грохнуться без сознания, или прямо там, в операционной, ее бы стошнило. Самое время капельку перевести дух – Рихард, похоже, слишком поглощен работой, ничего и не заметит.

В холле она свалилась на каталку и прижалась лбом к холодным стальным краям. Желудок почти успокоился, и тут она увидела, как из лифта выбежал дежурный сотрудник, держа в руках холодильную камеру. Пулей пронесясь мимо нее, он постучал в дверь операционной.

Тут же выглянула сестра и забрала переносную камеру у него из рук. Ничего особенного: маленькая шкатулочка из пластика – в такие складывают бутерброды, уезжая на пикник, ну еще пара бутылок содовой туда поместится. А на самом деле в этой шкатулочке привезли сердце, которое держали там несколько часов в специальном соляном растворе со льдом.

О пересадке сердца Эллен знала все, что полагается знать. Она была в этой больнице библиотекарем и читала кое-что о новейших методах трансплантации органов, но, как это делается, увидела впервые. К медицине ее влекло со школьных лет, но уже на подготовительном лечебном факультете выяснилось, что она не переносит вида крови. Работа в медицинской библиотеке оказалась как раз тем, что нужно, чтобы чувствовать себя причастной к делу, которое она любила, но не подвергаться повседневной муке, а ведь без этого тут нельзя. Ни за что в жизни не пошла бы она смотреть на эту операцию да и любую другую, если бы хирург не был ее любовником.

Прошло несколько минут, она собралась с силами, чтобы снова войти в операционную, и твердо решила, что теперь уж останется там до конца, чего бы ей это ни стоило.

На всякий случай набрав в легкие побольше воздуха, она открыла дверь и приблизилась к столу. Грудная полость пациента была пуста. Вот, смотри, человек лежит без сердца, все его артерии зажаты и подсоединены к пластиковым трубочкам, которые тянутся вниз, вниз, к кардиопульмональному отводному аппарату, управляемому компьютером, – отсюда же поступают молекулы кислорода, и все это идет обратно к телу. Какие-то вращающиеся цилиндры – вот что сейчас заменяет легкие и сердце.

– Ну как, интересно? – Рихард явно спрашивал об этом ее, и Эллен немного растерялась.

– Исключительно интересно, – выдавила она из себя. Ее обычно хрипловатый, как у Лорен Баксаль, голос – считалось, что он сильно придает ей эротической привлекательности, – из-за напряжения, требовавшегося, чтобы не сплоховать в нужную минуту, прозвучал каким-то приглушенным дискантом, точно ее душили.

– Все в порядке?

– Конечно, не беспокойтесь.

Джина, хирургическая сестра, стоявшая рядом с Рихардом, бросила на него встревоженный взгляд. Это не укрылось от Эллен: с чего бы она, к чему?

Господи, она же тут ни черта не смыслит, просто как с другой планеты свалилась, и этот молчаливый язык взглядов, которым в операционных пользуются хирурги и сестры, – для нее тайна за семью печатями.

Джина поставила холодильную камеру на стол рядом с Рихардом и сняла крышку. Ассистент запустил обе руки в ледяное крошево и достал большую пластиковую сумку, где был еще лед, а в нем стеклянный сосуд. Счистив лед, он откинул верх. Внутри что-то плавало. Рихард достал содержимое сам.

«Боже Всемогущий!» – ахнула про себя Эллен. Ей было известно, что там в сосуде, но, увидев, как Рихард это вынимает и держит на ладони, она все равно испытала изумление. Сердце, настоящее человеческое сердце. Только что она видела, как такое же удалили из груди пациента. Хотя нет, это другое, это же здоровое сердце, оно может снова забиться. И для тела, распростертого на столе, это сердце – то же, что жизнь вопреки смерти, самая настоящая жизнь, которую взяли и без всяких церемоний привезли, запихнув в подержанную холодильную камеру.

Вооружившись скальпелем, Рихард ловко подравнивал какие-то завиточки сбоку. Эллен была потрясена. Ну совсем как она на кухне, когда надо срезать с мяса пленочки и жирок, перед тем как положить его в духовку. Один к одному, даже движения те же самые.

Теперь сердце уже было помещено в полость, и в руках у Рихарда появились длинные щипчики, а в них серповидная игла с нитью. Он принялся шить, а ассистент затягивал узлы после каждого стежка. Джина непрерывно зачерпывала ложечкой лед, помещая его вокруг сердца, и что-то нашептывала Рихарду.

Наконец-то Эллен испытала чувство облечения, только вот ноги побаливали, оттого что пришлось так долго стоять. Сколько же это продолжалось? Три часа. В общем-то не с чего было так уж сильно уставать, просто она напереживалась.

Рихард все шил, подсоединяя трубочки, отходившие от нового сердца, к перерезанным сосудам в груди, и опять у нее мелькнуло в голове: до чего все обыкновенно, до чего буднично – самая обычная обработка антрекота перед жаркой. Или вот мама, помнится, вот так же подрубала юбку. Все ужасающе убого, но ведь цель-то какая великая – спасти жизнь, обманув смерть.

Рихард снял зажимы и подал знак оператору, сидевшему за аппаратом. Анестезиолог тоже вскочил на ноги. Решающий миг. Заработает ли?

Новое сердце, в которое несколько часов не поступала кровь, встрепенулось. Затем дернулось – слабое, спазматическое движение – и опять дернулось. Эллен показалось: словно маленький изголодавшийся зверек, который дергается, ища воздуха; только тут не воздух, тут кровь нужна.

Электрические лопасти были у Джины в руках, но Рихард только отмахнулся. «На надо стимуляции, – сказал он, улыбаясь глазами, – сердце видите какое жадное». По-английски он всегда выражал свою мысль точно, и это придавало ему особое достоинство. Он повернулся к Эллен. Под маской, это она чувствовала безошибочно, он сейчас улыбается во весь рот: «Ну, вот и все».

– Просто чудо, – отозвалась она, вне себя от восторга.

– Посмотрела, теперь сама должна сделать не хуже, – сказал Рихард, растянув губы в улыбке.

– Лучше еще раз приходите, – добавила Джина, – и тогда студентам показывать сможете. – В ее голосе чувствовался какой-то сарказм.

Эллен подавила в себе желание сорвать с Джины маску, чтобы все увидели гнусную усмешечку, уж наверняка гнусную, в этом Эллен не сомневалась. Она холодно посмотрела на Джину глаза в глаза – да, туши не пожалела, изо всех сил старается, чтобы всем было видно, какие у нее крупные темно-карие зрачки. «А взгляд-то, корова коровой», – подумала Эллен, тут же укорив себя за глупую ревность.

Она завидовала Джине, завидовала потому, что той дано было право день за днем находиться здесь рядом с человеком, которого Эллен любила, и смотреть, как он творит чудеса.

– А, черт! – это уже Рихард. Что-то у него не так. Крохотная струйка крови сочилась из верхней трубочки.

– Надо поскорее зашить, – сказал ассистент, схватив щипчики.

Эллен с беспокойством взглянула на анестезиолога.

– Не волнуйтесь, – сказал он, – просто шов не затянулся, такое часто случается. Секунду подождите, все сделаем.

Но на нее уже опять накатывало ощущение тошноты.

– Я так понимаю, все сделано, – выговорила Эллен, не сумев скрыть, что ее спокойствие наигранное. – Мне пора.

– Предоставляете нам одним все подчистить, да? – кольнула ее Джина.

– У меня своей работы хватает. – Она быстро двинулась к дверям, словно опасаясь, что ее сейчас остановят.

– Хорошо, что нас навестили, – Рихард был весь поглощен наблюдением за открытой полостью. – Увидимся за ленчем.

Она ясно представила себе тарелки на столе, и страх, что сию минуту ее вырвет, заставил Эллен со всех ног броситься прочь.

Она сбросила халат, достала жакетик и, вновь почувствовав себя в своей тарелке, отправилась в приемное отделение медицинского центра «Сент-Джозеф». Было девять утра, очень горячее время для самой перегруженной больницы Кони-Айленд (а значит, и Бруклина), но Эллен словно не замечала спешивших ей навстречу врачей, сестер, санитаров. Подумать только, на ее глазах сейчас случилось чудо, и это чудо сотворил человек, которого она любит, знаменитый доктор Рихард Вандерманн, первый и главный из хирургов, посвятивших себя пересадке органов – опаснейшей из всех медицинских специальностей. Никогда еще она им так не восторгалась, как сегодня.

Пройдет пять дней, будет ровно восемь месяцев, как он вошел в библиотеку, и это изменило ее жизнь. В тот вечер Эллен задержалась на работе – надо было подобрать материал, связанный с редким случаем рака груди, об этом попросил главный онколог больницы. Как всегда, у нее побаливала спина, и она оторвалась от книжек, чтобы сделать два-три наклона, – пальцы вытянуть, коснуться ступней, – когда послышался мужской голос, в котором сразу чувствовался акцент.

– Я-то шел в библиотеку, а тут, выходит, спортзал?

Она резко выпрямилась, повернулась к нему, как подстегнутая. Голос принадлежал высокому стройному мужчине лет сорока с небольшим – лицо словно вычеканенное, нос чуточку с горбинкой, голубоглазый блондин, волосы вьются, хоть и коротко подстрижены. Нордический тип. Очень хорош собой.

– Чем могу быть вам полезна? – она решила пропустить его неизобретательную шуточку мимо ушей.

– Меня зовут доктор Вандерманн, – ударение в фамилии приходилось на последний слог. – Я только что приехал из Стэнфонда, и мне предстоит возглавить кардиологическое отделение.

Ах, так это он и есть. В больнице уже несколько месяцев только и разговоров, что о его предстоящем приезде. Еще бы, он же ученик самого Кристиана Барнарда, а последнее время работал с Норманом Шамуэем – личностью таинственной, но прославившейся тем, что разработал методику многих трансплантаций. Короче, для больницы «Сент-Джозеф» доктор Вандерманн – настоящее приобретение, по крайней мере, так считалось. Теперь и в этой больнице можно будет делать очень сложные операции, а значит, сюда рекой потекут миллионы долларов, накопленных по страхованию. Поговаривали, будто между несколькими больницами чуть не началась война из-за того, что всем хотелось, чтобы в их штате числился доктор Вандерманн. И, чтобы заполучить его, так говорили, руководство больницы «Сент-Джозеф» пообещало доктору Вандерманну зарплату, выражаемую шестизначной цифрой плюс надбавки, да еще пришлось гарантировать, что в течение двух лет он станет главным врачом, и, наконец, предоставить в его пользование специально оборудованную лабораторию для опытов над павианами – на них опробовались новейшие способы трансплантации. В общем, никто бы не усомнился, что доктор Вандерманн знает себе цену. Да вдобавок ко всему он такой красивый.

Там, в Стэнфордском университете, все сестры из клиники медицинского колледжа – Эллен пари держать готова – заходятся сейчас рыданиями. Уж понятно, он не чета доктору Торну, бывшему главному кардиологу, – у того толстяка-коротышки плешь в полголовы и вечно вываливаются челюсти.

– Вам, должно быть, неуютно тут у нас в Бруклине после солнечной Калифорнии.

– Да, знаете, я еще и не почувствовал разницы, ведь я только что приехал.

– Еще почувствуете. Хотите, дам совет? На улицу у нас выходить надо только в темноте, тогда копоть на коже не очень заметна.

Он широко улыбнулся. Ровные ослепительные зубы – просто супермен какой-то.

– Вам что-то нужно из книг? – спросила она, чувствуя, как он ощупывает ее взглядом. Непроизвольно выпрямила плечи – пусть любуется, фигурка у нее безупречная, этакая проказливая девчонка, каких любят в мальчишеской компании. Она знала, что нравится мужчинам. С виду ей никто бы не дал ее тридцати четырех: не единой морщинки на лице, большие светло-карие глаза, а волосы темные, густые – до самых плеч; жаль вот, она сегодня в брюках – ведь ноги в ней самое потрясающее.

– Вы не могли бы составить для меня по возможности полную библиографию по пересадке сердца – книги, статьи?

– Инструкции тоже? – с невинным видом поинтересовалась она.

– Ну что вы, инструкции у меня огненными буквами перед глазами горят.

Она рассмеялась. В чувстве юмора ему не отказать.

– Понимаете, я не первый год делаю пересадки сердца и собираюсь написать книгу о результатах моих операций. Вот для этого библиография мне и понадобилась.

Она жестом указала ему на компьютер.

– Давайте взглянем, что там у нас накопилось, – программа «Медлайн», так ведь? – Она ловко нажимала на нужные кнопки. Пальцы так и плясали по клавиатуре, и вот уже на дисплее бегут друг за другом строки.

– Совершенно верно, вот и список всех учтенных публикаций по этой теме. Включите принтер, пожалуйста.

– Замечательно. Благодарю вас от всей души.

– Что вы, это же так просто.

– Однако компьютер вы знаете просто великолепно.

– Да нет, просто такую информацию – постатейную роспись, резюме научных публикаций – вводить совсем нетрудно. Главное, сообразить, на какой программе могут находиться эти данные.

– Вы в каком университете учились?

– В Колумбийском, подготовительный лечебный факультет… Только потом я перевелась на библиотечное отделение, там и диплом получила.

– Вы мне идеально подходите.

– В каком смысле?

– Понимаете, мне нужен помощник, знающий медицинскую терминологию и умеющий работать с процессором.

Эллен недовольно нахмурилась.

– Вы что же хотите, чтобы я стала вашей машинисткой? – Какое разочарование, однако.

– Вы напрасно обижаетесь, я ведь хотел вам предложить гораздо более трудную работу, – и он снова улыбнулся, обнажая крепкие белоснежные зубы. – Мне нужен человек, который помогал бы в исследованиях и обрабатывал заметки во время опытов и операций.

Она оторвала на принтере лист, заполненный информацией, и подала ему.

– А зачем вы хотите написать книгу о пересадках? Ведь об этом столько уже написано.

– Это вопрос или комментарий? – Улыбка ясно показывала, что ему приятно с ней болтать.

– Извините, не хотела вас задеть.

– Ну что вы. А дело в том, что я хочу написать книгу, которая будет понятна всем, не только специалистам… и тогда люди охотнее станут выполнять функцию доноров. Сейчас приходится использовать исключительно сердца скончавшихся от кровоизлияния в мозг…

– А как насчет павианов?

– Хм, правду говорят, что слухами земля полнится. Но должен вас разочаровать: пока что с органами павианов не сделано ни одной удачной пересадки, хотя я верю, что мои эксперименты в области трансгенетических пересадок, то есть…

– Я знаю, что такое трансгенетические пересадки, – прервала она. – Это когда органы одного вида пересаживают особи другого. Последнее слово в медицине. Только эта техника – во всяком случае, теоретически – способна предотвратить отторжение, если человеку пересаживают орган, взятый у животного.

Брови у него поползли вверх – ага, не ожидал, что она так осведомлена.

– Как знать, что если вскоре слово «теоретически» не понадобится? А впрочем, с павианами еще сколько ждать, пока они станут надежными донорами, вот раковые больные – дело другое. Одно скверно: все время опасаются, что органы будут взяты еще до того, как у донора наступит окончательная смерть.

– А как не опасаться? Вы что же, хотите забирать умирающих в операционную, чтобы вырезать нужное, едва они дух испустят? Бр-р.

– Понимаю, звучит и вправду кошмарно, но ведь ничего тут такого уж отвратительного нет. – Он смотрел на нее не отрываясь, и это ее начинало тяготить. – А вы бы не пожертвовали своим сердцем, чтобы спасти чью-то жизнь, если бы знали, что умираете и надежды не осталось никакой?

Как он, подумать только, увлечен. Эллен прикусила язык.

– Наверное, отдала бы, но точно сказать не берусь.

– Вот зачем я и пишу эту книгу. Чтобы убедить людей: отдавая органы для пересадки, вы приносите не жертву, а дар.

– Звучит очень благородно. Он напрягся.

– Нет, я правда так думаю, – поспешила уточнить она. – И, конечно, я вам с радостью помогу.

– Спасибо. Вернемся к этому разговору, как только я тут у вас устроюсь. – Он засунул сложенный лист в карман халата, повернулся, но у самой двери приостановился: – А вам бы хотелось посмотреть, как делается пересадка сердца?

– Ой… я так плохо переношу вид крови…

– Ну, может быть, после этого научитесь.

Она смотрела, как он твердым шагом пересекает холл, и думала, какая, должно быть, удача с ним поработать. Уж не судьба ли так распорядилась, что они должны быть вместе? Целый вечер работать до седьмого пота, придумывать что-то, изобретать, а после всего этого так будет приятно очутиться с ним в постели. И ее правда очень впечатляет, как он верит в благородство своих целей. Сколько времени тратит, отыскивая потенциальных доноров и убеждая семьи пациентов, очутившихся в коме, что самым разумным с их стороны было бы отключить систему поддержания жизни, подарив нужные органы тем, кто в этом случае получает шанс выжить. На стене в его кабинете висела сводка о том, сколько больных в Соединенных Штатах ожидают, когда отыщется донор для пересадки сердца, – цифра все время была 2000 с лишним. Большинству так ничего и не дождаться. Умрут ожидая, пока умрет кто-то другой, – моложе, чем они, сильнее – обладатель сердца, которое еще не износилось.

И все это время она готовилась к тому дню, когда можно будет присутствовать на операции. Да, нелегко ей пришлось, очень нелегко, но ведь дело того стоило, еще как, – в жизни бы не поверила, что такое бывает! А все же…

Все же больше всего остального ей запомнились глаза Джины, когда она обменялась с Рихардом взглядом над трепещущим сердцем.

«Ну прекрати, – уговаривала она себя. – Джина ведь просто выполняла свои обязанности».

Эллен было понятно, что с Джиной ей тут не равняться. Воли никогда не хватит. Хотя она тоже умеет высказываться решительно и категорично, но ведь это у нее от прямоты характера, которую напрасно принимают за твердость. А сейчас ей хотелось, чтобы она и впрямь умела владеть собой, и не было бы тогда чувства ревности из-за того, что у Джины с Рихардом есть своя общая сфера, куда ей доступ закрыт.

– Сидим, мечтаем, а за это, оказывается, зарплата идет, – насмешливо проговорили сзади. Эллен оглянулась – ах, эта Голди, опять подкралась незаметно, подружка ее лучшая, вот она улыбается, личико такое круглое, а уж довольна-то, довольна. Она была медсестрой в операционной, эта Голди, которую по-настоящему звали Беатрис, но уж до того она похожа на Вупи Голдберг – актрису эту, которая в смешных ролях просто замечательна, – что вся клиника только так к ней и обращается: Голди. Да ее просто за родную сестру Вупи принять можно. Вот так и пристало к ней второе имя. А если кто назовет ее Беатрис, она сразу обрывает – одному только мужу такое разрешено.

– Зарплата понятно за что идет, Голди. А вот попросила я стул купить с пластической спинкой, чтобы поясница так не болела, и пожалуйста, покупайте, говорят, за свой счет.

– А ты чего ожидала? Да плевать им на твою поясницу, тут же католический госпиталь. А это значит вот что: нам платят, только чтобы с голоду не померли, зато у папы риза алмазами расшита на самом интересном месте.

Эллен рассмеялась – уж эта Голди, вечно скажет как отрежет. Да и сама она такая же.

– Ну как успехи с ненаглядным?

– Смотрела сегодня, как он сердце пересаживал.

– Шутишь, что ли? Ты же от царапины в обморок хлопаешься.

– А меня и тошнило все время, но ничего, справилась, как видишь.

– Молодец, девочка, пошли кофе выпьем по этому случаю за мой счет.

– Только этого мне не хватало, помоев из машины их ржавой – нет уж, спасибо большое.

– Тогда просто посиди со мной, пока я чашечку помоев проглочу. У меня тоже утро выдалось жуткое, тройное переливание, а у этого Фанберга пальцы ходуном ходят. Счастье еще, что пациент в живых остался.

Посмеиваясь, они двинулись в кафетерий – какие у Голди бедра роскошные! – и Эллен заказала кока-колу в надежде, что желудок потихоньку успокоится.

– Значит, девочка, ты экзамен выдержала, а теперь, глядишь, ненаглядный и совсем к тебе переберется, а?

– Не думаю, Голди. Пока вряд ли.

– Вы ведь уже давно спите вместе, пора бы ему вроде и на полупансион переходить.

– Прошу тебя, Голди, не надо иронизировать над моими чувствами.

– Прости, родненькая. – Голди впилась зубами в булочку с замороженной глазурью. – Просто хочу, чтобы ты реально на вещи смотрела. А ты иной раз, как дитя неразумное, все в облаках витаешь.

– Я и есть неразумное дитя, да еще из глухомани.

– Ладно, из глухомани, а он-то кто такой? Ну, доктор Вандерманн, ну, весь мир его знает, так что из того, у него яйца из ушей растут, что ли?

Вот и сердись на Голди, когда по-другому она просто не умеет выразиться.

– В общем вот что, Эллен: он тебя просто не стоит, поняла?

– Спасибо тебе за сочувствие, Голди, только давай прекратим этот разговор.

– Давай, раз ты так хочешь. Только все равно не понимаю, что он резину тянет, красавчик этот твой.

– Много тут всяких причин, уж ты поверь.

– Все ясно, – заключила Голди, одним глотком опустошив полчашки.

Смешная она, Голди, кто же спорит, только иногда Эллен хотелось, чтобы в их разговорах задушевных та чуть сдерживала свою язвительность.

– Ты на всякий случай учти, что тоже не молодеешь, – опять взялась за свое Голди. Как сядет на любимого конька, ее уже не сдвинешь, а любовные неудачи и сложности Эллен – самая для нее богатая тема. – Тридцать четыре, знаешь ли, почти финиш, если, конечно, ты еще мечтаешь о своих детях.

– Не уверена, что нужны мне они, дети то есть. Ну понятно, понятно, какая женщина не хочет детей и так далее, в них одних счастье и тому подобное, только я вот себя совсем в этой роли не представляю: дети, дом в пригороде, ограда штакетником, школьный автобус ровно в полвосьмого… Смешно, но мне кажется, я для всего этого еще недостаточно взрослая.

– Ты недостаточно взрослая, он недостаточно созрел… – Голди покачала головой. – Ладно, ты бы хоть поскорее подыскивала второго жильца, одной-то за квартиру платить куда как сложно.

– Вот это в самую точку, – вздохнула Эллен. – Шарон уже три месяца как съехала. А одной тысячу двести наскрести – это, я тебе скажу, задачка.

– Зато район-то какой – Парк-слоуп… две спальни, две ванные… Да если бы я могла старика своего оставить, завтра бы к тебе перебралась.

Но Эллен уже не слушала, потому что в дверях кафетерия показался Рихард, а рядом с ним Джина – шапочку сняла, распустила до плеч свои рыжие волосы – яркая, ничего не скажешь. Видимо, они обсуждали что-то понятное им одним и забавное, так как оба смеялись.

Голди обернулась.

– Ах вот оно что, прямо как в мультике: Доктор Укол и Кристальная Критина. Ненавижу суку эту рыжую.

Эллен чуть не расхохоталась во все горло. За такие вот замечания она все готова простить Голди.

Тут Рихард заметил их и приветливо помахал рукой. Что-то шепнул Джине на ухо и подошел к их столику.

Голди допила кофе, поднялась.

– Ужасно сожалею, но надо спешить. Нет, нет, мне пора, доктор Вандерманн, бан, бан. – И побежала к выходу, одарив его озорной улыбкой.

– Это о чем она? – поинтересовалась Эллен, не поняв, что тут смешного.

– Да видишь ли, она, когда карту мою заполняла, написала фамилию с одним «н», а теперь хочет показать, что твердо запомнила, как правильно.

Эллен кивнула.

Официантка принесла кофе, посматривая на Рихарда с нескрываемым кокетством.

– Вам ведь черный без сахара, верно?

– Верно. – Он улыбнулся в ответ, демонстрируя свои восхитительные зубы.

– Тебе что, нужно их всех соблазнить? – съязвила Эллен.

– Глупышка. – Рихард прикрыл ладонью ее руку. – Ну как, пришла в себя?

– Кажется, да, только больше меня на такие операции не зови.

Рихард хмыкнул:

– Ладно, зато ты теперь знаешь, что такое моя работа. И вот так каждый день.

– Меня больше интересует, как насчет ночи. – Бросила на него самый обольстительный взгляд Эллен. – Сегодняшней, например.

– Ужасно бы хотел, – со вздохом проговорил он.

– Ну и почему нет?

– Мне сегодня вечером надо лететь в Майами.

– Майами?

– Там ребенок при смерти, и родители как будто соглашаются отдать его сердце, только у них много разных вопросов. Уверен, что смогу их успокоить и убедить.

– А Джина тоже с тобой полетит? – вопрос вырвался у нее непроизвольно.

– Ей за это деньги платят, между прочим. Эллен заставила себя улыбнуться:

– Ну конечно, я понимаю. Удачи вам.

Она вернулась в библиотеку, терзаемая сложными чувствами. Конечно, он замечательный, Рихард, он настоящий чудотворец, умеющий спасать жизни. Только зачем он всюду за собой таскает эту стерву? Эллен глубоко вздохнула, приказывая самой себе: довольно, остановись! Нельзя так опускаться, позволять себе такие мелочные чувства, ведь, в конце концов, есть вещи поважнее ее переживаний из-за того, что эту ночь ей предстоит провести одной.

Досадно, конечно, но не реветь же из-за этого, запершись в четырех стенах. Она заставит себя отвлечься от тяжелых мыслей. В конце концов, она же современная женщина, вот возьмет и отправится одна в кино, развлечется, как умеет. А что, может, и правда?.. Отчего не попробовать?

По пути к метро есть кинотеатр «Плаза». Что там сегодня? Какая-то картина с Марлоном Брандо, а ей ведь так нравится этот актер. Ну конечно, «Последнее танго в Париже». Она давно хотела посмотреть этот фильм. Стало быть, вечер не будет пустым, она проведет его с Брандо.