"Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого" - читать интересную книгу автора (Мессадье Жеральд)

13. РЕПЕТИЦИЯ ПЕРЕГОВОРОВ НА ФИНСКОМ ЗАЛИВЕ

Именно Францу было доверено доставить послание в Ораниенбаумский замок:

«Ваше величество!

Великий Фридрих оказал мне огромную честь принять меня в Сан-Суси, и его горячая похвала в ваш адрес подстегнула мое желание вновь увидеться с вами. Несколько месяцев назад мы ужинали в Кремле, если вы соблаговолите об этом вспомнить.

Позвольте мне в этом письме направить вам мои самые искренние и глубокие пожелания процветания и успехов на мирном и военном поприще.

Остаюсь ваш покорный слуга, граф де Сен-Жермен у графа Ротари, Графский переулок».

Ставя подпись под этим письмом, Себастьян едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Более лживое и льстивое послание трудно было себе представить. Но необходимо приложить все усилия, чтобы оказаться в крепости Ораниенбаум.

— Это не замок, сударь, а казарма в крепости, — доложил по возвращении Франц.

На следующий день с нарочным пришел ответ: его величество Петр III, император всея Руси, любезно приглашал графа де Сен-Жермена отужинать в Ораниенбаумском замке этим вечером, а если тому будет угодно воспользоваться гостеприимством хозяина, то и в последующие дни. Упоминание о Фридрихе стало магическим «сезамом», отворившим нужную дверь.

Себастьян рассказал об ответе Александру и шевалье де Барбере, которые были столь же заинтригованы приглашением, сколь и обеспокоены безопасностью графа:

— У меня нет привычки недооценивать врагов, но этот, без сомнения, дурак. Порой такие встречаются и среди хищников.

Франц оказался прав: если принять во внимание количество солдат, которые слонялись вокруг, можно было подумать, что находишься в казарме; это был голштинский полк. Но существовал и собственно замок, и, более того, он был окружен цветущими садами.

Миновав опоясывавшую здание решетку, Себастьян спросил себя, как вся эта солдатня утоляет свой любовный пыл. Он мог бы держать пари, что на десять лье в округе не наблюдалось ни единой особы противоположного пола, которую солдаты бы не обрюхатили. Интересно, существовала ли в мирное время особая интендантская служба для гарнизонов?

Когда карета остановилась, Франц не успел спрыгнуть на землю, как бесчисленные лакеи завладели единственным саквояжем, который Себастьян взял с собой в качестве багажа. Дворецкий принял графа де Сен-Жермена с неслыханной почтительностью и, следуя приказу его величества, проводил гостя в предназначенные ему апартаменты.

Решительно у этих русских имеется врожденное чувство пространства. Шагая по длинному коридору, Себастьян подсчитал, что в замке имеется по крайней мере сотни три комнат. Неужели они были все меблированы, как те, что достались ему? Целых три комнаты на первом этаже, и все окнами в сад! Можно было подумать, что у Петра с Фридрихом оказался один и тот же оформитель: кресла были вытканы ярко-красным камчатным полотном, одинаковые круглые столики на одной ножке, резные секретеры и комоды, тесно заставленные фигурками из позолоченной бронзы. Пространство стен и потолка заполняли китайские фарфоровые безделушки, трюмо, картины в овальных рамах, пейзажи в серых тонах, сценки из мифологии, штукатурка под мрамор.

Стоило ли удивляться, что государственная казна оказалась пуста?

Себастьяну, прибывшему в три часа пополудни, дворецкий сказал, что все приглашенные его величеством перед ужином соберутся в большой гостиной Аполлона в шесть часов. Желает ли его превосходительство оставить своего слугу при себе или отошлет его в помещения для челяди?

— Слуга останется здесь, — ответил Себастьян.

Три дюжины приглашенных собрались в Аполлоновой гостиной, ожидая его императорское величество, тараторя и болтая то по-французски, то по-немецки, изредка по-русски. На плафоне олимпийский бог, обнаженный, как ему и положено, царил в стае молоденьких девиц с розовыми ступнями. Золотистый отсвет сумеречного дня, догорающего над Финским заливом, лился в высокие французские окна, распахнутые на террасы, огромные, как эспланады. Смешавшись со светом слишком рано зажженных светильников, он затоплял убранство гостиной, тяжеловесное и вычурное, как в Сан-Суси, и действующих лиц этой пьесы, которые вполне комфортно себя чувствовали в европейской одежде. Неужели это Россия? Скорее, некое мифическое место, созданное горячечным воображением немецкого принца, который, как это было известно Себастьяну, любил играть в куклы. По мере того как прибывали гости, глашатай объявлял их появление по-французски. Когда произнесли имя графа де Сен-Жермена, некий господин, окруженный придворными, стал внимательно прислушиваться. Человек походил на матерого, убеленного сединами лиса. Образ был очень ярким. Лис всматривался в посетителя, как будто именно он и был хозяином дома. Секретарь подвел Себастьяна к канцлеру Воронцову и представил гостя. Так вот он какой. Как человек, облеченный доверием покойной императрицы, мог смириться с тем хаосом и беспорядком, в который вверг всё и вся ее наследник?

Воронцов изобразил на лице самое приветливое выражение, какое только имелось в его арсенале.

— Граф де Сен-Жермен! Украшение королевских гостиных Европы! — воскликнул он на довольно дурном французском.

В гостиной зашептались. Богатые вдовы и молодые дамы, юные щеголи и молодящиеся старики обернулись, с интересом уставившись на вновь прибывшего гостя.

— Для меня огромная честь оказаться в обществе канцлера новой России, — ответил Себастьян.

— Ах, граф! С тех пор как его величеству стало известно о вашем пребывании в Санкт-Петербурге, он горит желанием встретиться с вами. Моя дочь тоже, — добавил Воронцов, представляя юную девицу с наглым выражением лица, которое она сама, очевидно, принимала за надменность.

Она протянула Себастьяну негнущуюся руку, граф склонился, чтобы ее поцеловать.

Та, что мнила себя будущей императрицей, без сомнения, не была приучена к подобного рода любезностям, потому что быстро отняла свою руку, одеревенелую, будто парализованную поцелуем, а ее острый взгляд устремился на огромных размеров сапфир, что сверкал у Себастьяна на пальце. Затем Воронцова стала внимательно рассматривать бриллианты на одежде графа, после чего перевела глаза на алмазы, украшающие застежки на его туфлях. Себастьяну пришло в голову, что небольшой подарок, несомненно, помог бы снискать ее расположение. Ему показалось, что он нашел ответ на вопрос, что стало причиной такого крутого поворота в судьбе ее отца, этот вопрос он задавал накануне в разговоре с императрицей. Тщеславие. Желание власти. Перспектива стать не только канцлером, но и тестем самого царя оказалась сильнее нравственных принципов человека, некогда облеченного доверием Елизаветы.

Стало быть, отец стал игрушкой в руках дочери.

Нескольких минут пребывания среди гостей оказалось достаточно, чтобы понять: основная часть присутствующих представляла собой государственных служащих высокого ранга; например, племянник канцлера Александр Воронцов, в прошлом посол в Лондоне, теперь же без должности, первый тайный советник, государственный секретарь Министерства финансов, государственный секретарь Морского ведомства… Было очевидно, что императорский кабинет в полном составе оказался пленником Ораниенбаума. Внезапно среди гостей пронесся гул. Его императорское величество Петр III собственной персоной появился в гостиной. Наступила тишина.

— Добрый вечер, господа! — воскликнул по-французски царь.

Он еще больше, чем в первый раз, походил на молодящегося вертопраха, кроме того, на физиономии еще яснее читались следы пьянства. Некоторая неуверенность во взгляде свидетельствовала о том, что он недавно выпил.

— Позвольте мне, ваше величество, представить вам графа де Сен-Жермена, — сказал Воронцов.

— А, граф, как я рад снова вас видеть! — воскликнул царь, сунув свою вялую ладонь в руку Себастьяна, как какой-то солдафон. — Вот счастливый человек. Он недавно ужинал в Сан-Суси с Фридрихом, а сегодня здесь, в Ораниенбауме.

Взгляды всех присутствующих вновь устремились на «счастливца».

— Ваше величество, я с некоторых пор витаю в эмпиреях, поскольку перехожу от одного солнца к другому.

Знал ли русский царь Петр III, что такое эмпиреи? Во всяком случае, в ответ на шутку он громогласно рассмеялся.

— Ах, какое удовольствие общаться с цивилизованными людьми! Но черт возьми, пусть нам дадут выпить!

Слуги засуетились, стали сновать с подносами, уставленными бокалами с шампанским, кавказскими винами, рюмками с водкой. Царь схватил бокал шампанского. Воронцов отдал предпочтение вину, еще один бокал взяла его дочь. Себастьян едва успел пригубить шампанское, как царь уже осушил свой бокал.

— Ну что это за бокалы, пусть мне принесут кубок!

Кубок! Присутствующие застыли, глядя, как дворецкий наполняет шампанским некую емкость, напоминающую салатницу на ножке, и протягивает ее хозяину дома. Петр III поднял сосуд, и раздались крики «виват».

— Так что же, граф, стало быть, вам довелось ужинать с восхитительным королем Фридрихом, — вновь заговорил монарх. — Расскажите-ка подробнее.

— Ваше величество, в моих ушах, как в морских раковинах, до сих пор звучат хвалебные речи, которые король Пруссии расточал в ваш адрес. Он уверяет, что вы тот человек, что освободит эту страну от рутины прошлого.

— Вы льете мне бальзам на сердце. Как нравятся мне эти речи!

— Я ими переполнен, ваше величество. Но я понимаю вашу гордость, когда думаю о том, какой героизм этот монарх выказал в битве при Торгау. Воистину великий король!

— Торгау! Страшная битва! — воскликнул Петр Третий, театрально заламывая руки, таким тоном, будто сам он присутствовал при сражении от начала и до конца. — Подумать только, если бы Фридрих не решился на ночную атаку, он бы пропал! Но чтобы воздать должное храбрости и силе этого воина, понадобился бы талант Тита Ливия и Корнеля!

Приятно видеть непосредственный восторг того, кто еще играет в куклы. Но Воронцов выпятил грудь, словно все эти похвалы предназначались именно ему.

— Ваше величество, — вновь заговорил Себастьян, — я имел случай убедиться, что король Фридрих превосходно, в малейших подробностях информирован о том, что происходит в мире. Вопросы, которые он мне задавал, привели меня в полнейшее восхищение. Поразительно, как человек широких взглядов может замечать детали, которые остаются незамеченными обычными смертными! Например, он поведал мне об одном деле, секрет которого, как мне казалось, знаю я один.

— Вот как? И о каком же?

Присутствующие напрягали слух, старясь не пропустить ни слова. Но как раз в это время небольшой оркестр заиграл немецкие танцы, и только тот, кто находился в непосредственной близости к монарху, мог что-то разобрать.

— О тайной миссии, которую доверил мне король Людовик Пятнадцатый у англичан.

Взгляд Петра III загорелся любопытством. Он сделал еще один большой глоток шампанского.

— Король Франции доверил вам миссию у англичан?

— Да, ваше величество. Его поручение было продиктовано мудростью, поскольку целью моей миссии являлось установление мира. Франция и Англия добились бы гораздо большего, если бы стали жить в мире, а не воевать, ведь войны истощают как людские резервы, так и финансовые запасы.

— Но отчего же миссия не достигла успеха?

— Увы, есть во Франции некоторые особы, поставщики, которые занимаются как раз снабжением армии, им гораздо выгоднее война, чем мир. Они купили министра Шуазеля и его посла в Гааге, и те противодействовали моим переговорам.

Все это было правдой, но правдой, если можно так выразиться, несколько преувеличенной. Себастьян решил набивать себе цену и завоевывать доверие царя. В своем притворстве он намеревался зайти далеко.

— Что свидетельствует, ваше величество, о том, как нужны королю люди порядочные и достойные.

Воронцов с умным видом покивал головой.

— Надо, чтобы вы рассказали мне об этом как можно подробнее, — сказал царь. — А сейчас пора ужинать. Прошу.

В зале был накрыт огромный стол: тридцать приглашенных сидели друг напротив друга, вдвое больше насчитывалось слуг. В камине, таком огромном, что в нем можно было бы сжечь целый лес, потрескивал огонь. Справа от себя царь усадил графиню Елизавету Воронцову, а слева — Себастьяна. Неслыханная честь. На другом конце стола восседал Воронцов. Шум голосов, который усиливался оркестром, был таким, что каждый сидящий мог слышать только своего ближайшего соседа.

На первое подали бульон. Поскольку он был прозрачным, капли, которые упали на шейный платок императора, заметны не были. Что не относилось к пятнам розового соуса, полученным при поедании рыбы. За это время кубок царя наполнялся дважды. Речь его величества становилась все более сбивчивой и невнятной. Когда царь наклонился к Себастьяну, чтобы сообщить ему, что на кухне священнодействует французский повар, пришлось приложить усилия, чтобы разобрать фразу. В такой ситуации следовало ограничиться короткими ответами, и, когда царь спросил своего соседа, каково, по его мнению, должно быть первое качество монарха, Себастьян ответил:

— Властность, ваше величество.

Этот ответ в высшей степени удовлетворил не только самого монарха, но и графиню Воронцову. Решительно граф Сен-Жермен оказался именно таким гостем, какие всегда приходятся кстати.

В девять часов вечера, когда после картофельного салата и рагу из утки на десерт подали апельсиновый шербет, ужин закончился, и гости перешли в музыкальный салон. Царь спросил Себастьяна, правду ли говорят, будто он музыкант. Получив положительный ответ последнего, он попросил Себастьяна продемонстрировать еще один из его многочисленных талантов и удобно устроился в широком кресле. Сен-Жермен сел за клавесин и заиграл «Танцы дикарей» из «Галантной Индии» Рамо, но в собственном переложении.

Удивление и любопытство сменились искренним восхищением. Как, этот дипломат — потому что все считали его дипломатом, правда, никто не мог сказать, какой именно страны, — еще и играл на клавесине! Да как искусно! Когда отрывок был закончен, царь первым бурно зааплодировал, присутствующие последовали его примеру и попросили исполнить еще что-нибудь. Себастьян повиновался.

Наконец царь объявил, что граф достоин сыграть концерт с королем Пруссии, почему-то вбив себе в голову, будто Себастьян аккомпанировал королю Пруссии на флейте. Потом Петр поднялся, дав понять, что собирается покинуть зал.

Состояние царя свидетельствовало о том, что он не слишком хорошо держится на ногах. Никаких сомнений, людская молва оказалась права: царь пил, причем все больше и больше. Однако он постарался собраться с мыслями и заявил:

— Я искренне счастлив, что вы находитесь в замке, граф, потому что уверен, вы нам продемонстрировали еще далеко не все ваши таланты. Я надеюсь, что завтра утром мы сможем поговорить серьезно. Прошу вас в мой кабинет в девять часов. Канцлер также будет присутствовать. Спокойной ночи.

Дамы сделали глубокие реверансы, мужчины поклонились, и Петр III направился к двери в сопровождении Воронцова и еще двух министров. У Воронцовой хватило разума соблюсти приличия и не последовать за ним тотчас же. Впрочем, в том состоянии, в каком находился царь, он вполне мог бы лечь спать с какой-нибудь из своих любимых кукол.

Весь вопрос в том, сумеет ли Петр III достаточно протрезветь к назначенному часу.