"Уроки итальянского" - читать интересную книгу автора (Бинчи Мейв)

КЭТИ

Кэти Кларк была одной из самых старательных и трудолюбивых учениц в Маунтенвью. На уроках она морщила лоб, сосредоточенно решая задачки, и тянула руку, изводя учителей вопросами.

Они частенько беззлобно подшучивали над ней. «Не уподобляйся Кэти Кларк», — мог сказать преподаватель своему коллеге, который слишком уж пристально всматривался в доску объявлений, пытаясь понять, о чем там идет речь.

Синяя форменная юбка у высокой нескладной девочки была длиннее, чем у ее сверстниц, и в отличие от них она не протыкала уши и не носила дешевой бижутерии. Ее нельзя было назвать уж очень способной, но все задания она выполняла с максимальным усердием. Возможно, даже с чрезмерным. Ежегодно в школе проводились встречи преподавателей с родителями учеников, но никто не смог бы вспомнить, когда в последний раз на них появлялись родители Кэти.

— Ее отец — водопроводчик, — сказал как-то Эйдан Данн. — Однажды он приходил к нам чинить туалет. Работу свою сделал отлично, но в самый последний момент выяснилось, что плату он хочет получить наличными. Когда я вытащил чековую книжку, он чуть в обморок не упал.

— А я, помнится, как-то раз говорила с ее матерью, так она в течение всего разговора не вынимала изо рта сигарету, — рассказала в свою очередь Хелен, учительница, преподававшая историю Ирландии. — Все жаловалась, как ей тяжело зарабатывать на жизнь.

— Они все только об этом и твердят, — вставил избранный недавно директором Тони О'Брайен. — Умственное развитие собственных детей волнует их в последнюю очередь.

— У Кэти, кстати, есть старшая сестра, — вспомнил кто-то еще. — Она работает менеджером в универмаге, и, по-моему, это единственный человек, который понимает бедняжку.

— Господи, как чудесна была бы жизнь, если бы нам приходилось беспокоиться только из-за того, что ребята учатся слишком прилежно и морщат лбы над решением задачек! — проговорил Тони О'Брайен, у которого в новой должности теперь ежедневно хлопот был полон рот. И не только педагогических.

Раньше Тони часто менял женщин, но не было ни одной, с которой ему захотелось бы остаться. Наконец это случилось, он встретил такую, и тут — на тебе, возникли эти чертовы осложнения. Она оказалась дочерью бедняги Эйдана Данна, который всерьез полагал, что директором школы изберут именно его. В итоге возникла путаница и нагромождение непонимания и обид, словно в мелодраме викторианских времен.

Теперь Грания Данн не хочет его видеть, заявив, что он унизил ее отца. Притянутое за уши и совершенно незаслуженное обвинение, однако девушка стоит на своем. Тони О'Брайен предоставил ей право решать, впервые в жизни дав обещание не иметь дел ни с одной другой женщиной, пока Грания не вернется к нему. Он посылал ей забавные открытки, сообщая, что все еще ждёт, но ответа ни разу не получил.

Может, он зря продолжает надеяться? Вокруг полным полно хорошеньких женщин, и, видит Бог, Тони О'Брайен никогда не жаловался на недостаток внимания с их стороны. Но ни одну их них он не смог бы сравнить с той, в глазах которой всегда плясали смешинки, острой на язык и искрящейся энергией. Рядом с ней он чувствовал себя моложе на десяток лет. Грания не считала, что он слишком стар для нее — по крайней мере, в ту ночь, когда осталась в его доме. В ту ночь, после которой Тони узнал о том, кто ее отец.

Тони О'Брайену и в голову не могло прийти, что, заняв кресло директора Маунтенвью, он станет вести почти монашеский образ жизни, причем без труда привыкнет к этому. Теперь он рано ложился, перестал болтаться по ночным клубам, стал гораздо меньше пить. Надеясь на возвращение грании, он даже пытался ограничить себя в курении, по крайней мере, теперь не курил по утрам и, разлепив глаза, не начинал шарить рукой по тумбочке в поисках пачки сигарет. В последнее время ему неизменно удавалось дождаться обеденного перерыва, и только тогда, в тиши своего рабочего кабинета, за чашечкой кофе, он позволял себе сделать первую за день затяжку. Это уже был прогресс. Тони О'Брайен думал, а не послать ли грании открытку с изображением сигареты, снабдив ее надписью «Уже не курю», но потом передумал. Она может решить, что он окончательно покончил с курением, а это было не совсем так.

Господи, как много места может занимать женщина в мыслях мужчины!

И еще, он никогда не подозревал, какой изнурительный труд — руководить такой школой, как Маунтенвью. Большое родительское собрание и День открытых дверей, которые должны были вскоре состояться, были лишь малой толикой забот, которые требовали его внимания и участия. Поэтому у Тони О'Брайена не было ни времени, ни желания забивать себе голову еще и проблемами Кэти Кларк. Она закончит школу, найдет себе какую-нибудь работу. Возможно, старшая сестра поможет ей устроиться в тот же универмаг, в котором работает сама. Высшее образование девочка получать не станет, это уж точно. У нее для этого не хватит мозгов, да и не из такой она семьи, чтобы поступать в университет. Но так или иначе выжить она сумеет.


Учителям было невдомек, что на самом деле представляет собой жизнь Кэти Кларк. Если кто-нибудь из преподавателей вообще об этом задумывался, он, наверное, считал, что Кэти живет в одном из тех районов, где люди чересчур много смотрят телевизор, питаются в дешевых забегаловках, имеют слишком много детей и слишком мало денег. Только так, по их мнению, и могли обстоять дела. Они не знали, что в комнате Кэти имелся встроенный секретер и хорошая, хоть и небольшая, библиотека. Ее старшая сестра Фрэн каждый вечер сидела рядом с ней до тех пор, пока с домашним заданием не было покончено. Зимой в комнате устанавливали газовый обогреватель, который Фрэн со скидкой купила в своем универмаге.

Родители Кэти смеялись над Фрэн, мол, все остальные дети учат уроки за кухонным столом и вполне этим довольны, однако Фрэн считала, что это не годится. Она сама так и не закончила школу, бросив учебу в пятнадцать лет для того, чтобы зарабатывать деньги, и до сих пор страдала от пробелов в своем образовании. На то, чтобы получить нынешнюю завидную должность, у нее ушли годы. Братья дома почти не показывались. Двое из них уехали на заработки в Англию, а третий колесил по дорогам с какой-то поп-группой. Поэтому Фрэн считала своим долгом сделать все возможное, чтобы Кэти добилась большего, нежели все остальные члены семьи.

Иногда Кэти казалось, что она не оправдывает надежды старшей сестры.

— Понимаешь, Фрэн, — говорила она, — я не очень сообразительная. Ну, не выходит у меня схватывать все на лету, как у других. Знала бы ты, как ловко все получается у Харриет!

— Подумаешь, Харриет! — фыркала Фрэн. — Ничего удивительного, ведь ее отец — учитель.

— Вот и я говорю. Ты же столько со мной возишься! Вместо того чтобы ходить на танцы, ты проверяешь мои домашние задания, а я боюсь, что провалю все экзамены и опозорюсь, и это — после всего, что ты для меня сделала.

— Не хочу я ходить на танцы, — со вздохом отвечала Фрэн.

— Почему? Ведь ты еще молодая и вполне могла бы ходить на дискотеки.

Кэти в свои шестнадцать была самой младшей из детей, Фрэн, которой исполнилось тридцать два, самой старшей. В таком возрасте ей уже давно следовало быть замужем и жить в своем собственном доме, как все ее подруги, и все же Кэти не хотелось, чтобы сестра покинула семью. Без Фрэн дом опустел бы. Их мама целыми днями пропадала в городе, говоря, что «занимается делами», а на самом деле не отходила от игральных автоматов.

Если Фрэн уйдет, кто станет выжимать по утрам апельсиновый сок и готовить ужин на вечер? Именно Фрэн купила Кэти школьную форму, приучила ее каждый вечер чистить туфли, стирать блузки и нижнее белье. Матери это и в голову не пришло.

Когда пришла пора, именно Фрэн рассказала ей об особенностях женской физиологии и купила первую в жизни Кэти упаковку «Тампакса». Именно Фрэн объяснила сестре, что не стоит торопиться с сексом — лучше подождать и сойтись с человеком, который понравится тебе по-настоящему, нежели ложиться в постель с первым встречным потому, что «так положено».

— А ты дождалась такого человека? — с любопытством спросила сестру четырнадцатилетняя тогда Кэти.

У Фрэн и на этот вопрос был готов ответ.

— Знаешь, я об этих вещах предпочитаю не распространяться, — сказала она, — любовь — это волшебное чувство, и его нельзя обсуждать вслух.

Больше на эту тему они не говорили.

Фрэн водила сестру на театральные постановки, гуляла с ней по Графтон-стрит, где расположены самые дорогие магазины.

— Нужно научиться вести себя с достоинством и уверенно, — объясняла она Кэти. — Мы не должны выглядеть испуганными, как будто у нас нет права находиться здесь.

Фрэн никогда не сказала ни одного худого слова в адрес их родителей. Иногда Кэти жаловалась:

— Мама все принимает как должное. Ты купила ей такую замечательную плиту, а она на ней до сих пор так ничего и не приготовила.

— Ну, и ладно, — отвечала Фрэн.

— Папа никогда не говорит тебе «спасибо», когда ты приносишь ему с работы пиво. А сам он тебе еще ни одного подарка не сделал.

— Я на него не обижаюсь, — отмахивалась Фрэн. — Ему тоже не сладко приходится. Подумай сама, каково это — целыми днями гнуть спину над чужими унитазами и раковинами.

А однажды Кэти с замиранием сердца спросила сестру:

— Ты не собираешься выйти замуж? Фрэн засмеялась.

— Подожду, покуда ты подрастешь, — сказала она, — тогда, может, и подумаю об этом.

— Не боишься, что к тому времени ты станешь слишком старой?

— Нисколечки. К тому времени, когда тебе исполнится двадцать, мне будет только тридцать шесть — самый расцвет для женщины.

— А я думала, что ты выйдешь за Кена, — сказала Кэти.

— Но не вышла же. Кроме того, Кен уехал в Америку, поэтому он уже не в счет, — ответила Фрэн.

Кен работал в том же универмаге, что и она, и был очень энергичен. Мама и папа считали, что Фрэн, конечно, его не упустит. А Кэти вздохнула с облегчением, когда Кен скрылся с их горизонта.

На летнее родительское собрание отец Кэти пойти не смог, сказав, что в этот день будет работать допоздна.

— Ну сходи, папа, пожалуйста, учитель сказал, чтобы кто-нибудь из родителей обязательно был на собрании. Мама не пойдет, она никогда не ходит, а тебе не придется ничего делать — только сиди, слушай и кивай головой.

— Господи, Кэти, я ненавижу ходить в школу! Я чувствую там себя не на своем месте.

— Но, папа, меня же не будут ругать, и тебе не придется краснеть за меня. Я хочу, чтобы учителя знали, что вам не все равно, как я учусь.

— Так и есть, детка, так и есть… Но ты же знаешь, что мама в последние дни буквально не в себе, кроме того, в школе нельзя курить, а она сойдет с ума, если не сунет в рот сигарету. Может, Фрэн снова сходит? Все равно она знает о твоей учебе больше, чем мы оба.

Фрэн, разумеется, пошла и говорила о своей сестренке с усталыми учителями, которым приходилось вести беседы с нескончаемой чередой родителей, подбадривать или, наоборот, предостерегать их.

— Она у вас чересчур серьезная, — сказали Фрэн, — и слишком сильно старается. У нее могло бы получаться лучше, если бы она позволяла себе расслабиться.

— Кэти с интересом относится к учебе, — возражала Фрэн. — Каждый вечер, когда она делает уроки, я сижу рядом с ней, и ни разу не видела, чтобы она хоть чем-то пренебрегла.

— Но она ведь у вас совсем не играет, да?

Мистер Данн, который должен был стать новым классным руководителем Кэти, понравился Фрэн. Он, похоже, знал об учениках все и пытался вникнуть в каждую мелочь. Как ему это удается, удивилась про себя Фрэн?

— Нет, не играет, — вслух ответила она. — Кэти не хочет терять времени на игры и предпочитает заниматься.

— Но детям необходимо играть. — Учитель говорил тактично и искренне. — Мне кажется, ей не стоит продолжать изучение латыни.

У Фрэн упало сердце.

— Но, мистер Данн, она так старается! Сама я латынь никогда не учила, но теперь, чтобы не отстать от Кэти, читаю ее учебник, а она просиживает над ним часами.

— Проблема, видите ли, в том, что ей не всегда удается вникнуть. — Бедный мистер Данн прилагал бездну усилий, чтобы выражаться дипломатично и не обидеть собеседницу.

— Может быть, мне стоит нанять для нее репетитора, чтобы он дал ей несколько частных уроков? Ведь как было бы замечательно, если бы в дипломе значилась еще и латынь! Тогда после школы ей было бы гораздо легче.

— Она может не сдать экзамены в университет. Эйдану Данну не хотелось, чтобы старшая сестра Кэти тешила себя несбыточными надеждами.

— Но она должна поступить! Никто в нашей семье не имеет высшего образования, так пусть хотя бы она его получит!

— У вас очень хорошая работа, мисс Кларк, я часто вижу вас, приходя в универмаг. Почему бы вам не устроить туда же и сестру?

— Кэти никогда не будет работать в универмаге! — с жаром воскликнула Фрэн. Глаза ее сверкали.

— Извините, я не хотел вас обидеть, — тихо ответил учитель.

— Это вы меня извините. Я очень признательна за то, что вы принимаете такое участие в судьбе Кэти. Простите мою вспышку и посоветуйте, пожалуйста, чем я могу помочь сестре.

— Девочке нужно заняться чем-нибудь, что ей по вкусу, чтобы ее жизнь не состояла из одной только зубрежки, — сказал мистер Данн. — Ну, например, она могла бы учиться игре на каком-нибудь музыкальном инструменте. Вы замечали в ней склонность к музыке?

— Нет, — покачала головой Фрэн, — ничего такого я не замечала. Нам всем медведь на ухо наступил, даже моему брату, который, тем не менее, играет в музыкальной группе.

— А может быть, ей заняться рисованием?

— Боюсь, что она подойдет к этому так же, как к учебе, поскольку считает, что все надо делать хорошо.

С этим добрым человеком, мистером Данном, говорить было на удивление легко. Только вот ему было, видимо, непросто сообщать родителям и родственникам учеников о том, что их чада не обладают достаточными способностями, чтобы получить высшее образование. Возможно, его собственные дети учатся в университете, и он желал бы того же и для других ребят? С его стороны очень трогательно столь искренне заботиться о том, чтобы бедняжка Кэти была счастлива и могла расслабиться, отвлекшись от учебы. У Фрэн болело сердце оттого, что на все предложения мистера Данна ей приходится отвечать отрицательно, ведь он проявляет такую искреннюю заботу. Наверное, для того, чтобы работать учителем, нужно обладать нечеловеческим терпением.

Эйдан в свою очередь с интересом рассматривал худощавое красивое лицо этой молодой женщины, которая беспокоилась о судьбе своей сестры гораздо сильнее, нежели большинство родителей беспокоятся о своих детях. Ему всегда было тяжело говорить родственникам учеников о том, что их дети недостаточно способны, поскольку, откровенно говоря, он видел в этом и собственную вину. Эйдан всегда считал, что если бы учеников было поменьше, а библиотека побольше, если бы в их распоряжении имелось более качественное оборудование, если бы проводились дополнительные занятия, тогда, возможно, и отстающих стало бы гораздо меньше. Когда они с Синьорой разрабатывали планы относительно вечерних курсов, то обсуждали и эту тему. По ее мнению, необходимо учитывать и ожидания людей. Понадобилось несколько десятилетий, чтобы люди наконец поняли, что никто не пытается возводить на их пути к знаниям искусственные барьеры и препоны.

То же самое, сказала она, было и в Италии. На ее глазах росли дети хозяина тамошней гостиницы и его жены. Поселок был маленький и бедный, никто и не думал, что ребятишки из захудалой местной школы пойдут дальше, чем удалось их матерям и отцам. Синьора преподавала им английский только для того, чтобы они могли общаться с туристами или работать официантами и барменами. Однако сама она хотела для них гораздо большего, поэтому понимала, чего хочет Эйдан для людей, живущих поблизости от школы в Маунтенвью.

Разговаривать с ней было так легко! Обсуждая свои планы относительно вечерних курсов, они литрами пили кофе. Синьора была неназойливой собеседницей, не расспрашивала Эйдана о его личной жизни и предпочитала не распространяться о своем собственном житье в доме Джерри Салливана. А Эйдан охотно рассказывал ей о том, как обустраивает для себя домашний кабинет.

— Комфорт меня не особенно заботит, — сказала Синьора, — но мне бы тоже хотелось иметь маленькую уютную комнату, где много света, где на полках — любимые книги, на стенах — картины, а в ящиках стола из хорошего дерева хранятся мелочи, напоминающие о самом дорогом.

Послушать ее, так она не может даже надеяться на такую роскошь, но радуется за тех, кому это доступно.

Эйдан решил рассказать ей о Кэти Кларк — девочке с вечно сосредоточенным лицом, которая отдает учебе все свое время потому, что ее старшая сестра верит в ее способности и возлагает на нее большие надежды. Возможно, как это уже нередко бывало, у Синьоры родится какая-нибудь идея относительно того, как помочь Кэти. Но это будет потом, а сейчас Эйдану пришлось отвлечься от приятных воспоминаний о дружеских беседах с Синьорой и вернуться к настоящему.

— Я уверен, вы что-нибудь придумаете, мисс Кларк, — сказал Эйдан Данн и, посмотрев за плечо Фрэн, увидел длинную вереницу родителей, с которыми ему еще предстояло беседовать.

— Я очень признательна и вам, мистер Данн, и всем остальным учителям, работающим в Маунтенвью, — с чувством проговорила Фрэн. — Вы не жалеете на учеников ни сил, ни времени. Много лет назад, когда я была школьницей, все было иначе. Впрочем, возможно, я просто придумываю оправдания тому, что в свое время бросила школу. — Она была бледна и говорила очень серьезно. Юной Кэти Кларк повезло, что у нее такая неравнодушная сестра, подумал Эйдан.

Сунув руки в карманы и понурив голову, Фрэн дошла до автобусной остановки. По дороге, проходя мимо школьной пристройки, она заметила на ее стене объявление, извещавшее о том, что с сентября при школе начинают действовать вечерние курсы итальянского языка. В нем также говорилось, что курсы будут не только полезными с точки зрения образования, но и занимательными, а также «введут вас в мир красок, живописи и языка Италии, музыки». Фрэн задумалась о том, насколько такие курсы могли бы оказаться полезны для Кэти, но потом решила, что они, наверное, очень дорогие. У нее же в последнее время было много трат, поэтому ей вряд ли удалось бы уплатить вперед за весь курс обучения. К тому же, Кэти наверняка отнесется к этому с такой же чрезмерной серьезностью, с какой подходит к своей повседневной учебе, и это будет тот самый случай, когда лекарство оказывается опаснее, чем сама болезнь. Фрэн вздохнула и направилась к остановке.

Тут она столкнулась с Пегги Салливан, женщиной, которая работала в универмаге на контроле.

— Я после каждого из таких родительских собраний на ногах не стою, — пожаловалась миссис Салливан.

— Да, мероприятие довольно утомительное, однако это все же лучше, чем когда мы сами были школьницами, и никто не знал, где мы болтаемся и чем занимаемся. Кстати, как успехи у вашего мальчика?

Будучи менеджером универмага, Фрэн поставила себе за правило знать как можно больше о жизни и проблемах каждого из своих сотрудников. Ей было известно, что у Пегги двое детей, и оба доставляют матери массу хлопот. Взрослая дочь не ладит с отцом, а младшего сына можно засадить за учебник разве что палкой.

— В это сложно поверить, но, похоже, Джерри начал исправляться. Даже учителя это заметили. Как сказал один из них, «парень хоть немного стал похож на человека».

— Чудесные новости!

— А все благодаря той странноватой женщине, которой мы сдали комнату. Не говорите никому ни слова, мисс Кларк, но у нас появилась жиличка — наполовину итальянка, наполовину ирландка. Говорит, что была замужем за итальянцем, но он погиб, только все это враки. Я уверена, что она была монашкой. Но, так или иначе, она начала заниматься с Джерри, и тот меняется буквально на глазах.

Пока в доме не появилась Синьора и не растолковала ему, Джерри вообще не понимал, для чего нужна поэзия, — говорила Пегги. — А теперь учитель английского просто не нарадуется на мальчика. Раньше Джерри даже не понимал, что на уроках истории им рассказывают о событиях, которые происходили на самом деле, думал, что все это сказки, а теперь потихоньку начал разбираться.

Фрэн с грустью подумала о том, что ее младшая сестра, на которую она тратит столько времени, тоже никак не может взять в толк, что латынь — это язык, на котором когда-то разговаривали люди. Может быть, эта Синьора сумеет раскрыть глаза и ее Кэти?

— А чем она зарабатывает на жизнь, эта ваша жиличка? — поинтересовалась она.

— О, для того, чтобы это выяснить, понадобится десяток частных детективов. Я думаю, немного вышивает, подрабатывает в больнице, но осенью она будет преподавать здесь, в школе, итальянский язык, а уж его-то она знает в совершенстве. Слышали бы вы, как Синьора поет итальянские песни! Она целое лето готовилась к открытию этих курсов. Замечательная женщина, доложу я вам, просто великолепная, но… чокнутая. И здорово чокнутая!

Решение было принято немедленно: Фрэн записывается на курсы. Они с Кэти будут посещать их каждый вторник и четверг, и они, черт побери, выучат этот язык, причем будут делать это с удовольствием. Их научит та сумасшедшая женщина, которая распевает итальянские песни. Кто знает, а вдруг это поможет бедной, нервной, напряженной Кэти немного расслабиться, а самой Фрэн — забыть Кена, который уехал в Америку, бросив ее здесь.

— Учителя говорят, что Кэти делает большие успехи, — с гордостью заявила она вечером, когда семья собралась за кухонным столом.

Мать, переживая крупный проигрыш, который постиг ее в тот день, безуспешно попыталась изобразить энтузиазм.

— Еще бы, — сказала она, — а как же иначе! Она у нас умненькая девочка.

— Они не говорили обо мне ничего плохого? — осторожно поинтересовалась Кэти.

— Нет, не говорили. Сказали, что ты прекрасно справляешься с домашними заданиями и что учить тебя — истинное удовольствие.

— Я хотел бы услышать это собственными ушами, — заявил отец. — Жаль, что я не пошел, но я боялся не поспеть вовремя.

Кэти и Фрэн простили отцу эту наивную ложь. Теперь это уже не имело значения.

— У меня обалденная новость, Кэти. Мы с тобой будем учить итальянский язык — ты и я.

Семейство Кларков удивилось бы сильнее лишь в том случае, если бы Фрэн сообщила о том, что летит на Луну. Кэти вспыхнула от радости.

— Ты будешь учиться вместе со мной?

— А почему бы и нет! Я всегда мечтала побывать в Италии, а подцепить итальянца мне будет гораздо легче, если я выучу их язык.

— Ты думаешь, у меня получится?

— Конечно, получится! Это мне, необразованной, сложно, а ты, я уверена, станешь гордостью группы. Кроме того, это будет очень интересно. Женщина, которая там главная, будет ставить нам записи итальянских опер, показывать картины и угощать итальянской едой. Здорово, правда?

— А это не очень дорого, Фрэн?

— Нет, не очень, зато представь себе, сколько получим от этого мы, — сказала Фрэн, думая о том, не свихнулась ли она, делая такие заявления.


Этим летом Кен осел в маленьком городке в штате Нью-Йорк. Он снова написал Фрэн: «Я люблю тебя и всегда буду любить. Я понимаю, ты должна заботиться о Кэти, но все же… не могла бы ты приехать сюда? А она приезжала бы к нам на каникулы, и ты бы с ней занималась. Я собираюсь снять крохотную квартирку, но если бы ты согласилась приехать, мы купили бы дом. Ведь Кэти уже шестнадцать лет, Фрэн, и я не могу ждать тебя еще целых четыре года».

Фрэн поплакала над письмом, но оставить Кэти сейчас она не могла. Добиться, чтобы хотя бы один человек из семьи Кларк поступил в университет, было ее заветной мечтой. Кен уверял, что у них будут собственные дети, что они смогут спланировать их жизнь и предоставить им самые благоприятные возможности, но Кен не все знал. Фрэн слишком много вложила в Кэти и не могла ее оставить. Девочку, конечно, не назовешь интеллектуалкой, но она не была и дурочкой. Появись она на свет в состоятельной семье, перед ней были бы открыты все дороги. Она поступила бы в университет, поскольку это было бы само собой разумеющимся, дом ломился бы от книг, а у Кэти — достаточно времени, чтобы их читать.

Фрэн пробудила в Кэти надежды. И теперь она уже не могла пойти на попятный и оставить ее на попечении матери, которая не отходит от игральных автоматов, и отца, который, конечно, желает младшей дочери добра, но занят только поиском мелких случайных заработков, чтобы удовлетворять свои немудреные запросы.

Без нее, Фрэн, Кэти просто пойдет ко дну.


Лето выдалось на удивление теплое, и туристов в Ирландию съехалось больше, чем когда бы то ни было. В универмаге решили продавать специальные наборы для пикников, с которыми отдыхающие могли бы направиться прямиком в парк. Эта идея принадлежала Фрэн и оправдалась на все сто процентов.

Мистер Берк из колбасного отдела с сомнением качал головой.

— Я работаю здесь уже не один десяток лет, мисс Кларк, но еще ни разу не слышал о том, чтобы нарезать бекон, поджаривать его, а потом делать сандвичи. Он ведь остынет и станет невкусным. Почему бы не делать сандвичи, как это было принято всегда, — с тонко нарезанной ветчиной?

— Видите ли, мистер Берк, сейчас принято есть бекон поджаренным и хрустящим. Если нам удастся сделать сандвичи вкусными и упаковать их так, чтобы они долго оставались теплыми, уверяю вас, что от покупателей отбою не будет.

— А вдруг выйдет так: я нарежу бекон, поджарю его, наделаю сандвичей, а их никто не станет покупать? Что с ними делать тогда, мисс Кларк, выбрасывать?

Он был очень милый человек, трудолюбивый и услужливый, но боялся любых нововведений.

— Давайте проведем эксперимент: начнем продавать такие наборы, а через три недели решим, продолжать это дело или прикрыть.

Правота Фрэн блестяще подтвердилась в первые же дни. Покупатели выстраивались за наборами в длинные очереди. Сандвичи продавались по заниженной цене, поэтому магазин на этом, конечно, терял, но зато выигрывал в другом: если уж покупатель зашел в универмаг, то он не ограничивался парой сандвичей и по пути к кассе обязательно брал что-нибудь еще.

В выходные Фрэн и Кэти сходили в Музей современного искусства и съездили на трехчасовую автобусную экскурсию по Дублину. «Мы должны знать город, в котором живем», — объяснила Фрэн. Экскурсия им очень понравилась. Они посетили два протестантских собора, в которых никогда не бывали раньше, проехались по парку Феникс, с гордостью за свою родину любовались воротами в георгианском стиле и окнами, украшенными затейливой лепниной.

— Представляешь, мы — единственные ирландцы во всем автобусе, — прошептала Кэти, — а остальные всего лишь туристы. Все, что мы видим, — наше.

Фрэн дипломатично устроила так, что шестнадцатилетняя сестра выбрала себе в магазине красивое желтое хлопчатобумажное платье, а потом зашла в парикмахерскую и сделала стрижку. Лето подходило к концу. Кэти загорела и стала очень привлекательной. Из ее глаз исчезло загнанное выражение.

Фрэн обратила внимание на то, что у младшей сестры все же есть друзья, хотя и не очень близкие, — смешливые подруги, которые были и у самой Фрэн в этом возрасте. С тех пор, кажется, прошла целая вечность. С некоторыми из девочек Кэти по субботам ходила на шумную дискотеку, о которой Фрэн слышала от молодых ребят, работавших в универмаге.

Она наслушалась достаточно, чтобы знать: там свободно торгуют наркотиками. Поэтому каждый раз, когда младшая сестра отправлялась на дискотеку, в час ночи Фрэн неизменно дежурила у входа, чтобы встретить Кэти и отвести ее домой. Несколько раз их подвозил Барри, молодой водитель грузовика, работавший в универмаге. Он с неодобрением говорил, что эта дискотека — неподходящее место для девочек.

— А что я могу поделать? — пожимала плечами Фрэн. — Запретить ей туда ходить? Тогда она будет считать себя жертвой. Хорошо еще, что ты меня выручаешь.

Барри был отличным парнем и никогда не отказывался поработать сверхурочно, поскольку мечтал купить мотоцикл. Он говорил, что накопил уже треть требуемой суммы, а когда накопит половину, то пойдет в магазин и выберет подходящую модель. После того же как будет собрано две трети, он купит заветную машину в рассрочку.

— А зачем тебе понадобился этот мотоцикл, Барри? — спросила Фрэн.

— Чтобы обрести свободу, мисс Кларк, — ответил Барри. — Свободу и ветер, который свистит в ушах…

Фрэн вдруг почувствовала себя очень старой.

— Мы с сестрой собираемся учить итальянский язык, — сказала она ему в один из вечеров, когда они ждали у входа на дискотеку, в очередной раз обсуждая покупку мотоцикла, которая становилась все ближе.

— Это здорово, мисс Кларк, я и сам хотел бы его выучить, потому что мечтаю съездить на Чемпионат мира по футболу.

— Так почему бы тебе не сделать это прямо сейчас? — рассеянно обронила Фрэн, рассматривая хулиганского вида парней, выходящих с дискотеки. Что притягивало сюда Кэти и ее подружек? Когда ей самой было шестнадцать, ей не разрешали посещать места наподобие этого.

— Я бы не против, поскольку первое место, куда я поеду, будет Италия, да только сначала надо выплатить взнос за мотоцикл, — сказал Барри. — А где вы собираетесь учить итальянский?

— На вечерних курсах. Они открываются в сентябре при школе Маунтенвью.

Фрэн не стала вдаваться в подробности, поскольку заметила Кэти, Харриет и их друзей, выходящих с дискотеки. Она протянула руку к рулю машины и посигналила. Субботняя поездка от дискотеки домой уже превратилась в традицию. А интересно, как относятся к подобным «выходам в свет» родители этих девочек, подумалось Фрэн? Есть ли им вообще до этого дело? Или, может быть, только она такая сумасшедшая, что торчит здесь в час ночи, встречая сестру? Господи, скорей бы начинался новый учебный год, чтобы жизнь опять пошла своим привычным чередом!


Первое занятие на курсах итальянского состоялось в семь часов вечера во вторник. Утром того же дня Фрэн получила письмо от Кена. Он писал о том, что поселился в маленькой квартирке, похожей на конуру, что правила ведения бизнеса здесь совершенно иные, нежели в Ирландии: например, не принято торговаться с поставщиками, сколько запрашивают, столько и плати. Люди в Америке дружелюбные и часто приглашают его к себе в гости. Вскоре будет День труда, и они поедут на последний за это лето пикник. Он по ней скучает, а она по нему?

В группе было тридцать человек. Каждому выдали карточку, на которой следовало написать свое имя, но преподавательница сказала, что имена должны звучать на итальянский лад. Так Фрэн превратилась во Франческу, а Кэти в Катерину. Было очень весело, когда они все обменивались рукопожатиями и спрашивали друг друга, как кого зовут. Кэти эта игра страшно увлекла. Фрэн решила, что и для нее самой это окажется полезным, поскольку поможет хотя бы на время забыть про то, что Кен собирается на пикник по случаю Дня труда.

— Эй, Фрэн! Видишь того парня, который сказал: «Mi chiamo Bartolomeo»? Это случайно не Барри из твоего универмага?

И впрямь, на другом конце комнаты сидел Барри. Видимо, сверхурочная работа все же помогла ему обзавестись заветным мотоциклом. Они приветственно помахали друг другу.

Какая необычная подобралась компания! Вот сидит элегантно одетая женщина — наверняка из тех, которые закатывают роскошные фуршеты в своих домах. Что, черт побери, могло привести ее в такое место, как Маунтенвью? А вот изумительно красивая девушка с золотистыми локонами, которая твердит: «Mi chiamo Elizabetta». Рядом с ней, судя по всему, ее парень — очень серьезный и в новом пиджаке. Вот черноволосый, насупленный Луиджи, а рядом с ним мужчина постарше, которого зовут Лоренцо. Удивительно, что их всех объединяет?

Синьора была сама приветливость.

— Я знаю вашу домохозяйку, — сказала ей Фрэн, когда они угощались маленькими кусочками салями и сыра. Заметив, что преподавательница смешалась и покраснела, Фрэн поспешила добавить: — Она очень благодарна вам за то, что вы помогаете ее сыну.

Лицо Синьоры осветила широкая улыбка. Когда она улыбалась, то превращалась в настоящую красавицу. Вряд ли эта женщина могла быть монашенкой, подумала Фрэн. Скорее всего, Пегги Салливан ошибается.


Занятия нравились и Кэти, и Фрэн. После их окончания сестры бежали на автобусную остановку, весело, словно дети, смеясь над своими ошибками в произношении и всякими забавными историями, которые рассказывала им Синьора. Кэти потом пересказывала их своим школьным подругам, и девочки восхищенно охали.

В группе возникла удивительная атмосфера. Казалось, все они попали на необитаемый остров, где единственная возможность спастись — это освоить незнакомый язык и запомнить все, чему их учат. Синьора, похоже, искренне верила в то, что ее ученики способны на великие подвиги, и в итоге они сами поверили в это. Она умоляла их использовать итальянские слова при любом удобном случае, даже если у них не получалось сложить целое предложение. И вот они говорили, что им пора возвращаться в casa,[31] что в их camera[32] очень тепло, и, желая сообщить, что устали, произносили слово stanca.

А Синьора смотрела и слушала. Все происходящее было ей приятно, но не вызывало ни малейшего удивления. Она всегда была уверена, что любой человек, столкнувшись с итальянским языком, не может не загореться желанием как можно скорее овладеть им. Рядом с ней постоянно находился мистер Данн, которому, собственно, и принадлежало авторство всего этого проекта. Им было очень хорошо рядом друг с другом.

— Может быть, они дружат уже много лет, — предположила Фрэн.

— Нет, — возразила Кэти, — у него жена и взрослые дети.

— Ну и что? Он может иметь жену, детей и при этом дружить с Синьорой, — сказала Фрэн.

— Нет, я думаю, у них все только начинается. Посмотри, они то и дело обмениваются улыбками. Харриет говорит, что между ними назревает роман.

Харриет была ближайшей подругой Кэти и весьма интересовалось всем, что связано с сексом.


Эйдан Данн следил за успехами итальянского класса с удовольствием, равного которому не испытывал еще никогда в жизни. Неделю за неделей продолжались занятия с Синьорой. Ученики приезжали в школу на велосипедах, мотоциклах, а одна роскошная женщина подкатывала на БМВ. Эйдану нравилось готовить для них все новые и новые сюрпризы. Они с Синьорой мастерили бумажные флажки, учащиеся раскрашивали их, а потом все вместе хором учили, как называется по-итальянски тот или иной цвет. Эти взрослые люди вели себя по-детски, как веселые и жадные до знаний школьники. А после окончания занятий мрачный мужчина, которого звали Лу — или Луиджи, — помогал наводить порядок. Было странно видеть, как этот угрюмый тип прибирает в классе, собирает пустые коробки и расставляет стулья. В этом, по-видимому, была заслуга Синьоры. Она всегда ожидала лучшего и получала за это сторицей.

Как-то раз Синьора спросила Эйдана, позволит ли он ей сшить чехлы для подушек в его кабинет.

— Знаете что, — неожиданно предложил он, — приходите ко мне в гости, и я покажу вам свое обиталище.

— А что, неплохая мысль. Когда мне зайти?

— В субботу утром. У меня будет выходной. А вы не будете заняты?

— Я хозяйка своему времени, — ответила Синьора. Всю пятницу Эйдан убирал в своей комнате и наводил блеск на предметы обстановки. Он заранее купил бутылку марсалы, распаковал и поставил на видное место поднос с двумя маленькими бокалами красного стекла из Мурано, местечка неподалеку от Венеции. Они выпьют за успех вечерних курсов и за его новый кабинет.

Синьора пришла в полдень и принесла с собой образцы тканей.

— После того как вы описали мне вашу комнату, я подумала, что для нее лучше всего подойдут желтые тона, — сказала она, показывая кусок материала насыщенного солнечного цвета. — Эта ткань, правда, немного дороже, чем другие, но стоит ли в данном случае экономить? Ведь вам в этой комнате жить.

— Мне в этой комнате жить, — эхом повторил Эйдан.

— Вы хотите показать эту ткань своей жене, прежде чем я начну шить?

— Нет-нет, — торопливо ответил он. — Я уверен, что Нелл одобрит ваш выбор, и, кроме того, это ведь… моя комната.

— Конечно. Разумеется.

Синьора никогда не задавала лишних вопросов.

В то утро дома не было ни Нелл, ни дочерей. Эйдан не предупредил их о визите Синьоры, и теперь был рад, что его домашние отсутствуют. Вдвоем с Синьорой они выпили за процветание курсов итальянского и за Комнату Для Жизни.

— Мне бы хотелось, чтобы вы преподавали не только на курсах, но и в школе. Вам удается пробуждать в учениках энтузиазм и желание учиться, — с искренним восхищением сказал Эйдан.

— Это — лишь потому, что им самим хочется учиться.

— Однако возьмите хотя бы Кэти Кларк. В последнее время учителя на нее не нарадуются, а все из-за того, что она стала учить итальянский.

— Катерина… Очень милая девочка.

— Коллеги говорят, что она развлекает весь класс, пересказывая ваши истории, и что записаться на наши курсы хотят уже все ее одноклассники.

— Разве это не замечательно? — сказала Синьора.

Лишь одного не знал Эйдан: рассказывая подругам о курсах, Кэти не упускает и того, как он, мистер Данн, ухлестывает за старой учительницей итальянского. Подруга Кэти Харриет сказала, что она давно это заметила. В тихом омуте черти водятся, заявила она, добавив, что на самые сильные страсти способны именно тихони, и они же склонны к самому чудовищному разврату.


Мисс Хейс преподавала историю и старалась изложить события давно минувших дней современным языком, чтобы сделать их более понятными для детей. Например, рассказывая, что семейство Медичи покровительствовало искусствам, мисс Хейс использовала термин «спонсоры», и все сразу же встало на свои места.

— А теперь, может, кто-нибудь расскажет о людях, которых спонсировали Медичи? — задала она вопрос классу.

Ученики недоуменно переглянулись.

— Спонсоры? — переспросила Харриет. — Это типа страховых компаний или «Кока-колы»?

— Да. И вы, должно быть, знаете имена некоторых знаменитых итальянских мастеров.

Учительница истории была молода. Она еще не поняла, насколько невежественна одна часть ее учеников и насколько глубоко успела забыть все, что проходила, другая.

В этот момент из-за парты неслышно поднялась Кэти Кларк.

— Одним из самых знаменитых итальянских художников был Микеланджело. Когда один из представителей семьи Медичи стал Римским Папой Сикстом IV, он заказал Микеланджело расписать свод Сикстинской капеллы в Ватикане различными сценами из библейской жизни…

Тихим голосом, доверительным тоном она рассказала классу о том, как для великого художника строили «леса», с помощью которых он мог расписывать свод храма, какую технику он применял в своем творчестве. По ее словам, главная проблема гения заключалась в том, чтобы и через сотни лет краски выглядели свежими, словно их наложили только вчера.

После того как она закончила говорить, в классе воцарилось молчание. Этот увлекательный рассказ стал неожиданностью и для учеников, и для молодой учительницы истории. Придя в себя, мисс Хейс с трудом выдавила из себя:

— Что ж, Кэти Кларк, спасибо. Может ли кто-то еще рассказать о выдающихся деятелях искусства того периода?

И вновь в воздух взметнулась рука Кэти. Учительница обвела класс взглядом в надежде, что выступить хочет кто-то еще, но таковых не оказалось. В следующие несколько минут девочки и мальчики, затаив дыхание, слушали рассказ Кэти Кларк о дневниках Леонардо да Винчи, включающих в себя свыше пяти тысяч страниц и написанных справа налево. То ли потому, что ему так было удобнее, то ли таким образом он хотел зашифровать свои записи. И еще о том, как он неоднократно обращался к правителю Милана Лодовико Моро с просьбами дать ему работу, уверяя, что в случае войны может создавать неуязвимые для вражеских пушек корабли, а в мирное время — прекрасные статуи. Кэти знала все и рассказывала об этом так, что реальные исторические события звучали волшебной сказкой.

— Святые Мария и Иосиф! Ох уж эти вечерние курсы итальянского! То еще предприятие! — сказала мисс Хейс, заходя после занятий в учительскую.

— Что вы имеете в виду? — спросили ее.

— Сегодня на уроке встала Кэти Кларк — можете себе такое представить? — и прочитала целую лекцию об эпохе Возрождения. Я даже в университете ничего подобного не слыхала!

В другом конце учительской комнаты, потягивая из кружки кофе, сидел Эйдан Данн и улыбался широкой счастливой улыбкой.


В результате совместных занятий итальянским языком Кэти и Фрэн сблизились еще больше. Осенью из Англии приехал Мэтт Кларк и сообщил, что женится на Трейси из Ливерпуля, но сначала они проведут некоторое время на Канарских островах. Признаться, все члены семьи вздохнули с облегчением: значит, им не придется ехать в Англию, чтобы присутствовать на свадьбе. А узнав о том, что медовый месяц состоится не после, а до свадьбы, немного похихикали. Но Мэтт настаивал на том, что это необходимо.

— Мы сначала должны присмотреться друг к другу, — с энтузиазмом доказывал он. — Если мы поймем, что семья не получается, то просто разбежимся в разные стороны и, таким образом, избавим себя от муторной процедуры развода.

Мэтт дал матери денег на игральные автоматы, а отца пригласил в паб на пару кружек.

— С чего это сестры вдруг вздумали учить итальянский? — поинтересовался он.

— Спроси чего полегче, — пожал плечами отец. — Я сам теряюсь в догадках. Фрэн и без того выматывается в своем универмаге, крутится как белка в колесе от зари до ночи. Парень, с которым она встречалась, уехал в Штаты. И я понятия не имею, зачем она решила взвалить на себя еще одну обузу. Тем более, в школе говорят, что Кэти и без того чересчур усердствует в учебе. Но девчонки просто в восторге от этих курсов. Только и говорят о том, что на будущий год поедут в Италию, и все такое. Ну и ладно, ну и на здоровье!

— А Кэти становится хорошенькой, правда?

— Пожалуй, да, — немного удивленно ответил отец. — Хотя, знаешь, я вижу ее каждый день, и, наверное, мне это не так заметно, как тебе.

А Кэти и впрямь хорошела прямо на глазах. Это не укрылось и от взгляда ее школьной подруги Харриет.

— Ты в последнее время выглядишь какой-то другой, — заметила она. — Парня себе завела на стороне? Или кого-то в итальянской группе?

— Нет, — засмеялась в ответ Кэти, — там все старые. А училка велит нам разбиваться по парам и как будто бы договариваться на итальянском о свидании. Уписаться можно! Мне достался дядька — ему, наверное, лет сто — по имени Лоренцо. Я думаю, на самом деле его зовут Лэдди. Ну вот, этот Лоренцо мне и говорит: «Е libera questa sera?»[33] При этом закатывает глаза и накручивает воображаемые усы. Мы все прямо полегли от смеха.


— А эта ваша тетка учит вас чему-нибудь стоящему, полезному? Ну, на эту же тему, я имею в виду?

— Можно сказать и так. — Кэти покопалась в памяти, подыскивая нужную фразу. — Вот, например: «Vive solo» или sola — я точно не помню. Это значит: «Живешь ли ты одна?» И еще фраза, которую я тоже наверняка не помню: «Deve rincasare questa notte?» — «Должна ли ты возвращаться домой этой ночью?»

— Эта училка — та самая старая тетка с разноцветными волосами, которую мы иногда видели в школе?

— Да, ее зовут Синьора.

— Подумать только! — вздохнула Харриет. Происходящее вокруг казалось все более странным.

— Вы все еще посещаете эти курсы итальянского, мисс Кларк? — спросила Пегги Салливан.

— О, там так здорово, миссис Салливан. Передайте это Синьоре, ладно? Мы просто обожаем ее. Можете ли себе представить, еще никто не пропустил ни одного занятия! Невероятно!

— Она тоже с удовольствием говорит об этих курсах. Синьора, конечно, очень скрытный человек, мисс Кларк. Уверяет, что была замужем за итальянцем и двадцать шесть лет прожила в каком-то провинциальном городишке. Но у нее нет фотографии этого человека, и она ни разу не получила из Италии ни одного письма. А теперь выяснилось, что вся ее семья живет здесь, в Дублине. Мать в дорогой квартире на побережье, отец в больнице, а братья и сестры — по своим домам.

— Ну что ж… — Фрэн не хотелось слышать ни единого дурного слова в адрес Синьоры и уж тем более в чем-то ее подозревать.

— Странно все это, не правда ли? С чего бы ей ютиться в одной комнатенке в нашей трущобе, если у нее в городе целая куча родственников?

— Может, она не ладит с ними?

— Она навещает мать каждый понедельник, а отца — аж дважды в неделю. Одна из медсестер сказала Сьюзи, что Синьора вывозит отца на прогулку в его инвалидном кресле, а потом они сидят под деревом, и либо молчат, либо она читает ему вслух, либо пытается разговорить, хотя он практически не открывает рта.

— Бедная Синьора! — внезапно сказала Фрэн. — Она заслуживает лучшей доли.

— Что ж, вам виднее, мисс Кларк, — сказала Пегги Салливан.

У нее были все основания испытывать благодарность по отношению к своей странной жиличке вне зависимости от того, была та монашкой или нет. Синьора оказала огромное влияние на жизнь всей их семьи. Сьюзи подружилась с ней и теперь навещает родительский дом гораздо чаще, чем прежде, а Джерри смотрит на нее, как на своего персонального учителя. Синьора сшила красивые занавески в гостиную и замечательные чехлы для диванных подушек. Синьора покрасила стол и буфет на кухне, посадила цветы в ящики на окнах. В ее комнате, напоминавшей кукольный домик, всегда царит идеальная чистота. Иногда, не удержавшись, Пегги тайком пробиралась туда и осматривалась, однако ни разу не заметила, чтобы после приезда Синьоры там появилось что-либо новое. Видимо, она ничего для себя не покупала. Да, это была необыкновенная женщина. И очень хорошо, что ее полюбили в классе итальянского.


Кэти Кларк была самой юной из студентов Синьоры. Она отдавала учебе всю себя и пыталась разобраться даже в грамматике, которую другие не знали, да и не интересовались. Голубоглазая, темноволосая, она была хороша той красотой, которую Синьора никогда не встречала в Италии. У тамошних смуглых красавиц были неизменно огромные черные глаза.

Иногда Синьора задумывалась: чем займется Кэти после окончания школы? Время от времени она замечала девочку в библиотеке, погруженную в чтение каких-то книг. Наверное, она надеется поступить в университет.

— Что думает мама о твоем будущем после окончания школы? — спросила она Кэти однажды вечером, когда вся группа прибирала класс и расставляла стулья. Обычно после занятий никто не торопился уйти восвояси. Синьора знала, что некоторые студенты отправлялись в паб выше по улице, другие шли в кофейню. Все складывалось именно так, как ей хотелось.

— Моя мама? — удивленно переспросила Кэти.

— Ну, конечно. Она такая энергичная, так всем интересуется!

— Да нет, она вряд ли знает, что происходит в школе и чем я вообще занимаюсь. В школу она не ходит и мало чем интересуется.

— Но ведь она посещает вместе с тобой наши курсы и, кроме того, работает в универмаге, верно? Миссис Салливан, у которой я живу, сказала, что она там — начальник.

— А, так это же Фрэн, моя сестра! — сказала Кэти. — Хорошо, что она вас не слышала, а то пришла бы в ужас.

У Синьоры был озадаченный вид.

— Ох, извини меня, пожалуйста! Я, видно, все перепутала.

— Ничего удивительного. — Видя, как смутилась учительница, Кэти ее пожалела. — Тут несложно ошибиться. Фрэн — самая старшая из нас, а я самая младшая. Немудрено, что вы приняли ее за мою мать.

Самой Фрэн об этом разговоре она ничего не сказала. Кэти не хотелось, чтобы сестра подходила к зеркалу и с огорчением разглядывала на своем лице ранние морщины. Бедная Синьора была рассеяна и постоянно все путала. Зато она была такой прекрасной учительницей! Ее любили все, включая Бартоломео — парня, который приезжал на мотоцикле.

Бартоломео нравился Кэти. У него была хорошая улыбка, и он все время рассказывал ей о футболе. Он сказал, что, когда настанут очередные каникулы, он покажет ей местечко получше, чем та дискотека, на которой ему и Фрэн приходилось встречаться. Кэти пересказала этот разговор Харриет.

— Так я и знала: ты пошла на эти курсы только ради секса, — категорично заявила подруга.

Они ужасно долго смеялись, хотя мало кто нашел бы тут повод для бурного веселья.


В октябре случилась сильная буря, и в пристройке, где занимался итальянский класс, протекла крыша. Общими усилиями студенты справились с бедой, натаскав в класс старых газет и раздобыв в чулане корявое ведро. Вытирая лужи на полу, они кричали друг другу: «Che tempaccio»[34] и «Che brutto tempo».[35] Чтобы вся группа не мокла под дождем в ожидании автобуса, Барри сказал, что он наденет плащ, сядет на мотоцикл и будет ждать возле автобусной остановки, а когда подойдет автобус, трижды мигнет фарой.

Конни, та самая женщина в драгоценностях, которая ездила на БМВ и, по словам Луиджи, владела несколькими квартирами в городе, сказала, что сможет развезти по домам четверых. Они забрались в ее роскошную машину: Гульельмо — симпатичный молодой человек из банка, его ослепительная подружка Элизабетта, Франческа и юная Катерина. Сначала подъехали к дому Элизабетты, и пока влюбленная пара выбиралась из машины и поднималась по ступенькам крыльца, долго кричали им вслед ciao и arrivederci.[36] Затем направились к дому Кларков. Фрэн, сидевшая на переднем сиденье, показывала дорогу. В этом районе, где жили небогатые люди, Конни ориентировалась плохо. Когда они подъехали, Фрэн увидела мать, выкидывавшую мусорное ведро: в стоптанных шлепанцах и неопрятном халате, которые она носила постоянно, и с неизменной сигаретой во рту, правда, размокшей от проливного дождя. Фрэн стало стыдно и за себя, и за мать, представшую перед Конни в таком неприглядном виде. Конни может подумать Бог весть что, а ведь мать прожила нелегкую жизнь и умела, когда это нужно, быть щедрой и отзывчивой.


— Мама промокнет насквозь, — проговорила Фрэн. — Неужели мусорное ведро не могло подождать до завтра!

— Che tempaccio! Che tempaccio! — театрально воскликнула Кэти.

— Вылезай, Катерина, — сказала Конни, — видишь, твоя бабушка держит для тебя открытой дверь.

— Это моя мама, — поправила ее Кэти.

Из-за шума дождя и хлопанья дверцами никто, казалось, не обратил внимания на эту реплику.

На кухне миссис Кларк с гримасой недовольного удивления рассматривала свою размокшую сигарету.

— Я вся вымокла, дожидаясь, пока вы вылезете из этого лимузина.

— Господи, как я хочу горячего чаю! — проговорила Фрэн, бегом направляясь на плите.

Кэти устроилась за кухонным столом.

— Due tazzi di te,[37] — сказала Фрэн с великолепным произношением. — Con latte? Con zucchero?[38]

— Ты знаешь, что я пью кофе без молока и без сахара, — словно издалека ответила Кэти. Она была бледна.

Миссис Кларк заявила, что не видит смысла оставаться здесь, если в ее присутствии говорят на незнакомом ей языке, поэтому отправляется спать, а если ее муж и их отец когда-нибудь соизволит вернуться из паба, то пусть не оставляет на утро грязных сковородок. С этими словами она удалилась, ворча, кашляя и скрипя ступеньками.

— В чем дело, Кэти?

Кэти подняла глаза на старшую сестру.

— Скажи, Фрэн, ты — моя мама?

Несколько секунд на кухне царила тишина. Раздавались лишь звуки дождя, барабанившего в окно, да шум воды, которую спустили в туалете на втором этаже.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я хочу знать: да или нет?

— Ты же сама знаешь, что да, Кэти.

На сей раз молчание длилось гораздо дольше.

— Нет, я не знала. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Фрэн подошла к Кэти и хотела ее обнять.

— Нет, не трогай меня. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась.

— Кэти, ты знала, ты чувствовала это. Об этом не нужно было говорить вслух, но я была уверена, что ты знаешь.

— А кто-нибудь еще об этом знает?

— Что значит «кто-нибудь еще»? Те, кому надо, знают. Главное, ты знаешь, как сильно я тебя люблю, что я сделаю для тебя все и постараюсь дать тебе самое лучшее!

— Кроме отца, дома и имени.

— У тебя есть имя, есть дом, есть еще одна мама и папа.

— Нет у меня ничего. Я — незаконнорожденная, и ты от меня это всю жизнь скрывала.

— Такого понятия больше не существует. Ты — член нашей семьи с того самого дня, когда появилась на свет, а это — твой дом.

— Как ты могла… — начала Кэти.

— А разве было бы лучше, если бы я отдала тебя чужим людям на усыновление и дожидалась, когда тебе исполнится восемнадцать лет, чтобы познакомиться с тобой — и то лишь в том случае, если бы ты сама этого захотела?

— Все эти годы я считала, что Ма — моя мать. Не могу поверить!

Кэти потрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее эту новую, пугающую мысль.

— Ма была матерью и для тебя, и для меня. Она ждала твоего появления на свет с тех самых пор, как узнала о том, что это должно случиться. Она была счастлива, что в доме появится еще один ребенок. Она постоянно говорила об этом, и это было так. И, Кэти, я правда была уверена, что ты все знаешь.

— Откуда я могла узнать? Мы обе обращались к родителям Па и Ма. Все вокруг говорили, что ты моя сестра, а Мэтт, Джои и Шон — наши братья. Откуда же я могла узнать?

— Ну, и что с того? Мы все вместе жили в этом доме, ты всего на семь лет младше Джои, так что все и выглядело, и было вполне естественно.

— А наши соседи… Они знают?

— Может, кто-то и знал, только теперь, я думаю, все давно забылось.

— А кто мой отец? Мой настоящий отец?

— Па — вот кто твой настоящий отец. Он вырастил тебя, он вырастил всех нас.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Это был мальчик из привилегированной школы, и его родители не захотели, чтобы он женился на мне.

— Почему ты говоришь «был»? Он что, умер?

— Нет, он не умер, но давно ушел из моей жизни.

— Из твоей, может, и ушел, но не из моей!

— Думаю, это не очень хорошая мысль.

— Неважно, что ты думаешь. Где бы он ни был, он все же мой отец. Я имею право знать, кто он, увидеть его, сказать ему, что я существую на свете благодаря ему.

— Пей чай, прошу тебя. Или хотя бы позволь это сделать мне.

— Я тебе не мешаю. — Взгляд Кэти был холоден как лед. Фрэн понимала, что в данной ситуации от нее требуется больше такта и дипломатичности, чем когда бы то ни было. Чем даже тогда, когда сын директора универмага, которого взяли на время каникул на работу, был уличен в воровстве. Сейчас ситуация была куда как сложнее.

— Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать. Абсолютно все, — сказала она как можно более спокойно. — А если во время нашего разговора вернется Па, мы уйдем в твою комнату.

Комната Кэти была гораздо больше, чем у Фрэн. Там стоял письменный стол, на стене висела книжная полка и умывальник, который их отец-водопроводчик с любовью установил здесь много лет назад.

— Ты все делала для меня из чувства вины, не так ли? Отдала мне эту красивую комнату, покупала школьную форму, давала карманные деньги и даже на курсы итальянского со мной пошла. Ты платила за все это только потому, что чувствовала себя в долгу передо мной.

— Ни разу в жизни я не испытывала перед тобой никакой вины, — твердо сказала Фрэн. Ее голос звучал столь решительно, что истерика, которая было началась у Кэти, сразу сошла на нет. — Нет. Иногда мне было грустно из-за того, что ты так много занимаешься, и я жалела, что не в моих силах дать тебе все сразу. Я работала как вол, чтобы создать тебе достойную жизнь, каждую неделю откладывала деньги, чтобы со временем обеспечить тебе независимость. Я любила тебя больше всего на свете и, честно говоря, временами даже начинала путаться: то ли ты мне дочь, то ли на самом деле сестра. Ты для меня — Кэти, и я хочу для тебя всего самого-самого лучшего. Я думала об этом постоянно и, чтобы добиться этого, долго и упорно работала. Так что, уверяю тебя, я испытываю по отношению к тебе самые разнообразные чувства, но вины среди них нет.

На глазах у Кэти выступили слезы. Фрэн осторожно протянула руку и накрыла ладонью пальцы девочки, крепко сжимавшие чашку с чаем.

— Прости, — дрожащим голосом произнесла Кэти. — Я знаю, что не должна была говорить этого, но я была в настоящем шоке.

— Не извиняйся, все в порядке. Спрашивай меня о чем угодно.

— Как его имя?

— Пол. Пол Мэлоун.

— Значит, я — Кэти Мэлоун? — с некоторым удивлением произнесла девушка.

— Нет, ты — Кэти Кларк.

— А сколько лет ему тогда было?

— Шестнадцать. А мне — пятнадцать с половиной.

— Да-а, — задумчиво протянула Кэти, — вспоминаю, как ты давала мне эти взрослые советы относительно секса, а я слушала, развесив уши.

— Если ты вспомнишь все мои советы и немного подумаешь, то поймешь, что все они верны, поскольку основаны на моем личном опыте.

— Выходит, ты любила его, этого Пола Мэлоуна? — с оттенком презрения спросила Кэти.

— Да, и очень сильно. Я очень его любила. Я была совсем юной, но считала, что знаю о любви все. Он тоже так думал. Поэтому я не стану теперь называть это «ошибкой молодости». Нет, все было всерьез.

— А где вы с ним встретились?

— На концерте. Я так сильно в него влюбилась, что часто караулила его возле ворот. У него постоянно были какие-то дополнительные занятия, но из-за меня он прогуливал их, и мы отправлялись в кино. Какое сказочное было время!

— И что потом?

— Потом я узнала, что беременна. Пол сообщил об этом своим родителям, я рассказала Па и Ма, и под нашими ногами разверзся ад.

— А разве вы не могли пожениться?

— Да что ты! Какое там пожениться! Я много думала об этом, сидя в своей комнате, которая теперь принадлежит тебе. Я мечтала, что в один прекрасный день Пол с букетом цветов постучит в нашу дверь и скажет: «Ну вот, теперь, когда тебе исполнилось шестнадцать, мы можем обвенчаться».

— Но этого, судя по всему, не произошло?

— Как видишь, нет.

— Но почему он не захотел остаться рядом с тобой и помогать, пусть даже вы и не были женаты?

— Таковы были условия сделки.

— Какой сделки?

— Его родители сказали, что, поскольку мы не ровня и у наших отношений не может быть будущего, для всех будет лучше, если мы прекратим всяческие отношения.

— Вот гады!

— Не говори так. Я до того момента ни разу их не видела, а Пол не встречался с моими Па и Ма.

— Стало быть, сделка заключалась в том, что он должен был бросить тебя с ребенком и больше никогда не общаться?

— Они заплатили нам четыре тысячи фунтов, Кэти. В то время это были очень большие деньги.

— Они вас купили!

— Нет, тогда мы так не думали. Две тысячи фунтов я вложила в акции строительной компании, чтобы, когда ты подрастешь, у тебя был свой капитал. С тех пор сумма значительно выросла, тем более что время от времени я делала дополнительные взносы. Оставшиеся две тысячи я отдала Па и Ма, поскольку им предстояло тебя растить.

— А этот твой Пол Мэлоун… Он считал, что все сделано по-честному — бросить четыре штуки, как кость, чтобы отделаться и от тебя, и от меня?

— Он не знал тебя. Кроме того, родители постоянно вдалбливали ему, что шестнадцать лет — слишком рано для отцовства, что он должен думать о своем будущем, о карьере, что наши с ним отношения были ошибкой и так далее, и тому подобное. Видимо, им удалось его убедить.

— Ну, и как сложилась у него карьера?

— Да, теперь он бухгалтер.

— Мой папа — бухгалтер! — с нескрываемым сарказмом проговорила Кэти.

— У него теперь есть семья — жена и дети.

— Ты хочешь сказать, что помимо меня у него есть еще и другие дети?

— Ну, конечно, именно это я и сказала. Двое, кажется.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Не так давно о нем вышла статья в журнале про богатых и знаменитых.

— Но он же не знаменит?

— Знаменита его жена. Он женился на Марианне Хэйес. — Прищурившись, Фрэн следила за тем, какую реакцию вызовут ее слова.

— Мой отец женился на одной из самых богатых женщин Ирландии?

— Совершенно верно.

— А за то, чтобы отделаться от меня, заплатил каких-то жалких четыре тысячи?

— Сейчас это не имеет значения. В конце концов, в то время он еще не был на ней женат.

— Нет, это имеет значение! Потому что теперь он богат и должен дать нам что-нибудь.

— У тебя всего хватает, Кэти. Наша семья ни в чем не нуждается.

— Ничего подобного, у меня далеко не всего хватает, и у тебя тоже! — крикнула Кэти, и внезапно по ее щекам побежали слезы, которые она так долго сдерживала. Девочка плакала не переставая, а Фрэн, которую на протяжении целых шестнадцати лет она считала своей сестрой, гладила ее волосы, мокрые щеки и шею с той любовью, которую может испытывать только мать.

Когда на следующее утро семья собралась за завтраком, Джо Кларка мучило тяжелейшее похмелье.

— Кэти, будь хорошей девочкой, достань для меня из холодильника банку холодной кока-колы. У меня сегодня куча работы в Киллини, и за мной с минуты на минуту заедет грузовик.

— Ты сидишь ближе к холодильнику, чем я, — ответила Кэти.

— Хочешь вывести меня из себя? — спросил он.

— Нет, всего лишь констатирую очевидное.

— Ну, знаешь, я не позволю своим детям «констатировать очевидное» в таком недопустимом тоне! — выпалил Джо, покраснев от злости.

— А я не твой ребенок, — холодно парировала Кэти. Ее дедушка и бабушка — эти пожилые люди, о которых она привыкла думать, как об отце и матери, — даже не удивились. Женщина продолжала читать журнал и курить, мужчина проворчал:

— Я, черт побери, не хуже любого другого отца, который у тебя мог бы быть. Не упрямься, детка, подай мне коку, не заставляй меня вставать.

И тут Кэти поняла, что они вовсе не пытались от нее что-либо скрывать. Как и Фрэн, они полагали, что ей давно все известно. Кэти посмотрела на Фрэн, которая замерла, глядя в окно.

— Хорошо, Па, — сказала она, вынула из холодильника банку и налила коку в стакан.

— Хорошая девочка, спасибо, — сказал он и улыбнулся ей своей обычной улыбкой. Для него ничего не изменилось.


— Что бы ты сделала, если бы узнала, что твои родители на самом деле не твои родители? — спросила Кэти у Харриет во время перемены.

— Я бы обрадовалась, вот что.

— Почему?

— Потому что тогда я знала бы, что, когда вырасту, у меня не будет безобразного подбородка моей мамочки и бабушки и мне не пришлось бы выслушивать занудство моего папочки относительно того, что я должна учиться только на «хорошо» и «отлично».

Отец Харриет, работавший учителем, всей душой надеялся на то, что его дочь станет врачом, сама же Харриет мечтала стать хозяйкой ночного клуба.

— Ты что-нибудь знаешь о Марианне Хэйес? — спросила Кэти подругу чуть позже.

— Кто ж о ней не знает! Самая богатая женщина в Европе. А может, только в Дублине. И очень красивая. Я, правда, уверена, что у нее все искусственное: и зубы, и грудь, и загар, и волосы.

— Да, наверняка так и есть.

— А что это ты вдруг ею заинтересовалась?

— Она мне приснилась ночью, — ответила Кэти, и это была чистая правда.

— А мне снилось, что я трахаюсь с каким-то красавцем. Знаешь, по-моему, нам пора заняться этим вплотную. Ведь нам уже по шестнадцать!

— Ты, между прочим, сама недавно говорила, что мы должны сосредоточиться на учебе, — напомнила подруге Кэти.

— Да, но я так говорила до этого сна. Кстати, ты отвратительно выглядишь: усталая, бледная, будто старуха какая. Пусть Марианна Хэйес тебе больше не снится, тебе это явно не на пользу.

— Ага, ты права, — согласилась Кэти. Перед ее внутренним взором вдруг предстало лицо Фрэн — бледное, с морщинками вокруг глаз. Фрэн никогда не отдыхала за границей и каждую неделю на протяжении целых шестнадцати лет откладывала деньги для дочери. Кэти вспомнила о парне Фрэн, Кене, который уехал в Америку. Может, и он нашел себе там какую-нибудь богачку вместо Фрэн, у которой отец — водопроводчик и которая с невероятным трудом карабкалась к должности управляющего универмагом, жертвуя последним, чтобы вырастить незаконнорожденную дочь. Кен наверняка знал о том, кем является Кэти на самом деле. Судя по всему, Фрэн не особенно старалась хранить это в тайне.

Вчера вечером она сказала, что в Дублине множество семей, в которых младшие дети являются на самом деле внуками, причем их матери не всегда остаются в доме и растят своих детей. Под видом старших сестер они выпархивают из родительского гнезда и улетают, чтобы свить свое собственное. Это нечестно и несправедливо. Несправедливо и то, что Пол Мэлоун катается как сыр в масле и не ощущает за собой ни вины, ни ответственности.

В тот день учителя трижды делали Кэти замечания за то, что она не следит за уроком, но ей было не до занятий. Она размышляла, как бы ей встретиться с Полом Мэлоуном.


— Давай поговорим, — сказала вечером Фрэн.

— О чем? Ты же сама сказала, что говорить больше не о чем.

— Так, значит, ничего не изменилось? — спросила Фрэн. Ее глаза возбужденно горели.

«У нее никогда не было денег на дорогие кремы от морщин, ей никто не помогал растить ребенка. А вот к услугам Марианны Хэйес — ныне Марианны Мэлоун — наверное, целая армия прислуги: няньки, сиделки, репетиторы, шоферы, тренеры по теннису», — подумала Кэти и искоса посмотрела на мать. Пусть ее собственный мир перевернулся с ног на голову, она не станет взваливать на плечи Фрэн еще и это бремя.

— Нет, Фрэн, ничего не изменилось, — солгала она.


Выяснить, где живут Пол и Марианна, труда не составило. Про них каждую неделю писали газеты, и всем было известно, где находится их дом. Однако Кэти не хотела встречаться с отцом у него дома. Разговор предстоит деловой, так что лучше пойти к нему в офис. Ни к чему вовлекать в это дело и его жену.

Вооружившись телефонным справочником, Кэти стала обзванивать крупные бухгалтерские фирмы.[39] После второго же звонка ей повезло, и она узнала, как называется фирма, где работает Пол Мэлоун. Кэти слышала об этой компании — она специализировалась в области шоу-бизнеса, обслуживая звезд кино и театра. Значит, он не только богат, но еще и вращается среди знаменитостей!

Кэти дважды приходила к зданию, где располагалась фирма, и оба раза мужество покидало ее. Здание было такое огромное! Она знала, что бухгалтерская фирма занимает лишь два этажа — пятый и шестой, но все равно размеры дома подавляли ее. Оказавшись внутри, она сможет поговорить с отцом, объяснить, кто она такая, рассказать о том, как ее мать годами гнула спину, экономя на всем. Она не станет ничего просить, лишь укажет на несправедливость такого положения вещей. И все же Кэти никак не могла набраться смелости, чтобы войти в это ослепительное и опасное Зазеркалье. У дверей дежурили неприступные швейцары, за стойкой справочной — строгие девушки, которые допрашивали каждого посетителя, выясняя, имеет ли он право проникнуть в святилище верхних этажей.

Чтобы миновать этих сторожевых драконов и встретиться с Полом Мэлоуном, она должна выглядеть иначе. Они ни за что не позволят школьнице в синей юбчонке потревожить старшего бухгалтера, тем более женатого на миллионерше.

Кэти позвонила Харриет.

— Ты не могла бы принести мне завтра в школу какие-нибудь шмотки пошикарнее из гардероба твоей мамы? — спросила она.

— Только в том случае, если ты расскажешь мне, зачем они тебе понадобились.

— Ну-у… у меня будет приключение.

— Сексуальное приключение?

— Возможно.

— Тогда тебе, наверное, понадобятся чулки и пояс. — Да, Харриет и впрямь была очень практичной девушкой.

— Нет, только жакет. И перчатки.

— Боже Милостивый, ты, видно, задумала что-то потрясающее!

На следующее утро из спортивной сумки Харриет на свет явились вещи ее мамы — красивые, хоть и немного помятые. Кэти натянула их в раздевалке для девочек. Жакет был ей в самый раз, а вот юбка соскальзывала с бедер.

— Где намечено приключение? — замирая от любопытства, спросила Харриет.

— В офисе. В роскошном офисе.

— Ты можешь пойти в своей школьной юбке, только подтяни ее повыше, чтобы она выглядела как мини. Раздевать тебя будет он, или ты сама?

— Что? Ах, да… Я сама.

— Ну, тогда все нормально.

Общими усилиями они одели Кэти так, что ее пропустили бы даже в самое неприступное место. Из дома она прихватила принадлежащие Фрэн губную помаду и тени для глаз.

— Подожди краситься, — шепнула Харриет.

— Почему?

— Тебе же еще идти на занятия, а если ты явишься в класс накрашенная, все всё сразу поймут.

— Сегодня я на занятия не пойду. Ты меня прикроешь. Скажешь, что я простудилась.

— Нет, не стану. Мне никто не поверит.

— Ну, знаешь что, Харриет! Я же прикрывала тебя, когда ты прогуляла уроки, чтобы посмотреть на звезд рока!

— Но ты ведь не собираешься трахаться в девять часов утра?

— Не твое дело! Я же сказала: у меня намечено приключение.

— Ну, ты и штучка! — округлив глаза, восхищенно выдохнула Харриет.


На этот раз Кэти не колебалась:

— Доброе утро. Могу ли я видеть мистера Пола Мэлоуна?

— Не будете ли вы добры сообщить ваше имя?

— Мое имя ему ничего не скажет, но передайте, что его хочет видеть Кэтрин Кларк. У меня к нему дело, касающееся Фрэнсис Кларк. Когда-то давно она была его клиенткой. — Она интуитивно чувствовала, что сокращенные варианты имен, вроде всяких там Фрэн или Кэти, здесь не в ходу.

— Я переговорю с секретарем мистера Мэлоуна. Видите ли, он никого не принимает без предварительной записи.

— Передайте ей, что я готова подождать, пока мистер Мэлоун освободится. — Кэти говорила вежливо, но настойчиво, и это, видимо, произвело гораздо больший эффект, нежели ее маскарад.

Одна из ослепительных девиц за стойкой, слегка пожав плечами, подняла трубку и стала что-то говорить приглушенным голосом. Через некоторое время она обратилась к Кэти:

— Мисс Кларк, не будете ли вы так любезны поговорить с секретарем мистера Мэлоуна?

— Разумеется.

Кэти подошла к стойке, мысленно моля Бога, чтобы ее подвернутая форменная юбка не опустилась и не стала видна из-под жакета матери Харриет.

— Меня зовут Пенни, — послышался голос в трубке. — Чем я могу вам помочь?

— Вам передали имена, имеющие отношение к делу? — спросила Кэти. Здорово это у нее получилось: «Имена, имеющие отношение к делу»! Изысканный оборот, это наверняка возымеет действие!

— Ну-у, в общем-то, да, хотя, боюсь, они ничего мне не говорят.

— Вам, может, и не говорят, а вот вашему шефу скажут. Сообщите ему, пожалуйста, что я его не задержу. И я готова подождать, пока он освободится. И назовите имена.

От возбуждения у Кэти кружилась голова. Минуты три спустя заверещал телефон.

— Секретарь мистера Мэлоуна встретит вас на шестом этаже, — сказала одна из богинь за стойкой справочной.

— Благодарю вас за помощь, — церемонно проговорила Кэти, подтянув форменную юбку и направляясь к лифту, который должен был вознести ее к отцу.

— Мисс Кларк? — спросила Пенни. Она выглядела так, будто только что сошла с подиума, на котором проводился всемирный конкурс красавиц, — в костюме кремового цвета и черных туфельках на длиннющих шпильках. Ее шею обвивало ожерелье из черных бус.

— Совершенно верно, — ответила Кэти. Ах, ну почему она так скверно выглядит, так плохо одета и столь молода!

— Прошу вас, следуйте за мной. Мистер Мэлоун примет вас в комнате для переговоров. Желаете кофе?

— Да, благодарю вас.

Ее провели в комнату со столом из светлого дерева, по периметру которого были расставлены восемь стульев. Стены были увешаны картинами. Не дешевыми репродукциями под стеклом, которые висели у них в школе, а настоящими картинами. На подоконниках стояли вазы с цветами — со свежими цветами, срезанными не далее, как сегодня утром. Кэти села на стул и стала ждать.

И вот он вошел — красивый, гораздо моложе на вид, чем Фрэн, хотя на самом деле был старше на целый год.

— Привет, — сказал он, улыбаясь от уха до уха.

— Привет, — ответила Кэти. Затем воцарилось молчание.

В этот момент в комнату вошла Пенни, неся поднос с кофейником, чашками, молочником и сахарницей.

— Что-нибудь еще? — спросила она, сгорая от любопытства.

— Нет, Пенни, спасибо.

— Вы знаете, кто я? — спросила Кэти, как только Пенни вышла.

— Да, — ответил он.

— Вы не ожидали моего появления?

— Ожидал, но, честно говоря, не раньше, чем через два-три года.

У него была очень обаятельная улыбка.

— И как вы собирались поступить во время нашей первой встречи?

— Для начала, наверное, выслушать тебя.

— Ну вот, я и пришла, — немного неуверенно произнесла Кэти. — Мне захотелось посмотреть на вас.

— Вполне объяснимое желание.

— Хотелось узнать, как вы выглядите.

— Теперь — знаешь. — Его голос звучал тепло и доброжелательно. — И что же ты обо мне думаешь? — спросил он.

— Вы очень симпатичный, — с неохотой призналась Кэти.

— Ты тоже.

— Видите ли, мне просто хотелось выяснить… — начала Кэти и, смешавшись, умолкла.

— Я все понимаю, — сказал он.

— Именно поэтому я захотела прийти сюда и поговорить с вами.

— Понятно, понятно, — сказал он, разливая кофе по чашкам.

— Понимаете, до недавнего времени я искренне верила в то, что мои родители — Па и Ма… А недавно узнала, что это не так. Для меня это был настоящий шок.

— Выходит, Фрэн не рассказывала тебе, что ты — ее дочь?

— Нет, не рассказывала.

— Странно. Когда ты была маленькой — понятно, но после того как ты выросла… Странно.

— Она думала, что я и так обо всем знаю. Но я ничего не знала. Я считала ее своей старшей сестрой — самой лучшей, самой замечательной старшей сестрой. Видимо, мне не хватило сообразительности.

— На мой взгляд, ты очень симпатична и вполне сообразительна.

Со стороны могло показаться, что мужчина искренне восхищается своей юной собеседницей.

— К сожалению, это не так. Я учусь как проклятая и в конце концов добьюсь своего, но у меня не получается схватывать все на лету, как, например, у моей подруги Харриет. Я — просто зубрила.

— Я тоже. Значит, ты пошла в своего отца.

Это был очень важный момент. Он признал, что является ее отцом! У Кэти даже закружилась голова. Но, к сожалению, она понятия не имела, куда двигаться дальше. Она же думала, что Мэлоун станет спорить, начнет оправдываться, юлить и выдумывать всяческие отговорки. А он не стал делать ничего подобного.

— Вы бы не получили такую работу, если бы были просто зубрилой.

— Моя жена очень состоятельная женщина, а я и в самом деле просто обаятельный зубрила. Я никогда не огорчаю людей и не говорю то, что им неприятно слышать. Только поэтому я здесь.

— Но ведь вы и без того были бухгалтером — еще до того, как встретили вашу жену, разве не так?

— Да, я уже работал бухгалтером, но, разумеется, не здесь. Надеюсь, когда-нибудь ты познакомишься с моей женой, Кэтрин. Она тебе понравится. Она очень, очень хорошая женщина.

— Во-первых, не Кэтрин, а Кэти, а во-вторых, хотя я не сомневаюсь, что ваша жена — хорошая женщина, вряд ли она захочет меня видеть.

— Захочет, если я скажу ей, что мне этого хочется. Мы всегда стараемся угодить друг другу, и если она хочет, чтобы я с кем-нибудь встретился, я никогда ей не отказываю.

— Но она даже не знает о моем существовании!

— Знает. Я рассказал ей уже очень давно. Я, правда, не знал твоего имени, однако сообщил жене, что у меня есть дочь, которую я никогда не видел, но наверняка увижу, когда она подрастет.

— Вы не знали, как меня зовут?

— Нет. Когда все это случилось, Фрэн сказала мне, что после рождения ребенка сообщит мне только, мальчик это или девочка, а больше — ничего.

— Такая у вас была договоренность? — спросила Кэти.

— Договоренность… Да, ты нашла подходящее слово. Именно так.

— Она очень хорошо отзывается о вас. Говорит, что вы в той ситуации вели себя молодцом.

— А что она просила мне передать? — спокойно поинтересовался он.

— Ничего. Она даже не подозревает, что я отправилась на встречу с вами.

— И где же ты сейчас, по ее мнению, находишься?

— В школе Маунтенвью.

Его брови удивленно поднялись.

— Ты учишься в Маунтенвью?

— От четырех тысяч фунтов, полученных шестнадцать лет назад, осталось не так много денег, — язвительно проговорила Кэти.

— Так, значит, ты и об этой сделке знаешь?

— Фрэн рассказала мне все. Я узнала, что она мне не сестра, а мать, и о том, что ваша семья откупилась от нас с ней.

— Это она так сформулировала?

— Нет, это то, что есть на самом деле, а она об этом говорит совсем иначе.

— Мне очень жаль. Наверное, слушать было очень тяжко.

Кэти смотрела на него. Он употребил очень правильное слово — тяжко. Она подумала о несправедливости этой сделки. Фрэн была бедна, и ей не оставалось ничего другого, кроме как взять эти деньги. Мэлоун был сыном богатых родителей, и ему не приходилось расплачиваться за свои развлечения. Кэти начинала думать, что вся общественная система направлена против таких людей, как она, и так будет всегда.

— Скажи, что ты хочешь от меня? Скажи, и мы обсудим это.

Кэти хотелось потребовать все сокровища мира — для себя и для Фрэн. Пусть он поймет, что на дворе двадцатый век и уже не может быть так, что ты, если богат, имеешь все, а остальные ничего. Однако она почему-то не смогла сказать все это мужчине, который непринужденно сидел напротив нее и, судя по его доброжелательному виду, был рад ее приходу, а вовсе не испуган.

— Я и сама не знаю, чего хочу, — промямлила Кэти. — Все получилось так внезапно.

— Понимаю. У тебя просто не было времени разобраться в своих чувствах. — В голосе его звучала теплота и симпатия.

— Видите ли, все это до сих пор не укладывается у меня в сознании.

— А я никак не могу поверить в то, что мы с тобой наконец встретились. Даже голова кружится.

Он ставит себя на одну доску с Кэти.

— Вас не рассердил мой приход?

— Да что ты! Конечно же, нет! Я счастлив, что ты решила встретиться со мной. Я жалею лишь о том, что жизнь распорядилась так жестоко, и теперь, узнав правду о своих родителях, тебе пришлось пережить столь сильный шок.

В горле у Кэти встал комок. Она представляла себе Мэлоуна совершенно иначе. Неужели этот человек и впрямь ее настоящий отец? Неужели, если бы жизнь сложилась иначе, они с Фрэн были бы женаты, а она была бы их старшей дочерью?

Он вынул из кармана визитную карточку и написал на ней телефон.

— Это мой прямой номер. Звони по нему, и тебе не придется прорываться через многочисленных секретарш.

В сердце Кэти закралось сомнение: уж не хитрит ли он? Может, просто пытается скрыть от сослуживцев свой маленький и гаденький секрет?

— Вы даете мне рабочий телефон, чтобы я не звонила вам домой? — спросила Кэти. — Боитесь?

Ей было жаль разрушать благоприятное впечатление, которое уже сложилось у нее на его счет, но она была полна решимости не допустить, чтобы ее водили за нос.

Он все еще держал ручку над визиткой.

— Я как раз хотел написать и свой домашний телефон. Ты можешь звонить мне в любое время.

— А как же ваша жена?

— Естественно, Марианна тоже будет рада поговорить с тобой. Сегодня вечером я расскажу ей о том, что ты приходила повидаться со мной.

— Вы очень хладнокровный человек, не так ли? — спросила Кэти, испытывая смесь восхищения и раздражения.

— Внешне я выгляжу спокойным, но на самом деле очень взволнован. Да и кто на моем месте сумел бы сохранить хладнокровие в подобной ситуации? Впервые в жизни встретить красивую взрослую дочь и осознать, что именно благодаря мне она пришла в этот мир!

— А вы хоть изредка думаете о моей маме?

— Раньше я думал о ней очень часто. Людям свойственно вспоминать о своей первой любви, к тому же, наши отношения сложились так трагично, да еще ты появилась на свет. А потом, поскольку на всей этой истории была поставлена точка, мои мысли переключились на других людей и на другие события.

Он не пытался лукавить, и Кэти была признательна ему за это.

— Как мне вас называть? — неожиданно спросила она.

— Ты называешь маму Фрэн, так почему бы тебе не называть меня Пол?

— Можно, я как-нибудь снова приду к вам, Пол? — спросила Кэти, поднимаясь со стула.

— В любой момент, когда тебе этого захочется, Кэти, — ответил ее отец.

Они протянули друг другу руки для рукопожатия, но в тот момент, когда их ладони встретились, он вдруг притянул ее к себе и обнял.

— С сегодняшнего дня все будет иначе, Кэти, — сказал он. — Иначе и лучше.

Возвращаясь на автобусе в школу, Кэти стерла с лица тушь для ресниц и губную помаду. Она сняла жакет мамы Харриет, засунула его в сумку, а затем вошла в свой класс.

— Ну? — свистящим шепотом спросила Харриет.

— Ничего.

— Что значит «ничего»?

— Ничего не случилось.

— То есть, ты нарядилась, накрасилась, пришла к нему в офис, и ничего не произошло? Он что, даже не прикоснулся к тебе?

— Он меня обнял, — сказала Кэти.

— Тогда он, наверное, импотент, — рассудила Харриет. — Таких мужиков кругом пруд пруди. В журналах часто печатают письма женщин, которые жалуются на своих мужей-импотентов.

— Может, и так, — уклончиво ответила Кэти, вытаскивая из сумки учебник по географии.

Мистер О'Брайен, который, несмотря на свое назначение директором, продолжал преподавать географию, посмотрел на нее поверх очков для чтения.

— Твое самочувствие внезапно улучшилось, Кэти? — подозрительно осведомился он.

— Да, мистер О'Брайен, совершенно верно, — ответила Кэти. В ее ответе не было ни грубости, ни фамильярности. Просто она говорила с ним не как ученица с учителем, а как равная с равным.

Поглядев на нее, Тони О'Брайен отметил, что девочка сильно изменилась с начала нового учебного года, и подумал, не сыграли ли в этом решающую роль курсы итальянского — затея, в крахе которой он поначалу не сомневался, но которая, тем не менее, обернулась грандиозным успехом.


Ма ушла в «Бинго», Па, как всегда, торчал в пабе, а Фрэн хлопотала на кухне.

— Что-то ты сегодня припозднилась, Кэти. У тебя все в порядке?

— Конечно. Я просто прогулялась. К сегодняшнему уроку я выучила все части человеческого тела. Знаешь, сегодня Синьора разобьет всех нас на пары и будет спрашивать, например: «Dov'e il gomito?»[40] И ты должна будешь показать локоть своего партнера.

Фрэн была рада, что у Кэти такое хорошее настроение.

— Хочешь, я сделаю сандвичи с холодным мясом? Я думаю, перед занятиями стоит хорошенько подкрепиться.

— Отлично, давай. Знаешь, как будет «ступня»?

— I piedi. Я тоже не теряла времени и занималась во время обеденного перерыва, — улыбнулась Фрэн. — Мы с тобой скоро станем любимчиками у нашей учительницы.

— Я сегодня встретилась с ним, — внезапно сказала Кэти.

— С кем?

— С Полом Мэлоуном.

Фрэн бессильно опустилась на стул.

— Ты шутишь…

— Он оказался хорошим, очень хорошим человеком. Он дал мне свою визитную карточку. Смотри, это его прямой рабочий номер, а вот это — домашний.

— Мне кажется, ты поступила не очень разумно, — сказала Фрэн после некоторого молчания.

— А мне показалось, что он обрадовался моему приходу. Более того, он сам это сказал.

— Правда?

— Да. И еще он сказал, что я в любой момент, когда захочу, могу прийти в его дом и встретиться с его женой.

Фрэн выглядела опустошенной. С ее лица исчезли все краски, словно свет выключили. Кэти была озадачена.

— Разве ты не рада? — спросила она. — Ведь не было ни скандалов, ни сцен. Он оказался нормальным, естественным человеком — таким, каким ты его описывала. Он понимал, что это открытие стало для меня настоящим шоком, и сказал, что теперь все будет иначе. Иначе и лучше — вот его слова.

Фрэн молча кивнула, словно утратив дар речи. Потом она кивнула еще раз и только после этого сумела выдавить из себя:

— Да, это хорошо. Хорошо.

— Я вижу, ты не рада. Но почему? Я думала, ты обрадуешься.

— Ты имеешь полное право общаться с ним и быть частью его жизни. Я никогда не собиралась лишать тебя такой возможности.

— Разве об этом речь?

— Именно об этом. Совершенно естественно, что ты начинаешь ощущать себя обделенной, когда встречаешься с мужчиной вроде него, у которого есть все, о чем можно только мечтать: и теннисные корты, и бассейны, и шоферы…

— Мне нужно от него совсем не это, — начала было Кэти, но Фрэн не дала ей договорить, продолжая свою мысль:

— …А потом ты возвращаешься в этот жалкий дом, идешь в свою захудалую школу Маунтенвью, посещаешь эти дурацкие вечерние курсы, ради которых я экономлю каждый грош. Не удивительно, что ты надеешься на то, что теперь все будет… как там?., иначе и лучше.

Кэти с ужасом смотрела на Фрэн. Она, верно, решила, что Кэти предпочла Пола Мэлоуна ей, что ее ослепила короткая встреча с новоявленным отцом.

— Просто теперь я знаю все о своем прошлом, а в остальном ничего не изменилось, — попыталась объяснить она.

— Разумеется. — Фрэн снова выглядела собранной и серьезной. Действуя как автомат, она сделала бутерброды, положила на каждый по ломтику помидора, а затем сунула их в духовку.

— Не надо, Фрэн. Я ничего от него не хочу. Разве ты не понимаешь? Мне просто было необходимо встретиться с ним. И ты была права: он никакой не монстр, а, наоборот, очень приятный человек.

— Я рада, что ты в этом убедилась.

— Но ты же все неправильно поняла! Позвони ему сама и спроси. Не думай, что я решила променять тебя на него. Просто время от времени мы будем с ним видеться, вот и все. Поговори с ним по телефону, и все поймешь.

— Нет.

— Но почему? Почему нет? Я ведь уже проторила дорожку.

— Шестнадцать лет назад я заключила сделку, и одним из ее условий было то, что я никогда не попытаюсь вступить в ним в контакт. И я всегда соблюдала этот пункт.

— Но я-то ведь никаких сделок не заключала!

— А разве я тебя осуждаю? Я же сказала: у тебя есть полное право общаться с отцом.

Фрэн вытащили из духовки бутерброды и налила два стакана молока.

Кэти почувствовала неизъяснимую грусть. Эта добрая женщина не жалела себя ради того, чтобы Кэти ни в чем не испытывали недостатка. Если бы не Фрэн, в их доме никогда не было бы ужинов, а в холодильнике — пакетов с молоком. Она и впрямь экономила каждый грош, чтобы платить за курсы итальянского. Неудивительно, что, принеся себя в жертву, Фрэн испытывает обиду, думая, что Кэти способна забыть годы их взаимной любви и близости, что девочка может быть ослеплена мыслью о возможном богатстве и беззаботной жизни.

— Нам пора на автобус, — сказала Кэти, — а то опоздаем на курсы.

— Пошли, если тебе этого хочется.

— Конечно, хочется.

— Ну, тогда — вперед, — сказала Фрэн, надевая жакет, который знавал лучшие времена, и свои выходные туфли, которые давно пора было выбросить на помойку. Кэти невольно вспомнила ботинки из мягкой итальянской кожи, которые Фрэн купила для Па. Ей было известно, что они стоили дорого, очень дорого.

— Avanti,[41] — сказала она. И мать с дочерью отправились на автобусную остановку.

На уроке в напарники Фрэн достался Луиджи. В этот вечер неизменно мрачное выражение его лица было даже более зловещим, чем обычно.

— Dov'e il cuore?[42] — спросил Луиджи. Из-за сильного дублинского акцента было сложно понять, о чем он спрашивает. — Il cuore, — повторил он, уже не скрывая раздражения. — Il cuore. Самая важная часть организма, черт побери!

— Non so,[43] — растерянно ответила Фрэн.

— Знаешь! Как ты можешь не знать, где находится твое чертово куоре!

Выйти из затруднительного положения ей помогла Синьора.

— Con calma per favore,[44] — обратилась она к Луиджи, а затем взяла руку Фрэн и положила ее на свое сердце. — Ессо il cuore.[45]

— Долго же ты его искала! — недовольно пробурчал Луиджи.

Синьора посмотрела на Фрэн. Сегодня эта женщина выглядела иначе, чем обычно. Обычно на занятиях она проявляла активность и при этом еще подбадривала Кэти, а сегодня — как в воду опущенная.

Она еще раньше спрашивала у Пегги Салливан:

— Вы, кажется, говорили мне, что у мисс Кларк есть шестнадцатилетняя дочь?

— Да, она родила, когда сама была в таком же возрасте.

Отец откупился от них, но девочка — дочь мисс Кларк, об этом все знают.

Синьора поняла, что Кэти об этом, видимо, не знала. Но на этой неделе они обе выглядят не так, как всегда. Возможно, тайна наконец выплыла на поверхность.


Выждав неделю, Кэти позвонила Полу Мэлоуну по его прямому номеру.

— Вы сейчас можете разговаривать? — спросила она.

— Я сейчас не один, но мне очень хочется поговорить с тобой. Ты не могла бы подождать минутку? Не вешай трубку.

Кэти поняла, что он попытается отделаться от посетителя, который, возможно, является важной, а может быть, даже очень известной персоной.

— Кэти? — Теперь его голос звучал тепло и ласково.

— Помните, вы сказали, что мы с вами можем как-нибудь встретиться? Только без спешки, не у вас в конторе. Вы это всерьез говорили?

— Конечно, всерьез. Не хочешь ли пообедать со мной?

— Спасибо, а когда?

— Завтра. Ты знаешь ресторан «Квентин»?

— Разумеется.

— Вот и прекрасно. Встретимся там, ну, скажем, в час дня. Занятия в школе уже закончатся?

— Я позабочусь о том, чтобы они закончились. — Кэти улыбалась и чувствовала, что он улыбается тоже.

— Хорошо, но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня у тебя были неприятности с учителями.

— За меня не беспокойтесь.

— Я рад, что ты позвонила, — сказал он.

Кэти вымыла голову, надела свою лучшую блузку и вычистила блейзер пятновыводителем.

— Ты сегодня встречаешься с отцом, — констатировала Фрэн, внимательно следившая за ее приготовлениями.

— Я всегда говорила, что тебе надо работать в Интерполе, — откликнулась Кэти.

— Нет, ты этого никогда не говорила.

— Мы собрались вместе пообедать.

— Могу лишь повторить еще раз: это твое право. Где вы встречаетесь?

— В «Квентине».

Кэти не видела смысла юлить, все равно рано или поздно Фрэн узнает. Ей только было неловко из-за того, что он выбрал такое роскошное заведение, как «Квентин». Для людей их круга подобные места были недоступны.

Фрэн хоть и с трудом, но все же сумела найти слова, чтобы подбодрить Кэти:

— Ну что ж, надеюсь, ты хорошо проведешь время. Кэти поняла, насколько малую роль в последнее время играли в их жизни Па и Ма. Всегда ли так было, или раньше она просто не задумывалась об этом?

В школе Кэти соврала учителю, что на час дня ей назначен прием у стоматолога.

— Покажи талончик, — потребовал учитель.

— Я так боюсь туда идти, что забыла взять талончик. Можно, я принесу его вам завтра?

— Можно-можно, — с готовностью согласился учитель, и Кэти поняла, что старательность иногда все же окупается. Она не принадлежала к тем ученикам, которые создают проблемы для преподавателей, поэтому могла рассчитывать на снисхождение.

Естественно, она рассказала Харриет, что собирается пропустить последние уроки.

— И куда же ты направляешься на этот раз? — спросила ее подруга.

— Мы собираемся пообедать в «Квентине», — с гордостью сообщила Кэти.

У Харриет отвисла челюсть.

— Не может быть! Неужели не врешь?

— Если не веришь, я принесу тебе меню из этого ресторана.

— У тебя — самая потрясающая интимная жизнь из всех людей, кого я знаю, — с завистью вздохнула Харриет.

У входа ее встретила красивая женщина в темном костюме.

— Добрый день! Меня зовут Бренда Бреннан, и я рада приветствовать вас в нашем ресторане. Вас кто-нибудь ожидает?

Кэти хотела бы, чтобы и она сама, и Фрэн выглядели так же шикарно, были такими же эффектными и уверенными в себе. Наверное, такая же жена его отца. Но этому научиться невозможно, такой нужно родиться. Но, по крайней мере, можно научиться хотя бы выглядеть уверенной.

— Я встречаюсь с Полом Мэлоуном. Он сказал, что закажет у вас столик на час дня. Я, правда, пришла пораньше.

— Позвольте, я провожу вас к столику мистера Мэлоуна. Желаете что-нибудь выпить, пока дожидаетесь его?

Кэти попросила принести ей диетическую кока-колу, и через минуту на столике перед ней уже стоял высокий фужер с колой, кубиками льда и ломтиком лимона. Кэти внимательно смотрела по сторонам, запоминая каждую деталь, чтобы потом во всех подробностях рассказать Харриет.

Пол вошел, кивая и улыбаясь знакомым. Из-за некоторых столиков навстречу ему поднимались разные люди, и пока он добрался до своего столика, перездоровался с половиной посетителей.

— Ты сегодня выглядишь иначе. Симпатичнее, чем в прошлый раз.

— Это, наверное, из-за того, что на мне не надет жакет матери моей подруги, и я не размалевала лицо, чтобы прорваться к вам.

— Мы с тобой куда-нибудь торопимся?

— Нет, я сегодня у стоматолога, значит, в моем распоряжении вагон времени. А вам нужно спешить обратно в офис?

— Нет.

Им принесли меню, и мисс Бреннан принялась рассказывать про каждое блюдо, подававшееся в этот день.

— Сегодня у нас прекрасные «insalata di marе»,[46] — начала она.

— Gamberi, calamari? — невольно вырвалось у Кэти. Только накануне на курсах итальянского они изучали морских обитателей.

И Пол, и Бренда Бреннан воззрились на нее с нескрываемым удивлением.

— Не обращайте внимания, я просто выпендриваюсь. Дело в том, что я хожу на вечерние курсы итальянского языка.

— На твоем месте я бы, наверное, тоже стала… выпендриваться, — сказала мисс Бреннан. — Я узнала эти названия от своей подруги Норы, которая составила для нас меню на итальянском языке.

Может быть, у Кэти просто закружилась голова от гордости, но ей казалось, что двое взрослых смотрят на нее с восхищением.

Пол попросил, чтобы его обслужили «как обычно», и этим «обычно» оказался большой стакан вина, разбавленного минеральной водой.

— Зря вы пригласили меня в такое роскошное место, — проговорила Кэти.

— Я горжусь тобой, и мне захотелось выйти с тобой в свет.

— Просто, Фрэн думает… Мне показалось, она ревнует из-за того, что я пошла с вами в такое дорогое заведение. Мы с ней никогда никуда не ходили, разве что в «Полковник Сэндерс» и в «Макдоналдс».

— Она поймет, я уверен. Мне просто захотелось отпраздновать нашу встречу как можно более торжественно.

— Сегодня утром Фрэн сказала, что это мое право, и пожелала мне приятно провести время. Но мне все же показалось, будто она немного расстроена.

— У нее кто-нибудь есть? Ну, какой-нибудь приятель, с которым она встречается? — спросил Пол и, наткнувшись на удивленный взгляд Кэти, добавил: — Это, конечно, не мое дело, но я был бы рад за нее. Я полагал, что она вышла замуж, и у тебя уже есть братья или сестры. Но если ты не хочешь говорить со мной об этом, не надо, поскольку на самом деле я не имею права задавать такие вопросы.

— У нее был Кен.

— Что-нибудь серьезное?

— Кто знает! По крайней мере, мне это неизвестно, потому что я ничего не вижу и ничего не понимаю. Но они проводили много времени вместе, и Фрэн казалась очень счастливой, когда он приезжал за ней на машине.

— Где он сейчас?

— Он уехал в Америку, — сказала Кэти.

— Как ты полагаешь, она об этом жалеет?

— Этого я тоже не знаю. Время от времени от него приходят письма. В последнее время он, правда, пишет не часто, но летом было иначе.

— Она не смогла поехать с ним?

— Как-то раз она спросила меня, согласилась бы я поехать в Америку и жить там в каком-то Богом забытом городишке. А я сказала: избави Бог! Лучше я буду жить в Дублине. Это, конечно, не Нью-Йорк, но, по крайней мере, столица.

— Думаешь, она не поехала с Кеном из-за тебя?

— Я никогда не задумывалась над этим. Но ведь раньше я считала ее своей сестрой! Теперь мне кажется, что, возможно, именно так все и было.

— Не переживай из-за этого. Если в сложившейся ситуации кто-то и виноват, то один только я. — Он словно читал ее мысли.

— Я просила Фрэн позвонить вам, но она отказалась.

— Она объяснила тебе, почему?

— Сказала, что таково было условие сделки, и она не собирается его нарушать.

— Ее всегда отличала бескомпромиссность, — сказал Пол.

— Значит, вы двое так никогда и не поговорите друг с другом?

— Мы никогда не будем встречаться и гулять, любуясь закатом, — вот это уж точно. Потому что сегодня мы уже другие люди, не те, какими были много лет назад. Я люблю Марианну, а Фрэн, возможно, любит Кена или кого-то еще. Но мы с ней обязательно поговорим, это я тебе обещаю. А теперь давай-ка лучше как следует подкрепимся вместо того, чтобы решать вселенские проблемы.

Он был прав. На эту тему говорить было уже нечего, поэтому разговор перешел на школу Кэти, шоу-бизнес, замечательные курсы итальянского и двоих детей Пола, которым исполнилось семь и шесть лет.

Когда Пол платил по счету, женщина, сидевшая за кассой, с любопытством посмотрела на Кэти.

— Простите, — сказала она, — на вас случайно не форменный жакет школы Маунтенвью? — У Кэти сразу стал виноватый вид. — Просто в этой школе работает мой муж, поэтому я и спросила, — объяснила женщина-администратор.

— Правда? А как его зовут?

— Эйдан Данн.

— О, мистер Данн — очень хороший. Он преподает латынь и организовал те самые курсы итальянского, которые я посещаю, — пояснила Кэти, обращаясь к Полу.

— А вас как зовут? — спросила женщина за кассой.

— Пусть это останется тайной. Школьницы, которые вместо занятий ходят по ресторанам, не любят, чтобы об этом становилось известно их учителям. — Говоря это, Пол Мэлоун улыбался, но голос его звучал тверже стали. Да и Нелл Данн, сидевшая за кассой, сообразила, что ей может влететь за то, что она пристает к клиентам с расспросами. Но она надеялась, что эта сцена ускользнула от взора мисс Бреннан.


— Ну, давай, начинай врать, — с деланным равнодушем сказала Харриет. — Вы наверняка ели устриц и черную икру.

— Нет, я ела carciofi и ягненка. А за кассой сидела жена мистера Данна. Она узнала школьную эмблему на моем жакете.

— Ну все, теперь тебе влетит, — подмигнув, сказала Харриет.

— Ничего подобного! Я не сказала ей, как меня зовут.

— Она все равно узнает, и тогда тебе конец.

— Перестань каркать. Ты ведь не хочешь, чтобы мне влетело. Наоборот, ты хочешь, чтобы мои приключения продолжались и я тебе о них рассказывала.

— Кэти Кларк, даже под угрозой расстрела я не поверила бы, что в твоей жизни могут происходить какие-либо приключения!

— Вот и замечательно, на том и договоримся, — радостно ответила Кэти.


— Личный звонок мисс Кларк по третьей линии, — раздался голос из громкоговорителя.

Фрэн подняла удивленный взгляд кверху. Кто бы это мог быть? Она прошла в комнату службы безопасности, куда на несколько мониторов транслировалась картинка с телекамер, установленных в различных уголках универмага. Отсюда велось скрытое наблюдение за покупателями, среди которых чаще, чем хотелось бы, попадались воришки. Фрэн нажала на кнопку под номером три и сняла трубку.

— Менеджер Кларк. Слушаю вас.

— Это Пол Мэлоун, — прозвучал голос в трубке. — Да?

— Мне хотелось поговорить с тобой, вот я и позвонил. Ведь, насколько я понимаю, встречаться со мной ты не хочешь?

— Совершенно верно, Пол. Не то чтобы я держала на тебя зло, просто не вижу в этом смысла.

— Фрэн, но хотя бы по телефону мы можем поговорить?

— Вообще-то, сейчас не самое подходящее время. Разгар рабочего дня.

— У деловых людей всегда много работы.

— Ну вот, видишь!

— Но разве есть что-то важнее, чем Кэти?

— Для меня — нет.

— И для меня тоже, но…

— Но ты не хочешь чрезмерно сближаться с ней, чтобы не почувствовать себя зависимым.

— Ты глубоко заблуждаешься. Я бы хотел стать ей как можно ближе, но ты вырастила ее, ты сделала такой, какая она есть, для тебя она важнее всего на свете. Я хочу, чтобы именно ты сказала мне, что будет для нее лучше.

— Думаешь, я знаю? Откуда? Да, я действительно хочу для нее всего, что только можно, но, к сожалению, мне это недоступно. Если ты можешь дать ей больше, действуй.

— Она боготворит тебя, Фрэн.

— К тебе она тоже неплохо относится.

— Мы с ней знакомы всего-то неделю или две, а тебя она знает всю жизнь.

— Не разбивай ей сердце, Пол. Она чудесная девочка, но известие о том, что я ее мать, а ты — отец, стало для нее огромным потрясением. Я почему-то думала, что она все знает или, по крайней мере, догадывается, ведь в нашем городе такое встречается на каждом шагу. Но оказалось, что это не так.

— Кэти справилась с этим. Она такая же сильная, как ты, и в состоянии одолеть любую ситуацию, даже самую тяжелую.

— Куда уж тяжелее!

— Так как мы поступим, Фрэн?

— Пусть Кэти сама решает.

— Она может располагать мной по своему усмотрению, но я обещаю, что не буду пытаться завоевать ее сердце за счет ваших отношений.

— Я это знаю.

В трубке воцарилось молчание.

— А как у вас вообще дела? Все в порядке?

— Да, у нас все хорошо.

— Она говорит, что вы с ней вместе учите итальянский язык. Сегодня в ресторане она продемонстрировала свои знания.

— Она молодец. — В голосе Фрэн прозвучали нотки гордости.

— Хорошо, что она у нас есть. А, Фрэн?

— Да, хорошо, — ответила она и повесила трубку, прежде чем расплакаться.


— Скажите, Синьора, а что такое carciofi? — спросила Кэти на очередном занятии.

— Так по-итальянски называются артишоки. А почему ты спрашиваешь, Кэти?

— Я недавно ходила в ресторан, и это блюдо было в меню.

— Ты была в «Квентине»? Это я перевела меню для Бренды Бреннан. Она моя подруга, — с гордостью сообщила Синьора.

— Я знаю! Только не говорите мистеру Данну. Там работает администратором его жена. А помните, вы подумали, что Фрэн — моя мама, а я вам сказала, что она моя сестра?

— Да-да…

— Так вот, вы были совершенно правы, а я как раз ошибалась! — проговорила Кэти таким тоном, будто любой человек может ошибаться, принимая собственную мать за сестру.

— Что ж, хорошо, что ты во всем разобралась.

— Я тоже думаю, что это очень, очень хорошо, — сказала Кэти.

— Ты совершенно права. — Синьора была очень серьезна. — Франческа еще очень молода и красива, она будет рядом с тобой много-много лет, гораздо больше, чем если бы ты родилась позже.

— Знаете, мне бы хотелось, чтобы она вышла замуж, тогда я не чувствовала бы такую ответственность за нее.

— Возможно, в свое время это случится.

— Но мне кажется, она упустила свой шанс. Он уехал в Америку, а она осталась здесь, и как я подозреваю, из-за меня.

— Ты могла бы написать ему письмо, — сказала Синьора.


Бренда Бреннан с волнением слушала, как успешно работают вечерние курсы итальянского.

— Кстати, на днях у меня в ресторане была одна из твоих учениц. На ней был форменный жакет Маунтенвью, и она сказала, что учит итальянский.

— Она заказала артишоки?

— Да, а откуда тебе это известно? Ты что, ясновидящая?

— Это Кэти Кларк. Она — самая младшая в группе, все остальные — взрослые. Она сказала, что в вашем ресторане работает жена Эйдана Данна, это правда?

— Что-то ты подозрительно часто говоришь об этом Эйдане. Да, Нелл работает у нас администратором. Странная женщина, честно говоря, до сих пор не могу ее раскусить.

— Что ты имеешь в виду?

— Работник она прекрасный: честная, расторопная. Всегда наготове вежливая улыбка, всех клиентов знает по именам. И при этом, сидя за кассой, она будто находится за сотни миль отсюда. Мне кажется, у нее роман на стороне, — сказала Бренда, чуть подумав.

— Не может быть! С кем?

— Не знаю. Она очень скрытная, но после окончания рабочего дня часто с кем-то встречается.

— Ну и ну!

Бренда пожала плечами.

— Так что, если ты хочешь завести интрижку с ее мужем, действуй смело — она не сможет бросить в тебя камень.

— Господи, Бренда, что ты такое говоришь! В моем-то возрасте? Но скажи мне, с кем приходила в шикарный ресторан Кэти Кларк?

— Это забавно, но она была с Полом Мэлоуном. Ты, должно быть, слышала о нем, а впрочем, может, и нет. Он — так называемый финансовый консультант. Бездна очарования. Женат на денежном мешке по имени Марианна Хэйес.

— И Кэти была с ним?

— Я понимаю, по возрасту она годится ему в дочери, — сказала Бренда, — но, честно говоря, чем дольше я работаю здесь, тем сложнее меня удивить.


— Пол?

— Кэти, ты не звонила целую вечность!

— Не могли бы мы вместе пообедать? Я угощаю. Но только не в «Квентине»!

— Конечно. А где бы ты хотела?

— Я выиграла приглашение в одно местечко: обед на двоих, включая два бокала вина.

— Я не могу позволить, чтобы из-за меня ты прогуливала уроки.

— Вообще-то, я хотела пригласить тебя на субботу, если, конечно, ты будешь свободен.

— Для тебя я всегда свободен. Я тебе это уже говорил.


Кэти показала ему приглашение, выигранное ею на курсах итальянского. Пол Мэлоун сказал, что очень горд тем, что она решила пригласить именно его.

— Я хотела сделать для тебя что-нибудь приятное. И решила пригласить в ресторан.

— Ты сделала мне очень, очень приятно! Как живешь? Кэти рассказала ему о том, что они с Фрэн собирались поехать в Нью-Йорк на Рождество, но большую часть стоимости этого путешествия должен оплатить Кен, а у него не хватало денег, чтобы заплатить всю сумму, и занять было не у кого. Оказывается, в Америке все не так, как в Ирландии, и большинство людей живут в кредит.

— Расскажи-ка мне об этом поподробнее, — попросил ее финансовый консультант Пол Мэлоун.

— Кен так сильно обрадовался, получив мое письмо. Я написала ему, что теперь знаю обо всем и что мне очень жаль, что я как бы стала преградой на их с Фрэн пути. А потом пришло еще одно письмо от него. Кен писал, что очень любит Фрэн, что подумывал даже, не вернуться ли к ней, в Ирландию, но потом раздумал, потому что боялся все окончательно запутать. Я не могу показать тебе его письмо, Пол, там слишком много личного, но тебе оно понравилось бы. Обязательно понравилось бы. Ты бы порадовался за Фрэн.

— Наверняка порадовался бы, можешь мне поверить.

— А ты… Не мог бы ты компенсировать Кену то, что он собирается на меня потратить? Знаешь, сколько стоит эта поездка? Триста фунтов. Я понимаю, это огромные деньги, но Фрэн вложила часть тех денег, что когда-то дали твои родители, в акции какой-то строительной компании, чтобы у меня в будущем был капитал. Я верну тебе долг при первой же возможности.

— Я готов, но как это сделать, чтобы никого не обидеть?

— Это уж тебе виднее.

— Кэти, я рад бы помочь тебе и твоей маме, но, боюсь, мы можем ранить чувства других людей.

— А не могли бы мы послать деньги Кену?

— Боюсь, это его обидит.

Они замолчали. К столику подошел официант и спросил, нравятся ли им блюда.

— Benissimo, — ответила Кэти.

— Моя… Моя юная подруга пригласила меня сюда по билету, который выиграла на курсах итальянского языка, — объяснил Пол Мэлоун.

— Вы, должно быть, очень умная, — сказал официант, обращаясь к Кэти.

— Нет, просто я везучая, — со смехом ответила та. Вдруг лицо Пола изменилось. Казалось, его осенила какая-то удачная мысль.

— По-моему, я придумал, — радостно сказал он. — Почему бы тебе не выиграть парочку авиабилетов?

— И как же мне это удастся?

— Но ведь выиграла же ты бесплатный обед на двоих в ресторане!

— Только потому, что такую лотерею придумала Синьора.

— Ну, а я придумаю такую лотерею, в которую тебе удастся выиграть два авиабилета.

— Это будет нечестно.

— Зато — лучше, чем обижать других подачками.

— Могу я подумать?

— Только не слишком долго. Нам нужно принять решение как можно скорее.

— А Кену мы об этом расскажем?

— Думаю, не стоит, — сказал Пол. — А ты как полагаешь?

— Я полагаю, что ему ни к чему знать весь сценарий, который мы с тобой сочинили, — ответила Кэти. Эту фразу часто произносила Харриет.