"Слезы Макиавелли" - читать интересную книгу автора (Кардетти Рафаэль)

7

В кабинете для занятий Пьеро Гвиччардини Мадонна производила поразительное впечатление. Прислоненная к книжным полкам, картина преобразила всю комнату. Макиавелли был потрясен сиянием, исходящим от полотна, его словно не касалась покрывавшая все грязь, которая пришлась бы по вкусу самому мерзкому обитателю ада.

— Благочестивая картина — в твоем доме! Глазам своим не верю! А вообще-то чему удивляться: кажется, ты стал еще большим святошей, чем Тереза, после того как тебе посчастливилось послушать проповедь Савонаролы!

Видя, что его слова никак не подействовали, он добавил:

— Лучше всего было бы сжечь все, что вокруг, оставив только картину. Тогда контраст не был бы таким разительным.

Гвиччардини поморщился от нападок друга, хотя в глубине души он скорее гордился тем, что тот уделяет столько внимания его врожденной любви к беспорядку. Такой гуляка, как он, непременно должен был чем-то прославиться, и его грязное жилище очень этому способствовало. Однако он счел необходимым ответить колкостью на колкость:

— Что это на тебя нашло? Сегодня ты прямо остряк. Неужто Всевышний наконец одарил тебя чувством юмора? Совсем недавно, стоя по колено в дерьме, ты был не так красноречив.

— Да ладно тебе, Чиччо, не обижайся! Мне просто непривычно видеть этот луч святости в твоем логове, вот и все…

Гвиччардини плюхнулся в кресло, которое зашаталось под его тяжестью.

— Ладно, хватит об этом. Только не вздумай рассказывать моей матушке про это «Благовещение». Бедняжка еще подумает, что ее молитвы были услышаны. Никто не должен знать, какую мазню я держу у себя дома. Это может повредить моей репутации, а я с таким трудом ее создал.

— Почему же тебе непременно нужно было забрать ее сюда?

— По правде говоря, и сам не знаю. Я подумал, это единственное, что от него останется, когда выпотрошат мастерскую и все сожгут. Знаешь, в глубине души я слишком чувствителен.

«Благовещение» было выполнено в чисто классической манере. Оно очень походило на картину Мелоццо да Форли, которую тот написал девять лет тому назад для церкви Санта-Аннунциата. Пресвятая Дева читала книгу, положив на нее одну руку, а другую протягивала ангелу, стоящему перед ней на коленях. В том, как ее пальцы касались пальцев божественного посланника, было нечто чувственное. На заднем плане дель Гарбо изобразил селение на склоне холма и несколько деревьев, между которых протекал ручей. За исключением лица Мадонны, которое было лишь намечено, картина имела вполне законченный вид.

— А картина не так уж плоха, — заявил Макиавелли. — Разве что выполнена не мастерски…

Гвиччардини подошел к полотну поближе и некоторое время смотрел на него, прежде чем высказать свое суждение:

— Сказать по правде, у ангела голова крупновата по отношению к телу, не говоря уже о руках Мадонны, здоровых, как вальки у прачки. Но этим не объяснить ощущение неестественности, которое производит картина.

— Если позволите, я, кажется, знаю, что вас так в ней смутило, — раздался позади них характерный голос Деограциаса, то хриплый, то свистящий.

Молодые люди застыли от неожиданности: они так увлеклись, что не заметили, как он вошел. Наполовину скрытый спиной гиганта, Джироламо Корбинелли тоже с любопытством слушал своего слугу.

— Я постараюсь объяснить это попроще. Главное в картине — общее расположение частей. Успех произведения зависит прежде всего от соотношения всех его составляющих.

Макиавелли и Гвиччардини смотрели на него с изумлением, потому что обычно Деограциас изъяснялся только звукоподражаниями. Для них стало откровением то, что он мог сформулировать такую длинную фразу. Корбинелли широко улыбался от удовольствия.

— Здесь нарушена гармония взаимного расположения, частей. Обычно в «Благовещении» все силовые линии сходятся на лице Богоматери. Художник уделяет этой части картины особое внимание. Если лицо Мадонны будет выразительным, то картина получится удачной. Если нет, то этого уже ничем не исправить.

Не имея привычки так долго рассуждать, он перевел дух.

— В данном случае лицо вообще не прорисовано, но дело не в этом. Незавершенность только еще больше подчеркивает то, что задумал дель Гарбо.

Деограциас нагнулся и поднял бечевку, застрявшую под краюхой заплесневелого хлеба. Он разорвал ее на шесть кусков, прикрепил каждый к задней стороне рамы и натянул их на полотно. Все обрывки бечевки сошлись в точке, расположенной в нескольких сантиметрах ниже лица Мадонны.

— Я наглядно обозначаю линии перспективы. Смотрите внимательно на то место, где они пересекаются.

— Так вот почему у нас было впечатление, что в картине что-то неладно с композицией! — воскликнул Макиавелли. — Наш взгляд привлекала эта точка у нее на груди. Неужели дель Гарбо был настолько плохим художником, чтобы совершить такую ошибку?

— Наоборот, я уверен, что такая перспектива выбрана верно.

— То есть ты пытаешься нас убедить, что дель Гарбо хотел обратить наше внимание не на лицо Богоматери, а на украшение, приколотое к ее корсажу?

— Вот именно.

— Да, но зачем?

— Несомненно, он хотел оставить указание. Будь картина закончена, заметить это было бы гораздо труднее. Взгляд привлекало бы лицо Мадонны, чуть-чуть повыше этой точки, и никто бы не заметил нарушения перспективы. Мы это увидели только потому, что он умер, так и не завершив своего произведения.

— Украшение напоминает античную камею, — заметил Гвиччардини, подойдя к картине вплотную. — Там есть надпись, но букв не разобрать.

Корбинелли внезапно осенило:

— Пьеро, ты не мог бы дать мне ту вещь, которую я тебе одолжил несколько месяцев назад и которую ты, верно, забыл мне вернуть?

Гвиччардини залился краской и пробормотал слова извинения:

— Да, конечно… Знаешь, я как раз собирался тебе его отдать… Господи, да где же оно?

Он принялся шарить по всей комнате, переворачивая стопки бумаг и перетряхивая одежду, которая валялась на полу. Через несколько минут титанических усилий он наконец нашел то, что искал.

— Вот же оно!

— Спасибо. Мой друг Леонардо заметил, что я вижу уже не так хорошо, как раньше, и сделал его для меня. Этот простой кусок отшлифованного стекла увеличивает все, на что его положишь. Ну, кто хочет прочитать надпись?

Гвиччардини бросился к нему, но Деограциас жестом остановил юношу.

— Хозяин, а разумно ли доверять такое важное дело Чиччо?

Гвиччардини скорчил гримасу, давая ему понять, что он прекрасно обойдется без подобных подковырок. Макиавелли воспользовался замешательством, чтобы завладеть увеличительным стеклом, и склонился над картиной.

— Да это стекло просто волшебное! Я различаю буквы почти так же хорошо, как если бы они были нормального размера!

— Дель Гарбо, наверное, достал себе такое же, только не знаю как. О его существовании мало кому известно.

Не в силах больше сдерживать нетерпение, Гвиччардини затопал ногами:

— Да читай же нам скорее, Никколо, что там написано!

— Успокойся! Я делаю все, что могу… Через несколько минут он обернулся с озадаченным видом.

— Ничего не понимаю. Дель Гарбо написал только одно слово: Boccadoro.

Гвиччардини вырвал увеличительное стекло у него из рук.

— Это ничего не означает. Дай-ка мне!

Он в свою очередь присел на корточки перед картиной и почти сразу же вернул стекло Макиавелли.

— Да, ты прав, — сказал он, краснея. — Восса d'oro... «Золотой рот»? Что же это такое? Название города?

— Это прозвище, — вмешался Деограциас.

— Почему ты так решил?

— Уж кому, как не мне, распознать прозвище. Ты знаешь, как меня зовут на самом деле?

Гвиччардини покачал головой и сделал неопределенный извиняющийся жест.

— Я думаю, это женщина, — добавил слуга.

— В таком случае, — решил Макиавелли, — нам необходим специалист. И я как раз знаю такого.

— Боккадоро? Конечно я знаю, о ком речь!

Говоря это, Веттори тыльной стороной руки смахнул пылинку с отворота своего камзола, сшитого из зеленого бархата. Он был, как всегда, одет с иголочки и безукоризненно причесан. Тем не менее он не смог удержаться и по привычке запустил пятерню в свои белокурые волосы.

Несмотря на прыщи, усеявшие его лицо, он воображал, что такого красавчика захочет любая молоденькая девушка. Но к его глубокому разочарованию, он привлекал скорее шестидесятилетних женщин, чем двадцатилетних милашек. Веттори утешался тем, что бросал похотливые взгляды на всех девушек, оказавшихся поблизости.

Этой тактикой он добился только нескольких испуганных восклицаний и попытался сделать ее более действенной, ставя каждый день в церкви дюжину свечек. Но так как все усилия оставались тщетными, он уже начал сомневаться в способности Всевышнего влиять на женскую смекалку, вероятно, пострадавшую от вмешательства какого-то злого духа.

— Ну же, не томи, Франческо. Кто это?

— Мессеры, предлагаю вам заказать выпивку. В горле так пересохло, что я и двух слов не свяжу. Мне нужно промочить глотку.

— Как ты мне надоел… Что скажешь, Чиччо?

— Да ладно тебе, Никколо. Я тоже умираю от жажды. Только маленький кувшинчик, и все…

— А я и не знал, что ты можешь ограничивать себя в питье.

— Не забывай, друг мой, мне было божественное видение. Отныне я живу лишь молитвами и любовью к Богу. Все свои помыслы я посвящаю Господу. Однако, чтобы доставить удовольствие Франческо, я слегка отступлюсь от обета воздержания. Не могу же я допустить, чтобы он все выпил один.

— Если я вам поставлю выпивку, вы мне дадите слово перестать ломать комедию?

Веттори и Гвиччардини переглянулись и согласно закивали головой. После нескольких безуспешных попыток Макиавелли удалось привлечь внимание Терезы, и он указал ей на один из множества пустых кувшинов, которыми уже был заставлен стол.

— Ну, так кто же эта Боккадоро?

— Не знаю, как ее зовут на самом деле. Она работает в борделе донны Стефании, ну, в том, что выходит на зады баптистерия. Место вполне достойное!

— Франческо, а твоя мать знает, что ты шляешься в заведение донны Стефании?

Веттори покраснел и опустил голову. Воздержавшись от дальнейших замечаний, Тереза со стуком поставила перед ними кувшин и вернулась за стойку. Он налил себе вина и, выпив добрый глоток, пробормотал, оправдываясь:

— Сказать по правде, я туда никогда не заходил. Как, впрочем, и в другие бордели тоже… Я все знаю только понаслышке. Но вернемся к тому, что вас интересует: говорят, что донна Стефания купила Боккадоро у торговца, который приехал из Африки. Еще говорят, у нее глаза как изумруды, а кожа темная и шелковистая, как ни у кого другого.

— Ты ее что, никогда не видел?

— Она очень редко выходит в город. С тех пор как слух о ней облетел весь город, донна Стефания бережет ее для особых клиентов. Бывает, что ее не видно месяцами.

— Что еще ты знаешь?

Густая краска залила лицо Веттори.

— Раз уж ты хочешь знать все… Говорят, она делает это ртом как никто другой. Так, по крайней мере, утверждают те немногие, кому по карману ее искусство. Отсюда и прозвище…

Похотливая искра вспыхнула в его голубых глазах. Гвиччардини сделал вывод, который напрашивался сам собой:

— Придется нам пойти расспросить эту донну Стефанию.

— Ты с нами, Франческо?

— Еще бы! Обожаю такие прогулки!

Бордель донны Стефании оказался просторным двухэтажным зданием, откуда доносились развеселые крики. Трое друзей в замешательстве задержались у двери, не решаясь постучать.

— Право за тобой, Никколо. Ты самый старый!

— Я тебя считал уже большим мальчиком, Франческо, а ты, оказывается, не так храбр, когда приходится действовать самому. А уж от тебя, Чиччо, я и не ждал особой прыти.

— Ну, не преувеличивай, Никколо. Давай же! Смирившись, Макиавелли схватил дверной молоток и три раза стукнул по дереву. Дверь открыла женщина средних лет. Должно быть, в молодости она была очень хороша, но годы оставили на ее лице ужасные разрушения. Кожа местами обвисла, а кое-где покрылась такими глубокими морщинами, что о былой красоте можно было лишь догадываться.

В последнем отчаянном порыве она решила не отступать ни на шаг перед пагубным воздействием возраста, густо покрывая лицо рисовой пудрой. Ее ярко размалеванные веки делали особенно заметной усталость, читавшуюся в больших светлых глазах. Покрытые перстнями руки, казалось, сверкали в потоке света, льющегося из борделя.

Сводня с подозрением разглядывала посетителей, теребя кончиками пальцев рукоятку плетки, заткнутой за пояс. Наконец она сухо проговорила:

— Что вы здесь забыли, ребятки? Вы что, потерялись и не знаете, как вернуться к родителям?

Ни один из юношей не решился ей ответить. И хотя пышностью фигуры сводня далеко уступала Терезе, им она казалась куда более внушительной, чем хозяйка трактира. Сторож ада Цербер был, без сомнения, более приветлив, чем эта невысокая женщина, готовая прогнать их ударами плетки.

Наконец Гвиччардини заговорил. Его речь была более изысканной, чем обычно в присутствии друзей, а выражение лица — строгим:

— Мы много слышали об одной из ваших девушек и, если не возражаете, хотели бы поговорить с ней. Ее зовут Боккадоро.

Маленькая сверкающая женщина так и покатилась со смеху.

— Поговорить с ней! Вот отличная шутка! Так, значит, называют это воспитанные люди.

Но тут ее смех резко оборвался, а злые глаза так и впились в собеседника. Гвиччардини очень хотелось удрать со всех ног, но, напуганный мерным покачиванием хвостов плетки, он не мог пошевелиться. Стоящие позади него друзья отступили на несколько шагов.

Донна Стефания язвительно продолжала:

— Ты прав, мальчуган, лучше всего Боккадоро умеет «разговаривать» с мужчинами. Я тебя, наверное, разочарую, но я не знаю, где сейчас эта стерва. Вот уже три дня, как ее нет.

— Как это — нет?

— Да вот так. Исчезла ни с того ни с сего, даже не предупредила. Если я найду эту дрянь, можешь не сомневаться, я расплачусь с ней плеткой.

— Смею предположить, что вы уже узнавали, нет ли ее дома?

Донна Стефания опять захохотала.

— Какой же ты смешной, мальчик! Все девушки живут здесь, у меня. Так с ними меньше хлопот… Что касается Боккадоро, то она приносит мне самые большие доходы, настоящее сокровище! С тех пор как она ушла, все только ее и спрашивают… По ее милости я каждый день теряю гору дукатов!

— У нее много постоянных клиентов?

— Куча! И они готовы дорого за нее платить! Я знала наверняка, что, один раз побывав с ней наверху, они очень скоро придут вновь. Да они убили бы жену и детей, только чтобы снова испытать подобное. Такой, как она, трудно найти замену…

Тут сводня резко оборвала разговор:

— Я с вами только время зря теряю. Той, которую вы ищете, здесь нет. Если у вас есть чем заплатить, то у меня найдутся девушки вашего возраста, которые вас вполне устроят. Вы мне нравитесь, и вам я могу сбавить цену.

Веттори двинулся вперед, в восторге оттого, что сможет наконец избавиться от девственности и не разориться. Но на его лице появилось выражение досады, когда Макиавелли преградил ему путь в сады наслаждений.

— По правде говоря, мы хотели бы заняться этим именно с Боккадоро. Мы столько о ней слышали. Но раз нет, мы уходим, большое вам спасибо, синьора.

— Не за что, детки. Возвращайтесь, когда у вас борода начнет расти, — сказала она на прощание и резко захлопнула дверь.

Вне себя от ярости, Веттори набросился на Макиавелли:

— Ты что, рехнулся, Никколо? Ты не слышал — она нам предлагала скидку! Это же самый дорогой бордель в городе! Больше мне так никогда не повезет!

— Когда закончим дело, мы в складчину оплатим тебе девку, какую пожелаешь. А пока нам надо тебе кое-что объяснить.

По очереди Макиавелли и Гвиччардини поведали ему о недавних событиях. Времени по дороге домой как раз хватило, чтобы закончить рассказ.