"Час ворона" - читать интересную книгу автора (Зайцев Михаил Георгиевич)

5. Как в плохом кино

Мир вокруг перестал существовать, как показалось, всего на одну-единственную секунду, и свет снова вернулся. Но не так быстро, как угас, а тягуче-медленно, словно тот же неведомый некто (Или никто? Или Создатель?) плавно перемещал ручку реостата.

Секунда небытия длилась на самом деле не менее получаса. Когда я вновь обрел способность видеть, слышать и чувствовать, обнаружил себя сидящим на заднем сиденье автомобиля. По бокам, как и утром, двое простецких мужиков. Не тех, что впервые везли меня на дачу к человеку со шрамом, других, ну да какая на фиг разница? Как известно, от перемены слагаемых сумма не меняется. Впереди вместо Альфы прикрытый бейсболкой затылок китайца. Шофер незнакомый, однако нет и капли сомнений относительно маршрута движения автомобиля.

Мужик слева наклонился, заглянул в мои открывающиеся глаза и удовлетворенно хмыкнул. Мужик справа извлек из футляра, притороченного к брючному поясу, миниатюрный мобильный телефон, отстукал пальцем по телефонным клавишам незамысловатую мелодию и молча протянул мне чудо современных средств связи.

Руки оказались свободными, но слушались плохо. Я взял мобильник, кое-как удержал его в дрожащей ладони, догадливо поднес к уху.

– Алло! Алло! Станислав Сергеевич? Откликнитесь! – Из телефонной мембраны в ушную раковину ворвался зычный и уверенный голос человека со шрамом.

– Слушаю... – прохрипел я и закашлялся.

– Говорят, вы сменили форму одежды, Станислав Сергеич. Неужели раздели безобидного прохожего? Признавайтесь, кого ограбили, ха-ха-ха?..

В ответ я сумел лишь кашлянуть еще пару раз.

– Плохо себя чувствуете, Станислав Сергеевич? Мне сообщили, что вы выглядите усталым, хотя и в свежих одеждах. Невежливо с моей стороны вас беспокоить, но простите, не удержался, позвонил, так остро захотелось проконсультироваться с профессионалом. Станислав Сергеевич, как вам такой вот сценарий, слушайте... – Телефонный абонент сделал паузу и затараторил скороговоркой: – ...За то десятилетие, что вы не виделись с Анатолием Ивановичем Ивановым, последний поднялся на деловой Олимп, стал миллионером, олигархом, большим боссом в большом бизнесе. А у большого босса и проблемы большие. Случается так, что Анатолию Ивановичу срочно понадобилось уйти со сцены боевых действий за лучшее будущее. Предпочтительно самому уйти, пока его не ушли. Лучше всего моментально исчезнуть без следа. Но исчезнуть большому боссу трудно. С больших боссов и спрос большой, и внимание к ним особое. Большому боссу недостаточно просто поменять фамилию в паспорте и сделать пластическую операцию, чтобы исчезнуть. И решил тогда наш Анатолий Иванович имитировать свою собственную насильственную смерть, да так, чтобы комар носа не подточил, чтоб ни у кого никаких сомнений. Тут и вспомнил господин Иванов про «скелет в шкафу», образно говоря. Про стародавний инцидент в далеком-предалеком северном городке. Разыскал меня, нанял на работу, остальное вы знаете. Нечаянная встреча в санатории, набег омоновцев, плен, моя история, история современного графа Монте-Кристо, китайцы и ваш, Станислав Сергеевич, побег. А вот теперь, слушайте особенно внимательно! Господина Митрохина специально провели мимо бассейна под открытым окошком, намекнули, как можно убежать, нарочно для того, чтобы он рассказал про бассейн и окошко вам, мон ами. Вы заглотнули приманку и прыгнули в окно. Вас не смутило, что подле ворот дежурил всего один охранник, один-одинешенек. Совсем как в голливудском кинобоевике, вы вырвались на волю и тут, ни с того ни с сего, вышли из образа героя. Ай-яй-яй, как не стыдно! Отобрали велосипед у мальчишки. Низкий, недостойный поступок, право... Усложнили мне жизнь, пришлось из-за вас с отцом мальца-велогонщика разбираться, пудрить ему мозги... Вам бы, мой милый, бежать по асфальту ножками прямо вперед. Прямо по курсу стоял «рояль в кустах» – в проулочке ждал своей минуты автомобиль с четырьмя добрыми молодцами. Вообразите: вы бежите, за вами Альфа, собака вас догоняет, вы кричите «на помощь», появляется автомобиль, из него выпрыгивают четверо хороших парней и убивают Альфу, спасают вас, милейший. Следующая сцена – со стороны дачи появляются мои люди с оружием в руках. Между вашими спасителями и преследователями завязывается перестрелка. Начинается настоящая война! Опустим детали, скажем лишь, что в итоге военных мероприятий, дача-тюрьма сгорает к чертовой бабушке. И ваши спасители, хорошие парни, и ваши преследователи, плохие ребята, все куда-то исчезают. К приезду милиции вы один возле пепелища. Вы с пеной у рта рассказываете следователям историю про сумасшедшего графа Монте-Кристо, потратившего бешеные деньги ради того, чтобы упиваться местью за поросшие мхами времени обиды. Вы свято верите в то, о чем говорите. Рассказываете о своем побеге и опять верите, что окно по счастливому стечению обстоятельств оказалось открытым и что воду из бассейна не выкачали накануне вследствие все той же счастливой случайности. Вы рассказываете о гибели своих друзей, и, в подтверждение ваших слов, судмедэксперты находят среди дымящихся досок полуобгоревшие тела Сергея, Захара и Алексея, а также выдающихся размеров скелет, соответствующий конституции Анатолия Ивановича... Еще минутка внимания, Станислав Сергеевич. Вообразите последние сцены сочиненного мною сценария. Вы стоите на кладбище, под дождем, вокруг мрачные господа в дорогих костюмах. Суровые могильщики опускают в яму закрытый самшитовый гроб с останками, как все думают, Анатолия Ивановича. Семья усопшего, жена и дочка, рыдают. Монтажная склейка – и, наконец, последняя сцена, финальная точка. Живой и здоровый Анатолий Иванович в то же самое время, как первый ком земли упал на крышку гроба, в швейцарском банке набирает шифр на никелированной панели сейфа. Сейф открывается, заключительный кадр – россыпь денег и драгоценностей и довольное, улыбающееся лицо сэра Иванова!.. Нуте-с? Как вам мой сценарий? Не томите, говорите скорее!

– Особенно мне понравилась оговорка, дескать, граф Монте-Кристо – сумасшедший, – честно признался я.

– Ах-ха-ха!!! – Он засмеялся так громко, что я вынужденно мотнул головой, уводя ухо из-под звуковой атаки барабанных перепонок. – Ха! Ха! Ха, ха... А если серьезно, Станислав Сергеевич? Мне, как дилетанту, интересно мнение человека, не чуждого кинодраматургии.

– Почему в вашем сценарии главная роль отведена Станиславу Луневу, а не Алексею Митрохину например?

– О-о! Неужели сами не догадались? Стас Лунев единственный, кто способен поверить во все несуразности и преувеличения плана Анатолия Иванова. Я же прямо об этом говорил, когда пересказывал сюжет. Повторю еще раз, вы, мой милый, доверчивый вы мой, вы – киношник до мозга костей! Только вы, и никто другой, удайся задуманный сценарий, с пеной у рта убеждали бы следователей в том, что все действительно произошло так, как вам показалось, а говоря правду, так, как вам все показали!.. Что на это скажете?

– Скажу, что говно ваш сценарий! Чем устраивать войну возле дачи, логичней дать мне спокойно добраться до капитана Верховского, а потом...

– А потом – суп с котом! – перебила телефонная трубка. – Достаточно обсуждать то, чему не суждено сбыться! Давайте я лучше расскажу вам о том, что сбылось! Слушаете?

– Валяйте, рассказывайте.

– Вы клюнули на приманку с открытым окном над водами бассейна, как я и планировал. Далее, в соответствии с моими планами вы напали на охранника у ворот и изувечили его. Видеокамера бесстрастно зафиксировала вашу драку возле калитки. Да будет вам известно, Станислав Сергеевич, охранник, лишившийся зрения вашими стараниями, ко мне и моим людям имел опосредованное отношение. Я нанял его стеречь дачу через официальное охранное агентство. Ни в чем не повинный парень, лопушок, скучал на воротах. Сегодня, в субботу, у него был первый рабочий день. Сторожа предупредили – днем приедут гости поиграть в карты, а потом побегать, забавляясь пейнтболом. Лопушку велели никого не впускать во двор, беречь покой картежников... Легенда такая – вы проигрались и пустились в бега, между делом выколов глаза хорошему, честному молодому человеку, имеющему трудовую книжку во вполне официальном отделе кадров зарегистрированной фирмы, с которой у меня заключен договор на охрану. Видеокассета – вещественное доказательство. Свидетелей вашего проигрыша – хоть отбавляй. Вы преступник, мой милый. За рукоприкладство с отягчающими последствиями вам светит червонец строгого режима!..

Черт побери, а это похоже на правду! В историю про олигарха и миллионера Толика Иванова я, естественно, не поверил. Однако для себя отметил – человек со шрамом обожает поумничать. Вот бы знать – рассказ о невинно пострадавшем охраннике у калитки – опять упражнения в сочинительстве шибко остроумного садиста или же все-таки правда?

А похоже, блин, на правду! Толика шантажировали семьей, Лешку мамой, Захару, наверное, тоже нашлось чем пригрозить. Меня шантажировать было нечем, а теперь можно угрожать уголовной статьей. Не отними я велосипед у пацана, не повстречайся семья с бультерьерами, Альфа догнала бы беглеца, и буквально через минуты я снова в тюрьме, но уже не такой чистенький, как раньше, а с окровавленными после удара по глазам охранника пальцами. Непонятно одно – на фига меня и моих друзей вообще шантажировать перед смертью? Чтобы окончательно загнать в угол? Создать условия, когда очень хочется убежать, а убегать нельзя, убежишь из заточения, и станет еще хуже?.. Похоже, именно этого добивается сволочь со шрамом. Физического унижения и уничтожения ему мало, возжелал раздавить свои жертвы еще и морально, гадина! Оторвать крылья мухе, прежде чем размазать ее пальцем по стеклу, за которым свобода... Почему же тогда так быстро убили Толика Иванова? Или Толик все-таки жив? Его, выскочившего из камеры, мгновенно вырубили, дабы еще больше меня напугать, стопроцентно спровоцировать на побег? Да, похоже, что так! Именно так!

И еще одна важная деталь в пользу правдивости провокации моего побега. В камере были микрофоны! По-прежнему уверен – ни Леха, ни Толик не могли рассказать про капитана Верховского. Нас подслушивали, отсюда и знали, куда я побегу и как побегу. Вот ведь хренотень какая! Я боюсь облавы, которая ловит не меня, я рискую жизнью, рвусь в Москву на рандеву с капитаном Верховским, а там, куда я так стремлюсь, преспокойно ждет засада! Блин горелый! Чувствую себя полным кретином! Противно, сил нет...

– Алло-у! Станислав Сергеевич! А я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы предсказуемы, мон ами. О-о, как вы предсказуемы! Хотите, угадаю ваши мысли?

– Пошел ты на хер, урод!!!

В глазах потемнело, крик сорвался на хрип, потеряв всякий самоконтроль, я попытался швырнуть трубку мобильного телефона через головы впереди сидящих в ветровое стекло. Едва успел размахнуться, мужики с боков вцепились в меня, как те давнишние бультерьеры в Альфу. Китаец повернулся на шум, и его сухая ладошка шлепнула по моей щеке. Вроде бы и не сильно шлепнула, а в ушах завизжала низкая протяжная нота, и темнота в глазах рассыпалась искрами. Тело перестало слушаться, мужики-бультерьеры отобрали телефонную трубку, и каждый счел своим долгом угостить меня ударом локтя под ребра. Я согнулся пополам, уронил голову на колени, крепко стиснул зубы. Эмаль на левом резце треснула. О, как я ненавидел человека со шрамом! Я не знал доселе, что одно человеческое существо до такой степени способно ненавидеть другое. О, как я его ненавидел!!!

Долгую дорогу до дачи-тюрьмы я просидел скрючившись, уткнувшись лицом в коленки. Первый раунд проигран подчистую и совсем не из-за того, что побег не удался, нет! Противник сломал мою волю. Вот сейчас, только что, он предложил угадать, о чем я думал (он знал, о чем я думаю!), решил меня взбесить, и я взбесился! Еще немного, и я стану марионеткой в его руках. Выход один – превратить свою злость и ненависть в сжатую пружину под контролем трезвого рассудка и реализовать только что оформившуюся в сознании мечту – убить человека со шрамом, уничтожить, пусть и ценою собственной жизни! Впервые я понял, что чувствовали, о чем думали и как радовались смерти пилоты-камикадзе, когда шли на таран вражеских кораблей. Я больше не человек, я – живая мина. Пружина взведена, и в подходящий момент сработает детонатор.

Глубокое, размеренное дыхание успокоило сердцебиение. Принятое решение прояснило разум. Мне стало хорошо и спокойно. Я, и только я, сам, осознанно решился сделаться камикадзе. Я контролирую ситуацию. Я пишу сценарий собственной жизни! Я, а не эта гадина со шрамом. Я сам себе и сценарист, и режиссер! Аминь!

Вплоть до того, как машина въехала в подземный гараж резиденции моего смертельного врага, я старательно дышал, восстанавливал силы. Европейцы недооценивали и недооценивают дыхательную гимнастику, между тем наставник Ван привил мне умение правильно дышать и понимание важности правильного дыхания в обычной жизни. Большинство людей дышат грудью, и лишь немногие обучены дышать животом. А это, кстати, совсем просто – достаточно представить, что живот вроде как мячик, который сдувается – раздувается, сдувается – раздувается. К брюшному дыханию я привык со времен серьезных занятий гунфу, а посему достаточно легко перешел к более сложным дыхательным упражнениям и с их помощью довольно быстро вернул силу мускулам и эластичность мышцам.

Когда замолчал мотор автомобиля, что вез пленника и сопровождающих, когда я вылез из машины, выпрямил спину, расправил плечи и сделал первые несколько шагов, подталкиваемый конвоирами, вдруг остро почувствовал сверлящий затылок взгляд. Я обернулся. Китаец не отвел глаз, смотрел на меня внимательно и заинтересованно.

– Иди, не зыркай по сторонам, – стиснул пальцами мой локоть один из надзирателей. – К лестнице иди и наверх, дорогу знаешь.

Я покорно побрел к лестнице, ведущей в солярий, а взгляд китайца продолжал обжигать затылок. Он – единственный, этот китайский Мастер, заметил произошедшие во мне изменения, обратил внимание на гордо выпрямленную спину и обманчиво расслабленную походку, распознал во мне человека, победившего природный инстинкт самосохранения, а следовательно, смертельно опасного даже для него, Мастера.

Ступеньки под ногами поскрипывали. Я шел, зажатый с боков конвоирами-надзирателями, китаец контролировал меня сзади. Руки на этот раз не сковали наручниками, и Альфа резвится где-то на небесах в собачьем раю, но присутствие китайского Мастера опаснее дюжины овчарок. Однако я больше не боюсь гостя с Востока. Он мне безразличен. Моя цель – человек со шрамом. Скорей бы оказаться на расстоянии прыжка от цели. Я сумею прыгнуть как надо и вцепиться зубами в глотку врага. Достаточно секунды, чтобы перекусить его горло. Я еще успею почувствовать вкус его крови, прежде чем умру!

Перед входом в солярий оба русскоязычных конвоира отстали, втолкнули меня в дверной проем, следом вошел китаец, и дверь, щелкнув замком, захлопнулась.

На лестнице царил полумрак, а солярий оказался залит ярким электрическим светом. Я зажмурился на мгновение, проморгался, открыл глаза и осмотрелся по сторонам.

Четыре мощных прожектора освещали помещение. Прожектора висели под потолком. Потолок стеклянный, многосекционный, думаю, отдельные секции – съемные. Вот и сняли четыре секции по углам, сунули в прорехи прожектора, и четыре ярких искусственных солнца затмили бледную ночную луну.

Два часа ночи, по моим прикидкам. Подходящее время для кончины самоубийцы-камикадзе.

...Черт! А ведь человек со шрамом совсем не зря подозревал меня в тяге к самоубийству! Впервые захотелось сдохнуть, когда по моей вине чуть не умер пенсионер-сердечник, и вот опять мечтаю о вечном покое! Помнится, перед прыжком в окно меченый Монте-Кристо говорил, что знает о моих замыслах, что я ищу легкой смерти, что я предсказуем... Черт! Тысяча чертей!!!

Человека со шрамом НЕ БЫЛО в солярии! Не было!!! В огромном для восьми человек помещении находились лишь пятеро китайцев, я, Захар и Лешка! И никого больше! По одному китайцу на троих пленников, плюс двое желтых в резерве, и все! Все! Конец дикой жажде убить врага ценою собственной жизни! Он снова переиграл меня, опять предугадал мои чаяния и цели!!!

С невероятным трудом я удержал в груди истошный звериный вопль, сдержал готовую сорваться пружину злобы в сердце. Нет, нет и нет! Я не позволю кому бы то ни было наслаждаться видом моей беспомощной ярости! Я не упаду на пол и не буду биться затылком о деревянные доски, выкрикивая проклятия. Достоинство – вот последнее, что у меня осталось! Достоинство и мечта о вкусе теплой вражеской крови на губах, несбыточная мечта...

– Наконец-то все в сборе, господа... – Голос человека со шрамом раздался откуда-то сверху. Тихий спокойный голос, усиленный какой-то электроникой типа мегафона. Я запрокинул голову, прищурился. Свет прожекторов все равно ослеплял, и единственное, что я увидел, – черные провалы в блеске стеклянного потолка.

Называю потолок стеклянным по инерции. Стеклом в быту принято обзывать обязательно прозрачный, но совершенно не обязательно хрупкий материал. Конечно, кристально-прозрачные плиты на потолке сделаны из чего-то особо прочного. Фиг знает из чего, материаловедение не мой конек. Уверен, по потолку можно ходить. Наверное, неподражаемое ощущение, прогуливаться над головами узников-букашек. Человеку со шрамом это должно быть в кайф. Представляет себя, полагаю, чуть ли не богом, небожителем, вершителем судеб. Попирает ногами хрустальный свод рукотворных небес и при помощи «матюгальника» через специально оставленные проруби-прорехи снисходит до беседы с нами, копошащимися внизу в деревянной яме. В выгребной яме сломанных судеб. В преисподней.

– Господа! – грянул «с небес» ненавистный голос. – Вы полностью свободны, господа, в объеме окружающего вас пространства. В принципе, вы, мои братья по расе, вольны сейчас объединиться, выстроиться «свиньей» и с криком «ура» напасть на желтокожих супостатов. Ну же, господа...

Я опустил голову, устав щуриться. Сморгнул. Посмотрел на своих друзей по несчастью. Друзей по беде, по горю, по нерастраченной яростной злобе. Впрочем, из двоих старинных дружков, что стояли недалече, только Захар, похоже, сохранил самообладание. Лешка Митрохин сгорбился, уставился себе под ноги и лишь изредка воровато зыркал по сторонам, словно затравленный зверек. Захар же внешне оставался спокойным, как всегда. Недаром Захара Смирнова называли Захарка Смирный. Захар встретился со мною глазами, сразу отвел взгляд, внимательно посмотрел на Леху, повернул шею, оглядел китайцев у себя за спиной.

Пятеро китайцев, будто статуи, выстроились вдоль одной из стен. Кроме Мастера стиля Журавля, приехавшего со мной, остальные китаезы одеты, как и давеча, лишь в штаны на резинке. Узкие глаза не выражали никаких эмоций. Расслабленные тела в любой момент готовы преобразиться в жесткую конструкцию из мышц и костей. В конструкцию, приспособленную для убийства. Биороботы-терминаторы, жутковатое зрелище.

– Вижу, господа, вы не желаете объединяться, – констатировал голос свыше. – Что ж, раз вы так решили, пусть воцарится закон джунглей – каждый за себя! Мне достаточно хлопнуть в ладоши, господа, и на каждого из вас нападет китайский Мастер. Алексею Владимировичу придется противостоять Мастеру стиля Змеи. Захар Семенович потягается мастерством со специалистом стиля Дракона. А Станислав Сергеевич поборется с Журавлем, еще раз попытает счастья после недавнего поражения. Но, господа, мне бы все-таки хотелось, чтобы один из вас вышел победителем в схватке с басурманами. Поэтому я дам вам небольшую поблажку, скромную фору. К сожалению, не всем, а кому-нибудь одному. Скоро мы узнаем, в чьих руках будет фора в виде...

Голос под потолком замолчал, недоговорив предложение. Вместо слов, объясняющих, в виде чего будет предоставлена пресловутая фора, сверху свалился некий блестящий предмет. Человек со шрамом швырнул в прореху прозрачного потолка длинный, блестящий остро отточенный нож.

Тесак гулко стукнулся об пол, подпрыгнул и лег посередине прямоугольника солярия мертвой металлической рыбиной. Хороший тесак. Длинный, длиннее стандартного охотничьего ножа. Широкое лезвие, маленькая гарда для защиты кулака, сжимающего костяную рукоятку, односторонняя заточка острая как бритва. С таким ножом в руке действительно получаешь хоть маленькую, но фору в борьбе с китайским Мастером. Ведь это только в кино Джеки Чаны и Чаки Норрисы лихо вышибают одним небрежным движением ножи и прочую смертельно опасную утварь из рук злодеев. В реальной жизни защититься от длинных, секущих махов клинка крайне тяжело, почти невозможно. Вооруженный соперник никогда не ударит ножом сверху вниз, как воображаемый хулиган на картинке в учебнике по самообороне. И хрестоматийного тычка лезвия, от которого можно уйти в сторону в настоящей схватке, фиг дождешься. Спору нет, для китайских Мастеров клинок не представляет такой же опасности, как, скажем, для меня, однако сейчас нож в моей руке стал бы той надеждой на победу, которую я давно утратил, а честно говоря, которой никогда и не было.

Вот, черт! Я уже смирился со смертью, желая лишь об одном – уйти в лучший мир в обнимку с уродом-мракобесом, и нате вам – едва появилась малюсенькая надежда одолеть китайца, сразу же возродился из пепла, словно Феникс, инстинкт самосохранения, мозг моментально вспомнил о заявлениях мракобеса со шрамом, дескать, он отпустит на волю узника, победившего китайца, и эта явно ложная приманка влечет, как мираж оазиса в пустыне. Ведь понимаю, что все искусно придумано, подстроено, чтобы помучить пленников подольше и поизощренней, понимаю, что все – мираж, а все равно кровь закипает в жилах, и, помимо здравой логики, сразу хочется идти навстречу миражу, бежать, ползти, драться...

Мы шагнули к ножу на полу одновременно все трое, я, Леха и Захар. Все трое с полминуты примерно смотрели на нож, а потом шагнули к нему. У всех троих разом заблестели глаза, все одновременно опознали в тесаке на полу ту самую соломинку, о которой мечтает каждый утопающий.

Едва мы, пленники, двинулись с места, как от стены отделилась полуобнаженная фигура Мастера стиля Леопарда, убийцы бомжа Сергея Контимирова. Леопард стремительно, словно дикая большая кошка, в три гигантских прыжка, оказался рядом с ножом, подхватил его с пола и застыл с клинком в руке в угрожающей позе.

– Не спешите расстраиваться, господа! – выкрикнул сверху режиссер этого безумного спектакля. – Китаец поступил согласно моему сценарию. Он отдаст ножик, поверьте мне, отдаст. Тому из вас, кто...

Последовала долгая издевательская пауза, во время которой мы, три марионетки, будто группа живых скульптур, замерли, глядя вверх прищуренными глазами.

– Китаец отдаст ножик тому, кто его заслужит, завоюет в честной борьбе. Во время приватной беседы с Захаром Семеновичем я обещал господину Смирнову снисхождение. Захар Семенович вправе выбрать себе спарринг-партнера из двух претендентов. Хотите, Захар Семенович, сражайтесь с Алексеем Владимировичем, а хотите, со Станиславом Сергеевичем. Победитель спарринга в награду получит ножик. Холодное оружие очень поможет, я надеюсь, во время последующей битвы с восточным бойцом. Нуте-с, Захар Семенович, с кем из своих дружков желаете биться?

Изощренный садизм. Заставить мышек грызть друг дружку, прежде чем напустить на них матерых котов. Заставить предать былую дружбу, ссучиться, опуститься. И насладиться зрелищем полного морального распада.

Я не успел до конца осмыслить всю изощренность игры в предательство, забавы под названием «пионер-герой Павлик Морозов», или «козел-провокатор», или «Каин против Авеля». Я не успел подобрать должного названия для предложенного игрища, мне помешала реплика, произнесенная Захаром:

– Отойди, Стас. Я буду Леху херачить. Без обид, Леха, каждый за себя...

Совершенно машинально я отступил к стене. Пятился, пока лопатки не уперлись в дерево. Не ожидал я, что Захар так быстро и просто согласится на изуверские игры... А, впрочем, чему я удивляюсь? Я сам минуты три назад шагнул к ножу на полу. Одновременно со мной шагнули и Леха, и Захар. Что бы было, не перехвати оружие китаец? Мы, все трое утопающих, сгрудились бы вокруг спасительной соломинки и учтиво начали предлагать друг другу поднять тесак, так, что ли? «Будьте любезны, Алексей, подберите ножик, он вам нужнее, чем мне». – «Да что вы, что вы! Бог с вами, Станислав, берите вы, такой замечательный ножик поможет вам выжить, а я что, я и подохнуть не прочь...» Так, да? Не знаю, что бы было, пусти режиссер со шрамом забаву на самотек. Ей-богу, не знаю, как повел бы себя Лешка, как поступил бы я. Одно ясно – Захар попытался бы схватить нож первым.

Почему Захар выбрал Леху – понятно. Я вошел под прозрачный свод солярия с гордо выпрямленной спиной и пылающим взглядом камикадзе, готового к самоубийству, а где-то потерявший очки Леха топтался рядышком с Захаром, сгорбленный и подавленный. Да и росточком я повыше Митрохина, а следовательно, тяжелее. Весовые категории в спортивных единоборствах придуманы ох не просто так. Десять лет назад мы с Лехой владели боевой техникой примерно одинаково. При прочих равных условиях у того, кто тяжелее, всегда есть преимущество в схватке.

– Начинайте, Захар Семенович, – распорядились сверху. – Не томите.

И Захар начал. Шагнул к Лехе, двинул ему ногой в пах. Митрохин был подавлен, да и физически его состояние оставляло желать лучшего, однако выучка и многолетняя практика взяли свое. Лешка сбил ногу Захара коленом и контратаковал. Низкорослому бойцу рациональнее всего работать с более высоким соперником на ближней дистанции. Митрохин, я предполагаю, и пошел-то заниматься боевыми искусствами, дабы компенсировать свои комплексы коротышки, а с годами научился превращать собственный недостаток в росте в преимущество. Помню я, как красиво Леха ронял двухметровых молодцов, как классно умел выходить за спину великанам, только вот и Захар это помнит и все митрохинские уловки да маневры знает не хуже моего.

Лешкина коленка сбила атакующую ногу Захара. Митрохин мгновенно разогнул согнутое колено, оттолкнулся опорной стопой от пола и, суммировав энергию толчка и маха, оказался совсем рядышком с Захаром. Еще четверть секунды, и локоть Митрохина угодил бы Захару в низ живота, но Захар успел отпрыгнуть в сторону широким, длинным прыжком. И снова Митрохину пришлось защищаться от более длинных конечностей противника, предпочитающего работу на средней дистанции.

В движениях и Захара, и Лехи не было запомнившейся мне легкости, с годами исчезло и былое изящество, но эти двое все еще оставались бойцами, и их схватка, безусловно, подарила бы немало приятных минут понимающему болельщику в ином месте и при других обстоятельствах. Сейчас же побоище ветеранов радовало глаз лишь его устроителю. Причем, я уверен, его радовал не столько рисунок поединка, сколько сам факт драки. Приятно почувствовать себя римским Цезарем, властным над душами и телами рабов, покорных твоей воле. Сказал слово, и старые друзья молотят друг друга, словно заклятые враги. Это ли не месть – обратить обидчика в тварь трепещущую, смердящую страхом и готовую на все ради продолжения жизни, пусть хоть на час, пусть хоть на минуту!..

А схватка все продолжалась. Оба, и Лешка, и Захар, уже дышали тяжело и роняли на пол смачные капли пота. Оба устали. Это только в кино бойцы как ни в чем не бывало месят кулаками друг дружку сколь угодно долго. На самом деле во время серьезного спарринга выматываешься очень и очень быстро, а побеждает подчас тот, кто сумел сберечь силы для последнего, решающего удара. Или тот, кому повезло.

Повезло Захару. Лешка, по дури, пропустил удар пяткой в живот. Поскользнулся во время очередной контратаки наскоком и напоролся на «выстрелившую» навстречу пятку Захара. Удар подбросил маленького, легкого Митрохина в воздух, лишил опоры. Захар, пользуясь благоприятным моментом, развил успех, достал Митрохина кулаком в челюсть. Лешку перевернуло, и он грохнулся спиной на пол. Осторожный Захар, сохраняя среднюю дистанцию, по-футбольному заехал ногой Лешке под ребра. Митрохин перекатился на живот, попытался было встать, неудачно – нога Захара ударила еще раз и снова под ребра. Лешку опять перевернуло, опять на спину. Больше подняться он не пытался. Скрючился на полу, прикрывая голову руками и подтянув колени к животу, защищая пах.

– Достаточно! – поступила «команда сверху» от властелина рабов на прозрачной крыше. – Убедительная победа Захара Семеновича! Алексей Владимирович, у вас есть время собраться с силами, а Захара Семеновича я попрошу сейчас же порадовать меня еще одной победой.

Не успел я и глазом моргнуть, как китаец с ножом, мелко семеня, подбежал к Захару, протянул ему клинок рукояткой вперед, и, как только Захар взял оружие, от стены отделился еще один китаец – мастер стиля Дракона.

...В стиле Дракона боец подражает несуществующему мифологическому существу. Адепты стиля Дракона, изображая длинное тело ящера, вытягивают вперед практически прямые руки. Ладони «смотрят» вниз, большие пальцы соприкасаются. Вытянутые руки символизируют драконий хвост. Этим «хвостом» боец-Дракон выполняет, как правило, широкоамплитудные маховые движения, защищается от атак противника и атакует сам. Также «хвост дракона» помогает «разогнать» тело для прыжка. Сдвоенный удар ногами в прыжке – коронная атака в стиле Дракона...

Все произошло на удивление быстро и скоротечно. Я ожидал увидеть долгий спарринг, думал, что китаец-Дракон прежде всего попытается лишить Захара оружия, но этого не произошло.

Захар взял в руку нож (умело, «хватом вниз», так, чтобы была возможность и защититься лезвием, и атаковать), Леопард отбежал в сторону, а Дракон, быстро приблизившись к Захару на расстояние нескольких шагов, прыгнул.

Кажется, и для Захара столь стремительное развитие событий оказалось неожиданностью. Он не успел еще как следует отдышаться после схватки с Митрохиным, не успел привыкнуть к оружию, к весу ножа, к длине клинка и, естественно, не успел как надо отреагировать на прыжок Дракона.

Соединенные вместе, вытянутые вперед руки китайца мелькнули в воздухе. Дракон махнул «хвостом», и полуобнаженное тело оторвалось от пола, развернулось в полете боком, как влюбленные на знаменитом полотне Шагала. Китаец выпрыгнул из низкой стойки, от этого его прыжок показался неправдоподобно высоким. Оттолкнувшись, ноги Мастера мгновенно согнулись в коленях, «заряжаясь» для удара. Захар выбросил навстречу человеку-Дракону вооруженную руку. Обе ноги Мастера пружинисто разогнулись. Левая дугообразным движением сблокировала контратаку Захара, правая, двигаясь прямо, ударила его по голове.

Вот это да! Вот это координация! Никогда ничего похожего не видел! Одновременное движение обеими ногами по разным траекториям! Попробуйте одновременно (обязательно одновременно) начертить в воздухе одной рукой круг, а другой квадрат, и вы поймете, почему восхищение на какую-то долю секунды затмило все прочие мои чувства.

Вспышка невольного восторга угасла столь же мгновенно, как и возникла. Удар Дракона сломал Захару шею. Голова его запрокинулась назад и вывернулась столь неестественно, что, наверное, последнее, что увидел Захар, были его собственная спина, ягодицы и пятки.

Китаец приземлился за секунду до того, как упало на пол тряпичным болваном то, в чем доселе обитала душа Захара Смирнова. Мастер равнодушно отвернулся от конвульсивно подергивающегося трупа и не спеша пошел обратно на свое место возле стенки. Живот Мастера равномерно вздымался, он даже не сбил дыхание, прыгнув. Раскосые глаза ничего не выражали, кроме разве что скуки.

Мертвый Захар Смирнов лежал в двух шагах от только-только поднявшегося на ноги Лешки Митрохина. Алексей схватился рукой за живот, с видимым усилием выпрямил спину, не сдержавшись, застонал, прикрыл глаза. Ему здорово досталось, он, казалось, еле удерживается на ногах. Полуживой человек рядом с мертвецом. Лешка пошатнулся, я подумал, что он падает, и все, наверное (и китайцы, и властелин наверху), подумали точно так же.

Но Лешка не упал. Он успешно маскировал остатки сил, собирая волю в кулак, концентрируя нерастраченные резервы. Прав был человек со шрамом, избрав пунктом наблюдения прозрачную крышу. Не я один подходил на роль камикадзе. Будь гадина с рваной рожей достижима, кто знает, а вдруг мы бы на пару с Митрохиным его и достали? Скоротечная смерть Захара окончательно развеяла иллюзии. Не подчиняться – вот единственное желание, которое завладело и мной, и Митрохиным!

Лешка не упал. Он покачнулся и прыгнул к трупу Захара на полу. Длинный, низкий прыжок, и Лешка рядом с мертвецом, возле все еще вздрагивающей руки, сжимающей остро отточенный тесак.

Сверху истошно закричал что-то наш мучитель. Я не вслушивался, что конкретно, во все глаза смотрел на Митрохина, затаив дыхание. Лешка подхватил нож с пола и, не теряя темпа, кинулся на ближайшего от него китайца, Мастера-Дракона. Получилось! Лешка застал Дракона врасплох. Тот шел к своему месту у стеночки, находился к Митрохину спиной, а крики из-под потолка заглушили топот Лешкиных ног. Мастер не видел и не слышал Лехи! Митрохин же был быстр, как никогда в жизни. В последнюю долю секунды Дракон все же почувствовал движение у себя за спиной, обернулся, но было поздно. Лешка весь вытянулся в яростном, отчаянном выпаде и вогнал клинок по самую рукоятку в почку китайцу. В узких глазах Мастера застыло удивление. По инерции Лешка налетел на него, опрокинулся вместе со смертельно раненным Драконом на пол, выдернул лезвие из кровоточащей раны и, кувыркнувшись назад через голову, вскочил на ноги.

Лешка стоял широко расставив ноги, стиснув в руке багровый от крови тесак, в метре от него извивался на полу умирающий Дракон. Лешка тяжело и часто дышал, на лице у него расцвела улыбка безумца, глаза лучились сумасшедшим счастьем.

– Съели, падлы?! – заорал Лешка, жадно хватая ртом воздух. – Ну, желтые обезьяны, кто следующий?! Ну? Подходите, кто не боится! Ну же!!!

Лешка взмахнул тесаком. Во все стороны разлетелись багровые капли с клинка. Лешка рассмеялся, и смех его был страшен.

Да! Тысячу раз да! Ни один Мастер не застрахован от ошибки. Сколько раз я видел, как молокососы-подростки, пришедшие на тренировку второй раз в жизни, по полной дури попадали кулаком в нос опытнейшему тренеру-инструктору. Или вот совсем недавно вся желтая пресса растиражировала эпизод в американском кабаке – пьяный байкер поссорился с Жан-Клодом Ван Даммом, врезал кинозвезде и отправил в нокдаун. Ничего хорошего не хочу сказать про Жан-Клода, звезда он, что называется, «дутая», однако в силу своей профессии обязан поддерживать форму, и, безусловно, реакция у Ван Дамма много лучше, чем у пьянчуги-байкера. Без соответствующей реакции фиг бы звездюк сумел выполнить самый простенький кинотрюк. А плюшку от байкера все одно проморгал! Так же и китаец. Выполнил работу, сломал шею Захару Смирнову и задумался на мгновение о чем-то своем, китайском. Быть может, молился, кто знает? Ушел в себя китаец и поплатился жизнью. Лешка реализовал свой шанс, один из тысячи!

Лешка стоял посреди помещения, размахивая ножом, ругался и обещал порезать всех китайцев подряд. А китайцы между тем оставались невозмутимы. Только один, самый худощавый, поднял голову и выкрикнул короткую фразу на своем гортанном языке. После небольшой заминки сверху, из-под потолка, ему ответили на родном языке. Не иначе китаец спросил: «Что делать?» Толмач Антошка перевел вопрос, получил инструкции от режиссера-постановщика подпорченной самоуправством статиста Митрохина пьесы и отдал распоряжение китаезе относительно дальнейшего течения событий.

Худощавый китаец, услышав ответ на свой вопрос, кивнул, отделился от стены и медленно двинулся в сторону Митрохина, а из-под потолка зазвучал голос урода со шрамом:

– Захар Семенович умер быстро, без мук и унижений. Моментальная смерть – награда Захару Семеновичу за победу в схватке и сговорчивость. Вы же, Алексей Владимирович, выказали излишнюю инициативу, нарушили мои планы и...

– Пошел в жопу, гондон штопаный! – заорал Леха. – Сейчас полосну себя ножом по горлу и насрать на твои планы! Я сам за себя отвечаю, понятно тебе это или нет?

– Нет! Вы забыли, дорогой Алексей Владимирович, что ваша мама...

– Ты сволочь!!! – взвыл Леха. Улыбка безумца на его лице преобразилась в гримасу боли. – Ты псих! Сумасшедший! Больной!

– Пусть так, но вы все равно будете выполнять мои болезненные фантазии. Я так хочу! Ясно вам?!

Леха промолчал, закусил губу, двумя руками схватился за рукоятку тесака, отслеживая лезвием, словно это не лезвие ножа, а пистолетный ствол, приближающегося к нему худощавого китайца.

– Так-то лучше, Алексей Владимирович, – изрек невидимый снизу генератор «безумных фантазий» на прозрачной крыше. – Вы только что вызывали на бой «желтую обезьяну». Жаль, но специалистов стиля Обезьяны среди моих китайских гостей нету. Зато есть Мастер стиля Змеи. Ежели вы и его зарежете, мон ами, я все прощу, так уж и быть, и дарую вам, Алексей Владимирович, счастливую жизнь обеспеченного человека, любящего сына живой и здоровой старушки-матери.

Человек со шрамом силился говорить прежним надменно-повелительным тоном, но удавалось ему это плохо. Мы предсказуемы? А вот хрен тебе в глотку!!! Отчаянный демарш Митрохина подмочил репутацию и китайцам, и их нанимателю. Уже не будет поражения всухую. Кровь Дракона испортила общую картину образцово-показательной мести. Молодец Митрохин, черт побери! Не ожидал от него.

А что же я? А я еще себя покажу, будьте уверены! Обо мне все забыли. Я одиноко подпираю стену, китайцы стоят у другой стены. До смерти Дракона Журавль нет-нет, да и косил в мою сторону взглядом, сейчас смотрит на тело погибшего соплеменника. Большая ошибка! И неудивительно, в жизни всегда так – одна ошибка тянет за собой другую, затем наступает полный обвал. Приятно, ядрена вошь, когда ошибки и просчеты допускаешь не ты, а твои враги! Чертовски приятно!

Пока я внутренне ликовал, Мастер стиля Змеи не спеша шел навстречу вооруженному тесаком Алексею Митрохину. Когда расстояние между Лешкой и узкоглазым сократилось до пяти-шести шагов, китаец остановился, перенес вес тела на правую ногу, левую выдвинул далеко вперед и низко-низко присел. Тощие руки китайца замелькали перед худощавой грудью, выделывая замысловатые пассы, и он снова двинулся навстречу Митрохину. Теперь Мастер перемещался зигзагом, умудряясь сохранять поразительно низкую стойку. Он буквально стелился по полу, перетекал из одной позиции в другую словно сгусток ртути.

...Змея у китайцев считается символом мудрости и потаенной магической силы. На протяжении веков стиль Змеи считался тайным и распространялся лишь в среде буддийских монахов. Однако рано или поздно все тайное становится явным. Но главные тайны стиля Змеи так и остались тайной.

Основное движение (основная координация) змеиного стиля называется «укус змеи» – удар кончиками пальцев по болевым точкам. Методика «набивки» так называемой «головы змеи» и является, пожалуй, самым большим секретом школы. Собственно, внешняя сторона закалки ударной поверхности очевидна: сначала нарабатываются удары кончиками пальцев по мешку с рисом, потом по мешку с песком, а затем и по мешку с речной галькой. Однако это приводит к потере зрения. И только хитро составленные травные отвары помогают и зрение сохранить, и превратить кисть руки в «голову змеи», способную с одного тычка раздробить булыжник. Рецепт упомянутых отваров, естественно, держится в строжайшем секрете...

Какие бы коленца ни выделывал Мастер, но «голова змеи» – согнутая в запястье кисть руки с плотно сомкнутыми выпрямленными пальцами – беспрестанно оставалась направленной в одну точку – глазницу (то правую, то левую, но непременно на глазницу) моего друга Алексея Митрохина.

Китаец приблизился к Лешке на расстояние удара ногой. Митрохин размахнулся и попытался достать извивающегося Мастера длинным секущим махом клинка. Китаец поднырнул под свистящую в воздухе сталь, рука его распрямилась, и кончики пальцев коснулись века вооруженного противника. Я ожидал услышать крик боли, увидеть сгусток слизи вместо глазного яблока, но Лешка лишь заморгал часто-часто. Человек-Змея мог, легко мог лишить Митрохина глаза, но предпочел ограничиться слабым касанием. Ему так велено – подольше поиздеваться над жертвой, сначала лишить воли, потом жизни.

Нож в руке Лешки еще раз рассек воздух. И снова Мастер избежал встречи с клинком, опять «голова змеи» лишь пощекотала на этот раз другой глаз Алексея.

То же самое действо – мах клинком, «поцелуй» в глаз – повторилось еще и еще раз. Соперники кружили посреди помещения, невдалеке от того места, где стоял я. Лешка, теряя силы, нападал, китаец изящно уходил от его атак и отвечал легким касанием попеременно то левой, то правой глазницы Алексея.

А я стоял и ждал того единственного мгновения, когда можно будет отпустить пружину ярости, распиравшую грудную клетку.

Подходящий момент, как это обычно случается, представился внезапно, неожиданно. Отчаявшись, Лешка попытался достать китайца нелепейшим тычковым ударом клинка. Китаец проворно отскочил, Митрохин потерял равновесие, сделал лишний шаг вперед, а его противник, отступив еще на полшага, приготовился остановить Леху более сильным, чем обычно, быть может, смертельным ударом «змеиной головы». Но тут в игру вступил я, доселе так долго стоявший у стенки будто неодушевленный предмет интерьера.

Отступая, китаец оказался совсем близко от меня, шагни пошире, и можно дотянуться рукой до его спины. Вот я и шагнул. Оттолкнулся спиной от стены и бросился вперед.

У меня был выбор. Мог ударить китайца в спину ногой. Но тогда Мастера швырнет прямо на Лешку, он, прекратив дурачиться, и от ножа сумеет уйти, и Лешку, если не убьет, то покалечит. Мог подсечь китайца, уронить его на пол. Но черт его знает, что он успеет сделать в падении, какой фортель выкинет. Я выбрал самый простой, глупый до тупости, вариант атаки, памятуя наставления Биня: «Когда не знаешь, как действовать, действуй просто!»

Я налетел на китайца грудью, животом почувствовал его позвоночник, обхватив тощее тело руками и закричал:

– Режь его, Леша! Мочи его на хер!!!

– Получай!!! – выдохнул Леха, улыбаясь и наплевав на равновесие, выбросил вперед вооруженную руку, в падении достал кончиком клинка скуластое лицо!

Нога китайца со страшной силой ударила падающего Митрохина в живот. Клянусь, я слышал, как порвались ткани брюшины и как треснул, надломился Лешкин позвоночник. И это было последнее, что я слышал. Китаец выскользнул из моих объятий, резко присев на корточки. «Голова змеи» мне ударила в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Я пытался проглотить воздух, втолкнуть порцию разбавленного кислорода в легкие и не смог. Последнее, что я увидел, – скуластое, узкоглазое лицо, перечеркнутое красной полоской. Китаец будет жить, но правый глаз он потерял. Из правой глазницы на меня, теряющего сознание, полилось нечто мерзкое, с помутневшим зрачком, плавающим в растекающемся по щеке кровавом сгустке...

...Я, бестелесный сгусток энергии, мчался по темному, витому, как бараний рог, тоннелю, навстречу ослепительно-яркому теплому свету далеко-далеко, за тысячи, миллионы километров впереди. Я мчался с огромной бешеной скоростью, и свет становился все ярче и теплее. Но вдруг скорость моего полета стала падать. Я напрягся, стараясь преодолеть ту силу, что тормозила, тянула обратно, вспять. Возвращаться назад не хотелось. Далекий свет манил покоем и счастьем. Я сопротивлялся нехорошей силе, возвращающей мое естество в мир страданий и скорби, как мог, но безуспешно. Меня тащило назад все сильнее и сильнее, и я прекратил сопротивляться. Влекомый чужой силой, рывком возвратился к истокам тоннеля. Ощущение счастья сменилось чувством боли. Болело все тело, каждая клеточка. Как противно снова очутиться в собственном теле, в этой смердящей, требующей пищи, воды и воздуха клетке души.

Я открыл глаза. Смутные, расплывчатые пятна нехотя принимали относительно четкие очертания. Надо мной склонились несколько человек, и до тошноты знакомый голос произнес с облегчением:

– Славно! Вы только что вернулись с того света, Станислав Сергеевич. Опять вам не удалось убежать, скрыться от меня на небесах...

Я закрыл глаза. Вздохнул. Глубокого вдоха не получилось. Болела грудь. И все тело тоже болело, ныло, будто гнилой зуб.

– А ну-ка, Станислав Сергеевич, откройте глазки и постарайтесь пошевелиться. Быстренько, не притворяйтесь мертвым, вам не идет.

Глаза я открывать не стал, а пошевелиться попробовал. Пошевелиться удалось на диво легко. Мышцы покорно сокращались, суставы гнулись. Я поднатужился, сел, разлепил веки.

Все вокруг закружилось, завертелось, я пошатнулся, однако сумел удержаться в сидячем положении. И, наконец, сумел сделать глубокий вдох. И еще один. С каждым вдохом уходила боль и возвращались жизненные силы. Ощущение такое, словно просыпаешься после долгого сна в неудобной позе.

– Дорогой Станислав Сергеевич! Поверите ли, я так перепугался за ваше дражайшее здоровье. Великое счастье, что один из китайских гостей владеет искусством точечного массажа. Он, гость с Востока, и вернул вас к жизни. Обещал, что через десять минут вы будете как новенький. И, промежду прочим, не побрезговал усугубить действия массажа искусственным дыханием изо рта в рот. Можете теперь хвастаться – целовались с китайским мастером, ах-ха-ха-ха-ха... Но, вообще, в целом, скажу вам по секрету, я разочаровался в китайцах. А вы меня порадовали. И вы лично, Станислав Сергеевич, и ваши дружки... упокой Господи их гордые души. Теперь не стыдно рассказывать, как в годы минувшие Алексей Владимирович валял меня по полу. Чего мне теперь стесняться? Вон каким молодцом оказался господин Митрохин. Патриарха школы Дракона завалил, Мастера стиля Змеи глаза лишил. То, что я проиграл десять лет назад в рукопашной такому молодцу, каковым был покойный Алексей Владимирович, вовсе не позорно, а где-то даже престижно. Улавливаете мою мысль, Станислав Сергеевич? Китайцы вам не ровня! Куда им до вас? Отрадно за отечество, ей-богу... Ах-ха-ха-ха... Нуте-с, дорогой Станислав Сергеевич, пора и бабки подбить, как говорится. Все события сегодняшней ночи я старался спланировать в духе малобюджетного гонконговского кинобоевика. Героизм Алексея Владимировича чуток поломал сценарий, зато у нас теперь есть погибший герой – Леша Митрохин, героический соратник героя, воскресший из мертвых Стас Лунев и... живой пока предатель Анатолий Иванов!.. Вы удивлены? Можете не отвечать. Знаю, что удивлены. Я не стану посвящать вас в детали измены Анатолия Ивановича, вскоре вы сами сможете вдоволь с ним наговориться. Давайте лучше я изложу придуманный мною только что финал-апофеоз сегодняшнего кровавого шоу. Я решил, вопреки всему, придерживаться изначальной ориентировки на кинобоевик кунгфу мейд ин Гонконг. Вам, как киноснобу, рафинированному интеллигенту, сия ориентировка может показаться пошловатой, а мне, как выходцу из простого народа, импонируют незатейливые сюжеты малобюджетных боевичков... К слову, если помните, мой более навороченный сценарий про олигарха Иванова вы безжалостно обозвали говном. Посему не стану мудрствовать... Финал будет таков – через минуту вас оставят один на один с Анатолием Ивановичем Ивановым. Вплоть до восхода солнца вас с господином Ивановым никто не потревожит. Но едва утреннее светило окрасит багрянцем подернутую росой травку, я загляну к вам и безжалостно расстреляю обоих вполне свинцовыми пулями, в том случае если... Слушайте внимательно!.. Если до восхода солнца доживете вы оба! Если же я, сладко позевывая после недолгого сна, увижу утром одного из вас мертвым, то живой, я обещаю, обретет и свободу, и деньги, и мои глубочайшие извинения. Сообразили? К утру либо вы убьете Анатолия Ивановича, либо он вас, либо умрете оба... Как вам такой сценарий?

Пока человек со шрамом говорил, голова моя перестала кружиться, и зрение окончательно пришло в норму. Я сидел все в том же солярии. Прожектора сверху освещали опустевшее помещение. Трупов на полу не было, только бурые засохшие пятна крови. Помимо меня в помещении находились еще три персонажа. Ближе всех стоял, удобно расставив ноги, переводчик Антон с пистолетом в руке. Пистолетный ствол Антошка направил прямо мне в лоб. Он держал пистолет, как киношный герой Стивена Сигала, обеими руками, чуть согнув локти. За спиной у Антошки Сигала, второй линией обороны, замер китаец-Журавль. Дальше всех расположился долбаный Монте-Кристо. Сумасшедший со шрамом не спеша прогуливался, два шага влево, три – вправо и обратно. Прогуливался и продолжал вещать бред, поносить словами:

– Обычно кинорежиссеры искусственно заставляют экранных героев действовать согласно законам высокой драматургии. Я же хочу, чтобы они жили по законам дешевого кинобоевика. Вы, как человек искусства, должны меня понимать... Вы не ответили, Станислав Сергеич, как вам итоговая версия сценария?

– Дешевка... – выдавил я из себя, будто выплюнул.

– Именно дешевка! Вы уловили основную идею! Искусство обесценилось, согласитесь. Где новые Тарковские, Феллини и Антониони? Где, я вас спрашиваю? Нету их! Не родятся. Искусство есть отражение реальной жизни. Так? Да, именно так! Уровень искусства прямо пропорционален культурному уровню его потребителя. Культура выродилась в масскульт, пусть же и жизнь соответствует пошлым, дешевым штампам! Вы вправе мне возразить, но все равно вам, Станислав Сергеевич, не избежать участия в моей постановке.

– Мы с Толиком будем грызть друг другу глотки, а ты, извращенец, будешь смотреть и наслаждаться?

– На первый раз «извращенца» я вам прощаю. А насчет «смотреть»... Зрителей не будет совсем. На сей раз я не желаю наблюдать процесс. Хочу сразу увидеть результат... Знаете, как это иногда бывает – читаешь детектив, ломаешь голову, кто же убийца, а потом плюнешь и заглянешь на последнюю страничку, и все сразу ясно... Ладно, побеседовали, и будет... Вижу, вы окончательно пришли в себя, раз начали злиться. За сим позвольте откланяться. Встретимся утром... Или не встретимся. На всякий случай прощайте, Станислав Сергеевич. Приятно было с вами разговаривать. Адью!

Сумасшедший устроитель безумного шоу махнул рукой и энергично пошагал к выходу. Вслед за ним поспешил китаец. Последним двинулся Антон, пятясь задом, он держал меня на мушке вплоть до того, как дверь за всей троицей закрылась.

Я остался один в солярии. Медленно поднялся. Размял руки, ноги. Странно, но я хорошо себя чувствовал. Точечный массаж, выполненный китайцем, сотворил самое настоящее чудо. Вообще, акупунктура и акупрессура, иглотерапия и точечный массаж, – настоящее медицинское волшебство, если, конечно, манипуляции с вашим больным телом выполняет настоящий специалист. Мне рассказывали, что в Китае «иголкам», акупунктуре, врач, уже имеющий европейское высшее медицинское образование, обучается еще дополнительно шесть лет. Иголки, в зависимости от врачебной надобности, применяются и золотые, и деревянные, и костяные. Не то что у нас в отечестве. Курсы иглотерапевтов – два месяца, в ходу одна-единственная, утвержденная Минздравом, «универсальная» стальная игла. Акупрессура, точечный массаж, требует по сравнению с иглотерапией еще более высокой степени мастерства. По существу, специалист (настоящий!) по акупунктуре обязан быть экстрасенсом, причем высшей квалификации. Меня всегда умиляло, с какой легкостью советские, а затем и российские «экстрасенсы» («сенсы», как они сами себя называют) манипулируют в досужих разговорах такими понятиями, как «энергетика», «внутренняя энергия», «энергетические каналы» и т.д., и т.п. Да, человеческое тело пронизывают эфемерные энергетические «каналы и меридианы», на Востоке они давно известны и изучены. Однако их изучение сродни занятиям высшей математикой. Не освоив арифметику, алгебру, нечего соваться в высшие математические сферы. А наши «сенсы» суются, да еще как! Им все, извините, по херу, лишь бы «капусту» рубить, бабки мести... так же и со спортивной дисциплиной «ушу». Простейший тест – мах прямой ногой, сохраняя идеально прямую спину, девять десятых тренеров ушу ни за что не выполнят...

Я не просто так, от скуки, философствую на темы восточной медицины. Без этих рассуждений трудно объяснить доходчиво, что со мною произошло, какой фатальный просчет допустил человек со шрамом. В средневековой Европе цирюльники были еще и зубодерами и костоправами. На Востоке профессионалы боевых искусств, как и европейские средневековые парикмахеры, тоже занимались врачеванием. И непременно следует еще раз отметить, что подлинную восточную медицину даже сравнивать с примитивным ремеслом европейских коновалов и то преступно.

Меня возвращал к жизни Мастер стиля Журавля. Сразу же вспомнилось «Искусство Белого Журавля» – специальная «оздоровительная», как принято говорить, методика регулирования жизненной энергии в организме. На высших ступенях мастерства жизненная энергия – «ци» – такая же сила воздействия на противника, как и сила мускулов. Мастер-Журавль лишил меня чувств на подходе к отделению милиции, куда я так стремился, легким касанием, он же воскресил меня к жизни похожими касаниями к «активным точкам» моего тела. В первом случае он сгенерировал «темное ци», во втором – «светлое ци». Журавль – наемник. Согласился служить, выполнять болезненные прихоти сумасшедшего за бабки. Его дело, не мне его судить, откуда я знаю, может, китайца тоже шантажировали? Будда ему судья. Велено взять живым-невредимым Стаса Лунева, будьте любезны. Велено воскресить Лунева, ради бога. Он вдохнул в меня жизнь и силы, вернул утраченное и приумножил. Все системы организма взаимосвязаны. Хороший автослесарь если уж чинит автомобиль, то до последнего винтика. Автомобиль с исправным мотором все равно не поедет без колес. Воздействуя на меня, Журавль поправил не только физику и энергетику, но и психику! В Европе лечат отдельную болезнь, в Азии всего человека.

Я человек неуравновешенный и впечатлительный, к чему скрывать. То воображаю себя камикадзе, через минуты снова хочу жить. Я слишком контрастно и ярко настроен. Гнев, равно как и радость, туманит мой разум. Да, определение «ярко», пожалуй, самое подходящее. Журавль отрегулировал меня, как автослесарь экстракласса машину. Получил приказ и выполнил работу добросовестно, без халтуры. За это ему и платят. Сказано – «излечи», он и «излечил», все системы организма наладил. И мотор-сердце, и рессоры-мышцы, и поршни-мускулы. И, самое главное, крышу подлатал, уменьшил вышеупомянутую эмоциональную «яркость». Спасибо ему. Теперь я действительно опасен, и мой шанс выиграть гонки со смертью гораздо больше, чем один из тысячи!

Мышцы побаливали, однако это не симптом болезни, а следствие усталости. Мышцы ныли, как после хорошей тренировки. Приятная боль для тех, кто понимает. Голова стала ясной и чистой. Ощущение такое, словно принял транквилизатор, заглотал сразу горсть успокоительных таблеток. Я посчитал пульс. 73 удара в минуту. Как у космонавта. Немного беспокоила резь в грудине, память об ударе «змеиной головой». Это нормально и естественно. И вовсе не страшно.

Дверь, за которой совсем недавно скрылись урод-кукловод, толмач и мой потенциальный убийца, оказавшийся спасателем, эта дверь, щелкнув замком, опять открылась, и в солярий вошел Толик Иванов. Без галстука. В мятых брюках и порванной рубашке. Я заметил, что пузо Толика под рубашкой перетянуто белым марлевым бинтом в тех местах, где кожу прожгла кислота.

Толик, как и я недавно, прищурившись, в первую очередь посмотрел наверх и закрыл глаза, ослепленный прожекторами. Дверь у него за спиной громко хлопнула. Толик вздрогнул, и больше я его не видел. Прожектора погасли. Помещение погрузилось во тьму.

– Привет, – сказал я. Эхо повторило мое «привет» несколько раз.

– Привет... – ответил Толик тихо, едва слышно.

– Иди ко мне, на голос, Толя. Иди смело, не бойся споткнуться, мы здесь одни.

– Я знаю...

Под весом Толика заскрипели половицы. Он шел осторожно, вдоль стены. Глаза быстро привыкали к темноте, и я различал его очертания достаточно хорошо. А над головой, за прозрачной преградой, светили звезды.

– Толик, я думал, тебя убили, когда ты выскочил из камеры.

– Мне брызнули в морду струйку какой-то гадости, и я отрубился.

– Я недавно догадался, что ты живой до сих пор... Блин, слова «живой», «мертвый», «труп», «смерть» сегодня я произнес про себя столько раз... За всю предыдущую жизнь меньше поминал смерть, чем за вчера и сегодня...

– Стас, ты уже знаешь о... – Толик замолчал, но я понял, о чем он хотел поговорить.

– О том, что утром нас с тобой шлепнут, если мы раньше не придушим друг дружку?

– Да...

– Подойди поближе. Общаться будем шепотом. Там, внизу, в подвале, в камере были микрофоны. Нас подслушивали.

– С чего ты взял? – Толик не двинулся с места.

– Они знали, где на меня устраивать засаду.

– Микрофон ни при чем. Это я рассказал, куда ты побежишь.

– Ты?!

– Я люблю жену и дочь, Стас. Тебе этого не понять...

– Конечно! Куда уж мне.

– Не ерничай. Для тебя бабы всегда были только тремя дырками на двух ногах...

– Угу! Молодец, Толик. Расскажи, какой я нехороший, успокой свою совесть и сломай мне, мерзавцу, хребет. Утром тебя отпустят, денег дадут...

– Мудак! Какие деньги?! Я сам отдал ему все, что имел. Все сбережения, квартиру. Целый день подписывал бумажки, по нотариусам мотался.

– Серьезно? – Я удивился, конечно, но не особо.

– Куда уж серьезней...

– Значит, весь этот кровавый антураж с китайцами всего лишь прикрытие наезда на олигарха Анатолия Иванова?

– Какой там, к свиньям, олигарх, ты чего мелешь?! Никакой я не олигарх... Квартира была хорошая. Пять комнат, евроремонт, обстановка... Штук двести он за нее выручит влегкую... Счастье, что жены и дочки в Москве нет, в загранке отдыхают... Наликом у меня было припрятано сорок семь штук, машина штук на шесть потянет... Вот и считай... Я нищ, как церковная крыса. Все отдал, лишь бы они моих не трогали... Я знаю, откуда ты выкопал словечко «олигарх». Мы как раз от нотариуса возвращались, когда этот пидор рваный тебе по сотовому звонил, херню про сценарий с олигархом и сторожем у ворот нес....

– Погоди-ка, Толик! Что ж это получается? Мой побег никто не провоцировал, да? И охранник у ворот – отнюдь не невинно пострадавший пацан?

– Так и есть. Он все с ходу сочинил. Когда ты в бассейн прыгнул, разозлился ужасно. Грузил – если тебя не поймают к вечеру, то мою дочку сегодня же...

Толик замолчал, захлюпал носом. Он плакал!

– Успокойся, старик... – попросил я, стараясь говорить насколько возможно добрее и искреннее. – Брось, Толян, прорвемся...

– Не гони пургу! Никуда мы не прорвемся! Знаешь, что самое обидное? Ладно бы, все эти китайцы, спарринги и все остальное действительно было бы дымовой завесой, чтоб меня на бабки опустить или еще для чего. Так нет же! Основное для него – игра в Монте-Кристо! Развлекается человек, оттягивается, мать его! Разбогатевший Чикатило веселится от нечего делать! Меня на бабки опустил между делом. Оправдал расходы на развлекуху. Сумасшествие какое-то, шизофрения... Ты удрал, я на все согласился, все, что знал, рассказал, заложил тебя, сказал, что бежишь на встречу к милиционеру Верховскому, и думал, конец сумасшедшему дому. Сели в машину, поехали в Москву, к нотариусу, отписал я ему свою хату, тачку, гараж, поехали... в другое место, сорок семь штук я в доме не хранил, прятал сбережения на даче... Одно название «дача». Шесть сраных соток и времянка у черта на рогах, он ее и отбирать-то у меня побрезговал, сказал – там и будешь с семьей жить, на даче... Едем, и тут ему звонят, докладывают про твою поимку. Он сразу велит ехать сюда, положить на сорок семь тысяч долларов! Тебе по дороге звонит, чушь всякую мелет, а у самого глаза блестят... Приехали, меня потащил на крышу, заставил смотреть, как... как все тут у вас было... Я видел, как Захара, и Алешку, и тебя... все видел... Когда... когда все закончилось, я думал, сейчас поедем на мои шесть соток за деньгами... Хер! Один поехал, меня сюда впихнул и... тьфу, какая сволочь!

Толик смачно сплюнул, сильно треснул кулаком об стенку и заматерился. Он больше не плакал.

– А мне намекнул, дескать, спать ляжет, – произнес я задумчиво, переваривая услышанную историю.

– Ни хера подобного! Помчался мои бабки откапывать. Вернется к утру и... ну, и... сам знаешь...

Толик замолчал. Молчал и я. Тишина длилась долго. Я первым не выдержал, спросил:

– И чего мы с тобой будем теперь делать, старина?

– Драться.

– Чего?! – Я не поверил своим ушам, может, ослышался или не так понял старого друга. – С кем драться?

– Между собой.

– Толя, ты в своем уме? – Я шагнул к нему, но Анатолий вдруг закричал:

– Стой на месте, Стас! И не мечтай меня обмануть! Подойти с разговорчиками и чиркнуть по горлу ножичком – идейка подходящая, но и я не лыком шит, Стасик, не надейся.

Я остановился в нескольких шагах от Толика. Он держался стены и в темноте представлялся большой черной массой. Надо мной прозрачный потолок и звезды. Меня лучше видно...

«Ни фига себе! Я уже рассматриваю диспозицию с точки зрения схватки с Толиком. Автоматически произвожу предварительную оценку собственных действий, оцениваю плюсы и минусы своего местоположения!.. Выходит, сумасшествие – штука заразная». Эта мысль, промелькнувшая в голове, удивила и отрезвила. Я вскинул руки, демонстрируя пустые ладони, и заговорил с Толиком вкрадчиво, как говорят с разбушевавшимся вдруг пьяницей:

– Какой ножик, приятель? О чем ты? Нету у меня никакого ножика. Я не собирался и не собираюсь с тобою драться, поверь. Неужели ты не понимаешь, друг, – утром и так, и сяк нас пристрелят. Хоть двоих, хоть одного. Неужели ты думаешь, что эта сволочь со шрамом оставит в живых свидетеля своих забав? Толя, опомнись!

– Держишь меня за придурка? – Толя говорил зло, почти яростно. – Мне сказали, что у тебя остался нож, которым орудовал Леха. Мне сказали, что у тебя был выбор – драться с китайцем или драться со мной, и ты выбрал меня!

– Откуда ты знаешь, что тебе сказали правду? – Я говорил нарочито спокойным голосом, оставаясь абсолютно неподвижным.

– Захар согласился драться с Лешкой. Ты согласился драться со мной. И не нужно водить меня за нос, Стас! Кто мы друг другу? Старые знакомые, больше десяти лет не виделись. За десять лет у человека все меняется, все клетки. Даже кости меняются!..

– Ладно, Толик! Пусть так. Мы друг другу никто. Каждый за себя. О'кей. Однако у нас общий враг. Он обманывает нас обоих. Или ты свихнулся окончательно и веришь, что, убив меня, утром обретешь свободу и деньги. Подумай, Толя! Он обещал деньги в довесок к свободе. Отобрал все твои сбережения и вдруг вернет? Так это следует понимать, да?

– Опять ты про деньги. Мне он не обещал никаких денег! Гарантировал не трогать жену и дочку, если я тебя замочу. Отпустить меня тоже не обещал и не отпустит. Но и то, что дочь с женой оставит в покое, для меня, Стас, уже много... Для меня это самое главное... Хрен с ним, пусть пристрелит. Жена решит – заказное убийство. Она все время боялась заказных убийств, а я объяснял, что не того полета птица, чтоб меня заказывать... Жена будет думать – продал квартиру за долги и все равно погиб. Поедет жить к своей маме. У меня хорошая теща, внучку любит...

Когда Анатолий заговорил о жене и дочке, голос у него изменился. Яростные нотки исчезли, он говорил о своих домочадцах не для меня, просто думал вслух... И мысли его были здравыми, я не мог этого не признать. Будь у меня по-настоящему дорогие мне люди, тоже, наверное, пошел бы ради них на все. Тем более выбора все равно нет. Замочит Толик Стаса Лунева по прозвищу Седой – останется у господина Иванова хотя бы надежда, что его домашние не станут игрушками сумасшедшего. «Надежда умирает последней» – как поется в одном пошлом попсовом шлягере...

Толик возле стены зашевелился. Сам не знаю, почему, я отступил на несколько шагов. Хотя к чему лукавить? Я отступил, чтобы иметь запас времени на маневр. Теперь я знал – драки со старым приятелем не избежать. Если он ударит меня по правой щеке, левую я уже не успею подставить. Удар у Толика, ого-го, учитывая его массу.

– Доставай свое оружие, Стас!

Свет звезд, просачивающийся через прозрачный потолок, и светом-то по большому счету называть нельзя, но все же я заметил, как в руке у Толика что-то блеснуло.

– Толя, у тебя есть нож?

– Как и у тебя, Стас!

– У меня ничего нету, Толя, никакого оружия, честное слово!

– Что ж... Тем хуже для тебя, Стас!

Огромный, черный силуэт отделился от стены и двинулся на меня. Блеснуло еще раз и померкло, исчезло во мраке лезвие ножа. Есть у меня перспективы одолеть Анатолия в неравном поединке? Ни фига у меня нет, кроме надежды, что он совершит какую-нибудь глупую ошибку, фатальный просчет. Надежда умирает последней. Эх, если бы удалось отобрать у него нож, заломать и, удерживая на болевом захвате, поговорить, вразумить...

Толик не стал бросаться в атаку очертя голову. Двигался медленно, словно большой черный паук, снабженный остро отточенным железным жалом. Перемещаясь с повышенной осторожностью, Толик лишал меня последних надежд.

Я отступал, пятился спиной, оставаясь в состоянии неустойчивого равновесия и стараясь сохранять между собой и Толиком дистанцию прыжка. Рано или поздно Толик попробует переиграть меня по скорости, и тогда, возможно, я сумею его «поймать на прием». Впрочем, все мои приемы Толику отлично известны, так что...

Толик прыгнул. Он всегда умел прыгать без видимой подготовки, а сейчас во мраке прыжок получился особенно неожиданным. Единственное, что я успел сделать, – упасть на спину. Нож в руке Толика рассек воздух там, где треть секунды назад располагалось мое тело. Я упал и спешно перекатился в сторону. Сильная длинная нога Анатолия Ивановича топнула по полу в десяти сантиметрах от моей головы. Как танцор популярного в восьмидесятые брейка, я, продолжая лежать на полу, крутанулся на спине, согнул и разогнул ноги.

Подошвы ударились о бедро Толика, словно стукнулись о скалу. Иванову хоть бы что, а я оттолкнулся от Анатолия и меня закрутило, откинуло по полу, словно по скользкому льду, на пару метров. Перед глазами замелькали квадраты прозрачного потолка. Большинство – мутные. Несколько прозрачных – пустые проемы. Сквозь них особенно ярко сияли звезды...

Скользя спиной по полу, я потерял ориентацию в пространстве и понял – это конец. Кранты, абзац, финал, финиш! Встать на ноги не успею. Сейчас Толик широко шагнет, припадет на одно колено, и лезвие ножа вонзится в живот. А может быть, в шею или ногу. Черт возьми, я крайне приблизительно представлял, с какой стороны ожидать атаки!

Внезапно под потолком вспыхнули прожекторы. Я ослеп от яркого электрического света. Некогда было думать, кто и зачем включил электричество. Я подтянул колени к подбородку, перекатился через голову, оставаясь лежать на полу, сгруппировался, готовый отбиваться ногами от противника, прикрыл руками корпус.

Через полторы секунды, сквозь прищур я разглядел справа, сбоку, залитую ярким светом растрепанную фигуру Толика Иванова. Нас с Толиком снова разделяла дистанция прыжка. Анатолий застыл в позиции «всадника». Согнутые ноги широко расставлены, спина прямая. Рука с ножом прижата к груди. Другая рука, как у слепого, вытянута вперед. Он, как и я, ослеп на мгновение и предпочел замереть, пока глаза привыкнут к электрическому свету.

«Соврал извращенец со шрамом, – подумал я. – Никуда он не поехал и спать не ложился. Сидел на крыше и наблюдал за нами, например, в инфракрасном свете. Слушал наши разговоры. А в критическую секунду врубил прожектора, дабы продлить мою агонию. Вон, Толик уже проморгался и засек меня на полу. При ярком освещении Анатолию Ивановичу куда сподручнее будет выпускать из меня потроха...»

Толик моргнул последний раз. Оценил мое положение на полу. Сейчас он из низкой позиции «всадника» подпрыгнет и обрушится сверху всем своим значительным весом. Не успею откатиться в сторону – умру быстро и легко.

Толик смотрел на меня и не видел, как у него за спиной открылась дверь. В солярий, бесшумно ступая, вошел китаец. Самый широкоплечий из всех китайцев. Кряжистый, что называется, «широкий в кости». Толик был слишком возбужден, не услышал скрип аккуратно закрывающейся двери.

– Толя! Сзади! – выкрикнул я, но Иванов лишь усмехнулся, мол, дуришь, Стасик, ничего не выйдет!

Между тем китаец, неслышно передвигаясь, приближался к Толику все ближе и ближе.

– Толя, оглянись!!!

– Напрасно ты, Стас, надеешься...

Под босой стопой китайца скрипнула половица. Толик замолчал. Усмешку сменило недоуменно-удивленное выражение. Толик резко, прыжком, развернулся на сто восемьдесят градусов и сразу же забыл обо мне. Мастеру стиля Тигра осталось преодолеть несколько метров, когда Толик, упреждая его нападение, атаковал.

Тигр встретил Толика еще одним, характерным ударом – боковым ударом ноги. Ребро стопы китайца ударило Толика в живот. Анатолия развернуло так, что я перестал видеть человека-Тигра. Обзор заслонила широкая спина Иванова. Да я и не следил особо, если честно, за схваткой старого друга, ставшего смертельным врагом, и китайского Мастера. Если вообще допустимо определение «схватка» к тому, что происходило.

Я поднялся на ноги одновременно с падением Толика. Я ожидал, что вот сейчас в солярии появится еще один китаец – Мастер стиля Журавля, но обманулся в своих прогнозах. Вопреки логике безумного шоу кунгфу, едва Толик упал, Тигр перепрыгнул через его неподвижное тело и двинулся ко мне. Помню, я еще заметил, что у Толика вся грудь в крови и что он так и не выпустил рукоятку ножа из правого кулака. Больше я на покойного Анатолия не смотрел. Не до него было.

Тигр буднично, по-деловому шел ко мне, презрев хитрые стойки и замысловатые маневры. Просто шел, словно прогуливаясь, пер на меня, как будто я пустое место.

Первым желанием было отступить, убежать. Но зачем отступать и куда бежать? Я в замкнутом пространстве. И сверху, через стеклянный потолок, за мной наблюдают. А, хрен с ним, со всем! Помереть, так хоть красиво и с куражом.

Наставник Ван как-то на веселой пьянке научил меня ругаться по-китайски. Когда Тигр подошел совсем близко, я громко выругался на его родном языке и плюнул в раскосую морду.

Тигр увернулся от плевка, плевок пролетел мимо. И я что есть силы долбанул его ногой в пах. Ей-богу, ударь я чуть-чуть, ну совсем чуточку побыстрее, ходить бы Тигру кастратом. Однако «чуть-чуть» в бою не считается. Он сбил мою ногу, уйдя в защитную стойку «старый прячущийся тигр». Я потерял равновесие, но все равно попробовал достать узкоглазую физиономию «когтями орла». Он перехватил мою правую руку «тигриной лапой». Миг боли, падение на колени, и я уже у ног противника. Лоб упирается в доски пола. Правая рука выкручена за спину. Я не могу пошевелиться. Мастер полностью меня контролирует. Малейшее движение, и хрустнут суставы руки.

Как-то очень ловко и бережно Тигр поставил меня на ноги. Рука по-прежнему осталась вывернутой за спиной. Я имел возможность переставлять ноги, вот, пожалуй, и все, на что способно было тело. Еще можно было, конечно, судорожно передернуть конечностями и переломать себе все кости к чертовой матери, но к чему спешить. Тигр подталкивает меня бедром, заставляет идти к дверям, на выход из солярия. Шоу продолжается, знать, не все сюрпризы иссякли. Догнать четырех погибших друзей по дороге на тот свет я всегда успею. Я уже мчался сегодня по тоннелю навстречу теплому свету счастья и знаю, что это совсем не страшно. Ужасен сам процесс перехода из одного мира в другой. Потом все здорово. Хорошо, спокойно, легко и радостно...

Продолжая удерживать мою вывернутую руку за спиной, Тигр толкнул ногою дверь, она открылась. «Вот ведь незадача! – горько усмехнулся я про себя. – Ведь мог же, блин, пока китаец делал Толика, да и потом, позже, попробовать убежать через эту дверь. Кто ж знал, что она осталась незапертой? И на лестнице никого. Куда же он меня тащит? Опять в гараж? За каким, интересно, чертом?

Нет. Меня вели не в гараж. На очередном лестничном пролете вместо того, чтобы идти вниз, мы свернули в боковой коридорчик. Тигр слегка усилил фиксацию заломанной руки, и я не сдержался, вскрикнул от боли. Кроме как о натянувшихся до последнего предела сухожилиях, я больше ни о чем не смог думать...

Боль мучила меня еще с минуту. Согнувшись в три погибели, стиснув зубы, я бездумно пялился в пол под ногами, стараясь шагать максимально осторожно. В поведении конвоира не было садистской радости, как у тех, давнишних омоновцев, что выкручивали мне руки вчера утром. Он хладнокровно и добросовестно выполнял приказ доставить меня в... Скоро узнаю – куда. Одному Мастеру велели привести в порядок мое пошатнувшееся, если не сказать – «рухнувшее», здоровье, другому приказали кончить Толика и оттабанить Стаса Лунева по назначению, вот он и работает, трудяга. В нашем мире все продается и покупается – способность, талант, любовь, преданность, дружба... Этот список можно продолжать до бесконечности, но мы уже пришли. Стас Лунев доставлен по месту назначения в целости и сохранности. Получите, распишитесь...

Скрипнули, открываясь, двустворчатые двери, украшенные инкрустацией из ценных пород дерева. Подошвы кроссовок утонули в мягком ворсе ковра. Тигр ослабил хват, это послужило для меня сигналом выпрямиться. Во весь рост выпрямиться не получилось. Под коленки ударило что-то мягкое, и я плюхнулся в удобное кресло с витыми деревянными подлокотниками. Рядышком оказался толмач Антон. Антошка быстренько защелкнул на моем правом запястье браслет наручника. Второе кольцо наручников обхватило полированный подлокотник кресла. Китаец отпустил правую руку, и я, наконец, смог как следует распрямить спину и осмотреться.

Кресло, куда меня усадили, строго говоря, было полукреслом и очень походило на знаменитый стул из кинофильма Гайдая «Двенадцать стульев». Точно такой же стул, как в кино, разве что с подлокотниками. К одному из подлокотников прикована правая рука, в остальном я вполне свободен.

Под стать «стулу из дворца» и остальная обстановка. Хрустальная люстра на потолке. Картины с жирными нимфами в золоченых рамах на затянутых шелком стенах. Бархатные тяжелые гардины. Смешной диванчик с кучкой подушек в уголке. Столик-бюро у стены, а прямо перед моим носом банкетный столик. В общем, комнатка, порядка двенадцати квадратных метров, обставлена в стиле ампир. Или рококо. А может быть, и барокко. Я слабо разбираюсь в дворцовых стилях позапрошлого века.

О бурной современной действительности в этом заповеднике дворцового комфорта напоминали баночки с прохладительными напитками на банкетном столике передо мной и компьютер на столе-бюро. Перед компьютером на пуфике восседала Любовь Игнатьевна, супруга человека со шрамом.

Одета Любовь Игнатьевна так же, как и вчера. Болотного цвета блузка, лазоревые шорты, летние изящные туфли. Черные волосы красиво обрамляют загорелое лицо с умными зелеными глазами. Любовь Игнатьевна не желает смотреть в мою сторону. Взгляд ее устремлен на дисплей компьютера. Изящная, узкая рука лежит на компьютерной «мышке». Любовь Игнатьевна елозит «мышкой» по «коврику для мыши», курсор бегает по экрану монитора. Любовь Игнатьевна играет в какую-то незнакомую компьютерную игру.

– Антон, выйди, – велела Любовь Игнатьевна, продолжая смотреть на мерцающий экран.

Прежде чем выйти, Антон нагнулся и прошептал мне в ухо:

– Оглянись, Лунев. Я оглянулся. Двустворчатая дверь за спиной имела два прозрачных оконца.

– Буду следить за тобой, стоя за дверью, – предупредил Антон. – Китаец тоже будет на стреме, там же. Рискнешь встать со стула – пристрелю, если раньше желтокожий тебя не разорвет. Ясно?

Не дожидаясь ответа, Антон и его ручной тигр вышли из комнаты. Мы остались вдвоем. Я и Любовь Игнатьевна. Сидим, каждый на своем месте, молчим. Она играет «в компьютер». Я привожу в порядок мысли и эмоции.

Итак, я последний, оставшийся в живых из пятерки москвичей, некогда посетивших далекий северный город в качестве специалистов по звериным стилям гунфу. Я здорово изменился за минувшие сутки. Да что там сутки! За последние часы, минуты, секунды... Помню, как-то Ван попросил всех своих учеников сформулировать одной фразой, чему каждый из нас больше всего хочет научиться. Я неделю думал, потом выдал: «Ван, научи меня НИЧЕГО не бояться». Наставник усмехнулся и ответил: «Чтобы НИЧЕГО не бояться, нужно пережить ВСЕ страхи». Опыт – единственный учитель выживания. Недаром герои боевиков, как правило, – бывшие «афганцы» у нас и ветераны вьетнамской агрессии у них. Только пройдя через все испытания, пережив отчаяние, злобу, беспомощность, неудачу и смерть, начинаешь уважать и одновременно презирать старуху с косой. Опыта за минувшие сутки я накопил достаточно, чтобы научиться жить одним текущим мгновением.

Я сижу в удобном, мягком полукресле, недалече забавляется с компьютером симпатичная женщина. Может быть, пока не поздно, попытаться ее достать? Сломать подлокотник, освободить прикованную к креслу руку, перепрыгнуть банкетный столик и перекусить даме шею. Или глаза выдавить, как получится... Основную сволочь достать не вышло, так хоть жену его подранить, пока Антошка не выстрелил в затылок... Нет, черт побери! Ни фига не получится? Антон пальнет, едва я дернусь. Да и про Тигра нельзя забывать... А ежели не получается предпринять по-настоящему радикальные действия, так нечего по этому поводу и психовать. Вообще ни к чему психовать. Истерить, плеваться, обзывать супругу палача грязными словами. Это бесполезно, и, быть может, как раз сумасшедшее поведение доставит палачу особый кайф. Почем я знаю, вдруг муженек Любовь Игнатьевны наблюдает сейчас из соседней комнаты через дырочку в стене и настроился покайфовать, наслаждаясь зрелищем моей истерики ? Фигушки! Никакого кайфа с моей помощью он больше не словит, хватит!

Пауза затягивалась, и я первым нарушил молчание:

– Вы разрешите угоститься кокой, Любовь Игнатьевна?

– Угощайтесь, Станислав Сергеич. – Она мимолетно взглянула в мою сторону и снова перевела взгляд на экран компьютера.

– Спасибо. – Левой, свободной рукой я взял с банкетного столика баночку кока-колы, зубами сорвал «чеку» и с удовольствием смочил горло шипучей жидкостью.

– Вам спасибо, Станислав Сергеич.

– Это за что же? – Я нашел в себе силы улыбнуться. Попытался перехватить ее взгляд, но Любовь Игнатьевна по-прежнему глядела на разноцветную картинку компьютерной игры.

– Вы знаете, за что.

– Честное слово, не знаю. – Я удержал улыбку на лице, хотя это было и не легко. Я помнил, как отстраненно улыбнулась Любовь Игнатьевна во время вчерашней вступительной экзекуции, когда погиб Сергей Контимиров, и горячей симпатии к хозяйке будуара не испытывал.

– За то, что не стали меня оскорблять, кричать и угрожать.

Ох, блин! Умна Любовь Игнатьевна. Очень сообразительная бабенка. Чрезмерно.

– А какой смысл орать, горло драть? Все, что я могу высказать, вы и сами прекрасно представляете, и это вам вряд ли интересно. Думаю, вы меня позвали не ради того, чтобы выслушать, какие виртуозные оскорбления способны родиться в седой голове подопытного кролика, обреченного вскоре превратиться в гниющий кусок мяса.

– Ну, и зачем же, по-вашему, вы здесь, рядом со мной... Вот досада! – Любовь Игнатьевна стукнула кулачком по клавиатуре компьютера. – Опять проиграла!

– Во что вы играете, Любовь Игнатьевна? – Сразу отвечать на ее риторические вопросы не хотелось. Пусть уж лучше она мне отвечает, а я отдохну.

– Зовите меня Любой, ладно?

– Тогда и вы зовите меня Стасом... В принципе, полагается на брудершафт выпить по такому поводу.

– Наглеете, Стасик! – Она развернулась на пуфике, смерила меня хитрым, надменным взглядом.

– Ничуть, просто размечтался пропустить рюмочку на халяву... Так во что вы играете?

– Играла, да проиграла. Забавная игрушка. Нужно переиграть двадцатый век.

– Как это «переиграть»?

– Очень просто. В сто ходов. По одному ходу в год. Начиная с тысяча девятисотого и по девяносто девятый включительно. В каждый год минувшего века в мире происходили определенные события, их можно изменить или оставить все как было. Я, к примеру, согласилась с Октябрьской революцией в России, отменила приход к власти Гитлера, изобретение транзистора, ну, и еще по мелочи кое-что поменяла.

– И чего сталось с миром к первому января двух– тысячного года в вашей версии двадцатого века?

– В моем варианте переписывания истории на земном шаре к началу следующего столетия осталось три государства – Россия, Куба и Монголия.

– А надо?

– А надо, чтоб осталась одна Сверхдержава.

– Люба, а вот интересно, можно ли в этой игрушке отменить приезд пяти москвичей-халтурщиков в маленький северный город... Наверное, можно, если отменить перестройку, затормозить ускорение и заткнуть гласность.

– И тогда Станислав Лунев стал бы большим, серьезным режиссером, да? – подхватила Любовь Игнатьевна.

– Не факт. Однако Стасу Луневу точно не пришлось бы клепать копеечную рекламу и шлепать хреновые видеоклипы.

– Ваш клип на песенку про Монику Левински смонтирован вполне прилично. И песенка ничего, смешная. Как там поется? Напомните, пожалуйста.

– «Жизнь моя меня мотала, гнула, била, ну а я взяла и полюбила Билла. Он такой хороший, он такой богатый, жалко только, что мужчина он женатый...» – продекламировал я куплет из шлягера, на который сделал недавно клип, и перешел на прозу: – В каких условиях происходили съемки и за какие деньги – история особая. Рассказать?

– Нет, не стоит.

– Как? Неужели вы распорядились притащить меня сюда не ради того, чтобы лично пообщаться с настоящим, всамделишным клипмейкером? Я думал, что интересен вам как кинодеятель, тусовщик, экзотический богемный человек. Надоели вам бандиты-бизнесмены, захотелось, образно говоря, «потрогать руками» живого пока художника, послушать сплетни про артистов, приобщиться, так сказать, к культурке-мультурке.

– Муж тоже думает, что вы мне интересны только как представитель творческой профессии. – Любовь Игнатьевна неожиданно рассмеялась. Звонко и от всей души. – Ох-хо-хо... Как вы себя переоцениваете, Стас, боже ты мой!.. Ох-хо-хо... Да, Стасик, клип про Монику мне нравится, а остальные ваши работы, простите, полная дрянь. Вы бездарный режиссер, Стас, извините за прямоту. Как киношник вы мне абсолютно не интересны, а ваша среда обитания – просто противна. Вчера днем я отсмотрела ту кассету, что валялась у вас в сумке. Безвкусно, на мой взгляд, и пошловато почти все, что вы делаете. Любопытная женщина, я отыскала в сумке и сценарий про «Капитал», прочитала... Древнегреческий драматург Аристофан предостерегал авторов затрагивать две темы – секс и политику. Аристофан говорил, что обращение к этим двум аспектам недостойно настоящего профессионала. Я согласна с древним греком. И если секс в клипе про Монику Левински и Билла Клинтона уместен, нет правил без исключения, то политические намеки в банковской рекламе примитивны и пошлы... Ваш внешний, экзотический вид, Стас, меня также не привлекает. Длинные волосы положено носить дамам. Мужчина с локонами до плеч – нонсенс... А вот как вы рисуете, мне понравилось. Я долго рассматривала иллюстрации к сценарию про «Капитал», и мне пришлось по вкусу, как вы компонуете предметы и выстраиваете мезанскадр. Жаль, вам не хватает школы, элементарной техники рисования...

Вот это да! Как она меня приложила, а?

– Эк вы меня, Любочка... – Я озадаченно хмыкнул. – Круто!.. Так на фига, спрашивается, я вам понадобился, если и рожей не вышел, и умишком не отличился? Желаете поиздеваться над без пяти минут трупом? Нервишки пощекотать? Попросите хорошенько запомнить текст послания для покойной бабушки и позовете мужа, дабы позаботился, чтоб почтальон на тот свет побыстрее отправился в последний путь?

– Вы не умрете, Станислав.

– Хорошая шутка. Очень своевременная.

– Это не шутка. Я подарю вам жизнь.

– И чем же я заслужил такой подарок?

– Ничем.

– Любочка, я ужасно устал за вчерашний день и сегодняшнюю ночь, и мне, честно говоря, уже все по фигу. Но все равно, зря вы так со мной играете. Я ведь не компьютер. Могу и вспылить. О, да, ваш Антон меня мигом пришьет, но я ведь могу и успеть дотянуться до вашего симпатичного личика и изрядно его поцарапать. Я вам не угрожаю, избави бог. Я пытаюсь объяснить, с чем вы играете, Любочка.

– Это не игра, Стас...

Любовь Игнатьевна взялась узкой рукой за трубку сотового телефона, что лежала рядом с клавиатурой компьютера, быстро отстукала номер, приложила ухо к трубке и спустя пару секунд заговорила:

– Алло... Слушай, киношник сделал бизнесмена... Да, Антон только что ходил смотреть. Представь себе, Лунев зарезал Иванова!.. Да, невероятно, согласна... Да, наверное, Седому повезло... Ты скоро вернешься?.. Угу... Целую, жду.

Она положила трубку-телефон на место и очень серьезно обратилась ко мне :

– Я звонила мужу, Стас. Муж ожидал, что Иванов вас убьет, и удивился, узнав, что победили вы. Утром он вас отпустит, как и обещал. Победитель обретает жизнь. Вы не верите, что он сдержит слово, но я не позволю ему отказаться от однажды данного обещания.

– Любовь Игнатьевна, вы что, держите меня за полного идиота? Ваш больной муж...

– Да! – резко перебила женщина – Да, он не совсем здоров, вы правы. Не знаю, правда ли это, но он говорит, что воевал в Афганистане, где его контузило и на щеке остался на память о войне ужасный шрам. Более пятнадцати лет последствия контузии никак не сказывались, пока два года назад... Хотя зачем я все это вам рассказываю? В сущности, неважно, откуда у него шрам и почему он так тяжело болен. Достаточно того, что он отпустит вас сегодня утром. Я единственная, кто имеет на него влияние, и я не позволю вас убить. Верите вы мне или не верите – дело ваше, но будет так, как я сказала.

– Но зачем вам понадобилось меня спасать? Именно меня?! Почему вы спасаете Стаса Лунева ценою жизни Анатолия Иванова? Зачем я вам понадобился?!

– Муж вернется через...

– Наплевать мне на вашего психа со шрамом! И не заговаривайте мне, пожалуйста, зубы. Ответьте прямо – зачем вам понадобилось спасать Лунева?!

– В память о первой любви.

– Не понял... Какой любви? Чьей любви?..

– Я родилась в том же городе, где и муж... Напрасно вы рассматриваете меня так пристально, Стас. Все равно не вспомните. Я была пацанкой, гадким утенком, когда вы с друзьями посетили наше захолустье в середине восьмидесятых. Вы флиртовали с моей троюродной сестрой. Помните, как ее зовут?

– Конечно, помню. Ее звали Светлана.

– Отрадно, что вы ее запомнили... Знаете, девочки часто влюбляются в киноактеров, эстрадных певцов, творят себе кумиров, окутанных ореолом славы. В то лето в нашем промерзшем городишке вы были исключительно популярны. Молодой, спортивный, красивый, всеми уважаемый... Смешно вспомнить, как я завидовала Светке... Вы меня не замечали, ни разу не взглянули на девчонку-подростка, всю в веснушках, с ногами-спичками. Я, как собачка, повсюду за вами таскалась, пряталась по кустам, выслеживала, а сердечко так и колотилось, так и трепетало, все чудилось, вот сейчас он обернется, заметит меня и сделает счастливой... В память о первой любви той неказистой девочки я устроила так, что вы остались в живых... Муж давно отошел от дел. Всеми финансовыми делами мужа последние два года занимаюсь я. Зарабатываю деньги, плачу охране, слугам. Поэтому ни Антон, никто другой не расскажут, почему на самом деле погиб Анатолий Иванов, а Стас Лунев выжил... Через час рассветет, и вы будете свободны. Советую забыть о вендетте и не пытаться отомстить мужу. Эту дачу мы арендовали на несколько дней. Послезавтра мы с мужем окажемся далеко, на другом конце земного шара. Супруг дал мне слово пройти курс обследования в одной из лучших психиатрических клиник Австралии после того, как... – Она долго искала подходящее слово, да так и не нашла. – ...По окончании всего того, что произошло под крышей этого дома за вчерашний день и сегодняшнюю ночь.

Любовь Игнатьевна закончила говорить. Ее красивые глаза смотрели с легкой грустью. Сейчас она прикажет отвести меня обратно в солярий, и я встречу рассвет под прозрачной крышей рядом с остывающим трупом Толика...

А пока мы сидели друг против друга и молчали. И пауза все тянулась и тянулась. Она ждала от меня чего-то. Быть может, недоуменных вздохов, переходящих в робкий шепот благодарности, а может, и сочувственного понимания. Не знаю. Природа и логика женской души, по большому счету, для меня всегда оставались загадкой... в отличие от природных особенностей женского тела.

– Люба, – произнес я чуть слышно. – Можно вас попросить?..

– О чем, Стас?.. Ну же. Смелее.

– Все, что вы сейчас рассказали... – Я растрепал свободной рукой волосы на лбу, вздохнул глубоко. – Все так неожиданно... Простите за банальность, но мне чертовски захотелось выпить... Стакан водки... Очень прошу!

– Анто-он! – громко воскликнула Любовь Игнатьевна.

– Звали? – спросил Антон, приоткрыв дверь.

– Будь любезен, принеси нам выпить. В кабинете мужа, в холодильнике, есть бутылка «Абсолюта».

– Извиняюсь, Любовь Игнатьевна, но я не имею права оставить вас одну с этим типом, – довольно твердо отказался Антон.

– Какие проблемы? – возмутилась Любовь Игнатьевна. – Пошли китайца. Объясни ему, где стоит бутылка, и пусть сбегает. За те деньги, что я ему плачу, может и халдеем поработать, ничего с ним не случится... Да! И еще, распорядись, чтоб прихватил закуску. Икру, фрукты, сам знаешь мои вкусы.

Антон за спиной забормотал по-китайски, Любовь Игнатьевна тем временем объяснила:

– Я тоже выпью с вами, Стас. Но мы должны непременно закусить, чтобы перебить запах. Не хочу давать мужу повод для всяких разных подозрений и ненужных вопросов. Нельзя, чтобы от вас разило водкой.

– Тогда я весь перемажусь икрой. – Я многозначительно подергал правым запястьем в браслете наручника. – Левой рукой есть, к сожалению, не обучен. Пробел в воспитании.

– Антон!

– Секунду, Любовь Игнатьевна... – Антон выдал длинную фразу на китайском языке, Тигр коротко ответил и вышел за дверь. – Китаец побежал, Любовь Игнатьевна, скоро принесет все, что вы просили.

– Антон, сделай одолжение, освободи правую руку Станиславу Сергеевичу.

– Но...

– Без возражений попрошу! Если хочешь выказать служебное рвение, пристегни к креслу его левую руку. Но, уверяю тебя, Станислав Сергеевич не станет фокусничать. Или я когда-нибудь ошибалась в оценке людей?

«Иными словами, вы, Любочка, как и ваш сумасшедший супруг, уверены, что я предсказуем, – подумал я, стараясь сдержаться и не рассмеяться ей в лицо, сохранить образ хама, раздавленного женской добротой и великодушием. – Умный человек, Любовь Игнатьевна, однако, как всякая баба, немножко дура. Возможно, я и переоцениваю себя как режиссера, но и она не без греха – слишком уверена в своей женской проницательности».

Антон подошел к моей спине. Пистолетный ствол уперся в затылок.

– Держи ключ. Сам отстегнешься, сам и пристегнешься, – велел Антон. Взяв у него ключ от наручников, я с видимым трудом принялся попадать бороздкой ключика в миниатюрную замочную скважинку. Было заявлено – я плохо владею левой рукой, пришлось отыгрывать заявку.

Любовь Игнатьевна повернулась пока к компьютеру. Кликнула «мышкой». Картинка на мониторе с надписью «конец игры» сменилась стандартным экраном «Уиндоус».

Щелкнул замок наручников. Металлическая дуга распалась на две половинки. Правое запястье свободно. Антон-придурок усилил давление ствола. Мог бы и полюбопытствовать, снайпер хренов, как бойцы-рукопашники учат работать «против пистолета», раз уж таскает с собою пушку. Я совсем чуть-чуть занимался грубым, неэффективным рукопашным боем до знакомства с Бинем и тем не менее прекрасно помню нехитрые принципы обезоруживания лохов с пистолетами.

Как только освободился от наручников, я сразу же резко мотнул головой. Дуралей Антон чрезмерно сильно давил на затылок, и поэтому после моего стремительного движения рука с пистолетом «провалилась» в пустоту.

Антон нажал-таки на курок, но слишком поздно. Пуля пробила баночку кока-колы, столешницу банкетного столика и ушла в пол. Любовь Игнатьевна, вскрикнув, вскочила с пуфика.

Мои пальцы схватились двумя «петушиными лапами» за металл пистолетного ствола и вырвали оружие из руки Антона. Я вскочил с полукресла, держа пистолет обеими руками, развернулся лицом к Антону и с ходу, словно молотком, врезал ему пистолетной рукояткой в висок.

Антон упал, как подрубленное под корень дерево. Я разжал «лапы петуха», перехватил оружие, как надо, и тут распахнулись двухстворчатые двери в будуар. На пороге возник китаец с огромным подносом в руках, на котором стояла запотевшая бутылка «Абсолюта» и тарелочка с разнообразной снедью.

С момента выстрела прошло восемь секунд. Китаец услышал выстрел, находясь в двух шагах за дверями. Наверное, он решил, что стреляли в меня, в пленника, поэтому предпочел войти с невозмутимым видом хладнокровного Мастера.

Китаец практически мгновенно сориентировался в ситуации, и поднос со всем его содержимым полетел в меня, причем, не пригнись я инстинктивно, бутылка точно угодила бы в голову. Мастера гунфу быстры, а пуля все равно быстрее!

Я выстрелил раньше, чем китаец успел сделать что-либо пагубное для моего здоровья. Первая пуля помешала китайцу прыгнуть, раздробила ему колено. Вторая попала в переносицу. Стрелок я никакой, и надо же, повезло, как везет новичку-картежнику во время дебютной игры. Два выстрела – два попадания!

Бутыль «Абсолюта», просвистев над моею седой головой, угодила в монитор компьютера. Экран монитора взорвался новогодней хлопушкой с похожим глухим хлопком и осколками-конфетти. Бенгальскими огоньками затрещали, заискрились электрические разряды. Полыхнуло содержимое разбившейся бутылки.

Любовь Игнатьевна отшатнулась от очага пожара, споткнулась и свалилась на ворсистый ковер. Горным козлом перемахнув через банкетный столик, я очутился возле женщины, которая так старалась и сумасшедшему мужу угодить, и свою первую любовь, Стаса Лунева, от свихнувшегося муженька уберечь. Говоря грубо – и рыбку съесть, и, сами знаете, на что сесть. По глубокому убеждению Любочки, я обязан был войти в положение несчастной жены маньяка, забыть о невинно убиенных дружках-приятелях и залиться слезами умиления, узнав, что мне дарована жизнь в память о нежных чувствах веснушчатой девочки с ножками-спичками. Я, вчерашний, наверное, так бы и сделал, но за прожитые сутки я здорово изменился!

Оказавшись рядом с женщиной по имени Любовь, я обнял ее за шею левой рукой, прижал к себе, вдохнул запах изысканной парфюмерии и заорал в розовое ушко с золотым колечком-сережкой:

– Открой рот, курва! Шире, а то придушу!!!

Я напряг левый бицепс, сильнее стиснул тонкую, загорелую женскую шею. Блестящие от помады губы раскрылись, словно бутон декоративного цветка. Плотно сжатые жемчужные зубы разомкнулись, и я пропихнул между ними пистолетный ствол.

Зашевелился Антон, приподнялся на локте, мутными глазами пошарил по комнате-будуару. Мазнул взглядом по языкам пламени из колючей дыры в мониторе и, наконец, увидел нас с Любочкой, сидящих в обнимку.

– Антоша, тебе надо, чтоб Любочка скушала пулю?

В ответ на мой издевательский вопрос Антон помотал головой, нет, мол, не надо.

– Тогда слушай условия задачки: Станислав Сергеевич Лунев вместе с заложницей должен беспрепятственно спуститься в гараж, сесть в обнимку с Любочкой в автомобиль и бесследно раствориться в тумане. Любое нарушение условий, и оральный секс с пистолетом закончится для Любови Игнатьевны агонией вместо оргазма.

– А что потом?.. – Антон, помогая себе рукой, сел, потер ладошкой ушибленный висок, наморщил лоб, заскрипел зубами. Знатно я ему заехал по чайнику. Долго будет меня помнить.

– Спустя какое-то время я свяжусь с твоим сумасшедшим боссом по телефону... Осторожно, Любочка, встаем на ноги, поднимаемся вместе, дружно, с коврика. Нет, головой крутить не нужно, пистолет останется у вас во рту, уж извините... – Я первым разогнул колени. Левой рукой подтянул побледневшую Любовь Игнатьевну вверх. – Во-от так. Отлично. Встали. Теперь, Любочка, шагаем к компьютеру, и вы берете трубку мобильного телефона, что лежит возле клавиатуры... Осторожней, не обожгитесь. Пламя разгорается, глядите-ка, какой черный дым повалил из разбитого монитора...

Хороших слуг отличает мнимая невидимость. Вроде бы и нет никого лишнего рядом с господином или госпожой, а случись какая неприятность, и словно из-под земли являются слуги, готовые оказать любую помощь работодателю. Я все еще нашептывал на ушко заложнице советы, куда шагнуть, да как половчее взять трубку-телефон и при этом не обжечь пальчики, когда распахнулись настежь полуприкрытые двери в коридор, и материализовавшийся из мрака мужик с шутовским автоматом взял меня на прицел. Буквально секунды не прошло – за спиной первого мужика возник второй, за ним третий и так далее. Охранники-слуги теснились в коридоре, как горошины в стручке.

Антон коротко объяснил коллегам положение дел, и те расступились, давая мне возможность в обнимку с заложницей выйти из комнаты. Я передвигался по коридору, то и дело задевая локтем вжавшихся в стенку мужиков и примечая, что далеко не вся прислуга имеет на вооружении стреляющие сернокислотными шариками автоматы. У многих в руках было вполне боевое оружие.

Когда спускались по лестнице, Любовь Игнатьевна закашлялась – пистолетный ствол случайно задел гортань женщины. Ощетинившееся стволами сопровождение зашумело, словно лес перед бурей.

– Ребята, расслабьтесь! – прикрикнул я на враждебный конвой. – Честное слово, мне все по фигу! Замечу, что кто-либо попытается изобразить спеца по антитерроризму, – выстрелю бабе в глотку и успею подстрелить пару-тройку энтузиастов. Видели, как я стреляю? Уложил китайца, он и ахнуть не успел. А узкорылый, между прочим, был проворнее всех вас, мудаков, вместе взятых!

Мужики-охранники притихли и, когда мы, наконец, спустились в гараж, сделали все возможное, чтобы сберечь мои нервы и дать возможность спокойно сесть в машину, предварительно усадив на сиденье рядом с водительским Любовь Игнатьевну, у которой по-прежнему оставался во рту пистолетный ствол. Царящая вокруг атмосфера напоминала общий настрой фильмов Джона Ву. Главного героя мучили, над ним издевались, унижали, и он, герой, красавец с длинными белыми волосами, в конце концов обиделся. Я усмехнулся, наткнувшись на эту аналогию. Сумасшедший со шрамом хотел, чтобы все происходило, как в дешевом кинофильме, и все получилось именно так, как ему хотелось.

Вести машину, управляясь одной рукой, достаточно проблематично. Однако в правом кулаке оружие, пистолетный ствол измазан губной помадой, и еще не время давать возможность Любочке дышать ртом. Что делать, пришлось управляться одной левой.

Когда я, наконец, с горем пополам вывел автомобиль из открывшихся ворот подземного гаража, выехал в предусмотрительно распахнутые уличные ворота, проехал по территории спящего дачного поселка, миновал его и убедился, что никто не рискнул сесть на хвост, только тогда я решил, что предмет изо рта Любови Игнатьевны, пожалуй, пора и вынимать.

– Осторожно, Люба, вытаскиваю ствол. Будьте так любезны, как только закончится минет с пистолетом, нагнитесь, пожалуйста, и схватитесь руками за лодыжки. Устанет спина, захотите разогнуться – накажу, честное слово.

Любовь Игнатьевна разжала онемевшие челюсти. Влажный пистолетный ствол блестел в лучах появляющегося из-за горизонта солнца, словно был покрыт тонким слоем бесцветного лака.

– Вы сошли с ума... – прошептала бледная до синюшности Любовь Игнатьевна. Женщину трясла мелкая дрожь. Из глаз, размывая тушь на ресницах, текли черные слезы.

– Вы правы, наверное... Нагибайтесь, Любочка, нагибайтесь. Вам не привыкать воплощать в жизнь желания сумасшедших, так что быстренько делайте, что вам велено.

Любовь Игнатьевна согнула спину, как я и приказал, схватилась руками за икры ног, немного не дотянувшись до лодыжек. Черт побери, жалко, что я не сообразил прихватить помимо телефона еще и наручники. Сейчас она поплачет, да и кинется на меня пантерой, пока мышцы не свело в неудобной позе... Хотя нет! Любовь Игнатьевна знает, как опасно не подчиняться сумасшедшему мужчине. Будет сидеть скрючившись, как миленькая!

– И не нужно на меня обижаться, Любочка! В конце концов, я тоже, как и вы, всего лишь реализую больные фантазии вашего изобретательного супруга. Он хотел чтобы жизнь проистекала по законам дешевого кинобоевика? Он хотел плохого кино? Он его получил. Разве что в кино не умирают по-настоящему. Остальное все, как в кино. Как в плохом кино.