ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В баре уже привыкли к Скорину. Многие офицеры с ним раскланивались, бармен встречал подобострастной улыбкой. Скорин, следуя немецкой педантичности, занимал всегда один и тот же столик. Ожидая, пока его обслужат, внимательно читал газеты, которые приносил с собой. Так выглядело его поведение со стороны, на самом деле он газеты просматривал только мельком, так как о положении на фронте знал из сводок Совинформбюро, которые слушал по радио. Дни Севастополя сочтены: фашисты взяли Северный форт и Константиновскую батарею, контролируют вход в бухту. Может быть, в Севастополе воюет его друг Костя Петрухин. Там очень тяжело…

«Читая» газету, разведчик вновь и вновь продумывал операцию. Кельнер убрал грязную посуду. Скорин заказал пива и достал сигареты. Значит, так. Барон на контакт не идет, прав майор Симаков, когда утверждал, что Шлоссер на нейтральной почве на сближение не пойдет. Скорин приступил к выполнению варианта «Зет». Другого пути к Шлоссеру нет. Выхода нет. Скорин считал, что у него остаются как минимум пять-шесть дней. Сейчас он обдумывал, что за эти дни необходимо успеть сделать. Первое — сегодня же передать в Центр, что приступил к выполнению этот варианта. Второе…

— Разрешите?

Скорин поднял голову, привстал и поклонился:

— Прошу, господин гауптштурмфюрер. Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю, капитан. — Маггиль, церемонно поклонившись, сел. Надеюсь, не помешал?

— Я думаю, господин гауптштурмфюрер. Думать не может помешать даже служба безопасности. — Скорин подвинул Маггилю меню.

— Люблю смелых людей! — Маггиль расхохотался. — Ох, уж эти мне фронтовики! Отчаянный народ!

Кельнер поставил перед Скориным бокал пива и почтительно склонился, ожидая заказа гестаповца.

— Что желаете, господин гауптштурмфюрер?

Маггиль фамильярно подмигнул кельнеру.

— Беру пример с боевого офицера, дайте мне пива!

Кельнер побежал к стойке, Маггиль повернулся к Скорину.

— Надеюсь, капитан, вы не откажетесь выпить с офицером службы безопасности?

Скорин посмотрел гестаповцу в лицо, выдержав небольшую паузу, ответил:

— Не откажусь, гауптштурмфюрер. Майор фон Шлоссер высокого о вас мнения, а для меня мнение барона вполне достаточная рекомендация.

— О, Георг! Значит, вы знакомы с бароном? Великолепный парень, не правда ли? А какой верный друг! Только что я лишний раз убедился в этом. — Довольный своей шуткой, Маггиль откинулся на спинку стула и захохотал. — А вот и пиво!

Кельнер, поставив кружку, удалился. Маггиль сделал несколько глотков, рассматривая Скорина, решал, как лучше осуществить арест капитана.

— Я слышал, вы разыскиваете невесту, капитан? — спросил он.

— Я польщен, гауптштурмфюрер, вы в курсе моих личных дел.

— Личная жизнь офицеров всегда интересует службу безопасности. От благополучия в личной жизни каждого зависит моральный дух всей армии.

— Вы философ.

Скорин чувствовал на себе изучающий и насмешливый взгляд гестаповца. Внезапно разведчик понял, что арестован. Он так готовил себя к мысли об аресте, так точно рассчитал, когда это может произойти, представлял даже безразличное выражение лица Шлоссера. Не сомневался, что будет арестован лично майором абвера. Ситуация настолько не походила на придуманную и много раз мысленно пережитую, что Скорин растерялся. Почему служба безопасности, а не абвер? Арест службой безопасности означает смерть и невыполнение задания. Что случилось? Ошибка. Где-то допущена ошибка.

— Капитан, — Маггиль ухмыльнулся, — мое присутствие действительно не мешает вам думать. Я восхищен вашей выдержкой.

— В Таллинне мне все время говорят комплименты. Неделю назад за этим же столом майор Шлоссер тоже восхищался мной. Не помню, каким именно качеством, помню, что восхищался. — Скорин вторично упомянул о своем знакомстве с любимцем Канариса. Может быть, это поможет?

Маггиль вновь расхохотался. Приступ безудержного веселья охватил его. Наступила разрядка после встряски, которую ему недавно устроил Шлоссер. Маггиль рассматривал Скорина. Худощавый, тонкокостный капитан не может оказаться сильным человеком. Он явно интеллигент, а Маггиль не сомневался в хлипкости этой породы. Поупрямится, повизжит и сдастся. Через какой-нибудь час он начнет говорить так быстро, что стенографист едва будет успевать.

— Вы оправились после ранения, капитан? — любезно улыбаясь, осведомился Маггиль.

— Вы очень внимательны, гауптштурмфюрер. — Скорин хотел выпить, но боялся, что дрогнет рука и выдаст волнение.

— Я же говорил: внимание — обязанность службы безопасности. Кельнер, счет! Капитан, я забыл кошелек, заплатите, пожалуйста, за мое пиво. Я сегодня же рассчитаюсь с вами.

— Я бы рад, гауптштурмфюрер, но кредит портит отношения, а я слишком дорожу вашим расположением. За вами запишут. Надеюсь, я не обидел вас? — Скорин расплатился, оставил на чай и встал. — Спасибо за компанию.

Маггиль не ответил, кивнув кельнеру, первым пошел к выходу. «Всадить бы ему пулю в затылок», — подумал Скорин и тоже вышел на улицу. Маггиль стоял на мостовой, оглядывался. Увидев Скорина, гестаповец раздраженно сказал:

— Черт возьми, капитан, скоро ваша рота получит пополнение!

— На фронте это часто случается. — Скорин подошел к своему «оппелю», открыл дверцу. — На кого вы разгневались?

— Я отпустил своего шофера на тридцать минут, а его нет. Маггиль топнул ногой. — Я опаздываю, черт возьми! Подвезите!

— Садитесь. — Скорин показал на машину. — Не ваш лакированный «хорх», но тоже четыре колеса.

Маггиль сел рядом со Скориным, поблагодарив, спросил:

— Адрес знаете, капитан?

— Конечно. — Скорин включил скорость.

Шлоссер полагал, что русский разведчик оставит томик Гейне в машине, и распорядился, чтобы после его ареста «оппель» угнали. Как только Скорин поехал, из-за угла вынырнул автомобиль с людьми Шлоссера и на почтительном расстоянии двинулся следом.

В машине молчали. Маггиль обдумывал, как он поведет предстоящий допрос. Скорин старался не думать вообще. Убивать Маггиля он не имеет права, да такой шаг просто бессмыслен. Надо добиваться, чтобы его передали Шлоссеру. Интересно, знает барон о его аресте? Машина остановилась у здания СД. Маггиль, вновь любезно улыбнувшись, пригласил зайти, выпить по чашке кофе. Скорин поблагодарил, сопровождаемый гауптштурмфюре-ром, прошел мимо вытянувшихся часовых.

Из преследовавшего их «хорха» выскочил человек, сел за руль «оппеля» и погнал машину к бюро Шлоссера.

Кабинет Маггиля — большая квадратная комната с высоким потолком и зеркальными проемами окон — после полутемного коридора показался Скорину удивительно чистым и светлым. Как только они вошли, в дверях появился гестаповец, знаком попросил Скорина сдать оружие. Скорин повиновался, и Маггиль спросил:

— На площади Дзержинского, наверное, тоже отбирают оружие?

Скорину почему-то стало спокойнее. Какая бы дорога ни предстояла, всегда успокаиваешься, когда она одна и ее хорошо видно. Маггиль снял телефонную трубку, набрал номер.

— Чем занимаются в лазарете? Мальчика нет? Прекрасно, он сегодня и не нужен, пусть отдыхает. — Маггиль, рассеянно посмотрев на Скорина, повесил трубку. — Идемте, капитан, я вам покажу мое скромное хозяйство. Уверен, что оно произведет на вас впечатление. Вы мне расскажете, чем оно отличается от вашего на площади Дзержинского.

— Я не совсем понимаю, гауптштурмфюрер, — Скорин пожал плечами, но гостю неудобно отказываться.

— Вы шутник, капитан. Идемте. — Он распахнул дверь. — Уверен, что очень скоро вы меня поймете.

Вернувшись от руководства управления, майор Симаков, мягко выражаясь, находился в дурном настроении. За последний месяц майор еще больше осунулся и сейчас щуплой невысокой фигурой, вечно торчащими вихрами напоминал подростка. Это при пятом-то десятке и генеральской должности!

Он крепко поспорил с начальством и был фактически выставлен из кабинета. Сдаваться майор не собирался. Он знал, что его предложение не понравится комиссару. Поэтому, заготовив рапорт, ждал благоприятного момента. Казалось, сегодня такой момент настал.

На оперативном совещании руководящего состава управления говорилось о том, что генеральный штаб ставит перед разведкой большие задачи: необходимо выяснить планы вермахта в летней кампании сорок второго года. В связи с этим требуется нацеливать людей на получение стратегической информации, для чего необходимо приобрести новые источники.

Такая постановка вопроса позволила Симакову задержаться после совещания, чтобы посоветоваться по поводу проводимой в Таллинне операции. Комиссар хорошо знал Шлоссера и очень одобрительно относился к операции, получившей кодовое название «Викинг».

Симаков, начав разговор о Таллинне, преследовал конкретную цель. Он решил послать в Таллинн в помощь Скорину еще одного человека, и не кого-нибудь, а обязательно Петрухина. Для этого была необходима санкция комиссара. Майор, не называя фамилии, доложил общий план. Выслушав Симакова, комиссар сказал:

— Принципиально я не против. — Он кивнул, положил руку на телефон, собираясь куда-то звонить. — Шлоссер заслуживает такого внимания.

Симаков, решив, что дальше тянуть бессмысленно, протянул папку.

— Я нашел подходящего человека. Наш бывший сотрудник Петрухин.

— Почему бывший? — Комиссар открыл папку. — Петрухин? Вспоминая, он морщился и листал личное дело. — Петрухин. Да я же приказал его отчислить. Помню. — Комиссар отодвинул папку. — Удивлен, Николай Алексеевич. Мы же с вами говорили о Петрухине. Смелый человек, но недисциплинирован. Недостаточно контролирует свои эмоции. Он нам там выкинет еще что-нибудь. В этой операции ошибаться нельзя. Ищите другую кандидатуру. — Комиссар повернулся к телефону, давая понять, что разговор окончен

— Виктор Иванович, с Петрухиным тогда явно поторопились. Я виноват… — Симаков хотел повернуть разговор таким образом, что, мол, он, майор Симаков, виноват в том, что раньше не восстановили Петрухина на работе.

— Николай Алексеевич, — перебил комиссар, — я, кажется, достаточно ясно выразился. Петрухина увольнял я. Вы тогда здесь не работали. Защитники мне не требуются. Знать вы о Петрухине ничего не можете. Вы свободны.

Симаков вытянулся, но не сдвинулся с места.

— Прошу меня выслушать, Виктор Иванович.

— Повторяю, вы свободны! — Комиссар встал, указал на принесенную Симаковым папку. — Личное дело Петрухина верните в архив.

Вспоминая свою неудачу и набегавшись вдоволь по кабинету, Симаков постепенно успокоился и не только не сдал личное дело Петрухина в архив, но, вызвав Веру Ивановну, попросил ее напечатать запрос о месте службы бывшего разведчика.

Шлоссер проснулся в отвратительном настроении. Чертыхаясь, встал, сделал гимнастику. Мстя себе за почти ежедневное пьянство, добавил несколько упражнений. Он дольше обычного пролежал в ванне. Стоял под холодным душем, пока окончательно не замерз. Растеревшись жестким полотенцем, облачился в лучший костюм, новую белоснежную рубашку, долго выбирал запонки и галстук и, брезгливо оглядев себя в зеркало, вышел к завтраку.

— Кофе холодный, — заявил он, не успев еще сесть за стол.

— Господин барон, уже пятнадцать минут восьмого…

Шлоссер не дал денщику договорить.

— Я не в казарме, черт тебя побери! — Шлоссер бросил салфетку на колени, съел омлет, ожидая свежего кофе, быстро пролистал газеты. Войска Манштейна вступили в Севастополь и ведут тяжелые уличные бои… На остальных участках бои местного значения.

— Генерал тоже с утра бывал в плохом настроении, — разговаривал сам с собой Хельмут, меняя тарелки и наливая в рюмку коньяк. — А когда генерал одевался с утра, как на бал, значит, быть беде.

— Убери со стола коньяк, чтобы я его за завтраком больше не видел, Хельмут. Где кофе, черт тебя побери?! — Шлоссер отбросил газеты, вышел из-за стола, встал у открытого окна.

Туман прилипал к остроконечным крышам города, нехотя опускался в узкие улочки, забивался в темные углы. Шпили крыш уже высохли, а на улицах еще было сыро. Город напоминал Шлоссеру топкое болото, где любая неосторожность может привести к гибели.

Завтра Маггиль должен отдать русского. Франц утверждает, что русский молчит, не то что не дает показаний, а просто молчит. Не говорит ни слова. В Таллинне ли вообще этот высокий капитан? Франц мог обмануть, доложить о нем начальству. Русского забрали. Может быть, сейчас он уже в Берлине. Теперь никто, даже адмирал не вырвет его из рук СД. Капитан исчезнет. Результат — ноль. Шлоссера, как не выполнившего личный приказ фюрера, в лучшем случае сошлют назад в имение, а скорее всего направят с понижением на фронт. Черт дернул заигрывать с чернорубашечниками!

— Кофе на столе, господин барон.

Шлоссер прошелся по комнате, едва сдерживая себя, чтобы беспричинно не отругать старого Хельмута, сел за стол, обжигаясь, выпил две чашки кофе. Хельмут смотрел осуждающе: этого раньше не бывало с бароном, две чашки кофе станет пить только плебей.

По комнате рассыпались трели междугороднего телефонного звонка. Хельмут, опередив Шлоссера, снял трубку.

— Особняк барона Шлоссера, — сказал он официально. — Одну минуту, господин капитан, сейчас доложу. — Хельмут прикрыл трубку рукой. Господин барон, из канцелярии адмирала Канариса.

Выждав несколько секунд, Шлоссер взял трубку.

Безукоризненно вежливый капитан передал привет от адмирала и отца, справившись о здоровье, несколько минут распространялся о погоде. Шлоссер отвечал междометиями, а в конце разговора попросил позвонить завтра вечером. Капитан ответил, что всегда рад, пожелал всех благ, повесил трубку.

Разговор с Берлином испортил настроение окончательно. Шлоссер долго смотрел на черный равнодушный аппарат, снова снял трубку, набрал номер. После долгих гудков ответила Лота.

— Вас слушают, — неуверенно сказала она. Шлоссер молчал, пытался представить, как она выглядит — как одета, какое у нее выражение лица. Вчера, после ухода Маггиля, глаза у нее из голубых превратились в черные… Лота дунула в трубку и повторила: — Вас слушают. — Она еще подождала и тихо спросила: — Это вы, барон? — Шлоссер молча кивнул. Вчера я забыла вас поздравить с очередной победой, ведь вы, как и предполагали, нашли в машине то, что искали. — Лота сделала паузу. Мне приятно, что вы молчите, барон. — Она повесила трубку.

Шлоссер еще долго слушал частые гудки. «Невоспитанная сентиментальная девчонка…» Повесив трубку, он обозвал Лоту еще несколькими обидными словами. Настроение не улучшалось.

Едва войдя в кабинет, Шлоссер вызвал начальника дешифровальной группы.

— Докладывайте о ваших успехах, — сказал Шлоссер, когда фельдфебель переступил порог кабинета.

— Господин майор…

— Это не новость, — перебил Шлоссер, — я уже много лет майор. Я вам дал книгу с шифром, а вы не можете расшифровать пустяковые радиограммы. В чем дело?

— Еще не нашли нужную страницу. — Фельдфебель не сводил глаз с расхаживающего по кабинету Шлоссера.

— Как вы ищете?

— Начали с первой, господин майор.

— Боже мой! — Шлоссер вздохнул. — Будем благодарны дуракам: не будь их, мы не смогли бы преуспеть в жизни. Дайте мне книгу.

Когда фельдфебель принес томик, Шлоссер взял у него книгу, сдавил ее ладонями, посмотрел на нее сбоку

— Подойдите, — позвал Шлоссер, подходя к окну. — Что вы видите?

— Где, господин майор?

Шлоссер поднял взгляд на фельдфебеля.

— Как ваше имя?

— Курт, господин майор.

— Вольно, Курт. Страх — плохой помощник в работе. Смотри сюда, видишь темную полоску, и листы сходятся неплотно. — Он повернул томик боком. — В этом месте книгу открывали чаще, надо быть внимательнее. Иди. У тебя остались целые сутки. Завтра утром радиограммы должны быть расшифрованы.

А сколько осталось времени у него, майора Шлоссера? Что бы сказал отец, узнав, что его Георг, стремясь облегчить свою работу, собственноручно отдал человека в гестапо? Ничего не сказал — генерал не поверил бы. Шлоссер вспомнил сухое лицо отца, жесткую щеточку усов, светлые, чуть слезящиеся глаза. Отец долго противился желанию Георга работать в абвере. Но молодой Шлоссер был увлечен идеями Канариса. Георг мечтал стать немецким Лоуренсом. После долгих споров, под давлением Канариса, обещавшего лично следить за карьерой Георга, генерал сдался.

Шлоссер повертел в руках бутылку коньяку, поставил назад в шкаф. Необходимо быть в форме. В абсолютной форме! Завтра, когда Маггиль привезет русского — Шлоссер старался не думать, что гестаповец может обмануть, — майор абвера должен находиться в отличной форме.

Он предупредил, что вернется часа через два, сел в машину, решил покататься по городу. За рулем он всегда чувствовал себя собранным и сильным, мерное урчание мотора снимало напряжение, подзаряжало энергией. Но на узких улочках Таллинна Шлоссеру было тесно, а когда он выехал за город, его тут же остановил патруль. Офицеры козыряли, извинялись, но стоило разогнаться, как на шоссе появлялся новый мотоцикл. Один раз Шлоссер не обратил внимания на приказ остановиться, его начали преследовать, над лакированным кузовом пропели пули; майор длинно выругался, встал у обочины.

— Извините, господин майор, номер вашей машины нам неизвестен, сказал солдат, возвращая ему документы.

Шлоссер, не ответив, поехал назад в город, остановил машину в узком переулке.

В операции «Троянский конь» наступил решающий этап — надо заставить русского работать. Завтра. Все решится завтра. Шлоссер представил, как, разговаривая с адмиралом, долго будет расспрашивать о здоровье и, между прочим, вскользь, как о само собой разумевшемся факте, сообщит, что имеет прямую связь с Москвой.

Настроение улучшилось, барон оглянулся, неожиданно выяснилось, что он остановился у особняка Лоты. «Что же, надо проверить, все ли готово к приему гостя», — попытался он обмануть себя. Он погулял у дома, придирчиво разглядывая двери, окна, выходящие в небольшой сад. Одноногий садовник копался у клумбы. Сорокалетний фельдфебель абвера прыгал на деревяшке, придирчиво оглядывал свое хозяйство и не мог даже у опытного человека вызвать и тени подозрения. Шлоссер вошел в дом.

В прихожей барона встретил охранник, он неловко поклонился, хотел было вскинуть руку в фашистском приветствии. Шлоссер оглядел косолапого, без нужды одергивающего пиджак парня.

— Ваша должность в доме? — спросил Шлоссер.

— Повар, господин майор!

— Не кричите. Повару полагается быть на кухне, а не торчать у дверей. — Шлоссер прошел в дом.

— Так точно, господин майор, — тяжело дыша над ухом барона, бормотал «повар». — Эльза, наша горничная, неожиданно уехала. Некому встречать гостей.

— Знаю. К вечеру пришлю новую. — Шлоссер остановился на заднем крыльце, навстречу барону из сада выбежала овчарка, оскалившись, обнажила влажные клыки. «Повар» чуть слышно свистнул, овчарка послушно села, но продолжала настороженно коситься на Шлоссера. Он вернулся в дом.

— Хозяйка завтракала?

— Никак нет, господин майор!

— Приготовьте ей завтрак, для меня чашку кофе, — направляясь в гостиную, Шлоссер добавил: — Если не научитесь одеваться, разговаривать и вести себя соответственно легенде, отправитесь на фронт.

«Повар» прихлопнул рот широкой ладонью, готовое сорваться: «Слушаюсь, господин майор», — превратилось в невнятное мычание.

В гостиной никого не было. Шлоссер, не зная, что предпринять, остановился в нерешительности. Послать доложить о своем приходе? Некого. Подняться в комнату Лоты без предупреждения? Неловко. Ждать собственную секретаршу, когда она соблаговолит спуститься? Барон нетерпеливо притопнул.

— Черт знает что! — сказал он, услышав на лестнице легкие быстрые шаги, поддернул манжет, поднял голову.

— Доброе утро, господин барон. — Лота протянула ему руку.

— Здравствуйте. — Он замешкался, поцеловал руку, принялся излагать причины неожиданного визита.

Девушка выручила его.

— Я очень признательна вам, господин барон, что вы заехали за мной. Я скоро буду готова. — Она взглянула на часы и заторопилась.

— Вам больше не надо появляться в бюро. — Шлоссер, делая вид, что рассматривает портреты, избегал встречаться с ней взглядом. — Теперь ваша работа будет исключительно здесь. Завтра сюда приезжает ваш «любовник».

Лота никак не реагировала на слова Шлоссера, она боялась даже подумать о русском. Всю ночь мысли о нем не давали ей спать. Она забылась лишь под утро. Телефон разбудил ее. Сейчас, видя, как барон нервничает, она ругала себя за несдержанность, делая вид, что ни вчерашнего разговора, ни утреннего звонка не было.

— Заказать завтрак, барон?

— Сейчас подадут. — Шлоссер продолжал разглядывать портреты.

— Благодарю. — Она подошла к Шлоссеру. — Это все мои родственники. Предки покойного мужа. Как вы просили, я придумала им биографии. Муж мне подробно рассказывал о них. — Лота говорила, не умолкая, молчание было бы тягостно. — Отец моего покойного мужа Вольфганг Шлезингер. В пятнадцатом году погиб на русском фронте в звании фельдфебеля. Судя по его лицу, барон, дедушка любил горничных и пиво.

— Фельдфебелю горничных иметь не положено, фрейлейн. — Шлоссер избегал называть девушку по имени.

«Повар» принес завтрак. Лота, забрав у него поднос, обрадованная, что нашла себе привычное занятие, стала сервировать стол. К Шлоссеру постепенно возвращалась уверенность. Спросив разрешения, он закурил сигару. Тут же почувствовав перемену в настроении барона, Лота перешла в наступление.

— Не думайте, барон, что жить в этом доме для меня удовольствие. Он слишком большой. В нем толкается много людей. Я никого не знаю. Они, мне кажется, знают обо мне все. Я не умею обращаться со слугами. Кроме того, вы знаете — у полковника действительно осталась вдова. Вдруг она пожелает проведать свой особняк?

Шлоссер молчал, мрачные мысли и сомнения вновь одолели его. Он зашел далеко, так далеко, что дороги обратно не видно. Если русского не удастся заставить работать, в счет запишут все… И двух проваленных агентов в Москве, и этот особняк, и даже девочку, которая сейчас сидит напротив. Сочтут, что Шлоссер не имел права раскрывать перед ней методы работы абвера. Отступится Целлариус, не спасет и сам адмирал.

— Вы мне объясните, барон, зачем я здесь поселилась? — повторила Лота.

— Извольте, — медленно ответил Шлоссер. — Завтра здесь появится капитан Пауль Кригер. Молодая вдова увлеклась симпатичным боевым офицером.

— А на самом деле? — спросила девушка.

— Позже узнаете, фрейлейн. Позже вы все узнаете. — Подавленный сомнениями, Шлоссер говорил медленно, как бы беседуя сам с собой. — Не задавайте слишком много вопросов. Знания укорачивают жизнь.