"Земля лишних. За други своя" - читать интересную книгу автора (Круз Андрей, Круз Мария)

Территория Ордена, остров Нью-Хэвен 22 год, 17 число 10 месяца, воскресенье, 11.00

Опознавшись по радио, мы проскочили за рубеж обороны двух групп егерей, Тучи и Совы, которых не заметили, зато услышали. Там явно развивался огневой бой, и развивался неслабо. Гулко хлопали крупнокалиберные винтовки, благо их было аж четыре на две группы, дважды ударили выстрелы ПТУР.

Хотя позиция у них была хуже нашей, все же… В этом месте горы превращаются в довольно пологие холмы, у противника есть простор для маневра. С другой стороны, выйдя в распадок между двумя не слишком крутыми грядами, противник оказывался как вошь на тарелке: укрытий там практически не было. В общем, проигрывали обе стороны.

Прикрывшись грядой холмов со всех сторон, мы остановились. Я взял с собой только Дмитрия, заставив его оставить пулемет и прихватить с собой СВД-С, отобрав ее у Карлоса. Дмитрий обучен работать корректировщиком, а на случай чего сумеет и пострелять. Больше мне никто не был нужен, и я всех погнал грузиться в самолет на аэродром.

Бонита, естественно, запротестовала, но объяснять все детали мне было некогда, и я просто наорал на нее, в приказном порядке загнав в «хамви», и тот, рыкнув дизелем, рванул в сторону аэродрома. Если честно, Бонита бы не хуже Дмитрия за корректировщика выступила, только вот чем закончится этот наш неплановый бой? Не для нее здесь место, мы уж как-нибудь сами.

Я достал из машины «девятку», прицепил ее за спину, распихал в карманы разгрузки четыре магазина к ней и добавил туда же две РГО. Все, готов. Подхватил снайперку, скомандовал:

– Пошли.

Вообще в кустах с этой стороны холма была настоящая стоянка. Группы Совы и Тучи реквизировали все машины с аэродрома, включая два прокатных «сто десятых» в травяном веселеньком узоре. Возле машин засели двое бойцов, вроде как охранение. На нас внимания не обращали. Мы побежали вверх по склону, и я судорожно выбирал, где занять позицию. Все же сам разведал это место, помню еще более или менее.

Возле вершины мы пригнулись, затем совсем залегли. На увал выбрались ползком, хоронясь в кустах. Оказались мы левее позиции основных сил, метрах так в двухстах от их левого фланга. Ну и хорошо: хоть под обстрел попасть меньше вероятность будет.

Я достал компактный, но мощный бинокль в обрезиненном корпусе, навел его в долину между грядами холмов. Там дымили целых четыре костра: два «хамви» и два LAV-25. Остальную технику, судя по всему, загнали за вторую гряду, откуда она могла постреливать в нашу сторону, но не могла в сторону аэродрома. И это было самым главным. И еще важным было то, что последние вертолеты ушли в сторону моря. Так или иначе, но «ворота» уже вывезены. Осталось прикрыть технарей, которые заправляли самолеты и вертолеты, а затем выбираться отсюда самим.

Огонь со стороны противника велся плотный, но, к счастью, пока к общему оркестру не присоединились минометы. Наверное, не так уж их много было на острове. Однако снаряды автоматических пушек стригли кусты на вершине, крупнокалиберные М2 с крыш вездеходов выбрасывали языки пламени, и даже откуда-то пытался работать автоматический гранатомет, хоть дистанция для него была предельной.

Я нажал кнопку дальномера. Невидимый лазерный луч метнулся вперед, и внизу экрана высветились цифры «1367». Далековато для моей винтовки, далековато. Можно пострелять, конечно, но лучше бы поближе подобраться.

Я огляделся. Если спуститься по склону вперед, то можно занять неплохую позицию, выиграв почти триста метров: я специально дальномером расстояние дотуда промерил. И тогда у нас будет оптимальная дистанция стрельбы, а заодно там можно будет укрыться от обстрела. Снизу валялись немалого размера каменюки, которые могли прикрыть и от обстрела главного калибра линкора.

– За мной! – скомандовал я и быстро пополз вперед, под уклон, протискиваясь между кустами. Дмитрий сразу же рванул следом.

У нас за спиной снова бухнуло, с позиции егерей в сторону противника рванул еще один «метис», разматывая за собой тончайший провод. Яркая звезда, покачиваясь из стороны в сторону, пронеслась над долиной и достала кого-то, кто нам не был виден. Рвануло, взлетел клуб черного дыма, перемешанного с пламенем. Нет, с ПТУР так просто не поспоришь, замечательная это штука. Вот бы нам потом каким-нибудь завалящим «фаготом» разжиться! Если выживем, разумеется.

Противник между тем пытался оседлать последний хребет, откуда открывался нормальный сектор обстрела в сторону летного поля. Техника туда забраться не могла, и выйти из дефиле в нашем направлении ей не давали, но затащить те же установки ПТУР, «тоу» или «джевелин» – проблем не было. Особенно с последними, инфракрасного наведения, запускающимися с плеча. Если им удастся это сделать, нам придется оставаться на острове и принимать «последний и решительный». Пусть основная задача операции уже выполнена, но я, например, за не менее основную полагал уцелеть самому. А может, даже и за приоритетную.

Я знал, что на крыше аэропортного терминала находились целых два «корнета» – можно сказать, наш главный калибр, резерв Ставки. Они были предназначены для уничтожения техники противника, случись ей вырваться из горного дефиле и взять аэродром на прямую наводку. «Корнеты», с их дальностью больше пяти километров, скоростными ракетами и лазерным наведением, способны были уничтожить все, включая самые современные танки, найдись такие у Патрульных сил. Но против оседлавшей вершины пехоты они были бессильны. А если там окажется еще снайперская пара с пятидесятым калибром, то уничтожение «корнетов» становится вопросом времени, причем недолгого. Впрочем, такая же пара с таким же калибром ведет огонь с крыши терминала.

Спустившись чуть ниже увала, мы вскочили и побежали вниз, пригибаясь. К счастью, растительность здесь была густой, а разбросанные тут и там камни успели нагреться, делая тепловизоры противника бесполезными. И уже через пару минут мы свалились между двумя крупными каменюками, пристроившись за россыпью камней поменьше. Дмитрий отстегнул от своего рюкзака моток масксети и быстро натянул ее над нами. Все, пока невидимки. Камни уже теплее нас, обнаружение теперь только визуальное. Антиснайперские детекторы, если такие здесь есть, тоже ни черта не стоят, потому что во время огневого боя они бесполезны. Столько траекторий им ни за что не рассчитать.

Я огляделся. Как и предполагал, сам распадок между хребтами мне с этой позиции виден был плохо, мешали наваленные тут и там камни, кусты и высокая трава. Зато мне прекрасно была видна вершина хребта, на которую рвался противник. И я мог вести по ним огонь с тыла и фланга. Идеально.

Кстати, а беспилотники где? Причем и наши, и не наши?

– Тихий, как принимаешь? – запросил я. – Здесь Паук.

– Чисто принимаю.

– Беспилотники есть над полем? И если есть, то чьи?

– Наших двух сбили в момент, уже не запускаем, – ответил Владимирский. – А от противника крутится, но эффективность у него нулевая против пехоты.

Это точно, технику он засечет, а замаскированных людей под листвой в сотню слоев и между горячими камнями – никогда в жизни. Ладно, у меня тут другие дела. Я пристроил винтовку на сошки, откинул крышки прицела, снова проверил настройки, обнулил.

– Дима, начали по ориентирам.

– Давай.

Дмитрий уже направил бинокль-дальномер в сектор.

– За первый ориентир берем мачту ЛЭП, которая на одиннадцать часов. Ты с дальномером освоился?

– Да, все как обычно.

– Ну и ладно. Продолжаем.

– До ориентира тысяча сто двадцать восемь, – доложил дистанцию Дмитрий. – Как называем ориентир?

– Пусть будет «мачтой». Второй ориентир – двойной камень на вершине следующего направо холма. Видишь?

– Да, на задницу похож. Тысяча одиннадцать.

– Вот и будет «задницей». Дальше у нас…

– Дерево хорошее почти на вершине следующего. Согнутое такое. Восемьсот двадцать два.

– Да, будет «дерево». Далее направо у нас есть… в ложбине между холмами груда камней. «Камни», хорошо?

– Нормально. Девятьсот сорок один, – согласился мой корректировщик. – И у следующего холма склон крутой, там такая проплешина. Тысяча один. Ориентир «плешь».

– Хорошо. И достаточно. От «плеши» направо можно до границы сектора по шкале отсчитывать. Теперь пристреляюсь, раз уж есть возможность такая. Ориентир «задница», ближний камень, такое светлое пятно на нем. Пристреливаюсь по нему.

– Давай. Я наблюдаю.

Я выставил прицел на тысячу метров. Главное – с боковым отклонением разобраться. Ветер по-прежнему не сильный, под прямым углом к траектории выстрела. Начнем с десяти километров в час, скажем. На километре боковой увод составит метр ровно. Я тщательно прицелился в светлое пятно на камне, напоминающее свежий скол. Выстрелил. Можно не стесняться: пальба идет такая, что на лишний выстрел никто внимания не обратит. Рикошет я даже сам увидел, примерно в метре левее пятна.

– Около метра левее.

– Вижу.

Значит, ветер около двадцати километров в час. Пять метров с небольшим в секунду. Попробуем еще. Снова хлопнула винтовка. Почти в пятно, но немножко правее. Ветер изменился или обсчитался?

– Попадание правее центра, небольшое отклонение.

– Спасибо, вижу.

Сдвинул перекрестие левее на такое же расстояние, как ушла пуля, снова выстрелил. Точно в центр.

– Попадание в центр.

– Понял, спасибо.

Противник близко к вершине уже был, но ничего тяжелее стрелкового оружия на нем я не видел, поэтому решил сразу подготовить себе все ориентиры. С корректировщиком работать не в пример легче, чем без него. Но вот мы с ориентирами закончили…

– Цели?

Дмитрий начал давать цели:

– Ориентир «дерево», восемьсот двадцать, пятнадцать вправо, пулеметный расчет. Ориентир «дерево», тридцать один вправо, офицер и радист.

– Этот.

Офицер – это хорошо. Я поймал в окуляр кривое дерево на вершине холма, повел от него вправо. Есть ротный пулемет и двое возле него. Но они нас пока не слишком пугают. Не их расстояние. Еще правее. Двое в камуфляже, у одного радиостанция за спиной, у второго – бинокль. Командир с «пейджером», как у нас зачастую зовут радистов. Может быть, даже корректировщик для минометов. Если я их не вижу, то совсем не значит, что их нет. Может быть, их за следующим хребтом не спеша разворачивают: дальности-то у них с запасом.

Можно было бы и пощелкать колесиком, переставляя прицел на новую дальность. На таком расстоянии пуля упадет примерно на два метра двадцать сантиметров, а на километре, как был выставлен прицел до этого, – уже на целых три метра восемьдесят. Метр шестьдесят разницы. Но я лучше по шкале: как пойдет война во всю ширь – не до переставлений будет. Взял ниже цели на четыре деления, задержал дыхание, выбрал свободный ход, утопил спусковой крючок. Удар в плечо, хлопок выстрела. Прицел от цели не отвожу, большой палец передергивает рычаг затвора. Есть попадание! Офицер падает навзничь: пуля попала в середину груди. Не знаю, что у него за бронежилет но в любом случае пуля весом триста гран, ударившая со скоростью больше шестисот метров в секунду, вышибет дух даже в бронежилете, если не пробьет его. Теперь радист! До него только звук выстрела должен был дойти, если он его отличил среди прочей трескотни и грохота. Никаких поправок не надо – лишь чуть смещаю прицел вправо и снова стреляю. Затвор, перезарядка. Радист тоже упал. Оба готовы. Пятизарядный магазин опустел. Перезарядка.

– Цели?

– Ориентир «задница», тысяча десять, вправо двенадцать тысячных, пулеметный расчет. Ориентир «плешь», девятьсот сорок, прямо над ним – расчет ПТУР.

– Этот.

ПТУРы и снайперы с пятидесятым – самое страшное. Сейчас они даже опасней минометов. Большого ума не надо с полутора километров повредить заправляемый самолет из винтовки, рассчитанной для стрельбы на два с лишним. Детская задача.

Быстро прикидываю. Падение пули на три сорок, разница от тысячи метров – всего сорок сантиметров. Подвожу прицел к грунтовой проплешине на зеленом склоне холма. Действительно, прямо на вершине разворачивается пусковая установка TOW. Возле нее двое, и видна голова еще одного, появляющаяся и исчезающая над склоном. Одно деление с небольшим ниже цели, целюсь в того, кого счел наводчиком. Выстрел, толчок в плечо, большой палец захватывает рукоятку затвора, упирает ее в выемку ладони, скользящим движением перезаряжаю. Сразу перекрестие на второго, а первый уже катится с холма, как сломанная кукла. Снова выстрел, перезарядка, прицел на трубу ПТУР, транспортно-пусковой контейнер, выстрел. Второй номер расчета ранен, пытается подняться, труба ПУ дернулась от удара тяжелой пули.

Второй номер нашел укрытие, труба пусковой установки на треноге стоит, покинутая всеми. Не знаю, достаточно ли было одного выстрела для нанесения настоящих повреждений? Стрелял я в пусковой контейнер, повредить его несложно, но его можно сменить. Беру на прицел еще и саму пусковую установку со всей оптикой и дважды подряд стреляю в то, что полагаю прицелом. Выброшенные затвором гильзы со звоном падают на базальт подо мной. Мне видно, как пули отрывают от пусковой установки какие-то куски, значит, повреждения должны быть достаточными. Снова смена магазина.

– Цели? – вновь требую я.

– Ориентир «задница», тысяча десять, влево одиннадцать тысячных, похоже на снайперскую пару!

– И ты мне только сейчас об этом? – чуть не подскочил я. – Нормально, а?

– Они только появились, – спокойно ответил Дмитрий.

Как я уже сказал, снайпер наверняка будет с крупнокалиберной винтовкой или с такой, как у меня, вроде «лапуа». Быстро выискиваю сдвоенный валун на вершине холма, отмечаю одиннадцать тысячных влево, перекидываю туда прицел. Двое в лохматом камуфляже пытаются скрыться внутри куста. У одного из них здоровенная винтовка с мощным дульным тормозом. Решили, значит, из пятидесятого калибра, причем в нас. Смотрят в нашу сторону, а не на аэродром: ищут цель. Просчитали нас уже. Это бывает. Но у меня есть одно великое преимущество – ориентиры, промеренные дистанции и корректировщик, уже освоившийся в своем секторе. А это выигрыш десятков секунд. Для снайперской дуэли – вопрос жизни и смерти, причем безусловной смерти. Тысяча метров, даже поправка не нужна, я по ориентиру «задница» пристреливался. Только перекрестие навести.

Снова «армалайт» толкает меня в плечо, снова я передергиваю затвор, захватив его рукоятку сгибом большого пальца, и не попадаю. Фонтанчик земли выбивается в метре от снайпера, левее. Ветер изменился. Я ввожу поправку по сетке, но снайпер резко сдает назад. Корректировщик запаздывает, и я стреляю в него. Не убил, но, похоже, попал в руку. Он откатывается в сторону, исчезает за изломом холма. Все же стрельба на километр – это не с трехсот метров работать. Подлетное время и изменения ветра начинают играть почти решающую роль. Если при стабильном ветре и неподвижной мишени я попаду в нее сто раз из ста, то при изменении условий меняется все. Хотя не так все уж безнадежно: снайпер с дальнобойной винтовкой без корректировщика, и к тому же уже обнаруженный, – половина врага. Я смогу сейчас просто отползать от его пуль. Заметил вспышку – и чуть сдвинулся. А он заметил, как я сдвигаюсь, и с упреждением…

– Цели?

Сейчас снайпера можно не опасаться. Снайперы – народ осторожный. Корректировщик ранен, позиция обнаружена, так что в ближайшее время мы его не увидим. Попытается доразведать местность перед собой, найти новую позицию. Да и товарищу надо первую помощь оказать.

– Ориентир «задница», вправо двенадцать тысячных, пулеметчик. Обстреливает нас.

Действительно, над головой посвистывают пули, и слышно, как они бьют в камни вокруг нашей позиции. Пулеметчик нас обнаружил, но за счет расстояния всерьез прижать не может. Но это вопрос времени. Итак, в магазине один патрон, так что промахиваться не надо. Поправку на изменившийся ветер учел, если он, конечно, вновь не изменился. Странно выглядят все же люди в оптическом прицеле – как будто фотографические двухмерные изображения. Я вижу пулеметчика, вижу огонь, периодически вспыхивающий у пулеметного дула, вижу даже, как отлетают в сторону стреляные гильзы. Но при этом он мне напоминает плоскую фотографию. Монокулярное изображение. Стреляю. Пулемет затих, пулеметчик упал лицом в землю. Я меняю магазин.

Неожиданно стрельба начинает усиливаться, причем с нашего левого фланга. Понятно: подошли те, кого мы прижали в минной засаде. И теперь егерские группы атакованы с двух направлений. И что прикажете делать? Куда нам, с такими-то силами?

– Сова, уточнения по обстановке! – заорал я в трансивер.

– До роты противника, спешились, ведут огонь со склонов западного дефиле.

– Техника?

– Не видна, осталась за поворотом. Огонь плотный.

Я переключился на Чайку-Один, то есть Барабанова:

– Чайка-Один, как принимаешь? Здесь Паук-Один.

– Принимаю, – послышался голос Николая в наушнике. – Заправка закончена, технари взлетают. Остальным – оторваться от противника и приступить к эвакуации.

Приказ замечательный. Особенно его часть про «оторваться». И как мы будем отрываться по практически открытой местности от наступающего с двух сторон противника? Ну на машинах можно рискнуть, это даже выглядит реально, но если подошедшие с флангов догадаются взять на прицел обратный склон той гряды, на которой засели егеря, то они просто всех выбьют, пока те будут спускаться.

– Сова, Туча, приказ слышали? – запросил я егерских командиров.

Сова ответил мгновенно:

– Не оторвемся. Им пройти по горочке метров пятьсот, и они нам в тыл будут бить, а обратный склон лысый. Перещелкают на хрен.

Не один я так обстановку оценил. Это мне польстило, конечно, но настроение тоже испортило.

– Значит, так… – начал командовать я, вспомнив, что после Барабанова в этой операции я второй человек. – Отстреляйте все, что у вас есть, по вершине гряды, куда вели огонь до этого. На новых не отвлекайтесь. И сразу дуйте к машинам. Как понял?

– А ты?

– Как понял?

– Понял. Выполняю.

Я обернулся к Дмитрию:

– Дима, тебе приказ персональный. Беги к машине и обеспечь эвакуацию Бониты. Понял?

– Ты с ума сошел? Один против всех хочешь? – возмутился тот.

– С твоей «эсвэдэхой» толку не будет. Дистанция боя будет другая, понял? За меня не беспокойся: отстреляюсь и уйду.

– Куда уйдешь? – даже заорал он.

– Ты дурак или где? – тоже заорал я, злясь на его недогадливость и пытаясь заглушить собственный страх, – я же здесь за своего! Оторвусь, винтовку спрячу – и все! Сам за собой погоню возглавлю. А тебе оставаться нельзя. Ты меня понял?

До него дошло, кажется. Да и он уже знает, что геройствовать я не люблю, так что наверняка план у меня есть.

– Дима… Бонита, понял? – схватил я его за плечо. – Даже если драться будет, она должна улететь. Хоть свяжите ее. Меня сейчас ничто не должно стеснять. Как понял?

– Понял. Сделаю.

– И связь я сейчас выключу, понял? Так что пусть и не пытается меня вызывать. Я сам с ней свяжусь, позже. Как понял?

– Понял.

– Тогда – бегом марш! Не теряй времени.

И мы оба сорвались с места, каждый в своем направлении. Я побежал по склону, постепенно забирая вверх, в ту сторону, откуда мы недавно приехали. А Дмитрий рванул вверх, через увал, к машине. Я услышал, как егеря на вершинах начали выполнять приказ. Оттуда разом улетели три ПТУР, зарычали крупнокалиберные «корды». Теперь им придавить противника хоть ненадолго – и рвануть к машинам. Оставшееся пространство открыто лишь частично, можно проскочить. При большом старании.

До места, которое наметил заранее, я добежал быстро, но запыхался чертовски. А мое колено начало давать о себе знать. А я было обрадовался, что с утра, несмотря на все наши скачки по склонам, оно еще не разболелось. Вот и накаркал. Упал у самого увала, быстро, тяжело дыша и отплевываясь густой грязной слюной, дополз до двух крупных камней, торчащих из травы возле кривого и раскидистого дерева, дающего обширную тень. Хоть бликовать не буду. Снова откинул крышки с прицела, схватил дальномер. Надеюсь, мою пробежку никакой «бипл» не засек и сюда мину никто не закинет.

Противник перемещается по обратной стороне ската. Над самой вершиной нет-нет да и мелькнет кто-то. Но огонь по позициям егерей ведут пока с другой возвышенности, по противоположную сторону дороги. А это почти что с фронта, даже не во фланг. А если те, кто бежит за скатом, выберутся на взлобок, то будут бить нашим в тыл.

Я повел биноклем по вершине и обнаружил двоих, присевших уже в кустах. Они почти не скрывались. И опять командир с «пейджером». «Пейджер» дал трубку начальству, а тот что-то орет в нее. До них – ровно шестьсот, почти без копеек. Прямой выстрел. Я снова обнулил прицел, навел перекрестие сетки «милл-дот» на командира и выстрелил. Винтовка уже привычно и даже по-дружески двинула меня в плечо, пуля вылетела из ствола и через доли секунды ударила офицера в середину груди, опрокинув его навзничь. Радист не сообразил сразу, что происходит, и тут же схлопотал вторую пулю. А я рванул назад от камней, пополз за ствол дерева, перекатился к кустам, прополз под их ветками и, очутившись за ними, перебежками рванул к следующей позиции. Два выстрела с одной – вполне достаточно.

Однако мою старую позицию пока никто не обстреливал, заметил я, засунувшись со своей лохматой винтовкой под низко свисающие ветки кустарника. Приложился к оружию, обежал вершины перекрестием. Есть еще несколько целей. Пулеметчик со своей машинкой на сошках. Рядом с ним еще боец. А вот еще кто-то непонятный, в тени, только силуэт вижу и блики на оптике, но не снайпер. Скорее всего, кто-то с биноклем. Или командир, или корректировщик огня. Ни тот, ни другой не нужны здесь.

Целюсь в середину силуэта, стреляю, перевожу прицел на пулеметчика и стреляю еще. С шестисот из этой винтовки и этим калибром я не промахиваюсь. И сразу же отползаю назад и в сторону. Вовремя: на этот раз мою позицию засекли. Очереди как минимум двух пулеметов начинают стричь ветки кустов и выбивать пыль из каменистой почвы. Но меня уже из стрелкового не достать. Скрываюсь за деревьями и бегом к позиции предыдущей, за камешками.

За спиной начали рваться сорокамиллиметровые гранаты. Где-то они успели автоматический гранатомет установить, гады. Я прибавляю ходу, чуть не падаю, когда левая нога подгибается в колене, но удерживаюсь, а вскоре валюсь на землю уже сам, перевожу дух и ползу к тем камням, откуда я начал стрелять. Их до сих пор не обстреливали, значит, позиция не засвечена.

Справа от меня стрельба заметно затихает, зато со стороны противника усиливается. Значит, егеря начали отход.

Заползаю в пространство между камнями, аккуратно располагаю винтовку, навожу прицел на хребет напротив. Там снова захлопал автоматический гранатомет, к нему присоединился второй. И они не по мне: обстреливают позиции егерей или ведут огонь по отступающим?

Гранатометы я засек сразу. Шумная это штука, и дымок поднимается. Прикинул, что до дальнего должно быть около восьми сотен метров, если прикидочно. Падение пули около полутора метров. Взял поправку. И примерно на метр правее поправку на ветер. Погладил пальцем спуск, надавил… Бах! И через секунду гранатометчик упал на свое оружие, стоящее на треноге. И сразу же второй гранатомет открыл огонь по моей прошлой позиции, к нему присоединились уже три пулемета. Если бы я там остался, из меня бы коктейль сделали гравийно-мясной.

Расчет гранатомета не сдрейфил, убитого кто-то сменил – и замолкшее было оружие присоединилось к оркестру. Ну извините… Мне даже прицел переносить не надо: лишь повторить прошлый выстрел. Бах! И второй боец свалился, а третий, чей шлем торчал из-за увала, дернул в укрытие. И мне валить надо. Куда теперь?

Я быстро пополз в тыл. Судя по всему, на этот раз меня обнаружили. Слышно было, как пулеметные пули щелкают по камням у меня за спиной. А я изо всех сил гребу локтями оттуда. Снова присоединился гранатомет к обстрелу. Затем грохнуло сильнее – видать, из чего-то покрупнее запустили. Но я уже далеко, я уже смываюсь…

Куда, куда теперь? Искать позицию вокруг тех мест, откуда я сейчас стрелял, совсем не надо. Там просто будут долбить по всему, что может скрывать снайпера. Я у них несколько человек завалил прямо сейчас, они озвереть должны. Передний склон неудобен: оттуда сектор огня никакой. Задний – растительность жидкая, сухой склон, укрыться негде. Если только рискнуть: перебежкой за камни. Камней там много, целые россыпи. А вот рисковать я не люблю, совсем. И что делать?

Присел в густых кустах на самой вершине хребта, посмотрел в сторону противника. Отсюда ни черта не видать. Упал на живот, пополз, упираясь локтями и коленями. С коленом уже вообще беда – как будто кто-то прямо в сустав нагревательную спираль ввинтил и в розетку воткнул. Еще чуть-чуть, и я просто не смогу бегать. А бегать, как мне кажется, придется очень много.

После того как я прополз метров тридцать, кусты стали чуть пореже, и я снова приложился к винтовке. Кого вижу? Почти никого, склон прикрывает, но какой-то боец с автоматом все же мне в поле зрения попадает. Если его завалить, то остальные мою позицию не засекут: я вне сектора у них.

Дальномер. Восемьсот сорок три. Падение траектории – больше полутора, но ненамного. Выше и правее цели прицел, выстрел. Передернуть затвор. Автомат покатился по крутому склону, а боец просто ткнулся лицом в землю. Наповал. Но мне надо ползти дальше, к самому краю кустов, чтобы кого-то видеть.

Выстрел противник засек, а позицию нет. Очереди уже нескольких пулеметов стригли кусты и деревья наугад, сорокамиллиметровые гранаты рвались почти везде. А меня-то там, на увале, уже и нет. Я вниз ползу, загребая локтями в густой траве, дыша со свистом и отплевываясь от пыли.

На границе кустарника и почти голого склона я остановился, втиснувшись в какой-то куст. Винтовку не трогал – снова взялся за бинокль с дальномером. Что там, напротив?

Напротив уже работали пулеметы. Я видел как минимум три дульные вспышки, из которых струи свинца тянулись в сторону удаляющихся и виляющих по дороге автомобилей С трех из них назад били турельные крупнокалиберные М2, но рассчитывать на меткость огня было бы смешно.

На склоне в одном месте я разглядел здоровенное кровавое пятно. Кого-то наповал срезало, судя по всему, но тело утащили. Внезапно я увидел, как в один из «хамви» с егерями врезалась сверкающая звезда ПТУР. Машина взорвалась почти мгновенно, пылающие останки свернули в сторону и скатились в кювет. Из нее никто не выскочил. Но вездеход Дмитрия несся вдаль. И почти в ту же минуту я увидел, как с крыши находящегося вдалеке терминала аэродрома вылетела еще одна звезда, пересекла равнину, оставляя за собой прозрачный дымный шлейф, исчезла за склоном горы. И оттуда донесся взрыв, причем сильный. Тоже, наверное, кого-то накрыли. Это «корнеты», из них обычно не промахиваются.

Аэродром окутывался клубами белого непрозрачного дыма. Это тоже наша задумка. Вместе с командой технарей прилетала группа минеров, которые по всей длине ВПП и по периметру базы расположили дымовые шашки, приводящиеся в действие от подрывной машинки. И теперь это сработало. Самолету, если он точно нацелен, взлететь большого труда не составит, но весь аэродром сейчас полностью укрыт от обзора.

Возле удаляющихся машин взлетели фонтанчики земли после очереди из автоматической пушки, но вроде бы никого не достало. Еще несколько секунд – и машины должны заехать за невысокий гребень, затем у них будет еще метров двести простреливаемого пространства, а потом их прикроет здание терминала вместе с дымовой завесой.

Впрочем, машины сами выпустили хвосты разноцветного дыма, почти полностью их укрывшие. Еще немного – и все, вырвутся из-под обстрела. А чтобы все так и вышло, мне тут надо поработать. Пулеметы уже не страшны для наших, черт с ними. Главное, чтобы с теми же «джевелинами» никто на склоне не нарисовался. «Джевелин» штука такая… неприятная. Это как тот же «стингер», только «земля-земля». К нему даже треногу разворачивать не надо: стреляют с плеча, наведение инфракрасное, «выстрелил-забыл». Тридцать секунд на изготовку к стрельбе. Пусти такую ракету вслед – и еще кто-то сгорит.

Вот, похоже, и они. Двое, один тащит здоровую трубу, с целым наростом всякой аппаратуры с одного конца. Следом второй с запасными контейнерами. Про меня забыли, что ли, или решили, что меня нет? А я о себе напомню.

Они заняли позицию рядом с телом убитого мной солдата. Тот, который с пусковой установкой, присаживается на колено и пытается водрузить ее себе на плечо. Второй щупает пульс на шее убитого. Первый наводит пусковую в сторону удаляющихся машин, мне хорошо все видно в прицел, и ловит выпущенную мной пулю головой. Отлетает вбок, пусковая катится вниз по склону, второй номер ныряет за увал. И через пару секунд снова огонь из всех стволов обрушивается на мою гору. Но меня не засекли, бьют по всем подозрительным местам. Еще выстрел у меня есть, и достанется он пулеметчику.

Главное – без суеты. Меня не засекли и даже не ожидают, что можно стрелять с такой идиотской позиции. Но дуракам везет, равно как и влюбленным. Я влюблен в Бониту, веду себя как дурак, так что пусть мой ангел-хранитель сейчас поработает.

До пулеметчика семьсот двадцать два. Почем там у нас падение? Чуть больше полуметра, смех один. Прицеливаюсь повыше головы в кевларовом шлеме, поправляю ветер, который дует с постоянной силой, и высчитать его легко по тому, как дым от стрельбы и пыль сносит влево. Вот так… свободного хода нет… Бах! Прямое в башню, хоть целился вообще в силуэт.

А теперь бежать отсюда, и как можно быстрее. Потому что попадания начинают быстро смещаться к этому кусту. Слава богу, у меня прямо за спиной что-то вроде мелкой пологой канавки. Курам на смех канава, но лежащего человека в ней укрыть можно. В нее и я скатываюсь. Слышу разрывы гранат из автоматических гранатометов, пули из крупнокалиберного разбрасывают мелкие камни, которые сыплются на меня. Я, матюгами проклиная царапающиеся камни под животом, заскользил вниз по склону. Успеваю бросить взгляд в сторону наших. Машин уже не видно – лишь костер подбитого «хамви» продолжает разгораться у дороги. Теперь им только взлететь, и все. Все. Дело сделано.

Камни сыплются как по желобу передо мной, локти, к счастью, прикрыты щитками-«падами», но грудь с животом отдавлена этими проклятыми камнями. Колено, правда, пока ведет себя терпимо. Хорошо, что я вообще никогда ни наколенниками, ни налокотниками не пренебрегаю. Чуть впереди, метров на пятьдесят ниже по склону, кучка камней, я вполне смогу между ними втиснуться и незаметно выглянуть. Теперь только до них добраться. К счастью, канавка эта, воробьиной глубины, прямо к ним и ведет – как специально. Скорее всего, камни по этой канавке и скатывались с дождевым потоком, и собирались ниже по склону у какого-то препятствия.

За несколько секунд ссыпаюсь с целой кучей мелких камней к намеченной позиции, Все, теперь прикрыт. Осторожно поворачиваюсь вправо, ползу. Камней около десятка, каждый размером не меньше метра в поперечнике, укрытие солидное, если не учитывать рикошетов. Теперь выглянуть надо.

Высовываюсь с биноклем справа от большого камня – здесь еще высохшая трава растет из-под него: какая-никакая, а маскировка. Другое дело, что камуфляж на мне под зеленую растительность, какая все больше распространена на острове, а в этом месте все выгорело. А что делать?

Вижу сразу пятерых, уже сбежавших со склона и направляющихся к тому месту, откуда я стрелял раньше. Нет, так я не согласен. Если они туда заберутся и меня не найдут, начнут искать. И обнаружат ниже по склону, где я буду являть собой прекрасную контрастную мишень. Не хочу.

До них меньше шестисот, поэтому я навожу перекрестие в грудь первому, беру небольшое упреждение, провожая его стволом, и стреляю. И попадаю: он валится назад, остальные приседают на колено за камнями, которых здесь прорва, и я всаживаю еще одну пулю во второго, передергиваю затвор, ловлю прицелом верх торчащего из-за камня шлема и вновь стреляю. Попал, не попал? Не знаю, шлем исчез, а вокруг меня загулял смерч. Пули, гранаты, все вперемешку. Гравий во все стороны, искры и дым. Дергаюсь назад, под защиту камня, и прямо передо мной расцветает вспышка, и с ней вспыхивает дикая боль в обеих руках. Я глохну, слепну от кругов в глазах, но успеваю укрыться, при этом смертным потом одевшись.

Крупнокалиберные пули молотят в камни, вокруг петардами-переростками хлопают гранаты из «девятнадцатых». Но одновременно появляется мысль, что жив, что не убили, только вот руки… Куда меня? Меня – в винтовку. Пуля пятидесятого, наверное, калибра, угодила прямо в затворную группу, вырвав затвор и отбросив его в сторону. Винтовка согнулась всем своим алюминиевым ложем вместе со стволом, прицел сорван с колец, объектив треснул. А что с руками? Смотрю и чувствую облегчение. Отшибло мне руки всего-навсего, хорошо, что в этот момент я винтовку в плечо не упирал, а то бы ключицу сломало.

Эх, отстрелялся мой «армалайт», хоть плачь. Придется его тут и бросить, он теперь – металлолом. И я отстрелялся – теперь смываться надо. Противник не дурак, отпечатки снять догадается, но о них я позаботился. Вчера все протер нашатырем до миллиметра, включая патроны, а сегодня без перчаток винтовку в руки не брал. И номера никто и нигде не регистрирует, так что не страшно ее бросать.

Но просто так не брошу. Уложил винтовку набок, под нее пристроил плоскую коробку мины МЛ-7. Там всего сорок граммов ПВВ и десять – тетрила, но руки оторвет запросто тому, кто винтовку схватит. Выдернул за нейлоновую красную ленту чеку нажимной крышки, затем вытащил предохранительную чеку. Прижал винтовкой. На такой жаре за пару минут на боевой взвод встанет.

Что дальше? С «девяткой» воевать в этих условиях несерьезно. Не те дистанции боя, даже с оптикой, которой я и не брал. Несерьезно-то несерьезно, а выбора нет. Я перетягиваю автомат вперед, беру его в руки. Из специального подсумка вытаскиваю трубу глушителя, наворачиваю на ствол трясущимися руками. Бесшумность и беспламенность мне могут очень помочь – хоть какое-то, но преимущество перед противником.

Снова ползком, в канаву: она ведет вниз, дальше – скопление камней. За ними я могу укрываться от обстрела и добраться до следующей, уже более крутой и высокой гряды. И там попытаюсь оторваться от преследования, если таковое начнется.

К «девятке» у меня почти сто патронов. Один магазин в автомате, еще четыре – в разгрузке. Один из них неполный: я на аэродроме пострелял немного. Для серьезного боя не хватит, да и не будет никакого серьезного боя. Не принято в нормальных войсках вступать в бой с такими, как я. Главное – обнаружить и расстрелять из тяжелого оружия вроде гранатометов. Или гранатами забросать. Или минометы навести. Или из АГС накрыть. Поэтому самое главное для меня – вовремя смыться. В атаке пускай знаете кто охреневает?

Вновь скольжу вниз по мелким камням и вместе с камнями. Меня сейчас, не стой такая стрельба, можно было бы по облаку пыли засечь, но пули с гранатами вышибли ее из земли и камней столько, что заметить мое движение невозможно. Она настоящей дымовой завесой прикрыла меня – сам почти ничего не вижу. Скольжу под горку до самого низа, ощущение такое, что меня всем телом несколько раз протащили через какую-то молотилку. Все же гравий – это не матрас на кровати и даже не пляжный песок. Гравий – это… да пропади он пропадом, больно же!

Рук вообще не чувствую. Делать ими, что требуется, делаю, а вот чувствовать не получается. Впечатление такое, что на их месте протезы со встроенными вибраторами, потому что постоянно ощущаю… не знаю что, но как будто что-то жужжит прямо в костях. О таком говорят – «высушило». Высушило так, что, боюсь, подведут, случись стрелять.

Вот и подошва холма, россыпи камней, чуть дальше по ложбине начинается кустарник, за ним – открытое пространство. Машина наша как раз стояла на той границе кустарников. Но машины нет, да и толку бы от нее не было. Слегка высовываюсь над краем канавы. Вроде не стреляют. По той куче камней стрельба тоже прекратилась. Намечаю, куда дальше двигаться. Промоина, даровавшая мне такое замечательное укрытие, метров через двадцать закончится, но там много камней, а от них и до кустов недалеко. Я приналег, погреб туда.

Вот и первый камень, прямо на краю канавы. За ним другие – жаль, что не сплошняком. Заползаю за него, с облегчением приподнимаюсь, сажусь на колено. Бинокль. Оглядеться. Высовываюсь на этот раз слева от камня, причудливо изогнувшись. Противник обычно ожидает тебя с противоположной стороны. Навожу бинокль. Мои преследователи оказывают первую помощь раненому. Одного я убил, второго – нет. Третий, в которого я стрелял, успел укрыться. И еще четыре группы до пяти человек в каждой спускаются по склонам холма. До них метров семьсот-восемьсот, но они точно за мной. Так что некогда жевать сопли, надо булками шевелить.

Прикидываю, по какой траектории двигаться, чтобы камень прикрывал меня как можно лучше. Прямо в кусты не получится: придется перебегать к такой же каменюке метрах в десяти, причем по открытой местности. Надежда одна – что они в эту сторону не смотрят. Пригибаюсь, отталкиваюсь от теплого камня за спиной и что есть сил бегу к следующему. Заметили. Укрыться я успеваю, но град пуль засыпает все вокруг меня. Плохо.

Выглядывать уже не стоит – может плохо закончиться, особенно если они снайперов подтянули. Теперь расчет на скорость и увертливость. Сейчас, только стрельба хоть чуть-чуть затихнет…

А затихать она не собирается. Обстреливают камень поочередно, стараются прижать, чтобы дать своим подойти ближе. А я не хочу, чтобы подходили ближе. Я хочу отсюда ноги сделать. И в принципе это возможно – если пробегу метров двадцать по открытой местности, то вломлюсь в кусты, а там тоже видны камни. Между ними повиляю – и меня гарантированно потеряют из виду. Тепловизоры уже можно в одно место себе засовывать: температура камней теперь выше, чем у меня.

Снова пригибаюсь, готовлюсь – и что есть сил бегу вперед: резкий рывок вправо, вперед, опять вправо, затем сразу влево и опять вправо. Граница кустов. Стрельба усилилась, бьют целым оркестром, вокруг искры из камней. Я скрещиваю руки перед лицом, прикрываясь от веток, с треском вламываюсь в кусты, и… Как будто нож воткнули в левое плечо. И провернули в ране. Я аж взвыл, выматерился, но укрылся за камнем. Глянул. Сквозь лохматый камуфляж ни черта не видно. Расстегиваю липучки на груди, оттягиваю сетку маскировочного комбинезона. Кровит изрядно. Но похоже больше на осколок, чем на пулю. По ощущениям. А вообще надо кровь остановить по-быстрому, чтобы следов не оставлять.

Вытаскиваю из нагрудного кармана упакованный пластырь, срываю с него бумагу. Задираю рукав трикотажной футболки, смотрю. Рана небольшая, но с неровными краями, поэтому и кровит сильно. Сдираю полиэтилен с пластыря и нахлопываю его марлевой подушкой прямо на рану. Идиотизм чистой воды, но не могу я сейчас перевязываться: меня скоро догонят. И след кровавый тоже оставлять не могу, так что нет другого выхода.

Куда теперь? Вперед, вдаль от противника? Предсказуемо. Вправо, к следующей гряде? Не менее предсказуемо. Непредсказуемо, только если я пойду обратно, на гору, с которой спустился. А я и вправду туда не пойду, потому что скоро туда с другой стороны подойдет противник – и мне хана. Так что я лучше вправо заберу, к хребту.

Выглядываю из-за камня. Теперь можно – кусты прикрывают. Преследователи мои приблизились, метров пятьсот нас разделяют. В поле зрения две группы, сколько их всего – понятия не имею. Двигаются грамотно, укрываясь за камнями, прикрывая друг друга. Пулеметы с гранатометами продолжают бить по зарослям, хоть интенсивность огня и спала. Потеряли цель из виду и теперь высматривают ее заново. Но так просто уже не высмотришь. Я натянул «лохматого» обратно и перебежал еще метров на пятнадцать, за следующий большой камень, обросший какими-то лианами, подальше от края кустов. И огонь на мне не концентрировался. Значит, все же потеряли. Хорошо, что тепловизоры бесполезны, иначе – все.

Я наметил себе маршрут за камнями и особо густыми скоплениями кустарника – и побежал, выворачивая ноги, по неровной земле. Вдалеке послышался гул взлетающего самолета: сначала громкий, а потом – удаляющийся. Взлетели! А если взлетели, то, значит, смылись! «Крокодилы» даже маршрут самолета должны от катеров противника почистить.

Как мне ни было сейчас хреново, но захотелось плясать. Бонита в безопасности: Дмитрий если сказал, то не подведет.

А крючило меня неслабо. И крючило, и дрючило, и гнуло, и вообще колбасило. Колено давало о себе знать все сильнее, плечо горело огнем, при каждом движении я чувствовал, как осколок ворочается в мышце, разрывая плоть вокруг себя. Руки чувствительность обретать заново – отказывались. Все тело болело от острых камней, по которым я тут ползал, как йог какой-нибудь. В общем, болело все, и от боли везде еще и разболелась голова.

Нет, так нельзя. Я вытащил из кармана разгрузки специально собранную лично аптечку. Ничего особого, просто запас обычных обезболивающих, в данном случае – солпадеин в таблетках. Не колоть же промедол, чтобы сразу в астрал вылететь. А так… Присел за очередным камнем, высыпал сразу четыре таблетки на ладонь, закинул в рот, запил водой из фляги. Должно скоро подействовать. Хоть боль окончательно не снимет, но притупит, а голова точно пройдет. И колено чуть отпустит. Надеюсь.

Хромая, побежал дальше. Бежать еще метров пятьсот до подъема – там кусты еще гуще становятся, и на склоне настоящие джунгли. Тут везде так – один склон полуголый, второй зарос так, что на два метра не просматривается. Но преследователи бегут быстрее наверняка. Надо их задержать, хоть немного. А как? Устроить засаду на собственном маршруте отхода нельзя пока – слишком просто меня окружать. Что делать? Сейчас – ничего, чесать дальше, а вот у склона можно будет сюрприз устроить.

До склона за пару минут добрался кое-как, дыша загнанной лошадью – со свистом из бронхов и пыльной харкотиной. Действительно, кусты становились все гуще и сменились другой, особо широколиственной разновидностью. Теперь меня даже метров с пятнадцати найти проблематично: джунгли пошли. Подъем здесь крутой – намного круче, чем раньше. Трава влажная и скользкая, лезть вверх – настоящее мучение. Если я так и буду карабкаться, то, когда мои преследователи добегут до склона, я всего метров на пятьдесят вскарабкаюсь. Из рогатки подбить можно будет. И следов оставлю много. Я побежал вдоль склона, виляя среди кустов и расталкивая невесть откуда появившиеся лианы. Вода здесь близко к поверхности, что ли?

Поодаль раздался негромкий взрыв. Видать, мою винтовку кто-то поднять решил. Ну-ну…

Вот, то, что нужно: такая же промоина, как и та, по которой я спускался. Узкое, пологое, каменистое русло, прорытое в склоне водой, которая стекала после ливней. Я рванул что оставалось сил наверх. Противник наверняка сообразит, что я сюда полез, а мы ему еще и поможем. Я достал из кармана сохраненную упаковку от пластыря, бросил ее под ноги. Пускай заметят. Пусть идут за мной, а я им такое сейчас сотворю… Я уже вижу, как надо все обустроить, чтобы им мало не показалось.

Вскарабкался я метров на восемьдесят вверх, к той точке, что наметил, шипя от боли в плече и колене. Тут тропка идет некоторое время полого, почти горизонтально, затем снова круче – и опять перелом. Что-то вроде террасы. Я перекатил прямо на середину тропки относительно крупный камень, лежавший до этого сбоку. Вот так, прямо на середину, теперь он мешает, теперь он – живой соблазн, чтобы в сторону отпихнуть. Вытаскиваю из кармана разгрузки рубчатую чушку «эфки». То, что надо. Двести метров поражения – лабуда, досужая болтовня, а вот до пяти метров достанется всем, без вопросов. Да и дальше – если не всем, то многим. Выдернул предохранительную чеку и, удерживая пальцами рычаг, заложил ее под камень. Вот так, чтобы он этот рычаг и дальше прижимал.

Затем – выше по склону: только следить, чтобы камни из-под ног тот самый камень не толкнули. Забрался еще метров на двадцать, к здоровенному камню, лежащему у самой тропы. Когда-то он катился с вершины, но не хватило ему разгона – остановился на самом краю, возле перелома. Я спрятался за ним, скинул рюкзак со спины, открыл крышку-клапан. Чего у меня тут полезного? А вот что – два килограммовых брикета пластита, завернутых в бурую толстую бумагу. Срываю бумагу, кулаками приминаю кирпич глинообразной взрывчатки в нечто вроде толстого блина. Сейчас уже жарко, он после тридцати в пластилин превращается, что и произошло. К нему второй, в одну кучу, затем затолкал этот ком под ближний ко мне край камня. Должно хватить. Теперь в нем дырку продавить… вот так, деревяшкой… и в нее ЭДП-р, эдэпр, если по-человечески. Вот так…

Я обмял электродетонатор в массе пластита, затем к двум торчащим проволочкам быстро примотал концы зеленого телефонного провода, которого у меня с собой целая катушка на пятьдесят метров. Придавил этот провод, чтобы случайно не сорвать и не замкнуть неизолированные контакты, крупным камнем, захлестнув его еще, для вящей безопасности, пару раз, и побежал разматывать к ближайшим кустам, выросшим прямо за грудкой камней. Хорошая позиция. И своевременная: я уже слышал, как группа противника пробиралась через кусты неподалеку от склона. Извлек из разгрузки эбонитовую подрывную машинку ПМ-4 с резиновой кнопкой в торце, присоединил кабель к контактам. Теперь мой блин пластита как «монку» можно в действие привести. Надеюсь, что я с расчетом мощности не ошибся. Камень вроде бы и так не слишком устойчиво лежит, даже покачивается немного…

Если кто вам говорит, что спичечный коробок пластита взрывает танк, а два коробка – танковый батальон, вы ему не верьте. Мощность пластита один в один к тротилу – по всем показателям, бризантности и фугасности. Главное достоинство пластита – вот эта самая пластичность. Чем плотнее прилегает взрывчатка к объекту взрывания, тем лучше. Пластит прилегает плотнее, ему форму придать можно, так что поэтому определенный выигрыш есть, но не более того.

Ладно, пока я тут рассуждаю, противник в составе не менее десяти человек полез по промоине следом за мной. Хорошо, что все летающее мы переломали, за мной теперь только так гоняться можно. А беспилотники пока здесь тоже роскошь. Вот и преследуют on foot, то есть в пешем порядке.

Слышно, как ссыпаются под подошвами солдатских берцев камешки, слышны и негромкие голоса. Я положил «девятку» перед собой, рядом выложил одну РГО, взял в руки подрывную машинку. Ждем.

Прошло около минуты, и я явственно услышал, как звонко отскочил рычаг предохранителя от «эфки» и хлопнул запал. Те, кто был внизу, на тропе, тоже поняли, заорали, послышалась какая-то суета, грохнул взрыв, и одновременно с этим я до хруста вдавил резиновую кнопку подрывной машинки.

Взрыв двух килограммов пластита – это сильно. Не авиабомба, разумеется, но все равно неплохо. Вспышка была большая – шуму много, да и дыму немало. Грохот скатившегося камня и крики людей снизу, падающие сверху мелкие камешки. И тут же я приподнимаюсь с РГО в руке, выдергиваю кольцо и бросаю гранту вниз, туда, где крики, и суета, и пятна крови на камнях. Ныряю за камни, хватаю автомат, прижав к плечу. Взвизгнули осколки, рикошетя от камней, посыпались разорванные в труху зеленые листья и ветки. Внизу кто-то дико кричал. Вскакиваю, одновременно наводя автомат на противника. Видно сквозь заросли плохо, но немного все же видно. В прицел попадает боец, стоящий на коленях – возле него кто-то, истекающий кровью. Дым, пыль, кровь. Много крови.

Всаживаю в противника очередь из трех пуль: тут метров пятьдесят всего, не промахнусь. Он сразу же падает, ткнувшись лицом в камни. Затем я быстро обстреливаю короткими очередями все пятна камуфляжа, которые видны мне через заросли. Может, и зацепил кого. Должен был зацепить. Меняю магазин и сразу же обращаюсь в бегство. Добивать их не надо. Чем больше раненых, тем меньше вероятность того, что преследование продолжится.

Пока за мной точно никто не гонится, но вслед стреляют. Пули щелкают по камням, рвут листву. Но в меня уже не попасть: терраса скрыла – на это я и рассчитывал.

На вершину выбрался минут через десять, подвывая от боли в колене. Плечо, как ни странно, вело себя относительно терпимо. Жгло, дергало, но на фоне колена этого можно было не замечать. Рухнул, упершись в камень спиной, вцепился правой, здоровой рукой в колено, начал массировать. Когда уже этот солпадеин подействует, мать его? Я скоро с места сдвинуться не смогу. А руки, кстати, чувствительность опять обрели – хоть это радует. И голова вроде как проходит.

Надо бы человеческую перевязку сделать – из-под пластыря уже кровь просачивается. Хорошо, что ее пока рукав «лохматого» задерживает, но скоро потечет на землю. Так не годится. Но и здесь место для этого неподходящее. Я встал, тяжело опираясь рукой о камень, и пошел дальше, стараясь двигаться как можно быстрее. На вершине холма промоина исчезла, но земля стала пологой. Я резко свернул вправо. Отсюда мне будет проще следить за преследованием, случись такое, да и вероятность, что я пойду в этом направлении, все же ниже. Логичней было бы идти дальше и попытаться затеряться в холмах, двигаясь в сторону моря, а я по часовой стрелке как будто пытаюсь вернуться на прежнее место. Точнее, двигаюсь в сторону вершины всего острова, где все ворота сходятся.

Прошел в таком темпе еще минут двадцать. Преследования не слышно. Тогда можно заняться собой. Плюхнулся на камень, торчащий из травы, стащил с себя до половины «лохматого», извлек из кармана разгрузки ИПП. Рванул обертку. ИПП с хитростью: под оболочкой сетка, покрытая нитратом серебра, которая прижимается прямо к ране. Тампоны потом не прилипают, и самое главное – это самое серебро отличный антисептик. Вот я и приложил сеточку. На нее – подушку, поверх подушки намотал слой бинта. Теперь лучше, даже болит меньше как будто. Хотя маскировочный комбинезон натягивать обратно пришлось одной правой рукой. Достал флягу, отхлебнул из нее, прополоскал рот, выплюнул. Всю пыль сожрал, какая была по дороге. Затем напился. Все, хорош прохлаждаться.

Надеюсь, собак у Патрульных сил нет. По крайней мере, я их не видел и ничего о них не слышал. Да и зачем им собаки? Здесь, на Нью-Хэвене, никакой войны и никаких погонь изначально не предполагалось. Тут самая тыловая из всех тыловых частей Ордена. Здесь даже жилую зону никто не патрулирует на предмет наведения порядка, потому что смысла нет.

До конца хребта я дошел примерно минут за пятнадцать. Часто останавливался, подолгу прислушивался. Шуму хватало. Стрельба прекратилась уже давно – с тех пор, как самолет улетел, издалека слышался звук многочисленных моторов, какие-то голоса, крики. Но за мной вроде как никто не шел. Но это по первому впечатлению. От погони я, может, и оторвался, но такой ценой, что оставшиеся в живых, а заодно и их товарищи, меня на куски разорвут голыми руками, если поймают. Поэтому лучше было бы, если не поймали. Я лучше одним куском еще побегаю.

Когда земля пошла под уклон, я двинулся еще осторожней. Болеутоляющее явно начало действовать: боль в колене стала не такой жгучей, и левая рука более или менее заработала. С автоматом на изготовку я крался от куста к кусту, от ствола к стволу. За фланги я пока не опасался. С правого фланга если кто и будет лезть, то я его услышу: очень уж круто и скользко, слева – не успели бы туда пройти. Если и ожидать опасности, то с тыла, от преследователей, что менее вероятно, и с фронта, если они решили зайти с двух сторон. Тут уже вероятность высокая.

Присмотрел целое скопление широколиственных кустов с какими-то папоротниками под ними. Неплохое укрытие, на случай чего, и в сторонке от самого удобного прохода. Там все заросло, без треска и шума не проломишься, так что противник там не пойдет. Присел опять, прислушался. Ничего не слышу, но и противник вроде бы не обещал передвигаться исключительно с песнями. Я, стараясь не выходить даже из теней, тихо двинулся вперед. Впереди кусты вроде малинника, только без ягод, а с какими-то стручками вроде перца чили – вот за ними можно схорониться. Плавненько и тихонько перебежал туда, присел, аккуратно выглядывая в просветы между листьями.

Идут. Две группы. В одной пять человек, во второй – шесть. Все с легким стрелковым, М4 или M16, со всеми приблудами вроде коллиматоров, дополнительных рукояток, тактических фонарей, подствольников. По одному «миними», которые у американцев именуются М249, на каждую группу. По одному бойцу с такими же AR-15, какие нам Смит выделил для захвата судна, с хорошей оптикой.

Идут, кстати, скорым маршем, особо никого не опасаясь. Скорее, спешат на помощь своим. Там-то наверняка не всех убило – сумели вызвать подмогу. На что я, собственно говоря, и рассчитывал. Стараясь не ступать по траве, а выбирая каменистые проплешины, я быстро пошел назад, обогнул с обратной стороны примеченную загодя группу кустов, залег. Затем медленно-медленно, старясь ничего не сломать, заполз под папоротники. По идее, я должен просто раствориться в этой тени и зелени. И не думаю, что меня станут искать именно здесь. Противник наверняка думает, что после устроенной засады я попытаюсь оторваться и уйти как можно дальше. А я пока здесь полежу. Долго и неподвижно.