"Чёрная Пешка" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Александр Николаевич)
ХОД 17
Хайцай - самая стандартная база имперских субмарин. Ничего примечательного. Утесы, подковой охватывающие небольшую долину и глубокую бухту. Серая бетонная дорога, казалось, упирается прямо в морщинистые каменные стены. На самом же деле в туннеле находился контрольно-пропускной пункт, а далее по дороге было можно выбраться в самый центр острова. Через пару часов езды на автомобиле (если, конечно, у дорожных патрулей хорошее настроение, и они не будут зверствовать, проверяя документы на каждом повороте) покажутся постройки городка Зи. В бурых скалах видны створки огромных ворот. За ними - доки, арсеналы, штабные помещения, вырубленные лет десять назад. Казармы, медпункт, столовая и офицерское общежитие, разумеется, находились не под холодной каменной толщей, а компактно размещались между небольшой сосновой рощицей и развалинами старинного поселка. Уставная чистота и образцовый порядок. Вон там плац с трехцветным полотнищем на флагштоке. А это пирсы. Стоят на приколе субмарины и корабли технического обслуживания. Под бетонным накатом в свете мощных фонарей идет рутинная работа. На пирсе накапливается холм картонных коробок и алюминиевых фляг, бумажных и полипропиленовых мешков, пакетов из фольги, которые матросы поспешно перетаскивают в люки лодок. Так что холм припасов быстро исчезает в недрах судов.
Среди шести подводных лодок - две снежно-белых. У «Единорога», той, что слева, на мостике нарисован вздыбленный синий силуэт фантастического животного, в честь которого окрестили судно. Атомным кораблем с самого ввода в строй бессменно командует корвет-капитан Цазахи Бу. Ему пятьдесят один год, причем из них он уже двадцать пять лет как «морской рыцарь». Об этом сослуживцы говорили с завистью. Считали, что ему повезло. Не получишь рыцарского кортика, торпедируя случайно вынесенную в море ржавую рыбацкую лохань, высаживая десант на беззащитные побережье или выпуская ракету по ничего не подозревающему порту. Оружие с посеребренной рукоятью вручают только тому командиру, который неоднократно вступал в бой с равными или превосходящими силами противника, проявлял незаурядные способности командира и воина и добивался победы. Многие офицеры на базе мечтали об этом, но только Цазахи выпало счастье проявить себя.
В первый раз это произошло еще в начале его службы, когда балбесы из очередного десанта опустошали прибрежный район Государства Неизвестных Отцов. Мускулистоголовые «океанские змеи» до того увлеклись, поливая из огнеметов связанных в кучу пленников, что не заметили, как подоспел береговой патруль. Танковая полубригада гвардейцев сноровисто расстреляла дизельную подлодку, развернулась веером, отрезала десантникам пути к отступлению и принялась методично истреблять пулеметным огнем гибнущую с тупым героизмом морскую пехоту. Честно говоря, тогдашний молодой барк-лейтенант Цазахи считал, что «змеи» расхлёбывают последствия собственной тактической тупости. Но долг есть долг, требовалось выручать «змеев». «Единорог» внезапно всплыл и, прикрываясь горящей лодкой морпехов, повел прицельный орудийный огонь по танкам. Через четверть часа почти все гвардейские машины пустили шлейфы жирного дыма, а уцелевший десант лихорадочно грузился в баржу, поначалу предназначавшуюся для пленных.
Впоследствии еще раз представилась возможность отличиться. Разведчики сообщили, что Хонти готовится серьезно осложнить жизнь имперскому флоту. На хонтийских оборонных заводах было изготовлено несколько тысяч блуждающих подводных мин-«невидимок». Их планировали сложить на берегу во время большого отлива с тем, чтобы впоследствии прилив вынес заряды в открытое море. Случись это, группа флотов «Ц» понесла бы заметные потери. Агентам Империи в Хонти не удалось осуществить успешных диверсий по уничтожению мин прямо в заводских складах, а поэтому группа субмарин была направлена на предотвращение коварного замысла врага. Группа – группой, а вот честь блистательного выполнения операции досталась лично корвет-лейтенанту Цазахи. Пока эскадра двигалась к хонтийским берегам, офицер старательно изучал карты железных дорог Хонти. И неприятель просто не успел довезти смертоносный груз до места назначения: всплывший «Единорог» выпустил все тактические ракеты по малоизвестному полустанку, на котором застряли хонтийские эшелоны с минами. Расчет траектории полета для ракет выполнил лично Бу-Кашалот (так стали его звать за глаза матросы). Полустанок перестал существовать. Говорят, зарево было видно за двадцать верст. Именно после этой операции адмирал флотилии вручил ему серебряный рыцарский кортик и петлицы фрегат-лейтенанта. Офицеры шепотом поговаривают, что, несмотря на флегматичную сухость, Кашалот очень честолюбив и мечтает о кортике с позолоченной рукоятью. Только вот стать «князем моря» нынче не так-то просто. Континенталы отчаялись бороться с имперским подводным флотом и отсиживаются на материке. Где уж тут совершить подвиг, необходимый для обряда посвящения в «князья»!
На борту «Единорога» как всегда царствовала стальная Ее Величество Дисциплина, и корвет-капитан сошел на берег. Он не обращал внимания на дождь - моросящий, теплый, на редких штрафников (хмурая команда гауптвахты занималась дезинфекцией), не поднимал глаз, даже когда приближался стук матросских сапог и чей-то кулак прижимался к сердцу, приветствуя его. Казалось, Цазахи был поглощен лишь соблюдением точности шага и созерцанием собственного зыбкого отражения в лужах на темно-сером бетоне. Он поднимался к военному городку.
Десять дней назад закончился поход Холодными Водами. Испытать пришлось многое. Восьмибалльный шторм. Леденящий ветер. Лодка то грузно опускалась в ущелья между чудовищными волнами, то тяжело взваливалась на крутые гребни, с вершин которых ветер срывал пену, а стужа вмиг превращала ее в ледяные иглы. Лица вахтенных покрылись едкой соленой пленкой, а плащи – прозрачной хрустящей коркой. И спустя всего лишь час после приказа командования продвигаться в позиционном положении все выступающие над водой части атомной субмарины - мостик, обе рубки, палуба, орудие, провода антенны - обросли сотнями пудов льда. Цазахи Бу приказал растапливать лед струёй кипящей воды из охладителей реактора. Дикая качка, изматывающий ритм смен курса, а еще больше томительная непонятность приказа следовать в надводном положении изнуряли и нервировали команду. Моряки настолько измотались, что их даже не удивили увиденные однажды среди бушующих волн невозможные для этих мест предметы, печальные признаки бедствия: обломки досок, плетеные кресла и деревянные табуреты, ящики с клеймами компаний по производству овощных и фруктовых консервов, наполовину застекленная лакированная дверь, надувные матрацы, спасательный круг, пластиковые поплавки. Поход завершился, как и следовало ожидать, без единой выпущенной торпеды или ракеты, без орудийных залпов. Туда и обратно. Что ж, значит, так было надо командованию.
Потом «Единорог» отдыхал на плановом техобслуживании в Желтом Поясе. Лодку осмотрели на судоремонтном заводе, произвели мелкий ремонт, отладку и тщательнейшую чистку. Команда отоспалась и согрелась в лучах обожания, исходящих от восторженных мирных обывателей. И субмарина вновь вернулась в Хайцай.
А потом – новый рейд. Хорошо бы не на север. Корвет-капитану не нравятся серые валы приполярных широт. Куда красивее океан у экватора. Там длинные зеленые волны вздымаются округло, без острых гребней с грязными серыми хлопьями. Там они не беснуются, а величаво катятся вдаль. Там даже после самого дикого урагана укрывшаяся было в глубинах жизнь вновь выказывает себя на поверхности. Стайки летучих рыбок выпархивают из изумрудных вод. Расправив плавники, узкие и тонкие, словно ласточкины крылья, они мелькают с сухим шуршаньем над водою и вновь исчезают в хрустальной лазури океанских вод. Вслед за ними, словно торпеды, взлетали в воздух зелено-красные цузы, роскошные хайсы, то эмалево-зеленые, то темно-лиловые, но все с золотисто-желтыми плавниками. Громадины, саженные цхацацы в охотничьем азарте время от времени показывают жадно раскрытые круглые рты или широкие черно-синие спины над поверхностью. А, если повезет, то можно стать свидетелем охоты рыбоящера-бацеохадза. После неудачной атаки он с громким плеском падает обратно в воду, но тут же вновь устремляется за жертвой, все сильней и сильней разгоняется, скользя по поверхности, словно торпедный катер. А потом одним ударом хвоста вдруг отталкивается от волны, взлетает на несколько саженей вверх, наперерез рыбе, и в одно мгновение жертва исчезает в стозубой круглой пасти… Чудесны южные моря. И корвет-капитан Цазахи Бу считает их своим домом куда больше, чем поселок у бухты Хайцай.
Когда-то из этой бухты воины легендарного князя Цуцукихага уходили на ладьях со змеиными головами искать новые земли и наживу. В ту пору здесь стоял поселок со ступенчатой пирамидой в центре. Погруженные в теплый сизый туман, со ступенями и пандусами, словно размытыми полумглой, с пышными рельефами, причудливыми статуями морских демонов и покровителей моряков, развалины словно возвращали Бу-Кашалота в столь же древний родной городок, так же уютно дремлющий в складках гор. На его родине тоже была пирамида Глубинного Божества, очень похожая на эту. Однако не ностальгия по родине, не сентиментальные воспоминания о далекой юности влекли его сюда. Почти все «морские рыцари» суеверны. У каждого имеется свой собственный, тщательно скрываемый от других, магический обряд, приносящий удачу, свои приметы, коими никогда не следует пренебрегать.
Когда семнадцатилетний Бу закончил гимназию с золотым венком отличника, пришла пора уезжать из родного дома и выбирать место службы в предписанном ему Белом Поясе. Отец встретил желание сына поступить в элитное офицерское училище как должное, а мать сказала:
-Знаю, сынок, мы с отцом будем тобой гордиться. Мы хорошо тебя воспитали. Ты у нас умница, честный и храбрый мальчик. Но ты не способен быть осторожным, потому что не можешь быть последним. В океане нельзя попасть в плен, нельзя пропасть без вести. Плохая весть о тебе может быть только одной. И я не хочу ее услышать. Помни, что твоя мама будет постоянно волноваться. И будет ходить в храм Глубинного Божества, хоть и не верующая. Я буду всегда рядом.
Об этом курсант Бу помнил всегда. Он еженедельно писал маме из училища одно-два бодрых письма. Став офицером, продолжал писать, а каждый отпуск обязательно проводил дома. А когда матери (а потом и отца) не стало, начал часто подниматься по ступеням старой пирамиды Глубинного Божества на базе Хайцай. Там на верхней площадке он слушал голос мамы. Порой ее шепот звучал в ушах, заглушая и шум дождя, и стук матросских сапог внизу, и шорох жестких пальмовых веток.
Корвет-капитан считал, что его хранит спасительная сила материнской любви. Беседа с матерью превратилась для него в частый обряд. Ритуал восхождения на пирамиду был всегда одинаков, как и получасовое сидение в одной из маленьких безоконных комнаток на верхней площадке. Бу входил смиренно и тихо в сумрачную тишину, прикасался ладонью к оплетенному рельефами алтарю, садился на каменную скамью и устремлял взгляд в серый прямоугольник двери, погружаясь в прошлое. Он вспоминал весь свой жизненный путь: версту за верстой в море, день за днем на суше. Службе он отдавал месяцы, а берегу - дни. Служба есть война. Война есть честь. Честь есть жизнь. Жизнь есть служба.
Вот и сейчас командир «Единорога» вошел в знакомую тихую полутьму. В молитвенной комнатке, конечно, было пусто. Большинство бравых вояк Белого Флота редко вспоминало о богах. Он снял островерхий шлем, стряхнул с синей ткани капли воды, сел в угол. Сегодня Кашалот решил подольше побыть здесь. В пустую каюту командирского общежития идти не хотелось. Через сутки начнется очередной рейд. «Единорогу» предстоит выполнить рутинное задание разведки. В условленном месте на хонтийском побережье будут поджидать три группы – семь человек, двое и еще один. Следовало забрать их на борт, разместить и, не допуская никаких контактов с командой, доставить в лагерь-приемник. Особых шансов проявить себя не предвиделось, ну что же - жизнь есть служба.
Абалкин и Лунин быстро оценили обстановку. Подводная лодка, находившаяся в заливе, не имела к ним никакого отношения. Когда проводник пришел в себя и вновь заговорил на своем привычном чудовищном жаргоне, то шепотом пояснил, что это обычный корабль десанта. Морские пехотинцы, вероятно, совершают на побережье случайный пиратский набег. Эти головорезы – народ простой, слыхом не слыхивали ни о каких операциях имперской разведки так что, ежели Ходуля, Лев и Всеслав попадут в их лапы, то повешение на ближайшем дереве будет самым счастливым исходом. Но все может повернуться и хуже: вспомнить хотя бы находку в поварской. Прогрессоры переглянулись. А потому, продолжил проводник, надо подняться со второго этажа маяка-колокольни под самую крышу. Десантники туда, ясно, не полезут, а вот пару-тройку осколочных гранат кинуть с земли на второй уровень - с них станется. Просто так, на всякий случай…
Перемещение осуществили быстро и бесшумно. Под полуобрушенной черепичной кровлей гуляли отвратительные сквозняки, каменный пол был холоден. Тревожный, вполуха, сон скорее утомил, чем освежил. Проснулись рано, когда было еще темно. Дождались рассвета, всухомятку позавтракали без всякого аппетита.
В подвале при рыбозасолочной жрец Озаренного, Ставшего Мировым Светом, поднимал амулет с вделанным в середину большим опалом. Багряная хламида с широкими рукавами, сползшее книзу брюхо, покрытая трехдневной щетиной бритая голова. Он торопливо встал в нишу. К нему, шепча, сползались черные тени. Со стонами тыкались лицами в холодный каменный пол.. В дальнем углу сипела девочка. Её душил своим ремнём отец, боявшийся надругательства десантников над ребенком. Отец спешил, опасался не успеть, загораживал происходящее широкой спиной. Для собственных вен у него был заготовлен осколок оконного стекла.
Рука с амулетом трясущимся ужом-альбиносом вынырнула из широкого багрового рукава и начала описывать благословляющие круги. Иссиня-белые лица оторвались от пола. Темные глаза часто моргали, слёзы текли сами собою. Лишь немногие отчетливо видели амулет. Большинство различало лишь светло-серое пятнышко, а то и вообще ничего не виделось в темноте. Страх плотно насадил ржавые обручи на грудь, сдавил глотку. Пересохший язык жреца едва ворочался, тёрся о жесткие щёки:
-Именем и славою Его, Человека, Ставшего Мировым Светом...
Он говорил по-хонтийски с восточным акцентом, верно, был с пандейского пограничья и от страха беззвучно портил воздух. Строфы молитвы сыпались опадающими мокрыми осенними листьями. Люди тосковали. На древних известняковых стенах капли, словно пот. В углах - белые ажурные кружева плесени, зелень мха. Люди тряслись в том же холодном поту, что пропитал стены рыбозасолочной. Но стены, в отличие от людей, не дрожали, в них была неколебимая прочность древнего камня.
Жрец Озаренного всё водил амулетом. Приговоренные стояли на коленях. Хотели молиться хором. Но каждый молился отдельно. Женские голоса звучали громче, мужских почти не было слышно. Раненый артиллерист у стены стал, отчётливо выговаривая каждое слово, богохульствовать.
Совершенно бесшумно открылась дверь. Имперский десантник повёл влево-вправо стволом огнемета, перед которым метался красный огонёчек.
-Твоим-вашим здесь жарить? -весело спросил он. -Или как - отпускаться сейчас? Кто отпускаться по домой - наверх надо. Пошла наперёд!
Ему не поверили. Знали, что произойдёт. Тех, кого островитяне отобрали для угона в рабство, уже увели на субмарины. Те получили шанс уцелеть. А сидящих в подвале при рыбозасолочной оставлять в живых не станут. Здесь, в темноте, расправляться неудобно, кто-то может остаться в живых. Взорвать подвал тоже нельзя, его и атомным зарядом не обрушишь, раньше строили на совесть. Значит, кончат где-то во дворе.
И не было сил сдвинуться. Воздух в подвале при трапезной стал как в заброшенной уборной. Островитянин-огнемётчик брезгливо зажал нос.
Офицер в опаленной куртке помог раненому артиллеристу подняться, спокойно спросил:
-Всем?
Из-под жреца поползли по полу струйки. Офицер поднял голову, подставил артиллеристу плечо.
-Пошли, боец. -твердо сказал он. -Нехорошо заставлять заморских гостей ждать.
И они первыми двинулись к лестнице. Плечистый мужчина бережно сложил руки дочери, поправил на ней платьице, положил рядом осколок стекла, застыло улыбаясь, зашагал следом. Потянулись остальные.
На выходе у двух несчастных перехватило дыхание, закружились головы, они упали. Еще трёх сбили с ног. Предстояло идти во двор обители, к фонтану у садика. Было тихо и туманно. Хотелось нырнуть в туман и спрятаться, юркнуть в щель, уцелеть. Но скрыться было негде. Стены известняковыми отвесными скалами сомкнулись вплотную, сплавились прямыми углами. Сверху навалилась пустобрюхая серость утреннего неба. Нет, не убежать. Не убежать... Да и конвоиры-островитяне повсюду: сзади, спереди, с боков. Винтовки, пулемет, огнемёт, гранаты. Много воронёной стали: оружия, кажется больше даже, чем самих морских пехотинцев.
Гурон насторожился, приложил пальцы к губам и подполз к краю смотровой площадки. Всеслав устроился рядом, вынул бинокль.
Внизу можно было различить легкое движение. К овальной растрескавшейся чаше фонтана подошел человек в форме командира имперского флота. Знаки на петлицах в тумане едва виднелись, но это явно был не унтер, а офицер средних чинов. Он огляделся, сладко потянулся, снял островерхий шлем и старательно счистил с него прилипшую мокрую паутинку. Потом обвел взглядом двор, медленно поднял голову, рассматривая башню. В какой-то миг Лунину показалось, что их взгляды встретились, что офицер увидел его, хотя такого быть не могло. Лицо островитянина было неприятным, пятнистым от ожогов. Но смотреть на него не хотелось не из-за этого. Отталкивали и рыжеватые бакенбарды, опущенные со щек почти на шею, и выбритые над лбом волосы, и выражение ледяного презрения во внимательных серых глазах.
Корвет-лейтенант десантных войск Дададай Хо надел головной убор, вынул кортик, срезал с орехового куста ветку, счистил кору, превратив прут в гибкий хлыст. Посмотрел на часы. Прокричал команду в туман. Оттуда послышались невнятный шум, шарканье ног по траве и расплывчатой массой выдвинулась колонна людей, сопровождаемая десантниками с карабинами наперевес.
На первом этаже послышались голоса. Десантники вошли в башню, но, разумеется, отказались от мысли вскарабкаться по отвесным стенам наверх. Им и в головы не пришло, что кто-то мог бы проделать подобное. Возможно поэтому и мысль о гранатах, которой так опасался проводник, у них не появилась.
-Пусто, Пиявец! –гаркнул кто-то на эм-до. –Проверь дальше.
Колонна подходила к овражку между холмами, находившемуся за оградой в полусотне шагов от башенки храма. Конвоиры в плащ-палатках подгоняли смертельно напуганных людей, плетущихся в сером тумане. В сыром полупрозрачном воздухе безмолвные фигуры несчастных, измученных людей казались призрачными, эфемерными. Всеслав различил бледные невыразительные лица, глаза, смотрящие в землю. Среди пленников были старики, дети, меньше мужчин и женщин среднего возраста. Большинство - в гражданской одежде, но на нескольких юношах со связанными руками серели разорванные мундиры ополченцев. В толпе мелькали пижамы пациентов больницы, двое из них ковыляли на костылях. Люди спотыкались, иногда падали под язвительные смешки имперских матросов, с трудом поднимались и шли дальше, молча и понуро, словно привидения. Матросский смех казался столь же неестественным в этом сизом тумане, как и унылое шарканье подошв хонтийцев и топот кованых ботинок конвоя по мокрой траве.
Шелестящий шум замирал по мере того, как люди подходили и останавливались на краю промоины. Имперцы окружили пленников хотя никто из тех и не помышлял о сопротивлении или бегстве. Они бессильно опустились на росистую траву и притиснулись друг к другу, стараясь хоть чуть-чуть согреться.
Отдохнуть не удалось. Островитяне принялись поднимать сидящих ударами прикладов и пинками. Толпу теснили к кромке оврага. Лунину вспомнились донесения в фондах секции «Саракш», свидетельства массовых расправ имперцев с местными жителями. Значит, здесь и сейчас? Десантники курили, переговаривались и беззлобно посмеивались. Всеславу казалось, что он отчетливо различает каждую нашивку, каждую пуговицу на мундирах десантников, слышит их ровное дыхание и ощущает запах сигаретного дыма. Трудно поверить, что островитяне совершенно спокойны, подготавливая истребление других людей…
-Вперед.- не повышая голоса, отчетливо приказал по-хонтийски офицер с хлыстиком.
Среди пленных наступила полная тишина, гнетущая и безысходная. Хонтийцы с ужасом смотрели друг на друга, на конвоиров. Затаенная надежда перешла в бездонное отчаяние.
-Вперед! -громче повторил корвет-лейтенант. Без акцента.
Приказание подействовало, словно удар. У хонтийцев в первом ряду дернулись и подогнулись колени. Морпех гонял из уголка рта в уголок сигарету, торопил. Мосластый высокий старик вдруг сел, тупо уставился на свои грязные босые ступни. К нему приблизился улыбающийся молодой морпех с карабином наперевес. Присел рядом и погладил по голове. Старик вздрогнул, удивленно раскрыл рот.
-Думать? -ласково, нараспев, со странным произношением спросил островитянин. -Думать зачем, дедушка? Плохо. Не надо. Думать - голова болеть, лечиться. Не надо.
Старик покорно, безвольно поднялся. По лицу у него ручьями текли слезы, однако он не замечал их. Глаза у матроса были приветливые, карие, лицо молодое и открытое.
Лунин до острой боли в сердце чувствовал всю безвыходность положения хонтийцев. Ему показалось, что самое страшное было даже не в предстоящем убийстве, а в унизительной подготовке к нему и в жутком ожидании. Холодная земля, холодные стены.
К краю оврага подошел невысокий толстячок в очках. Корвет-лейтенант указал хлыстиком ему на нос:
-Снять очки.
И внезапно толстячок усмехнулся:
-Тогда я не увижу самого интересного.
Лунину стало жутко. Офицер рассмеялся, повернулся к морпехам, перевёл. Те тоже захохотали.
-Вы есть молодец, клянусь. Это есть хорошо, поверьте. Но очки надо снимать.
Другой, с виду фермер, с черной шерстью на груди под разорванной рубахой, проблеял:
-Я хочу рассказать!
Корвет-лейтенант Дададай Хо удивлённо поднял уцелевшую бровь. А крестьянин понёс чушь:
-Тут недалеко, между речкой и болотом, в кустах... Бандиты напали на машину министерства финансов. Охрана машины закопала много золота. Монеты...
Офицер хлопнул фермера по плечу:
-Это есть хорошо. Земля надо удобрять её. А ты к месту встань.
Десантники, не спеша, прицелились. Остальные наблюдали, спокойно покуривая сигареты.
-Делайте. -раздался приказ офицера. Рассыпался трескучий залп. Послышались предсмертные стоны, затем все стихло. Тела повалились в овраг.
-Следующий десяток! Быстро!
Посыпались удары прикладами автоматических карабинов, уколы штыками в ягодицы.
Мрачный лохматый хонтиец с тупым, равнодушным лицом подошел к краю оврага. Расставил широко и основательно устойчиво кривые ноги с огромными плоскими ступнями. Офицер и артиллерист встали рядом, офицер крикнул:
-Слава хонтийскому оружию! Мы победим!
Улыбчивый морпех, щелкая затвором попросил:
-Кричать нет, не надо.
Залп ударил в уши, Лунин вздрогнул. Грузными сырыми тушами хонтийцы рухнули в овраг. У расстрелянных дергались в судорогах руки и ноги.
Десантник, ворочая в углу рта тлеющую сигарету, ударами кулака по спинам пленников равнодушно отсчитывал очередной десяток. Хонтийцы выстроились на краю промоины. Некоторые из смертников смотрели на имперцев, другие поворачивались к палачам напряженными спинами в ожидании смерти. Где-то под стеной застрекотала кинокамера.
-Восемь, девять, десять. Все. Готовсь! Огонь!- командовал офицер.
На краю оврага остался лежать подросток в больничной в пижаме. Он был еще жив и царапал глину скрюченными пальцами.
Десантник прицелился в голову.
-Отставить!- скомандовал Дададай Хо. Офицер без спешки приблизился к раненому и столкнул его сапогом в могилу. Парень пытался ухватиться за осыпающийся край промоины, а потом исчез в глубине. Двое морпехов сапёрными лопатками споро копали землю, забрасывали дымящиеся лужицы крови на краю овражка.
В следующей десятке оказался жрец. Он едва нёс своё грузное тело на трясущихся ножках и бормотал:
-Благо Света Мирового, слава Света Мирового...
У самого края жрец упал на колени:
-Воины, не подымайте руки на слугу богов...
-Дать ему сапогом в корму? -задумчиво спросил на эм-до кто-то из матросов.
-Да пусть его. -ответил курящий сменщик. –Просто так шлёпни. Священник всё-таки…
Юный хонтийский ополченец с забинтованной грудью (по бинту расплывалось красное пятно) с трудом сложил руки на груди, набычился и гордо бросил:
-Не солдаты вы, а мразь, бандиты морские. Такое шлюхино отродье, когда утонет, даже рыбы жрать брезгуют. А тебя, морда горелая, радиоактивная, наши ребята в следующий раз ещё не так поджарят.
Плюнул корвет-лейтенанту на сапог. Тот пожал плечами, ткнул в рот ополченцу пистолет и, дробя сжатые зубы, выстрелил снизу. Ополченец, коротко дернув головой, рухнул навзничь. Молодое тело задергалось крепкими мускулами. Дададай Хо старательно вытер сапог о чистую сторону бинта.
После четвертого десятка корвет-лейтенант перестал смотреть в лица истребляемых, слушать их вскрики и стоны. Сигаретный и пороховой дым,сырой туман. Мелькали тела, дёргались в смертных судорогах. Раненые ползали, плакали. Корвет-лейтенант равнодушно молчал, смотрел, курил. Трупы с мотающимися руками и ногами скатывались вниз, исчезали. А к овражку гнали и гнали живых, от смертного ужаса испражняющихся в белье, потеющих ручьями.
Калек с костылями и ополченцев скинули в овраг живыми. Мужчин больше не оставалось. Пришла очередь женщин.
Работница средних лет прошла, прихрамывая, спокойно осенила себя и соседей благословляющим жестом и стала под прицел. Полногрудая круглозадая дама с высокой прической осторожно ступала по холодной липкой слизи. Сказала непонятно кому обиженным детским голосом:
-Не хочу...
Стало тихо. Лунину показалось, что сейчас засопевшие десантники отведут женщину в сторону, кинутся, схватят, сдавят. Но офицер спокойно выстрелил ей в висок, сорвав разрывной пулей верх черепа с пышной прической.
Трупы в овражке громоздились друг на друга. От них ручейками текла кровь. А Лунин видел ярко-алую реку. Туман покраснел и пах кровью. Морпехи - тоже в красном. И орудуют топорами, а не винтовками. Рубят, рубят, рубят. Хряскают под железом мясо и кости... Всеслав закрыл глаза.
Но в уши лезли треск выстрелов, вскрики и стоны, плач заживо погребаемых.
-Следующие, выходи!
Наконец кровавая работа завершилась. Стих стрёкот кинокамеры. Матросы забросили карабины за плечи, отошли в сторону, достали сигареты, флягу, колбасу. Они курили, разливали спиртное в пластиковые стаканчики, пили и закусывали.
Не стрелявшие десантники приблизились было к оврагу, но по приказу офицера тут же поспешно отпрянули. Из кустов с хрустом выломился матрос с нелепыми пузатыми оранжевыми баллонами за спиной и черным шлангом в руках. Огнеметчик сердито рявкнул на замешкавшихся морпехов, пощелкал рычажками, направил сипло гудящую жирную струю пламени в овраг.
Черный дым столбом поднялся вверх. Офицер помахал ладонью перед носом, приложил к лицу платок и поспешно удалился. Матросы построились, зашагали следом.
Прогрессоры молча смотрели друг на друга.
Два офицера имперского флота стояли, не замечая легкой качки, на ровном овальном мостике башни, огороженной легкими металлическими перилами, У переднего конца площадки, почти у самых перил, белая башня круто уходила вниз, в воду. Легкие волны касались копыт вставшего на дыбы единорога, искусно выведенного синей краской. Позади площадки на протяжении двадцати пяти саженей башня полого спускалась к воде, подобно спине великана-кашалота. Там поднималась задняя (малая) башня. Сбегавшие волны порой открывали еще на несколько саженей пологую спину субмарины, показывая, что она тянется под водой и далее.
Один из офицеров, одетый в ослепительно белый с золотыми пуговицами китель с золотыми шевронами на рукавах, молча осматривал завернутый вверх саракшианский горизонт при помощи инструмента, похожего на спаренные мощные подзорные трубы. Другой, низенький и склонный к полноте, сутулясь, стоял позади командира, привычно соблюдая нормы дисциплины и почтительности. На нем были белоснежная куртка и кожаный шлемофон. Он также, не отрываясь, смотрел вперед.
-Ну и чем, штурман, обрадовали твои слухачи? - опустив подзорные стереотрубы, спросил первый.
-Все тем же самым, брат корвет-капитан. Акустики трижды перепроверили все до последней мелочи. Кстати, не только они. Химики и пеленгаторщики – также. Перед нами прошло в надводном положении крупное подводное дизельное судно. Теперь оно находится в заливе на месте нашей предполагаемой остановки. Водоизмещение не установлено, но девять шансов из десяти, что это лодка десанта из нашего флота.
-Еще не хватало! – глубоко вздохнул Цазахи Бу, -Занесло же морпехов именно сюда и сейчас. Охотники за головами нам все задание сорвут, если уже не сорвали. Спроси-ка у радистов, есть ли новости?
Штурман сошел вниз, однако уже через пяток минут вновь был рядом с корвет-капитаном, протягивая голубой листок радиограммы.
-«5-24-4-1С. Экстренная. Штаб – "Единорогу". В ответ на ваш запрос, -прочел вслух штурман, –сообщаем, что в указанном секторе может находиться отдельный десантный отряд "океанских змеев" под командованием корвет-лейтенанта Дададая Хо (дизель-электрическая субмарина "Подруга"). Режим их активности – вольная охота. Длина волны для связи – 106,5-У, позывные – "Беспощадность"».
-Пусть радисты свяжутся.
-Но режим радиомолчания...
-Под мою ответственность. – мрачно сказал Цазахи Бу, -Полный вперед без погружения.
-Слушаюсь, брат корвет-капитан!
Корвет-лейтенант десантных войск Дададай Хо вышел из своего крохотного, зато отдельного капитанского отсека в узкий коридор и, минуя главный пост, каюту связистов и навигаторов, спальные отсеки командного состава и рядовых, прошёл к рубке.
- Н-ну, зачем будили, подчиненные? – осведомился командир. –Ага, сообщение, давайте…
Он углубился в чтение, хмыкая и потирая бритый лоб.
-Надо же, гости. -сказал Дададай довольно равнодушно. – «Рыцари» пожаловали. И где они там?
-Входят в залив! – отозвался вахтенный.
-На борт приглашали?
-Благодарят, но просят встретиться на берегу. - доложил вахтенный.
-Готовьте шлюпку.
В поведении «морских рыцарей», элитных командиров имперского флота на службе и вне ее каких-либо различий разницы не имелось. Не существовало одеревенелой вышколенности и официальности в строю, а тем паче за пределами его. «Морские рыцари» равного звания и на борту субмарины и вне службы обращались друг к другу на «ты», по имени. К высшим чинам, начиная с бриг-капитана, а порою и с корвет-лейтенанта, если он командовал атомным кораблем, обращались по званию, добавляя уставное «брат», а по делам службы - в третьем лице, в особенности, если разговор был сугубо служебным. Матросы отлично знали, что такое дисциплина и как жестко, даже жестоко карается малейшее отступление от нее, но в то же время искусно соединяли строевую субординацию с особой «неформальной» почтительностью по отношению к офицерам с серебряными кортиками. Знак приветствия был традиционным, военным – резко прикладывали кулак к сердцу, а не общеимперским, когда салютовали, вскидывая ладонь.
Десантники же, «океанские змеи», как правило, бравировали грубоватой простотой суровых нравов. Их офицеры, носившие кортики с рукоятями из моржового бивня, к мелочной регламентации уставов относились избирательно. Чего нельзя нарушать, того нельзя, коль нарушил, так одна тебе дорога – через торпедный аппарат за борт. А мелочи, что ж, на то они и мелочи. К примеру, никакой настоящий «змей» не надевал значок, медаль или орден без аккуратной алой подкладочки. Терпеливо отбывал взыскание за нарушение формы одежды, потом изготавливал из красной ткани новые кружочки вместо изъятых патрульными. Салют отдавал небрежно, отмахивая согнутой в локте правой рукой. При разговоре с младшим по чину чаще всего разрешал обращаться к себе просто «брат», однако, не терпя и следа фамильярности при этом.
Общаясь между собою, «рыцари» и «змеи» были очень предупредительны и сдержанны, старательно не замечая разницы в стиле поведения. Но все же, как правило, предпочитали внеслужебное общение с лицами своего круга…
Надувная резиновая шлюпка с белыми хвостатыми буквами «Единорог» на боках, урча мотором, описала плавный полукруг и, теряя скорость, ткнулась в прибрежный песок. Там уже красовались две точно таких же лодки с «Подруги».
Корвет-капитан Цазахи Бу ловко выпрыгнул на берег и четким движением стукнул кулаком в грудь. Тот отсалютовал корвет-лейтенанту Дададаю Хо. Формальности закончились. Офицеры протянули друг другу руки и уселись на нос вытащенной матросами на берег шлюпки.
-Чем занимаетесь? – поинтересовался Бу.
-Да как обычно. – ответил десантник. –Свободный поиск нам на этот раз не разрешили. Приказали совершить рейд к побережью в сопровождении баржи. Прогулялись, взяли четыре сотни пленных. Триста сорок штук - товарных, шестьдесят - вчера пришлось утилизировать в овраге. А вы тут зачем?
-Боюсь, что теперь уже ни за чем. – кисло улыбнулся корвет-капитан. –По распоряжению адмиралтейской разведки нам следовало в этих местах подобрать десять человек. Но после «змеев», кажется, подбирать некого.
-Да отчего же? Наверное, они уже на барже, проверяйте. Правда, если их там нет, тогда ищите в овраге, а оттуда, сами понимаете…
-Что ж, для начала посмотрим в трюмах.
Внезапно корвет-лейтенант насторожился и жестом прервал беседу. Бу-Кашалот также прислушался. Где-то вдали послышались пулеметные очереди, взрывы.
-Что? Где? – рявкнул командир десанта.
Матрос, крутивший ручку полевого телефона, насторожился, прижал наушник, потом доложил:
-Брат корвет-лейтенант, охранение наткнулось в развалинах на каких-то хмырей. Те открыли с башни огонь, двоих ранили.
-Отступить и обеспечить точную наводку для выстрела. – приказал десантник, - Носовое орудие - к бою!
Из-за зубчатой стены деревьев с шипением вылетела белая ракета, зависла в небе, а вдогонку тут же взметнулась зеленая.
-Мои! Целы, хвала Глубинному! -воскликнул Цазахи Бу, -Отставить обстрел! Отведи-ка, брат, всех от этих развалин, пока не поздно.
Он подал знак ординарцу, тот поднял массивную ракетницу, хлопнул выстрел, потом второй.
С какой стати десантникам вздумалось карабкаться на верхние этажи башни, так и осталось невыясненным. Но они туда полезли. С невероятными усилиями четверка патрульных забралась на второй уровень и спустила веревочную лестницу для остальных, ожидавших внизу. Медлить было нельзя. Ходуля заметил в заливе вторую подводную лодку и эта субмарина с синим рисунком на мостике, кажется, была именно той, ожидаемой. Проводник с белым и зеленым стаканами сигнальных ракет выбрался на балкон, а Лунин и Абалкин приготовили автоматы. Первых десантников сбросили прикладами. Со двора послышались крики, застучал пулемет, грохнули гранаты.
Ходуля по-пластунски сполз к прогрессорам.
-Ответные ракеты! – сообщил он с облегчением. –Ждем. Этих отгонят, за нами придут.
В самом деле, стрельба прекратилась. Через четверть часа над забором показалась тряпка на палке. Ей медленно помахали и во двор обители осторожно ступил островитянин в белой куртке и кожаном шлемофоне. Он, поднимая над головой и опуская скрещенные руки, направился к башне.
-Пойду. Тут оставайтесь. – приказал проводник. – И, если чего не так, вон прорывайтесь туда, бежите, как сил хватит.
Он спустился в цокольный этаж, вышел во двор и направился навстречу офицеру, отвечая теми же жестами. Они остановились посреди двора, переговорили, показали друг другу какие-то предметы, после чего Ходуля повернулся к башне:
-Эй, все в порядке!
-Пора. –сказал Гурон. –Только сначала…
Он достал из рюкзака блестящий цилиндр, установил в проломе, выдвинул из него оптический прицел и навел на позже прибывшую субмарину. Коротко и тихо прожужжал Z-лазерный отметчик. После этого Гурон спрятал устройство в трещине между камнями, старательно засыпав щебнем.
-Э, - обеспокоился Всеслав, -аборигены машинку не обнаружат?
-Нет, сразу после отправки сообщения капсула распадется. – успокоил Гурон.
Контакт начат. Просим проследить за направлением движения атомной субмарины, где мы будем находиться. Она помечена Z-лазером. Полагаем, при отсутствии связи это позволит отследить наши перемещения в дальнейшем.
Гурон, Чёрная Пешка.
Всеслав неподвижно лежал с закрытыми глазами и перебирал в памяти события последних дней. С верхней полки слышалось ровное дыхание Гурона, но и он, очевидно, лишь притворялся спящим.
…Когда прогрессоры спустились с маяка-колокольни, их окружил конвой из матросов «Единорога», отстранивший озлобленных морпехов с «Подруги». Ходуля передал подопечных штурману «Единорога» и торопливо засобирался назад. Гурон отдал ему свой рюкзак и вещмешок Лунина, а бинокль повесил на шею. Проводник шмыгнул носом и, отвернувшись, буркнул:
-Спасибо. Ну, того, значится, удачи, что ли … Пусть все у вас там склеится, чтобы как нельзя лучше. Бывайте!
Он мельком глянул в сторону поварской, хмыкнул и скрылся за углом башни.
Всеслава и Льва доставили на берег, где раздели догола, остригли «под ноль», заставили вымыться холодной водой, смердящей хлорной известью. Потом провели медицинский экспресс-анализ на предмет зараженности эпидемическими болезнями, (каковые болезни могли заслать на Архипелаги через своих агентов злокозненные хонтийцы). Далее выдали поношенную, но чистую рабочую униформу со споротыми знаками различия. Пока шла их санитарная обработка, бриг-капитан Цазахи Бу выслушивал отчеты разведчиков. Оказалось, что вторая ожидаемая группа в окрестностях обители вообще не обнаружена. Очевидно, семерка просто не дошла до побережья. А несчастный, расстрелянный десантниками с «Подруги» среди прочих, был десятым. Судьба же его проводника вообще осталась неизвестной. После прояснения обстоятельств уже ничто не удерживало Бу-Кашалота и он отдал приказ о немедленном отплытии.
Прогрессоров заперли в маленькой четырехместной каютке с металлическими стенами и полом, с узкими откидными полками и столиком. Развернуться там было негде, можно было только лежать или сидеть. Трижды в день вахтенный матрос приносил еду, молча ставил на стол и уходил. Через полчаса он возвращался, забирал посуду, менял пластиковую посудину с питьевой водой, стоявшую в ячейке над столиком, выводил Всеслава и Льва в туалет и сопровождал обратно. Редкие встреченные по пути матросы безмолвно сторонились, не проявляя никакого интереса к пассажирам. (-Лодка призраков, - буркнул Гурон, - «Летучий Голландец».) Над запертой дверью каютки горела лампа, которая (когда наступало время отбоя) гасла и в ее прозрачном овальном корпусе загорался синий ночник. Видеоаппаратуры нигде вмонтировано не было, но в стене над столиком совершенно открыто темнели забранные алюминиевой решеткой микрофон и телефон. Никто, разумеется, не реагировал на произнесенные в микрофон слова, но прослушивание было постоянным. Поэтому земляне почти все время молчали, лишь изредка обмениваясь незначащими фразами на хонтийском. Тем не менее, их общение было достаточно активным. Во время первого же ужина Гурон, привлекая внимание, слегка кашлянул и поднял обе руки. Его пальцы быстро зашевелились. Всеслав кивнул, ответил тем же.
-«Хонтийский? Базовый?» – на языке жестов спросил Гурон.
-«Русский.» – возразил Всеслав.
Прогрессоры догадались об отплытии по едва ощутимой дрожи, пробежавшей по корпусу субмарины, когда винты начали набирать обороты. Некоторое время ощущалось легкое покачивание, затем пол слабо наклонился, выровнялся и качка совершенно исчезла.
-«Нырнули» – показал Всеслав.
-«Зачем?- удивился Гурон. – Что мешает идти в надводном положении?»
Они, разумеется, не могли знать о циклоне, пришедшем в эти широты. Над ними на высоте тридцати метров бушевал ураган. А еще двумя сотнями километров выше на орбите планеты станция «Саракш-1» безуспешно пыталась отыскать в циклопическом хаосе бурлящей воды крохотную Z-лазерную метку на боку «Единорога». Помеченная субмарина была потеряна.
Вы запросили материалы, касающиеся начала операции «Штаб». Переправляю их с приложением своего особого мнения по поводу включения в операцию Всеслава Лунина. Продолжаю настаивать на том, что само присутствие В.Лунина на Саракше ставит успех операции под угрозу.
Слон (Т.Сумбхаи)
Слон!
Отныне и впредь настоятельно требую прекратить возню вокруг Лунина! Заканчивайте этот седер[4]! Человек а)хочет и, кажется, б)может прекрасно работать. Это плохо? У него есть собственное видение проблем. Это плохо? Он, при всех справедливо отмеченных вами слабостях и недостатках, саракшианец больше, чем все мы вместе взятые. Это плохо, черт возьми?! Оставьте его в покое, пусть все идет, как идет, под мою личную ответственность.
В дальнейшем извольте сосредоточить всю вашу неугомонную компанию во главе с Ли прежде всего на поиске Абалкина и на установлении с ним связи. При обнаружении Гурона – докладывать мне в экстренном режиме в любое время.
Вопросы есть? НЕТ у вас вопросов!
Р.Сикорски
Можно сколь угодно долго морализировать вокруг приведенных выше документов, спекулировать на них, брызгая маслом на давно затухшие угли дискуссии о прогрессорстве. Можно спекулировать на решениях, принятых руководством КОМКОНа-2 в то время. Тем более что у меня, как ни у кого иного, имеется на это право. Однако я не буду этого делать.
Да, на первый взгляд может создаться впечатление, будто черствого сухаря Экселенца прежде всего заботил лишь бдительный надзор за надежно (как он надеялся) сосланным на Саракш Львом Абалкиным, а судьба Всеслава Лунина, выполняющего уже второй раз роль прикрытия и статиста, нимало не беспокоила. «Оставьте его в покое, пусть все идет, как идет». Но внимательно вчитайтесь в замечание Сикорски! Проницательность шефа прогрессорской организации была просто сверхъестественной. Уже тогда он осознал то, чего никак не могли сообразить его все более «каммереризирующиеся» подчиненные. «Оставьте его в покое, пусть уходит. – вот что хотел сказать Экселенц. –Он уйдет умело».
Как всегда холодного и грустного умницу Экселенца не поняли.
«Оставьте его в покое»…
Руководителем отдела индустриальных цивилизаций КОМКОНа-2 – напомню - тогда был Максим Отто Каммерер. Мне трудно быть объективной по отношению к этому ныне здравствующему старцу, памятуя о той роли, которую он (пусть невольно) сыграл в судьбе КОМКОНа-2 в целом и моего деда, в частности. Но я искренне стараюсь сохранять непредвзятость. Так, обвинить Каммерера в мелочном злопамятстве нельзя ни в коем случае. В ту пору он был «сверх головы» занят многочисленными делами отдела, которые сводились, в основном, к аккуратному сворачиванию начатых прежде акций на промышленно развитых планетах. Полагаю, вскоре после высадки Всеслава Лунина на Саракше М.Каммерер попросту забыл о нем. И нет никаких оснований считать, что прозвище «Черная Пешка»[5], закрепившееся за Всеславом, пустил в обиход именно Максим Каммерер. Дескать, я – УЖЕ Белый Ферзь, а тот – всего лишь черная пешечка, которая только МОЖЕТ стать ферзем. Потом. Если повезет. Так вот, есть все основания допустить, что прозвище придумал и привил Джеральд Ли, руководитель и координатор операции «Штаб». Во всяком случае, в его письмах к помощникам – Ицхаку Ривкинду и Кшанти Бхартримурти - я впервые обнаружила эти слова и аббревиатуру ЧП, неприятно поразившую меня другой своей расшифровкой: «чрезвычайное происшествие». Дж.Ли был идеальным руководителем и лучшим координатором, великолепным знатоком и профессионалом. Кроме того, на Саракше находился его друг. Но даже Ли не вник в слова Экселенца…
«Оставьте его в покое»… «Оставьте в покое»… «В покое»…
Примечания:
[1] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI:\\СС2-Archiv files\volume0671\file123\p24)
[2] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI:\\СС2-Archiv files\volume713\file99\p875)
[3] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI:\\СС2-Archiv files\volume713\file99\p879)
[4] Седер (иврит) - длинная и нудная пасхальная церемония
[5] Вообще говоря, среди КОМКОНовцев стало традицией заимствовать прозвища из шахматной терминологии. Тот же Тайка Сумбхаи рядом со своей подписью часто рисовал уж никак не общеизвестное хоботное млекопитающее, а силуэт шахматной фигурки.
 |
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |