"Чёрная Пешка" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Александр Николаевич)
ХОД 19
2 часа 50 минут[1]. Задребезжал до омерзения громкий звонок.
Если плохая пища делала людей апатичными, то недосыпание приводило их в возбуждение. Заключенного же следовало лишить малейших признаков раздражения. Но как? Идеальнейший способ - обратить его на себе подобных, а затем жестоко наказать за его внешнее проявление.
Заключенные, разбуженные скрежещущими звуками, срывались с мест после короткого, тяжелого, лишенного сновидений отдыха. Они выпрыгивали из постелей, и спавшие на верхних полках, суетясь, начинали уборку. Им мешали соседи снизу, требуя не топтаться по их полкам, хотя избежать этого было невозможно. Они раздраженно подгоняли верхних, торопясь сделать то же самое. Соседи сбоку ругались не меньше, потому что при заправке одной из постелей часто сминалась другая. Таким образом, отчуждение от ближнего, такого же заключенного, формировалась очень успешно с самого утра. Всеслав оценил эффективность простого приема: «Каждый за себя».
Сам он использовал навыки, полученные при подготовке на полигоне «Кобра», двигался быстро и расчётливо, доставляя соседям не так уж много неудобств. Поэтому стычек с ними не происходило. Абалкин-Гурон просто игнорировал попытки окружающих вступить с ним в пререкания, а его железные мускулы исключали всякую возможность сдвинуть прогрессора с занятой позиции до того, как он заправит свою постель.
Лунин отошёл к стене, давая возможность остальным завершить уборку. Он оглядывал суетливо копошившихся «сиреневых» и размышлял. Все они были отобраны материковой агентурой Островной империи по особой программе. Совершенно очевидно, что островитян при этом совершенно не интересовали ни национальность, ни профессия, ни служебное положение будущих мигрантов. Похоже, что портативный прибор-«фильтратор», которым пользовалась гадалка позволял выявлять личности, чей уровень психической энергии был выше, чем у прочих, тех, чей мозг отличается повышенной способностью «переваривать» интеллектуальную пищу. Понятно, зачем нужна их социуму подпитка такими индивидами. Духовный вампиризм… Хотя-а-а… Лунин внутренне ухмыльнулся, вспомнив программу, согласно которой КОМКОН-2 «…перемещал с неблагополучных планет на Землю лиц с невостребованным аборигенным обществом высоким интеллектуальным потенциалом, если тем на их планетах угрожает опасность»[2]. А чем отличается, по большому счёту, Островная империя от землян? Спасает элиту Континента, перевозя её к себе. Благодетельствует, так сказать… А то, что при этом проводит спасаемых через «Возрождение», а не через санатории, как делают земляне, так ответ прост: «Не взыщите, коллеги – на двести лет отстаём!»
«Возрождение» грубо, мясницким способом, но очень эффективно отсекало всё, что должно было остаться в прошлом, всё что мигрантам не понадобится в новой жизни. «Возрождение» безжалостно и жестоко адаптировало к новым условиям, за минимальное время очищало сознание под будущие социальные нормы[3].
Отбираемые островитянами личности были на своей родине одиноки среди большинства соотечественников, их существование протекало по отличающимся от стандарта психофизиологическим принципам. Они были «чужими среди своих», что должно было облегчить им задачу стать «своими среди чужих». Но в то же время чудовищное давление лагеря ни в коем случае не должно было создавать приспособленца, лебезящего перед обществом, в которое он вливается. Прошедшую через «карантин» личность, не ломали, а «отстирывали». И потом выпускали в землю обетованную. И предоставляли там просторы для деятельности: производственной, исследовательской, художественной.
…-Становись! –скомандовал старший по бараку. –Равняйсь! Смирно!
-Все должно быть вылизано до блеска. -скрипучим голосом в который раз занудливо вещал костлявый и белобрысый береговик-десятник, поигрывая резиновым хлыстом, -Одеяла и подушки – выравнены, чтобы поверхность постели была совершенно гладкой. Черные полосы были должны сливаться в одну линию на всех одеялах. Скамьи расставлены вот по этой доске пола так, чтобы они стояли строго по прямой линии. Когда захочу, буду проверять расстановку с помощью артиллерийского прицела. Устрою весёлое житьё, если вдруг замечу отклонение хотя бы на волосок! Видите носовой платок? Белый? Так вот, провожу им по стене, смотрю и… Так, ну ладно, все в порядке… белый… Но если увижу хотя бы пылинку – смотрите пункт о весёлом житье.
Слова десятника не были пустым бахвальством. В лагере наказывали не только того, кем были недовольны. Экзекуции могли подвергнуть и весь отряд заключенных, где числился нарушитель. Иной раз наказывали даже заключенных целого барака. Был случай, когда и весь лагерь расплатился за проступок одного узника. Поэтому все пристально наблюдали друг за другом и, что называется, «в зародыше» подавляли всякие попытки нарушить режим. В лагере каждый второй становился даже не доносчиком, а, скорее, кем-то вроде ябедничающего малыша, хотя доносительство никак не вознаграждалось стражниками, не давало никаких привилегий и не спасало проштрафившегося.
У «сиреневых» по-сле утреннего напутствия десятника было в распо-ряжении 15 минут для того, чтобы встать, навести порядок в бараке, посетить уборную и выстроиться на плацу. Всеслав быстро понял и то, почему для ночного отправления естественных нужд в бараке стоял оцинкованный бак с крышкой, а днем для этого предназначался туалет на двадцать мест. Утром к нему выстраивалась очередь. У всех заключенных были проблемы с желудком из-за непривычной пищи, привыкания к местной воде и постоянной нервной напряженности. В туалет следовало обязательно успеть утром. Ведь, если тебя прихватит в неурочное время, придется униженно выпрашивать у стражника разрешение сходить в туалет. Всласть поиздевавшись, он может позволить. А захочет – так и не позволит. И вот очередь к туалету так, чтобы не услышал охранник, шипит проклятия тем, кто задерживается. И здесь шла пропитка отчуждением, которой должно хватить на целый день. Крепнет мысль: «Здесь каждый сам за себя. Я должен любой ценой пройти через всё это и выйти гражданином империи».
«Ловко!» – признал Всеслав.
Той же цели служила искусственно созданная нехватка умывальников и толпы желающих попасть к трем усталым парикмахерам (бритв, конечно, в личном пользовании не было ни у кого), механически скоблившим щеки заключенных тупыми безопасными лезвиями в старых оправах. У узников постоянно придирчиво проверяли, вымыты ли руки перед входом в столовую, чисты ли ноги и шеи перед сном, нет ли щетины на подбородках. Проводили обследования обуви и постелей. Казалось бы, все правильно: необходима чистота в местах большого скопления людей. Да и особых наказаний для проштрафившихся, как будто, не предусматривалось: вымыться под холодным душем и просохнуть на крыльце, стоя голым навытяжку. Но в душе наказанного, низведенного до уровня ребенка, сгущались стыд и унижение. Tabula rasa.
И в «Возрождении» самым действенным способом формирования чувства детской беззащитности были не столько расправы, сколько постоянные угрозы расправ. За проявление «ха-сиреневыми» неприязни друг к другу и мелкие конфликты стражники карали. Правда произошёл всего лишь один случай, но реакция последовала незамедлительно. Всех - и мужчин, и женщин выстроили, нарушителю приказали снять штаны и высекли перед строем. Все произошло как-то казенно и обыденно. Под розгами наказуемый не умер, пару десятков ударов выдержал бы каждый. Но после порки что-то исчезло в душе. В глазах наказанного появилось выражение нашкодившего ребенка, который осознал: все время есть за что, есть кому и есть как его наказать.
За драку стражники без всяких разговоров сорвали бы сиреневую нашивку и перегнали виновника под навесы «зеленых». Поэтому узники вбивали отрицательные эмоции внутрь себя, замолкали, прекращали общаться с обидчиками. А так как в роли невольных обидчиков так или иначе оказывался каждый, очень скоро исчезли даже малейшие предпосылки для возникновения дружбы или хотя бы простой привязанности. Психика все более становилась «чистой таблицей», пригодной для последующего письма. Tabula rasa. Каждый за себя.
Еще одним признаком десоциализации, возвращения заключенных к состоянию ребенка, стала полная потеря ими каких-либо половых интересов. Разговоры на сексуальные темы в среде «сиреневых» вообще никогда не велись, непристойные анекдоты не звучали. Среди рассуждений о том, какой будет жизнь после освобождения и получения гражданства, напрочь отсутствовала тема возможного брака. Без особых усилий «сиреневый» мог бы остаться до утра с женщиной в соседней седьмой секции, но этого никогда не происходило. Мужские загоны «зеленых» вообще смыкались с женскими, но и там ничего подобного не отмечалось. В то же время акты полового насилия охранников по отношению к узницам были массовыми, цинично открытыми и до омерзения грубыми.
Внешний вид заключенных также играл немалую роль. Всех «сиреневых» одели в старые матросские формы без знаков различия с метками в виде лиловой руны «ха», номером группы и личной нумерацией на спине и груди. «Зеленые» носили одинаковые серые рубища. Таким образом, узники становились похожими друг на друга и, представляясь стражникам, называли свой номер и группу, но никогда не имя. И мужчины, и женщины были острижены наголо. У старожилов волосы уже отрастали, но расчесок было невозможно достать. Ведь это означало бы пусть скромные, но все же подчеркивающие индивидуальность различия в прическах. А это было бы недопустимым.
Всеслав ни разу не видел часов в лагере. Естественно, у охраны они имелись, но узники даже уголком глаза не могли взглянуть на циферблат. И в этом был железный резон. Рассчитывая время до обеда или ужина, заключенный мог отвлечься. Это в «Возрождении» исключалось категорически. Никто не имел права на планирование жизни. Боле того! Всеслав стал свидетелем того, как у заключенного отобрали даже такое глубоко личное право, как право на смерть. Один из «дзэ-зеленых» ухитрился броситься на контакты высоковольтной сети. Хлопнули предохранители, пострадавшего в бессознательном состоянии отправили в… госпиталь для охранников! Там хирурги сутки боролись за его жизнь, не отходя от самоубийцы, применяли дорогостоящие лекарства и процедуры. И все для того, чтобы через три дня узник мог пройти через уставную процедуру повешения, которую заставили наблюдать остальных заключенных.
Первую половину дня у заключенных занимала работа. Всеслав долго присматривался к работающим и установил, что она не была трудом на износ. Конечно, это объяснялось отнюдь не гуманизмом охранников: не следовало попусту «портить материал», будущих рабов или граждан. Лунин также осознал, что конечным результатом отнюдь не были штабели распиленных известняковых плиток или квадратные метры уложенного асфальта. Главной задачей оставалось всё то же выбивание из заключенных «старой закваски». Едва лишь охрана замечала, что «сиреневый» с головой уходил в дело, увлекался им, какой бы оно тяжелым ни было, его сразу же переводили на другую работу, например, на перетаскивание камня с одного места на другое, а затем обратно. Или на уборку водорослей на берегу, вывоз их в море и выбрасывание там. Идеальным вариантом считалось, если выполняемая узниками работа была бессмысленной. Цель такого труда очевидна - показать узнику, что от его умения и прилежания ровным счетом ничего не изменится: «Ты будешь делать то, что сказано и любой другой это сделает так же как ты. Незаменимых тут нет». узники привыкали чувствовать себя униженными, когда их вынуждали выполнять дурацкую работу, и часто даже стремились к более тяжелым заданиям, если там получалось что-то похожее на результат. Чего и требовалось добиться!
В «Возрождении» требовали соблюдать немыслимое количество законов, предписаний, указаний, инструкций и правил. Их распечатывали и вывешивали на доске объявлений. Все они были на диалекте эм-до. Как ни старались заключенные освоить язык, но прочесть всего не могли. А, значит, находились в постоянном тревожном ожидании, что каждое их действие может быть истолковано, как нарушение правил. Сплошь и рядом случалось, что кто-то из береговиков, давал бессмысленное распоряжение и вскоре забывал о нем. Однако среди «сиреневых» постоянно находились такие, кто старательно его соблюдали и принуждали к этому других. Однажды, например, какой-то отделенный приказал мыть с хлорной известью деревянные ступени крыльца. После такой процедуры древесина стала скользкой. Стражник выпятил губу, поиграл резиновой палкой, озадаченно хмыкнул и удалился. Тем не менее, некоторые старожилы-«сиреневые» не только продолжали каждый день мыть ступени, но и ругали за нерадивость и грязь остальных, кто этого не делал. Такие заключенные уже были готовы к выписке из лагеря: они свято верили, что все правила, устанавливаемые охраной «Возрождения», являются стандартами единственно верного поведения. Обращение администрации и охраны с «ха-сиреневыми» в «Возрождении» выглядело в их глазах отношением сурового, но справедливого отца к своим несмышленым детям. Даже самый строгий отец грозит взысканием наказанием куда чаще, чем на деле применяет его. Всеслав с изумлением отметил, что буквально на второй день после вселения в барак у многих из «сиреневых» возникало искреннее убеждение, что хотя бы некоторые из офицеров-островитян праведны и добры. Да вот хотя бы взять фрегат-лейтенанта Хацуко Зо! Один из узников-пандейцев горячо убеждал остальных, что за равнодушием Хацуко кроется справедливость и порядочность, что он от всей души интересуются заключенными и даже протягивает им руку помощи. Настоящий миф сплели вокруг единичного случая, когда стражник бросил булку хлеба «зеленым». Скорее всего, он сделал это, забавляясь, но действие тут же истолковали как проблеск доброты.
Наблюдая за отрядом №82, который за счет новичков быстро разросся до положенной полусотни, Всеслав поражался, с какой быстротой карантин изменял психику заключенных. Прошло десять дней. По левую сторону дорожки, близ столярной мастерской стражник заставлял «зеленого» до изнеможения прыгать на одной ноге. Восемьдесят второй отряд строем возвращался с работ. Футов за сто отряд, словно по команде, перешел на строевой шаг и сделал «равнение направо». «А ну-ка – стоп, машина! – приказал солдат, -Лево на борт. Глядите, как воспитывают тупую скотину. устраняют неповоротливость и несообразительность. Запомнили, вы, «фиалки»? Кому его жалко? Разрешаю встать рядом и присоединиться к зарядке». Железная логика, отметил Всеслав, всё правильно - заключенные отнюдь не демонстрировали солдату-береговику, что они «не заметили» истязания. Они действительно не замечали того, что им не приказали заметить. Зато дисциплинированно остановились и смотрели, получив приказ смотреть.
Не замечать и не быть замеченным. Еще одно правило... Каждый раз заключенные, оставшиеся по каким-либо причинам в одиночестве, подсознательно стремились побыстрее присоединиться к своей группе. Быстрота была необходима, ибо одинокий «сиреневый» привлекал внимание, и его могли определить в «зеленые». Шансы избегнуть этого резко возрастали, если быстро затеряться в строю. Стать незаметным – верное средство быстрее и успешнее проскочить через лагерь. Но это средство также десоциализировало личность, превращало её в ребенка, который прячет свое лицо от испуга. Анонимность укрепляла относительную безопасность, но вела к исчезновению той личности, которая вошла в ворота «Возрождения». Но те, кто, несмотря на уплаченную огромную цену, жертвовал личностью ради самосохранения, получал возможность превратиться в гражданина Островной Империи.
Еще одним наблюдением стала неожиданная классификация «зелёных». Среди них быстрее всего адаптировались к существованию в карантине бывшие бюрократы, чиновники всех типов и мастей. Основное достоинство чиновника – умение приспосабливаться и слушаться мгновенно вылепливало из них будущего раба. Такие заключенные всеми фибрами стремились в старшие, начальники рабочих команд. Потрясающе, удивлялся Всеслав, насколько быстро человек, вырвавшийся в старшие, забывал свои прежние страдания. Старший отряда послал на порку «зелёного», который нашел на берегу корягу, облепленную устрицами, и съел их. Это тот самый старший, который еще три дня назад, будучи простым узником, полжизни бы отдал за дюжину таких ракушек. А теперь он искренне не представляет, как возможно такое вопиющее нарушение! Именно радениями старших и начальников из числа заключенных в лагере царил порядок, установленный столь немногочисленной стражей. Сразу же за чиновниками Всеслав поставил в ряд конформистов верующих. Отправление и «сиреневыми» и «зелёными» религиозных обрядов в немногое свободное время стражниками не преследовалось, хотя и не одобрялось. В итоге довольно быстро верующие отказывались от ритуально-обрядовой стороны своих верований, однако характерная для них покорность судьбе и смирение разрастались в геометрической прогрессии. А еще появлялась страстная, неистовая, почти религиозная вера в то, что после выхода из лагеря будет лучше. Хоть в какой-то степени. Хоть в чём-то. «Вчера» исчезало, вытесняясь мимолетным «сегодня» и кажущимся таким желанным и долгим «завтра». Надежды на улучшение становились маниакальными, перерастали в грезы.
Постепенно Всеслав перестал видеть в названии лагеря изощренную насмешку над узниками. Это была Система. Бездушная, но внутренне непротиворечивая. Кровавая, но целостная. Подавляющая, но рациональная. Система полной замены личности всякого проходящего сквозь нее.
Чистилище.
Но были единицы, подобные песчинкам, попадающим на шестерни великолепно отлаженного механизма. Судьба песчинок, само собою, оказывалась незавидной, они исчезали без следа. И машина даже на долю секунды не останавливала и не замедляла работы. Тем не менее душераздирающий скрип свидетельствовал о существовании такой песчинки.
Всеслав запомнил своего соседа по колонне, когда они входили в лагерь. Это был средних лет улумберец, бывший декан закрытого властями за ненадобностью университета, профессор, кажется, математики. Позавчера отряд № 82 получил наряд на работы в камнерезный цех. Там уже трудились «зеленые». Произошло чрезвычайное происшествие, вопиющее нарушение устава лагеря. Стражник обнаружил, что «зеленый» номер такой-то ухитрился зайти за угол и с закрытыми глазами привалился к дощатой стене. Таких в лагере называли «тенями». Они теряли всякое желание жить, охрана легко это замечала и, поскольку раба из такого заключенного было невозможно сделать, «тени» подлежали ликвидации в назидание остальным.
-Лодырь! – с безмерным удивлением заключил боец береговой охраны, - Значит, ты хочешь, чтобы за тебя работали другие? Но это же несправедливо! Нарушение главного закона империи! Или ты саботажник? Вредитель? Желаешь сорвать план распилки камня? Совсем плохо! Эй ты, зародыш, живо сюда!
Он указал стволом автомата на Всеслава. Когда тот, подбежав, вытянулся «смирно» и открыл рот, чтобы представиться, как того требовали правила, береговик небрежно махнул рукой:
-Хотя… Нет, отставить! Продолжать работу. Лучше ты подойди.
И охранник вызвал бывшего профессора.
-Видишь эту «зеленую» тварь? Сейчас я остановлю конвейер, по которому камень движется к пилам, а ты привяжешь тварь к ленте. Веревки возьми в подсобном помещении. Скажешь, что я велел.
Улумберец вздрогнул и отрицательно покачал головой, чем вогнал бойца в глубокое изумление! Возможно, стражник, будь он один на один с математиком, не стал бы возиться с ним и просто пристрелил. Но совершенно неожиданно для Всеслава, исподтишка следившего за всем происходящим, береговик выказал тонкое понимание проблемы. Ведь заключенные видели этот уникальный для лагеря случай неповиновения. Боец вздохнул, приказал и «зеленым», и «сиреневым» прекратить работу и построиться в две шеренги друг против друга. Потом поставил профессора на колени, точным ударом приклада рассек ему кожу на лбу. Без малейшего гнева повторил приказ. Улумберец молча покачал залитой кровью головой.
-Что ж, будь по-твоему. – пожал плечами боец, - Попробуем наоборот. А ну-ка, ты, тварь, привяжи слизня к конвейеру.
Бледная до синевы «тень» умчалась за веревками, тут же вернулась и накрепко прикрутила математика к железным звеньям конвейера.
–Поехали! –скомандовал стражник. Лязгнули колеса, конвейер повлек казнимого к восьми сверкающим параллельным полосам ленточных пил. Профессор зажмурился так, что исказилось лицо. Когда грубые ботинки улумберца находились футах в десяти от пил, береговик снова велел остановить устройство.
-Отвяжите его. – сплюнув, сказал он. – Ползи ко мне, урод сиреневый. На коленях!
Он поддел стволом карабина дрожащий подбородок математика.
-Ну, а теперь, -сказал боец внятно, -выполни приказ.
Перед объятым ужасом строем улумберец трясущимися руками привязал несчастного «зеленого» к конвейеру.
-Опусти рубильник.
Профессор, двигаясь, словно зомби, привел конвейер в движение. Раздался и тут же оборвался дикий нечеловеческий визг.
Просто расстрелять улумберца было бы ошибкой. Он бы погиб, но последнее слово все-таки оставил за собой. Требовалось растереть в порошок принципы его прошлой жизни, что и было сделано. Включив рубильник, он стоял с лицом мертвеца. А «сиреневые» оцепенели от ужаса, мысленно благодаря богов, что не оказались на месте профессора.
-Сними нашивку. –все так же бесстрастно распорядился стражник, - и встань в строй. Э нет, теперь иди туда!
Он качнул карабином в направлении отряда «дзэ-зеленых». Шаркая подошвами и горбясь, профессор занял место казнённого в шеренге рабов. Он не просто наследовал уничтоженному узнику. Он сам стал «тенью». Сегодня, то есть два дня спустя, его мимоходом пристрелили за какое-то нарушение, причем никак не связанное с этим инцидентом.
Всеслав поежился от этого воспоминания. «Ну, и как бы ты сам поступил, если бы охранник не передумал в последний момент и заставил тебя казнить ни в чём не повинного человека?» -спросил он себя. «А что, был выбор?» -мгновенно последовал холодный ответ. Впрочем, Пешке, как и Гурону, было проще – сказались результаты психокондиционирования. А вот саракшианцы тогда получили еще один сокрушительный удар по обломкам прежних норм сознания.
Между тем, в жизни восемьдесят второго отряда произошли перемены. Вчера и позавчера дни прошли без вывода на работы, строевые упражнения на плацу были сокращены до получаса. Вместо этого проводили уроки разговорного эм-до. Заставляли читать вслух и пересказывать написанные на этом диалекте правила лагерного поведения, лагерные новости, или тексты из школьных учебников природознания.
Сегодня фрегат-лейтенант Хацуко Зо вывел отряд к воротам лагеря, скомандовал «Вольно» и, медленно прохаживаясь вдоль строя, заговорил:
-Карантинный лагерь расположен на небольшом островке и занимает почти пятую его часть. Не такая уж большая площадь, верно? Тогда зачем же целых двое ворот? В одни вы вошли. Там написано над аркой «Возрождение». Через другие – вот эти – у вас есть возможность покинуть карантин. А теперь я хочу, чтобы вы хором прочли надпись над выходом. Раз, два, три…
-«Справедливость и Разум». – прогудел отряд. В общем хоре выделялся трубный рык Гурона.
-Еще раз.
-«Справедливость и Разум»!
-Еще!
-«Справедливость и Разум»!!
-Теперь после завтрака вы будете строем приходить сюда и по десять раз вслух читать эти слова. Потому что те, кому суждено выйти через эти ворота, действительно попадут в мир справедливости и разума.
Начиная с завтрашнего дня, распорядок изменяется. Вместо работ будете проходить ежедневное обследование на детекторах биосоциальной принадлежности. В рационе добавляется полдник. Далее – изучение языков углубляется. Вам предстоит освоить по выбору - обязательно эм-до и дополнительно либо хо, либо дзэ-гэ. Вводятся занятия по школьному курсу «Биополитика». Желающие сдать экзамены за курс начальной школы смогут это сделать. Запомните: от результатов обследования и успехов на занятиях во многом зависит ваше будущее. Так что написано на арке?
-«Справедливость и Разум»!
Лев Абалкин (заключенный Ха-82\11) и Всеслав Лунин (заключенный Ха-82\17) сидели на скамье у аккуратного домика с жёлтыми стенами и высокой черепичной крышей. Домик прятался за деревьями с густой шаровидной кроной. Деревья цвели и в их жесткой темной листве слышался деловитый пчелиный гул.
Заключенные «ха» жили достаточно обособленно и общались лишь с тремя-пятью знакомцами. Естественно, они становились не друзьями, а, скорее, компаньонами по заключению. Чтобы не разочароваться в самой идее товарищества, лучше было её не испытывать лишний раз. Абалкин и Лунин держались обособленно, как и все, но, понятно, не по этой причине. За всю пору пребывания в лагере Всеславу и Льву пришлось побеседовать всего дважды. Их кровати стояли в разных концах барака, за столом они сидели порознь. Язык жестов по очевидным причинам также был бесполезен. Ко всему прочему, демонстрировать кому-то знакомство (которого по легенде, кстати, и не подразумевалось) было бы непростительной глупостью. Вот и сейчас, прежде чем заговорить они тщательно убедились, что рядом никого нет, и никто не может подслушать их даже случайно.
-Что думаешь об этих ежедневных процедурах? – по-русски спросил Гурон.
-Детекторы? Для меня они - абсолютный сюрприз. –честно признался Всеслав и задумчиво потер лоб, -Совершенно очевидно, что аппаратура предназначается для просвечивания сознания. «Светят» нас неожиданно мощно и скрупулезно с настойчивыми попытками влезть в подсознательное. Я отметил два компонента в воздействии аппаратуры. Во-первых, это обычное ментоскопирование и снятие картинок с памяти, но оно детально и высокотехнологично. Кажется, они могут обшарить каждый уголок мозга. Во-вторых, явно присутствует и непонятное воздействие, родственное тому, что оказывали психоволновые излучатели в бывшей Стране Отцов. Только там излучение активно подавляло психику людей, а здесь этот фактор совершенно пассивен, предназначен не для воздействия, а для наблюдения. Нечто вроде многомерного сканирования сознания…
И, самое главное, непонятна конечная цель систематических обследований. Ты обратил внимание, что лаборанты даже ничего не записывают по окончании процедуры?
-Да, -сказал Гурон, - просто берут карточку и крест-накрест зачеркивают ячейку в одном из трех полей. У меня все кресты – справа, а у тебя?
-Слева.
-Возможно, это как-то связано с нашими ролями? – предположил Гурон, - я ведь, как-никак, неглупый усердный и опытный служака, опора державы и отец подчиненным. А ты у нас – тонкая творческая натура, многомудрый наставник и учитель.
-Вероятно. –без особой уверенности согласился Всеслав.
-А не смогут ли они убрать нашу психозащиту?
-Исключено! – мгновенно и категорически ответил Всеслав. –Снять кодировку может только тот, кто установил. Но сейчас меня стало беспокоить другое. Если психозащита будет обнаружена, не сочтут ли ее бравые имперские контрразведчики ткознями материковых спецслужб? Дескать, злодеи-континенталы взяли, да и закодировали-запрограммировали засылаемых коварных шпионов… А ну, как примутся взламывать со всем усердием? Знаешь, мне что-то не хочется попасть после их экспериментов в местную лечебницу для умалишенных. Вряд ли она комфортнее карантина. Да, скорее всего, и нет вовсе никакой психиатрической клиники в радиусе пары тысяч миль.
-Так что же?
-Да ничего! Остается только надеяться на здравомыслие аборигенов.
-Утешил. – ядовито сказал Гурон и вдруг, без всякого перехода сменив интонацию, громко сообщил на эм-до в сторону домика: - А вот с желудком у меня никаких проблем нет!
Вышли три «ха» с синяками от резиновых присосок на лбах и висках. За ними на крыльце появилась пара санитаров в широких голубых штанах и рубахах со знаками имперской военно-медицинской службы на колпаках.
-Да, - торжественно подтвердил Всеслав, -представь, мне тоже совсем хорошо!
-Восемьдесят два дробь одиннадцать, восемьдесят два дробь семнадцать – к детектору на исповедь! – позвал санитар.
В лагерном пункте детектирования биосоциальной принадлежности всё было выдержано в духе стандартного фельдшерского учреждения. Традиционный коридор с полочками для обуви у входа и с рядами жестких стульев вдоль стен. Плакаты о здоровом образе жизни на стенах. Деревца в керамических бочоночках. Идеально натертый паркет. Серые двери вели в три кабинета. Сквозь приоткрываемые створки Всеслав разглядел высокие и широкие металлические шкафы, перемигивающиеся разноцветными огоньками, а также кресла с абажуроподо-бными колпаками над спинками.
-Стоп, объекты, пока не заходите! –в коридор вышел недовольный фельдшер.
-Эй, дневальный, -крикнул он вглубь коридора, -позови техника! Кажется, снова сердечник на шестом приборе накрылся. Ну, сколько можно, в самом деле?! Второй раз за месяц!
Техник не заставил себя ждать. Небритый сутулый брюнет семенил, прижимая к животу картонную коробку без крышки с какой-то деталью внутри, несомненно, довольно тяжелой. Заключенный Ха-82\11 поспешно встал, освобождая проход, прижался спиной к стене, мельком заглянул в картонку и рассеянно отвернулся, не увидев ничего интересного. Зато прогрессор Всеслав Лунин напрягся. В коробке находилась заурядная деталь, произведенная на рядовом имперском заводе оборонного профиля: серая массивная панель, из которой торчали радиолампы, конденсаторы, сопротивления. Но в самом центре типичного продукта туземной промышленности размещалось хромированное гнездо, а в нем глянцево блестел крупный цилиндр, желто-бурый и отлично знакомый!
…представляет собой квазиживой механизм, подобный тем, которые мы изготавливаем на Земле. В частности объект способен «размножаться»: при аккуратном продольном делении на две равных части обе половины приблизительно за 18 часов превращаются в самостоятельные артефакты, идентичные первоначальному образцу. При незначительном повреждении артефакт регенерирует с различной при разных условиях скоростью.
Артефакт имеет форму цилиндра высотой 28,89 сантиметров и диаметром – 5,55 сантиметров. Края цилиндра чуть скруглены. Вес объекта непостоянен, он изменяется в зависимости от пока невыясненных обстоятельств от 11,285 кг. до 11,596 г. В некоторых описаниях утверждается, что «слезы Селены» полупрозрачны. Разумеется, это ошибка. Ни одно известное нам изделие Странников не является прозрачным хоть в какой-то степени. Иллюзию вызывает особый маслянистый отблеск поверхности, переливающейся всеми оттенками желтого и коричневого цветов.
Химический состав вещества, из которого состоят «слезы», определяется без всяких затруднений. Это элементы, прекрасно знакомые каждому школьнику по таблице Менделеева. Однако технологии создания этого объекта гораздо выше используемых нами. Сомневаюсь, что в ближайшее десятилетие земная техника достигнет аналогичного уровня. Совершенно очевидно, например, что при изготовлении артефакта Странники абсолютно неизвестными нам способами изменяли на субатомном уровне исходные материалы, а также подвергали их направленному воздействию полей неизвестных нам видов…
...реагирует на биополя людей – можно считать доказанным. При этом характер реакции, названной Си Чу-цаем «резонанасной», нам так и не стал понятен. Кто-то в разгар дискуссий высказал предположение, впоследствии подхваченное и развитое сотрудниками Браззавильской лаборатории. Гипотеза гласила, что несколько десятков тысяч лет назад Странники построили на Луне особый агрегат, который неким образом (через психоволновую коррекцию?) воздействовал на развитие земного человечества и корректировал развитие общества нашей планеты в направлении, которое Странники считали правильным. А «слезы Селены», открытые селенологами, вывезенные с Луны и использованные почти сто лет назад при строительстве самодвижущихся дорог на Земле, служили главными компонентами этого устройства.
Отчего бы нет?..
К сожалению, я не могу привести документа, на существование которого указывает очень многое. Я уверена, что такой документ был, он просто не мог не быть.
В этом гипотетическом документе от ноября-декабря 2151 г. сотрудник ведомства Сикорски анализировал отчеты Р.Сантуша, который первым из землян ознакомился с устройством генераторов психоволнового воздействия в Стране Неизвестных Отцов. Напомню[5]: еще Рикарду Сантуш выяснил, что основной узел генераторов, производивший оба вида излучения («черное» депрессионное и «белое» перманентное), изготовлен не на Саракше. Специалисты, назвавшие этот узел «лампой демона», пришли к почти единодушному выводу о том, что «лампа» произведена Странниками. В отличие от многих артефактов Странников она не «размножалась» и при повреждении не регенерировала. Что, заметим в скобках, и сделало невозможным восстановление Центра гипноизлучения в Стране Неизвестных Отцов после взрыва его Максимом Каммерером.
В Ущелье Ужаса, где находились пещеры, прозванные аборигенами Храмом Смерти, находились остатки самоуничтожившегося столетия назад агрегата Странников. Кроме уникальной «лампы демона» саракшианцы вывезли оттуда еще кое-какие находки. В частности, среди них были «батарейки заводного чертика», примененные впоследствии в качестве вспомогательных деталей генератора психоволнового воздействия.
Земные исследователи выяснили, что «батарейки» и ранее обнаруженные на Луне «слезы Селены» - один и тот же артефакт Странников!
«Батарейки», будучи помещёнными в определенные условия «размножалась» делением и были использованы при создании ментоскопов в различных странах Континента, в том числе – в Отчизне. «Батарейки» еще до мировой войны попали в руки островитян, однако те проявили удивительное равнодушие к идее ментоскопирования, зато создали на основе этого узла детекторы биосоциальной принадлежности.
В одном с тобой классе учатся еще два десятка ребят – мальчиков и девочек. В чём-то они похожи, но чем-то и различаются. А задумывался[7] ли ты, что вас объединяет, а что различает?
Каждый из вас появился на свет человеком. У всех людей –по две руки, две ноги, два глаза, есть волосы на голове. Такими мы созданы природой. Запомните, говоря «люди», мы имеем в виду под этим словом нашу врождённую похожесть. И в то же время кто-то родился мальчиком, а кто-то девочкой. У одного человека волосы светлее, а у другого – темнее. Один из вас – выше, другой – ниже. Чьи-то глаза – карие, чьи-то – серые. Узоры на радужной оболочке глаз и на коже ваших ладошек неповторимы. Значит, каждый из людей в то же время является особью. Запомните, говоря «особь», мы имеем в виду отличающие нас друг от друга особенности организма.
Каждый из нас рождается человеком, каких сотни миллионов, и единственной и неповторимой особью. Но этого мало! Ведь и кошка, и собака точно также рождаются похожими на себе подобных и в то же время отличающимися от других кошек и собак. В чём же присущие только нам особенности?
В том, что у животных нет общества, основанного на организованном труде, объединенного языком и культурой! А у нас есть. И мы в это общество мы входим не сразу, а постепенно, взрослея. Младенец учится ходить, разговаривать, подражает взрослым, усваивает правила поведения. Малышей воспитывают в семье и обучают в школе. При этом у всех без исключения детей появляются темперамент, характер, привычки. Запомните: это называется социализацией, то есть вхождением в общество.
При социализации все воспитанные и обученные люди становится личностями. Запомните, говоря «личности», мы подразумеваем всё похожее в нашем поведении. Однако, хотя характер есть у всех, у каждого – он свой собственный. Привычки присущи всем, но у каждого они свои. Следовательно, каждая отдельно взятая личность единственна и неповторима? Так оно и есть и различия между личностями называются индивидуальностью. Запомните, говоря «индивидуальность», мы подразумеваем все те отличия, которые появились в результате воспитания и обучения.
Перед вами, когда вы окончите школу и ваша социализация будет в основном завершена, откроются безбрежные возможности! Конечно, общество нашей могучей империи с радостью принимает повзрослевших юношей и девушек. Они становятся полноправными гражданами, крепящими могущество Родины: рабочими и фермерами, моряками и солдатами, изобретателями и учёными, учителями и врачами. Возможно, в вашем классе даже сидит будущий император!
Однако не думайте, что это такое простое дело – понять, кто на что способен, предоставить каждому дело по вкусу и помочь строить свою судьбу наилучшим образом. Если верить легендам, почти десять тысяч лет весь мир пытался научиться этому. Однако только нашему народу и только после революции и «коренного переустройства» удалось это сделать. На гербе империи начертаны великие слова: «Справедливость и Разум!». Что же они означают?
Некоторые из вас увлекаются собиранием мозаик. И вот родители подарили коробку, в которой находится тысяча маленьких картонных фигурок. Каждую из них следует уложить на своё место, так, чтобы изгибы на сторонах каждой фигурки полностью совпали с изгибами на сторонах соседних. Лишь так и никак иначе может образоваться цельное изображение. Но ведь, чтобы общество было целостным, каждый индивид точно так же должен занять то свободное место, для которого он предназначен. Но возможно ли отыскать это место? Может ли наше общество дать в руки оружие тому, кто будет лучшим защитником родины? Может ли наше общество дать место у станка отличному рабочему? Может ли наше общество привести в научную лабораторию талантливого учёного?
Конечно!
Великие инженеры и изобретатели нашей страны создали детекторы биосоциальной принадлежности. Эти устройства позволяют определить, какое положение в обществе является для индивида единственно подходящим.
Что это такое, вы уже хорошо представляете. Уже с первого года учёбы в школе четырежды в год вас приводят на обследование. Там вам на головы надевают особые шлемы и включают детекторы. Каждый из вас при этом словно бы засыпает и видит сон, а приборы отмечают, как вы на этот сон отзываетесь.
Но вот детектирование закончено и специалист ставит отметку в вашей карточке. Как вам известно, наша славная империя подразделяется на три Пояса. Те, у кого к окончанию гимназии окажется больше отметок в белой табличке, будут служить на Флоте, в Армии, либо в организациях Белого Пояса. Получившие большинство отметок на чёрной страничке, получат направление в Чёрный Пояс. А тех, у кого большая часть отметок окажется в жёлтой таблице – ждут интересная работа и счастливая жизнь в Жёлтом Поясе…
Всеслав тихо фыркнул и закрыл учебник обществоведения. Он сидел за последним столом в комнате самоподготовки, где отряд №82 усиленно овладевал сокровищами знания в объёме начальной школы Островной империи. Фрегат-лейтенант Хацуко Зо выдал перед началом занятий каждому бумагу казённого формата и предложил всем желающим написать просьбы о допуске к экзаменационным испытаниям. Сейчас офицер равнодушно собирал исписанные листы, бегло проверял их, кивая и позёвывая. Пробежав глазами прошение Всеслава, он так же машинально кивнул и сунул листок в пачку, однако тут же вытащил и ещё раз перечитал. Посмотрел на Лунина. Тот вскочил, вытянул руки по швам:
-Заключенный Ха-82 дробь 11!
-Я всё правильно понял? –удивленно заломил бровь офицер. –«Почтительнейше прошу принять у меня все экзаменационные испытания по всем дисциплинам начальной школы и гимназии»?
-Так точно, многочтимый фрегат-лейтенант!
-Все экзамены?! Больше сорока?
Отряд №82 замер, боясь пошевелиться. Наступила гробовая тишина, слышался лишь шорох лапок случайно залетевшей мухи о страницу учебника.
-Так точно, многочтимый фрегат-лейтенант!
-А может быть всё-таки ограничиться курсом начальной школы? –придя в себя, ядовито поинтересовался контразведчик. –Как всем нормальным людям. Нет, я, само собой, запретить не могу… Вызовем преподавателей из кадетского училища, соберём комиссию. Только вот в случае провала впечатление от такой наглости останется… гм… самое неблагоприятное. Возможно, даже будет принято решение об оставлении кандидата Ха-82 дробь 11 в лагере на второй срок. Ну как, не отговорил?
-Никак нет, многочтимый фрегат-лейтенант!
-Ну-ну… -со странной интонацией произнес офицер. – Посмотрим.
-Что-то ты совсем перестал заглядывать, братец мой! –упрекнул приятеля начальник медицинской службы. Он сосредоточенно разводил спирт в колбе вишнёвым сиропом. Фрегат-лейтенант разведки Хацуко Зо, развалившийся на смотровой кушетке вздохнул:
-Притомился, видишь ли. Полгода жили мы, как люди, а тут вдруг, словно прорвало – субмарина за субмариной! Сам знаешь, бараки не пустуют. В положенный по уставу отпуск собираюсь. Слышал, рядом с нашим островком археологи нашли галеон, затонувший лет четыреста назад? Нырять будут. Вот, хочу к аспиранткам в гости наведаться… Да и по ящерам давно не стрелял.
-Боюсь, Зо, что со стрельбой по рептилиям и с беготней за черными аспирантками придется подождать, пока мы совместно не уладим одно дело. – серьезно сказал врач. –Перестань валяться и возьми стакан. Твое здоровье!
Звякнуло стекло, послышались два шумных глотка. Запахло копченой со специями свининой.
-Ух! – одобрил разведчик. – А что за дело, знахарь?
-Восемьдесят два дробь одиннадцатый – твой?
-Ессес-но! Весь восьмой барак – мой.
-Помнишь его?
-С сегодняшнего дня запомнил. Удивил он меня. –хмыкнул фрегат-лейтенант. –А что?
Военврач ухмыльнулся:
-А вот я сейчас к твоему удивлению добавлю.
Он включил телерадиопроигрыватель и стал устанавливать на видеомагнитофон бобину с широкой коричневой лентой.
-Когда свое старье отправишь на свалку? - хохотнул Хацуко Зо.
-Сразу после того, как скупердяи из управления выдадут мне вычислитель! –огрызнулся начмед. –два года прошу. Заявления устал писать. Слушай лекцию. Как известно каждому дураку, все «ха-сиреневые» не менее тридцати раз должны пройти через детекторы. В девяноста пяти процентах этого оказывается более, чем достаточно. Хватило бы и пятнадцати процедур. В пяти процентах возможны ошибки и тогда мы добавляем еще пяток обследований. Результаты записываем на видео, и храним до выпуска заключенного. Потом запись стираем.
-Не всегда… -мечтательно зажмурился фрегат-лейтенант и вновь лег, -Вот, помнится, с год назад была у нас одна лиловенькая пандеечка… С виду невзрачная мышка, а как ты по закоулочкам ее подсознания прошелся, м-м-м! Такого поискать надо! Её кассету, надеюсь, не выбросил.
-Не выбросил. Не отвлекайся! –требовательно сказал медик. –Так вот, мы выписываем «выпускникам» соответствующие документы. Кому - с белыми полями, кому – с желтыми, кому – с черными. Ставим соответствующий штамп подмышкой. И – до свидания, кандидат в граждане! Все идет как по маслу. Ничего интересного в записях, повторяю, нет и мы их сти-ра-ем! Иначе пленки не напасешься. Деваха из Пандеи, о которой ты вспомнил, была редчайшим исключением. Однако ментограммы восемьдесят два дробь одиннадцатого меня озадачили. Глянь-ка сам.
Начальник медицинской службы щелкнул пожелтевшим тумблером, по экрану побежали полосы, сменились рябью, та в свою очередь превратилась в туманные струи и из них выплыло удивительно четкое цветное изображение.
-Глубинный боже! – ахнул разведчик. Забыв о ленивой расслабленности, вскочил и уселся почти вплотную к телерадиопроигрывателю.
-Вот-вот и я о том же!
На экране появилась постройка –не то небольшой дворец, не то замок. Ее окружал ухоженный сад.
-Ты когда-нибудь слышал, чтобы обследуемый при включении детектора облекал строение собственного сознания в такие образы?!
-Я не специалист, -пораженно протянул Хацуко Зо, - но даже мне ясно, что это редкость.
-Ах, «редкость»? –ядовито вопросил врач, - Так вот, я, как специалист, уточняю: не «редкость», а нечто фантастическое, уникальное, невозможное. Я никогда такого не наблюдал. В лучшем случае начальное прощупывание дает какие-то темные лабиринты с мутными пульсирующими стенами. Ощущаю себя ветеринаром, зондирующим кишечник обожравшегося кота. Тогда как здесь…
Дворец приблизился. Бесшумно распахнулась дверь.
-Эт-то еще кто?!
За дверью стояла маленькая фигурка.
-Даю увеличение.- пообещал начмед, - Вот. Гляди. По-моему, какая-то старая игрушка. Плюшевый зверек, что-то вроде горного енота, только бурый и хвоста не видно. Довольно симпатичный. А зал, где мы оказались – это образ сознания дробь семнадцатого. Потрясающе четко: лестницы, ковры, картины на стенах. Вот я приближаюсь к картине, смотри - женщина. Когда после сеанса я показал дробь семнадцатому этот кадр, он был явно взволнован и сказал, что это его мать. Как видишь, все демонстративно открыто. Но продолжаем дальше. Вот дверь, входим сюда. Это его память, видишь библиотека, лампы, полки, книги. Пожалуйста, смотри, если интересно. И здесь секретов нет. Испытуемый находился в состоянии гипноза и, тем не менее, совершенно определенно сотрудничал со мной, приоткрывая детектору свою психику! Каково, а?
-Невероятно!
-А я что говорю?
-Но с чего ты взял, что дробь одиннадцать с тобой сотрудничал? – поинтересовался фрегат-лейтенант.
-Он дал мне сопровождающего. Смотри сам! –врач со звоном ткнул краем стакана в экран. Камера плавно двигалась от стола к лестнице, оттуда к непонятного вида устройству, напоминавшему вычислитель. И все время, то попадая в кадр, то уходя за кромку, рядом семенил бурый плюшевый зверек. Наконец, камера остановилась перед запертой на массивный засов дверью.
-Теперь – внимание! –воздел перст врач. – Обследуемый по-прежнему в гипнотическом сне. Данная часть его сознания плотно закрыта. Доступа туда нет, образ недвусмысленно говорит нам об этом. Так, смотри внимательно, я включил форсированный режим детектора, попробовал проникнуть и…
Дверь вздрогнула от невидимого толчка, а камера тотчас отскочила, отброшенная плюшевыми лапками. Игрушечный зверек стоял перед дверью в предостерегающей позе.
-Даю полную мощность.
Камера поползла вперед, угрожая смять маленького защитника двери и протаранить ее. Зверек проворно выхватил из воздуха огромную бочку с надписью «Порох», вскочил на нее с факелом, замер в том же предупреждающем положении.
-Дальше я не стал рисковать. Ты понял, что к чему?
-Еще бы! Здесь и полному кретину все ясно. – ответил разведчик, - «Полезешь – взорву к демонам!»
-Именно. А, переводя с языка образов, : «Попытаешься проникнуть в подсознание – получишь в кресле либо труп, либо сумасшедшего".
Запись кончилась
-Прочее в том же духе. –вздохнул врач. –Теперь практический вопрос – что с ним делать?
Хацуко Зо в волнении расхаживал по смотровой.
-У нас имеются три варианта. – наконец сказал он. –Первый – обеспечить себе дальнейшую безмятежную жизнь. Проще некуда. Заключенный Ха-82\11 умирает. Спятил там, или взбунтовался. Из списков вычеркнут, ментограммы стерты.
-Допустим. – сказал медик, - Но санитарам-то все известно. С ними как быть? Себе дороже обойдется…
-Отпадает. –согласился фрегат-лейтенант. –Второй вариант - раскручиваем его здесь подручными средствами на свой страх и риск. Если получится, получаем хо-орошие повышения по службе. Это шанс.
-Угу. –сказал начмед. –Шанс. Причем равно как повыситься так и загреметь, если не удастся, под хо-орошее разжалование. А неудача при нашей-то раздолбанной аппаратуре вполне возможна. Тут, братец мой, половинка на половинку.
-Тогда ничего, кроме третьего не остается. Давай действовать по инструкциям. Срочно составляем рапорт по полной форме и отправляем его за нашими подписями сразу по трем инстанциям, то есть в штаб группы флотов, в Поясное управление контрразведки и в Поясную же биосоциальную службу. Укажем, что только благодаря нашей бдительности, только благодаря нашей проницательности и только благодаря нашей смекалке… Ну, и тому подобное. Пойдет?
-Считаю, это лучшее из всего, что мы можем сделать. –вздохнул врач и зазвенел ложечкой в колбе. –Правда здесь особых повышений нам не светит, но благодарность, надеюсь. последует. А риска куда меньше. Чую пахнет дело секретами имперского уровня, а нам, зауряд-офицерам от них лучше держаться подальше. Сплавим дело наверх, пусть там разбираются.
-Золотые слова. Твое здоровье, знахарь!
Примечания:
[1] Имперская система летосчисления, календарь и деление времени суток на десять часов довольно непривычны для землянина. Указанное время приблизительно соответствует 6 часам утра по земной шкале.
[2] Архив №11 КОМКОНа-2 (СомCon-2:\\ World Council\СомCon-2\Archiv №11 СомCon-2\volume14\file323\p74)
[3] Психолог Коэн, попавший в нацистский концлагерь, утверждает, что в этом «царстве смерти» можно было уцелеть только надеждой на будущее. Виктор Франкл, также прошедший через лагерный кошмар, вспоминал, что, в самые страшные часы, когда заключенных заставляли часами маршировать, разнашивая новые сапоги для солдат нацистской армии, и ноги становились сплошной кровавой мозолью, он мечтал, о выступлениях перед аудиторией студентов (Сяо Жень).
[4]БВИ. А.П.Кондратьев. «Слезы Селены» - мифы и реальность. (GPI:\\W-024-Publicistic-Sy-Quer\K\ Kondratiev881\3\p12)
[5] см. Ход 2 «Черной Пешки»
[6] Перевод с эм-до по моей просьбе любезно выполнила аспирант О.А.Садчикова. (Сяо Жень)
[7] На языке эм-до по глаголу невозможно определить, лицу какого пола адресован вопрос. Так что - никакой дискриминации! – ученица прочтёт: «А задумывалась ли ты?...» (О. Садчикова)
 |
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |