"Ремесло" - читать интересную книгу автора (Довалтов Сергей)Печально я гляжу…Язвительное пророчество Анатолия Наймана сбывалось. Я становился «прогрессивным молодым автором». То есть меня не печатали. Все, что я писал, было одобрено на уровне рядовых журнальных сотрудников. Затем невидимые инстанции тормозили мои рукописи. Кто управляет литературой, я так и не разобрался… Вера Панова рассказывала: Однажды ей довелось быть на приеме в Кремле. Выступал Никита Хрущев. Он как следует выпил и поэтому говорил долго. В частности, он сказал: «У дочери товарища Полянского была недавно свадьба. Молодым преподнесли абстрактную картину. Она мне решительно не понравилась…» Через три минуты он сказал: «В доме товарища Полянского была, как известно, свадьба. И вдруг начали танцевать… как его? Шейк! Это было что-то жуткое…» И наконец, он сказал: «Как я уже говорил, в доме товарища Полянского играли свадьбу. Молодой поэт читал стихи. Они показались мне слишком заумными…» Тут Панова не выдержала. Встала и говорит Хрущеву: «Все ясно. дорогой Никита Сергеевич! Эта свадьба явилась могучим источником познания жизни для вас…» Естественно, что я подружился с такими же многострадальными, голодными авторами. Это были самолюбивые, измученные люди. Официальный неуспех компенсировался болезненным тщеславием. Годы жалкого существования отражались на психике. Высокий процент душевных заболеваний свидетельствует об этом. Да и не желали в мире призраков соответствовать норме. Как-то раз Найман и Губин поссорились. Заспорили – кто из них более одинок. Конецкий и Базунов чуть не подрались. Заспорили – кто из них опаснее болен. Шигашов и Горбовский вообще прекратили здороваться. Заспорили – кто из них менее нормальный. «До чего же ты стал нормальный!» – укорял приятеля Шигашов. «Я-то ненормальный, – защищался Горбовский, – абсолютно ненормальный. У меня есть справка из психоневрологического диспансера… А вот ты – не знаю. Не знаю…» Строжайшая установка на гениальность мешала овладению ремеслом, выбивала из будничной житейской колеи. Можно быть рядовым инженером. Рядовых изгоев не существует. Сама их чужеродность – залог величия. Те, кому удавалось печататься, жестоко расплачивались за это. Их душевный аппарат тоже подвергался болезненному разрушению. Многоступенчатые комплексы складывались в громоздкую безобразную постройку. Цена компромисса была непомерно высокой… Как-то раз Битов ударил Андрея Вознесенского. Битова подвергли товарищескому суду. Плохи были его дела. «Выслушайте меня, – сказал Битов, – и поймите! Я расскажу вам, как это произошло! Стоит мне рассказать, и вы убедитесь, что я действовал правильно. И тогда вы сразу же простите меня. Дайте мне высказаться. Вот как это было. Захожу я в ресторан. Стоит Андрей Вознесенский. А теперь скажите, мог ли я не дать ему по физиономии?!..» Ну и конечно же, здесь царил вечный спутник российского литератора – алкоголь. Пили много, без разбору, до самозабвения и галлюцинаций. Однажды после жуткого запоя Вольф и Копелян уехали на дачу. Так сказать, на лоно природы. Наконец вышли из электрички. Копелян, указывая пальцем, дико закричал: «Смотрите! Смотрите! Живая птица!..» Увы, я оказался чрезвычайно к этому делу предрасположен. Алкоголь на время примирял меня с действительностью. Однажды меня приняли за Достоевского. Это было так. Я выпил лишнего. Сел в автобус. Отправился по делам. Рядом оказалась девушка, и я заговорил с ней. Просто чтобы не уснуть. Автобус шел мимо ресторана «Приморский», когда-то он назывался – «Иванова». И я, слегка качнувшись, произнес: «Обратите внимание, любимый ресторан Достоевского» Девушка отодвинулась и говорит: «Оно и видно, молодой человек!..» Пьяный Холоденко шумел: «Ну и жук этот Фолкнер! Украл, паскуда, мой сюжет!..» Относился я к товарищам сложно, любил их, жалел. Издевался, конечно, над многими. То и дело заводил приличную компанию, но всякий раз бежал, цепенея от скуки. Конечно, это снобизм, но говорить я мог только о литературе. Даже разговоры о женщинах казались мне всегда невыносимо скучными. По отношению к друзьям владели мной любовь, сарказм и жалость. Но в первую очередь – любовь. Горбовский, многодетный отец, рассказывал: «Иду вечером домой. Смотрю, в грязи играют дети. Присмотрелся – мои…» Инга Петкевич как-то раз говорит мне: «Когда мы были едва знакомы, я подозревала. что ты – агент госбезопасности». «Но почему?» – спросил я. «Да как тебе сказать: Явишься, займешь пятерку – своевременно отдашь. Странно, думаю, не иначе как подослали…» Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы: «Она, понимаешь, медленно ходит. А главное – ежедневно жрет…» |
|
|