"Ремесло" - читать интересную книгу автора (Довалтов Сергей)Чем хуже, тем лучшеЛетом 76-го года я опять послал книгу в издательство. На этот раз – в «Советский писатель». Впервые я обратился сюда пять лет назад. Меня тогда познакомили с издательским редактором. Она предложила мне зайти. Рукопись потом лежала у нее четыре месяца. Я появлялся каждые две-три недели. Редактор опускала полные слез глаза: – Это так своеобычно… Однако книга моя так и не была зарегистрирована. Я не обижался. Знал, что прав у редактора никаких. – Допустим, я отдам вашу книгу на рецензию. А вдруг ее зарежут? Когда еще вы напишете вторую? – уныло шептала она. – Я уже написал вторую книгу. – Ее тоже зарежут. Нужно будет ждать третью. – Я уже написал третью книгу. – Ее тоже зарежут. – У меня есть четвертая. – Ее тоже… – Пятая… – И ее… – Шестая… К этому времени у меня были шесть готовых сборников. Редактор хотела мне помочь. Но что она могла – бесправная, запуганная, робкая?.. Теперь я решил действовать четко и официально. Никаких товарищеских переговоров. Регистрирую книгу. Жду рецензии. Потом… Что, собственно, будет потом, я не знал. Я был уверен, что рукопись мне возвратят. Зачем же, спрашивается, шел я в издательство? Неискушенному человеку это трудно объяснить. Казалось бы, все понимаешь. И все-таки надеешься… Книгу зарегистрировали. Я положил ее на стол Чепурову. Главный редактор увидел название и сразу же заметно поскучнел. Он ждал чего-нибудь такого: «Герои рядом» или, как минимум, – «Душа в строю». А тут – загадочные и неясные – «Пять углов». Может быть, речь идет о пятиконечной звезде? Значит, глумление над символом? Я ждал три месяца. Потом зашел в издательство. – Это так своеобычно, – начала было редактор. Я вежливо прервал ее: – Когда будет готова рецензия? – Я еще не отдавала… – Почему? – Хочу найти такого рецензента… – Не ждите. Отдайте любому. Мне все равно. – Но ведь книгу зарежут! – Пускай. Тогда я буду действовать иначе. (Как?) Мне надоело. Есть у вас какой-нибудь список постоянных рецензентов? – Есть. Вот он. – Кто там первый? – Авраменко. – Отдайте ему. – Авраменко поэт. Кроме того, он недавно умер. – А кто последний? – Урбан. – Жив? – Конечно. Господь с вами… – Дайте Урбану. – Действительно. Как я нс сообразила?! Урбан – знающий и принципиальный человек. Он поймет, насколько это своеобычно… Я ждал еще три месяца. Потом написал в издательство: Уважаемые товарищи! В июле 1975 года я зарегистрировал у вас книгу «Пять углов» (роман в двух частях). Прошло шесть месяцев. Ни рецензии, ни устного отзыва я так и не получил. За это время я написал третью часть романа – «Судейский протокол». Приступаю к написанию четвертой. Как видите, темпы моей работы опережают издательские настолько, что выразить это можно лишь арифметическим парадоксом. Смысл и цели этого письма казались мне туманными. Особенно неясным выглядел финал. Кстати, чаще всего именно такие письма оказываются действенными. Поскольку вызывают у начальства тревогу. На одном ленинградском заводе произошел такой случай. Старый рабочий написал директору письмо. Взял лист наждачной бумаги и на оборотной стороне вывел: «Когда мне наконец предоставят отдельное жилье?» Удивленный директор вызвал рабочего: «Что это за фокус с наждаком?» Рабочий ответил: «Обыкновенный лист ты бы использовал в сортире. А так еще подумаешь малость…» И рабочему, представьте себе, дали комнату. А директор впоследствии не расставался с этим письмом. В Смольном его демонстрировал на партийной конференции… Через шесть дней мне позвонили. Рецензия была готова. Так я еще раз убедился, что доля абсурда совершенно необходима в ответственных предприятиях. До этого мне стало известно, что Урбан готовит положительную рецензию. Общие знакомые говорили, что роман ему понравился. И вот рецензия готова. Редактор позвонила: – Заходите. Я пошел в издательство. – Рецензия довольно своеобычная, – прошептала она. Я быстро прочел: «Сергей Довлатов писать умеет. Речь у него живая и стремительная, характеристики острые и запоминающиеся. Он чувствует психологические ситуации и умеет рисовать их. Диалоги часто включают не только экспрессивную нагрузку, но и серьезные мысли. Вообще по всему тексту рассеяно немало интересных психологических наблюдений, сформулированных остроумно, ярко, можно сказать – в состоянии душевного подъема, открывающих глубину в человеческом сердце, в отношениях между людьми…» Комплименты насторожили меня. Я, как обычно, деловито заглянул в конец: «…Издавать роман в подобном виде вряд ли представляется целесообразным…» Остальное можно и не читать. Что ж. Примерно этого я и ожидал. И все-таки расстроился. Меня расстроило явное нарушение правил. Когда тебя убивают враги, это естественно. (Мы бы их в автобус не пустили). Но ведь Урбан действительно талантливый человек. Знаю я наших умных и талантливых критиков. Одиннадцать месяцев в году занимаются проблемами чередования согласных у Рабиндраната Тагора. Потом им дают на рецензию современного автора. Да еще и не вполне официального. И тогда наши критики закатывают рукава. Мобилизуют весь свой талант, весь ум, всю объективность. Всю свою неудовлетворенную требовательность. И с этой вершины голодными ястребами кидаются на добычу. Им скомандовали – можно! Им разрешили показать весь свой ум, весь талант, всю меру безопасной объективности. Урбан написал справедливую рецензию. Написал ее так, будто моя книга уже вышла. И лежит на прилавке. И вокруг лежат еще более замечательные сочинения, на которые я должен равняться. То есть Урбан написал рецензию как страстный борец за вечные истины. Сунулся бы к малограмотному Раевскому! Ему бы показали «вечные истины»! Ему бы показали «объективность»!.. Умный критик прекрасно знает, что можно. Еще лучше знает, чего нельзя… Я потом его встретил. На вид – рано сформировавшийся подросток. Он заговорил с тревожным юмором: – Хотите, наверное, меня побить? – Нет, – солгал я. – За что? Вы написали объективную рецензию. Урбан страшно оживился: – Знаете, интересная рукопись побуждает к высоким требованиям. А бездарная – наоборот… Ясно, думаю. Бездарная рукопись побуждает к низким требованиям. В силу этих требований ее надо одобрить, издать. Интересная – побуждает к высоким требованиям. С высоты этих требований ее надлежит уничтожить… С издательскими хлопотами я решил покончить навсегда. Есть бумага, перо, десяток читателей. И десяток писателей. Жалкая кучка народа перед разведенным мостом… |
|
|