"Диверсанты" - читать интересную книгу автора (Он Джонко)

Лиса и виноград

Капитан Брекет шел по коридору своего корабля. Старый космический волк замечал любую мелочь. Пластиковые стены сегодня вымыты, но не так, как вчера. Здесь они просто блестят чистотой, а здесь – едва протерты. Вывод: кто-то развлекался с программой робота-уборщика.

Навстречу шла симпатичная китаянка… бортинженер. Они обменялись приветствиями. Только приветствия, и все. Радует. Она обошлась без вопроса, который ему задавали по тридцать раз в день.

Кают-компания. Дверь заблокирована в открытом состоянии. Внутри – шум голосов, слышны чьи-то запальчивые интонации. Вдруг голоса затихают. "Караулили черти" – подумал капитан, и был прав. Все давно уже знают, когда капитан просыпается, и по какому маршруту обходит свои владения. "Сейчас вышлют парламентера, чтобы задать проклятый вопрос" – подумал капитан, и угадал. Парламентер получил тот же самый ответ, что и много раз до этого.

Вскоре капитан появился в лаборатории у биологов, где сам задал сакраментальный вопрос:

– Когда можно будет высадиться на поверхность?

– Когда рак на горе свистнет, – сварливо отозвался пожилой мужчина в очках и блестящем халате. – Капитан, вы хотя бы представляете, какова степень нашей ответственности?

– Ну откуда мне, – миролюбиво проговорил тот.

Капитан слишком давно знал главного зануду на корабле: профессора Окински. И давно выяснил, какими словами проще всего превратить профессорское брюзжание в детальный и полезный отчет.

– Во-первых, эти водоросли. Эти чертовы водоросли. Это не атмосфера, это какой-то суп! Неудивительно, что мы ни хрена не видим, их тут миллионы на кубический сантиметр, не считая спор и разного мусора биологического происхождения

– Я всегда думал, что водоросли в воде…

– А эти – в атмосфере. Впрочем, не удивлюсь, если их озера – это вообще кисель из водорослей. А вы говорите: высадиться. Даже от этой живой пыли у каждого десятого последует острая аллергическая реакция.

– Что же делать?

– Придется сначала проверять индивидуальную переносимость здесь, в условиях корабля. А пока я пробую на мышках, как реагирует легочная ткань, нет ли побочных эффектов…

– Можно одеть респираторы.

Профессор возмущенно фыркнул:

– Респираторы! Допустим, водоросли они отсеют, а что с бактериями?

– А что? Непохоже, чтобы здесь был очередной биологический ад как на Кобре. Люди живут…

– Если это люди. У них даже внешние отличия. А если люди, тем хуже для нас. Тогда местные болезнетворные микроорганизмы будут чувствовать себя в наших телах как дома. Но насчет людей и прочего крупного зверья спрашивайте Кантару или Бродгауэра, а у меня специализация в микробиологии.

– А как поживает ваше мелкое зверье?

– Вы хотите, чтобы я вам дал ответ через двое суток после получения первых проб воздуха? Я, конечно, профессор, член академии… эээ неважно, но я не волшебник! Что, если от какой-нибудь идиотской бациллы у вас вскочат вот такие язвы? А если там какая-нибудь зараза, действующая на мозг? Превратит людей в агрессивных животных, как в фильмах ужасов. Или, того хуже, вызовет понос? А, не дай бог, эпидемия?! Вы представляете, сколько видов микроорганизмов на Земле? А сколько надо времени, чтобы все их проверить, засеять культуры, оценить опасность и отдаленные последствия?

– А сколько, кстати?

– Даже с применением всех вычислительных мощностей корабля не меньше месяца! И много, много проб. И то я вам смогу дать лишь предварительное заключение. А что будет при контакте кожи с почвой, водой, растениями, об этом меня даже не спрашивайте, если не хотите пасть в моих глазах ниже канализации.

– Вы предлагаете целый месяц облизываться на все издали? Вы представляете себе, что такое бунт на корабле?

– А это уже ваши проблемы, господин капитан, как поддерживать дисциплину во вверенной вам колбе… тьфу ты, я хотел сказать, на корабле.

Нельзя сказать, что капитан ожидал другого ответа. Месяц? Да, это Окински еще скромно запросил, с микробами шутки плохи. Но команда, команда… Смогут они вытерпеть месяц ожидания, когда внизу, рядышком (по космическим меркам) столько интересного? Сидеть и облизываться на гроздья винограда, как лиса в известной басне? Сейчас заняты только биологи, да бортинженер, которая присматривает за автоматическими самолетами-разведчиками. Физики еще до выхода на орбиту просчитали все, что можно, и тоже заскучали. "Надо посоветоваться с парочкой психов", – решил капитан.

"Парочкой психов" были корабельный психолог Кей Льюис и его любимая женушка – антрополог Мария Кантара. "Психами" их называли за глаза, а открыто – "пси". Вместе с ними в каюте сидел зоолог Курт Бродгауэр.

– Вот где у нас повышенная концентрация профессоров на кубический сантиметр, – пошутил капитан, поздоровавшись.

– Вы, небось, только что от Окински? – спросил Кей.

– Да, как вы догадались? – удивился капитан.

– Вы использовали фрагменты его профессионального арго, а вы любите бессознательно зеркалить, только с инерцией адаптируете подстройку.

– Будем считать, что я понял ваши объяснения, – сказал капитан, который на самом деле ничего понял. – Окински сказал, что люди на планете могут быть и не людьми вовсе.

Оказалось, что именно эту тему обсуждали сейчас профессора. По теории человек произошел в результате эволюции от древних животных, похожих на обезьян. Развитие генетики позволило восстановить фамильное древо вида Homo Seapiens вплоть до очень мелких ступеней. Но генетика пока позволяла лишь с высокой точностью реконструировать прошлое. С предсказаниями далекого будущего дела обстояли куда хуже. Насколько неизбежно было появление именно обезьян и человека? Что, если на других планетах тоже есть разумная жизнь, но там разум возник, скажем, у потомков крыс или дельфинов?

Дальше следовали довольно скучные и замысловатые рассуждения. Кантара говорила что-то о замечательном феномене Зеленой Жемчужины, поминала панспермию, сходные природные условия, и еще что-то. Капитан вынужден был пропустить мимо ушей нагромождения научных терминов, сосредоточившись на выводах. А выводы были интересные.

Туземцы могли лишь внешне напоминать людей, но генетически представлять собой совершенно другой биологический вид. А могли оказаться настоящими людьми, просто немного другой расы (как европейцы и негры). Были аргументы в пользу обоих вариантов.

Туземцы отличались от людей даже внешне. Когда-то существовало древнее искусство, названное "аниме". Персонажи там выглядели похоже. Вэй Лин предложила назвать местных жителей аниме-расой.

– Посмотрите на изображения, – говорила Мария. Голограмма на столе изображала небольшие трехмерные фигурки, смоделированные компьютером по результатам фотосъемки. – Их глаза выглядят как наши, но обратите внимание на эти выпуклые виски и большие радужки. Похоже на какое-то природное приспособление к местному освещению. Кажется, на самом деле глазные яблоки намного больше, но это незаметно, так как они скрыты внутри черепа. Как у кошки.

Их ноги босы, ступни длинные и широкие. Это может выглядеть забавно, но тоже имеет смысл. Если не считать горных районов, почва здесь мягкая и сыпучая, как песок на морском пляже. На высоком каблуке сразу застрянешь, а с большими ступнями – удобно.

Кисти рук, напротив, миниатюрны, даже у крупных мужчин. Вот это даже не знаю, чем объяснить, – антрополог пожала плечами. – Цвет глаз и волос очень разнообразен даже у тех немногих, кого мы уже сфотографировали. Часто встречаются яркие тона: розовый, зеленый, желтый, алый, посмотрите на этого, – она указала на лицо туземца, чьи кроваво-красные глаза навевали мысли о вампирах. – Кожа бывает серой, желтой и молочно-белой. Таких коричнево-розовых, как европейцы или темных, как африканцы, пока не встречалось, но могут еще обнаружиться.

Разнообразна одежда, прически, очень много цветных татуировок или же это просто краска. Нет одежды, характерной только для мужчин или женщин. Мы тут перед вашим приходом как раз строили гипотезы насчет того, как они определяют пол друг у друга. То есть, иногда все очевидно, поскольку надето мало. А иногда такое свободное платье и не слишком мужественное лицо, что сразу и не поймешь, кто перед тобой: девушка, подросток или просто смазливый юноша. Что интересно: рост и фигуры разные, но… – Кантара замялась. – А впрочем, неважно.

– Она стесняется сказать, что мы пока не видели лысых и пузатых, – бесцеремонно перебил Кей. – Не беспокойтесь, у капитана нет комплексов по поводу своей внешности, я проверял.

– По крайней мере я заметен в толпе, – съязвил капитан Брэкет, намекая на невзрачную, среднестатистическую фигуру психолога.

– Хотя по росту разброс большой, – продолжала его жена.- И что касается комплекции выше и ниже талии встречались самые разные варианты, – она автоматически показала на себе. Надо признать, что конкретно у госпожи Кантары и выше, и ниже талии все было в полном порядке. Даже будь она в самом свободном платье и с ведром на голове, у окружающих не возникло бы сомнений насчет ее пола.

– Также мы не видели ничего похожего на очки и обувь. Головные уборы также не в чести. Максимум – это какая-нибудь лента, обруч или бантик.

– Что, мужики тоже с бантиками ходят? – немного ошалело спросил капитан.

– Да… но вы зря так бурно реагируете, – ответила она, невольно улыбаясь в ответ на взрыв гомерического хохота. – Это же совсем другая культура. Может быть, там косы с бантиками означают великого воина, вождя племени? А вы знаете, что в древности европейские мужчины носили парики со специально завитыми кудряшками?

После ухода капитана Кей засел за компьютер, чтобы ответить на вопрос насчет месячного ожидания. И опытный пси, и старый космический волк уже догадывались, каким будет результат, но догадки – это одно, а точный расчет не помешает.

– Вероятность бунта или самовольного угона флаера очень низка, – докладывал потом Кей. – Но предсказывается значительное повышение уровня агрессии у 55% персонала, беспокойства у 75%. Значительного снижения внимания и производительности не ожидается. По совокупности факторов увеличение конфликтности вероятно у 95%, но в разной степени, конечно. Вероятность вспышек насилия с участием больших групп (то бишь, того самого бунта) 0,1%, средних – 1,9%, малых – практически 100%, вопрос только в том, сколько таких вспышек будет. Для 5-9% персонала высока вероятность конфликтов с последствиями в будущем.

– В общем, будет бардак, но небольшой… но бардак, – резюмировал капитан. – Сегодня кто-то перепрограммировал робота-уборщика. Выходит, даже программисты вместо того, чтобы смотреть порнушку в виртуальной реальности, начинают беситься от скуки.

– Меня больше беспокоят биологи, – сказал пси.

– Им то как раз есть, чем заняться, – не понял капитан.

– Да, но они будут испытывать постоянное давление со стороны микросоциума, их будут стимулировать, перманентная фрустрация у окружения приведет к тому, что им будут завидовать – по большей части неосознанно, но бессознательная агрессия со стороны социально адаптированного индивида даже опаснее сознательной, так как при подавлении лишь изменяет феноменологию. В конечном счете это приведет к нервозности, рассеянию внимания и увеличению вероятности непроизвольных ошибок. А этого очень не хотелось бы, ребята ведь работают с микроорганизмами.

Капитан благополучно пропустил мимо ушей кучу заумных слов, поняв основное: биологи будут работать на нервах, и могут ненароком упустить какую-нибудь заразу.

Дун Брэкет недаром командовал кораблем уже много лет. Решение он нашел быстро. Когда глава биологов после очередного перерыва на сон вернулся на рабочее место, его ждал сюрприз. Толпа заполняла весь коридор перед лабораторией. Капитан собрал всех, кому предстояло маяться от безделья, и распорядился оказать всемерную помощь коллегам.

Профессор Окински поначалу закатил грандиозный скандал, утверждая, что людей, не имеющих квалификации в микробиологии, просто опасно подпускать к его оборудованию. Полностью согласившись с его словами, капитан предложил провести курс обучения. Пусть научит людей технике безопасности и только тем простейшим операциям, которые пригодятся именно на этот раз. Биолог продолжал упираться, но капитан не был бы капитаном, если бы не оказался способен подчинить своей воле любого на корабле. Бастионы профессорского упрямства рушились один за другим, пока не пали.

В конечном счете помощь всей этой толпы дала выигрыш всего в одну неделю. Но, по крайней мере, все были хоть немного заняты.

Тем временем маленькие автоматические самолеты – флаеры – продолжали нырять под воздушную шубку планеты подобно голодной моли. Время от времени автоматы поднимались в верхние слои атмосферы, где их встречал шаттл с дозаправкой и техобслуживанием.

Постепенно с помощью аэрофотосъемки получалась подробная карта разных уголков планеты, компьютер рисовал ее сектор за сектором. Работы предстояло еще много, но и новости прибывали с каждым днем. В основном это были фотографии и видеозаписи, огромное множество. Их разглядывание и обсуждение стало основным развлечением. Чувствительные микрофоны, установленные на самолетах, записывали речь туземцев, но земляне не могли понять ни слова. Компьютер пыхтел, перебирая варианты, однако расшифровка чужого языка (или языков) не двигалась с места.

Главное отличие от старинной Земли, которое сразу бросалось в глаза, – другое небо. Изумрудное, с облаками желтовато-зеленого оттенка и непрозрачное. Изображение всегда портил вечный туман. Местные жители, должно быть, никогда не видели ни звезд, ни даже собственного солнца. Днем небо было лишь чуть-чуть светлее в той стороне, где находилось местное солнце. Зато здесь никогда не было по-настоящему темно: даже глубокой ночью атмосфера фосфоресцировала, окрашивая облака и землю призрачным изумрудным сиянием. Наверное, местные детишки не знали, что такое боязнь темноты. Интересно, если абориген зайдет в какую-нибудь пещеру, он испугается непривычного кромешного мрака?

Леса, озера и реки выглядели вполне обычно, прямо как земные. Деревья, зверье, птицы – незнакомые, но не более, чем незнакомы для европейца экваториальные джунгли. Растения в основном широколиственные, приспособленные к слабому освещению. Предсказания профессора Окински насчет супа из водорослей не сбылись: вода в реках выглядела чистой, прозрачной, кое-где при большом увеличении можно было рассмотреть даже крупных рыбин.

Виды городов и поселений напоминали сельские районы Земли примерно 16-го – 18-го века. Дома, высокие башни и укрепленные замки, грунтовые дороги.

Повсюду использовался один и тот же светло-серый материал – и для самых маленьких домишек, и для замков, и для крепостных стен. Жители иногда украшали стены рисунками и барельефами, красили, но было видно, что основа повсюду одна и та же: какая-то сплошная, ровная твердая масса, напоминающая бетон или цемент. Даже самый распоследний курятник и отхожее место были сделаны из этого стройматериала.

Никаких следов индустрии. Ничего похожего на линии электропередачи. Ни заводов, ни фабрик. На домах нет печных труб. Иногда из окон поднимался дымок или теплый воздух. Неужели туземцы еще не изобрели вытяжную вентиляцию?

Зато канализация должна быть непременно, ведь улицы выглядели опрятно, хотя и не стерильно. Где-то валялся мелкий мусор, где-то темнело пятно пролитой воды, но не более того. Интересно: где у них свалки?

Чего было много – так это рынков. Самый маленький городок мог похвастаться рынком, размером чуть ли не в треть этого поселения.

Местные военные (или кто они там) выглядели как обыкновенные средневековые земные солдаты. Холодное оружие – копья, мечи, арбалеты, луки и их всевозможные модификации. Доспехи – металлические, кожаные и кольчужные. Тут нашлось и единственное исключение из правила, что у аборигенов нет обуви и головных уборов: многие солдаты носили шлемы, сапоги и перчатки.

Ездили туземцы и верхом, и в повозках. На первых фотографиях животные были видны издали, и выглядели как лошади. Когда получили изображения крупным планом, стало ясно, что у ездовых животных с лошадьми не слишком много общего. Нечто травоядное, копытное и тех же пропорций – вот и все. Но слово "лошадь" как приклеилось, так и осталось. По правде говоря, на оленей или быков они походили еще меньше.