"Я еду домой!" - читать интересную книгу автора (Круз Андрей)

22 марта, четверг, день. Округ Юма, Аризона, США.

Когда я снова заехал к себе в поселок, мне показалось, что все прячутся по домам и смотрят в окна. Я словно кожей чувствовал взгляды, направленные на меня, когда ехал по Колорадо и Кортес, на которой жил. Но улицы были пустынны. Мотор трещал, эхо от стен домов возвращалось ко мне. Вообще, сегодня всюду бросалась в глаза пустота. Пустота на дорогах, пустота на улицах. Словно все спрятались по домам, и ждут, что же будет дальше. А может, так оно и есть, кто знает?

Перед домом ничего подозрительного не было, я даже не стал заезжать в гараж, а слез с мотоцикла на подъездной дорожке. Но забежал внутрь все же побыстрее, как-то уже неуютно я стал ощущать себя на открытых местах.

Пробежался по комнатам, огляделся. Схватил со стола открытый ноутбук, захлопнул, не выключая, лишь выдернув «фиговинку» мобильного модема, быстро запихал в рюкзак, поближе к спине. Что еще? Все собрано, все на месте, все готово. Остальные вещи так в шкафах и остались, если не улечу, то все равно вернусь домой.

Еще раз по комнатам, утюги-чайники-кофеварки включенные есть? Нет. Значит, пожара не ожидается. Запрещенные для провоза предметы с собой, ножи, жидкости, ножницы, пилки для ногтей? Тоже нет. А на нет и суда нет, Все, побежал, побежал, побежал. Черт, где распечатка на билеты? Можно и без нее, но с ней проще. Вот же она, у меня в кармане. Документы на месте, все на месте, мобильный заряжен, зарядник в сумке с ноутбуком. Багажа нет вообще, лечу налегке. Не до вещей теперь, лишь бы добраться.

Так, теперь самое главное — четыре тысячи долларов в конверте, одними двадцатками. Здесь это не слишком принято, но у меня привычка — без наличных не оставаться никогда и ни при каких условиях. Тем более, что нам и на работе иногда приходилось принимать наличные от хорошо знакомых покупателей, да и самим платить ими, за транспорт, например. Поэтому эти четыре тысячи хранились в большом желтом конверте из толстой бумаги всегда и неизменно, при необходимости пополняясь.

Конверт в сумку, шлем в руку и снова на улицу, к машине. Опять увидел Пола в доме напротив, у окна гостиной, но без винтовки в руках на этот раз. На улицах нашего и без того тишайшего поселка вообще пустота. Лишь кто-то одинокий бредет посреди дороги в конце нашей аллеи. Интересно, кстати… А кто это будет посреди дороги бродить? Именно бродить, медленно так, вальяжно. Ведь ощущение надвигающейся беды просто в воздухе висит, как пыльная буря, что часто приходят сюда из пустыни. Воздух становится красными мутным, жаркий тяжелый ветер мешает дышать… А сейчас с такими же ощущениями идет беда, я ее позвоночником ощущаю. А там кто-то прогуливается.

Я снова бросил взгляд на Пола, стоящего в эркере панорамного окна. И увидел, как он указывает мне на медленно бредущего человека, что-то пытаясь дать понять. Я замер со шлемом в руках, затем сделал максимально выразительный жест, показывая, что не понимаю. Он махнул рукой, «подожди» мол, исчез из оконного проема, чтобы через несколько секунд появиться на крыльце с винтовкой в руках. К ней еще добавился револьвер в кобуре на поясе — здоровый такой, никелированный и с рукояткой из черной резины. По всей окружности пояса в гнездах патронташа разместились изрядного калибра латунные патроны. Приготовился к неожиданностям.

Том перебежал через улицу, остановился рядом, спросил:

— Привет, как дела?

— Нормально, в аэропорт собрался. Что не так с этим парнем?

Я указал рукой в сторону медленно приближающейся покачивающейся фигуры. Пьяный, что ли? Странно идет как-то.

— Посмотри на него.

Том протянул мне свою неизменную ковбойскую винтовку, на которой теперь появился небольшой оптический прицел. Я взял у него из рук, вскинул, приложив к плечу, навел на идущего человека. Ах, вот оно что! Без увеличения не разглядеть, он еще далеко, а в четырехкратный прицел видно отлично — зомби. Без всяких сомнений. Обвисшие мышцы лица, мертвая бледность, странная походка, словно марионетку ведут за ниточки. Я навел перекрестье прицела ему в середину лба, затем опустил винтовку и отдал ее обратно.

— И что делать? — спросил я. — Стрелять?

— Не уверен. — мотнул он головой. — Джереми Бирман в окно таращится, знаешь его?

— Бирман? — переспросил я.

— Следующий дом, адвокат для АКЛУ[2]. - кивком показал направление Том.

— И что?

— Он все поглядывает на улицу с рукой на телефоне. Ждет, когда мы дадим ему возможность вызвать полицию и начать защищать права гобблеров.

— Кого?

— Гобблеров[3]. Так этих бродящих ребят назвали по телевизору, за аппетит. Недавно услышал, но слово уже разошлось.

— Он что, ума лишился? — поразился я.

— Он делает это для жизни. Зарабатывает на хлеб и масло. — вздохнул Том.

Я посмотрел на дом, который он указывал. Действительно, в окне был виден человек, причем явно наблюдавший за нами. Неужели у него ума хватит заняться защитой гражданских прав ЭТИХ? Хотя… в этой стране все возможно, я за год пребывания уже успел в этом убедиться. И этого самого адвоката вовсе не интересует, опасен бредущий по улице зомби, или не опасен. Он уже видит себя в модном галстуке на процессе, и видит, как потом дает интервью… и ему плевать на все остальное. Даже не плевать, а срать вприсядку. Так корректней звучит. В этой стране главное успех, а уж какого рода этот успех — дело десятое. Даже если ты успешно спасаешь от отстрела алчущих нашей плоти живых мертвецов. Стервятники, вроде тех, что крутятся здесь в больницах и предлагают каждому получившему травму подать в суд на кого-нибудь.

Мертвец между тем явно обнаружил наше с Полом присутствие и направился в нашу сторону.

— Том. — вдруг осенило меня. — Да плевать на него, если честно. У меня возле работы ночью пристрелили такого вот гобблера, и до сих пор труп валяется на дороге. Полиция не приехала, и приезжать не собирается. Ты просто сидишь дома второй день и не знаешь, что им уже на все плевать.

— Вот как? — удивленно поднял брови Том.

Слабо он среагировал. Не приехавшая полиция в этих местах настоящий нонсенс. Значит, подсознательно начинает привыкать к новым реалиям.

— Думаю, что так. — кивнул я. — Разреши?

Я протянул руку к его винтовке, и он молча передал ее мне.

— Пойдем. — махнул я рукой и забежал за угол своего дома, где увидеть меня из окна адвокат Бирман точно не мог.

— Это зачем? — не понял моего маневра Том, забежавший следом.

— А вот зачем. — пробормотал я, и опустился на колено, целясь в приближающегося мертвеца.

До того осталось уже не больше пятидесяти метров, даже прицел не нужен был, чтобы разглядеть его хорошенько. А в прицел же я увидел его глаза. Они были странно живые и одновременно мертвые, совсем, совсем не человеческие. Мурашки пробежали у меня по спине, словно кто-то высыпал мне за шиворот целую коробку мелкой холодной дроби. Тьфу, гадость какая…

Мертвец при жизни был строительным рабочим, по крайне мере, на нем был сигнальный жилет, а на одной руке так и оставалась рабочая перчатка. Видимых повреждений я на нем так и не нашел. Укусили ли его, или что-то другое случилось — непонятно. Но то, что он был мертв, сомнений не было. Как это объяснить? Не знаю, по глазам. Такие глаза не могут быть у живого человека, даже психа, даже маньяка-детоубийцы. Это не человеческие глаза, мутные, покрытые какой-то пленкой бельма, продолжающие шевелиться на совершенно неподвижном лице с перекошенными чертами.

Приклад довольно неудобно упирался в плечевой щиток мотоциклетной куртки, но я все же приспособился. Средним пальцем сдвинул кнопочку предохранителя у скобы, затем мой большой палец нащупал курок, стоящий на полувзводе, оттянул его назад до боевого положения. Значит, есть патрон в патроннике. Перекрестье прицела четко разместилось на лбу остановившегося мертвяка — судя по всему, он потерял нас из виду, присевших за низким забором. Ну и славно…

Грохнул выстрел, винтовка совсем не сильно лягнулась в плечо — патрон револьверный, сорок четвертого калибра. Но мертвеца опрокинуло назад, словно его грузовик ударил, а из его головы выбило настоящий фонтан крови и мозгов — пуля-то мягкая и с выемкой. Вот так.

Дернув рычаг, я выбросил пустую гильзу, затем подобрал ее с травы, горячую и дымящуюся, подкидывая в ладони, размахнулся и забросил ее как можно дальше. Затем протянул винтовку Полу.

— Не видел, кто стрелял?

— Нет. — мотнул тот отрицательно головой. — Откуда-то с соседней улицы.

— Вот и все, пусть звонит куда угодно.

— Посмотрим? — спросил сосед.

Странно. Я только что убил человека, пусть уже и мертвого, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Почему? Совсем чурбан бесчувственный, или так и надо? А как оно вблизи?

— Пойдем, глянем. — согласился я.

Мы вышли из-за угла моего дома и обнаружили адвоката Бирмана, стоящего на тротуаре и вертящего головой. Точно ведь, тварь такая, ищет, на кого нажаловаться. Но морда кислая, понимает, что раз не видел, как мы стреляли, то уже половина счастья в помойку ушло.

— Еще и его бы неплохо… — пробормотал Том.

— Это ты уже сам. — усмехнулся я. — Мне не положено, я иностранец, а отстрел адвокатов есть почетная обязанность гражданина.

— Неплохо бы. — повторил сосед. — Знаешь это анекдот, когда арабские террористы захватили самолет с американскими адвокатами?

— Нет, а что?

— Они пообещали отпускать их по одному в час, пока не выполнят их требования.

Я хихикнул из вежливости, потому что этот анекдот знал задолго до того, как приехал в Америку. Тем временем мы подошли к лежащему на асфальте телу, под головой которого расплылась небольшая бурая лужа. Совсем небольшая, только от вывалившихся из расколотого черепа мозгов, крови почти не было. Зато стала видна причина смерти — пулевое ранение, которое до того было скрыто сигнальным жилетом. Парню, с виду молодому, не старше двадцати пяти, выстрелили в сердце.

От тела уже ощутимо пованивало. Жара здесь все же, все мертвое гниет сразу. Кстати, это обнадеживает — ведь рано или поздно каждый из этих гобблеров разложится до "недееспособного состояния".

— Это что же получается? — спросил я вслух. — Что поднимается любой мертвый? Не только укушенный?

— Не знаю. — хмыкнул Том. — Но я поверил, по крайней мере, что это и вправду был мертвец.

— А до сих пор не верил? — удивился я.

Том обернулся ко мне, посмотрел в глаза и сказал:

— Я не видел Иисуса, призывающего их на Страшный суд, знаешь ли. Поэтому, по моему разумению, восставать они не были должны.

— А почему поверил? — полюбопытствовал я, продолжая рассматривать покойника.

— Потому что нет крови. — Том указал пальцем на пятно на асфальте возле головы. — Кровь течет у живых, потому что ее гонит сердце. А у мертвых она совсем не течет, нет давления.

Верно, так и есть. Я тоже это слышал.

— Что будет делать? — спросил я. — Так и оставим его здесь?

— Не знаю. — пожал плечами сосед. — Вообще-то трупы не положено трогать до приезда полиции, но раз ты говоришь, что она уже не ездит…

— То что?

— Надо бы его хотя бы сдвинуть в сторонку, пока на него не налетел кто-то на машине и не размазал по асфальту до самой Канал-стрит.

С этими словами, не обращая внимания на вонь и жужжащих мух, на удивление немногочисленных, кстати, он нагнулся, ухватил мертвеца за пояс брюк и несколькими сильными рывками оттащил его в сторону, к тротуару, бросив прямо перед чьей-то лужайкой.

— Надо бы его на газон к Бирману оттащить. — заявил я. — Пусть там воняет и напоминает ему о своих правах.

— Ты потащишь? — усмехнулся Том.

— Нет, пожалуй. — отрицательно покачал я головой и с трудом проглотил слюну — от вони к горлу подкатывала тошнота. — Не потащу, противно.

— Привыкай. — с каким-то скрытым намеком сказал Том.

— А ты где привыкнуть успел? — проявил я любопытство к его биографии.

— В "Дурной Земле". А ты говорил, что вроде бы служил в армии.

Верно, как-то обмолвился я о своих офицерских погонах, полученных после института.

— Техником в авиации я служил. К тому же в таких краях, что там проблема разложения мертвых тел стоять вообще не могла, скорее бы потребовалась их разморозка.

Хм… а ведь это тоже мысль… Люди на севере живут, не вопрос. Хоть в Мурманске, а хоть и на Шпицбергене. А вот мертвяки «живут»? Если они…

Преодолевая брезгливость, я нагнулся и прикоснулся тыльной стороной пальцев к нелепо вывернутой шее мертвеца. Бр-р-р, холодный! Холодный как жаба, как и подобает быть мертвому. Застрелил я его минуту назад, остыть бы он еще никак не успел.

— Ты что? — не понял моего маневра Том.

— Холодный. — оповестил его я о своем открытии, выпрямляясь и инстинктивно вытирая руку о штаны.

— И что? — не понял моей радости Том.

— Если он холодный, то не сможет существовать в холоде.

— В смысле?

Южанин. Из Аризоны. Все ему надо растолковывать.

— В смысле, что на Аляске они закоченеют и если не промерзнут насквозь, то впадут в вечную спячку, вроде тритонов. До тепла, по крайней мере. И в Северной Канаде. И еще много где. Или просто вся жидкость в нем превратится в лед, клетки разорвет, и… — вместо окончания фразы я просто развел руками, приглашая Пола самостоятельно представить трагический конец ожившего мертвеца.

Том недовольно сморщился.

— Там холодно.

— Я знаю, поэтому и говорю. — подтвердил я его догадку.

— А никак нельзя проверить, не умирают ли они от обезвоживания? — сказал он, беря под локоть и уводя от мертвеца. — Уехали бы в пустыню, куда-нибудь в середину Прувен Граунд, и ждали бы там, когда они пересохнут. Или на авиаполигон.

У города Юмы есть две главные достопримечательности. Первая — это Юма Прувен Граунд — самый большой в Америке испытательный полигон Сухопутных сил, который раскинулся на десятки километров во все стороны и занимает как раз все пространство между Юмой и нашим Уэлтоном, а на север тянется аж до федерального шоссе номер десять. В основном это горы и пустыня, местами пересеченная оврагами и обмелевшей речкой, кое-где в ней есть малопонятные ангары, какие-то строения и даже большой парк для техники с капонирами и навесами, на случай больших учений. Военные там службу практически не несут, лишь какие-то частные охранники, ну и технический персонал там обитает. Но преимущественно это просто пустыня с многочисленными грунтовыми дорогами.

Второй же достопримечательностью можно считать авиаполигон имени Барри Голдуотера, который расположился по другую сторону шоссе номер восемь прямо напротив Прувен Граунд, и тянулся до самой мексиканской границы. Там тренировалась в бомбометании и ракетопускании авиация, на радость жителям окрестностей, подчас сутками слушающими грохот, доносящийся оттуда. А еще по городу упорно бродили слухи, что немалая доля кокаина проходит в страну как раз через этот полигон, и чуть ли не военными вертолетами. Впрочем, не об этом теперь речь.

Но в чем-то Том прав, хоть и думает, что шутит. Случись большая беда здесь, и самым надежным укрытием могут стать эти самые полигоны. Думаю, что по скалам и раскаленной пустыне не каждый оживший мертвец туда доплетется. А если учесть, как палит солнце, то он рискует высохнуть в мумию. Наверное.

Мы подошли к моему дому, встали у мотоцикла. Я снял с сиденья шлем, собираясь натянуть его на голову, но Том показал рукой куда-то мне за спину и сказал:

— Марк Эшли. Живет здесь рядом. Знакомы?

Я обернулся и увидел быстро идущего в нашу сторону весьма упитанного, но крепкого дядьку в камуфляжных штанах, защитного цвета майке, обтягивающей могучие, хоть и жирные плечи, и в военного типа разгрузке в цветах пустынного камуфляжа. Глаза закрывали темные стрелковые очки, при этом еще и песочного цвета камуфлированная панама отбрасывала тень на лицо. Поди, узнай его с такой маскировкой, учитывая, что с такими пузами они здесь через одного.

На груди у мужика стволом вниз висело нечто, здорово смахивающее на армейский карабин М-4[4] с маленьким оптическим прицелом на рукоятке для переноски и фонарем под стволом. На толстом бедре плотно сидела кобура с пистолетом. Выглядел мужик воинственней некуда, хоть сейчас его грузи в вертолет и сбрасывай в джунгли. Если вертолет сдюжит. Впрочем, будь у меня возможность, то и я постарался бы выглядеть не хуже. Думаю, это взбадривает тебя самого, потому как страшновато вокруг. Как-то не очень комфортно чувствовать себя безоружным — считай, что голым против угрозы.

— Привет, парни! — окликнул он нас, после чего отдельно поздоровался с Полом: — Привет, Том.

— Знакомы? — спросил Том, указывая на меня.

— Нет, виделись издалека. — сказал мужик протягивая мне для пожатия крупную ладонь, с которой он быстро содрал стрелковую перчатку. — Соседи?

— Почти. — кивнул я, пожимая руку.

— Вы стреляли? — спросил толстяк.

Вместо ответа Том показал Марку свою винтовку. Тот кивнул, посмотрел на меня, сказал:

— Парень, ты не выглядишь готовым к неприятностям.

Толстая ладонь сочно похлопала по ребристому черному цевью висящего у него на груди карабина.

— Мне в аэропорт надо. — пожал я плечами, решив не болтать об истинной причине моей невооруженности.

— В аэропорт? — удивился толстяк. — Ты думаешь, что самолеты летают?

— А почему они не должны летать? — поинтересовался Том. — Что-то сообщали?

— Нет… — Марк задумался. — Будь я проклят, если в чем-то уверен, просто мне кажется, что пока в нашем борделе пожар, самолеты летать не должны.

— Кстати, ты не слышал, что случилось у нас на аэродроме? — спросил его Том.

— Говорят, что там была какая-то драка, которая закончилась стрельбой. И пуля угодила куда-то, куда ей не следовало попадать. По слухам, человек двадцать обгоревших оттуда увезли в госпиталь.

— Гобблеры? — спросил Том.

— А кто же еще? — пожал плечами Марк. — Вчера их еще никто не узнавал, я думаю, вот и не поняли, что же на самом деле случилось.

Я подумал, что это не совсем здорово, если тяжелораненых везли в госпиталь. Потому что госпиталь совсем неподалеку от аэропорта, и если они начнут умирать… Мы сами только что убедились, что восстать из мертвых может не только укушенный. И тогда мне могут перекрыть подъезд к аэропорту. Потому что госпиталь находится прямо за ним. Тогда, что я здесь-то лясы точу?

— В любом случае мне стоит проверить. — сказал я и быстро натянул шлем на голову, после чего взялся за перчатки.

Хотя стоять в компании еще двух вооруженных мужиков куда комфортней, чем ехать в неизвестность, но мне надо лететь.

Взревел мотор, я топнул ногой по педали переключения передач, и дернул с места, чуть приподняв переднее колесо, миновав по пути стоящего на лужайке и сосредоточенно щурящегося на мобильный телефон адвоката Бирмана. Точно ведь, пытается вызвать полицию, сволочь такая. У меня даже мелькнула на уровне подсознания мысль, что в такие суетные и опасные времена никто и не заметит, что некий адвокат Бирман получил пулю в голову, вовсе не будучи при этом бродячим мертвецом.

Шоссе номер восемь в сторону Юмы было почти пустынным. Навстречу мне несколько раз проезжали машины, или явно торопящиеся, или наоборот, едущие слишком медленно, словно висящее в воздухе напряжение заставляло людей действовать отлично от обычных своих привычек. Кто-то бежал, а кто-то крался.

Впрочем, я тоже ехал не торопясь, куда медленней обычного. Обычно я люблю прокатиться с ветерком, насколько позволяет не слишком быстрый, зато заметно вибрирующий на высокой скорости «эндуро». А сейчас мне хотелось с максимальной вероятностью избежать всех возможных дорожных проблем, чтобы ничто не помешало добраться до аэропорта.

Почти сразу после выезда из Уэлтона дорога стиснулась с двух сторон невысокими, но вполне непроходимыми скалами, между которыми тянулась на протяжении примерно метров двухсот. Прямо на въезде в теснину раскинулся еще один трейлерный парк под названием Лигурта, а вот в самой теснине, к своему удивлению, я обнаружил полицейский кордон. Сразу три машины, две легковых и внедорожник, сверкая включенными маяками, частично перегораживали шоссе. За ними расположились несколько полицейских, или как их здесь называют — офицеров, вооруженных не только пистолетами, но и автоматическими М-4, и дробовиками.

Я подкатил ближе, но офицеры не обратили на меня не малейшего внимания. Все они смотрели в сторону Юмы, хоть на дороге не было ничего подозрительного, и когда я, сбросив скорость до десяти миль в час, проезжал между их машинами, один лишь махнул мне рукой, мол "катись, не задерживайся". Ну и славно. Не хватало застрять в какой-нибудь проверке, или обнаружить, что дорога перекрыта.

Проехав кордон, я снова выкрутил газ, и мотоцикл резво разогнался до допустимой скорости. А рисковать я все же не буду лишний раз. Есть у меня такое чувство, что рисковать еще придется, и достаточно много.

А что вообще происходит? Я как-то воспринял это все как данность, словно так и надо. А с какой стати вдруг мертвые начали подниматься? Слышал ли кто о подобном за всю историю человечества. Вот я, например, люблю историю. Всю жизнь читал книги о ней, но упоминания о поднимающихся мертвых не встречал. И если рассмотреть динамику происходящего, то началось все в Москве, судя по всему. Что это? Мои земляки прогневили бога до такой степени, или какие-нибудь военные доигрались с секретными вирусами? Или это была диверсия террористов, вырастивших вирус в зловещих лабораториях, которыми командуют талибы и всякие Усамы? Что это все значит?

Что-то у меня никаких теорий не возникает на этот счет, разве что периодически демонстрируемая по телевизору карта очень похожа на распространение эпидемии. Сначала появляются первые очаги, затем их окружают очаги поменьше, а где-то поодаль появляется, незаметно и словно случайно, еще два-три красных пятнышка, а потом уже эти пятнышки выбрасывают метастазы, а метастазы бывшие сливаются в одно кроваво-красное пятно, словно открытую рану на теле страны.

Дальше дорога, прямая как мои намерения, понеслась между полями, за которыми поднимались холмы, прикрывавшие от нескромных взглядов огромные пустые пространства военных полигонов. Черт, как же здесь много всего военного, и как при этом мало самих военных. Может быть, как раз сейчас они бы очень пригодились. Вроде у той же морской пехоты огромная база на Юго-востоке Юмы, а что на деле? Тренировочный авиаотряд с «Харриерами» и несколько вертолетов, технари и подразделение охраны. Им в случае проблем самих себя бы защитить, не говоря уже о городе.

Впрочем, «маринз» дали о себе знать. Откуда-то со стороны аэропорта прямо над дорогой прошел вертолет — вьетнамский ветеран «Хьюи», без всякого подвесного вооружения. Я могу в чем угодно разбираться плохо, но в одном я разбираюсь хорошо — в вертолетах. Мало того, что "крутил хвосты" «крокодилам»[5] и «головастикам» аж четыре года, так еще и почитать про них любил. С картинками. Так что опознаю любой и с любого ракурса.

Снова замельтешили поля и апельсиновые рощицы, окруженные пыльными дорогами и узкими оросительными каналами, затем шоссе плавно перетекло в широкую улицу с номерным названием Тридцать вторая. У меня появилась в последнее время теория, что улицы под номерами сохраняются на всякий случай. Вот понадобится назвать улицу в честь, скажем, умершего президента, или что-то в таком духе, а она и уже готова, смени только цифры на имя.

Вот по ней то мне и удалось проскочить почти до самого аэропорта. Но на самом повороте на дорогу к терминалу, которая длинным овалом огибала автостоянку, стояли два военных «Хамви» и две полицейских машины. Всех подъезжающих останавливали и проверяли у них наличие билетов. Судя по всему, морская пехота решила обезопасить свою базу от праздношатающихся граждан.

Одетые в «цифровой» камуфляж морские пехотинцы с винтовками и в шлемах, как на картинках про Ирак, страховали нескольких полицейских в черной форме, проверявших билеты. Точнее не билеты, а вот эти самые распечатки о наличии таковых, которые каждый нуждающийся легко может подделать на любом принтере. Неважно, зачем это ему понадобится. Может быть, он встречать кого-то едет?

К моему удивлению, народу в аэропорт по местным меркам ехало немало, у поворота выстроился длинный хвост машин. Я пристроился к этому хвосту последним, и встал, опустив ноги на асфальт. Огляделся, заметил еще один кордон, гораздо солидней этого, расположившийся дальше по Тридцать второй улице. Военных там не было, но помимо обычных патрульных машин, стояли фургоны с буквами SWAT[6] на черных бортах. А между машинами, за переносными рогатками с мигалками, стояли порядка двух десятков человек в черной «тактической» униформе, с автоматическим орудием в руках — преимущественно с пистолетами-пулеметами МР5. Все стояли спиной к нам, словно ожидая атаки с противоположной стороны. Кстати, именно в той стороне и расположен местный госпиталь. Совсем неподалеку. Не оттуда ли ждут? Госпиталь этот уже со вчерашнего дня мне опасения внушает.

Зато гораздо ближе к этому кордону, как раз у поворота на Четвертую улицу, расположился оружейный магазин Спрэга. Жаль, отсюда его не видно. Интересно узнать, есть возле него суета, или уже все раскупили подчистую? Ну почему я не стал получать «грин-карту»? Хотя, предложения Паблито на настоящий момент меня тоже устраивает. С легальным пистолетом в аэропорт меня все равно не пустили бы.

Очередь машин двигалась достаточно проворно. Уже через минуту я оказался в ее середине, а еще через пару минут сунул полицейскому с подковообразными усами свою распечатку рейса, достав ее из непромокаемого кармана мотоциклетной куртки, взамен чего удостоился разрешающего взмаха руки. И проехал, наконец, на желанную автостоянку перед терминалом.

Международный аэропорт Юмы вовсе не напоминал своих собратьев из больших городов, огромных, стеклянных, шумных, с непрерывными объявлениями по радио и шаттлами между терминалами. Тут все было намного проще. Как говорил великий комбинатор Остап Бендер: "Нет, это не Рио-де-Жанейро. Это гораздо хуже!".

Длинное, построенное по американскому обыкновению не пойми из чего на деревянном каркасе, неказистое здание привычно песочного в этих краях цвета, с газонами, представлявшими собой декоративные композиции из кактусов на красной земле. На стоянке перед ним, сейчас почти свободной, выстроились преимущественно пикапы и внедорожники. Мой мотоцикл смотрелся здесь как собака среди слонов.

На крыше аэропорта я заметил нескольких «маринз» с винтовками. Это обнадеживает. Хоть кто-то начал осознавать опасность.

Сняв шлем, я просто повесил его на руль и вздохнул. А что еще остается? Куда его девать? А вот куртку так на себе и оставлю — жалко выбрасывать, да и пригодится может. Все же неслабая защита в нее вшита, да и сам нейлон прокусить не каждая собака бы сумела. Это же от "асфальтовой болезни" защита, не хухры-мухры. Да и перчатки не хуже штурмовых, внешняя сторона ладони и костяшки пластиком прикрыты. Такое выбрасывать жалко. Перчатки сунул в карманы куртки, а ее снял и перебросил через ремни рюкзака.

Сунул в карман ключ от мотоцикла, и почти бегом дочесал до входа в терминал, хоть времени до посадки оставалось еще очень много времени. Огляделся — в зале было пустовато, скорее всего, отсутствовали провожающие и встречающие. Здесь были или те, кто собрался улететь, или те, кто здесь работает.

Сначала я направился к стоящему в углу банкомату, или как их здесь называют — АТМ. Все, надо снимать деньги, пока получается. Если бардак нарастает, то мне сложно предсказать будущее кредитных карт. А как свет отключится? Что тогда делать будем?

Лимит в этом банкомате оказался в пятьсот долларов наличными за одну транзакцию. Пришлось шесть раз заталкивать карту Внешторгбанка в мигающую зеленым прорезь, и принимать тонкие пачки купюр. А затем мне сообщили, что на моем счету недостаточно средств для того, чтобы их снимать. Надо бы горевать, но я обрадовался — значит, в Москве догадались оголить счет, сообразили, что лучше иметь деньги в простом бумажном виде. «Выдоить» удалось всего сто двадцать сверх того, что снял до этого, после чего я распрощался с денежной машиной.

Оглядевшись, я обнаружил висящие в ряд три телемонитора, на которых высвечивалось расписание полетов. Обнаружил, что регистрация на мой рейс уже началась. Но она всегда задолго начинается. Прилетел ли сам самолет?

У стойки регистрации передо мной стоял всего один человек с двумя чемоданами на тележке. Он сгрузил их на ленту транспортера, после чего ему выдали посадочный. Он прошел за стойку, а я шагнул вперед. Регистрировала меня очень молодая женщина заметно мексиканской внешности, напоминающая Дженифер Лопес, хоть и в несколько ухудшенном варианте. Впрочем, Дженифер Лопес я тоже великой красавицей не считаю, если уж быть честным. И ее объемистая задница не заставляет меня подвывать на нее, как на луну.

— У вас только ручная кладь? — прервала мои размышления о Джей Ло девушка за стойкой.

— Да, только ручная. — кивнул я.

По правилам надо было бы опустить мой рюкзак в специальное мерное гнездо, чтобы убедиться в допустимости ее габаритов, но этим правилом, как обычно, пренебрегали. Она лишь протянула мне бирку с логотипом авиакомпании «Дельта», которую я нацепил на плечевой ремень.

— Вы предпочитаете у окна или возле прохода? — снова спросила девушка, молотя пальцами по клавиатуре со скоростью пулемета.

— У окна. — ответил я, продолжая оглядываться и выискивая какие-нибудь признаки надвигающихся проблем.

Но в здании терминала было спокойно, никто не суетился. Работал кафетерий, возле которого за высокими столиками стояло несколько человек. Работал и киоск с газетами и книгами. Но нервничать я все же не прекращал.

— Скажите, а те рейсы, что уже были сегодня, вылетели по расписанию? — спросил я.

— Два рейса отменили. — ответила девушка, продолжая щелкать клавишами. — Самолеты не прибыли из других городов. А остальные вылетели по расписанию. Беспокоитесь?

С последним вопросом она подняла на меня черные глаза и откинула назад прядь прямых и блестящих черных волос. Нет, все же хорошенькая.

— Вы видели, сколько мне еще лететь? Еще две пересадки, а потом через половину мира. Опасаюсь немного.

— По поводу вашего рейса ничего специального не сообщали. — покачала головой она. — Похоже, что все будет по расписанию. Главное, что сам самолет здесь.

— Спасибо.

— Ваш посадочный.

Она выложила на стойку продолговатый прямоугольник плотной бумаги.

— Ваше место у окна, в четырнадцатом ряду, выход на посадку номер два, посадка начнется за сорок минут до вылета. Счастливого полета.

Все это сопровождалось дежурной белозубой улыбкой, выразительной, но не искренней.

— Спасибо. — сказал я, тоже улыбнувшись, и прошел за стойку.

Ладно, регистрация регистрацией, но расслабляться рано. Точнее даже вообще нельзя расслабляться, вовсе. Эта самая регистрация не значит ровным счетом ни-че-го. Вообще. Успокоюсь тогда, когда самолет не только оторвется от взлетной полосы, но и наберет высоту. А окончательно успокоюсь дома, с женой, детьми и котами.

На контроле безопасности у меня чуть ли не каждый шов на одежде прощупали, хотя, если честно говорить, но я не думаю, что сегодня следует опасаться террористов. Скорее каждый хочет долететь до места без приключений — хуже нет, чем застрять в чужом городе, а то и в чужой стране, в период глобальной катастрофы. А меня вот угораздило, провались оно совсем.

Огляделся. Пиво. Хочу пива. Мне надо расслабиться, а то я опять начинаю заводить сам себя. Это от беспомощности — ни черта от меня теперь не зависит. Всю жизнь зависело, всегда пытался делать что-то сам, а вот теперь вынужден ждать божьей милости. И милости этой надо сразу очень много, да чтобы еще выдавали порциями, прикидывая на количество пересадок и продолжительность полета. Ох, е-мое, провались оно…

Позвонить? И что сказать? Для Маши фраза "прошел регистрацию" подразумевает, что я уже вылетел, а на самом деле я понятия не имею, летит кто-нибудь и куда-нибудь? Не было же сегодня двух рейсов, верно? И где гарантия, что наш рейс состоится?

За стеклянной стеной, выходящей на аэродром, раздавался рев моторов. От полосы оторвался пузатый военный транспортник и начал медленно набирать высоту. А не перебросят случайно местных «маринз» куда-нибудь в места поважнее? Хотя… кого отсюда перебрасывать? Летчиков? А что английские «Харриеры», которыми вооружен Корпус, против американских зомби? Или гобблеров, как их успели здесь прозвать? Проглотов, по нашему. А ничего. А «маринз», которые именно пехотинцы, то есть предназначены для стрельбы из своих винтовок во врага, здесь и роты не наберется, насколько я слышал. Охрана аэродрома. Кстати, а что делает морская пехота посреди пустыни, в сотнях километров от ближайшего моря? Или они уже пустынная пехота?

Кстати, о пиве. В зале ожидания работало нечто вроде кафе самообслуживания. Я подобрал с полки красный пластиковый поднос и с ним в руках лениво пошел вдоль холодильников с едой. Но аппетита не было и есть не хотелось даже для того, чтобы скоротать время. Передо мной шел высокий худой негр лет сорока, в очках в массивной пластиковой оправе и с маленькой кудрявой бородкой с пробивающейся в ней сединой. Внешне он напоминал мне какого-то киношного проповедника, но я не мог вспомнить, из какого фильма. Я обратил внимание на его запястье, обмотанное бинтом, поверх которого была натянута эластичная сетка. С изнанки бинт был слегка запачкан кровью, так что рана должна быть немалой.

Негр довольно неуверенно действовал левой рукой, заметно морщился от боли, и поэтому, когда ставил себе на поднос пластиковую тарелку с большим ломтем пиццы «пеперони», чуть не столкнул стеклянную бутылку апельсинового сока, которую я успел подхватить. Он повернулся ко мне, широко улыбнулся, сказал:

— Спасибо. А то с моей неловкостью я здесь все разобью.

— Что случилось? — дружелюбно спросил я, кивнув на его повязку, при этом внутренне становясь все менее дружелюбным.

Не нравилась мне эта повязка в такой вот период развития истории человечества, как тот, что как раз сейчас и протекал. Мало ли, что у него там, под повязкой?

— Собака укусила. — снова улыбнулся негр-"проповедник". — Меня никогда не кусали собаки. От меня даже бродячие собаки никогда не убегали. А тут укусила.

— Ваша собака?

— Нет. — покачал он головой. — Какая-то девочка шла по улице со своей умершей собачкой на руках и плакала. Я хотел ее успокоить, но собака вдруг очнулась и укусила сначала меня, а потом несколько раз девочку. А затем убежала.

— А что с девочкой?

Я открыл бутылку холодного пива, поставил ее на поднос и накрыл прозрачным пластиковым стаканом.

— Девочку увезла «скорая», пришлось вызвать. Мне они быстро наложили швы и сделали перевязку, потому что я тороплюсь, а девочку забрали. У нее были множественные укусы, собака успела несколько раз вцепиться ей руки и в лицо.

Мы вместе подошли к кассе, за которой сидела настолько дородная тетка с усами, что ее бока вываливались из кабинки, а голые волосатые руки напоминали свиные окорока. Она быстро обсчитала содержимое наших подносов, а затем мы присели за один из длинных столов в полупустом зале.

— Вы не из Юмы? — спросил я.

— Нет, я из Атланты. — снова улыбнулся негр. — Мне еще долго добираться. А вы куда летите?

— Еще дальше. В Москву. Но через Атланту.

— Да, вам не позавидуешь. — покачал он головой. — Вокруг такое творится, что я не уверен, что даже к себе в Джорджию сумею попасть.

В его речи был заметен акцент уроженца американского Юга. Точнее даже негритянский южный акцент. Что это такое, объяснить сложно, надо раз услышать.

— На регистрации сказали, что рейс ожидается по расписанию.

Я говорил с ним, а сам лихорадочно пытался сообразить, что означает его рассказ? То, что происходит с людьми, может произойти и с животными? А если такая зомби-собака, собака-гобблер, собака-проглот укусит человека, что с ним будет? Сидящий передо мной здоровым не выглядит, если честно. Я вообще не знаю, как он выглядит обычно, может быть у него почки пять лет как отказали и порок сердца врожденный, но не нравится мне его испарина на лбу, которую он поминутно промакивает белым носовым платком, не нравятся слегка дрожащие руки и неуверенные движения. Уж не собирается ли он…

Негр продолжал что-то рассказывать, скупо жестикулируя, я даже почти впопад говорил «да» или «нет», а самого упорно гвоздила одна мысль: что я буду делать, если он превратится в этого самого проглота в самолете? Рейс-то у нас один и тот же, до самой Атланты. Обречены друг другу, можно сказать. Скованы одной цепью в виде билетов.

И что делать? Бросить все и бежать? Заманить его в туалет, пообещав кулек конфет, и там задушить, спрятав тело в кабинке? Нажаловаться на него в полицию и попросить, чтобы они его немедленно застрелили, причем так, чтобы я видел? Чтобы мне потом не волноваться. А если собачий укус на человека не действует? Тогда почему у него вид такой квелый? Кстати, я так и не понял, как негры бледнеют, но цвет кожи у него и вправду какой-то странный, почти серый.

А если он все же превратится, как я с ним буду справляться? А что будет, если он сам кусаться начнет? И это в самолете, где теснота и сидят чуть ли не на коленях друг у друга? Твою бога душу мать… Сообрази тут.

Затем он извинился и ушел в туалет, а я задумался глубже некуда. На одну мысль он меня натолкнул. А сколько вообще может быть вокруг людей, укушенных даже людьми, но не обратившихся к ближайшему полицейскому на предмет, чтобы ему стрельнули в голову? И которых не увезла «скорая». Сказали же мне, что чем сильнее покусан, тем быстрее умирает и быстрее возвращается. А сколько гуляет с такими ранами, которые по большому счету, и внимания-то не заслуживают при иных обстоятельствах? Куснули человека, но он глянул, и счел, что это ерунда. Прополоскал марганцовкой снаружи, спиртом изнутри, пластырь налепил да гулять пошел. И что будет?

Народу в зале ожидания все прибывало, становилось шумнее. До посадки оставалось совсем немного, когда возле двери в мужской туалет началась какая-то суета. Пробежал кто-то в униформе безопасности аэропорта, затем менеджер в белой рубашке. Тем временем объявили посадку на самолет, и люди постепенно потянулись к стойке, за которой оказалась та самая девушка-мексиканка, которая выдавала посадочные. Теперь она их наоборот собирала, по одному заталкивая в большую жужжащую машину, которая вместо больших прямоугольников бумаги выдавала маленькие квадратики.

Я снова оглянулся на туалет и суету возле него. Не нравится мне это все, ох как не нравится. Увидел двоих в униформе парамедиков, напоминающей полицейскую, но с белыми рубашками и синими брюками. Они бегом неслись через зал, толкая перед собой каталку. Один нес медицинский саквояж. Голову на отсечение, что это мой черный приятель там или уже умер, или собирается это сделать. И что будет? И что мне делать? Поднимать тревогу? А чем это закончится для меня и моего рейса? А чем закончится, если не подниму? А не вернут ли наш самолет обратно сразу после взлета? А не начнут ли всех подряд проверять? А не загонят ли в карантин? Черт, сколько этих самых «если»…

Я понемногу отставал от быстро продвигающейся очереди, пока не оказался последним возле стойки регистрации. Остальные прошли дальше, к посадке на автобус, который должен всех доставить к трапу, я же задержался, вызывая скрытое раздражение девушки за стойкой.

— Посадка уже заканчивается. — с неестественно вежливой улыбкой напомнила она мне.

— Да, да, прохожу… — пробормотал я, протягивая ей свой посадочный купон.

Она выхватила его у меня из рук, скормила жужжащей машине, вручив взамен маленький кусочек от него же.

— Выход на посадку прямо перед вами. — продолжала через силу улыбаться она.

Я продолжал нерешительно топтаться на месте, глядя в сторону суеты в зале. Носилки выкатили из мужского туалета. Уже знакомая картина — один из парамедиков придерживает капельницу на стойке, второй толкает каталку. И так они бодро пересекают большой зал.

— Ваш знакомый? — неожиданно заинтересовалась девушка.

— Нет, ваш пассажир. Он должен лететь.

Для нее почему-то мое заявление оказалось откровением. Она решила свериться со своим компьютером, чтобы убедиться, что не все зарегистрированные пошли на посадку.

От улицы нас отделял стеклянная стена, и когда там раздались отчаянные крики, мы обернулись немедленно. Возле автобуса что-то происходило, драка или что-то другое, понять было невозможно. Несколько человек бросилось наутек прямо по летному полю, гулко загремели шаги в коридоре, ведущем к автобусу — люди побежали обратно.

Сидевшие в зале ожидания вскочили, некоторое бросились к окнам. И в этот момент чей-то отчаянный крик раздался прямо в зале. Такой дикий и пронзительный, что я подпрыгнул на месте, и уронил бы свою сумку, не виси она у меня на ремне. А девушка за стойкой взвизгнула и выронила папку с какими-то бумагами, которые рассыпались и бесшумно заскользили по отполированному гранитному полу.

Носилки-каталка с грохотом завалились на бок, а интеллигентный негр в очках, с которым мы недавно так мило беседовали, грыз зубами шею санитара с капельницей, вцепившись руками ему в одежду. Второй санитар пытался его оттащить от своего товарища, но явно опаздывал, потому что у того уже дергались ноги, а кровь забрызгала все вокруг — негру удалось сразу же разорвать артерию.

Сильный удар в спину опрокинул меня на пол, а мимо промчался какой-то тонко верещащий толстяк в красных брюках в обтяжку и с крашеными «перьями» волосами. Засмотревшись на происходящее в зале, я пропустил тот момент, как он выбежал из посадочного тоннеля. За ним с криками бежали люди. Кто-то толкнул девушку, и она упала на четвереньки, кто-то споткнулся об нее и с хрустом наступил ей на ладонь, так, что она закричала.

"Затопчут девку, козлы!" — подумал я, бесцеремонно схватил ее за шиворот и потащил в сторону, из-под ног бегущей в панике толпы,

Она, не понимая вообще ничего, кроме того, что ее воротник пережал ей горло и ее куда-то волокут, дергалась и вырывалась, пока я не заорал на нее: "Заткнись!" Тогда она просто испугалась и уставилась на меня ничего не понимающими темными глазами.

— Паника! Затопчут! — крикнул я, и у нее на лице мелькнуло что-то вроде понимания.

Кричали уже везде и все. По прежнему кричали на улице, кричали в зале, и даже через мельтешащие ноги мне была видна огромная ярко-красная лужа на каменном полированном полу, которую быстро разносили ногами в стороны. А затем с улицы, кажется с крыши терминала, протрещала автоматная очередь. И это оказалось последней каплей — все бросились к выходу, обратно, в город. Вне зоны паники оказалось всего два человека — девчонка, которую остановил я, и я сам, не впавший в панику лишь потому, что ожидал если и не этого, то чего-то очень похожего. Или еще худшего, хотя куда уж хуже.

Я суетливо огляделся, прикидывая, что предпринять. Ломится на выход? Там такая толчея, что могут ребра поломать, и к тому же залитый с головы до ног кровью негр в очках, покачиваясь, шел к не обращающей на него внимания толпе. Хотя…

— Давай за мной! — крикнул я девушке.

— Что? — переспросила она.

В себя она еще явно не пришла. Я попытался схватить ее за руку, но она вырвала ее и закричала, но не от испуга, а от боли.

— Что?

— Не знаю. — она чуть не плакала. — Кажется, пальцы сломали.

Действительно, два пальца на руке, которую она протянула ко мне, торчали под странным углом, смуглая кожа на ладони была содрана до крови.

— Главное, что не покусали. — резонно заявил я. старясь выглядеть спокойным, хоть это плохо получалось. — В общем, держись за мной и не отставай. Понятно?

— Понятно.

Ладно, хоть это хорошо. Главное — без паники. Зал большой, места много, зомби всего один. Нет, не один, а два… три…четыре…

Сразу трое мертвяков вышли из коридора, ведущего к автобусу. Двое из них были в униформе аэродромного персонала, все перемазаны кровью. С ними шла толстая женщина в шортах, обтягивающих жирные бледные колени с прожилками фиолетовых вен. Крашеные в соломенный цвет волосы торчали клочьями над жутким бледным лицом с тремя подбородками и с измазанным свежей кровью ртом. Увидев нас, они остановились, как по команде, а затем направились в нашу сторону.

Опа… а я хотел с той стороны прорываться, через стоянку легких частных самолетов. Не выйдет… дьявол, безопасность полетов, пропади она пропадом! Никакого оружия и ничего, на оружие похожего. Палки в этом зале не найдешь. Вообще ничего, даже тарелки со стаканами — и те из тонкого, как бумага, пластика. Как в психушке для буйных, мать его!

— Бежим! — крикнул я и побежал вдоль стеклянной стены, выходящей на поле. Девушка бежала следом, прижимая раненую руку к груди, пачкая кровью белую блузку, но не отставая. Хорошо, что здесь на высоких каблуках ходить не принято, на ногах у нее легкие туфли на мягкой подошве. А то бы за собой тащить пришлось.

Мертвяки направились следом за ними, но неспешным шагом, так что разорвать дистанцию у нас получилось. Я посмотрел на беснующуюся толпу, прорывающуюся обратно через узкий лабиринт из ударостойкого стекла, сконструированный специально так, чтобы пропускать как можно меньше людей одновременно.

Крик стоял такой, что не слышно было собственного голоса. Стеклянные стены гудели под ударами, люди наваливались на спины впереди стоящих изо всех сил, создавая лишь большую пробку в проходе, пытались лезть через верх. Метавшийся возле толпы охранник аэропорта был вооружен только дубинкой и «тазером» — электрошоковым пистолетом. В зону безопасности с оружием не пускали никого, значит и пользы от него будет не больше, чем от меня.

Негр, уже без очков, доковылял до ближайших к нему людей, пытающихся друг по другу выбраться из зала, вцепился руками в волосы толстяку в красных брюках, оттягивая ему голову назад, и впился зубами в лицо. Брызнула кровь, тот заорал так, что перекрыл весь многоголосый вой паникующей толпы. Ближайшие к нему люди шарахнулись в сторону, словно их окатили кипятком из пожарного шланга.

Санитар, которому мой недавний собеседник и любитель собак разорвал горло, так и лежал в большой луже крови, растоптанной по всему залу подошвами. Рядом с ним лежала перевернутая каталка и раскрытый саквояж, из которого высыпались какие-то медицинские приблуды.

Я снова бросил взгляд на наших преследователей — они так и продолжали идти за нами, не ускоряясь, но и не отворачивая в сторону. Долго так не пробегаем — зажмут в углу. А следом за ними из коридора выходили еще мертвые, уже не меньше десятка. Откуда их столько набралось? Что там случилось?

— Есть еще выход из этой зоны, кроме ворот? — спросил я девушку.

— К стойкам регистрации нет, все проходят проверку. — испуганно сказала она.

— В одних воротах?

— Нет, есть еще одни, служебные.

— Где выход из них?

Она показала рукой прямо туда, откуда шли мертвяки. Действительно, в углу зала виднелась служебного вида дверь с табличкой. Но тогда придется прорываться через мертвяков. И если не будем достаточно проворны…

— Как она открывается?

Я разглядел возле двери электронный блок с кнопками. Если у нее нет ключа или кода…

Девушка молча приподняла на красной тесемке висящий у нее на шее ключ-карту с фотографией.

— Хорошо. — обрадовался я несказанно. — Сейчас мы прорвемся туда. Ты откроешь дверь картой, я прикрываю тебя. Но внутрь сразу не забегаешь, говоришь мне, что все готово. Есть вопросы?

— А мы сумеем?

Вид испуганный, руки трясутся, но не паникует. Это хорошо. А то я уже сам… на грани паники. Боюсь я этих мертвяков, если быть откровенным.

— А куда мы, на хрен, денемся? Должны суметь.

Тут я сказал чистую правду. А куда нам еще деваться?

— Все, за мной! Держись прямо за моей спиной! — скомандовал я и побежал к перевернутой каталке.

Теперь вся надежда на нее. Без прикрытия мы точно не прорвемся, а вот она, эта самая медицинская каталка, даст нам маленький шанс. Мы завернули за ряды диванчиков для ожидания, обежали колонну с телевизорами, на которых светились строчки расписания вылетов, пересекли свободную середину зала. Сквозь крики и стоны лезущих друг у друга по головам людей прорвался резкий треск очередей — это снова кто-то стрелял на улице, наверное, «маринз» с крыши. В кого… можно предполагать, хоть можно при этом и ошибиться.

Когда мы были уже рядом с каталкой, убитый санитар зашевелился и рывком сел, ворочая головой и оглядывая новый для него мир мутными мертвыми глазами. Интересно, что он видит теперь, с той стороны? Идиотская мысль, и почему пришла в такой момент?

Бегущая за мной девушка завизжала. Все произошло так неожиданно, что я даже остановиться не успел. К тому же подошвы заскользили по размазанной по полированному граниту свежей крови, от которой в воздухе висел тяжелый металлический запах. Если я попытаюсь остановиться, то свалюсь прямо на этого новоявленного зомби. И я сделал то, что мог единственно совершить в этой ситуации — с ходу, изо всех сил, что было дури, пнул его подъемом ступни под подбородок. Удар вышел не хуже чем у футбольного вратаря, выбивающего мяч на половину поля противника. Я сам взвыл от боли в сухожилиях, но при этом услышал явственный треск сломавшегося позвоночника. Мертвяка даже подбросило немного, опрокинув назад.

Не знаю, может ли такое его убить, сомневаюсь. Поэтому времени терять я не стал, а схватившись за измазанный в крови край каталки, рывком поставил ее на колеса, направив в сторону желанной двери.

— Держись за мной! — снова заорал я, и, налегая изо всех сил, начал разгонять каталку перед собой. Жаль, что недостаточно тяжелая… Хотелось бы куда тяжелее, чтобы как каток! Чтобы плющила всех, кто попадется.

Первой на пути попалась уже давно, судя по виду, умершая женщина в консервативном сером костюме в тонкую полоску. Каталка, разогнавшаяся до такой скорости, что я едва за ней успевал, просто отшибла ее в сторону с такой силой, что она заскользила на спине, отлетев под ближайшие ряды диванчиков. От нее остался в воздухе стойкий запах мертвечины, от которого меня прямо на бегу чуть не стошнило, едва успел сдержать рвотный позыв.

Следующим был омерзительного вида мертвяк в черных шортах и белой рубашке, с почти начисто объеденным лицом. Одна нога у него тоже сохранилась не полностью, и поврежденный сустав неустойчиво подгибался. Я успел это заметить и чуть изменить направление движения своего громоздкого оружия.

Удар получился по касательной, нога подогнулась, как я и рассчитывал, и зомби упал лицом на каменный пол, попытавшись, впрочем, схватить бледной грязной рукой за щиколотку бегущую следом девушку. Та заорала в ужасе, перепрыгнула через руку, но не отстала и не свернула. А я несся впереди на манер локомотива.

Серьезно помешать мне могли еще двое, как раз и крутившиеся возле служебной двери. Невысокий мексиканец, убитый совсем недавно, даже кровь не запеклась на разорванной шее, одетый в комбинезон компании по ремонту кондиционеров, и молодой мужик в теле, на которого напали сзади и успели объесть с него весь затылок, часть плеча, а заодно и стащить набок скальп.

В мексиканца моя каталка врезалась с ходу. Получилось неплохо, даже руки на рукоятках «высушило» вибрацией. Он отлетел, ударился о стену и свалился. А вот второй, с перекошенным скальпом, успел вцепиться в каталку руками, и когда я потянул ее на себя, он пошел следом. Так мы не договаривались! Я каталку собираюсь использовать как заграждение между собой и покойниками.

— Открывай! — закричал я девушке.

Та суетилась возле замка, с перепугу не попадая карточкой в щель считывателя.

— Не суетись, спокойно! Я их к тебе не подпущу! — прокричал я, сам перескочил через каталку и изо всех сил толкнул ногой мертвяка, не ожидавшего такого маневра.

Ботинок просто утонул в жирном животе, нормального бы человека от такого удара пополам бы сложило, а этот лишь сделал несколько шагов назад, даже не собираясь падать, и не изменив выражения мертвого лица.

Тем временем к нам направились все остальные мертвяки, ошивавшиеся в этом конце зала. Лишь трое первых, жирная тетка и монтеры, целеустремленно направились к паникующей и застрявшей в проходе толпе.

Оттолкнув мертвяка, мне вновь удалось завладеть каталкой, и я снова ухватился за рукоятки. И когда зомби снова пошел в нашу сторону, я с маху толкнул его этой вертлявой каркасной конструкцией. На этот раз он упал навзничь, Но поднялся мексиканец-кондиционерщик, а сбоку, слева, подходила разложившаяся женщина в сером костюме и сильно хромающий тип в черной форме непонятного назначения.

Я резко развернул носилки, вновь ударил ими разложившуюся, которая снова не успела среагировать и свалилась. От нее осталось пятно какой-то слизи на белом пластиковом покрытии каталки. Затем описал носилками полукруг, так, что резиновая обивка их колес запищала по гранитному полу, и снова сбил с ног мексиканца

— Ну же? — уже не выдержав, заорал я девчонке.

Да сколько же можно возить карточкой по щели и набирать четыре цифры кода? Нас же сейчас здесь в клочки порвут, а еще через пять минут мы сами будет тут за всеми гоняться. Да быстрей же, овца!

Электронный замок победно пиликнул, щелкнула задвижка, причем этот звук раздался у меня в сознании так громко, словно Сам Господь Всеблагой щелкнул чем-то там на небесах персонально для меня.

— Готово!

Правой рукой я оттолкнул от себя каталку в направлении противников, выигрывая лишнюю пару секунд, левой схватил за недавно еще белый воротник блузки девицу, бросившуюся было в дверь "поперек батьки", и сам заскочил туда первым, таща упирающуюся спутницу за собой. Но даже в таком унизительном положении она все же блеснула — успела захлопнуть дверь, обезопасив нас от нападения с тыла.

— Стоять! — раздался чей-то истеричный голос.

Я обернулся налево. За столом, расположившимся за детекторной рамкой, стоял охранник совершенно детского вида, больше пятнадцати и не дашь, и целился в нас из пистолета. Впрочем, детским у него было только лицо, круглое, с маленьким ртом, маленькими же близко посаженными глазками и оттопыренными круглыми ушами, делавшими его похожим на шарж. А вот все остальное было большим и хорошо раскормленным. Эдакое порося-переросток. Зато это порося достаточно сноровисто держало в руках пистолет, который был направлен на нас. Круглое лицо под черной бейсбольной кепкой было потным, язык часто облизывал губы, в глазах буквально полыхал пожар паники. Так ведь и пальнуть может.

«Порося» и я одновременно вздрогнули, когда что-то тяжелое врезалось в дверь, в которую мы только что забежали.

— Тим! Прекрати дурака валять! — вдруг решительно направилась к «Поросю» девчонка. — Не узнал?

Тот снова вздрогнул, лицо его попыталось выразить какую-то мысль, но не выразило, и он, наведя пистолет уже на нее, резво отскочил в сторону, оказавшись вполне в зоне досягаемости. Идиот, он же даже в нее способен сейчас выстрелить! Но через секунду его пистолет повернулся к нему в грудь, еще через одну он переселился ко мне в руку, а сам «Порося» с грохотом рухнул спиной на свой стол, сдвинув его и заставив скрежетать стальными ножками по каменному полу. А затем я направил пистолет ему в нос — круглую красную картофелину на белом конопатом лице, и спросил:

— Будешь вести себя хорошо?

Никогда не учите все боевые искусства на свете, если для вас это, конечно, не смысл жизни. Отработайте с десяток достаточно разнообразных приемов, но отработайте так, чтобы ваше тело исполняло их без всякого участия мозгов. Что я и сделал в свое время, а потом понемногу продолжал поддерживать "телесное знание", а в результате вышло так, что вот эта самая самозарядная «Беретта» направлена в нос ее бывшему обладателю.

— Будешь вести себя хорошо? — повторил я и слегка пнул в пухлый бок обалдевшего охранника, исключительно чтобы разговор завязать.

— Буду. — часто закивал тот.

Девушка-мексиканка, к ее чести будь сказано, панику не поднимала, и отбивать охранника не бросалась. У нее и мексиканский акцент еще заметен, так что американская законопослушность не должна было до конца укорениться.

— Ты почему тут прячешься? — сдерживая злобу спросил я его. — Там же паника, надо людей выпускать, у тебя здесь выход запасной, а ты закрылся, свинья резиновая. Ты же охрана!

Я еще раз его пнул, уже сильнее, но тот ничего не ответил, лишь начал часто мотать головой, то ли отрицая все на свете, то ли полагая, что я начну его сейчас убивать, и заранее против этого протестуя.

— Где еще оружие? — проникновенно спросил я его, приблизив зрачок дула прямо к его переносице, давая возможность рассмотреть внутренность ствола и представить, как оттуда вылетит пуля и вынесет его мозги через развалившийся затылок в виде бурой мелкой продриси.

Я уже хорошо изучил здешние службы безопасности. Если у них есть караулка, то пистолетами на поясе они никогда не ограничиваются, обязательно что-то еще есть в резерве. Тем более, что часть их людей в зоне безопасности вынуждены ходить без оружия. А значит, их оружие где-то хранится. Где-то здесь.

— Там… — снова облизав сильно потеющую верхнюю губу, указал он на шкаф у дальней стены.

Действительно, мог бы и сам заметить, это же не сейф. В стеклянном шкафу стволами вверх стояли два помповых ружья с пистолетными рукоятями и телескопическими прикладами, на каждом из которых висело по дополнительному патронташу на пять патронов. Я увидел на ресивере клеймо «Моссберг» — это уже неплохо. У меня и в Москве «Моссберг» имеется. Только этот с виду покруче, совсем «тактический». Я достал один из дробовиков, проверил наличие патронов в магазине — полон. Очень мило с их стороны. Проверил второй дробовик — такой же эффект.

— Встать на колени, пятки скрестить, руки за голову. — скомандовал я «Поросе».

Тот не стал медлить с выполнением команды, и через несколько секунд я стал обладателем его нейлонового "тактического пояса", с четырьмя запасными магазинами к пистолету, рацией в чехле и наручниками. Вот это очень по-американски, носить сразу несколько запасных магазинов. Джефф, что склады охраняет, носит с собой целых шесть, он мне сам показывал. Очень, очень хорошая привычка.

Наручники пригодились сразу — я приковал ими пленного к тяжелому письменному столу, пропустив его руки под стальной нижней перекладиной. Удачно получилось — из-под стола торчала только откормленная задница в серых форменных брюках. Так и сиди.

— Ты стрелять умеешь? — спросил я у девчонки, разглядывающей поврежденную руку.

— Немного. Брат научил. — кивнула она.

Ей было явно больно, пальцы посинели и распухли, но она держалась, лишь покусывала губы. И как она стрелять будет? С другой стороны, даже со сломанными пальцами лучше быть человеком вооруженным, нежели безоружным.

— Держи. — сказал я, протягивая ей второй дробовик и загоняя патрон в патронник. — Жди меня здесь, наведи ствол в дверь. Никому не открывай, до тех пор, пока не убедишься, что это я. Понятно?

— Как убеждаться?

— А я вот так постучу в дверь…

Я выстучал костяшками пальцев на поверхности стола бессмертный ритм "Спартак — чемпион!".

— Запомнила? Если придет кто-то живой и при власти — сдавай оружие, если не придет — храни его как свою бессмертную душу. Понятно?

Она молча кивнула. А я, наконец, снял со спины рюкзак, а с рюкзака мотоциклетную куртку, быстро натянув ее на себя. Выловил из карманов перчатки, прикрыл руки. Нормально, они с эластичными вставками, сидят как хирургические. Рюкзак просто бросил на стол, не отказав себе в удовольствии слегка пнуть в зад охранника под ним. А затем направился к двери, прижав приклад к плечу и наведя дробовик на дверь. К счастью моему, двери открывались большой поперечной перекладиной, стоило лишь толкнуть ее от себя, такое на случай пожара делается. В общем, я просто толкнул перекладину ногой, и дверь открылась.

Перед проемом никого не было, каталка, перевернутая на бок, валялась метрах в десяти. Я быстро выглянул налево, прикрываясь самой дверью — до ближайшего мертвяка, идущего от меня, метров десять, и в мою сторону он не смотрит. Я быстро выскочил в зал, рывком захлопнул за собой дверь, обернулся. Мексиканец в комбинезоне стоял у стены и смотрел на меня. Похож, он не понял, откуда я взялся — до того меня закрывала распахнутая дверь. Додумать я ему не дал. «Моссберг» лягнулся, эхо со звоном метнулось по залу, мозги мертвяка разлетелись по всей белой стене, а тело мешком завалилось в сторону. Вот так… прямо как на стрельбище, на занятиях по "практическому дробовику". Хорошо, что я не ленился…

Я оглянулся назад, перезаряжая и не опуская оружия. Ни один из уходящих мертвяков не обратил никакого внимания на выстрел. Зато с обратной стороны еще один оставался — непонятный мужик в гавайской рубашке, бледный, почти не поврежденный, скорее похожий на наркомана, чем на мертвяка. Он решительно и довольно быстро шел прямо на меня, поэтому застрелить его труда не составило. Все, пусто с этой стороны, главное — выход из зала.

А люди в основном выбрались. На полу в лужах крови лежали несколько тел, но вся толпа, ломившаяся до этого на выход, все же сумела вырваться. Я добил три патрона в магазин из патронташа в прикладе, и решительно пошел следом за мертвяками. Правда, с каждым шагом, по мере приближения к воротам, моя решительность начинала испаряться. Мертвяки ЖРАЛИ. Согнувшись над лежащими на полу трупами, они, помогая себе руками, зубами рвали куски мяса с мертвых тел. Кровь растеклась во все стороны, казалось, что весь пол был покрыт свежим алым лаком. В ней возились ползающие на четвереньках мертвяки, и еще несколько спешили в том направлении. Я почувствовал, что содержимое моего желудка снова метнулось к горлу, но усилием воли сдержался и затолкал все обратно.

Тот охранник, что был в зале, лежал там же. Наверное, в отличие от трусливого коллеги, помогал людям до последнего.

Я почти нагнал мертвяка с сорванным скальпом и выстрелил ему в затылок всего метров с двух. Его бросило лицом вперед на гранит, как куклу, набитую тряпками. Затем пришла очередь разложившейся женщины в сером костюме. Затем я застрелил толстуху в шортах и стремя подбородками, которая топталась над трупом, тоже подойдя к ней сзади. Затем — негра, который пожалел девочку с мертвой собачкой. Затем трех лежащих трупов, которые еще не ожили. Последний патрон с дробью я всадил в голову мужику, на которого первого напал мой недавний собеседник из Атланты, что в Джорджии.

Отступив назад, закинул опустевшее ружье на плечо за петлю, вытащил из кобуры пистолет. В воздухе висел стойкий запах пороха, перебивший даже запах крови и внутренностей. На меня не обращали внимания. Наверное, у мертвяков, как и у акул, бывает жор. Изобилие пищи приводит к тому. что они ничего не замечают вокруг себя.

Я неторопливо прицелился, и застрелил еще одного гобблера — того самого охранника, который начал подниматься. Пуля проломила ему череп над ухом и отбросила вбок. А затем донеслись выстрелы из дверного проема. Стреляли из винтовки, даже из винтовок. И я решил, что моя миссия выполнена, потому что у меня были совсем другие планы на оба дробовика и пистолет, наверняка отличные от планов оставшихся в живых охранников. Просто так взять и отдать? А вот черта пухлого!

Я повернулся и побежал. Замолотил условным сигналом в дверь, которая открылась мгновенно. Забежал внутрь, захлопнул ее за собой, огляделся: на полу лежала одноразовая ручка, которую я поднял и засунул в отверстие блокиратора замка двери. Теперь с той стороны даже с картой к нам не войдешь.

— Пошли! — с командовал я девушке.

Она молча встала со стола, на котором сидела, и пошла следом. Я присел у двери, прислушался. Из зала регистрация слышались выстрелы, крики, но уже не паники, а больше похожие на команды.

— Куда выходит дверь?

— В большой зал, но она скрыта колонной. Оттуда можно зайти в служебный мужской туалет. — сказала девчонка.

— А там что? — не понял я.

— Окна. — исчерпывающе ответила она. — На стоянку служебных машин.

Она подняла в здоровой руке целую связку ключей и мелодично ими побренчала. Кажется, делиться трофеями с бывшими их владельцами девушка тоже не собирается. Ну и правильно, в общем, ее несколько минут назад чуть не съели в силу ее полной безоружности. Зачем опять все отматывать к этому состоянию? Лучше уж прибарахлиться.

— Давай, веди теперь ты. — передал ей командование я.

Она аккуратно приоткрыла дверь, выглянула, затем махнула рукой и быстро перебежала к двери с изображением классических мужского и женского силуэтов. Я тоже выглянул наружу, огляделся. Точно, колонна, а за ней еще и газетный киоск. В зале регистрации несколько десятков людей, но все сосредоточились возле проходов за стойками регистрации — там разыгрывались главные события. Там выпускали людей, там толпились солдаты, там слышался крики.

Ближе всех к нам были как раз двое охранников аэропорта в серо-черной униформе, но стояли они к нам спиной. Не до нас им было, в эту сторону никто не глядел.

Я тихо зашел в туалет, свернул в дверь с «мужчиной», и оказался в чистом и белом, как операционная, помещении, залитом ярким светом из двух окон с матовым армированным стеклом.

— Видишь? — указала на окна девушка. — Прямо на стоянку, и там еще кусты. Помоги открыть.

С ружьем в руках и со сломанными пальцами действовать ей было действительно сложно. К тому же ручки были высоковато, даже я с трудом дотянулся. Заскрежетал давно не используемый запор, и окно приоткрылось.

Я вскарабкался коленями на подоконник, выглянул сперва налево, но обнаружил там лишь серую стену какого-то ангара. Высунулся дальше, чуть не вывалившись наружу, и взглянул направо. Вижу «маринз» и полицию, но далеко. И там же толпа гражданских, крик, визг. И вдоль стены высажены кусты акации, которые нас отлично прикроют. Свалить — никаких проблем.

Я обернулся к девушке, протянул руку. Она довольно ловко выпрыгнула наружу, а через минуту мы уже сидели между двух грузовых фургонов "Шеви Экспресс" с логотипами аэропорта на боку. А девушка читала бирки на ключах.

— Ну что? — поторопил ее я.

— Этот! — она подняла одну из связок и снова потрясла ей в воздухе. Затем показала на фургон слева. — Этот! Ты веди.

Ну, с этим все понятно. Я обежал вокруг, открыл дверь и уселся за руль, на высокое, очень мягкое сиденье. Завел мотор, глухо зарокотавший. Девушка уселась справа от меня.

— Не надо к главному выезду, езжай на летное поле. — сказала она. — Только держись все время прямо, не залезай на территорию военных, а то они теперь нервные.

Самообладание возвращалось к ней на глазах. Ничего так, молодец.

— Показывай дорогу. — сказал я, трогаясь с места.

Фургон покатил легко, уверенно, вызывая уважение своими габаритами и массой. Путевая машина. Я глянул в зеркало заднего вида в салон — огромный пустой кузов с обитым рубчатой черной резиной полом. У одной из стен пристроился большой инструментальный ящик — явно фургон ремонтников возил. Хороший, большой фургон, слона перевезти можно, ну и загрузить — двойные двери сзади и двойные же по правому борту. А можно и не слона. Можно и мотоцикл, например, тем более что будет к чему привязать, если минут десять с дрелью и напильником повозиться. Эта идея мне понравилась.

Кстати, соотечественники моей спутницы, которые в бандах, очень любят именно такие фургоны, переделывая их в нечто вроде передвижных клубов для самих себя — музыка, расписанные стенки, диваны. Иногда они такие фургоны даже вскладчину покупают. Я глянул на одометр машины — полста тысяч миль прошел фургон, едва в пору зрелости вступил, если можно так выразиться.

— Держись желтой полосы и все время забирай правее. — подсказала она.

Я так и сделал. Затем мы попали на дополнительную стоянку частных самолетов, объехали ее по кругу, попетляли между каких-то больших ангаров. И вскоре подкатили к воротам с закрытым шлагбаумом и открытыми створками, возле которых в стеклянной будке расположился охранник. Охранник был один, но вот морских пехотинцев рядом в песочного цвета «Хамви» было четверо. А еще у них был крупнокалиберный пулемет на крыше. Однако все прошло благополучно. Девушка еще на ходу высунулась из окна и помахала рукой караульному, поэтому шлагбаум поднялся у меня перед самым капотом. Вот уж провинциальная простота нравов.

Я свернул направо, на Авеню Фортуна, которое вело в сторону главной в этом районе Тридцать второй улицы.

— Ты куда? — неожиданно спохватилась девушка.

— У меня мотоцикл на стоянке перед терминалом. Хочу забрать.

Она с сомнением посмотрела на меня.

— Мне кажется, что нам туда лучше не ехать.

— У меня выбора нет. Не бросать же мне его? — тут я спохватился. _ А как теперь насчет рейса?

— Забудь. — махнула она здоровой рукой. — У охраны радио было включено. Пока ты в зале стрелял, я его слушала. Военные объявили карантин, аэропорт закрыли и даже собираются конфисковать самолет, что прилетел из Юты.

— Это как? — удивился я.

— А так. Они ожидают введения военного положения с часу на час, и тогда у них сильно прибавится власти.

Ну, это как раз нормальная реакция правительства. Важно только, на что они нацелят войска? На усмирение недовольных, или все же на защиту населения? Если последнее, то я и не против вовсе. Но как-то не очень верится, хоть и сам не пойму, почему именно. Наверное, потому что представляю себе структуру власти.

— Это понятно… — протянул я. — Ладно, а как ты дальше собираешься действовать? Куда тебя отвезти? К слову, машину я не отдам.

На последнее мое замечание она лишь усмехнулась, затем сказала:

— Было бы странно, если бы ты отдал ее обратно. А меня завези на стоянку возле «Кей-Марта», меня будет ждать брат. Я с ним успела созвониться. Годится?

— Вполне.