"Безумная роща" - читать интересную книгу автора (Смирнов Андрей)

ВОРОНИЙ ОСТРОВ (история шестая)

В числе Повелителей Стихий, которых еще называют Обладающими Силой, был некто по имени Гасхааль. Цвета одежд, в которые он облачался, всегда были черными, и черными были его волосы – прямые, недлинные, блестевшие так, будто были намазаны жиром или сделаны из черного стекла. Был он худ и высок ростом. Титул он носил не высокий, но и не низкий. Люди называли его Повелителем Ворон.

Замок Гасхааля стоял на Вороньем Острове. Остров тот не был в числе островов, чьи берега омывают морские волны, ибо не высился он неколебимо посередь морской пучины, а плавал в сумрачных областях между мирами – там, где волшебные дороги подобны серебристым нитям или мостам над бездной, а миры кажутся необозримыми утесами, поднимающимися из хаоса к жизни и существованию, а берега их ласкают межзвездные ветра и течения невидимых сил. Вороний Остров в этом отношении был подобен любому из миров – происхождение их было схоже, вот только материя, из которой первоначально состоял он, была много меньше материи обыкновенного мира, и такому искусному волшебнику, как Гасхааль (а все Обладающие Силой – искусные волшебники), ничего не стоило оторвать Остров от его корней, уходивших в хаос, и заставить скользить в волшебных течениях, которыми пронизаны сумерки между мирами.

Повелитель Ворон предпочитал такое уединенное жилье вследствие некоторых склонностей своей натуры. Он не искал общества ни людей, ни альвов, ни себе подобных. Кроме того, где бы он прежде не решал поселиться, вскоре ему приходилось переезжать на новое место, вследствие дурной славы, которой скоро окружалось его жилище. Поговаривали, что он превращает людей и иных разумных и псевдоразумных существ в ворон; не избегли сей участи и многие волшебники, которые с ним встречались, и даже более того – волшебникам он всегда отдавал неоспоримое предпочтение. Так оно и было, ибо Гасхааль никого не любил, а доверял только тем, над кем был властен – а властвовал он, как следует из его титула, над одним из птичьих родов. Магическую силу своих собратьев по Искусству, которых ему удавалось превратить в птиц, Гасхааль поглощал, и от того становился сильнее.

И вот, в один из дней, когда Гасхааль занимался исследованиями некоторых необычных сил, течение которых краем коснулось Вороньего Острова, подданные его – сотни и тысячи птиц, обитавшие в колдовской роще, которая окружала цитадель – всполошились и донесли своему господину о появлении незнакомца. Поскольку проникнуть на плавающий в пустоте остров мог лишь тот, кто умел открывать волшебные дороги, Гасхааль заинтересовался этим известием, тем более что даже и волшебники навещали его нечасто. Вороны также сообщили хозяину острова, что гость сразу же по прибытии потребовал встречи с Гасхаалем.

– Он назвал свое имя? – Спросил Гасхааль у птиц.

– Он назвал себя Лордом Зеремом, – отвечали те.

И тогда Гасхааль приказал птицам проводить пришельца к нему в замок, не чиня больше препятствий, ибо имя это ему было известно. Зерем, называемый также Творцом Чудовищ и Повелителем Бестий, был его давним знакомым. Гасхааль в совершенстве отточил искусство поглощения чужой воли, Повелитель Бестий же обожал играть с формами, видимыми и призрачными, и от того получил свой второй титул.

Внешний вид Повелителя Бестий таков: роста не очень высокого, одежды он носил желто-коричневых, коричневых и темно-синих цветов, имел бронзовые волосы и такие же глаза – всегда смеющиеся, но смех их подобен был смеху безумца или гордеца, пытаемого палачами: резок этот смех, исполнен ненавистью и презрением. Лицо Повелителя Бестий – лицо пожилого мужчины: оно исперщлено морщинами, кожа местами дрябла и имеет серый оттенок. Одет он в тускло сверкающий жилет, видом своим напоминающий кожу ящерицы, пояс из металлических пластин, штаны, украшенные затейливой вышивкой, и темный плащ; обут в сапоги из выдубленной человечьей кожи. На поясе у него с левой стороны висит тяжелая кривая сабля, на правой – крюк с зазубренным острием и острыми плоскими краями, которыми можно рубить, как мечом. Доспех Зерема таков: шипастые пластины на плечах, наручи с шипами на внешней стороне локтя, и поножи, с боков также имеющие по два ряда коротких треугольных лезвий.

…Гасхааль принял Повелителя Бестий весьма сдержанно – как было уже сказано выше, Повелитель Ворон не слишком любил чье бы то ни было общество, и гостей больше терпел, нежели радовался их появлению. Зерем, зная об этой черте его характера, лишь слегка улыбался и не спешил начать разговора, а Гасхааль с каждым уходящим мгновением хмурился все больше и все холоднее смотрел на нежданного гостя. Словно для того, чтобы еще больше разозлить Гасхааля, Зерем начал расспрашивать Вороньего Лорда о его последних делах и интересоваться общим течением его жизни: создавалось впечатление, что его визит – только светская любезность, не более. Подождав еще некоторое время, Гасхааль напрямик спросил Повелителя Бестий, что тому нужно, и только тогда гость отбросил изысканный тон и приступил к делу.

– Ты знаешь о том, что в скором времени должен родиться новый мир? – Спросил он Гасхааля уже без каких бы то ни было предисловий.

– Да. – Ответил хозяин Вороньего Острова, последние исследования которого были посвящены именно этому событию. – Я заметил некие необычные течения за пределами острова и некоторое время изучал их. Мне известно, что где-то должны образоваться новые Земли. Ты знаешь, где и когда это произойдет?

– Нет, – покачал головой Зерем. – А ты?

– Будь ответ на этот вопрос мне известен, я бы не спрашивал тебя об этом.

Зерем улыбнулся на эти слова. Помолчав, он сказал:

– Но есть кое-кто, кто знает.

Гасхааль молчал, ожидая продолжения, но Зерем не спешил продолжать. Он улыбался, измеряя пределы терпения собеседника. Однако пауза затянулась, и первым заговорил Повелитель Бестий:

– Тебя интересуют эти сведения?

– Да. – Просто сказал Гасхааль.

– Еще бы! – Рассмеялся Зерем. – Ведь те, кто прежде остальных вступят на землю нового мира, обретут власть над могущественными силами – и может быть даже, благодаря тем силам войдут в число Истинных Богов.

– Сомневаюсь, – сказал Гасхааль. – Скорее – только лишь получат власть над тамошними стихиями и некоторое преимущество в волшебстве перед теми, кто придет следом за ними. Впрочем, я могу и ошибаться, ведь рождение миров событие чрезвычайно редкое и изученное еще недостаточно хорошо. Между прочим, тот, о ком ты говоришь – тот Лорд, который знает, когда и где это случится – кто он? Он собирает союзников для того, чтобы не только захватить новые Земли, но впоследствии суметь и отстоять их? Ты пришел предложить мне присоединиться к вам? Или это – твой враг, и ты собираешься напасть на него и силой вырвать у него эту тайну?

Но Зерем покачал головой.

– Это не Лорд, – сказал он. – Не Обладающий Силой. Тот, кто знает – вернее, тот, кто скоро узнает, когда завершит свои хитроумные расчеты – это некий астролог, смертный человек, живущий в каком-то портовом городке: названия того городка я не помню, однако знаю, что это то самое место, где сто лет назад был умерщвлен Агравис Мудрый. Полагаю, что ты еще не забыл это имя.

Гасхааль кивнул, ибо мгновенно вспомнил и мудреца, и те Земли, где жил Агравис, потому что Гасхааль и был тем волшебником, который умертвил его. Точнее (в терминологии самого Гасхааля) – прекратил его прежнее несовершенное бытие путем причащения к Единственной Истине и Подлинной Силе. Превратил в ворону.

Меж тем Зерем продолжал:

– Ученик Агрависа – именно тот астролог, о котором я говорю, и он тоже тебя не забыл. Несколько месяцев назад он явился в храм Бога Света, к Повелителю Молний, который и поныне живет в храме, и объявил Келесайну, что способен произвести вышеупомянутые расчеты. Взамен он потребовал немногого – причастить его к одной из тамошних стихий и помочь отомстить за смерть учителя.

– И Келесайн согласился?

– Конечно, – пожал плечами Зерем. – Ведь требования эти вполне выполнимы. Естественно, Келесайн не отправится в новый мир один. Я знаю, что тот астролог обратился еще к нескольким Обладающим. Кроме того, они, равно как и Келесайн, не преминут захватить с собой своих учеников, союзников и вассалов. Собственно, я сам узнал обо всем этом только лишь вследствие того, что им потребовался кто-то, кто смог бы обуздать тамошние темные аспекты волшебства, ведь ни Келесайн, Повелитель Молний, ни Джормонд-Законник, ни Тарнааль, Ангел-Страж, не способны на это – да и не захотят заниматься ничем подобным.

Гасхааль задумался, ибо имена вышеупомянутых Лордов говорили ему о многом. О них ходили легенды, особенно о последнем, Тарнаале, истребителе зла, великом воителе и живом оплоте сил Света.

– Значит, в скором времени, – произнес он задумчиво, – мой остров навестят столь знаменитые герои? Благодарю за предупреждение.

– Еще не в скором, – ответствовал Зерем. – Потому что астролог пока представил Келесайну лишь общие, первоначальные расчеты; несколько месяцев у него уйдет на то, чтобы уточнить их. И, как я понимаю, окончательный договор еще не заключен.

Гасхааль кивнул, ибо намек Повелителя Бестий был более, чем прозрачен. Затем он спросил:

– Что я должен тебе за эту услугу?

– Ничего, – сказал Зерем. – Однако я не желал бы, чтобы кому бы то ни было стало известно о том, что я разговаривал с тобой об этом.

С тем он и ушел, а Повелитель Ворон еще долго сидел в кресле у окна, размышляя, как следует поступить и что предпринять, чтобы обезопасить себя. Так же он размышлял о том, какими мотивами мог руководствоваться Повелитель Бестий, предавая своих союзников. Он даже подозвал к себе одну из ворон – ту, что прежде была Агрависом Мудрым – и спросил ее, что она думает по этому поводу.

Ворона ответила так:

– Возможно, он желает видеть тебя в числе своих друзей, Повелитель, ибо предвидит в будущем раздор между Лордами нового мира; возможно, желает с твоей помощью получить больше, нежели ему намеревались позволить взять остальные Лорды.

Гасхааль согласился с вороной, ибо к нему приходили схожие мысли. Затем он встал, изменил облик и отправился в город, где некогда жил мудрец Агравис, а ныне обитал его ученик, лелеющий планы мести. Появившись в городе, Гасхааль без труда проник в дом астролога и после недолгой беседы подчинил себе его волю, уничтожил прежнее тело, и дал новое – тело вороны. Также он забрал с собой бумаги астролога.

Затем он решил предпринять еще одну предосторожность, поскольку смерть астролога не означала того, что Келесайн или Тарнааль не попытаются его убить – они могли пойти на это только лишь ради того, чтобы отомстить за своего протеже, без какой-либо прямой выгоды для себя. Из этого следовало, что Гасхаалю, в свою очередь, могут потребоваться союзники против них. Из тех колдунов, которых он знал, наименее плохие отношения были у него с Мъяонелем, Рафагом, Эмерхадом и Селкет, а происходило это от того, что некогда все они принадлежали к одному древнему народу, и до сих пор помнили об этом. Дружбы меж ними не было, потому что времена, когда народ ванов явился в этот мир, отстояли от нынешних дней на многие тысячелетия, но никогда не было и вражды. Поговаривали, что Рафаг убит, а Селкет потеряла способность менять обличья, и вынуждена постоянно жить в облике полуженщины-полукошки-полускорпиона. Касательно Мъяонеля Повелителю Ворон было известно, что не так давно тот обрел власть над какими-то силами, близкими к Царству Бреда и, возможно, проистекающими из него, а что до Эмерхада, то его Повелитель Ворон не видел дольше всех и не знал даже, где его искать.

В начале он отправился к Мъяонелю, в Безумную Рощу, в Башню Без Окон. Мъяонель принял его равнодушно. Обретя Силу, он потерял сердце, и от того начисто лишился каких бы то ни было желаний и привязанностей. На вопросы Гасхааля он отвечал с большой неохотой и не проявил интереса ни к чему, о чем говорил Гасхааль.

– Какой дурак подал тебе мысль обрести могущество столь дорогим способом? – С сильным раздражением спросил Гасхааль на втором часу их бесплодной беседы.

– Невозможно приобрести что-то, не отдав ничего взамен, – отвечал Мъяонель. – Я отдал никчемный предмет, казавшийся мне, впрочем, прежде необычайно ценной вещью.

Гасхааль расхохотался.

– Как же ты поглупел, родич! Отдать то, что ценишь, в надежде получить чуть-чуть больше, чем все остальные!

– А что отдал ты в обмен на Силу?

– Собственную слабость.

Мъяонель помолчал, а потом произнес:

– Я вижу, ты полагаешь, будто совершил более выгодную сделку, чем я, но не может ли быть так, что ты отдал нечто большее, чем подозреваешь?

Гасхааль ничего не ответил на это, окончательно уверившись в том, что имеет дело с безумцем.

Проведя еще некоторое время в беседе с родичем, Гасхааль покинул Безумную Рощу и отправился в Хеллаэн, иначе называемый Темными Землями. Там, в Вечных Горах, на высоком утесе, лежала Селкет, и черное небо с огромными хрустальными звездами было ее плащом и короной.

Где-то далеко внизу, над острыми скалами и глубокими ущельями, проплывали мутные облака, укрывающие Темные Земли от любого, даже звездного или лунного света. Место, где обитала Селкет, казалось, существовало вне времени – когда Гасхааль взобрался на этот утес, ему помыслилось, что он вернулся в эпоху, когда солнца еще не было, земля была мертва, и даже первочеловечество, народ исполинов фольсхантенов, еще не появился на ней. Впрочем, Гасхааль, Селкет и подобные им существовала уже тогда – хотя в те времена они выглядели иначе, располагали иным волшебством и не были облачены в покровы плоти.

Повелитель Ворон приветствовал Селкет и поведал ей о цели своего визита. Рассказ о рождении нового мира не заинтересовал Селкет – она сообщила Гасхаалю, что в сем событии нет ничего волнующего и удивительного и она уже много раз наблюдала подобные явления. Начинать войну ради могущества она также не желала. Однако, узнав, что у Гасхааля могут объявиться недруги, желающие его смерти, она подробно расспросила о них, и ответ, данный Повелителем Ворон, пришелся ей не по вкусу.

– О Келесайне я ничего не знаю, – сказала Селкет. – Джордмонд-Законник однажды приходил сюда – побеседовать и разузнать что-нибудь о древних временах. Кажется, он остался неудовлетворенным нашей беседой. Он небесталанный волшебник, но последний из этих трех, Тарнааль, гораздо опаснее его. До меня доходили слухи о некоторых его деяниях. Тебе известно, что он одного рода с нами, хотя и явился в Сущее много позже?

– Я знаю об этом, – кивнул Повелитель Ворон.

– Опасайся его, – предупредила Селкет. – Если ты хочешь отыскать Эмерхада, тебе следует покинуть Хеллаэн и отправиться в Землю-под-Радугой, в окрестности города Кирсампля. К северу от него простирается болото, в сердцевине которого имеются развалины иного, прежнего города – там ты и найдешь своего брата. Советую тебе не откладывать надолго это путешествие, потому что Эмерхад по складу характера – непоседа и в скором времени может покинуть это место.

– Чем же он занимается в этом болоте? – Недоуменно спросил Гасхааль.

– Он изучает письмена и символы, сохранившиеся на стенах старого королевского дворца. За прошедшее время он глубоко проник в магию символов и знаков, а также в магию, изначально заключенную к каждом из ныне существующих языков и наречий.

Поблагодарив Селкет, Гасхааль ушел и, соткав дорогу в сумерках между мирами, отправился в Цалатхэн, иначе именуемый Землей-под-Радугой. Оказавшись на месте, он призвал к себе несколько тамошних ворон. Что с того, что в Цалатхэне эти птицы имели шесть лап, прозрачные крылья, жвала и короткие клювы, усеянные тонкими зубчиками? Подданные Гасхааля могли иметь сколь угодно диковинную внешность, однако суть их для его взгляда была также ясна, как самоочевидно для глаз всех прочих – видимое обличие, и суть эта подчинялась Повелителю Ворон. Порасспросив своих подданных, он вызнал, где находится Кирсампль, и отправился в окрестности города. Некоторое время побродив по воздуху над болотом (путь ему указывали верные птицы) он обнаружил какие-то древние сооружения и целую деревню, построенную прямо в воде, на сваях. Местные жители разбежались и попрятались при его появлении, поскольку, завидев впереди поселение, он не стал опускаться в воду, не желая мочить ноги.

В хижине, стоявшей на твердой земле, в непосредственной близости от старых развалин, он почувствовал кого-то живого: возможно, там жил местный шаман, или бедняк, или изгнанник, не имевший возможности построить себе такое же жилище, что и остальные туземцы. Гасхааль направился к хижине, а вороны с карканьем кружили рядом, наводя ужас на затаившихся вокруг деревни поселян. Заглянув в хижину, Гасхааль обнаружил там полуголого человека, обильно изукрашенного замысловатой татуировкой, и, кроме того, молодую женщину, забившуюся в угол и со страхом глядящую на черного пришельца.

– Ты, – презрительно обратился Гасхааль к шаману (несомненно, это был местный вождь или шаман, поскольку женщина была слишком красива, чтобы являться женой бедняка или нищего изгнанника), – честно ответишь на мои вопросы и останешься жить. Известен ли тебе чужеземец, который изучает остатки больших каменных домов в этих окрестностях? Где сейчас находится этот человек?

Однако шаман оказался не робкого десятка.

– Кто ты такой, – спросил он высокомерно, – чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Кто ты такой, – отвечал ему Повелитель Ворон, – что надеешься выжить, вступая со мной в препирательства?

– Я, – ответил человек, – Эмерхад, Господин Знаков и Повелитель Символов. А каково твое имя, неуч?

Помолчав некоторое время (ибо его немало изумил ответ этого человека) пришелец назвал себя:

– Я Гасхааль. Я не узнал тебя, брат.

– Ты сильно изменился, – сказал Эмерхад, пытаясь, в свою очередь, скрыть удивление.

– Ты изменился еще сильнее.

Родственники обнялись. Когда удивление прошло, их немало позабавили обстоятельства их встречи. Эмерхад предложил прогуляться к развалинам, чтобы поговорить свободно. По дороге он сделал в воздухе некий странный жест – и тут же его облик чудесным образом изменился: набедренная повязка сменилась штанами, узким поясом, рубашкой и плащом, на ногах появились сапоги с завязками, а за поясом – пара тонких кожаных перчаток с замысловатыми золотистыми узорами.

В одной из сохранившихся комнат старого дворца повели они меж собой беседу, расспрашивая друг друга о том, какие события случились с каждым из них после их последней встречи. Затем Гасхааль рассказал Господину Символов о рождении нового мира и всем, что связывалось с этим событием, и о нескольких волшебниках, которые жаждут единолично подчинить себе тамошние стихии. Он увидел, как загорелись глаза Эмерхада – и понял, что на этот раз не ошибся.

– Новые, чистые, еще не истощенные стихии… – пробормотал Повелитель Символов. – Письмена, не стертые и не искаженные, еще не скрытые грязью веков… Я с тобой, брат, и я окажу тебе любую помощь, какую ты ни попросишь.

– А много ли будет стоит твоя помощь? – Спросил Гасхааль. – Ведь нам будут противостоять искуснейшие из числа Обладающих Силой. Что ты сможешь против них?

– Я, – ответил Эмерхад спокойно, – также Обладающий Силой. Ты слышал мой титул: я Господин Знаков и Повелитель Символов.

– А велика ли твоя Сила? – Усмехнулся Гасхааль. – Я слышал, ты изучаешь здесь какие-то настенные письмена и рисунки – но разве Обладающему Силой пристало заниматься подобной ерундой? Разве годится подобным нам жить в хижинах дикарей и делить с ними ложе и стол?

– У тебя своя магия, братец, у меня – своя, и не думаю, что мне потребуется много времени, чтобы Прочитать твою Силу.

– Что ж, попробуй, – ответил Гасхааль, все еще пренебрежительно усмехаясь.

– Не стану, – покачал головой Эмерхад. – Потому что если мне это удастся, ты лишишься своей магии и станешь моим вассалом – и даже пожелав, я не смогу уже отпустить тебя и вернуть свободу.

– Пустое бахвальство.

– Меня может ждать и неудача, – легко согласился Эмерхад. – В том случае, если ты убьешь меня раньше, прежде чем я закончу изучать диалект твоего волшебства. Однако я хочу прекратить наш спор, пока он не закончился оскорблениями и не перерос в смертельный поединок. Я предлагаю тебе состязание: каждый из нас сделает какую-нибудь особенную вещь, и мы сравним их свойства. Чье искусство окажется выше, тот и победитель.

Гасхааль согласился, сказав:

– Но кого мы возьмем к себе в судьи?

– Пусть случай решит, кто будет судьей, – ответил Эмерхад. В полотняный кошель он побросал костяные таблички с различными знаками и буквами; затем он предложил Гасхаалю наугад выбрать несколько и бросить их на пол. Повелитель Ворон так и сделал. Таблички сложились в незнакомое ему имя, однако Эмерхад от души рассмеялся, прочитав его.

– Это имя женщины, которая грела мне постель, пока ты не заявился в деревню, – сказал он. – Что ж, посмотрим, кто из нас сумеет поднести ей лучший подарок.

Гасхааль нахмурился, поскольку такого судью нельзя было назвать беспристрастным, однако промолчал. Затем братья разошлись, уговорившись встретиться на этом же самом месте на следующий день.

Неизвестно, где провел ночь Повелитель Ворон, но Эмерхад вернулся к своей любовнице. Поначалу та ужаснулась, увидев, что тело Эмерхада скрывает необычная, похожая на вторую кожу, одежда, оставлявшая открытыми только лицо и кисти рук – да и те вдруг почему-то оказались лишены следов священной татуировки. Однако Эмерхад успокоил ее, сказав, что не является обычным человеком и от того может на время принимать даже и столь противоестественный вид, как сейчас. Затем он снял одежду, демонстрируя, что не приобрел за прошедшее время никакого тайного изъяна, который следовало бы скрывать, и снова усилием воли заставил свою кожу изменить цвет так, как будто бы на его тело была нанесена татуировка. Он предупредил женщину, что скоро должен будет покинуть ее, однако прежде ей придется разрешить спор между ним и его братом – также принадлежащим не к роду людей, но к роду могущественных духов.

Ночью, когда женщина уснула, Эмерхад встал с ложа и принялся размышлять, какой подарок ей сделать. Поскольку ему не приходило никаких идей, он заглянул в мысли женщины. Однако желания, которые читал он, и мечты ее были просты и наивны – женщина хотела стать женой великого героя, хотела, чтобы ей подчинялись ее товарки и признавали ее первенство, хотела, чтобы ее будущие дети всегда были здоровы и сыты. Узнав все это, Эмерхад встал и бесшумно вышел из дома. Неподалеку было много мелких водоемов; отыскав наиболее чистый из них, Эмерхад встал рядом, дожидаясь, пока ночной ветер не разгонит облака, закрывавшие луну. Когда это случилось (а это случилось сразу, как только он с достаточной силой пожелал этого), он быстро нагнулся и, произнеся соответствующие заклинания, схватил отражение луны. Затем он засыпал песком этот водоем, чтобы никто в одну из следующих ночей случайно не обнаружил, что из этого места исчезло всякое отражение. Дикари могли придать водоему, лишенному свойства отражать, мистическое значение, а Эмерхад не любил плодить лишние суеверия. Остаток ночи он потратил на то, чтобы огранить светящуюся сферу, которую вытащил из воды. Кроме того, он немного притушил свет сферы, чтобы тот больше не казался таким пугающим и необычным.

Когда настало утро, появился Повелитель Ворон, несший под плащом какой-то сверток. Эмерхад снова избавился от дикарской внешности, и приобрел облик, в котором вчера вел беседу с гостем. Вместе они подошли к женщине и просили рассудить спор о том, кто из них искуснее. Первым предложил свой дар Господин Знаков. Он достал сверкающую сферу, образованную из лунного отражения, и протянул ее женщине.

– Это вещь – Зеркало Судьбы, – сказал он. – Касаясь ее, ты сможешь понимать любой язык, даже язык мыслей, но это отнюдь не главное ее свойство. Обладателю сферы открывается судьба каждого, кого он видит перед собой, и судьба, рождающаяся из соединения влияния нескольких судеб. Когда я уйду, многие красивые юноши будут добиваться твоей благосклонности – благодаря этой вещи ты сможешь отыскать среди них героя, будущего вождя или того, с кем счастливо проживешь всю оставшуюся жизнь. Когда у тебя появятся дети, с помощью Зеркала ты сможешь уберечь их от опасностей, кроме того, судьбу вашего рода ты сможешь читать также легко, как и судьбу отдельных людей, а потому сможешь принимать решения, которые будут наиболее благоприятны для вас всех, и тем заслужишь великую славу и уважение.

Взяв из его руки сферу, женщина некоторое время рассматривала окружающий мир, вмиг переменившийся в ее глазах. Она видела самое ближайшее будущее, видела, куда полетят насекомые, и кого из них в скором времени съедят пауки и лягушки, видела, как качнет ветер траву через минуту; сосредотачиваясь на чем-либо одном, она могла видеть и более отдаленное будущее – видела, какие кустарники будут сожжены через год, какие дома построены, какие люди умрут на охоте, а какие – от болезней; также она видела, в какой именно день хищники растерзают их или что – несвежая пища, плохая вода, воспалившаяся рана – станут причиной их болезни.

– Взгляни теперь на мой дар, – в свою очередь промолвил Гасхааль и развернул принесенный сверток. Это оказалось черное, блестящее, звенящее на ветру, будто сделанное из железа, оперенье – однако оно было легким и тонким и могло складываться, подобно самой обыкновенной ткани.

– Надень это, и ты приобретешь нечто большее, чем могла мечтать.

Женщина накинула на себя оперенье и тут же превратилась в удивительное существо – полуженщину-полуптицу, с кожей прочнейшей, чем самый лучший железный доспех. Много удивительных свойств таило в себе это оперенье, о которых Гасхааль тут же поспешил поведать женщине: в облике полуптицы она могла летать по небесам быстрее всех ветров, жить под водой, убивать когтями огромных хищников и искусных воинов, и совершать еще многое, подобное тому. Эмерхад улыбался, слушая его речи: теперь он был уверен в своей победе. К чему этой женщине необычные свойства, которые даст ей волшебное оперение? Не того она желала, и, конечно же, она предпочтет его подарок подарку Повелителя Ворон. Однако Эмерхад не учел, что и желания могут меняться, подобно тому, как стираются написанные строчки и поверх них ложатся новые письмена. Не только оперенье подарил женщине Повелитель Ворон – вместе с ним он подарил ей и желание летать, и показал всю серость и безъинтересность ее прежнего существования, и приоткрыл завесу обыденности, скрывающую чудеса и различные удивительные вещи. Одев оперенье, женщина изменилась – и испугалась, что станет прежней, забудет обо всех чудесах и никогда больше не прикоснется к ним. Поэтому она выбрала подарок Гасхааля.

Эмерхад был очень зол, когда понял наконец, что случилось. Он так сказал сопернику:

– Не очень-то достойно ты поступил, сделав так, чтобы она не смогла отказаться от твоего дара!

– Отчего же, – ответил Гасхааль, – ведь я не ломал ее воли, я лишь показал ей кое-что из того, чего она была лишена, прозябая в этом болоте, и помог ее разуму приспособиться к этому открытию. Но если уж говорить о справедливости, то как ты назовешь свой поступок, когда ты проник в ее мысли с тем, чтобы вызнать, чего она хочет?

– Однако, – сказал Эмерхад, – ты должен признать, что искусство мое выше. Нетрудно изготовить вещь, которая подарит своему обладателю и крепкую кожу, и острые когти, и быстрые крылья, и разные необычные способности и свойства, но, согласись, что все это может поразить лишь профанов. Я же изготовил предмет, открывающий инерцию прошлых событий и показывающий, к чему они приведут в будущем и каковым окажется значение тех или иных поступков. Согласись, что если воспользоваться этим предметом с умом, он принесет своему обладателю куда больше пользы, чем те фокусы, которые заключены в железном оперении.

– Может быть и так, – отвечал Гасхааль. – Но тогда напрасно ты отдал столь ценную вещь той женщине: будь возможно вернуть прошлое, я лучше бы признал свое поражение, но при условии, чтобы Зеркало Судьбы сохранится у нас. Ты сможешь вновь сделать подобную вещь?

– Не стану и пытаться, – ответил Эмерхад. И Повелитель Ворон кивнул, принимая такой ответ. Ведь повторение – верный признак ремесленника, но не художника. Обладающему Силой, желающему с течением веков не потерять свое волшебство, но приумножить его, не следует повторяться, потому что если творец повторяется – это говорит о том, что он исчерпал свой дар.

Поскольку решение женщины не удовлетворило ни одного из спорщиков, они решили состязаться снова. На этот раз костяные таблички вытягивал Эмерхад, а Гасхааль держал кошель перед ним. Господин Знаков бросил пластинки с буквами в воду – и они поплыли и сами собой сложились в новое имя. Гасхааль нахмурился, когда увидел его.

– Кадмон. – Прочитал Господин Знаков. – Кто это? Тебе что-нибудь о нем известно?

– Его также называют Дарующим Имена, – молвил Повелитель Ворон. – И я не желал бы с ним встречаться. Он – истребитель ангелов и повелитель духов; говорят, боги благоволят к нему и от того удача всегда на его стороне. Воистину, в недоброе время начали мы свой спор, но теперь, впрочем, поздно жалеть об этом. Нет у меня желания дарить что-либо Дарующему Имена, ибо он, как рассказывали мне, уничтожил многих наших родичей.

– Что ж, – сказал, улыбнувшись, Эмерхад, – тем больше оснований подарить ему то, что вызовет зависть богов и рано или поздно погубит его.

– Что же это? – Спросил Повелитель Ворон. И Эмерхад изложил ему свою задумку.

Итак, сотворили они прекраснейшую женщину из всех, что когда-либо ходили по земле. Все в ней было совершенно и соразмерно, все привлекало взгляд и заставляло беспокоиться сердце. Ноги ее были длины, бедра широки, талия – узка, грудь высока и пышна, руки изящны, движения грациозны, кожа бархатиста и нежна, голос – ровен и чист, черты лица тонки и благородны. Кожа ее была светла и чуть золотиста, а глаза меняли цвет в зависимости от настроения и времени суток. Гасхааль наделил женщину душой, ценящей лишь то, что еще не принадлежит ей, и сердцем, способном понимать самые потаенные желания чужих сердец; Эмерхад наделил ее острым разумом, знаниями двадцати мудрецов и опытом восьмидесяти блудниц.

Отправившись на поиски Дарующего Имена, они вскоре нашли его. Встав посреди дороги, они громко заспорили, а Кадмон услышал их препирательства и подошел ближе. Он поразился красоте женщины. Эмерхад и Гасхааль обратились к нему, прося рассудить их.

– Это – изделие наших рук, – сказал Гасхааль. – И мы не в силах решить, кто из нас имеет больше прав владеть им. Я сотворил тело этой женщины и дал неутолимую страсть ее лону, также я наделил ее нежным и чувствительным сердцем.

– Зато я, – сказал Эмерхад, – создал ее разум и дал ей знания двадцати мудрецов и опыт восьмидесяти блудниц. Красивые игрушки быстро приедаются, однако она – не такова: она умна, остроумна в беседе и изобретательна в любви.

– Как ее зовут? – Спросил Дарующий Имена, не переставая рассматривать женщину.

– Мы еще не дали ей имя, – ответили ему братья.

– Тогда, – усмехнулся Кадмон. – Это сделаю я. Я дарую ей имя: пусть ее зовут Соблазн – потому что такова сущность ее. Теперь же, поскольку и я принял участие в сотворении сего чуда, следует выяснить, кто из нас троих более всего достоин владеть ею. Но, право, не советую вам состязаться со мной – потому что ваши имена мне известны, и я в любую минуту могу уничтожить вас, или подчинить своей воле, или превратить во что-нибудь совершенно невообразимое – ведь имена обладают подобной властью, а я повелеваю именами.

С тем и были вынуждены удалиться Обладающие Силой – вслух проклиная Кадмона, а в душе тайно подсмеиваясь над ним. Как только они покинули пределы того мира, где состоялась встреча, Эмерхад сорвал с шеи амулет с символами, защищавшими его от чар той женщины, и спросил Гасхааля:

– Как ты сумел не поддаться ее обаянию? Даже имея амулет, я едва смог расстаться с ней. Ведь мы сотворили искушение, такова природа ее, воплощенная в образе женщины.

– Я не настолько слаб, чтобы уступать соблазнам, – презрительно бросил Гасхааль.

Но поскольку спор их так и не был разрешен, в третий раз решили они отыскать достойного судью, могущего рассудить их. На этот раз они оба просунули руки в мешочек с костяными пластинками и одновременно бросили перед собой то, что выловили на его дне. Пластинки сложились в двойное имя, однако, прочитав его, оба пришли в растерянность и недоумение.

– Идти к такому судье? – С сомнением спросил Эмерхад. – Ведь он – один из тех, с кем, возможно, нам придется сразиться за право владеть новым миром.

– Наверное, в этом есть определенный смысл, – с таким же сомнением произнес Гасхааль. – Но, по крайней мере, я слышал, что приговоры его всегда справедливы и беспристрастны.

– Что ж, – сказал Эмерхад. – В таком случае, наверное, и в самом деле стоит посетить его, но прежде нам надлежит изменить обличья.

– Предлагаю лучшую шутку, – сказал Гасхааль. – Давай соревноваться в том, кто сотворит лучшее оружие. Как бы не рассудил нас Джордмонд-Законник, мы спросим о причинах его решения и попросим указать на изъяны наших изделий. Его советами мы воспользуемся; но если потом все-таки начнется между нами война, будет забавно увидеть, как Джордмонда поразит то самое оружие, совершенствованию которого мы вынудим его поспособствовать.

На том они и разошлись, уговорившись встретиться через три дня.

Два дня бродил по мирам Эмерхад, и множество идей приходило ему на ум – но среди них не находилось ни одной, осуществив которую, он твердо был бы уверен в том, что на этот раз выиграет состязание. И вот, он взошел на высокий утес, и увидел бурю, крушащую деревья и терзающую море, рассыпающую молнии, рвущую в клочья тучи и облака, затмевающую солнце и звезды. Далее двинулся он, и вот, в другой стране, увидел новую виселицу, где в петлю просунули голову осужденного; затем из-под ног человека выбили скамейку. Вскоре судороги повешенного закончились, а толпа разошлась, но Эмерхад запомнил все, что видел, и двинулся дальше. В некой горной стране он стал свидетелем обвала, под которым был погребен караван купцов, а в другой – полыньи, образовавшейся при переходи семьи бедняков через покрытую льдом реку: когда они были на середине, лед треснул и разошелся под ногами людей, и они утонули. Запомнив это, Эмерхад отправился в другой мир, где наблюдал лесной пожар и оставшееся после него пепелище.

А надо сказать, что он мог смотреть на окружающий мир не только плотскими глазами или колдовским виденьем, но еще и особым зрением, присущим только ему одному. Прибегая к этому зрению, он начинал видеть символы и буквы, из которых состоят все вещи; и тогда все, что окружало его, становилось подобно перемешанным между собой отрывкам разнообразных текстов – и оставалось только выяснить, откуда происходил тот или иной отрывок, и отыскать его продолжение, и то, что ему предшествовало. Слова постоянно и неуклонно менялись, появлялись новые знаки, но каждая вещь менялась с одной, только лишь ей присущей скоростью. Вот налетал ветер и заставлял колыхаться траву – и тогда Эмерхад едва успевал прочитать символы, возникавшие из переплетения зеленых и пожухлых стеблей, прежде чем их сменяли другие; тоже было с древесной листвой, и с мельтешением насекомых, выписывающих в воздухе замысловатые буквы. Облака менялись медленнее и от того читать их было легче, также травинки и камни на земле, сухие ветки и звериные следы составляли удивительнейшие сочетания. Еще проще было с валунами, на поверхности которых вязью неведомых человечеству рун змеились тонкие трещины, образованные ветром и влагой. Все эти знаки были понятны Эмерхаду – от того-то именовался он Господином Знаков и Повелителем Символов. Также рождение и смерть, постройка дома или его разрушение, война и полевые работы, любовь и ненависть могли быть для Эмерхада, если он желал этого, лишь различными письменами – отличавшимися друг от друга лишь по виду букв и по своему содержанию. Теперь, желая приобрести необыкновенное оружие, он наблюдал за смертью и разрушением, изучал их язык, и учился узнавать их символы и руны. Происхождение этого языка ему было неизвестно, но, освоив его и составив представление о его структуре и виде, в одном пустынном месте Эмерхад призвал силы, сущность и свойства которых описывали обнаруженные им разрушительные символы. Так он создал магические врата и, шагнув за их край, очутился в месте, называемом Старым Колодцем. Стены его были сложены из тлеющих углей и обломков, что давным-давно откололись от плоти миров и, падая в хаос, были подхвачены ветрами времени. Не испугавшись, Эмерхад закрепил веревку и спустился по ней вниз, внимательно рассматривая стены и выгравированные на них символы распада и разрушения. Он вытащил из стены десять камней и полез обратно. Веревка его затрещала и оборвалась, не выдержав дополнительного веса, но он успел ухватиться за край колодца, и выбрался наружу. Однако при этом он оборонил один из камней, который выскользнул у него из рук и полетел вниз – и Эмерхад так и не услышал звука его падения. Впрочем, он вскоре позабыл о том. Закрыв за собой магические врата, Господин Знаков с нетерпением приступил к исследованию девяти частиц Старого Колодца. Он изменил их, обточил их края, уменьшил их толщину, стер некоторые знаки, видимые только его зрению, а другие сделал видимыми и для глаз непосвященных. Затем он подкинул первый диск в небо, второй бросил в землю, третий в море, четвертый в огонь, пятый в солнце, шестой в луну, седьмой заточил в зеркало, восьмой омыл в звериной крови, а девятый скрыл своей тенью. Вслед за тем, он поочередно призвал их обратно, и темные диски с острыми краями возникли перед ним и легли ему в руки. В центре каждого из них был изображен особый знак, отличающий его от остальных – но любой из этих символов отнимал волю и сводил с ума смотрящего на него. Немало иных гибельных свойств приобрели эти диски в руках Господина Знаков, и о некоторых из тех свойств будет упомянуто ниже, но теперь надлежит обратиться к тому, как провел эти дни Повелитель Ворон.

Гасхааль, расставшись с родичем, посетил некое место, где недавно произошла жестокая сеча между двумя воинствами – и большая часть участвовавших в том сражении осталась на поле, а уцелевших было так мало, что они не смогли даже похоронить павших товарищей. Здесь собрал Гасхааль своих подданных и дал им богатый пир, а после спросил совета в своем предприятии. Многое поведали ему черные птицы; он слушал их целый день и всю ночь, не перебивая.

Заинтересовавшись одним из рассказов, он сотворил путь в место, указанное птицами – то были пустынные, холмистые земли, где на одном из холмов стоял высокий замок. Стены его были чернее, чем здешние небеса, никогда не знавшие солнца. Все небо было затянуто грозовыми облаками, и лишь над главной башней замка облака расходились – там, в узком просвете облаков, пылал черный диск, окруженный кольцом бледного света. Это было затмение – но длилось оно бесконечно, потому что бег светил был навсегда остановлен в том мире. А в замке обитал один из Обладающих Силой, бывший, возможно, виновником этих перемен, а возможно – лишь их следствием. Звали его Каэрдин, Повелитель Затмений.

Приблизившись к замку, Гасхааль постучался в ворота и был впущен внутрь. Хозяин вежливо принял гостя и угостил его легким ужином, и только после этого поинтересовался, что же привело сюда Гасхааля. При этом его интерес к гостю был скорее поверхностно-вежливым, чем дружеским, однако ни на волосок не отклонялся от приличий и правил хорошего тона.

– Я слышал, что вы обладаете властью над некими странными дорогами, уводящими под оболочку привычного мира, – сказал Гасхааль. – И я хотел бы увидеть те области своими собственными глазами. Понимаю, моя просьба может показаться вам дерзкой, однако я все же прошу исполнить ее. Впрочем, возможно, вы думаете: “Какая мне выгода вести этого чародея в подобное путешествие?” Если дело только в этом – назовите цену и я, если цена будет не чрезмерна, постараюсь заплатить вам ее.

– Не знаю, – сказал Каэрдин, – чем бы вы смогли заплатить мне за это путешествие, ибо у меня есть все, что нужно. Поэтому я не стану требовать с вас платы и окажу вам простую любезность, как и подобало бы поступить по отношению к гостю. Но скажите, если это не секрет, для чего вам понадобилось это путешествие?

– Я поспорил со своим родичем, – ответил Гасхааль, – что являюсь лучшим магом, чем он. Чтобы полюбовно решить наш спор, мы условились сделать по одному волшебному изделию и сравнить их свойства. Однако стихии видимых миров давно изучены и известны нам обоим, и мне, чтобы быть уверенным в исходе спора, следует принести какую-нибудь совершенно необыкновенную вещь.

– Что ж, – сказал Каэрдин, – я постараюсь помочь вам.

И вот, воспользовавшись своей Силой, он открыл волшебную тропу, подобных которой Гасхааль не встречал прежде. Ибо известные пути связывают Земли и Острова, и открыть их можно почти что в любом месте и в любое время, но кто знает, какие особенные тропы открываются в час лунного или солнечного затмений? Больше всех прочих знал об этом Каэрдин, и, хотя он и не спешил делиться своим знанием с кем бы то ни было, он все же не трясся над ним, подобно нищему или скупцу.

И протянулся путь, подобный вертикальному туннелю, верхнее основание которого упиралось в солнце, скрытое черным диском, а нижнее, проникая сквозь кожу реальности, уходило во тьму и бесцветье. Идти по этому пути было невозможно, но Повелителю Ворон ничто не стоило отрастить себе крылья, а Каэрдину и вовсе не требовалось ничего менять: ибо его обычный облик был обликом не человека, а темнокрылого ангела. Обладающие бросились вниз и, скользя по пути, миновали множество мрачных областей. Размеры некоторых областей можно было измерить всего лишь несколькими шагами в длину, а другие продлевались на десятки миль, прежде чем пространство их сворачивалось и гасло, растворяясь в пустоте, путешественники очутились над черным маслянистым морем. Гасхааль хотел продолжить путь и дальше, проложив сквозь море дорогу в еще более низкие области, но Каэрдин отсоветовал ему это. Приглядевшись, Гасхааль заметил, что внизу – не море, но непредставимое множество колыхающихся черных тел, подобных человеческим, но лишенным глаз и волос на голове и коже. Тела не лежали недвижно, их постоянные перемещения были подобны суете муравьев в муравейнике, но сколько Гасхааль не смотрел вниз, завороженный увиденным, он не смог понять, чем занят колыхающийся под ним океан людей – любовной оргией или безжалостной, бессмысленной борьбой за то, чтобы оказаться на поверхности океана.

Меж тем, они летели дальше и дальше над океаном, пока не достигли круглого отверстия в небе, которое источало холод и темноту. Жестокий ветер опалил их и едва не бросил Повелителя Ворон вниз, в гущу человеческих тел, но Каэрдин подал ему руку и помог пересечь это препятствие. Преодолев сопротивление ветра, они оказались в следующей области. Там была зима: серо-стальной снег скрывал всю поверхность земли до самого горизонта, а небо было подобно сотам. Ветер здесь был еще сильнее, поскольку он проникал из многих небесных отверстий, а не из одного, как в предшествовавшей области, и Гасхааль едва сохранял сознание и разум под его убийственными порывами. Если бы не Повелитель Затмений, вряд ли бы он смог выбраться отсюда. Каэрдин провел его в одну из небесных дверей. Там их ждала долгая дорога, во многом подобная обычной, которые пролегают в сумерках между мирами, и во время пути Гасхааль немного оправился. Затем они очутились в некоем пустынном месте, где в землю был воткнут предмет, подобный серому копью. Впрочем, при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это не копье, а большая стрела с оперением.

– Кто сотворил эту стрелу, – спросил Повелитель Ворон у своего проводника, – и какому исполину она предназначалась?

– Ответ, который я мог бы дать, не уместится в рамки того мира, который ты знаешь, – сказал Каэрдин. – Намного важнее то, сможешь ли ты взять предлагаемую тебе силу и воспользоваться ею по своему усмотрению.

– И все же, я желал бы знать, – осторожно сказал Гасхааль.

– Даже если бы ты мог вместить мой рассказ, здесь не место и не время для изложения всех подробностей и обстоятельств. Достаточно сказать, что происхождение этой стрелы связано с войной между существами более древними, чем известные тебе боги, и эта стрела предназначалась для умерщвления одного из них. В этом предмете заключена великая мощь, воспользоваться которой не просто, однако если тебе повезет в этом, ты сможешь быть точно уверен в том, что выиграешь состязание со своим родичем.

Гасхааль попробовал вытащить стрелу из земли, но не смог и сдвинуть ее на волосок – столь тяжела она была. Ни Искусство, ни Сила не помогли ему, ибо стрела отбрасывала любую магию. Разочаровавшись, он оставил попытки, и они покинули это место. Двигаясь далее, Каэрдин и Гасхааль достигли вертикального озера и, проникнув сквозь его воды, оказались в следующей области. Это было место безумия: область состояла из утеса, высящегося посреди пустоты, и звездного неба – но необычными были его звезды: они кричали, как будто были раздираемы какими-то непредставимыми муками, выли, лаяли и скулили, как бешенные звери, и страшны были голоса их. Повелители Стихий долго спускались с утеса, пока, наконец, не достигли его основания. Там простиралась великая пустыня, а в ней на некотором расстоянии друг от друга были разбросаны оболочки умирающих и давно угасших звезд. Подобрав одну из них, Гасхааль хотел было идти обратно, но в это время звезда ожила и потянулась к нему, желая выпить его Силу. Долго стоял Повелитель Ворон посреди пустыни, неподвижный, как изваяние, в то время как его магия и воля боролись с волшебством звезды, и Каэрдин находился рядом, ожидая, чем закончится это противоборство, ибо дары, которые он предлагал, нужно было еще суметь взять. Наконец Повелитель Ворон победил и подчинил себе умирающую бестию, и тогда путешественники взошли обратно на утес. Здесь Гасхааль сложил все собранные компоненты и заключил их в подобранную внизу оболочку. Первым компонентом было серое ледяное крошево, вторым – обжигающий ветер, третьим – вода из вертикального озера, которая не входила в соприкосновение ни с какой вещью, опущенной в нее, но только лишь расступалась перед ней. Что же получилось в результате? Шкатулка, будто покрытая водяной оболочкой – но стоило протянуть руку, и оболочка расступалась, сплетаясь в удивительные синие, зеленые и желтые узоры. Завершив творение, Гасхааль попросил Повелителя Затмений увести его из этого места, потому что трудно было слушать крик мечущихся звезд и сохранять рассудок. И они отправились в обратный путь. Миновав уже известные Гасхаалю области, они вернулись в замок. Повелитель Затмений пригласил Гасхааля погостить у него с тем, чтобы отдохнуть от путешествия, но Гасхааль отказался, сказав, что боится опоздать к условленному сроку встречи со своим соперником. На том они расстались, и Вороний Лорд поспешил к замку Джордмонда-Законника.

Гасхааль и Эмерхад встретились на некотором отдалении от замка и, после взаимных приветствий, отправились к избранному жребием судье – предварительно, впрочем, не забыв изменить свое обличье. В высоком зале, озаряемом блеском множества светильников, сидел Джордмонд, владетель окрестных земель и мудрый судья. Его устами никогда не говорили чувства – но только разум. Сложно было бы отыскать книгу, которую не прочел Джордмонд, или устную легенду или сказание, которых бы он не слышал. Об обычаях разных народов, их традициях и праве ему было известно все. Вынося приговоры, в левой руке он держал раскрытую книгу, а правой водил по ее страницам, что делало его похожим на слепца, пытающегося при помощи пальцев возместить отсутствие зрения. За его троном возвышалось до самого потолка большое бронзовое зеркало; но никто из приходивших на суд к Джордмонду никогда не видел там своего отражения.

Войдя в замок, назвавшись вымышленными именами и испросив аудиенции, Гасхааль и Эмерхад получили ее и предстали пред троном Законника. Эмерхад изложил их дело; и когда Джордмонд спросил о свойствах их творений, он же и начал говорить первым.

– Это девять дисков, – сказал Эмерхад, демонстрируя судье свои изделия. – Их свойства различны, хотя природа и происхождение этих свойств во многом одинаковы, и по-разному можно использовать их. Можно поражать ими врагов, как обычными метательными дисками – но сложно будет отыскать доспех, способный выдержать их удар. Можно использовать их и для церемоний, подобно пентаклям; можно, искажая, управлять посредством ритуалов силами, связанными с дисками: небом и водой, почвой и пламенем, светом дня и светом ночи, видимостью, жизнью и темнотой. Также следует сказать, что каждый из дисков во многом подобен живому существу. Произнеся некоторые заклинания, можно пробудить их душу. Тогда вместо дисков появятся могущественные демоны, и исполнят любое приказание своего господина. Уничтожить их почти невозможно, ведь основание их силы – прах и уголья времени, лежащие в Старом Колодце, а то что один раз уже сгорело, не может сгореть вновь.

– Твое искусство велико, – молвил Джордмонд, – немногие знают о Старом Колодце, и еще меньшее число известных мне чародеев способны на то, чтобы добыть что-либо оттуда. Послушаем теперь, что скажет твой соперник.

– Вижу я, – сказал Повелитель Ворон, – что ты, братец, сотворил сильные амулеты, однако и я не терял времени даром. Вот шкатулка, обладающая много большей разрушительной силой. Стоит открыть ее и выпустить на волю хотя бы горсть льдинок, лежащих там, как поднимется волшебный ветер, в котором соединены жар и холод, и разнесет льдинки туда, куда будет ему приказано. Куда попадет льдинка, там она умножится многократно и прорастет, подобно зерну, и пища тому ростку – жизнь и тепло, волшебство и сила. Перед тобой будет большое войско – во мгновение ока погубит его шкатулка; будет искусный волшебник или существо, наделенное собственной, внутренней магией – и вскоре они исчерпают свою Силу, а потом лишатся и жизни; будет цветущая страна – останется лишь пустыня.

– Эта вещь опасна, – сказал Джордмонд, – но вряд ли можно полагать ее наилучшим оружием. Сила, заключенная в шкатулке, разрушая, выходит из-под власти того, кто выпустил ее. Сила эта многое отнимает у того, против кого обращена, но ничего не оставляет и своему владельцу. Это не оружие – скорее проклятие, и лишь безумец воспользуется им против своих врагов: ведь если то, что ты говоришь, правда, то песчинки, выпущенные из шкатулки, способны быстро погубить не только противника, но и весь мир, где будет происходить битва. Потому состязание ваше выиграл твой родич, а не ты: его изделие не столь губительно, но магией, заключенной в дисках, при случае можно воспользоваться, а тем, что изготовил ты, пользоваться не следует ни при каких обстоятельствах.

Гасхааль усмехнулся, поскольку имел на этот счет свое мнение, однако не стал оспаривать приговор судьи. На том и закончилось состязание. Джордмонд пригласил обоих колдунов погостить у него некоторое время, поскольку их мастерство вызвало в нем уважение. Немногие способны проникнуть в Старый Колодец и что-либо вынести оттуда. Прежде Джордмонд полагал, что подобное под силу только Повелителям Стихий, и на этот счет относительно своих гостей у него сложились некоторые подозрения, и это было первой причиной его гостеприимства. В отличии от дисков, о происхождении шкатулки с песчинками ему ничего не было известно, и обстоятельства эти также интересовали его, но более всего он желал под каким-нибудь предлогом изъять шкатулку у Гасхааля, потому что опасался сил, заключенных в ней – это было второй и третьей причинами гостеприимства.

Гасхааль и Эмерхад приняли его приглашение и остались на несколько дней, поскольку им хотелось побольше разузнать о своем будущем враге и, возможно, обнаружить области волшебства, в которых он слаб, изучить особенности его колдовского искусства и обнаружить в его невидимой броне уязвимые места. Так, каждый день, под видом добрых гостей, они обедали и ужинали с Джордмондом, и развлекали его байками о своей выдуманной жизни. С каждым новым днем Джордмонд все больше убеждался, что его гости – отнюдь не те, за кого себя выдают, но не показывал пока виду, что что-то подозревает, потому что не мог определить точно, что в их рассказах ложь, а что правда. Он наблюдал за ними, притворяясь радушным хозяином; он несколько раз пытался выкупить у Гасхааля его шкатулку, но тот всякий раз отказывался.

Теперь следует упомянуть о еще одной персоне, гостившей у Законника в то же время. Это была сестра Лорда Келесайна Майтхагела, девушка по имени Талиана. Гасхааль постарался поближе познакомиться с ней, чтобы выяснить, какие у нее отношения с братом и разузнать что-нибудь о Повелителе Молний. Он вел себя с ней очень любезно и всегда с большим уважением отзывался о ее брате. Однако это оказало противоположный эффект: Талиана в то время была в ссоре с Келесайном. Она не испытывала доверия к Путям Света и презирала всех, кто слепо следовал ими – а среди таковых первым она считала своего единокровного брата. Когда она впала в ересь, Келесайн пригрозил, что выдаст ее замуж, чтобы выбить из головы девичью дурь. Так началась их ссора. От того-то, погостив в замке Законника всего несколько дней и вдруг обнаружив там щедрого на любезности кавалера, Талиана возомнила, что ее брат решил исполнить свою угрозу и свести ее с будущим женихом. Как следствие, она была чрезвычайно холодна с Гасхаалем. Она полагала, что по прошествии самого короткого времени он постарается перейти от светского общения к общению более доверительному и не желала давать ему каких-либо надежд. Конечно, она могла бы поиграть с ним, а потом, когда он признался бы ей в своих чувствах, жестоко высмеять, но такие игры были ей не по вкусу.

Меж тем ситуация складывалась таким образом, будто бы Гасхааль и впрямь делал попытки ухаживать за ней, и с каждым днем она все больше и больше убеждалась в правоте своих предположений. Эта игра сильно раздражала ее, и вот, в один из дней, когда Гасхааль случайно встретился с ней на большом балконе (Талиана полагала, что встреча эта отнюдь не случайна – без сомнения, «жених» специально выслеживал ее), она решила раз и навсегда разобраться с этим.

– Вас ведь послал мой брат, не так ли? – Спросила она молодого человека, пристально глядя ему в глаза. – Наверное, это для вас большая честь: ухаживать за сестрой Повелителя Молний по его же указке.

Гасхааль рассмеялся. В этих немногих словах ему открылось больше об отношениях Талианы с братом, чем он узнал за все прошедшие дни. Предположения ее позабавили и развеселили Вороньего Лорда.

– Госпожа, – сказал он, – если бы ваш брат узнал о нашем знакомстве, он несомненно постарался бы убить меня, а если бы он заранее узнал о нем, то постарался бы убить меня еще до того, как оно произошло.

Слова эти ошеломили Талиану.

– Разве вы враги? – Спросила она с сильным недоверием.

– Я не считаю его своим врагом, – ответствовал Гасхааль, – и не питаю к нему вражды. Однако он сильно ненавидит меня по причинам, которые мне неизвестны, и обвиняет меня в чудовищных преступлениях, противоречащих всякому здравому смыслу. Я не против примириться с ним, но он не хочет.

– Но отчего тогда Келесайн оставил меня в этом замке, если знал, что вы можете здесь появиться?

– Сомневаюсь, чтобы он знал об этом. Я оказался в гостях у Джордмонда совершенно случайно. Кроме того, я ношу личину, которая делает мое лицо совершенно неузнаваемым, ведь Джордмонд – один из союзников и друзей вашего брата, и, признаться, мне не очень-то безопасно здесь находится. Впрочем, я покажу вам, как выгляжу на самом деле.

С этими словами он снял личину. И если личина красивого юноши, которую он носил, вызывала неприязнь у Талианы, поскольку она подозревала юношу в неких неблаговидных намерениях на ее счет, то подлинное лицо Гасхааля, не очень красивое, изрезанное морщинами, лицо хищника и аристократа, показалось ей куда симпатичнее. Кроме того, имелось и еще одно обстоятельство. Как уже было упомянуто в начале истории, Гасхааль носил черные одежды, а Талиана испытывала большую симпатию к этому цвету – хотя бы потому, что ее брат всегда предпочитал светлое одеяние жреца.

Узнав от Талианы о том, что Келесайн должен вскоре посетить замок Законника, Гасхааль и Эмерхад поспешили распроститься с гостеприимным хозяином, опасаясь, что Повелитель Молний сумеет разгадать их личины.

Далее они отправились на Вороний Остров, где Гасхааль хранил записи, которые похитил у астролога – записи, повествующие о том, когда и в каких местах откроются пути в новый мир. Эмерхад взялся расшифровать те заметки, но Гасхааль остановил его.

– Кто способен лучше разобраться в них, как не сам составитель? – С этими словами он вызвал птицу, бывшую когда-то городским звездочетом, и приказал ей объяснить им смысл написанного. Птица исполнила приказание, но по ее словам выходило, что до появления нового мира должно пройти, по меньшей мере, еще несколько месяцев. На сем Гасхааль и Эмерхад расстались, уговорившись встретиться через некий срок. Но когда срок истек, Гасхааль не поспешил исполнить это условие: своего брата он ценил скорее как возможного союзника в близкой войне, но отнюдь не испытывал желания делиться с ним силой. Обратиться к его помощи Гасхааль решил лишь перед самой войной и пожалел о том, что и так слишком поторопился, рассказав родичу так много о своих надеждах и неприятностях.

Однако, и об этом будет рассказано дальше, жадность сыграла с Повелителем Ворон дурную шутку.

И вот, спустя несколько месяцев, некоем месте, собрались волшебники, с которыми астролог до часа смерти успел поделиться своими расчетами – Келесайн, Тарнааль, Джордмонд, а также их ученики и спутники. Из наиболее известных и сильных спутников следует назвать Ягани, Огненную Танцовщицу, Шаркэля, Хозяина Видений, Алгарсэна, Повелителя Драгоценностей, Зерема, Повелителя Бестий, Астану, Хозяйку Деревьев и Ирвейга, Властелина Теней. Была открыта дорога в новый мир, и Обладающие Силой вступили на нее. Никто из них, однако ж, не заметил, что позади процессии, на некотором от нее удалении летела птица с черно-серым оперением, каковое оперение делало ее совершенно невидимой в сумраке между мирами. Лорды вступили на землю нового мира, а та птица была первым живым существом, коснувшимся его небес.

Этот мир, в последующие времена названный Эссенлером, Рассветными Землями, был удивительным местом. Лучи двух солнц изливались на его моря и долины; смешиваясь, их свет порождал многочисленные радуги – зеленые, золотистые, алые. Воздух не был одноцветен, освещение, вследствие движения двух светил постоянно менялось, плавно, незаметно принимая новые оттенки. Радостью исполнен был юный мир, и великая тишина царила над его просторами, и казалось, что эта тишина – лишь сон новорожденного. Земли Эссенлера были пусты и не имели еще ни лесов, ни гор – появление тех и других, а так же животных и птиц должно было произойти в свои сроки, ждать наступления которых, впрочем, осталось уже недолго. Но голоса зверей и тени лесов были доступны восприятию пришельцев, из которых никто не был чужд волшебству, и чем дольше любой из них задерживал взгляд на каком-либо являвшемся ему призраке, тем реальнее тот становился: так, с самой первой минуты пребывания в Эссенлере, Обладающие Силой стали влиять на него и ускорили его пробуждение. Каждый из них имел свою долю в волшбе новорожденных Земель, и каждый определил ее и объявил пред другими, но прежде чем они разошлись, подыскивая себе обиталища и определяя территории, где можно будет в полной мере проявить свое искусство, Келесайн, Повелитель Молний, обратился к ним со следующими словами:

– Звездочет, рассказавший нам о тайной дороге в эти земли, исчез, равно как и его бумаги, и многое заставляет предположить, что это дело рук Вороньего Лорда, против которого звездочет просил нашей помощи. Если это так, Гасхааль наверняка уже здесь или будет здесь в самом скором времени. Полагаю, что ни у кого из нас нет желания признавать его своим добрым соседом и мириться с его обществом. А потому я предлагаю сотворить Ловчую Сеть, в которую попадутся он сам и его мерзкие птицы: сеть пленит его и доставит нам беспомощным пленником с тем, чтобы мы могли предать его справедливому суду за его злодеяния.

Остальные Лорды согласились с Келесайном, и сотворили Ловчую Сеть, а Ангел-Страж раскинул ее над миром. И вскоре Гасхааль попался в ловушку и почуял, как будто что-то стягивает ему крылья и отделяет от стихий Эссенлера; и как он не исхитрялся, как не пытался сбросить путы, он лишь сильнее запутывался в них. Тогда он решил на время покинуть Эссенлер, чтобы достичь своего Острова и там снять заклятье, но сеть не выпускала его за пределы мира. Меж тем, каждая попытка высвободиться лишь вдвое ограничивала область его передвижений, и он понял, что, действуя таким образом, в скором времени уже не сможет сдвинуться ни на дюйм, и зависнет между небом и землей, связанный незримыми путами. Тогда, не прибегая больше ни к какому сильному волшебству, он отправился в земли своих врагов, чтобы выяснить, чем они заняты, и, может быть, изыскать какую-нибудь хитрость, чтобы снять заклятье. Так вышло, что первой областью, избранной им, благодаря случаю оказались владения самого Лорда Келесайна. Там стоял прекрасный дворец, окруженный фонтанами и садами – все это Келесайн сотворил в первый день своего появления в Эссенлере, чтобы было где поселить пришедших с ним учеников и вассалов. Сам он редко появлялся во дворце, занятый возведением иной постройки, которую полагал сделать своим постоянным обиталищем – колдовского замка, названного позже Грозовой Цитаделью. Свое имя Цитадель получит от того, что серебряно-золотые стены ее будут сиять подобно солнцу, и веретено молний окружит их несокрушимой броней.

Лучшие комнаты дворца были отведены Келесайном для своей сестры. В любую минуту она могла получить все, что ни пожелает – все слуги были в ее распоряжении, и любой из учеников Келесайна с радостью исполнил бы любую ее просьбу. Однако ж, она скучала, чувствуя себя здесь лишней, поскольку не обладала никакими особенными волшебными талантами и не могла принять участия в трудах Келесайна и прочих Лордов. Она ощущала себя пленницей в этом богатом дворце, а скука и пустота стали ее тюремщиками. Не смотря на большое число людей, живших с ней под одной крышей, она была одинока, ни с кем не смея разделить ни радость, ни печаль. Вера ее брата была чужда ей и казалась не более чем красивой ложью, и она не желала ходить теми дорогами, которыми ходили Келесайн и ученики его.

И вот, однажды, когда она сидела в своих покоях, предаваясь чтению и размышлениям, на подоконник опустилась большая черно-серая птица. Это удивило Талиану, поскольку подобных птиц она еще не встречала в этом мире, да и не водилось пока что в Рассветных Землях иных живых тварей, кроме тех, которых привели с собой поселенцы. Девушка отложила книгу и стала смотреть на ворону, и не спешила ее прогонять. Гасхааль же (а это был именно он), убедившись, что в комнате больше никого нет, принял свое человеческое обличье. Талиана испуганно вскрикнула, но испуг тот час сменился радостью – ведь она полагала Гасхааля своим добрым знакомым.

– Так значит, вы и есть Повелитель Ворон… – Негромко промолвила она.

– Полагаю, теперь уже нет смысла скрывать это обстоятельство, миледи, – усмехнувшись, ответил Гасхааль.

– Отчего же вы скрыли его от меня в замке Джордмонда-Законника?

– Из опасения, что вы примете меня за того, кем видит меня Келесайн Майтхагел, а не за того, кем я являюсь на самом деле. Ведь ваш брат, должно быть, немало рассказывал вам обо мне.

– Это так, милорд, и он действительно несколько раз упоминал ваше имя. Также он призывал меня остерегаться вас, поскольку ходили слухи, что вы нашли способ проникнуть в этот мир вместе с прочими Лордами.

– И вы намерены последовать его совету? – С толикой иронии поинтересовался Гасхааль. – Вы намерены вызвать стражу и просить вассалов вашего брата защитить вас от меня?

– Разве я нуждаюсь в подобной защите? – Спросила Талиана, гордо вскинув голову.

На что Повелитель Ворон ответил:

– Нет, миледи, не нуждаетесь. Вы – последняя в Эссэнлере, кому я желал бы причинить какой-либо вред. Однако страх заставляет видеть вещи не такими, какие они есть в действительности, и я опасаюсь, что ваш брат сумел внушить вам страх передо мной.

– Некоторые из деяний, которые вам приписывают, и впрямь заставляют при встрече с вами помнить прежде всего об осторожности и благоразумии. Но я уже давно не верю безоглядно всему тому, что говорит мой брат, и не принимаю каждое его слово за наивысшую истину, как это делают его ученики и вассалы. Полагаю, что и Обладающие Силой склонны ошибаться – также, как и простые люди, вот только последствия их ошибок не в пример более разрушительны. Многое мой брат видит так, как ему хочется, отказываясь признавать какие бы то ни было иные мнения на этот счет, и не останавливается перед применением силы для того, чтобы искоренить эти мнения.

– Увы, это так, – с тяжелым вздохом согласился Гасхааль. – И я склонен предположить, что, действуя таким образом, он рано или поздно добьется полного успеха. Тогда все живущие станут ходить только теми дорогами, которые вызовут у него одобрение, и верить будут только в то, что он объявит истинным, а знать – только то, что он разрешит им.

– Отчего вы так уверены в том, что он добьется успеха? Ведь вы – его недруг, однако беспрепятственно проникли в его дворец; вашего присутствия в этих Землях не желал ни мой брат, ни его союзники, но вы пришли в Эссенлер и, кажется, собираетесь действовать здесь и дальше, не очень-то оглядываясь на остальных Лордов, и не о чем не испрашивая у них разрешения. Я знаю, многие Обладающие Силой прислушиваются к словам Келесайна, но мне известно так же и то, что еще большее их число никогда не последует за ним и не примет того порядка, к которому он желает привести всех живущих.

– Ваш брат очень настойчиво добивается своих целей, – с легкой улыбкой сказал Гасхааль. – И ему обычно удаются его начинания. Он ломает ворота, если они закрываются перед ним, он вызывает на судебный поединок тех, кому проигрывает в словесном споре.

– Вы вызваны им на дуэль, милорд?

– Можно сказать и так, хотя никто не объявлял мне о вызове. Ваш брат связал мне крылья и наложил на меня заклятье, которое с каждым часом все сильнее стягивает мою духовную сущность и отнимает все больше сил. Когда я пришел в этот мир, я был открыт Эссенлеру, и Лорд Келесайн воспользовался этим, чтобы поймать меня в ловчую сеть, словно птицу. И если вы, миледи, все же пожелаете позвать ваших телохранителей, я мало чем смогу воспротивиться этому – Сила моя убывает час от часу и скоро исчезнет совсем. Тогда Повелителю Молний и его своре не составит никакого труда найти меня, и мне останется только уповать на их милосердие.

Талиана содрогнулась от этих слов, потому что знала, что редко ее брат проявляет милосердие к тем, кого считает своими врагами.

– Но неужели, – с трепетом спросила она, – неужели нет никакой возможности к примирению между вами?

С глубокой скорбью вздохнул Повелитель Ворон, услышав это.

– Боюсь, что нет, – сказал он. – Меня оклеветали перед ним, а он не станет слушать моих оправданий, да и я не стану оправдываться, ведь и у меня есть своя гордость.

– Но я могу хоть как-нибудь помочь вам? Скажите, что необходимо сделать, чтобы снять с вас заклятье, и я с радостью исполню это!

– Я пришел к вам не для того, чтобы просить о помощи, – сказал Гасхааль. – Да и чем вы можете помочь мне? Ведь вы не обладаете никаким могущественным волшебством, способным снять чары. Я долго пытался сломать это заклятье сам, но потерпел неудачу – оно вообще не может быть снято, пока я нахожусь в этом мире, а покинуть его я не в силах. У меня осталось всего несколько часов, прежде чем меня отыщут. Это время я хотел бы провести в беседе с вами, потому что вряд ли мы с вами когда-нибудь еще увидимся.

– Вы полагаете, что вас казнят? За преступления, которых вы не совершали? – С ужасом спросила Талиана.

Гасхааль коротко кивнул.

– Несомненно, миледи. Однако давайте лучше говорить о приятном. Вот, я вижу на вашем столе книгу Агрависа Мудрого “Исчисление сеньоров Нижнего Мира, их свойств, имен и родов занятий, с включением краткой истории происхождения каждого, ежели она известна.” Хмм… Странное чтение для молодой девушки, да и чересчур, по-моему, мрачноватое, ведь Агравис, насколько мне помнится, выставляет Владык Преисподней этаким безумными страшилищами, а я знаком с некоторыми из них, и могу вас уверить, что отнюдь не все они таковы. Если, конечно, судить о них по их боевым обличьям – ну, вы знаете, рога, копыта, жвала, ядовитые когти, чешуя и шипы, и прочее в том же духе – то, конечно, трудно не испугаться таких бестий. Однако у них существуют и иные облики, куда как более благородные и приятные… Между прочим, вы читали другую книгу Агрависа, повествующую о Владыках Небес?

– Нет, в храме Бога Света, где я воспитывалась, имелись только отрывки из нее. Говорят, что подлинник и все полные копии были уничтожены, когда… когда погиб Агравис.

– Вовсе нет, миледи, у меня в замке имеется одна из копий – Агравис был моим другом, и подарил мне ее незадолго до смерти… Я никогда не мог понять, почему именно меня обвинили в его смерти. Кто-то убил Агрависа и всех его учеников. Ничего удивительного, что тут же со всей округи слетелись вороны, чтобы как следует попировать телами умерших. Но почему на меня возлагают за это ответственность? Разве Келесайн, Повелитель Молний, отвечает за те грозы, которые сейчас, может быть, бушуют в каких-нибудь далеких мирах и причиняют массу хлопот простым людям?… Впрочем, давайте оставим эту тему. А не попадался ли вам, случаем, один из трактатов Агрависа, посвященный…

Так, в беседе о высоких материях, они провели около получаса. Но было видно, что мысли Талианы бродят где-то далеко, и чем больше проходило времени, тем сильнее она казалась обеспокоенной. Под конец она не выдержала:

– Как вы можете с такой легкостью рассуждать обо всех этих отвлеченных вещах, зная, что через несколько часов лишитесь свободы, а вскоре, возможно, и самой жизни? Я люблю и поэзию, и философию, и историю, и прочие подобные дисциплины, но я не в состоянии сейчас разговаривать с вами о них. Я прихожу в ужас от одной мысли о том, что с вами сделает мой брат, когда обнаружит вас здесь, а вы ведете себя так, будто бы зашли приятно скоротать часок-другой за светской беседой. Кажется, что ваша судьба волнует вас куда меньше, чем меня.

– А почему вас волнует моя судьба? – Как будто с легким удивлением произнес Гасхааль. – Мы ведь не так долго знаем друг друга.

– Но достаточно, чтобы я поняла, что вы один из лучших людей, которых я когда-либо встречала, и мне будет очень жаль, если вы погибните так бессмысленно.

– Мне тоже жаль, но что делать? Все мы когда-нибудь умрем, даже те из нас, что воображают себя бессмертными. Я, по крайней мере, могу похвастаться хотя бы тем, что более-менее точно знаю время, когда это произойдет, а значит, окажусь внутренне готовым к сему событию.

– Но неужели совсем ничего нельзя сделать, чтобы его предотвратить?

– Говорю же вам: в этом мире заклятие снять невозможно.

– А если вы покинете его?

– Сам я не в состоянии этого сделать. Сейчас я еще, наверное, смогу сотворить волшебную дорогу, но не смогу даже и вступить на нее.

– А если кто-нибудь поможет вам, выведет вас на эту тропу?

Гасхааль помолчал, прежде чем ответить.

– Да… – Сказал он задумчиво. – Полагаю, что это может получиться. Я могу превратиться в птицу… А потом излечиться на своем Острове… Но видите ли, миледи, вот еще какое обстоятельство: в этом мире нет никого, кто захотел бы помочь мне, так что, боюсь, это не слишком удачная идея.

– Я с радостью помогу вам добраться до вашего Острова.

Гасхааль, услышав это, сильно помрачнел и нахмурился.

– Мне не хотелось бы ссорить вас с вашим братом, – сказал он. – Вряд ли он сильно обрадуется, когда узнает о том, что вы помогли мне избежать смерти.

– Ах, оставьте! Мы с ним и так уже давно в ссоре. Кроме того, я не собираюсь сюда возвращаться. Вы ведь не откажете мне в защите и покровительстве в ваших владениях?

– Вы всегда желанная гостья в моем доме, и можете жить у меня столько, сколько захотите, – сказал Гасхааль, поражаясь тому, как легко обвести некоторых людей вокруг пальца.

Он соткал волшебную дорогу, что простиралась за пределы этого мира и, превратившись в птицу, уселся на руку Талиане. Она же шагнула в сумрак, и волшебные двери закрылись за ее спиной, а когда по прошествии некоторого времени слуги и ученики Келесайна обнаружили ее исчезновение, то, конечно, не смогли найти ее, как не искали, и были вынуждены сообщить Келесайну, что не сумели уберечь его сестры. Хроники Рассветных Земель умалчивают, что сказал Лорд Келесайн на это своим ученикам и вассалам.

Поиски были продолжены, но ни к чему не привели. Однако по прошествии нескольких дней на землю прямо под ногами Повелителя Молний опустилась большая черно-серая птица.

– Талиана у меня, – каркнула ворона. – Не хочешь ли зайти в гости, шурин?

Келесайн сжег ворону молнией, однако отправился на Вороний Остров. Теперь следует рассказать о том, что было в это время с Гасхаалем.

Повелитель Ворон, достигнув своего Острова, на время оставил Талиану и стал изыскивать способ снять заклятие. Он призвал на Остров большое количество птиц и держал с ними совет об этом. Через некоторое время способ был найден, тем более что и заклятье сильно ослабело за пределами Эссенлера.

Талиану не напугал ни его замок, ни лес, окружавший цитадель – лес, где деревья были лишены листьев, а на каждой ветке сидело по вороне или по крупному ворону. Таких больших птиц она не видела никогда раньше. Они казались ей разумными, однако молчали, когда она пыталась заговорить с ними. Гасхааль запретил им общаться с девушкой, дабы она не узнала о том, что когда-то все они были людьми.

Талиане понравилось жить в замке Вороньего Лорда. Он притягивал ее, как притягивает к себе все темное и таинственное. Ее привлекали непонятные блестящие вещи, которыми полнились замковые комнаты. Ей забавляла огромная металлическая конструкция, установленная неподалеку от замка и чем-то напоминавшая боевую башню – правда, боевую башню весьма странных очертаний. Кроме того, ей нравилось подходить к самому краю Острова и заглядывать вниз, туда, где была одна пустота и бездонная тьма, высветленная лишь мирами, что следовали по своим невидимым путям, поднимались из хаоса и, соприкасаясь, проникали друг сквозь друга. Но более всего на Вороньем Острове и в высоком черном замке Талиане нравился сам Лорд Гасхааль.

Гасхааль позволял ей любить себя и думать, что испытывает к ней схожие чувства. Он никогда не говорил девушке о том, что давным-давно обменял все свои душевные слабости на Силу, и перестал быть уязвимым, а ведь любовь – высшая в числе слабостей, к которым склонно сердце, и наибольшая прореха в броне его.

Меж тем, на Вороний Остров пришел наконец Лорд Келесайн. Гасхааль принял его любезно и предложил поужинать, но Келесайн сделал вид, будто и не слышал этих любезностей.

– Где моя сестра? – Спросил он голосом в тысячу раз более холодным, чем поцелуй Ледяной Королевы. – Предупреждаю, если ее здоровью или чести был нанесен хоть какой-нибудь урон, ты горько пожалеешь о том, что вообще родился на свет.

– Вряд ли я пожалею о чем-либо подобном, – ответствовал Гасхааль, – потому что я никогда не рождался, а на свет я появился совершенно иным образом. Я принадлежу к тому же народу, что и твой знакомый, Тарнааль, Ангел-Страж, и жил в оболочке духа прежде, чем приобрел плотскую оболочку. Однако по твоему лицу я вижу, что тебя сейчас не очень-то волнует история моего происхождения. Предлагаю обсудить эту историю в какой-нибудь другой раз. Относительно же твоей сестры скажу лишь, что я не чинил ей никаких обид и в мыслях не держал как-либо препятствовать ей, буде она захочет покинуть мои владения, однако желания ее были иными, и я не мог отказать ей в гостеприимстве. В истинности моих слов ты сможешь сей же час убедиться сам, поскольку я не имею ни малейшего желания препятствовать вашему свиданию – напротив, я желаю, чтобы ты как можно скорее удостоверился в ее благополучии и оставил свой воинственный тон.

Келесайн увиделся с сестрой и имел с ней долгую беседу. Он уговаривал ее как можно скорее покинуть замок Гасхааля и расписывал ужасы и жестокости, которые тот творил с людьми, стоявшими у него на пути, или даже просто так, ради забавы, но Талиана не верила ни одному его слову. Она требовала доказательств, а когда он предоставлял их, утверждала, что все они неубедительны. Она доподлинно знала о Гасхаале так мало, что заранее отвергала любое обвинение в его адрес. Бесчинства, о которых повествовал ей Келесайн, казались ей всего лишь нелепыми сказками.

– Какой смысл, – спрашивала она, – могущественному магу описанным тобою образом поступать с теми, кто не сделал ему ничего дурного? Жестокость происходит от невежества и страха, а чего бояться Обладающему Силой? Еще меньше можно заподозрить Гасхааля в невежестве. Он, возможно, умнейший из людей и бессмертных, с которыми я когда-либо беседовала, и очень тонкий знаток душ. Он так точно чувствует чужое настроение, так полно умеет сопереживать, что мне кажется немыслимым, чтобы он захотел причинить кому-нибудь боль – ведь ему самому будет больнее, чем его жертве. Брат мой, завистники оболгали его перед тобой, и он невиновен во всех преступлениях, которые ему приписывают.

И увидел Келесайн, что велика ее любовь, и ничем невозможно переубедить ее, да и стоит ли переубеждать, и открывать глаза на горькую правду? И, покинув сестру, снова отыскал он Гасхааля.

– Убедился ли ты, что я не солгал тебе? – С любезной улыбкой спросил его Повелитель Ворон. – Нашел ли ты свою сестру пребывающей в счастии и радости, или же она – жертва, томящаяся в глубочайших подземельях моего замка, а я сам – главный палач ее?

– Будь верным последнее, – сказал Келесайн, – твой замок уже был бы превращен в дымящиеся руины. Однако я вижу, что ты нашел ловкий способ уберечься от моего гнева.

– Но не от мести прочих могучих воителей, жаждущих покарать меня за смерть одного глупого звездочета и еще за пару-тройку подобных нелепых историй. Когда вы назначали день осады моего замка? Тогда, когда более-менее постигните магию Эссенлера и отхватите от стихий этого мира кусок пожирнее?

– Осады не будет, – тяжело сказал Келесайн. – В том даю тебе мое слово.

– Так же я желал бы, чтоб мне не чинили препятствий в исследованиях волшбы нового мира.

– Не много ли ты просишь, Вороний Лорд?

– Не много, и я не прошу, а извещаю тебя о своих… интересах. Или, может быть, ты желаешь единолично владеть магией Эссенлера? Но если это так, для чего ты привел туда столько посторонних? А если не так, отчего ты не желаешь делиться с будущим своим родственником?

– Хорошо, – сказал Повелитель Молний. – Я принимаю твои условия. Мои же условия таковы: Талиана должна быть счастлива. Посмей только разочаровать ее, предать ее любовь, как-нибудь обидеть ее, и ты пожалеешь о том, что появился на свет – каким там бы странным и необычным способом ты не проделал это.

Сказав так, Келесайн Майтхагел покинул Вороний Остров и известил своих союзников о том, что война с Гасхаалем откладывается на неопределенный срок, и возможно даже, не состоится вовсе.