"Клэй из Виргинии" - читать интересную книгу автора (Рич Мередит)

Глава 14

Нелл Смит покидала Уиллоуз на следующий день после возвращения Мака и Санни Фитцджеральд из свадебного путешествия. Клэй помогла ей упаковать вещи и погрузить их в машину.

– Нелл, прошу, не уезжай. Как я останусь здесь без тебя?

– Все будет хорошо. К тому же моя квартира всегда в твоем полном распоряжении, если ты приедешь в город. Я сделаю для тебя комплект ключей.

Клэй обняла Нелл:

– Как знать, может, мне придется совсем перебраться к тебе…

– Посмотрим. Скоро начнутся занятия в колледже, и тебе будет не до переживаний. А когда захочешь поговорить – звони, я всегда буду рада услышать твой голос. – Нелл уложила последний чемодан. – Ну что ж… до скорого свидания, – весело произнесла она. – А теперь марш в дом, пока я не разрыдалась. Иди. Убирайся!

Клэй поцеловала Нелл в щеку.

– Завтра Питер привезет тебе остальные вещи, и я приеду помогать. Вместе приведем твою квартиру в порядок… До свидания! – Почувствовав, что слезы вот-вот польются из глаз, Клэй резко повернулась и помчалась к себе в комнату – плакать.

Нелл в последний раз ехала по дорожке Уиллоуз. Разумеется, она еще наведается сюда, но жить здесь уже не будет. После роскоши поместья нелегко привыкать к скромной квартирке с одной спальней на Регби-роуд. И как она будет жить без стряпни Ноны?

«Думай о будущем и преодолеешь все невзгоды», – твердила она себе, хотя больше всего ей хотелось вообще ни о чем не думать. Хорошо хоть Санни устроила ее на работу управляющим отдела игрушек в торговом центре на Барракс-роуд, наверное, затем, чтобы Нелл не проговорилась об увольнении. Санни сказала мужу, что Нелл уехала по собственному желанию, Мак ей поверил… и слава Богу. Нелл не хотелось, чтобы Клэй узнала правду, она и без того достаточно ненавидела Санни.

Скорее всего Санни поступила правильно. Если бы Нелл осталась в поместье, пришлось бы туго всем, и прежде всего ей самой. Нелл любила Мака Фитцджеральда, и, хотя Мак не догадывался об этом, его новая жена, вероятно, сразу это заметила.

«Просто удивительно, как быстро может измениться жизнь», – думала Нелл.

Ее душили рыдания, и она, свернув на обочину, остановила машину.

Весь июль Клэй не покладая рук трудилась в конюшнях, помогая Баку Смиту готовить лошадей к пятьдесят первой ежегодной ярмарке Фазига и Тип-тона в Саратоге, самому престижному аукциону из всех, в которых участвовала ферма Уиллоуз. Мак Фитцджеральд готовился продать шестнадцать однолеток, по крайней мере двое из которых, потомки Нашуа и Граустарка, должны были принести солидные деньги.

Однако в Саратогу с отцом Клэй не поехала. Мак уговаривал ее, но Клэй совсем не желала быть свидетелем того, как они с Санни играют во влюбленную парочку.

– Клэй, ты не могла бы позвонить доктору Сайднеру? – спросил Мак, просунув голову в кабинет конторы. На нем был легкий твидовый костюм, и от него пахло дорогим лосьоном, который ему подарила Санни. – Джек говорит, у Барабана начался жар.

– Конечно, папа. А куда это ты направился? В три часа мы собирались проехаться верхом…

Мак щелкнул пальцами:

– Черт побери, как я мог забыть! Извини, милая, придется отложить прогулку на завтра – Санни упросила меня съездить с ней в Вашингтон посмотреть кое-какой антиквариат. Она нашла в Джорджтауне еще одного декоратора и хочет нас познакомить.

– Зачем?

– Ну, ей кажется, что некоторые комнаты в доме поблекли. Я сказал, пусть делает с ними что хочет.

– Но это же смешно. Дом выглядит отлично.

– Не волнуйся; если Санни заменит что-нибудь из мебели, которую покупала мама, я сохраню ее для тебя до того времени, когда у тебя будет собственное жилье.

Клэй пожала плечами.

– Ладно, – сказала она, понимая, что в этом деле у нее все равно нет права голоса.

– Мне пора бежать. Мы вернемся завтра после обеда, и тогда обязательно отправимся на прогулку, например, съездим к Рэндольфам. Мне нужно обсудить кое-что с Хантером, а ты встретишься с Робин.

Клэй чмокнула отца в щеку.

– Так уж и быть. Не скучай там без меня.

В последние дни Клэй не узнавала отца. Большую часть времени он повсюду разъезжал с Санни, одетый словно на парад. Накануне в разговоре с Нелл Клэй нехотя призналась, что Мак сейчас выглядит лучше, чем когда-либо прежде.

Пока она набирала номер ветеринара, в конторе появилась Одри. Клэй жестом дала ей понять, что освободится через минуту, и восемнадцатилетняя красотка в платье от Бетси Джонсон принялась бесцельно кружить по кабинету. Она заглянула в шкаф, набитый журналами и книгами о лошадях и их разведении: справочными материалами и торговыми каталогами различных конных аукционов страны, затем, вздохнув, уселась на подоконник и скрестила ноги. Ее лицо выглядело безупречно, но Клэй знала, что белесой Одри приходится накладывать на кожу немало грима, чтобы приобрести пристойный вид.

Наконец Клэй положила трубку.

– Привет, Одри. В последнее время мы нечасто видимся. – Клэй все еще сердилась на сводную сестру за то, что она заигрывает с Джорджем Рэндольфом, – у Одри и так было множество парней, а у Клэй только Джордж, да и тот относился к ней скорее как к приятельнице, чем как к возлюбленной.

– Если бы ты знала, чем я занималась! Только никому ни слова. Если мать пронюхает, с ней случится удар.

В этот момент в соседней комнате появился Бак Смит, которому нужно было взять какие-то бумаги. Одри посмотрела на него и захлопнула дверь, толкнув ее ногой. Для нее все работники Уиллоуз были безликими батраками, и на них можно было не обращать ни малейшего внимания.

– Короче говоря, – продолжала Одри, – я познакомилась с потрясающим мужчиной. Представь, ему двадцать восемь лет, а он уже младший компаньон крупной адвокатской конторы…

– Вот как? И кто же он? – Одри считала, что все непременно должны интересоваться ее любовными историями, и с тех пор, как они стали сводными сестрами, между ними установились своеобразные отношения: Одри, начав по секрету рассказывать Клэй о своих похождениях, прежде всего брала с нее слово держать услышанное в тайне от Санни, а затем пускалась в откровения относительно самых интимных тайн своей сексуальной жизни. Когда тема была исчерпана, Одри, как правило, просила у Клэй одолжить ей тот или иной предмет – шарфик, деньги, машину, щипцы для педикюра. Клэй понимала, что Одри только за этим и пришла; казалось, она не подозревала о том, что Клэй видит ее насквозь, и рассчитывала на настоящее сестринское взаимопонимание.

На самом деле все было совсем не так, и, хотя Клэй никогда не имела сестер, она не хотела иметь такую сестру, как Одри; впрочем, та не слишком докучала ей. Одри была полностью поглощена собой и дни и ночи напролет пропадала за пределами Уиллоуз. В конце концов Клэй обнаружила, что ей совершенно необязательно слушать Одри, когда та болтает о своих приключениях; от Клэй требовалось лишь задавать вопросы да время от времени произносить что-нибудь вроде «потрясающе» или «ну и дела».

– Обещаешь не говорить матери? Клэй кивнула.

– Ларри Тальяферро. Ты знакома с ним?

– Я знаю, кто он такой. Его младшая дочь училась со мной в одной школе.

Одри вынула конфету из пачки, лежащей на столе Клэй.

– Так вот что я тебе скажу. Ларри – настоящий джентльмен. – Одри засмеялась и добавила, понизив голос: – Если, конечно, ты понимаешь, о чем я говорю.

Клэй кивнула.

– Вчера мы устроили ночной пикник у реки в Фармингтоне. Знаешь, где это? Мы пили «Пурпурный бархат» – коктейль из водки с красным грейпфрутовым соком.

– Да, Одри, я знаю, – отозвалась Клэй.

Одри растопырила свои длинные пальцы, внимательно рассматривая наманикюренные ногти.

– Так вот, мы расстелили одеяло и лежа изучали звезды; и вдруг я замечаю, что все пуговицы на моей блузке расстегнуты. Я даже не поняла, как он это сделал!

– Вот дела! – Клэй копалась в пачке журналов «Жеребцы Мэриленда», отыскивая статью, которую попросил скопировать Бак. – Ну и что потом?

– Сама знаешь, что. Впрочем, может быть, ты-то как раз и не знаешь. – Одри закурила сигарету. – Клэй, душечка, ты не поверишь, насколько лучше взрослые мужчины! Они такие опытные, так много умеют, не то что эти тупые юнцы из колледжей, которые запрыгивают на тебя, жутко потеют и… ну, ты сама понимаешь. Они все, как этот Джордж: неуклюжие, нетерпеливые, так легко возбуждаются; даже не думают о том, что девушка тоже хочет получить удовольствие. – Одри улыбнулась. – Извини, Клэй. Тебе, наверное, невдомек, о чем я, но не беда. Ты поймешь, и очень скоро.

Клэй промолчала. Одри не упускала случая намекнуть, что по сравнению с ней она, Клэй, сущий ребенок, но ее это не задевало; она совсем не хотела быть похожей на Одри Йейтс. Беспокоило ее другое – Одри пару раз встретилась с Джорджем и уже говорит о том, какой он неловкий любовник.

– Значит, между тобой и Джорджем все кончено? – спросила она.

– Ну… не совсем, – ответила Одри, пожимая плечами. – В пятницу Джордж повезет меня в Вашингтон на концерт Саймона и Гарфункеля.

– Очень мило, – выдавила Клэй. После того, как в ее жизни появилась Одри, Джордж продолжал изредка возить Клэй в кино, но длинной обратной дорогой не мог говорить ни о чем, кроме своей новой привязанности. Казалось, ему безразлично, что у Клэй нет ни малейшего желания сплетничать о сводной сестре.

– Послушай, Клэй… Ты не очень обидишься, если я попрошу у тебя в долг десять долларов, – мать куда-то укатила, и я не успела взять у нее деньги…

Клэй протянула ей десятидолларовую купюру:

– Вот, возьми.

– Ты прелесть! Настоящая сестра, и та не могла быть добрее. Верну деньги завтра. – Одри встала, одернула юбку, едва прикрывавшую ее ягодицы, и снова хихикнула. – Вечером меня не жди!

Но Клэй ее уже не слушала.

В доме никого не оставалось, Нону Клэй тоже отпустила. После работы она, Блюджей Коул и еще двое юношей с фермы отправились на выездку, как делали это почти каждый вечер. Клэй мчалась галопом по дальним полянам, чувствуя себя свободной, как птица. Езда помогала ей развеяться, забыть о неприятностях или отложить их на потом, а заодно привести в порядок свои мысли; лучше всего ей думалось именно в седле.

Оторвавшись от остальных, Клэй поскакала вперед, и в тот же миг ее пронзило тревожное воспоминание. Что-то такое, о чем говорила Одри, пересказывая ей подслушанную беседу Санни и Мака. «Берегись», – предупреждала ее Одри. Санни хотела, чтобы Клэй прекратила водить дружбу с чернокожими парнями из конюшен. По словам Одри, Мак заспорил, но Санни продолжала твердить, что Клэй – молодая девушка на пороге совершеннолетия и ей «неприлично» якшаться с работниками. Клэй приготовилась было отстаивать свои права, но Мак до сих пор не поднимал этот вопрос.

Вечер выдался прекрасный, и, возвращаясь, Клэй с нетерпением ждала возможности насладиться одиночеством. Дома она сбросила свою «рабочую форму» – линялые джинсы и клетчатую рубашку, приняла душ и, надев розовый махровый халат, босиком отправилась на кухню.

Она сидела за круглым дубовым столом, подкрепляясь салатом-латуком и сандвичем с помидорами и читая журнал по коневодству, когда в кухню ворвался Бью Йейтс; его светлые волосы разметались по плечам, а лицо покрывала густая щетина, и Клэй так и не могла решить, отращивает он бороду или ему попросту лень бриться. Несмотря на темный загар, вокруг его голубых, словно у Пола Ньюмена, глаз были заметны пепельно-серые тени. Клэй полагала, что виной тому наркотики; Одри говорила ей, что Бью готов пичкать себя любой дрянью, которую только можно было достать у подпольных торговцев в университете.

– Эй… А где все?

– У Одри свидание, Санни и отец до завтра пробудут в Вашингтоне.

– Вот дерьмо! – Бью распахнул дверцу холодильника, вынул оттуда пиво и жареного цыпленка. Сев за стол, он, не произнося ни слова, с жадностью накинулся на еду.

Доев цыпленка, громко рыгнул, отодвинул кресло от стола и взгромоздил на него ноги.

– Ну, как дела?

– Нормально. – Клэй продолжала читать.

– Не хочешь одолжить мне пятьдесят баксов?

– Шутишь? Я дала твоей сестре десятку и осталась на мели. – Клэй вовсе не собиралась давать ему деньги. Одри предупредила ее, что Бью редко возвращает долги.

– Может быть, э-э-э… Мак держит в доме наличность? Ну, там всякие непредвиденные расходы, то да се…

Клэй пожала плечами.

– Насколько мне известно, нет. – Она перевела взгляд на статью, которую читала, но Бью выхватил у нее из рук журнал и швырнул его в раковину.

– Я знаю, ты злишься на меня с того самого дня, когда твой старик женился на Санни. Но я-то ведь не сделал тебе ничего плохого.

– Я ничего против тебя и не имею. – Подумав о том, что они с Бью одни в доме, Клэй почувствовала легкое беспокойство. – Может быть, тебе прогуляться до дома Бака? У него может найтись немного денег. – Клэй знала, что Бак ни за что не даст Бью деньги, но так она хотя бы спровадила его из дома.

– Из этого сквалыги ни цента не вытрясешь без расписки, – отозвался Бью. – Слушай, а травки у тебя не найдется?

– Нет. Я не курю.

Бью запустил пальцы в нагрудный карман своей рубахи.

– Эврика! – Он вытащил окурок, раскурил его и, глубоко затянувшись, закрыл глаза. – Держи, – сказал он, не выпуская дым из легких. – Затянись разок.

– Но я уже тебе говорила…

– Брось, попробуй. Может, тебе понравится.

– Я пробовала, и не раз. На меня это не действует.

– Но у меня классная травка. Гавайская. Обязательно поймаешь кайф, гарантирую.

Клэй покачала головой:

– Спасибо, травись сам.

– Ах да, я и забыл. Ты ведь у нас принцесса. Дочка местного царька.

– Перестань, Бью. – Клэй поставила тарелку в раковину, забрала оттуда журнал и направилась к двери.

– Эй! Куда ты?

– Пойду соберу вещи. Мне вставать в шесть утра.

– Но ведь еще рано. – Бью вышел вслед за ней в столовую. – Может быть, прошвырнемся в бар, хлебнем пивка?

– Нет, я не хочу.

– Тогда пойдем ко мне, посмотришь, как я живу. Конюх сказал, что ты играла в том флигеле, когда была маленькая. – Бью рассмеялся. – Мы могли бы отменно позабавиться там сегодня ночью.

– Меня это не интересует, Бью. Завтра я тренирую лошадей, и мне надо выспаться.

Бью схватил ее за руку и подтянул к себе.

– Знаешь, сестренка, прогулка на лошади не заменит тебе хорошей вздрючки. – Клэй попыталась вырваться, но Бью держал крепко. – Одри все никак не поверит, что девица в твоем возрасте может оставаться девственницей. Готов спорить, ночью в постели ты занимаешься и мечтаешь при этом о своем папочке.

– Оставь меня в покое, ты… мерзавец! – Клэй продолжала вырываться, но Бью, хотя и казался щуплым на вид, был намного сильнее.

Гнев Клэй сменился паническим страхом. Звать на помощь было бесполезно – все равно ее криков здесь никто не услышит.

– Бью…

Его тонкий рот впился ей в губы, а руки обхватили талию. Бью прижался к ней бедрами, и Клэй почувствовала, как он возбужден. Его язык грубо вторгся ей в рот. В этот момент она услышала, как зазвонил телефон, и попыталась оттолкнуть Бью, но тот не разжимал рук.

– Плевать. – Он схватил Клэй за руку, подтянул к твердой выпуклости на своих джинсах, заставляя гладить себя.

– Послушай, Бью, у меня месячные, сейчас нельзя…

Бью фыркнул:

– С каких пор это имеет значение? Ну же, – вкрадчивым голосом добавил он, – куда пойдем? К тебе или ко мне?

Клэй отпрянула и ударилась спиной о буфет из красного дерева. Она была в ловушке. Бью расстегнул ширинку, и его член выскочил оттуда, словно чертик из табакерки.

– Столовая не хуже любого другого места… – Бью грубо дернул за поясок на халате Клэй.

И тут, собравшись с духом, она изо всех сил оттолкнула его, случайно задев при этом огромный серебряный самовар, стоявший на дубовом полу. В ночной тишине звук его падения показался грохотом разорвавшейся бомбы.

Бью отскочил назад. Его член сразу увял и скрылся в джинсах.

– Господи! Зачем тебе это понадобилось? – Он буквально сверлил Клэй бледно-голубыми глазами, потом с ужасом опустил их вниз. – Посмотри, что ты наделала!

Клэй проследила за его взглядом. Старинный самовар помялся, его спиртовка разбилась, и жидкость струилась по полу, подбираясь к китайскому ковру. Но Клэй была слишком перепугана, чтобы обращать на это внимание.

Бью схватил ее за плечи и крепко встряхнул:

– Ты такая же, как все! Думаешь, тебе это сойдет с рук? Я все видел и не буду держать язык за зубами… – Он перестал трясти Клэй, но в его глазах по-прежнему сверкал дикий страх.

Пальцы Бью все еще впивались в плечо Клэй, и тут к ней вернулся дар речи. Она попыталась успокоить его:

– Все в порядке, Бью. Ничего страшного.

– Это для тебя ничего страшного! – В истерике кричал Бью. – Влетит-то мне! Черт! Нет уж, на этот раз этот номер не пройдет – эта штука целиком на твоей совести. И вообще, я не собираюсь торчать здесь и дожидаться появления этих твоих чертовых ниггеров… – Он рывком повернул голову к стеклянным дверям и понизил голос до испуганного шепота: – Проклятие! Они небось шастают вокруг, подглядывают за нами… Надо побыстрее мотать отсюда…

Быстро обогнув обеденный стол, Бью скрылся за дверью, Клэй же все никак не могла справиться с охватившей ее дрожью. Она подбежала к телефону, чтобы набрать номер Бака Смита, но тут услышала, как Бью заводит мотор своего мотоцикла. Клэй опустила трубку на рычаг и выглянула в окно – поднимая столб пыли, мотоцикл Бью уже мчался по дороге.

Клэй бегом поднялась в спальню, заперла за собой дверь и всю ночь провела без сна, пытаясь осознать то, что произошло.

– Клэй! – Раздался из библиотеки голос Санни Фитцджеральд – она возилась там с лоскутами ткани, подбирая обивку для резных кресел из вишневого дерева. – Зайди ко мне на минутку, я хочу поговорить с тобой.

– Не могу, Санни, я спешу. Мне нужно забрать брошюры из типографии и передать их Баку, прежде чем он уедет в Саратогу.

– Это займет не больше пары минут.

Клэй вздохнула и откинула с глаз челку. Робин уговорила ее сходить к парикмахеру, и хотя каждый взгляд в зеркало напоминал Клэй о дне свадьбы отца, она уже начинала привыкать к своей новой внешности.

– Садись, милая, – сказала Санни, как только Клэй вошла.

– Спасибо, постою. Я все утро просидела в седле. – Клэй терпеть не могла, когда мачеха называла ее «милой».

Санни уютно развалилась на диване. В своем бело-голубом костюме она выглядела даже чересчур нарядно для утренних часов.

– Это и есть главное, о чем я хотела с тобой поговорить. Ты проводишь в конюшне слишком много времени.

– Санни, – нетерпеливо произнесла Клэй. – Помощь в конторе – это моя летняя работа. Уж не хотите ли вы, чтобы я сменила ее на что-нибудь еще?

– Не надо говорить со мной таким тоном, милочка. – Санни закурила сигарету. – Беда в том, что ты долго пользовалась неограниченной свободой, отец позволял тебе делать все, что ты хочешь. Ты очень испорченная девушка.

– Вот так новость! Можно подумать, Одри – образец целомудренности…

– Моя дочь здесь ни при чем; сейчас я говорю о тебе, Клэй Фитцджеральд. Тебе кажется, что ты можешь вить из отца веревки…

– С чего вы это взяли! – Лицо Клэй гневно вспыхнуло.

Санни заговорила тише:

– Впрочем, мы отклонились от темы. Главное заключается вот в чем: тебе пора начать взрослеть. Ты должна осознать, кто ты такая, чего от тебя ожидают…

– И чего же от меня ожидаете вы?

– Прекрати немедленно! – Санни раздавила сигарету в пепельнице. – Если ты собираешься жить в этом доме и впредь, тебе придется усвоить несколько правил. Во-первых, больше никаких скачек с чернокожими: тебе и невдомек, как дурно это выглядит; подобное поведение недопустимо для девушки твоего возраста, и Бог знает, к чему это может привести.

– Я выросла вместе с Блюджеем Кулом, с Джеком, с Ронни…

– Пусть так, но ты больше не ребенок. Ну же, пошевели своими мозгами! Неужели я должна объяснять тебе такие вещи?

– Интересно, отец думает так же? – Клэй принялась расхаживать по библиотеке, словно запертый в клетке зверь.

– Мак согласен со мной на сто процентов – именно он попросил меня побеседовать с тобой. – Санни расслабленно откинулась на спинку дивана.

Клэй задумалась; ей было странно, отчего отец лично не захотел обсудить с ней этот вопрос.

– Как тебе известно, завтра утром мы отправляемся в Саратогу, – продолжала Санни. – И я бы не хотела по возвращении услышать о том, что ты продолжаешь скакать по окрестностям в компании конюхов. Ты поняла?

Клэй с отвращением посмотрела на мачеху.

– Еще раз спрашиваю… ты поняла?

– Я не собираюсь ничего понимать. Если бы мой отец согласился с вами, он наверняка сам сказал бы мне об этом. А вашим распоряжениям я подчиняться не буду.

Санни сохраняла спокойствие.

– Посмотрим, Клэй, посмотрим. И не думай, что впредь я позволю тебе разговаривать со мной таким тоном.

– А я не позволю вам указывать, что и как мне делать! Поучайте своих собственных детей – им очень недостает материнского внимания…

– Ах ты, маленькая дрянь… – Санни вытаращила на нее глаза. Но прежде чем мачеха успела залепить Клэй пощечину, в дверях показалась Нона Хьюджес.

– Э-э-э… прошу прощения, миз Фитцджеральд. – Она протянула Клэй листок бумаги. – Мистер Бак попросил купить в городе кое-что по этому списку.

– Спасибо, Нона. – Клэй, не взглянув на мачеху, направилась к выходу.

– Мы еще не закончили наш разговор, – ровным голосом произнесла Санни.

– Нет, закончили, – бросила на ходу Клэй. Санни улыбнулась чернокожей толстухе и пожала плечами:

– Я и забыла, какой это трудный возраст – семнадцать лет. Через полчаса накройте завтрак на веранде, Нона. Фрукты и творог.

Закрыв дверь библиотеки, Санни достала блокнот, в котором вела дневник светской жизни, и углубилась в составление меню для праздничного приема, который они с Маком собирались устроить по возвращении из Саратоги. Санни была не из тех женщин, что позволяют скандалам вмешиваться в установленный распорядок дня, но и не из тех, что забывают обиды.

Еще до свадьбы она понимала: дочь Мака доставит ей немало хлопот. Мак говорил, что Клэй ее полюбит, но Санни видела, что годы, проведенные в обществе неряшливой недалекой няньки и отца, который не чаял в ней души, вконец избаловали девчонку. Уже при первой встрече между ними словно черная кошка пробежала, и навязанные им родственные отношения лишь усиливали эту неприязнь. Конечно, «трудный возраст» был тут ни при чем, хотя Санни в свои семнадцать выглядела куда взрослее Клэй и уже была повенчана.

Что это был за год!

Тогда из-за засухи ферму ее отца едва не продали за долги. Над Санни нависла более чем реальная угроза отчисления из выпускного класса, но в самую последнюю минуту ей все же дали стипендию. За это ей пришлось работать в обеденные перерывы у стойки книжного магазина, с показным равнодушием встречая участливо-высокомерные взгляды подруг. И вдруг произошло чудо. Скотт Йейтс, самый завидный парень из всей мужской половины колледжа, в середине зимы пригласил Санни к себе в гости. Скотт принадлежал к одному из богатейших семейств Нового Орлеана и казался Санни наиболее красивым мужчиной из тех, кого она когда-либо встречала в жизни. Дни, проведенные у Скотта, пролетели словно в сказке, и уже к концу выходных молодые люди влюбились друг в друга. Весенние каникулы они провели в Луизиане, и хотя поначалу обе семьи заупрямились, в апреле Санни вернулась в колледж со старинным бриллиантом на шее и обручальным колечком на пальце. Они поженились летом, медовый месяц провели в Европе и вернулись в Луизиану за несколько дней до того, как Скотт приступил к занятиям в университете.

Вскоре Санни обнаружила, что беременна, и тут все изменилось.

Скотт свел дружбу с разухабистым студенческим братством и все чаще возвращался домой навеселе, притаскивая с собой своих приятелей, чтобы накормить. По мере того как живот у Санни увеличивался в размерах, она все чаще устраивала ему сцены. Однако рождение Бью принесло неожиданную перемену. Скотт вновь стал ласков с ней, и Санни начала обзаводиться друзьями в среде женатых однокашников мужа. Их жизнь все больше замыкалась в кругу семейных пар, хотя Скотт продолжал время от времени по выходным напиваться в разудалой компании.

Вот в один из таких выходных у Санни и начался роман с Джеком Рутерфордом, старым другом Скотта. В течение последующих месяцев их отношения становились все более близкими. Санни опять забеременела, но на сей раз она не могла с уверенностью сказать, кто отец будущего ребенка. Расставшись с Джеком, несколько месяцев она со страхом ждала, что будет, но когда ребенок появился на свет, все устроилось как нельзя лучше: маленькая Одри оказалась как две капли воды похожей на мать. Санни так и не удалось понять, кто же все-таки ее отец – Скотт или Джек.

После окончания колледжа Санни с семьей переехала в маленькое поместье в фешенебельном районе Нового Орлеана, и Скотт поступил на работу в универмаг, принадлежавший его деду. Их закрутило в водовороте светской жизни, однако время шло, и Скотт все больше пил и все меньше работал. Примерно тогда же его отец, Дж. К. Йейтс, пригласив Санни на обед, обвинил ее в том, что ее муж превратился в беспробудного пьяницу и лентяя. Он поставил Санни ультиматум: либо она вернет Скотта к нормальной жизни, либо их лишат наследства.

Санни старалась изо всех сил. Она практически порвала связи с внешним миром и неукоснительно следила за тем, чтобы муж не употреблял спиртного. Однако Скотт напивался по ночам и часто поднимал ее с постели, чтобы устроить скандал. Как-то раз он разбил о ее голову старинную вазу; с тех пор на лбу у Санни остался едва заметный шрам.

Однажды вечером Скотт, вернувшись домой, заявил, что бросает семейное дело и отправляется в Африку на танзанийские рудники, после чего исчез и отсутствовал пять месяцев.

На их банковском счету оставалось всего девяносто долларов, а отец Скотта отказал Санни в помощи.

Она кое-как наскребла небольшую сумму у друзей, а когда и эти деньги кончились, пошла по ломбардам. С голоду они не умерли, но в эту черную годину Санни отчетливо поняла две вещи. Во-первых, она любит своих детей: именно эта любовь помогала ей сохранить рассудок. Во-вторых, она не любит мужа, превратившего ее жизнь в ад.

Когда Скотт вернулся из Танзании с пустыми руками, Санни потребовала развода. Скотт отказал и заявил, что если Санни уйдет, то уйдет без детей. Учитывая влиятельность его семьи, эта угроза представлялась вполне реальной. Скотт снова начал пить по утрам, и им пришлось продать большую часть его акций.

Как-то в субботу, за день до десятой годовщины их свадьбы, Скотт уехал на охоту с приятелями, и Санни пришлось отменить запланированное торжество. В праздничную ночь, когда она сидела в одиночестве с бокалом «Джека Дэниела» и смотрела по телевизору шоу Кэрол Бернетт, зазвонил телефон; незнакомый голос сообщил, что Скотт застрелился. Никто из его друзей в это не поверил, все решили, что речь идет о несчастном случае.

Пожалев внуков, родители Скотта согласились выделять Санни небольшую сумму, но лишь при том условии, что она не покинет Новый Орлеан. Санни сохранила за собой дом, драгоценности, точнее, то, что от них оставалось, и автомобиль; она получила деньги на повседневные расходы и избавилась от строптивого мужа-алкоголика, который частенько ее избивал. Постепенно за ней закрепился имидж очаровательной вдовы, славившейся своим открытым домом. Если в городе переставали замечать какую-нибудь знаменитость, каждый знал, что пропажу можно найти на вечерних посиделках у Санни Йейтс.

Одри и Бью привыкли жить без отца, тем более что Санни не обделяла их материнской заботой. Одри была хороша собой, ее все любили, и с ней не было ни малейших хлопот, однако у Санни были немалые основания тревожиться за Бью, который был очень похож на отца: энергичный, неугомонный, красивый, он, хотя и водился с компанией детей из состоятельных семей, по сути всегда оставался волком-одиночкой. Его до крайности возмущала необходимость подлизываться к деду и выпрашивать деньги, когда ему нужно было что-нибудь купить. Бью казалось, что его вечно оттирают, так как у него нет возможности свободно тратить деньги. В школе он блестяще успевал по физике и математике, зато заваливал все остальные предметы. Он был превосходным спортсменом, но не любил играть в команде. Увлекшись бегом на дальние дистанции, Бью стал получать на школьных состязаниях все первые места, однако внезапно забросил бег и переключился на стрельбу. Санни оставалось лишь успокаивать себя тем, что со временем сын возьмется за ум.

Так проходили годы, и устоявшееся благополучие наскучило Санни. Ее поклонники все до одного были похожи на Скотта; их объединяли сходное происхождение, полное отсутствие интереса к жизни за пределами круга новоорлеанского высшего общества и одни и те же увлечения – кутежи, пьянство, сплетни. Мужчины подобного склада не только не привлекали Санни, а, скорее, раздражали ее – у них были деньги, но им не хватало изысканности.

Постепенно Санни стала опускаться. Впервые это началось, когда Одри и Бью уехали с родителями Скотта в Европу. Вечера она проводила с друзьями на джазовых концертах во Французском квартале, где как-то раз перемигнулась с чернокожим саксофонистом. И после концерта, отделавшись от приятелей, они оказались вместе в постели. Эта ночь и еще многие другие подарили Санни наслаждения, о которых она не могла и помыслить. Потом было еще многое – и не только с музыкантами, и несколько лет Санни гордилась ловкостью, с которой она скрывала свою двойную жизнь.

Но в один прекрасный день все кончилось. Оказалось, что свекор Санни, Дж. К. Йейтс, следил за ней все время со дня смерти Скотта и собрал на нее гору компромата. Сопротивляться было бесполезно: старик отнял у Санни все до последнего пенни и выдворил ее из Нового Орлеана. Он также взял под свою опеку Одри и Бью; им позволялось навещать мать только во время школьных каникул.

Тем временем Бью окончательно отбился от рук. Его дед обвинил в этом Санни, но ей уже стало ясно, что родители Скотта слишком стары и не могут управляться с подростками. Все кончилось тем, что после выпуска из школы Бью исчез и след его долго не могли найти. Лишь несколько недель спустя выяснилось, что он завербовался в спецвойска и отправился во Вьетнам. Именно тогда Одри, сбежав к матери, отказалась возвращаться в Новый Орлеан. Как оказалось, истинная причина такого неординарного поступка была в том, что она забеременела, а ее парень отказался на ней жениться. Санни помогла дочери сделать аборт, а затем послала ее в мерилендскую школу-пансион Святого Тимоти, заставив Дж. К. Йейтса заплатить за образование внучки.

Еще год или около того они провели в Атланте, но Санни не нравилось жить в этом штате. Как-то по пути на выпускной вечер дочери она заехала в гости к своей старой школьной подруге Розмари Кларк, и та сказала ей, что в округе Альбемейл проживают богатейшие мужчины страны, среди которых всегда можно подыскать какого-нибудь разведенного, мечтающего найти себе новую жену.

Через три месяца Санни перебралась в Виргинию, и менее года спустя вышла замуж за Мака Фитцджеральда. Ее невзгодам, которыми она с лихвой оплатила каждую минуту своего будущего счастья, пришел конец, и Санни не собиралась позволить строптивой падчерице похоронить свои радужные надежды.

– Миз Фитцджеральд! Вы хотите, чтобы я принесла завтрак в библиотеку?

– Нет, Нона, накрой на веранде, а я сейчас приду…

Санни потягивала чай, прислушиваясь к пересвисту виргинских куропаток; где-то вдали жужжала газонокосилка. Стеклянные двери столовой распахнулись, и на веранду, сорвав по пути алую розу, росшую в горшке у стены дома, вышел Мак Фитцджеральд.

– Это в качестве извинения, – сказал он, подавая Санни цветок и целуя ее. – Я виделся с Клэй… Похоже, вы повздорили.

– Ничего серьезного, милый, обычные трудности переходного возраста.

– Она говорит, ты запретила ей общаться с чернокожими парнями.

– Я выразилась совсем не так категорично. Я лишь подсказала Клэй, что она уже слишком взрослая и ей не подобает такое поведение.

Мак поднял руки:

– Так и быть, не стану вмешиваться. Я уже говорил тебе, что не вижу в этом ничего дурного, но ты женщина и разбираешься в таких вещах куда лучше меня.

Санни протянула Маку клубнику.

– Давай на время оставим Клэй в покое. Скажи лучше, как наша поездка в Саратогу? Я упаковала все, что ты просил, и взяла пять бальных платьев. Может быть, захватить еще?

– Ты будешь там самой красивой женщиной, жду не дождусь возможности показаться с тобой на людях.

– Понимаю тебя, милый, а пока давай поднимемся в спальню. – Санни прикрыла глаза. – Мне так нравится быть наедине с тобой…

Мак нежно обнял жену. Санни волновала его больше других женщин, казалось, ее способностям доставлять ему удовольствие нет предела.

– Тогда придется поспешить, – сказал он. – Я обещал Клэй отправиться с ней на конную прогулку.

Санни улыбнулась. Она была почти уверена, что уже очень скоро в ее руках окажется лекарство против рабской привязанности Мака к своей дочери.