"Пламя потухшего вулкана. Воспоминания бывшего российского саентолога" - читать интересную книгу автора (Кондрашов Алексей)

ГЛАВА 2 В Центре знаменитостей

Этот разговор произошел в самом конце лета 2000 года, когда я ещё проходил «тиарсы» в старом Центре на Разъезжей. Я уже был дома и только-только собрался пить чай, как вдруг в коридоре раздался телефонный звонок. Выбежав из кухни, я взял трубку:

— Да?

— А можно Алексея Кондрашова?

— Я слушаю.

— Меня зовут Карасев Александр. Я из Центра знаменитостей. Вы что-нибудь слышали о Центре знаменитостей?

— Нет, ничего не слышал, — по правде сказать, я даже не сразу понял, что это имеет какое-то отношение к Саентологии.

— Ну, Вы знаете, что такое Дианетика?

— Да, конечно.

— Хорошо. Центр знаменитостей будет предоставлять дианетические и саентологические услуги различным выдающимся личностям: актерам, музыкантам, художникам, спортсменам, ну, и так далее. Он станет первой в России организацией подобного рода. Вам это интересно?

В то время я увлекался электронной музыкой, наигрывая на миди-клавиатуре незамысловатые мелодии, и мне казалось, что из этого могли бы выйти неплохие танцевальные композиции. У меня было желание прославиться со своими едва зарождавшимися шедеврами, но я понимал, что без диплома о музыкальном образовании и со средненькими способностями брать нужно предприимчивостью. Я искал любую возможность заложить фундамент для своего дальнейшего продвижения в области искусства и, прикинув, что это можно увязать с моей религией, сразу загорелся.

— Да-да-да! Дело в том, что я как раз хочу стать музыкантом, так что, думаю, нам будет полезно пообщаться.

— Отлично! Приходите к нам просто посмотреть, поговорить. Мы сейчас снимаем помещение в Апраксином дворе. Это самый центр города, — особенно подчеркнул Александр и затем популярно объяснил, как их найти.

— Хорошо. Как-нибудь зайду.

— Вы могли бы сказать точно, когда Вы придете? А то мы планируем переезд, и может случиться так, что по этому адресу нас уже не будет.

Мне очень не нравилось, когда предложение некоего саентолога «как-нибудь зайти и непринужденно пообщаться» исподволь перерастало в обязательство явиться к определенному часу, однако вопрос был важен для моей будущей карьеры, и мы договорились о встрече на следующий же день. Повесив трубку, я сразу представил, как обходительная красавица-секретарша ведет меня в просторную приемную господина Карасева. Там выясняется, что он всё еще занят переговорами с группой, чьи шедевры то и дело крутят по радио, но, завидев меня, торопливо выходит навстречу и, после крепкого рукопожатия, приносит глубочайшие извинения за произошедшую накладку. Я снисходительно соглашаюсь подождать в холле на белом кожаном диване, а Александр, поправляя галстук, возвращается к звёздам… Эта встреча определённо предвещала серьезный поворот в моей судьбе и я с нетерпением предвкушал наступление завтрашнего утра.

Проснувшись, я наспех позавтракал, и, страшно волнуясь, отправился в Апрашку. Там я долго бродил по рынку, пытаясь найти нужный номер корпуса, пока, наконец, не набрёл на железный щит с рекламой Оксфордского теста. Было очевидно, что мне сюда, хотя здание, по которому давно плакал капитальный ремонт, не вязалось даже со средненькими офисами, не говоря уже о приемной для VIP-персон. «Может здесь черный ход?» — промелькнула обнадеживающая мысль. Первые несколько этажей полностью занимали коммерсанты, кругом слонялись толпы покупателей и кавказцы с коробками всякого барахла. Руководствуясь картонными указателями на стенах, я поднялся по необычайно крутой лестнице на самый верх, где среди гор стройматериалов суетились перепачканные рабочие. Предположение, что переезд уже идёт полным ходом, не оправдалось, так как никто из строителей и понятия не имел ни о каком Центре знаменитостей. Тогда, догадавшись перефразировать вопрос, я спросил про Тест № 1, на что мне тут же презрительно кивнули в сторону неприметной двери в конце чердака. Я подошёл и робко постучался. Дверь осторожно приоткрылась на цепочку, и через щелку раздался женский голос: «Вы к кому?». «Простите, я ищу Центр знаменитостей, меня Карасев Александр пригласил». Дверь снова захлопнулась, заскрипел замок, и высокая тёмноволосая девушка лет 28-ми дружелюбно впустила меня внутрь.

Я очутился в узкой вытянутой каморке под самой крышей, с небольшим окошком в дальнем углу. В ней помещались несколько самодельных полок с книгами Рона Хаббарда, пара столиков и стульев. Белыми кожаными диванами здесь, разумеется, и не пахло. Девушка сказала, что Саша подойдёт с минуты на минуту, так что мы стали знакомиться. Ее звали Кузнецова Наталья, и являлась она, ни много ни мало, Исполнительным директором того самого Центра знаменитостей, переступить порог которого я так мечтал. Наташа до этого несколько лет состояла в штате большой организации, где до сих пор находился ее муж, как позже стало известно, в качестве заместителя самой Галины Петровны Шуриновой. Кроме Наташи Кузнецовой и Саши здесь работали ещё Любочка и Яна. С Любой мы были уже знакомы, поскольку вместе проходили дианетический семинар. Я после него стартанул на «Достоинство и целостность личности», а Любочка — на одиторский курс за счёт работодателя. Теперь она была, хоть и начинающим, но уже настоящим дипломированным специалистом по Книге Один, и, признаться, я немного ей завидовал. Яну — симпатичную брюнетку, мою ровесницу — я видел впервые. Она сидела перед круглым монитором допотопного компьютера, который, видимо, представлял особую гордость, и забивала в него ответы очередного теста.

Вскоре раздался стук. В дверном проеме за Наташей показался высокий молодой человек с густыми прямыми волосами, в каких-то неопределенно-сероватых джинсах и потрепанной куртке. На вид ему было лет 25. Он сопровождал парочку желающих открыть действительные возможности своего разума, сжимая в руке остаток рекламных листовок. Как я и догадался, человек оказался Александром, так взволновавшим меня вчера своим телефонным звонком. Его должность называлась очень внушительно — «Исполнительный секретарь отделений по работе с публикой», но, поскольку реально никаких отделений не было и в помине (точнее сказать, их кадрового наполнения), всю работу ему приходилось делать самому. Пригласив меня в один из чердачных закутков, устеленный свежими опилками, Саша поведал, что они с Наташей, Любочкой и Яной хотят создать первый в России Центр знаменитостей Церкви Саентологии (как мне уже стало понятно, почти с нуля) и проиллюстрировал конечный продукт впечатляющими цветными фотографиями аналогичного Центра в Голливуде. На двух глянцевых обложках каких-то англоязычных саентологических журналов в разных ракурсах красовался, окруженный пальмами, белокаменный дворец с большими светлыми окнами и парочка припаркованных у входа лимузинов. То, что Хаббард имел самое прямое отношение к художественной литературе (научной фантастике), я уже знал, но оказалось, что Основатель был к тому же и небезызвестным фотографом, сценаристом, кинорежиссёром и постановщиком, автором нескольких выдающихся трудов в области эстетики, а на основе его наработок в звуковой инженерии и вовсе создана техническая методика, не имеющая аналогов во всём мире. Позже я лично прочёл об этом следующее: «Сейчас мы знаем, что не будет преувеличением сказать, что в своём окончательном виде открытия Рона Хаббарда в технологии звукозаписи, микширования, копирования и передачи звуковой информации не имеют равных себе по качеству и тщательности проработки. Его звуковая технология, которая получила название „Клирсаунд“ (Clearsound) и применяется с исключительным авторским правом на студиях „Голден Эра Продакшнс“ (Golden Era Productions) церкви Саентологии, позволила достичь такого высокого качества записи и воспроизведения звука, которое превосходит практически все стандарты отрасли» [19; c.70–71].

Принимая во внимание мою цель, это кое-что значило. Продолжив, Саша поделился, что написал декларативное письмо Джону Траволте, в котором объявил о своих намерениях, и потому теперь готов был идти до победного конца. Как и я, он тоже занимался музыкой, даже пытался писать песни, но пришел к выводу, что самостоятельно преуспеть на этом поприще с идеалами этичного саентолога совершенно невозможно, ибо всё достойное в этом случае будет неизбежно подавляться ради обогащения на толпе, укореняя ее и без того исковерканные реактивным умом ценности. Создав же опору в виде Центра знаменитостей, мы получим редкую возможность беспрепятственно творить, обращаясь к лучшему в человеке, и тогда искусство, наконец, сможет исполнить свое истинное предназначение — разворачивать вспять нисходящую спираль развития цивилизации. По завершении помпезно-представительской части, Саша предложил также и мне принять участие в осуществлении сего глобального проекта. Все еще не оправившись от такого обмана ожиданий, я сначала сказал, что вряд ли смогу быть чем-нибудь полезен. Но потом, поразмыслив, что у меня есть шанс приобщиться к истокам «Первого-в-России-Центра-знаменитостей-Церкви-Саентологии», осторожно выразил готовность оказывать посильную помощь в его становлении.

Моим первым вкладом было согласие распространить три сотни рекламных листовок с адресом «Центра знаменитостей» по почтовым ящикам в своем дворе. Уже по дороге домой я стал накручивать себя множеством нехороших мыслей, как глупо придется ковыряться у кодовых замков, как, по бытующему мнению, буду «носить макулатуру», как могу нарваться на тусующуюся компанию оголтелых наркоманов и тому подобное. Несколько дней пачка приглашений грозно лежала на полке, но данное обещание нужно было выполнять, и, однажды, встав рано утром, «когда одни наркоманы еще спят, а другие еще не проснулись», я отправился на экскурсию по близлежащим подъездам. Все оказалось не так страшно, как я предполагал. Три сотни листовок пошли в расход не более, чем за полчаса, и я чувствовал себя настоящим героем. Со временем такие подвиги перешли в систему, и я получил почетное назначение «внештатным сотрудником». Мои периодические вылазки награждались очками, только вот предоставить за них реальные услуги едва открывшаяся миссия пока не могла — требовался специально обученный супервайзер. Отсутствие последнего сковывало всю деятельность проведением ДСХ, после которого людей записывали на профессиональный одитинг или отпускали восвояси. Проблема являлась одним из основных ходов в перспективе развития Центра и, вскоре, ее решение было найдено путем откомандирования Яны в Московский ГЦХ.

Количество листовок, которые время от времени давал мне Сашка, с каждым разом увеличивалось. Вначале я ограничивался соседними дворами. Затем ходил по парадным всех домов в районе своего метро. Потом и этих мест стало не хватать, и я уже мотался у «Московских ворот», «Электросилы», «Парка Победы» и «Московской». Чердак рыночного корпуса в Апрашке к тому времени всем порядком опостылел, однако, сменить расположение на более выгодное доход не позволял. Переезд в другое подобное захолустье, где я так и не успел побывать, похоронил последние надежды самостоятельно выкарабкаться из глубокого кризиса и громко провозглашенные цели вообще оказались под вопросом. Не знаю, сыграл ли тогда решающую роль Наташин муж, Медаль Свободы Галины Петровны или статус ее миссии, как «самой крупной на планете», но будущему Центру знаменитостей предоставили-таки временное пристанище на Лиговке 33. Мы стали занимать два стола и часть книжного шкафчика в просторном помещении для штата большого Центра на 3-м этаже с видом на Лиговский проспект и гостиницу «Октябрьская». Также нам разрешалось пользоваться услугами тест линии, местом регистратора, классом ДСХ и различными подсобками для предоставления профессионального дианетического одитинга.

Кроме маленьких хитростей распространения рекламы меня научили ее штамповать и размечать. «Штамповка» была необходима, когда на рекламных объявлениях отсутствовала информация для связи. Все листовки обычно изготовлялись в одной московской типографии, а использовались по всей России (так было дешевле). Поэтому конкретные данные на них не печатали и каждому Центру требовалось ставить дополнительный штамп со своим адресом и телефоном. Мое представление об этом, как о неком вальяжном действии, было разбито вдребезги. Проставлять за минуту менее 30 оттисков оказалось чересчур медленно, притом, что общее количество листовок порой переваливало за десяток тысяч в день! Наташа, научившаяся этому за предыдущие годы, могла бы, наверное, составить конкуренцию даже типографскому автомату, чем сразу же заслужила мое большое уважение.

Разметка заключалась в том, что бралась пачка рекламы и немного сгибалась, так, чтобы кончики образовывали что-то вроде веера. Затем по этим кончикам одним или несколькими маркерами проводились линии, в соответствии с тем, кто должен ее распространять. К примеру, если листовки должны были достаться мне, то проводились две черные линии, если Сашке — одна синяя и одна черная. Это делалось для того, чтобы определить, трудам какого именно сотрудника организация обязана, чтобы потом его вознаградить (по этой причине, даже на бесплатную услугу обычно просят принести приглашение, из которого человек о ней узнал). «Крутость» в разметке определялась толщиной пачки на одно движение маркера. Здесь первенство, несомненно, было за Сашкой.

«Раскидывать» листовки означало аккуратно разложить по ящикам, которые явно используются (что не служило оправданием низкой скорости). Разбрасывать их, подобно революционным прокламациям, считалось овертом и если я видел листовку Дианетики на полу парадной или где-то на земле, из соображений соблюдения чистоты и порядка мне следовало обязательно ее поднять.

В начале мая мои труды были отмечены благодарностью: «За вклад в игру ко дню рождения для миссий». Игра «Ко дню рождения ЛРХ» — главное соревнование всех сознательных саентологов. Существовало несколько «весовых категорий». В категории «для миссий», выигрывали те центры, чьи темпы расширения оказывались самыми быстрыми за год, по сравнению с другими миссиями планеты. Исходный размер не имел никакого значения, главное — скорость, с которой он увеличивался. Таким образом, в эту игру могла выиграть даже совсем маленькая миссия, как наша, если рост ее статистик вдруг окажется интенсивней, чем у гиганта, вроде первого центра. Итоги подводились еженедельно по четвергам, ежемесячно и, наконец, в День рождения ЛРХ — 13 марта, когда награждались победители со всего мира.

Прислушавшись к совету «старейшин», я перешел на более эффективное распространение в многоэтажках, где висело сразу по шесть, восемь, а то и десять блоков почтовых ящиков в каждом подъезде. Для этого пришлось осваивать новые районы — «Автово», «Купчино», «Проспекта Просвещения», «Пионерской», «Приморской» и ряд других, но особенно мне полюбилась восточная окраина города у станций метро «Проспект Большевиков» и «Улица Дыбенко». В отличие от «Купчино» и «Просвета», почтовые ящики здесь встречались почти во всех домах. В отличие от «Пионерской», не нужно было торчать у домофонов и объяснять, что я «принес почту». В отличие от «Приморской», территории жилой застройки с лихвой хватало для распространения десятков тысяч листовок, что позволяло работать там целый день без необходимости разъезжать по всему городу. Имелась, надо сказать, и еще одна причина — там жила девушка, к которой уже второй год я испытывал самые нежные чувства. Мы вместе учились в техникуме в параллельных группах — я на юриста, а она на экономическом. Я ей, правда, не нравился, но отказываясь сдавать позиции, этой весной я решил покорить ее сердце, проколов вначале пупок, затем бровь, а потом еще и ухо. Наташа мой поступок оценила, у нас появилась общая тема для разговора (у нее тоже был пирсинг), но в сумасшедшую любовь наше общение так и не переродилось. Заходя в ее парадку, я доставал самые красивые и, на мой взгляд, эффективные рекламки Дианетики и Саентологии, которые специально брал в щедром на цветную полиграфию первом Центре, и бережно вкладывал в ее почтовый ящик.

У меня появились любимые парадные, где было светло и чисто, и нелюбимые — в которых приходилось пробираться на ощупь, стоял неприятный запах и прыгали крысы. Однажды я направлялся к очередному подъезду, как вдруг, откуда не возьмись, выскочила большущая собачина и, остервенело лая, кинулась на меня. Заскочив в парадную, мне как-то удалось быстро захлопнуть за собою дверь. Раскидав листовки, я уже собрался выходить, но оказалось — свирепая псина сидит снаружи и караулит! Стоило мне показаться, как она начинала грозно рычать, и я понял, что оказался в западне. Тогда в голову пришло подняться на последний этаж, пролезть через чердак и выйти из другой парадной, однако наверху все было закрыто и пришлось спуститься обратно. Спасло меня только то, что вскоре зашла женщина, которую эта собака, видимо, хорошо знала и, когда она приказала ей сидеть, я, наконец, смог выйти. С тех пор жители этого дворика надолго лишились систематических напоминаний о Дианетике.

Время от времени Сашка где-то находил новых сотрудников, но часто они исчезали так же неожиданно, как и появлялись. Первой, кого я помню, была Маришка. Вскоре за любимую дочку испугались родители (уж не помню почему), а так как ей не было восемнадцати — перечить она не посмела — пришлось уйти. Помню блондинистого парня с длинной челкой, который до этого работал в каком-то гей-клубе и молодого матроса, оказавшегося срочником-дезертиром. Оба нас покинули. Пару недель работала Надюша. У нее очень неплохо получалось приводить с улицы новых людей, она даже строила далеко идущие планы — говорила, что непременно поедет на «Фривиндз» — корабль, на котором находится самая продвинутая Саентологическая организация. Как-то она сунула мне записку (я тогда делал этику) и испарилась навсегда:

Дольше всех продержался Рашид, однако и он, в конце концов, с нами попрощался. Основную работу мы делали вчетвером: Наташа, Сашка, Любочка и я. Наташа «носила шляпу» регистратора и супервайзера ДСХ (помимо прочих обязанностей Исполнительного директора), Любочка одитировала преклиров, Сашка приводил с улицы людей, а я — распространял рекламу.

Мне нравилось быть весь день в движении, на свежем воздухе, открывая для себя все новые уголки родного города и осознавать, что рано или поздно моя неприглядная работа непременно окупится сторицей. Вспоминается, как во второй половине дня мне сильно-сильно хотелось есть, затем вдруг начинала мучить жажда, а потом уже не хотелось ни того, ни другого — только бы плюхнуться в кровать и спать, спать, спать… Возвращаться домой часто приходилось на последней электричке. Мои ноги гудели, глаза непроизвольно закрывались, но я был доволен — ведь благодаря этим тяготам у тысяч людей появлялся шанс изменить к лучшему свои жизни, а у меня — воплотить свою мечту.

Однажды, в разгар лета 2001-го, незадолго до того, как уволилась Людмила Борисовна, Саша сказал, что у него есть ко мне серьезное предложение. Мы, по обыкновению, возились с рекламой на третьем этаже большого Центра и он попросил меня присесть на стул. Подошла Наташа, несколько секунд они с ней загадочно смотрели на меня, затем переглянулись и, когда Наташа кивнула, Сашка начал свою речь:

— Мы хотим, чтобы ты подписал контракт и пришел работать к нам в штат. Я думаю, что это будет выгодно прежде всего тебе самому. Смотри: во-первых, ты сможешь не просто помогать, а еще и получать за это деньги. Во-вторых, ты сможешь бесплатно проходить курсы и получать одитинг. В-третьих, сможешь полностью ощутить себя частью нашей команды Центра знаменитостей.

Такое предложение было вполне закономерным, ведь последние недели я работал наравне с остальными, по большому счёту являясь только добровольцем. Сашкины аргументы были даже разумны, однако от армии меня никто не освобождал, и потому, оправившись после травмы, я собирался продолжить учебу в техникуме, о чём Сашка прекрасно знал.

— Все это очень здорово, но ты же понимаешь, что если бросить терем, то весной придет повестка и придется идти служить.

— А чего ты так армии-то боишься?

— Ну… там частенько над новенькими издеваются, а я с больной рукой и постоять за себя не смогу (кисть и пальцы уже были в состоянии достаточно двигаться, но ни подтягиваться, ни отжиматься я пока толком не мог).

— Если так рассуждать, то ты и со здоровой не сможешь. Тебе нужно пройти ПИН/ПЛ — вот это уже серьезно.

— Чего пройти?

— ПИН/ПЛ. Ты что, никогда не слышал?

— Нет.

— Нет?! Ну ты даёшь! О нем сейчас только и говорят! Это крутейший курс, который обязательно должны проходить клиры перед уровнями ОТ. Еще его назначают запущенным ПИН-ам, но предоставляют и просто для желающих. По-английски он полностью называется «How to confront and shatter suppression», что в переводе означает «Как конфронтировать и сокрушать подавление». В нем очень продвинутые данные, специальный фильм, около десяти лекций Рона, записанных на пленку, ТУ и ещё много-много всего. Он изучается в академии, где готовят саентологических одиторов. Тебе армия после него спортивным лагерем покажется, потому что некого будет бояться. Да и вообще, если ты хочешь серьезно шоу-бизнесом заниматься, то имей в виду, что там козлы даже чаще встречаются. Так вот, после курса ты станешь причиной над любой подавляющей личностью. Мощная штука!

— И сколько он стоит?

— Сам курс тысяч двенадцать, ну и материалы… Общей сложностью, около двадцати. Работая у нас — бесплатно. Весной мы тебя отпустим, отслужишь по-быстрому, сконфронтируешь всех ПЛ-ов, вернешься и завершишь контракт. А потом с поддержкой Центра знаменитостей станешь известным музыкантом.

— Ну, даже не знаю… А я успею пройти его до армии?

— Смотри: бесплатное обучение в академии и одитинг — это привилегия штатных сотрудников второго статуса и выше. Для того чтобы его получить, тебе нужно будет закончить несколько небольших курсов — БСМ, «Статус 0», «Статус 1» и «Статус 2» — все тоже бесплатно. На БСМ-е ты получишь инструменты для эффективного обучения, а дальше узнаешь административные азы работы в Саентологических организациях. Теперь считай. «Статус ноль» — это полная фигня, пройдешь за одну пару. БСМ — две недели, но учитывай, что это детский курс, так что для тебя это будет быстрее. «Статус один» рассчитан на два-три полных дня. «Статус два» — посерьезней, но есть товарищи, которые проходят его за пять. ПИН/ПЛ — три недели при полном дне обучения. Я думаю, если ты будешь очень стараться, то успеешь еще и несколько блоков одитинга получить. Любочка тебе их предоставит. Да, Люба?

— Что?

— Проодитируешь Лешку?

— Да, пожалуйста, если Наташа распорядится, хоть до клира.

Все звучало настолько логично и правильно, что другие варианты просто делали из меня либо предателя, либо труса, либо кретина. Немного поразмыслив, я мужественно принял решение хлебнуть солдатской жизни, чем разделался сразу со всеми «барьерами». Кроме того, я подумал, что воинская служба станет для меня еще и отличной школой перед Си-оргом. В остальном, все тоже было достаточно разумно — вначале поднять на ноги Центр знаменитостей, и уже с его помощью воплощать в жизнь свою мечту. Так я окончательно бросил техникум и подписал трудовой договор на два с половиной года, став штатным сотрудником дианетической миссии «Лиговская» — «Центра знаменитостей», как я всем говорил.

Пирсинг сразу пришлось снять. Помимо работы, одну пару в день разрешалось учиться, и в первый же день меня направили в класс теории проходить «Статус ноль». Как и говорил Сашка, он действительно оказался элементарно простым и курсом назывался чисто символически. От меня требовалось прояснять из небольшого списка слова, относящиеся к организации (скажем, «КВОЛ»), в завершении чего идти и смотреть, как это выглядит «живьём», выполняя на месте какое-нибудь простейшее задание, вроде подсчета окон или выяснения имени начальника. Все это записывалось напротив соответствующего пункта в специальном контрольном листе и каждый раз давалось на проверку супервайзеру. Так следовало проделать со всеми терминами и «ориентация», как часто называли этот курс, в общем-то, была завершена. На удивление, сертификата по этому случаю не выдавалось.

Следующей целью был БСМ. Любочка проводила меня в класс штата, в котором три следующих курса должны были сделать из меня полноправного сотрудника организации. В новом большом здании весь персонал ниже Статуса 2 теперь учился в отдельном помещении в самом конце длинного коридора за этикой. Супервизировать новобранцев доверили уже отлично надрессированной Свете Мацицкой. Вот тут-то я по-настоящему познакомился с технологией обучения Л. Рона Хаббарда! Всё, что на предыдущих курсах воспринималось мною, как высокие требования, оказалось БОЛЬШОЙ халявой! Достаточно было на две секунды задуматься после вопроса: «Скажи, что значит слово „вылезли“?», или начать ответ с чего-то вроде «Э-э-э», Света тут же выдавала: «Фланк! Проясни, что значит „вылезли“ и продолжай изучать с этого места». Если непонятое слово обнаруживалось в начале курса, приходилось изучать все заново. Любые пререкания встречались жесткими ТУ и, если это быстро не помогало — направлением в этику. «Прояснить» теперь означало не просто найти подходящую дефиницию в словаре, мысленно ее пересказать, составить два-три предложения и продолжать заниматься дальше. Это оказалось сокращенной технологией, для сырых саентологов. Полная же требовала тщательного прояснения всех дефиниций слова, включая идиомы, выяснения этимологии и, порою, даже демонстрации каждого понятия при помощи пластилина. Само по себе и это было бы не так страшно. Однако, прочтя определяющую часть, семантика раскрывалась отнюдь не всегда. А тогда непонятое следовало искать во всех объясняющих словах, знаках препинания, условных обозначениях словаря и так до бесконечности. Не трудно представить, что часто выстраивалась длиннющая цепочка вытекающих друг из друга слов с множеством дефиниций, которая на долгие дни уводила от изучаемого предмета в глухие лингвистические дебри. Впрочем, выбравшись из них, я получал похвалу и восхищался тем, как гениально все придумано.

Света Мацицкая за этот год очень изменилась. Из милой девочки с клипбордом, растерянно снующей между партами, она превратилась в матерого саентологического супервайзера, твердо знающего своё дело. На первой взгляд она даже могла показаться стервой, но я очень ее уважал, соглашаясь с необходимостью жестких порядков и понимая, что солдатская выправка дается ей нелегко. В перерывах я не раз становился случайным свидетелем того, как возмущенно и, в то же время, виновато Света пыталась что-то объяснять своей начальнице, а однажды даже увидел ее всю в слезах, почти в истерике. Наверное, это было не в тему, но тогда, проходя мимо, я ей улыбнулся, потому что знал — эти слезы лились оттого, что она изо всех сил боролась за то, чтобы не наступил последний день Земли (ведь именно такой была миссия сотрудников саентологических организаций, согласно расклеенной по Центру рекламе о вступлении в штат).

На завершение двухнедельного «детского» курса потребовалось полтора месяца. Мне торжественно вручили сертификат об окончании и я уже мог приступать к прохождению статусов, за которыми меня ждал так много обещающий ПИН/ПЛ.

Вскоре я узнал, что, хотя Сашка и Любочка работают уже целый год, второго статуса никто из них еще не имел. Сашка едва начал его проходить, а Любочка безнадежно пыталась сдать СДС в начале первого (с СДС начинался каждый приличный курс по Саентологии). Когда я поинтересовался, почему спустя столько времени они еще не в академии, Сашка уклончиво ответил, что у них было слишком много работы, поиск нового помещения, переезд, но заверил, что теперь все будет по-другому. Я подумал, что это и вправду все объясняет, однако и студенты более благополучного первого Центра, как оказалось, сидели в классе штата месяцами. Внутри стали зарождаться неприятные мысли, но потом я решил, что тут скрывается очередная мудрость мистера Хаббарда — провозгласить ориентировочные сроки прохождения курсов, равняясь на наилучшие результаты, чтобы остальные студенты стремились их достигать, становясь более способными. Поданное в таком соусе несоответствие перебивало негативные эмоции, и я на время успокоился.

Деньги за работу нам платили смешные — в среднем 100 рублей в неделю, а получка в ТРИ сотни для нас была настоящим праздником. Ту же сумму мне удавалось сэкономить на обедах, когда я учился в техникуме, в то время как моя младшая сестра, подрабатывая в выходные продавцом, получала за один день даже немного больше. Сашка как-то умудрялся на эту зарплату жить, впрочем, в последнее время он и выглядел великовозрастным беспризорником, тогда как на нем лежала основная ответственность за привод новых людей на услуги. В соответствии с организационной политикой ЛРХ, полноправным сотрудникам Наташа обещала, по меньшей мере, вдвое зарплату прибавить, но до материальной независимости здесь было еще очень и очень далеко. Наташу эти проблемы, похоже, вообще не касались — она всегда была очень опрятной, элегантно одевалась, рассказывала, как и где они с мужем отдыхали в выходной. Назвать ее бездельницей было безусловно нельзя — но она жила какой-то другой жизнью — не такой, как Любочка, Сашка и я. Мы понимали, что Наташа прошла через лишения и невзгоды, работая в первом Центре, и теперь получает воздаяние за свои труды. Она была примером для нас и мы мечтали когда-нибудь стать похожими на нее.

Кладезем административной мудрости, откуда Наташа и Сашка пытались черпать ответы при любом замешательстве на посту, был здоровенный саентологический «талмуд» — Том 0. Подобно тому, как в боевиках главный герой вынимает из потаенной комнаты какой-нибудь мегамёт, моими начальниками доставалась из шкафа увесистая картонная коробка с гербом, и уже из нее аккуратно извлекалась зеленая святыня — «Основная шляпа штатного сотрудника». На самом деле она была лишь одним из восьми томов Курса руководителя организации, но и этот объем данных, по идее, представлял собою сокрушительное оружие для любой проблемы, и, к тому же, на тот момент он был единственным из переведенных на русский язык. Некоторые инструктивные письма, содержащиеся в нем, вообще-то можно было найти в других книгах или курсовых буклетах, но, безусловно, читать их, переворачивая тяжелые страницы издательского шедевра, доставляло несравнимо большее удовольствие, обостряя осознание чрезвычайной ценности каждого утверждения Рона.

Теперь у меня была должность, которая называлась «Ответственный за PROMO», и своя статистика — количество распространённой печатной рекламы. Квоты продолжали постоянно расти, заставляя все чаще задумываться, что у всего есть свой предел. Когда положение стало явно попахивать керосином, я намекнул об этом Сашке, на что тут же получил категорическое разъяснение — для стопора вверенной мне статистики не существует НИ-КА-КИХ оправданий! Моя «полная ответственность», применительно к посту, как раз и означала, что я, и только я, должен быть абсолютной причиной его продуктивности, без каких бы то ни было оговорок. Как духовное существо, потенциально обладающее всеми способностями подчинять себе физическую вселенную, я всегда могу «заставить дела идти правильно» и «что-нибудь придумать». Под напевы моих попыток рассуждать логически, был распакован Том 0, тут же найдены ссылки на ЛРХ, пред лицем которых «в-и-о»-шному фольклору пришлось благоговейно смолкнуть. В случае провала Сашка обещал отправить меня на этику для вразумления, где проведенное время не засчитывалось ни как учебная пара, ни тем более как работа, поэтому в будущем его пришлось бы дополнительно возмещать за счет своих законных выходных. Засесть там можно было надолго, при этом распространение листовок, вклады в виде подарков для организации, участие в различных акциях по сбору подписей и т. п., как правило, являлись составной частью этической программы. Вскоре единственным видимым решением продолжить увеличение показателей оказалось работать за счет учебы. На какое-то время это действительно являлось выходом, но было ясно, что в дальнейшем ситуация только усугубится. Сашка тоже это понимал, поэтому рекомендовал выкраивать «несколько минут» в день для поиска добровольцев, которых далее следовало обращать во внештатных сотрудников нашей миссии и выезжать, таким образом, за счёт них. Он вручил мне список примерно из сорока фамилий саентологов и наказал еженедельно их обзванивать, добиваясь помощи. Для меня, как публики, телефонные препирания с сотрудниками первого Центра начались почти сразу после ДСХ — звонили все кому не лень и по самым разным поводам. С тех пор это обстоятельство так прочно вошло в повседневный быт, что я давно перестал ему возмущаться и даже самое бесцеремонное напорство принимал как нечто, с чем следует смириться ради достижения общих великих целей. Теперь же мне предстояло очутиться по другую сторону провода.

Я последовал за Сашкой в небольшой кабинетик, где находились несколько голых столиков со стульями и три телефонных аппарата. По двум из них сотрудницы большого Центра уже вели «задушевные беседы», поэтому мы заняли место у входа. Вначале Сашка решил устроить своего рода «мастер-класс» — несколько показательных звонков, за ходом которых велел внимательнейшим образом наблюдать. Первый блин получился, как водится, комом — едва мой начальник успел представиться, как в трубке раздались длинные гудки. «Так тоже бывает», — невозмутимо откомментировал Сашка, вовсю набирая очередной номер. Разговор со следующей женщиной затянулся минут на двадцать, причем успехом также не увенчался. Словно в сессии одитинга или на «тиарсах», Сашка все это время просил помочь в распространении хотя бы пяти сантиметров листовок («давал команду одитинга»), выслушивал «оригинации преклира», говорил, что все это он прекрасно понимает, а затем, добавляя что-нибудь о неоценимой важности предлагаемого дела для будущего цивилизации, опять принимался за старое. Дальше Сашка сказал, что у него есть еще много незавершенной работы и, усадив меня на свое место, удалился «завершать циклы». Давить нужно было тем, что «мы Центр знаменитостей», что «исходящий поток на улучшение общества непременно даст входящий поток в личной жизни», что «если не Вы, то кто же» и т. п. Врать, конечно, было нельзя, так что в целом я верил в то, что говорил. Хитрость заключалась в том, чтобы обращать внимание только на часть правды, достигая целей своего поста lt;9; с.55gt;. В лучшем случае, мне удавалось уломать три-четыре добрые души, и без того погрязшие в своих проблемах, которые, как в прежние времена, нашего положения существенно уже не меняли (чтобы самому выполнить прошлогоднюю квоту, достаточно было обойти пару лишних дворов, тогда как теперь это грозило долгим, утомительным блужданием в нескольких районах, нередко заполночь).

Чтобы удержать статистику, Сашка уже регулярно брал на себя часть моей квоты (он был моим непосредственным начальником и поэтому в той же степени, что и я, отвечал перед Наташей за рост статистики «PROMO»), но, как и следовало ожидать, пришло время, когда мы встали перед фактом, что даже подряжаемые нами помощники положения уже не спасали. Нужен был дополнительный штатный сотрудник, который станет работать хотя бы так, как это оговаривалось в контракте. Я уже давно не учился, пахал по 18 часов в сутки, без выходных, за те же сто рублей в неделю. Моим руководителям и своих дел хватало, поэтому они пояснили, что завербовать новичка я должен буду сам, подобно тому, как когда-то Сашка нашел меня. Откопать человека, который согласится работать только за идею, было невероятно сложной задачей, а учитывая, что заниматься этим мне было попросту некогда — и вовсе невыполнимой. Стало очевидно, что больше моя статистика уже не вырастет. В последнюю неделю я распространил 50 тысяч листовок. Один. И это в то время, как более ста человек первого Центра (которых, независимо от должности, заставляли распространять некоторое количество рекламы), во главе с их Ответственным за PROMO и реально существующим Отделом распространения, делали только чуть более 100 тысяч листовок в неделю! Миссия «Ligoskaya» несколько раз появлялась на верхних строчках по скорости расширения в игре между всеми миссиями мира, но это была наша лебединая песня. И вот, как-то я не смог привлечь достаточно помощников, проспал несколько лишних часов в выходной, который уже давно потерял для меня прежний смысл, и по всем подсчетам статистика должна была рухнуть, даже если всю оставшуюся неделю я буду пахать, как вол. Требовалось максимально сократить падение, хотя этика ожидала меня в любом случае. Я был измотан и, по правде говоря, хотелось пустить все на самотек. Наверное, единственное, что останавливало меня от этого была высокая мысль, что я делаю это ради того, чтобы у нас в России появился первый Центр знаменитостей. Всю неделю я перебегал от парадной к парадной с набитым рюкзаком и четырьмя полными полиэтиленовыми пакетами рекламы. Как и следовало ожидать, к четвергу (конец саентологической недели, когда подводятся итоги) кривая на моем графике неумолимо сползла вниз. Однако, на собрании, когда я уже приготовился получить по полной программе, Наташа вдруг объявила, что меняет прежнюю основу деятельности и «прохлаждаться в этику» за обвал статистки меня не отправит. Отныне распространение по почтовым ящикам прекращалось — показуха для международного управления — дело, конечно, важное, но для организации, по большому счету — малоэффективное, так как рекламы распространяется прорва (что надо было оплачивать), а люди по ней приходят возмутительно редко (что, как подсказывала интуиция, вызывало у Наташи на мой счет нехорошие подозрения — последние дни она меня видела лишь уносящим тюки с рекламой, а контролировать, на самом ли деле она используется по назначению и, вообще, что я делаю целый день, не представлялось возможным). Теперь я должен был раздавать листовки у самого Центра, что называется, «из рук в руки», и водить живых людей на услуги, как это делал Сашка. Отныне я становлюсь «Начальником отделения по контактам с публикой», что было, конечно, приятно, но никак не компенсировало пугающую мысль о «приставании к людям на улице».

У Любочки на посту тоже что-то не заладилось, и Наташа даже отстранила ее от работы одитора, отдав мне в подчинение. Любочка была невысокой тоненькой девушкой с темными длинными волосами, годом младше меня. Она встречалась с уже знакомым мне Антохой Созоновским из штата большого Центра, с которым, время от времени, мы неподолгу болтали. Пожалуй, Люба была одной из немногих саентологов, с кем я общался немного не так, как с остальными — более человечно, что ли. Мы всегда очень хорошо ладили.

Сашка показал место, где мне с Любочкой следовало встать. Это был очень оживленный угол Невского и Лиговского проспекта в нескольких метрах от станции метро «Площадь Восстания». Нам полагалось вручать листовки с приглашениями на тест как можно большему числу прохожих. Если человек начинал ее читать или, тем более, останавливался, нужно было подбегать к нему и предлагать непременно пройти «этот замечательный, очень точный, специально разработанный в Оксфордском университете супертест». Затем говорить: «Давайте я Вас провожу» и, не обязательно дожидаясь ответа, помогать добраться до Центра, рассказывая по дороге про то, что на основе полученных результатов можно будет узнать, как улучшить любую сторону жизни, про Траволту, и вообще о том, какие удивительные вещи ему откроются всего через тридцать минут. Я знал, что многое из этого совсем не так просто и замечательно, но всегда искренне верил, что поступаю во благо.

Сашка занимался примерно тем же, но делал это по-другому. Он ходил неподалеку от Центра с клипбордом и авторучкой, останавливал людей и задавал три вопроса: «Кем Вы хотели бы быть? Что Вы хотели бы делать? Что Вы хотели бы иметь?» Когда человек отвечал, Сашка записывал ответ и снова спрашивал: «Что Вам мешает?». Опять записывал и затем говорил свою коронную фразу: «Хотите узнать как с этим справиться? Пойдемте в наш Центр и там Вам об этом расскажут». Этот метод почему-то отдельно именовался американским словечком «бодирутинг» (от англ. body — тело и route — направлять), хотя и я и Люба, по сути, также «направляли тела». Правда, дополнительная польза всё же имелась, поскольку, сведя полученные ответы в таблицу и выявив наиболее типичные, Сашка планировал разработать текст более эффективной, адаптированной под местную публику, листовки, по которой бы люди сами ломились к нам толпой.

Если не считать утреннего сбора, рабочий день часто начинался с полуторачасовой раздачи хендаутов на какой-нибудь очень людной станции метро, куда мы специально выезжали. Как-то раз я и Сашка вручали листовки, стоя на ступеньках при выходе «Канала Грибоедова». Ко мне со спины подошли двое типов и попросили немного денег, на что я, особо не отвлекаясь, вежливо ответил, что не у них одних с этим проблемы. Тогда они зашли спереди и небритый товарищ в грубых очках с массивной оправой, судорожно смеясь, пообещал через минуту вырвать мне кадык. Второй — бугай в чёрной кожаной куртке — объяснил, что их сегодня выпустили с зоны и если они не достанут «немного денег на жрачку», то им ничего не останется кроме того, чтобы вернуться обратно. Очкарик, свирепо пялясь, продолжал глухо хихикать. Я потянулся в карман за горсткой рублевых монет, но на подмогу подоспел Сашка.

— Вы что-то хотели? — учтиво поинтересовался он у душегубов.

— Ну, хотели.

— Может я чем-то смогу Вам помочь?

— Денег дай! А не то мы вот этого козла… — очкастый вцепился одной рукой в мое плечо, и по хватке я сразу понял, что насчет кадыка он явно не шутил.

— Сашка, ладно, у меня тут есть немного мелочи…

— Подожди, — твердо бросил он, не оборачиваясь. Посмотрите на потолок, — бодро скомандовал Сашка и вытянул руку, указывая наверх.

Бандиты застреляли глазами по потолку, но, не найдя там ничего достойного внимания, обалдело уставились на Сашку. Оставалось надеяться — он знает, что делает.

— Спасибо! Посмотрите на эту стену, — тут же последовала очередная команда.

Они оглянулись назад, но и на этот раз ничего интересного не увидели.

— Хорошо! Посмотрите на эту колонну!

Очкарик подошел к Сашке вплотную, медленно снял свои окуляры и молча уставился прямо ему в глаза. Я, было рванулся к нему просить живота, но бугай тут же притормозил меня огромной ручищей.

— Понятно! Посмотрите на эту колонну!

Очкарик резко дернул головой вперед и ударил лбом Сашку. Прохожие стали собираться вокруг поглазеть. Быстро придя в себя, Сашка невозмутимо повторил:

— Понятно! Посмотрите на эту колонну!

Такого очкарик явно не ожидал. Люди вокруг тоже пытались понять, что не так с колонной, и какое отношение это имеет к происходящей драке.

— Ясно! Посмотрите на эту колонну!

— Ладно, оставь его, — пробубнил бугай своему приятелю, растерянно оглядываясь на толпу.

— Понятно! Посмотрите на эту колонну!

Оба бандита посмотрели на колонну и почти хором завопили:

— Ну смотрим, смотрим!!! Что дальше?!

— Спасибо! Посмотрите на эти ступеньки!

Зэк в чёрной куртке небрежно схватил за рукав очкарика и, потянув, с какой-то уже совсем несвойственной ему интонацией произнёс:

— Пошли отсюда. Это психи.

Очкарик уже не хихикал и, поддавшись, поплелся за бугаем.

— На сегодня достаточно, — сказал Сашка, имея в виду раздачу рекламы, и мы направились пешком по Невскому к Площади восстания.

— Что это было? — восторженно спросил я.

— В смысле?

— Ну то, что ты делал.

— Обычный ассист-ориентация. Ты что не слышал никогда? Его пьяным делают.

— Ассист?!

— Ну да. От них же спиртным несло, ты что, не почувствовал?

Я поразился, как круто Сашка разделался с отморозками, и потом с удовольствием пересказывал остальным, как может помочь Саентология в трудной ситуации реальной жизни.

Кстати, каждое утро и, по мере необходимости, в течение дня, у нас проходили небольшие тренировки («дрилы», как их ещё называли) — своего рода ТУ, специально разработанные для штатных сотрудников. Одно из этих упражнений выглядело так. Скажем, я и Любочка садились друг напротив друга и один из нас брал в руку карандаш, маркер, линейку, короче, все что угодно. Другой просил положить этот предмет ему на коленку. Тренер (с авторучкой) говорил какую-нибудь чепуху, делал вид очень умного, рассудительного человека, либо тупого, который ничего не понимает, а я, давая подтверждение, снова и снова повторял просьбу до тех пор, пока не добивался своей цели. Этим тренировалось намерение (например, во что бы то ни стало привести человека на тест). Во втором упражнении разыгрывалась реальная ситуация вступления в контакт и ведение прохожего с улицы на услуги. Тренер как бы шел издалека, опять же, корча идиота, нормального, очень умного, злого и т. д., а другой вручал ему листовку и, улаживая все возражения, вел в Центр. Отвлекаться на то, что говорит человек, называлось вступать в В-и-О (вопрос — ответ) с его реактивным банком и считалось большой ошибкой.

Наташа, руководствуясь «открытием» мистера Хаббарда о том, что производительных работников нужно поощрять, а халявщиков — наказывать, придумывала нам разные игры. Например, чьих приглашенных больше придет на вводную услугу (не менее установленного количества), тот получит яблоко, апельсин или банан, а однажды на кону даже стояла куриная ножка. В нашем положении эти призы кое-что значили, и мы играли. Но мне часто вспоминается случай, когда однажды я, Любочка и двое-трое сотрудниц первого Центра раздавали хэндауты во время дождя. Это происходило все там же, на нашем обычном месте — углу Невского и Лиговки. Был теплый летний вечер, светило солнце и, казалось, ничто не предвещало непогоды. Вдруг с неба стало понемногу накрапывать, и вот уже редкие, тяжелые капли превратились в сильный-сильный ливень. Но, что поразило — хотя мы ни о чем не сговаривались, никто и не думал уходить. Ни у кого из нас не было ничего, чтобы как-то укрыться, и мы все стояли, равняясь на дерзкое солнце, продолжавшее ярко светить, поблескивая в собирающихся лужах и струях дождя. Мы стояли стенкой, в ряд — чтобы слева и справа могли пройти только один или двое прохожих. Полностью промокшие, мы с неподдельными улыбками протягивали приглашения из-за пазухи прямо под зонты ежившимся горожанам. Люди оглядывались, останавливались, возвращались назад, пытались читать расплывшиеся от воды листовки, не без основания полагая, что никто не станет делать этого из-за ерунды. И, пожалуй, самое важное, о чем я тогда подумал — что этот энтузиазм, это чувство команды, эта радость не смогла бы возникнуть, даже если бы нам пообещали все бананы, апельсины, яблоки и куриные ножки на свете. Это свободно шло от какого-то детского азарта, чистого сердца и широкой доброй души.

Вообще же, временами, попадались довольно гневные личности, которые останавливались, глядя в глаза, рвали приглашения на мелкие-мелкие кусочки, а потом бросали прямо в лицо. Иногда угрожали милицией или бандитами, пытались позорить перед окружающими, как сектантов. Один товарищ лег на тротуар прямо перед нами и лежал, пока мы не ушли вызывать скорую. То, что эта выходка предназначалась специально для нас, было видно по тому, как аккуратно он устраивался на землю. Но не стоять же нам было возле «умирающего» со своей рекламой? Разумеется, когда через две минуты мы вернулись, его уже и след простыл.

Встречались и полные противоположности. Как-то я дал листовку одному невысокому, непонятного возраста мужчине. Он отошел в сторону и долго ее читал. Потом подошел ко мне и, постоянно извиняясь, начал странно, порой бессвязно, говорить. Говорить о том, что прожил большую нелегкую жизнь, что работал на железной дороге, что, несмотря на свой немолодой возраст, он по-прежнему очень силен, но никогда никого не обидел. Еще он сказал, что очень любит людей. Любит меня, любит Любочку, любит всех прохожих. Он был каким-то нереальным, как в детском мультике про добро, и я его запомнил.

Однажды я вручил приглашение идущей навстречу паре. Они остановились и внимательно прочитали листовку. Молодого человека звали Дима, а его спутницу — Мария. Дима спросил, верю ли я в Бога. Я ответил положительно, но пояснил, что ничего конкретного сейчас предпочитаю о Нем не думать. Мы долго-долго разговаривали, и, в конце концов, я оставил Диме свой телефон. Когда Наташа Кузнецова узнала, что почти час я болтал с христианином «на околосаентологические темы», она сильно разозлилась и сказала, чтобы я с «такими» вообще больше не общался, а напоследок язвительно добавила: «Ты еще молиться начни». Я понимал, что она вскипела из-за статистик, которые не особо росли, но мне показалось, что, как бы там ни было, Наташа не права. Ее последние слова подтолкнули меня ответить на Димино предложение пересечься, когда, спустя несколько дней, он позвонил. Встреча была назначена на 11:00 в гостинице «Россия». Я вышел из метро «Парк Победы» и через десять минут уже был на месте. Немного побродив по коридорам, я зашел в зал, где начиналось протестантское богослужение, и сел на последние ряды в надежде встретить Диму там. Мне вспомнились годы в гимназии, такие же воскресные собрания, такие же идеи, слова и интонации. Затем всех попросили встать, запели христианские гимны и вскоре я начал ощущать неприятное чувство оттого, что был втянут в чуждую мне теперь церемонию. Вдруг позади раздался звук открывающихся дверей, и в зал вошел Дима. Он сразу заметил меня. Нам обоим было немного непонятно, что я — саентолог — делаю здесь, хлопая в ладоши и восхваляя Христа, но для Димы это, пожалуй, была приятная неожиданность. Мы вышли из зала и сели в холле за столик у окна. Дима достал по виду не раз перечитанную Библию и на протяжении всего последующего разговора выискивал в ней отрывки, «доказывающие» любое его утверждение. Таким же образом он опровергал «ересь», которая исходила от меня и искренне недоумевал — почему я не могу принять очевидного. Когда стало понятно, что наш разговор зашел в тупик, Дима попросил склонить голову и произнес молитву. Затем мы простились, и я отправился домой со светлым чувством оттого, что диалог представителей разных конфессий, несмотря ни на что, состоялся.

Некоторое время после этого мы не общались, а потом случай снова свел нас на том же месте у метро. За день до этого я был на саентологическом празднике, посвященном Дню одитора. Набравшись продвинутых данных, я сказал Диме, что Иисус был всего-навсего хорошим человеком с некоторыми способностями ходить по воде и превращать воду в вино, а настоящие ОТ могут создавать новые вселенные. На этом мы расстались окончательно, понимая, что разговаривать нам больше не о чем.

Я ещё мусолил СДС в начале «Статуса 1», но, однажды, листая курсовой буклет, прочел о том, что штатным сотрудникам саентологической организации (за исключением специально ошляпленных) запрещается беседовать с представителями прессы. Мы с Любочкой, как обычно, стояли у метро, как вдруг приехали ребята с камерами и стали делать какой-то сюжет о подрабатывающих студентах. Оператор долго снимал, как я раздавал хэндауты, а вот Любка в это время вовсю давала интервью. Будучи истинным саентологом, я рассказал обо всем Наташе Кузнецовой, так как в противном случае считался бы пособником Любиной «неэтичности» («На любого человека, который знал о несоответствиях или преступлении и не написал об этом доклад, став таким образом пособником, налагается такое же взыскание, как и на действительного виновника» [8; с.92]). Наташа сделала Любочке выговор и научила впредь вообще уходить, если приезжают журналисты, потому что они ни кто иные, как «торговцы хаосом», и в 99 %-х случаев готовят в эфир какую-нибудь гадость. Кстати, мой сосед потом сказал, что видел меня по телевизору и, с его слов, ничего плохого там не говорили. Может, это был тот самый 1 %?

Хотя я больше и не раскидывал листовки по почтовым ящикам, прежняя статистика — «количество распространенной печатной рекламы» — никуда не исчезла и ее всё равно нужно было выращивать. Так как теперь я стал начальником 6А (отделения по контактам с публикой), то должен был носить шляпы всех его постов, включая и шляпу Ответственного за «PROMO», до тех пор, пока на них не встанут «стабильные терминалы». Короче говоря, между парами я регулярно отправлялся по Центру на поиски помощников для раздачи листовок или распространения их по ящикам. В тот раз я тоже искал добровольцев среди студентов и в классе ТУ решил подойти к невысокой женщине, которая, как я отметил, в молодости, наверное, была довольно привлекательной.

— Здравствуйте! Меня зовут Кондрашов Алексей. А Вас?

— Татьяна Александрова.

— Я работаю в будущем Центре знаменитостей. Вы что-нибудь слышали про Центр знаменитостей? — как обычно, интригуя, начал я.

— Слышала. Я сама Исполнительный директор будущего Центра знаменитостей.

— О! Но Вы, наверное… Я работаю в миссии, которая собирается стать Центром знаменитостей здесь в России в Санкт-Петербурге.

— Я прекрасно тебя поняла. Мы тоже хотим стать Центром знаменитостей в России в Санкт-Петербурге.

— ???

— А ты, наверное, из персонала Наташи Кузнецовой?

Далее я узнал, что между десятью Питерскими миссиями существует игра, согласно которой вторая организация, достигнувшая всех требований класса 5, и будет работать со знаменитостями. Остальные же останутся обычными Центрами Дианетики. Татьяна Александрова возглавляла Миссию-2. В отличие от нас, они не сидели на шее большого Центра, снимая приличное помещение, имели вдвое больше штат, связи в отечественном шоу-бизнесе и какое-то особое соглашение по этому поводу с высшим саентологическим руководством. Для меня это, конечно, был удар. Я прибежал к Наташе и стал требовать все объяснить. Выяснилось, что и она, и Сашка все знали, но посчитали, что специально рассказывать про это ни к чему. Они ободряюще стали говорить, что, мол, «так даже интересней», и «мы всех победим», но меня это почему-то не вдохновляло. После категорического отказа идти на улицу раздавать листовки, меня тут же отправили на этику. Я чувствовал себя обманутым, потому что не пришел бы в штат и даже ВНС-ить, зная о такой игре. И хотя я, конечно же, хотел помочь людям узнать об открытиях Рона Хаббарда, и пройти ПИН/ПЛ, в самые тяжелые минуты меня грела только одна мысль: «Рано или поздно, из этого получится первый в России Центр знаменитостей». Это был бы действительно уникальный вклад и редкая возможность попасть в круг великих людей искусства, откуда начался бы и мой творческий путь. Теперь же прежний смысл исчез. Я накатал «доклад о том, чего не должно быть» на Наташу и Сашу и приписал, что хотел бы узнать, так ли все на самом деле и, вообще, что мне делать в сложившихся обстоятельствах. Когда на следующий день я пришел к этик-офицеру, чтобы спросить, не прояснилось ли что-нибудь по моему вопросу, Слава Шаталов, раздраженно оторвавшись от бумаг, отбрил: «Ну, приняли мы к сведению все, что ты написал! Спасибо! Только отчитываться перед тобой здесь никто не собирается, так что не отнимай у занятых людей время и иди работай!».

В этот момент у меня появились серьезные намерения расторгнуть контракт, но оказалось, что до истечения двух с половиной лет «по-хорошему», с нравственной точки зрения, сделать это будет невозможно. Уйти-то я мог, но, в любом случае, это означало совершить серьезный оверт, карающийся правосудием со стороны секции этики, от обязательного прохождения этической программы до запрета на получение любых услуг в любой организации мира. Бегство же (внезапное исчезновение, как то, что я предпринял, будучи мунистом), вообще вело прямиком в могилу (смертельные болезни, желание совершить самоубийство lt;11; с.53gt;). Механика этого явления объяснялась так: поскольку человек в своей основе хороший, то совершив столь тяжкое преступление, как невыполнение принятых обязательств перед Саентологической Церковью, которая делает неимоверное количество добра в планетарном масштабе, он подсознательно пытается восстановить справедливость, причиняя себе сопоставимый по значению вред.

Едва сдерживая досаду, я вырвался на свежий воздух под арку Центра, но, словно специально поджидая меня, там стояла Наташа Кузнецова и неторопливо курила. Пришлось подойти и что-то недовольно промямлить.

— Да ты подумай своей головой. Ну уйдёшь ты из штата. Дальше-то что? — медленно выпустив табачный дым, степенно спросила она.

— Буду музыкой заниматься, сам заработаю кучу денег и приду на саентологический одитинг.

— Ну-ну… — Наташа снова поднесла к губам длинную, тонкую сигарету, и иронично одобряя ценность моего решения, слегка закивала головой.

— Давай, прикалывайся. А я вот возьму и стану знаменитым музыкантом.

— Без поддержки Центра знаменитостей, в лучшем случае, будешь всю жизнь за стольник на барабанах стучать в каком-нибудь кабаке. Это в лучшем случае.

— Я вообще на клавишах играю.

— Да какая разница. Я сейчас говорю о твоих перспективах в целом. Думаешь, ты один такой, хочешь знаменитым стать?

— Нет, конечно.

— Угу. Таких людей сотни тысяч или даже миллионы. Прикинул? Так вот, теперь и подумай, почему из этой толпы талантов тебе известны от силы две сотни.

— Ну, и почему же?

— Да потому, что мало быть творческой личностью, нужно быть тигром, хищником. Понимаешь? А если ты пасуешь перед первой трудностью, как заяц трусливый, то что тебя ждёт в жестоком мире шоу-бизнеса? Такого нытика в момент сожрут.

— Ты считаешь, у нас правда есть шанс стать Центром знаменитостей быстрее, чем вторая миссия?

— Это от тебя зависит. Я, например, в этом даже не сомневаюсь, но если я буду в это верить, а ты, Сашка и Любочка — нет, ни черта у нас, разумеется, не выйдет. Успех организации обуславливает дух команды. Когда это условие выполняется, группа побеждает. Если ты готов стать тигром, готов порвать вторую миссию, готов работать в самой классной команде — бери хендауты и обеспечь нас публикой.

Так Наташе удалось уговорить меня остаться. В конце концов, у меня было стремление помогать людям, я хотел оказаться в академии на курсе ПИН/ПЛ, и какая-то надежда на то, что мы все-таки станем Центром знаменитостей и будем предоставлять Базовый курс Хаббарда по искусству, все ещё теплилась. Я вернулся на работу.

Я и Любочка продолжили водить людей на тест. Вскоре Наташа потребовала, чтобы каждый из нас, независимо от своих основных обязанностей, еженедельно писал хотя бы по 20 пригласительных писем «зависшим» преклирам и ежедневно, а лучше ежечасно, продавал Книгу Один. Последнее предлагалось делать перед тем, как сырой человек начнет заполнять тест. Его нужно было подводить к книжному магазину и действовать по специальной схеме, которую даже более выгодно оказалось использовать на улице при знакомстве. Она состояла из четырёх точных шагов: 1) «Вступление в контакт»; 2) «Улаживание»; 3) «Спасение»; 4) «Приведение к пониманию» [12; с. 2–3]. Для первого шага достаточно было поздороваться, вызвав готовность меня выслушать. Второй шаг заключался в том, что я задавал вопрос: «Вы что-нибудь слышали о Дианетике?» Если человек ничего не слышал, и по-прежнему был расположен к дальнейшему разговору, то можно было сразу переходить к шагу 3, в противном случае начиналось улаживание. К примеру, он припоминал, что в некой радиопередаче о Дианетике отзывались, как о сектантском учении. Я: «Вы что, всегда верите тому, что говорят по радио?» Разумеется, нормальный человек не всегда верит всему, что слышит, и отвечает что-то вроде: «Ну, возможно, это и не так». Я тут же начинаю спасение (3 шаг). «Скажите, Вы хотели бы что-нибудь улучшить в своей жизни?» Он в ответ: «Здоровье шалит» или «Хочу побольше зарплату» или «Сдать бы экзамены». На самом деле, содержание здесь уже не столь важно. Просто, учитывая волнующую проблему, делается последний шаг, одинаковый для любой ситуации: «Дианетика — вот то, что сможет Вам помочь». В этот момент следовало хладнокровно вручать человеку книгу и требовать «без сдачи», либо вести на тест.

Где-то в это время из Москвы вернулась Яна. Выучиться она там так и не смогла — тоже возникли какие-то проблемы. Пару недель она ходила на этику, раздавала с нами хэндауты, мыла полы, а потом все бросила. Так мы остались без супервайзера и без надежды в ближайшем будущем предоставлять начальные курсы.

Какое-то время мои статистики шли вверх, но затем рост опять прекратился. Я не мог выполнять ежедневно возрастающие квоты уже по количеству приводимых людей и снова перестал учиться (шел четвертый месяц работы в штате, а я все еще сидел в начале Статуса-1). Сашка говорил, что я просто не хочу «взять за это полную ответственность». Раздаю хэндауты я «без намерения», поэтому по ним никто не приходит, а вожу — недостаточно жестко. Я старался сделать все в точности так, как он советовал. Давая человеку листовку, я нисколько не сомневался в том, что сейчас он направится в Центр. Когда подходил с предложением пройти тест — видел, как этот человек уже подписывает квитанцию об оплате. После пары случайных удач, мне даже думалось, что стать Богом не так уж и сложно, потому что если я сильно-сильно захочу, чтобы дождь прекратился — он прекратится, если захочу, чтобы все люди обнялись и признались друг другу в любви — они так и сделают и т. д. Однако, в итоге, все оставалось по-прежнему и, как бы я ни опричинивался, улучшений не происходило.

Помню, как в холодную осеннюю морось, держа закоченелыми пальцами пачку приглашений, уставший, голодный и постоянно попрекаемый за низкие показатели, я стал понимать, что положение мое паршивее паршивого. Из всех благ, что мне сулили при заключении контракта, толком я не получил ничего, хотя напрямую в обмане никого уличить было нельзя. Центр знаменитостей оказался сомнительной игрой. Деньги — платят, но в лучшем случае их хватает оплатить дорогу на работу. Академия и одитинг — вроде бы зависят от меня: подними статистику — учись себе да одитируйся. И, в то же время, реальной возможности сделать что-нибудь с моею ситуацией я не вижу. В результате, вместо обещанного совершенствования, единственное, что мне остается — это горбатиться с утра до ночи, причем неизвестно, чего вообще ради. Можно было бы еще зацепиться за то, что я совершаю подвиг на благо мира и будущего человечества, но если я более чем через год общения с великой и всемогущей Саентологией нахожусь в таком положении, то что же, на самом деле, я предлагаю другим?! Конечно, что-то определенно действует, но… Слишком много «НО»!!!

Однажды я пошел раздавать листовки и не смог. Ноги сами понесли меня в метро и, никому ничего не сказав, я уехал домой. Только, сам не свой, я ввалился в квартиру, как тут же раздался телефонный звонок. Трубка завибрировала от голоса разъяренного Саши, который, задыхаясь от гнева, требовал немедленно возвращаться в Центр. В противном случае он обещал: «ОЧЕНЬ! БОЛЬШИЕ! НЕПРИЯТНОСТИ!». Я старался вообще ни о чем не думать, и завалился спать. Утром Сашка позвонил снова и, судя по голосу, уже не был так сердит. Пожалуй, даже дружелюбно он снова попросил приехать и добавил, что убивать меня никто не собирается. Когда, спустя час, я предстал перед Сашей, он покраснел и заорал на весь Центр о том, как я посмел совершить такое вероломное предательство. Статистики миссии обрушились и виноват в этом только я. Он обещал какие-то этические меры, по которым никто из саентологов больше никогда со мною не поздоровается, и не пригласит ни на один саентологический праздник. Про одитинг и курсы, даже за свой счёт, придется забыть, и все такое в этом же духе. Наташа ничего не сказала, кроме того, чтобы я отправлялся на этику. Взяв у неё НФ, я поплелся на второй этаж. От Сашиных угроз внутри все опустилось. «Тебе запретят получать одитинг, даже за свой счет, и ни на один праздник тебя больше не пригласят!» — назойливо крутилось в голове. Я не знал, что мне делать со все усиливающимся ощущением вины за содеянное и одновременно переполняющим чувством совершающейся несправедливости. Я тупо сидел, положа голову на руки, и боялся даже представить, что будет дальше. По прошествии получаса в класс заглянул Сашка. Пройдя между столами, он потрепал меня за локоть и потребовал приступать к выполнению этической программы.

— Не буду я ничего делать.

— Давай выйдем, поговорим, — мы зашли за угол и встали у окна.

— Ну?

— Я хочу уйти — расторгнуть контракт, — пробубнил я, глядя на улицу.

— Как ты можешь бросить всех в трудную минуту? Так поступать нельзя! Это называется предательством! Самым, что ни на есть, настоящим предательством!

— Продолжать работу нет смысла.

— Нет смысла? Неужели ты не хочешь, чтобы воги за стенами организации открыли в себе духовную природу, чтобы эти несчастные тэтаны, бессмысленно меняющие тела каждые семьдесят лет и даже не знающие об этом, поняли первопричину всех своих проблем? Я просто не верю, что это не имеет для тебя никакой ценности! В твоей власти преобразить их жизни, сделать их счастливыми…

— Такими, как я, что ли? Сашка, извини, я хотел делать добро для людей, но у меня были еще и определенные личные надежды, понимаешь? Я хотел стать создателем Центра знаменитостей, пройти ПИН/ПЛ, хотел обрести независимость от родителей — жить на свои деньги. И летом ты убедил меня в том, что это реально! Сейчас я вижу, что всё не так. Далеко не так.

— Ладно, называй конкретно, в чем я тебя обманул?

— Самое элементарное — то, что мы получаем… Сто рублей в неделю — это просто смешно!

— Разве я говорил, что ты разбогатеешь?

— Нет, но ты создал у меня впечатление, что я смогу на эти деньги жить.

— Это правда. Я живу. Худо-бедно, но живу, а значит и ты сможешь. Хочешь лучшего — заканчивай Статус 2. Посмотри на Наташу…

— Как мне его заканчивать?! Я же не учусь!

— Поднимай статистики и учись.

— Как поднимать?!

— Возьми за них полную ответственность и поднимай.

— Хорошо. Ты сказал, на статусы потребуется два месяца. Отучился, с горем пополам. И знаешь где нахожусь? В начале первого буклета! Неужели я настолько тупой?! Мне скоро в военкомат. Когда я буду ПИН/ПЛ проходить? Или мне как, в армии «дедам» СДС цитировать?

— Я не обещал, что на завершение статусов тебе потребуется два месяца. Я говорил, что ты МОЖЕШЬ в них уложиться. И эти же сроки ты прочтешь в книге — «Что такое Саентология?». Я сказал правду. Действительные результаты — зависят только от тебя.

— Да, от меня…

— Что еще?

— Ты не сказал, что мы играем с девятью миссиями за право называться Центром знаменитостей.

— Не сказал. Тебя это так сильно задевает?

— Задевает? Это все равно, что человек много лет учится в университете, платит за дорогостоящее обучение, вкладывает все свои силы, в надежде после выпуска устроить свою жизнь, а потом вдруг узнает, что диплом с правом на профессиональную деятельность получит только тот, чья итоговая работа будет выбрана лучшей. Каково? Нет, такое, конечно, возможно, но условия должны быть известны с самого начала! Я же ничего подобного от тебя раньше не слышал.

— Согласен, здесь есть моя ошибка, но, по-моему, ты преувеличиваешь. Неужели ты и вправду думаешь, что тебя станут уважать меньше, потому что ты построил «ТОЛЬКО» организацию пятого класса, а не Центр знаменитостей?

— Не в этом дело. То, что дает людям Дианетика — это здорово, удивительно. Но мне еще и нравится видеть, как другие восхищаются красивыми вещами. Поэтому мне хочется создавать их, и поэтому, кроме Саентологии, я хочу связать свою жизнь еще и с искусством. Может быть, люди не станут относиться ко мне хуже, если выиграет вторая миссия, но мне-то будет обидно, понимаешь?

— Проодитируешь свою обиду и больше не будешь из-за нее париться.

— Ну, знаешь ли… К тому же, я сказал многим знакомым, что работаю над созданием Центра знаменитостей. Что они подумают, если мы проиграем?

— Ты им все объяснишь.

— Они не поймут.

— Тогда ты им хорошенечко объяснишь.

— А они все равно не поймут.

— Значит они ПЛ-ы и от таких знакомых нужно держаться подальше. Слушай, все, мне некогда. Ты просто сейчас копаешься в своём банке. Поступай, как знаешь, но, если уйдешь, имей в виду — я больше с тобою здороваться не буду, потому что с предателями я не здороваюсь.

Уже не помню, как я себе все объяснил, но после тягостных раздумий стал делать этику. Через несколько дней закончил, вернулся на улицу, снова сбежал с рабочего места и опять загремел на линии 3 отдела. На этот раз меня отправили на МЭСТ-работы помогать в строительстве саентологического кафе. МЭСТ-работы — это этическое действие, смысл которого сводится к тяжелому физическому труду (разумеется, совершенно бесплатному), пока провинившийся не одумается и не будет готов к более мягким этическим мерам, вроде выполнения этической программы. Силой меня никто к этому, конечно, не принуждал, но что оставалось, если я не знал, что мне делать? Уйти, сразу отказавшись от того, что обещала человеку Саентология, было действительно страшно. Оставить все по-старому больше не было сил, а решение, как быть в сложившихся обстоятельствах, еще не пришло. Вот я и работал в надежде, что что-нибудь да образуется. Наташа, Сашка и Любочка, время от времени, приходили меня проведать. Как и в прошлый раз, спустя некоторое время я «осознал свою ошибку и исправился», а затем опять все пошло по-старому. Я не мог приводить людей, потому что мне было перед ними стыдно. На этот раз Наташа Кузнецова не стала меня отговаривать от расторжения контракта, назначила состояние Предательства, согласно которому я не смогу получать никакие услуги до его завершения, и оформила увольнение. Так бесславно и закончилась моя история с Центром знаменитостей.

В тот же день, сразу после объявления низких состояний, Наташа заговорила со мною столь же ласково и заботливо, как в лучшие дни моей работы в миссии. Это льстило, но сразу чувствовалось, что она обращается со мною не как с товарищем, много месяцев прошедшим с ней к одной цели, а как с клиентом, которого ни в коем случае нельзя было потерять, и которого она планировала отправить после этики на одитинг, дабы поднять статистики организации.

Любочка уволилась в те же дни, что и я. Месяц спустя мы случайно столкнулись в Центре у книжного магазина. Она очень обрадовалась, и я тогда тоже был счастлив снова ее видеть. Не помню, о чем мы говорили. Да и какая разница! Потом пришла Наташа. Сказала, что нам нельзя общаться до тех пор, пока каждый не урегулирует свои низкие состояния, и велела расходиться. Больше я Любочку не встречал. Последние недели своей работы она часто была расстроена навалившимися проблемами, крушением ее большой высокой мечты стать одитором — профессионалом, способным справиться с чем угодно, чтобы помочь людям становиться сильнее и счастливее. Мне было больно видеть ее такой сломленной и слабой, потому что в моей памяти она навсегда осталась другой. Веселым, полным жизненных сил и самых лучших надежд на будущее человечком в легких босоножках, с которым я шел под одним зонтом в дождливый летний вечер из старого Центра к метро в дни наших первых шагов в Дианетике и Саентологии. Она что-то рассказывала, захлебываясь от восторга, а я так глупо, молча слушал, поражаясь ее неподдельной доброте и необъятной внутренней силе. Она мне запомнилась именно такой.

Миссия-4 просуществовала еще год. У них появилось своё помещение на «Чкаловской», несколько постоянных сотрудников и ВНС-ов. Было впечатление, что они скоро догонят Татьяну Александрову, и такое развитие уже надолго и всерьёз. Сашка Карасев закончил-таки «Статус 2» и даже еще какой-то продвинутый курс в академии… а потом вдруг ушёл. Это известие стало для меня полной неожиданностью, потому что казалось — он не оставит работу даже под пытками. Через некоторое время я узнал, что с себя сложила полномочия и Наташа. После этики она сразу же перебралась к мужу, подписав контракт с первым Центром, где заняла пост технического секретаря. Возглавить брошенную миссию никто не решился, и ее пришлось закрыть. Финансовые счета заморозили и остатки моих денег, которые позже я внес за дианетический одитинг, мне до сих пор не вернули.