"Пламя потухшего вулкана. Воспоминания бывшего российского саентолога" - читать интересную книгу автора (Кондрашов Алексей)

ГЛАВА 3 Образцовое расширение

Оправившись после ухода из миссии, я пришёл к мысли, что большинство моих трудностей были вызваны неспособностью конфронтировать полную ответственность и, вообще, слишком запутанным кейсом, который требуется хорошенько проодитировать. Распространив порядочную стопку рекламы по почтовым ящикам, наряду с прочими этическими действиями, мне довольно быстро удалось подняться из «низких состояний» и добиться снятия запрета на получение услуг. Посетив юридическую консультацию, я с облегчением узнал, что в армию с больной рукой меня не возьмут, и стал спокойно работать фасовщиком в магазине у своих родителей, а в свободное время заниматься музыкальным самообразованием. Первая же получка ушла на оплату нескольких блоков дианетического процессинга, так что уже в начале декабря я рванул на долгожданную терапию по Книге Один у опытного профессионального одитора — Галины Ивановны. Всё началось парочкой интересных озарений, но, едва я настроился на возрождение своих былых способностей, проплаченное время закончилось. Я стал копить на следующий взнос, а мое отношение к Дианетике и Саентологии полностью вернулось к прежнему многообещающему сотрудничеству.

В районе Нового Года я начал Курс добровольного священника, где произошёл довольно забавный случай с одним упражнением. В разделе «исследования» нужно было взять с подоконника пару обычных газет и найти там, кажется, десяток всяких нелогичностей. Я никак не мог выполнить это задание, потому что, хоть убей, не мог найти нелогичностей в газетах. А вот в справочнике «Саентология: настольная книга», по которому я, собственно, и занимался, они встречались через каждые десять страниц! Эти нелогичности выражались в разного рода опечатках, недопечатках и прочих упущениях, режущих глаз, так что их-то я и решил описать. Супервайзер сильно удивилась, но зачет поставила.

Потом я пошёл на халявный, но при этом сильный курс «ВНС — специалист», через месяц закончив и его (халявный — потому что был совершенно бесплатным, если не считать буклета за 500 рублей). Теперь я был не только настоящим добровольным священником, но и дипломированным специалистом по распространению Саентологии. Сказать, чтобы я применил много полученных данных, было бы неправдой, скорее, движимый осознанием своих новых почетных статусов, я совершил несколько официальных (для галочки в табеле) дарений книги «Дианетика», притащил на ДСХ маму с младшей сестричкой и, неожиданно для себя, оказался в саентологической академии — заработанных за год очков как раз хватило на обетованный ПИН/ПЛ.

Первые дни требовали неимоверного труда сосредоточиться на материалах, поскольку невольно я все время думал о том, что учусь с релизами, клирами и ОТ, пытаясь разглядеть у последних что-нибудь сверхъестественное, вроде сияния над головой. Ведущим супервайзером был Дима Яковлев. Он обучился в одной из европейских организаций, о чем свидетельствовал огромный диплом в застекленной рамке, красующийся на стене класса. На его столе стоял новенький Е-метр, за который Дима частенько усаживал студентов для поиска непонятых слов. В жару здесь всегда работали вентиляторы, а вереница окон пятого — последнего — этажа открывала шикарную панораму на массивный фасад гостиницы «Октябрьская» и дурманящее свободой небо над нею. Вообще, имелось множество всяких особенностей, отличавших академию от обучения внизу, так что, уже третий сезон вальсируя между СДС и второй главой «Науки Выживания», я ощущал себя среди элиты.

Как-то, болтая по телефону со своим бывшим одноклассником, и просто хорошим человеком, Ваней Булычевым, я узнал, что одна девушка, с которой мы вместе ходили в школу, попала в больницу. Ира, восхищавшая меня с первых дней нашего знакомства, теперь училась в театральном, и была очень интересной, талантливой особой. Недавно, во время учебной тренировки она упала, сломав руку, причем, как и я, правую, да еще и в том же самом месте. Ее госпитализировали куда-то на «Елизаровскую» и готовили к операции. Ваня продолжал рассказывать, но его слова уже вовсю перебивал назойливый внутренний голос: «Ты должен к ней поехать и провести ассист». Вообразив предстоящий ликбез, как посмотрит на меня Ира, а на нас обоих — врачи и соседи по палате, меня объял тихий ужас, однако, понимая, что это может способствовать скорейшему выздоровлению страдающей музы, принял решение действовать без промедлений.

По утрам, когда разрешались посещения, я учился, поэтому для начала требовалось отпроситься из академии, что уже само по себе было большим подвигом. Волокита могла занять несколько дней (причем, потраченных безрезультатно, если причина покажется неубедительной), а бегство с курса (уже независимо от причины) нередко заканчивалось низкими состояниями или объявлением потенциальным источником неприятностей. Каждый супервайзер, курсовой администратор и отдел обучения в целом имели статистику по количеству присутствующих студентов, которую ронять никому не хотелось — это напрямую могло повлиять на зарплату, а то и перевесить весы саентологической Фемиды в пользу различного рода взысканий. Однако тогда мне сильно подфартило, хотя, в значительной степени, этому, конечно, способствовал железный повод. Все ограничилось косыми взглядами ответственных за отпуска и проверкой на Е-метре, после чего я мог беспрепятственно следовать зову совести.

После изнурительных блужданий в незнакомом районе и потом еще в здании лечебного учреждения, мне удалось-таки отыскать скучающую Иру. Она несколько удивилась моему визиту, но, в то же время, была и очень рада. Я почти сразу начал с того, что показал свой сертификат добровольного священника, который для пущей убедительности поместил в деревянную оправу для больших фотографий, и сказал, что пришёл оказать помощь. Ира внимательно меня выслушала, даже проявила небольшой интерес, однако из-за плановых процедур все пришлось перенести на другой раз. Следующим утром, когда я пришел, Ира крепко спала, а соседка сказала, что ее недавно прооперировали. Это было большой неожиданностью, потому что еще вчера разговор шел о двух неделях ожидания какого-то доктора. Днем позже я опять был там. Ира уже могла передвигаться, и мы аккуратно спустились на улицу, устроившись во дворике больницы на ломаной скамеечке. Я поделился недавними впечатлениями от редкостного похода в кино на «Человека-Паука», куда меня волоком затащил Серый, но рассказать сюжет Ира не позволила, так как собиралась увидеть все своими глазами. Она на удивление быстро поправлялась — через пару дней ее обещали выписать, так что, когда прозвучало долгожданное предложение начать врачевание, я замялся. Мне почувствовалось, что я навязываю свою опеку, а Ира в ней особо и не нуждается. Внутри начались какие-то противные метания. Всячески пытаясь разнообразить наш разговор другими темами, я то и дело вплетал в него что-нибудь о Дианетике и Саентологии, после чего страшно нервничал. Через неделю я приехал уже к Ире домой поздравить с Днем рождения. С выбором подарка мучиться не пришлось — им стали книги Рона Хаббарда, которые, на мой взгляд, могли быть ей наиболее доступны и как-то заинтересовать. Потом я ушел и больше мы не общались. Может, это было не совсем по-саентологически, но мне не хотелось больше вторгаться в ее жизнь, сама Ира не звонила, а когда я все же решил узнать, как у неё дела, оказалось, что она переехала.

Справедливости ради стоит отметить, что вообще ассисты я делал. В основном родственникам или тем же саентологам, безусловно на добровольных началах. Однажды, вроде как, отрезвил пьяную девушку, заснувшую на подоконнике у нас в парадной. Особых чудес наблюдать не приходилось, но мне и моим пациентам казалось, будто это так или иначе работает.

Центр-1, наконец-то, стал первой в России организацией класса-5, и теперь весь штат только и твердил о том, что мы должны поставить рекорд по срокам расширения до размеров старого Сент-Хилла. Супервайзеры, начальник отдела обучения, курсовые администраторы и другие сотрудники настойчиво пропагандировали, что мы — студенты академии — можем очень сильно в этом помочь. Нам предлагалось временно записаться на полный день, пока международное управление не подтвердит нас, как «Сент-Хилл», после чего мы могли вернуться к прежнему расписанию с чувством выполненного долга. Данный статус давал нашей организации право предоставлять некоторые услуги, за которыми сейчас приходилось ехать в продвинутые организации за границу, поэтому, играя в эту игру, мы, мол, таким образом, помогали сами себе. Одно из требований для организации размера старого Сент-Хилла — минимум 200 студентов академии, обучающихся полный день. Подобные требования были необходимы в каждой области, поэтому примерно то же самое рассказывали и преклирам, а отдельные сотрудники ходили на переменах по классам и вербовали в штат. Несколько раз я легко отшивал желавших сделать из меня стажера, обосновывая отказ высокой целью стать музыкантом, дабы прославить Дианетику и Саентологию на всю Россию, и что отказываться от своих намерений — неэтично. На этом вербовщики замолкали и находили себе другую мишень, а я оставался с очередным подтверждением повысившихся у меня способностей общаться и конфронтировать.

Так началось и в тот раз. На перерыве ко мне подсел плечистый молодой человек лет 25-ти, представился Сергеем и, походя вокруг да около, сделал очередное неоригинальное предложение. Я выложил свой козырь, но, похоже, Сергея это не впечатлило, и он лишь сухо отметил, что моя цель хорошая, но не настолько, насколько могла бы быть. Завязался спор. Сергей отметал любые мои доводы, и что бы я ни сказал, штат всегда был наилучшим выбором. Создавалось впечатление, что я единственное недостающее звено в грандиозном плане международного управления, и от этого зависело, станет наша организация «Сент-Хиллом» или нет. Поначалу Сергей говорил какие-то заезженные фразы, брал на слабо, пытался доказать мне, что я «прав, но не совсем» и тому подобное, но под конец рассказал то, что заставило меня серьезно задуматься. Оказывается, во все «Сент-Хиллы» присылают так называемый «Корпус Вселенной» — команду, сформированную из самых лучших представителей «Морской организации», которые должны бесплатно одитировать штатных сотрудников до верха Таблицы ступеней. Сергей дважды уверенно заявил, что, подписав пятилетний контракт, у меня появится возможность стать ОТ 7, не выезжая из родного города. Лично он оставил место, где платили 2000$ в месяц, и приехал работать в штат, просто потому, что это было выгоднее. Покопавшись в папке, Сергей протянул мне листок с выдержкой из исполнительной директивы:

«ЛРХ:

— Хорошо, уговор такой: я могу использовать свое влияние, чтобы сформировать Корпус вселенной.

— Корпус вселенной?

— Тсс-тсс… Это секрет. Люди смотрят. Наклонитесь поближе. Корпус вселенной будет состоять из людей (одиторов и так далее), которые придут в организацию и будут предоставлять курс „Соло“ часть 2 (курс до уровня ОТ 1), и поднимать сотрудников прямо вверх по таблице до ОТ, — только сотрудников организации. Это не для публики. Это только для персонала.

— Бог ты мой, Рон. Пришли их к нам!

— Погодите, погодите. Уговор будет такой: если вы и ваши сотрудники добьетесь, чтобы ваша организация стала такой же большой, каким был старый Сент-Хилл, и чтобы в ней так же кипела работа, и если она будет стабильно оставаться на этом уровне — чтобы это был не просто один взлет, — то к вам приедет Корпус вселенной, обоснуется в секции персонала вашего отделения квалификации и начнет проталкивать штатных сотрудников прямо к уровням ОТ!

— Ух ты!

— Да, это „Ух ты!“ Но здесь многое зависит от вас!» [13].

Это впечатляло. Конечно, опыт «Центра знаменитостей» уже подсказывал, что стать «причиной над жизнью» мне так просто не удастся, но даже прикинув, что планка завышена в несколько раз, это, по меньшей мере, означало достичь состояния клир! Я начал осторожно проявлять интерес и вскоре очутился в другом помещении, где Сергей познакомил меня с Мишей Козиным.

Миша был очень крутым саентологом, руководящим сотрудником, релизом нескольких ступеней, и саентологическим одитором. Сергей кратко рассказал Мише про мою цель и, оставив нас один на один, удалился.

— Хочешь заниматься музыкой?

— Да. Ну и, пользуясь своей известностью, рассказать людям о Дианетике и Саентологии.

— Хорошая цель, — с одобрением сказал он, немного подумав.

Миша не был похож на других вербовщиков, неожиданно обрушивающихся со своим энтузиазмом. Он анализировал ситуацию, обдумывал следующий ход и всегда дожидался подтверждения, прежде чем продолжить.

— Что тебе мешает прийти в штат?

— Музыка. В штате-то на это времени не будет. Тем более, я уже работал в миссии — у меня не получилось. Банк все время включался. Думаю, здесь будет то же самое. Я лучше проодитируюсь, а потом…

— А в какой миссии ты работал?

— В четвертой, с Наташей Кузнецовой.

— А… Ну ты сравнил — маленькую миссию и организацию класса-5. Работа в миссии и организации отличается очень сильно. У организации несравнимо выше доход, а это значит, что у тебя будет нормальная зарплата. Сколько ты получал в миссии?

— Сто рублей в неделю.

— П-с-с… У саентологических одиторов только премии по сто долларов. Конечно, первое время ты будешь получать меньше, но это, в любом случае, будут деньги, на которые можно существовать. У нас почти все статусы 2 обходятся своей зарплатой. Обманывать не стану — состояние тут не наживешь, но совершенствоваться ты будешь. А разве не это главное?

— Верно, но мне хочется заниматься музыкой, — блеснув «тиарсами», напомнил я.

— Ну и будешь ты ею заниматься. Вон, у нас товарищ один, работает полный день, а по вечерам видео-ролики на компьютере делает. И нормально, все успевает. Это тебе не пять-десять сотрудников — две сотни — куча народу, если какие трудности, всегда помогут, ошляпят, прояснят, проодитируют, наконец. Ты и сам увидишь, насколько тут проще. Подписываешь контракт?

— Что?! Нет. Не знаю… Мне нужно подумать.

— А о чём думать?

— Ну, все взвесить…

— Давай вместе подумаем и все взвесим. Какие у тебя есть сомнения?

— Я ведь начинающий музыкант… Нужно много тренироваться, а на серьезные занятия времени, по-любому, не будет.

Миша попытался что-то возразить, но оборвав сам себя на полуслове, умолк и о чем-то задумался. После небольшой паузы, немного воодушевившись, он снова спросил:

— А почему ты хочешь заниматься музыкой?

— Как это почему? Интересный вопрос… Ну… Наверное, чтобы… много людей узнали о Дианетике и Саентологии.

— Я тебе скажу вот что: если ты действительно хочешь рассказать людям о Дианетике и Саентологии, то самое лучшее, что ты можешь для этого сделать — это прийти работать в штат. Ты говоришь, что хочешь «сказать». Это же общение. А в хорошем общении идея идет напрямую из точки-источника в точку-приёмник. Согласен?

— Да, пожалуй.

— Слышал такое данное, что промежуточные точки ухудшают общение?

— Слышал.

— Прекрасно. Помнишь: сообщение должно идти из точки А в точку Б, а если оно идёт из точки А в точку С, потом в точку В, потом в какую-нибудь точку М, и лишь потом в Б, то очень велика вероятность, что смысл сообщения исказится. Играл маленьким в сломанный телефон?

— Было дело.

— Ну, вот. Твоя музыка — это промежуточная точка между твоим сообщением о Саентологии и людьми, которым ты хочешь это сообщение донести. Это и есть «аберрация» в научном значении. Понимаешь?

Я тяжело вздохнул. Мише удалось посеять зерно сомнения в ценности моей идеи.

— Работая в штате, ты будешь доносить до людей Дианетику и Саентологию без всяких промежуточных точек. Доносить самую суть. Ты ведь этого хочешь?

— Ну, вроде бы, да…

— Подписываешь контракт?

— … Ну, раз музыка — промежуточная точка, как же Центры знаменитостей? Зачем они созданы?

— Центры знаменитостей созданы для знаменитостей. Это особый вид публики. Даже небольшое разочарование известного человека может обойтись Церкви слишком дорого — ведь они законодатели общественных мнений и, кроме того, хорошие спонсоры. Чтобы с ними сюсюкаться, и созданы Центры знаменитостей, где все безупречно, горят разноцветные фонарики и пахнет бенгальскими огнями. Но ты-то сильный. С тобой не надо сюсюкаться, верно?

— Не знаю… — усмехнулся я.

— Какие сомнения у тебя есть? У тебя есть какие-нибудь сомнения?

— Не знаю…

— Чего ты не знаешь?

— Мне казалось, что искусство — это что-то такое важное…

— Искусство — это важное. Но помнишь шкалу тонов? Помнишь, где находится эстетика на шкале тонов?

— М-м-м… 6.0?

— Да. Эстетика — это тон 6.0. Это достаточно высоко — над консерватизмом, весельем и даже энтузиазмом, но ниже, чем действия, ниже, чем игры, ниже, чем постулаты и, наконец, ниже, чем безмятежность существования. Зачем тебе застревать в этом тоне?

— Не знаю… А это правда, что если я подпишу контракт, то смогу стать ОТ?

— Да, — немного помедлив, коротко ответил Миша.

— А… кем я буду работать?

— А кем ты хочешь?

— Так сразу и не сказать.

— Ну, у тебя есть два варианта. Первый — стать техническим специалистом. Второй — административным сотрудником. И те, и другие нам сейчас очень нужны. После статуса 2 за счет Центра тебя могут посадить на полный день в академию, откуда ты выйдешь уже одитором класса 5 или профессиональным супервайзером, либо послать во Флориду на Флаг, проходить Курс руководителя организации. Что больше нравится?

— И то и другое круто!

— Подписываешь контракт?

Хотя я и продолжал препираться, мои мысли уже вовсю прониклись высоким, но отчего-то тягостным намерением подняться над мелочными целями ради глобального, вселенского. То с ужасом, то с мужеством, я думал, как скажу родителям и знакомым, что снова буду работать в Центре Дианетики, как мне придется забыть про музыку и другие «эфемерные интересы» ради высшей истины…

Вернулся Сергей. «Ну что?» «Он согласен», — ответил за меня Миша. «Нет, подождите…», — улыбчиво начал было я, но «в духе игры» меня быстро проводили в кабинет найма персонала, где двое резвых администраторов охотно подключились к завершению моей обработки. Меня быстренько усадили на стул, сунули папку, раскрытую на письме Коммодора, с одним-единственным предложением. В нем говорилось что-то вроде: «Все сомнения, которые у вас есть в эту минуту — это аберрация. ЛРХ». Потом подошла еще Таня Додзь, занимавшая уже не помню какой, но важный пост, и мне стало совсем неудобно, что пятеро серьезных тэтанов два часа возятся с моей персоной. Я медленно оглядел обступивших и, уступив, произнес: «Давайте сюда контракт». Под громкие «Йес-с-с!» я вывел дрожащей рукою свою подпись и вновь оказался штатным сотрудником Саентологического Центра. По дороге домой я чуть не заплакал, осознав, что принятое решение не было до конца моим. Но отступить теперь оказалось бы крайне неэтично, поэтому оставалось лишь смириться со сделанным шагом и постараться найти в нем положительные стороны.

На следующий день я приехал принимать новые обязанности. Саша Кусова — миниатюрная, приятная девушка, занимавшая пост Ответственного за стажеров, сказала, что до завершения «Статуса 2», я буду учеником АНЦХ. Она провела меня по коридору к офису ОХС, на дверях которого висела табличка «Посторонним вход строго воспрещен», и, ненадолго удалившись, вернулась, держа в руке несколько скрепленных листов.

— Смотри, Леша. Ты подписал контракт и прямо сейчас приступаешь к работе. Но! До тех пор, пока специальные сотрудники не проверят историю твоей жизни, официально ты считаешься не принятым. Вот вопросы, на которые тебе предстоит ответить. По результатам проверки будет ясно, сможешь ли ты у нас остаться. Давай, держи. Заполняй. Не грузись и удачи тебе!

Я устроился за столом одного из служебных помещений и принялся изучать вопросник. Он представлял собою шесть листов А4, со скобочкой в верхнем левом углу, и содержал 107 пунктов. Часть из них касались связей с психиатрами и психологами, СМИ, правительственными органами, секретными службами, сквиреллами и прочими подавляющими группами, часть — моего пути в Церкви и до нее. Много вопросов про родителей, родственников, друзей и просто знакомых, особенно на тему, был ли кто-то из них когда-либо враждебно настроен к Саентологии. Иногда требовалось раскрыть интимные стороны жизни. Например вопрос 94 звучал так: «Дайте основную историю по Второй динамике, включая любой ранний опыт, обозначая начало отношений, имена этих людей. Составьте список в хронологическом порядке, с указанием даты, всех лиц, с кем Вы имели сексуальные отношения. Тип отношений, приблизительно количество раз, когда Вы участвовали в любой сексуальной деятельности. Укажите половые извращения, в которых Вы принимали участие. Излагайте информацию настолько подробно, насколько можете» [14]. Предоставленные сведения сразу же следовало подтвердить положительной проверкой на Е-метре, после чего они отправятся начальству в ГЦХ на одобрение моей кандидатуры. Спустя несколько дней Саша сообщила — ничего, что могло бы препятствовать работе в организации, ОХС не усматривает, и поздравила с окончательным вступлением в штат.

Моими служебными обязанностями вначале было только задание мотаться по крутой лестнице между вторым и четвертым этажами и сообщать начальнику отдела процессинга или одиторам о том, что такой-то преклир пришел и готов к сессии. У преклира я должен был предварительно узнать, достаточно ли он спал, давно ли ел, и принимал ли витамины. Эти моменты определяли его готовность. Когда один из одиторов освобождался, я спускался на второй этаж в холл для преклиров, и вел нужного человека в соответствующую кабинку НЦХ. Тем, кто не высыпался, я приносил направляющие формы на этику, а тех, кто ел более часа назад, отправлял покушать.

По идее, когда преклир приходит к назначенному времени, он полностью готов, и сразу отправляется в сессию. И вот, человек поел, а одитор не может его взять, поскольку еще одитирует предыдущего. Через час ожидавшему снова нужно было есть. Бутерброд и стакан сока за отговорку не принимались — подкрепиться требовалось серьезно. Преклир во второй раз набивает живот, и тут выясняется, что К/С решил сделать освободившемуся одитору нагоняй. Проходит еще минут сорок. Преклир уже снова «не готов» и опять должен плотно обедать, разумеется все за свой счет! Учитывая, что прием пищи следовало осуществлять по возможности быстро, самый выживательный выбор падал на саентологическое кафе внизу здания, где цены не просто кусались, а проглатывали, не жуя кошелька (впрочем, салатики там делали вполне неплохие). Похожая ситуация наблюдалась и с витаминами, которые было необходимо принимать перед каждой сессией. Приобретать эту продукцию рекомендовалось в торговой точке на первом этаже, где имелся товар единственно качественных и этичных производителей в мире. «Пакет для одитинга» стоил около 50 рублей и являлся огромной дозой, многократно превышающей общепринятую суточную норму. Утверждалось, что во время процессинга организм это съедает. Витамины принимались непосредственно перед сессией и, иногда, по тем же причинам, преклир поглощал два-три таких «пакета», прежде чем попадал к одитору.

Задержки вообще были самым смущающим обстоятельством всей моей работы, поскольку публику в Санкт-Петербургскую организацию завлекали как раз обещаниями того, что приехав на одитинг (а ехали аж со всего СНГ), они смогут проводить в сессии весь день. На самом же деле, одиторов не хватало и несчастные преклиры часами маялись на диванах в ожидании своей очереди. Политика руководства была такова: если преклир серьезный, скажем, оплативший 10 блоков саентологического одитинга (короче, богатый), то ему была зеленая дорога, а тех, кто приобретал только 3–4, что, тем не менее, стоило более 100 тысяч рублей, могли мурыжить в ожидании весь день и так и не пустить в сессию, потому что одитировать их было некому. Такой подход во многом и обеспечивал переполненную организацию.

Прежде чем за недовольных возьмется этика, их должны были улаживать АНЦХ и начальник отдела процессинга — Зоя. Зоя была очень приятным, хорошим человеком, если не ошибаюсь, одним из первых сотрудников Центра. На занимаемом ею посту приходилось отдуваться как за бунтовщиков из публики, так и за нерадивых одиторов, поэтому ее частенько доводили, но даже тогда в ней оставалось что-то доброе и светлое.

Типичная ситуация из тогдашней работы:

— Алексей, меня не устраивает такое предоставление, я хочу, чтобы ты сообщил об этом начальнику, — изъерзавшись на диване, выговаривает мне один из преклиров.

— Да, конечно, — виновато киваю я.

Поднимаюсь на четвертый этаж.

— Зоя, Ворчунов[1] заявил, что не доволен, как ему предоставляются услуги.

— Чем он конкретно не доволен?

— Ну… Я думаю… Вообще-то, он не сказал.

— Узнай, чем он не доволен.

Спускаюсь на второй:

— Андрей, начальник отдела процессинга интересуется, чем именно Вы не довольны?

— Передай, что я сижу уже шесть часов. Я устал ждать и хочу в сессию.

— Хорошо.

Поднимаюсь на четвертый.

— Зоя, Ворчунов сидит уже шесть часов. Он устал и хочет в сессию.

— Да, знаю, — отвечает Зоя, задумчиво глядя в окно. Затем поворачивается, — Что я могу сделать? Его одитор еще не освободился.

— Понятно.

Спускаюсь на второй.

— Андрей, Ваш одитор еще не освободился.

— Когда мне звонили в Магадан, то обещали четыре сессии в день. За всю неделю больше одной пока еще не было — это нечестно.

— Да, согласен. Я скажу об этом начальнику отдела процессинга.

Поднимаюсь на четвертый.

— Зоя, Ворчунов утверждает, что ему обещали по четыре сессии в день.

— И что?

— Нехорошо как-то…

— Я ему не обещала. Пусть разбирается с тем, кто ему обещал.

— Кто-то из обзвонщиков, наверное… Ну ладно, — поворачиваюсь и иду к лестнице.

— Стой! Не говори ему так. Обидится еще, наделает глупостей, испортит нам статистику…

— А как тогда?

— Передай, что у нас непредвиденные обстоятельства.

— Хорошо.

Спускаюсь на второй.

— Андрей, начальник отдела процессинга приносит огромные извинения и надеется, что Вы отнестись с пониманием, поскольку у нас возникли…

— Может, мне сегодня пойти домой?

— Я узнаю.

Поднимаюсь на четвертый.

— Зоя, может, Ворчунову пойти домой — он спрашивает…?

— Еще чего! Одитор освободится в любую минуту, а одитировать окажется некого. Меня за это тех. сек. завтра четвертует. Скажи, пусть ждет.

— Ладно.

Спускаюсь на второй.

— Андрей, мне очень жаль, но придется еще немного подождать. Если это как-то Вас ободрит, начальник отдела процессинга сказала, что одитор освободится в любую минуту (в действительности она не могла этого знать — расписание составляется в среднем по полтора-два часа на каждого преклира, а реальная продолжительность сессии, в зависимости от каждого конкретного случая, может длиться как четверть часа, так и четверть суток).

— Немного это сколько?

— Ну… — с умным видом поднимаю взгляд на настенные часы, щурюсь, словно что-то прикидывая, но понимаю, что ответить нечего, — …трудно сказать.

— Если к восьми сессия не начнется, я уйду. У меня уже нет сил тут торчать.

— Ясно.

Поднимаюсь на четвертый.

— Зоя, Ворчунов уйдет домой, если в течении часа не будет в сессии. Сказал, у него «нет сил тут торчать».

— Вот гад! Он еще условия будет ставить! В этику его надо отправить за такие слова! Нет у меня одиторов! Пусть сидит сколько велят! Сидит и не рыпается!!!

— Так что ли и…?

— С ума сошел?! Передай, сейчас спущусь, — вздыхая, успокаивается Зоя.

С облегчением иду на второй.

— Андрей, начальник отдела процессинга сейчас подойдет сюда и Вы сможете ей лично сообщить все ваши претензии.

Через несколько минут Зоя нисходила в холл для преклиров, где отражала атаки возмущающихся, успокаивала падших духом, и давала ответы на все возможные вопросы.

Я начал свыкаться со своим незатейливым ремесленничеством, пролагавшим мне путь к вершинам Моста, тем более что по организации все чаще прокатывались будоражащие воображение факты из жизни уже добравшихся туда ОТ. Например, что они могут заниматься своими делами, когда тело спит, останавливать время, предвидеть будущее, испускать какие-то силовые лучи, а также общаться посредством телепатии с животными, привидениями и даже существами из других галактик… Ну, или, например, пользоваться такой практичной вещью, как тэта-счет. Человек, то бишь «тэтан в мясном теле», вносит на него деньги (не меньше скольки-то там тысяч у.е.) и получает персональный тэта-код. В следующем воплощении он приходит и говорит: «У меня открыт тэта-счет, я хочу, чтобы с него списали необходимую сумму на прохождение ОТ 12». А ему: «Запросто! Возьмите, пожалуйста, банки…». С помощью Е-метра этот код идентифицируют, и вот, он пользуется тем, что, как раньше считалось, на тот свет не унесешь! Не круто ли?! Про то, что становилось возможным вспомнить опыт предыдущих жизней, включая изученные знания и приобретенные навыки, я даже не говорю. Впрочем, никаких прямых обещаний по этому поводу не давалось и даже упомянутые заявления на публику никогда не делались (демонстрации сверхспособностей — и подавно). Только единожды на моей памяти я слышал воспоминания о прошлой жизни одной молоденькой сотрудницы Морской организации. Не закабаленные же ОТ при публичных расспросах всегда «переводили стрелки», отвечая вопросом на вопрос, хотя истории успеха, в которых они описывали свою суперсилу, рассылались в журналах в качестве рекламы (своих Имен «всемогущие» не разглашали, ограничиваясь скупыми инициалами). «Обет молчания» объяснялся мерой коллективной безопасности, и, скрипя сердцем, я принимал его, как очередную необходимость.

Шел самый разгар лета. Международная Ассоциация Саентологов тогда организовала грандиозную акцию под названием «Мультатлон за права человека — Европа 2002 — Санкт-Петербург — Париж». Ее суть заключалась в том, чтобы команда спортсменов пронесла символический Факел Свободы из России через Финляндию, Швецию, Данию, Германию, Бельгию, Голландию и Францию. В крупнейших городах должны были производиться небольшие остановки, сопровождающиеся бесплатными концертами в поддержку идей Всеобщей Декларации прав человека. В Санкт-Петербурге, где планировался самый первый старт, главными героями музыкальной части мероприятия должны были стать Александр Малинин и группа «Ночные снайперы». Их имена красовались на синенькой листовке рядом с лозунгом Рона Хаббарда: «Права человека должны быть фактом, а не только идеалистической мечтой» [15]. Моя двоюродная сестра Ирка тогда сходила по «Ночным снайперам» с ума и, в то же время, считала Саентологию сектой. Не то что бы Ирку можно было назвать ПЛ-ом — она не нападала, не подкалывала, не донимала расспросами и предостережениями. У нее просто было свое мнение и, когда речь заходила о Саентологии, она его выражала. Я подумал, что если Ирка узнает о том, что «„Ночные снайперы“ тоже саентологи» (тогда я еще не знал, что саентологи не все «Ночные снайперы» и тем более не солистки) мне удастся ее переубедить. Чтобы Мультатлон приобрел широкую известность в городе, я вызвался распространить в выходной несколько сотен соответствующих листовок.

16 июля, когда должно было состояться торжество, я, как обычно, работал и немного жалел, что ничего не увижу. Ближе к полудню часть персонала собрали на третьем этаже и пронесся слух, что всех отпустят лицезреть шоу. Учитывая жесткость оргполитики, в это верилось с трудом. На собрании нас поделили на две группы — мужскую и женскую, и объявили, что мы действительно едем на Мультатлон! Это была фантастика! Бурный ливень долго держал всех под аркой Центра, заставив с детским интересом наблюдать обильные ручейки, стекавшие прямо под ноги с Лиговки, затем дождь чуть-чуть поутих, кто-то проорал: «Вперед!» и все ломанулись к площади Восстания. Концерт должен был проходить у стадиона им. Кирова. Тогда я впервые приехал на новую станцию метро «Крестовский остров» и восторженно любовался ее высокими стеклянными стенами и прозрачным куполом. Возобновившийся дождь окутывал их сверху донизу, создавая впечатление, что мы находимся в подводном аквариуме. Скоро непогода вновь замерла и высыпавшая на улицу толпа саентологов двинулась по аллее в направлении стадиона. Никто из стажеров ещё не знал, что нам предстоит, поэтому все были рады и веселились.

Как только мы пришли на место, женскую группу сразу увели обслуживать VIP-ов, а мы еще какое-то время кучковались недалеко от собираемой сцены, поговаривая о том, чтобы сконцентрировать свои намерения и объединенными усилиями разогнать тучи (тогда ходила история, как Наземная база Флага во Флориде оказалась под угрозой надвигающегося смерча и руководство распорядилось вывести на крышу одного из зданий всех ОТ, усилиями которых ураган, якобы, и был остановлен). До начала оставалось около трех часов. Вскоре появился Костя — новенький этик-офицер — невысокого роста, бойкий молодой человек. Он держал в руках картонную коробочку, из которой принялся всем что-то выдавать. Вначале мне удалось разглядеть только простенькие бейджи с какой-то черно-белой надписью, но прочитав «Безопасность Мультатлона», я ужаснулся. Неподготовленных, ничего не подозревающих людей вдруг поставили перед фактом обеспечивать общественный порядок мероприятия с многотысячной публикой! Потом, какой-то «весь из себя» специальный дядя в военной форме отвел нас за стадион и рассказал о наших обязанностях. Сводились они всего-навсего к тому, чтобы выводить за пределы территории нетрезвых граждан, сдерживать толпу методом «стенка» и в случае угрозы теракта звать на помощь ОМОН. Вмешиваться в предотвращение диверсий самим, правда, строго-настрого запретили (как будто нам очень не терпелось). Обо всех, у кого мы могли заметить газовые баллончики, стекло, прочие колющие и режущие предметы и, само собой разумеется, нечто, даже отдаленно напоминающее огнестрельное оружие, следовало немедленно информировать специальный патруль. Последний сформировали из нашего же числа, дав задание курсировать по всей территории и ставить в известность штаб. Милиция, конечно, тоже присутствовала; в случае серьезных проблем обещали перебросить солдат из ближайших частей, но меня эти «гарантии» мало успокаивали — больная рука все ещё являлась веской причиной быть законно освобожденным от службы в армии, и подавлением массовых бесчинств я совершенно не грезил. Около часа длился «курс молодого бойца», где ошарашенные стажеры поочередно изображали между собой лиц в состоянии алкогольного опьянения и бушующих фанатов, по легенде противостоящих команде безопасности Мультатлона. После этого нас расформировали для решения «реальных боевых задач». Меня назначили кем-то вроде командира над четырьмя «бравыми парнями». Андрей был немного младше, но зато без проблем со здоровьем. Только вот он не состоял в штате, и было вообще непонятно, как он очутился среди нас. Имелся Петр — не внушающий ужаса, малоразговорчивый мужчина, работавший в Центре строителем. Двумя остальными были дедушка Валентин и Антон — совсем юный молодой человек, у которого оказались некоторые проблемы с речью, чего я не сразу понял и, поначалу, тоже списывал на излишнюю молчаливость. Нашу группу направили в самый центр толпы напротив сцены, где находилась вышка со звукооператором и видеокамера устроителей Мультатлона. Задача заключалась в том, чтобы не позволять публике виснуть на краях конструкции, и, особенно, беречь деревянную колодку с кабелем электропитания и связкой проводов. Мои подопечные должны были оберегать одну из закрепленных за каждым из них сторон, а я — контролировать ситуацию в целом.

Все прибывающий народ уже недовольно шумел, требуя зрелища, и представление началось. Новоиспеченные дружинники, к которым меня приставили, дружно раскрыли рты, и после десятка безрезультатных напоминаний о смысле нашего торчания, периметр пришлось полностью брать на себя. Я ходил кругами и просил не забираться на вышку, выпячивая при этом грудь для более эффектной демонстрации бейджа с грозной надписью. Публика, в своем большинстве, попадалась трезвая, поэтому конфликты, слава богу, не провоцировала. Лишь одного товарища с гладко бритой головой я принял за диверсанта. Пятнистая военная форма без знаков отличия и высокие гады явно диссонировали с темой мероприятия. В правой руке у него была небольшая видеокамера, а левой он держался за металлическую балку конструкции, куда со своим огроменным ростом мог бы и не лезть. Я несколько раз обратился к нему на «Вы», объяснив, что здесь висеть нельзя, но ответа не получил. На поясе предполагаемого «Бен Ладена» я разглядел, по меньшей мере, две какие-то кобуры, поэтому сразу сообщил о подозрительной личности одному из ГЦХовских начальников, который время от времени приходил проведать обстановку. Посмотрев на каланчу в камуфляже, он сказал, что этот тип не опасен (хотя снимать его на землю тоже не стал), а потом «скин-хэд» сам слез и растворился в толпе.

Вообще, по личным наблюдениям, все шло довольно вяло, пока на сцену не вышли «Ночные снайперы». Но вот долгожданный момент настал. Завизжали обожатели, оккупировавшие первые ряды, заголосили Сурганова с Арбениной и началось веселье. Я в это время пытался уломать маленькую, настырную, но весьма приятную девушку с проколотой бровью слезть с левого крыла вышки, но она не поддавалась никаким уговорам. Мои ТУ перед этим очаровательным созданием были совершенно бессильны. Какое-то время я стоял у нее над душой, оправдываясь, что если она не слезет, мне устроят нагоняй, но потом она нежно положила руку мне на плечо и предложила вместе послушать музыку. Я согласился. «Тебе самому-то нравится?» — спросила она в перерыве между песнями. «Нормально. Очень даже ничего» — несколько приврал я (их музыка мне не противна, просто не всегда понятны песни). Весь оставшийся концерт, который продолжался еще около четверти часа, я простоял рядом, придерживая эту милую фанаточку одной рукой, чтобы в случае чего можно было сказать, что я с ней «разбираюсь». Это был самый приятный момент Мультатлона. Когда «снайперы» закончили, толпа стала заметно редеть, я проводил печальным взглядом мою мимолетную зазнобу, помахавшую ручкой на прощание, и нехотя переключился на спортивную часть мероприятия. Церемония довольно быстро завершилась, народ повалил к метро, а наш отряд в лучах заходящего солнца остался у вверенного объекта. Начальство посчитало необязательным сообщить, что наш долг уже выполнен и лишь спустя довольно продолжительное время нам с усмешкой объяснили, что раз концерт окончен, значит можно идти домой. Вместо естественного возмущения, я испытал, будто у меня камень с души свалился. Мне не верилось, что все обошлось без взрывов, крови, драк, и я до сих пор жив и невредим. Многие еще подходили выспрашивать, где же обещанный Александр Малинин, который так и не появился, но я ничего об этом не знал и потом догадался просто снять бейдж, который был уже не нужен и только привлекал ко мне внимание. Побродив среди ликующих организаторов, я почувствовал, что жутко устал, и направился к выходу, влившись в бесконечный людской поток, растянувшийся через весь остров.

На следующий день в Центре отмечали успешно проведенное мероприятие. Сперва закрыто, в узком кругу, где штатных сотрудников, участвовавших в акции, благодарили саентологические тузы. Среди них запомнилась итальянская певица и ОТ — Елена Роджеро — неоцененная конкурентка «Ночных снайперов» и еще Рольф — владелец германской фирмы шоу-услуг, и по совместительству звукорежиссер, чьё спокойствие мы охраняли на концерте. Вечером, уже с меньшим количеством особых персон, состоялось похожее собрание, куда пригласили публику (студентов и преклиров). Закулисных героев снова чествовали и даже я неожиданно удостоился красивой благодарности с подписями главных устроителей Мультатлона Лизы Гудман и Эдит Бушель. В наградном документе говорилось, что усилиями всей команды мы сделали историческое событие в Санкт-Петербурге, где присутствовало более 10 000 человек, которые пришли к пониманию того, что делает церковь Саентологии для поддержания прав человека. Досадно, что всего в нескольких предложениях не обошлось без банальной, но всегда болезненной для таких вещей опечатки. По окончании получасового рукоплескания вышел большой представительный мужчина с нерусским именем и важным званием кавалера какого-то МАС-овского ордена. Вначале казалось, что он просто призывает задуматься о будущем мира и свободе вероисповедания, но, стоило появиться первым признакам сочувствия на внемлющих лицах, как стало ясно, что это лишь прелюдия для успешного выполнения квоты по подписанию в члены Ассоциации. После первого не очень удачного предложения присоединиться к клятве человечеству, «орденоносец» продолжил грузить всех яркими историями своих подвигов, неизменно завершающихся вопросом: «Есть ли в зале кто-то, кто надумал стать членом МАС?» Когда нахлынувшая волна эмоций вымывала к нему из рядов всех расчувствовавшихся, рассказывалась еще одна захватывающая байка и атака, к которой подключалось несколько штатных сотрудников, помогающих нерешительным выйти на кафедру, повторялась вновь. Когда через пару часов запас историй себя исчерпал (а квота, видимо, была еще не выполненной), в ход пошли трогательные цитаты Основателя, приукрашиваемые личными успехами персонала. В этот момент даже самые продвинутые саентологи уже не выдерживали, и стали под разными предлогами разбегаться, понимая, что ничего полезного для себя они здесь больше не услышат. Еще через два часа от плотно забитого зала осталось от силы два десятка человек, и примерно столько же переваливающихся с ноги на ногу будущих борцов за то, «чтобы цели, изложенные ЛРХ могли быть достигнуты». Дядя, похоже, остался доволен и тепло попрощавшись с толпой публично наобещавших внести в течение двух недель от трехсот до трех тысяч долларов за членство в МАС (о чем, кстати, многие узнали только в самом конце ликования), укатил навстречу новым приключениям. Я в почетный список тогда не попал, хотя несколько позже все же стал вносить деньги на годовое членство. Присоединение к группе, устраивающей такие глобальные проекты, как Европейский Мультатлон, позволяло ощутить дополнительную гордость и собственную значимость.

Еще в самом начале, до того как я узнал о результатах заполнения вопросов по истории жизни, моей непосредственной наставницей стала полная пожилая женщина Люба Корш. Она занимала пост администратора НЦХ, и теперь должна была обучить меня всем его премудростям. Я был потрясен ее энергичностью и упорством, с которым десятки раз в день она преодолевала маршрут между вторым и четвертым этажами, тяжело поднимаясь и спускаясь, провожая преклиров. Люба знала всю публику в лицо и по фамилиям, знала всех одиторов, аккуратно вела учетные книги, папки — в общем, была в моих глазах достойнейшим сотрудником.

Хотя пост и назывался всеми АНЦХ, исполняемые нами задачи выходили за рамки стандартного описания. «По уставу» они распределялись между другими должностями, но, даже в такой большой организации, как наша, их еще не было. По той же причине мне долго не могли подобрать шляпную папку и определить конкретную статистику, за которую бы я полностью отвечал. Через месяц моего неконтролируемого труда в ситуацию вмешалась сама Галина Петровна Шуринова и дала техническому секретарю приказ немедленно во всем разобраться. Название другой нашей шляпы, найденное в одном из зеленых томов Курса руководителя организации, именовалось как-то вроде «администратора приемной». В рамках этих обязанностей мы с Любой регистрировали преклиров, стартующих на саентологический одитинг, до и после которого проводили тесты, свидетельствующие об эффективности предоставленных услуг.

Тестов было три: ОСА (тот самый «№ 1»), на IQ (коэффициент интеллекта) и совсем маленький — на внимание. Вопиющая несправедливость состояла в том, что вопросы всегда были одними и теми же, и человек отвечал на них достаточно часто, чтобы запоминать правильные ответы, что несомненно искажало реальные результаты. Это прежде всего касалось КИ и минутки. Впоследствии я отвоевал к ним «вариант Б» пылящийся в закромах КВОЛ-а, но, полагаю, даже это намного ситуацию не улучшило, учитывая что некоторые преклиры тестировались еженедельно в течение многих месяцев. Про ОСА я тоже узнал кое-что интересное. То, что он не имеет никакого отношения к Оксфордскому университету, подтвердили даже сотрудники отделения квалификации, где я консультировался по этому поводу. Причину, по которой он носил столь громкое название, мне так и не пояснили. Относительно особенностей его толкования — та же тайна, покрытая мраком. Единственные материалы представляли из себя папку с утверждениями на английском, без какого бы то ни было перевода, из чего я сделал вывод, что вряд ли кто-то из регистраторов был с ними ознакомлен. По свидетельствам очевидцев, сие мастерство передавалось из уст в уста на трехминутной тренировке, после которой любой новичок уже мог работать оценщиком.

Поскольку организация все расширялась и расширялась, нужны были новые помещения, и класс штата, где в прошлом году я учился от четвертой миссии, превратился в контору одного из шестых отделений. Обучение персонала перебросили обратно в «теорию», и теперь сотрудники снова занимались вместе с публикой, как в старые времена на Разъезжей. Светы Мацицкой уже не было, и всем заправлял новенький супервайзер. Однажды он попросил меня проверить итоговое задание у одного студента по курсу «Причина подавления». Я согласился. Не обнаружив ни малейшей крупицы знаний, я отрапортовал ситуацию «классному руководителю», на что тот ответил — раз я принимать «не хочу», он сделает это сам. Была среда, и статистики в Центре «горели», поэтому выпуск должен был состояться несмотря ни на что. Я сидел и смотрел, какую чушь несет ему этот бородатый «мудрец», а супервайзер говорит: «Да. Точно. Хорошо. Отлично». Там где студенту сказать было вообще нечего, супервайзер отвечал за него, а потом добавлял: «Да?» Студент: «Угу». Я прибежал в КВОЛ и стал объяснять, что такого-то выпускать, просто спросив: «Получили ли вы пользу от курса?», нельзя — он ничего не понял. Мне сказали, чтобы я писал доклад в этику, если считаю нужным, а они будут делать свою работу (КВОЛ тоже имел статистику по выпуску студентов). Доклад я, разумеется, накатал, но было уже поздно — студента выпустили и торжественно наградили сертификатом.

Ничего идеального, конечно, не бывает, и это бесспорное правило можно было бы поставить в оправдание подобным случаям. Но факт состоял в том, что халтура, и, как я мог убедиться, далеко не единственная, была. Офис же ЛРХ украшала крайне противоречивая грамота, выданная международным управлением, в которой утверждалось, что вся технология в этой организации стандартна на 100 %! Там не говорилось, что она на каком-то высоком уровне или что все сотрудники сдали по ней экзамен «на пятерку». Там значилось, что предоставляемый продукт абсолютно соответствует всем предъявляемым к нему требованиям. Всегда. Этот «знак качества» очень любят демонстрировать сырой публике, и ему верят. Верят, что здесь работают суперпрофессионалы, которые просто не могут делать ничего неправильно, но я видел, что эта грамота — филькина и служит только рекламным целям. Виновных накажут, но, в самом лучшем случае, предложат пройти то же самое без дополнительных взносов. Я был свидетелем, когда человеку сказали, что перед ним не станут даже извиняться за напоротые ошибки, потому что для саентологической организации это оскорбительно. Однако, приглашая к себе за сотни, а то и тысячи километров, пожалуй, главным аргументом перед местной миссией будет как раз то, что только тут их ждут стандарты, в точности соответствующие тому, что задумывал Рон.

Штат собрали в холле на третьем этаже и объявили, что наша организация класса 5 стала «Сент-Хиллом» за два месяца — в рекордный срок за всю историю Саентологии! То есть ни в одной стране мира им никогда не становились так быстро, включая «Сент-Хилл без кавычек», где пост Исполнительного директора принадлежал самому Хаббарду. Публика об этом еще не знала — тогда это была эксклюзивная информация только для штата. Мы долго-долго хлопали в ладоши, радостно кричали, топали и поздравляли друг друга. Радовался и новенький начальник отдела обучения, поскольку собрать в академии более двухсот студентов полного дня до этого не удавалось никому в России. Ко всему прочему, мы стали первой организацией такого класса в СНГ. Через несколько дней намечался праздник по случаю Четырнадцатой Годовщины спуска на воду корабля «Фривиндз», где событие о небывалой скорости расширения в бывшем СССР решили сделать достоянием мировой саентологической общественности. Питерские торжества по этому поводу должны были состояться в Д.К. имени Газа, у станции метро «Кировский завод». Мы приехали задолго до начала и несколько часов репетировали представление. Все начиналось с того, что в полной темноте раздавался одинокий бой малого барабана. Затем вспыхивали перемещающиеся прожектора, дробь превращалась в поспешный марш, под который с обеих сторон сцены, вышагивая друг за другом, появлялись молодые, красивые саентологи в белых рубашках. В руках у каждого — по флагу, соответствующему одному из трех государственных цветов. В начале шли самые высокие — с белыми, затем, ниже ростом — с синими и замыкали обе колонны невысокие саентологи с красными флагами. Двое самых первых несли стяг Российской Федерации и какое-то саентологическое знамя. В центре мы пересекались крест-накрест, проходили двойной шеренгой вдоль края, спускались в зал, шагали через середину, возвращались и убегали за кулисы. Направляющие оставались по краям сцены, молча демонстрировать внушительную атрибутику. Потом по сценарию должны были выйти разные саентологические лидеры и сделать торжественное заявление. На репетиции в этот момент выходил худой невысокий паренек в больших белых кроссовках и женщина в джинсах. Оба незнакомые.

В намеченное время саентологическая паства собралась в зале и почти сразу начался фильм, с показом церемонии празднования на «Фривиндзе». Весь персонал тихо вывели и собрали внизу перед гардеробом дворца культуры. Затем около двухсот человек, не произнося ни звука (мы готовили сюрприз, поэтому перемещение должно было остаться незаметным) прошли по длинным подвальным коридорам и, поднявшись по узкой служебной лестнице, оказавшись как раз за сценой. Тем, кто должен был выходить с флагами, раздали флаги, построили и зазвучала барабанная дробь. Дальше все происходило, как и планировалось. Представление приняли на ура, несмотря на то, что кто-то из девчонок потерял туфлю, а невзрачный юноша и женщина оказались Корпусом Вселенной, который все так ждали. Чуть позже они появились на сцене в черной, с иголочки, униформе, похожей на офицерскую военную и блестящих черных ботинках, производя уже совершенно иное впечатление (что, впрочем, не затмило удивления малочисленностью состава). Публике сказали главную новость, а потом попросили весь штат выйти на сцену. Дальше были долгие-долгие аплодисменты и нас переполняло удовлетворение от общей благодарности за свою нелегкую, но необходимую работу.

Утром, по завершении координации, начальница отдела технического обслуживания — Юля Варгунова, руководившая всеми АНЦХ, велела мне ненадолго задержаться. Вообще администраторов Направляющего Центра Хаббарда до этого времени было четверо. Люба Корш и я в основном находились в холле для преклиров и лишь по необходимости поднимались наверх. Еще двое сотрудников обслуживали непосредственно НЦХ, пока один из них не уволился. Теперь меня ставили на его место с условием в «свободное» время помогать внизу. В круг новых обязанностей вошли снабжение отдела распечатками необходимых технических бюллетеней ЛРХ, различными мелочами, вроде скрепок и авторучек, уборка в одиторских кабинках, инвентаризация Е-метров, и поиск в архиве своего рода «личных дел». Последнее вызывало особую гордость, поскольку являлось допуском в одну из святая святых и, по словам главного К/С, могло быть доверено только сотрудникам не ниже статуса 2. Таковым из АНЦХ не являлся никто, поэтому секретарю отделения со всеми остальными приходилось закрывать глаза на это нарушение.

Утренние закрытые собрания в НЦХ стали для меня одним из самых ярких впечатлений тех дней. Были еще регулярные сборы всего штата, но атмосфера там стояла совершенно не та — толпа едва проснувшегося персонала, публичные отчеты секретарей отделений, занудные объявления… Здесь же находились только сливки — дюжина саентологических одиторов, возглавляемая самым обученным в России техническим специалистом — главным кейс-супервайзером, а заодно и клиром — Марией Илгач, о которой Люба Корш с невероятным трепетом говорила почти шепотом. Также там часто присутствовала Галина Петровна Шуринова с высшими руководящими сотрудниками, и я очень ценил, что возможность находиться среди них выпала и мне.

Однажды, на своей законной паре, я уже приготовился в очередной раз одолеть какое-то инструктивное письмо из Статуса 1, но в класс зашла Аня — супервайзер практики ДСХ — и попросила меня побыть одитором. Эта идея меня, определенно, не прельщала, потому что я думал только о том, чтобы как можно скорее выучиться на полноценного штатного сотрудника и совершенно не хотел на что бы то ни было отвлекаться. Аня пояснила, что уже прошлась по всей организации и, что я — ее последняя надежда. В случае моего отказа сессию придется отменить, а преклир завтра будет уже в другом городе, за многие километры от ближайшего Центра Дианетики. Учтя сложившиеся обстоятельства, я согласился. В классе практики дианетического семинара нас ждала женщина лет 35, и Аня представила нас друг другу (у женщины было какое-то странное, восточное имя, которое я так и не смог припомнить). Инцидент, который она хотела рассмотреть, произошел у неё на родине, и люди там говорили на языке, которым никто из нас не владел. Аня объяснила, что даже в этом случае заряд снять можно. Для этого потребуется соблюдать простое правило: рассказывать о происходящем следует на русском, чтобы я понимал суть, но все слова, произнесенные в инциденте, проговаривать на родном, как в тот момент. Это был настоящий вызов реактивному банку. Я начал сессию. Через несколько минут, погрузившись в переживания, наш преклир стал отчаянно рыдать, и Ане даже пришлось предложить ей салфетки. Она все время отклонялась от условия, переводя на русский то, что не следовало, либо, наоборот, переходила полностью на свой родной язык. Только по продолжительности мы догадывались, что прямая речь давно закончена, и тогда нам приходилось прерываться, напоминая о строгом следовании установленному правилу. Лицо женщины напряглось, веки дрожали, а из-под ресниц то и дело катились тяжелые слезы. Было очевидно, что эта история отравляла ей жизнь, и мне очень хотелось, чтобы на этот раз все сработало как часы. По моим указаниям она снова и снова рассказывала свой случай, находя все новые подробности. Вскоре ее эмоциональное повествование окрасилось гневом, затем смягчилось антагонизмом, а потом и вовсе стихло, превратясь в скуку. Она еще несколько раз пересказала произошедшее, и на ее заплаканном лице засверкала широкая счастливая улыбка. В этот момент внутри меня как будто пробежало электричество. Впервые за все время, что мне пришлось быть одитором, и, быть может, вообще впервые за все время, я пережил такое сильнейшее удовлетворение оттого, что помог другому человеку. Хотя, конечно, последствия этой победы можно было только предполагать, ведь ее влияние на дальнейшую жизнь той женщины мне совершенно не известно. Тем не менее, тогда меня накрыло самыми сильными, искренними впечатлениями, и на память пришли слова Рона Хаббарда: «Мне нравится помогать другим, и для меня величайшее удовольствие в жизни видеть, как человек освобождается от теней, омрачающих его дни. Эти тени кажутся ему такими плотными и ложатся на него таким тяжким бременем, что когда он обнаруживает, что это лишь тени, и он может видеть сквозь них, проходить сквозь них и вновь оказываться на солнце, он в полнейшем восторге. И боюсь, что я в таком же восторге, как и он» [16; с.612].

Зарплата стажера в «Сент-Хилле» действительно была несколько выше, чем в миссии, но существовать на нее (300–500 рублей в неделю) все равно еще было нельзя. Родители, хотя и не противились моему возвращению в Центр, все же поставили условие, что, в основном, я должен буду обеспечивать себя сам. Первое время я держался засчет резерва, который оставался со времен работы в семейном бизнесе, но он быстро истощился, и жить стало не на что. Дима Сидоренко — один из ответственных за найм персонала, подписывавших меня в штат — предложил последовать его примеру и перейти на диету из ячменной каши, о пользе которой писал ЛРХ, но этот вариант я отверг, как слишком радикальный. Узнав о моих посещениях саентологического кафе, Саша Кусова (ответственная за стажеров) смогла помочь более существенно. Она порекомендовала столовую в подвале «Октябрьской», где можно было взять первое, второе и третье менее чем за 50 рублей (судя по всему, там распродавали остатки с гостиничной кухни). Большинство рядовых сотрудников и даже некоторые саентологические одиторы питались именно там. Это несколько сократило мои расходы, но трактир открывался всего на несколько часов, поэтому решал только проблему обедов, и, прикинув, что материальные запасы все равно тают слишком быстро, я опять пришел к Саше за советом. Ходить на работу пешком, дабы сэкономить на транспортных расходах, я наотрез отказался (3 часа в один конец), также как и занять у кого-нибудь денег до становления статусом 2. Тогда Саша подала еще одну идею — подрабатывать в Центре ночным сторожем. Понимая, что это единственное разумное и доступное решение, пришлось соглашаться. Этик-офицер, в чьем ведении находились охранники, дал возможность пробежаться глазами по стопке разрозненных листков с моими обязанностями и внес меня в список. Я оказался не единственным стажером, нуждающимся в деньгах, поэтому в организации числилось около дюжины попеременно меняющихся ночных караульщиков.

После четверти одиннадцатого я должен был выпроваживать всех, у кого не оказывалось на то специального разрешения и, включив подсветку надписи «Саентология» на фасаде здания, до утра ходить по опустевшему «Сент-Хиллу». Еще следовало несколько раз подниматься на чердак, где главной ценностью являлся единственный приличный в организации кондиционер, обслуживающий парочку из Корпуса Вселенной. В само их помещение не допускались даже охранники. Оно находилось на последнем этаже, куда вела темная лестница с отдельным входом, а все окна плотно закрывались массивными жалюзями. Поговаривали, что ими проводится секретная работа по созданию абсолютной безопасности здания от внешних и внутренних врагов, прежде чем сюда можно будет завезти материалы уровней ОТ.

В Центре всегда находились несколько членов Морской Организации. Многие из них сидели в глухих каморках, выполняя специальные задания и вели вообще какую-то потаенную жизнь. К примеру, однажды я наблюдал их настойчивые требования обеспечить им условия для сжигания рабочих бумаг. Иногда они вмешивались в дела организации и отдавали указания, рассчитывая на беспрекословное выполнение. Со временем я отметил интересную особенность — среди членов Си-орга почти нет нормальных, средних людей, которых можно встретить на улице, в обычной жизни. Они либо ослепляли внутренней энергией, положительными эмоциями и способностями, либо на последнем издыхании грозили порвать на тряпочки всех и вся, а в случае провала моментально скончаться на месте. В какой-то мере это было справедливо и для простых штатных сотрудников, но в отношении элитного братства в особенности. Иногда мне удавалось слышать истории про Морскую организацию, но все они начинались словами: «А мне рассказывали…». И вот как-то раз посреди ночи раздался звонок. Мы впустили двух девушек из Московского ГЦХ, приехавших на первой электричке. Одна из них — невысокого роста, ухоженная и задорная, засела посреди охранников и принялась травить байки про свою красивую жизнь в Си-орге. Так у меня появилась возможность послушать об этом, что называется «из первоисточника». Несколько интересных фактов: этик-офицеры, или как их правильнее там называть — МАА (Master-at-arms — старшина на корабле, отвечающий за порядок), могут отправить выписывать О/В, если у сотрудника «нет блеска в глазах». Уборка принимается следующим образом. Один из руководителей надевает белоснежную перчатку и проводит ею по стенам, мебели, лепесткам комнатных растений и далее — где захочет. Если после этого на ней останется хоть след пыли — уборка повторяется от начала до конца. Затем снова делается процедура с перчаткой, и так до тех пор, пока чистота, по мнению проверяющего, не станет идеальной. Еще там изучают каратэ, никогда не обсуждают приказы старшего по званию, ходят по улице не меньше чем по двое и отмечают праздник, кажется, «Чипсов, крекеров и пива», придуманный специально для них ЛРХ. В этот день, единственный раз в году, члены МО закрываются у себя на базе, приглашают ди-джея и колбасятся, напиваясь в стельку. Они мастера на все руки, работают без выходных с раннего утра до поздней ночи и частенько не спят по несколько суток, выполняя аврал. Иногда дерутся. Все-таки клирование планеты — штука нелегкая.

Впрочем, и моя собственная жизнь начинала очень сильно походить на «житие святых». С семисотрублевым недельным жалованием уже можно было смириться на время стажерства, однако мытарства, которые стояли за этим «благополучием», наводили на очень нехорошие мысли. Принимать обличие цербера приходилось три ночи в неделю — разумеется, не считая основной работы. График выглядел примерно так: я приходил к 9-30 и до 21 часа выполнял обязанности АНЦХ. Затем заступал на пост охранника, работал всю ночь, и с утра опять превращался в улыбчивого администратора. После 21 часа, полуживой, я плелся домой спать, и в 9-30 должен был быть на общем сборе как огурчик, потому что меня снова ждал рабочий день, ночь и день следующих суток. Так должно было повторяться из раза в раз, пока я не стану полноправным сотрудником. Какое-то время я еще на это надеялся и приезжал в редкий выходной (если на него не падала смена) учиться сверхурочно. В этом случае за неделю удавалось посетить 3–4 пары (после бессонной ночи обучение запрещалось), поэтому к началу третьего месяца моей работы я все еще пережевывал пресловутый «Статус 1». И это учитывая, что БСМ мне зачли после повторного экзамена, на второй день после подписания контракта, разрешив сразу приступать к административным курсам!

Несмотря на то, что организация располагала внушительной численностью сотрудников, полной академией, предоставляла более сотни часов саентологического одитинга в день, и громко именовалась «Сент-Хиллом», ее внутренний уклад, по существу, не отличался от работы маленькой миссии. Будучи по долгу службы в курсе предоставления услуг, я воочию видел, что из персонала одитировалось только несколько человек, входящих в руководство, и лишь изредка — обычные сотрудники. Но даже этими счастливчиками были те, кто имел возможность оплачивать одитинг по льготной 50 % ставке, полагавшейся работавшим по трудовому договору (по этой причине контракт заключали даже состоятельные саентологи, причем скидка распространялась на ближайших родственников). Корпус Вселенной оказался совсем не тем, что представляли себе стажеры. Да, он действительно прибыл поднимать штат по Таблице ступеней, но в сферу его ответственности входили только и исключительно те, кто уже достиг состояния клир! Я знал только двух клиров в персонале: ИД — Галину Петровну Шуринову и главного К/С — Марию Илгач. «Прочих» должны были подтягивать наши же штатные одиторы, которые и без того не справлялись с лавиной публики (одитировать своих могли только незанятые одиторы, только лучших, и если общая статистика организации, согласно этическим состояниям, находится выше, кажется, Чрезвычайного положения). Я снова стоял по колено в навозе у трона высшей истины, и, осознав очевидную бесперспективность, принял решение уходить.

Как и полагалось, я поставил об этом в известность Ответственного за стажеров. Саша пообещала поговорить на эту тему немного позже. Настал вечер, но разговора не состоялось. Утром я напомнил ей о своем решении, но история повторилась вновь. На следующий день произошло то же самое. И на следующий тоже. Работать в таких условиях оказалось невыносимо вдвойне — ведь я общался с публикой и, чтобы честно выполнять свои обязанности, должен был представлять Саентологию только в лучшем свете, в то время как внутри кипела досада и разочарование. Через неделю я понял — Саша просто надеется, что я передумаю и потому молча выжидала положительного исхода. Мне не осталось ничего, кроме как полностью бросить пост и только после этого получить направление на этику для дальнейшего разбора полетов.

Начальнику отдела обучения, еще недавно купавшемуся во всеобщей славе, место здесь было, можно сказать, забронировано и он уже давно выписывал бесчисленные барьеры, оверты и висхолды. Не составляло труда догадаться, что обещанная студентам халява, после подтверждения нас «Сент-Хиллом», к его статистикам совершенно никак не относилась. От него потребовали удержать всех, кто учился в академии полный день на прежнем расписании и после естественного провала направили сюда, лишив зарплаты, продвижения по Мосту и былого уважения, так что когда он исчез, я даже не удивился.

Мне назначили Предательство и заставили подниматься до 7 шага Сомнения, прежде чем вопрос об увольнении вообще станет рассматриваться, как таковой. В противном случае, уход будет расценен, как бегство, со всеми вытекающими отсюда последствиями (автоматическое обвинение подавляющей личностью lt;11; с.349gt;). Малюсенький уголек надежды на то, что может быть однажды я стану богатым и смогу получать какой-нибудь супердорогой одитинг, после которого осознаю все свои ошибки, которые не могу понять сейчас, все еще тлел, поэтому портить отношения навсегда мне не хотелось. Я согласился уделять этике несколько часов в день, подрабатывая в остальное время у родителей, чтобы на что-то жить («производить продукт» я перестал, так что ждать очередной получки было бесполезно). Однако реакция этик-офицера на мои планы «халтурить на стороне» снова обернулась предречением больших проблем. Пришлось открывать «Введение в саентологическую этику» и, с подсказанным девизом «чем раньше начну, тем раньше закончу», браться за формулы состояний.

Предательство и Врага я осилил довольно быстро, а вот Сомнение никак не давалось. Не раз проходя через него в «Центре знаменитостей», я поймал себя на мысли, что сейчас не могу сделать его честно. Особенно тормозил все шестой, решающий шаг: «Присоединитесь к тому или останьтесь с тем, или помогайте тому, кто движется по направлению наибольшего блага для наибольшего числа динамик…» [17; с.116]. Другими словами, от меня требовалось обоснованно прийти к одному из двух заключений: я смогу действовать эффективнее в отношении своего тела, будущих поколений, всех групп, частью которых являюсь, человечества в целом, живой и неживой природы, незримых сфер, включая сюда собственное духовное совершенствование, и Бога: 1) разорвав контракт с организацией или 2) оставшись штатным сотрудником саентологической церкви. Какова задачка?! В помощь ее решения шаги с первого по пятый предлагали:

«1. Отбросив все предрассудки и слухи, узнайте, делая это честно, каковы действительные намерения и в чем действительно заключается деятельность этой группы, организации или проекта» [17; с.116]. Каким образом, — понятное дело, не оговаривалось. «Отбросить предрассудки и слухи» означало отвергнуть информацию из «ненадежных» источников, коими считались все, кроме утвержденных «свыше». Копаться во внутренних документах, проводя честное расследование истинных намерений саентологической церкви, мне тоже не позволили. Оставалась реклама и развешанные по Центру истории успеха, без которых ни один курс, процесс, а то и собрание завершить было попросту нельзя. Не получив пользы, о которой можно было бы что-то написать, студента (преклира) обычно отправляли обратно в сессию или класс, где мурыжили до тех пор, пока он ее не «получит».

«2. Изучите статистики этого человека, группы, организации или проекта» [17; с.116]. Пожалуй, единственное, что можно было предпринять с высокой эффективностью, подойдя к стенду с вывешенными графиками (так называемому ИЦО — информационному центру организации). Вот только что это мне давало?

«3. Исходя из принципа „наибольшего блага для наибольшего числа динамик“, решите, нужно ли на это нападать, нужно ли этому вредить, нужно ли это подавлять или этому надо помогать» [17; с.116]. Вопрос на засыпку…

«4. Оцените себя или свою группу, проект или организацию с точки зрения намерений и целей» [17; с.116]. Пожалуй, реально.

«5. Оцените свои статистики или статистики своей группы, проекта или организации» [17; с.116]. Здесь не имелось в виду положение брошенного мною поста АНЦХ. Тут говорилось о личных статистиках по каждой из восьми динамик. Вел ли я эти статистики? Нет. Вел ли подобные статистики кто-то из публики или персонала? Может быть пара-тройка продвинутых саентологов, урвавших за границей еще не предоставляющийся в России курс «Ориентация в жизни». Итак…

Я понял, что с чистой совестью ни один из вариантов принять нельзя. Для этого попросту не имелось (да и не может иметься!) достаточного количества необходимых данных. Пришлось согласиться, что технология такова, какова она есть и, по обыкновению, прикидывать «на глаз». Да! Интересно было еще и то, что в любом случае (то есть, взяв самый разумный курс дальнейших действий) я продолжал находиться в низких этических состояниях, и до их полного завершения не мог получать услуги ни в одной организации мира!

Слава Шаталов (главный этик-офицер) внимательно прочитал мои выживательные расчеты и, окатив молчаливым презрением, выдал обходной лист. Началась самая большая мука, ожидающая каждого честно увольняющегося саентолога. Заключалась она в том, чтобы, проходя через различные инстанции, смиренно подвергаться изысканным попыткам удержания в штате всем арсеналом саентологической технологии (кроме того, для человека, поддерживающего хорошие и нередко дружеские отношения если не с каждым, то с каждым вторым коллегой, даже сама мысль предстать в роли слабака и предателя вызывала, мягко говоря, неприятные чувства). В академии мне вложили в руки банки и проверили на «пять причин, по которым студент сбегает с курса». Затем, уже без электроники, выискивали непонятые слова в КВОЛ-е. Дальше была беседа на тему ПИН-ов и ПЛ-ов. Потом я пару дней вспоминал малейшие оверты и висхолды, которые, снова с Е-метром, протестировали на полноту и достоверность. Начальник бухгалтерии — куражливый брюзга Влад Беликов, страстно воодушевился, узнав, что я их покидаю и, потирая руки, уведомил, что придется рассчитаться за все предоставленное обучение. Полностью это был только статус 0, так что я расплатился прямо на месте, символическим взносом последней десятки. Все-таки отсутствие моего продвижения имело положительную сторону! Еще меня зарулил к себе Миша Козин (по списку визит к нему не предполагался) и, не вдаваясь в разъяснения, усадил читать длинный бюллетень, то ли с намеком обнаружить «торговца страхом», околачивавшегося где-то поблизости, то ли на то, что я сам такой lt;8; с. 15–20gt;. Мое решение осталось в силе и тогда Миша предложил провести пару недель с прояснителем, ежечасно оплачивая сколько-то условных единиц. Вроде бы, после этого была очень большая вероятность, что мое намерение уйти изменится, но, по понятным причинам, я отказался. Завершились истязания напутственной речью администратора по этике о скорейшем выходе из низких состояний и только спустя еще несколько дней, меня пригласили забрать страховое свидетельство и трудовую книжку, в которой официально значилось, что 30.08.2002 я был «уволен по статье 80 ТК РФ (собственное желание)».

Возвращаться, по крайней мере в обозримом будущем, я не собирался, однако все былые устремления не могли исчезнуть бесследно. Осенью мне посчастливилось открыть для себя мир Интернета. Правда, довольствоваться приходилось компьютером двоюродной сестры, напрашиваясь к ней в гости с ночевкой — мой к тому времени был полностью распродан по частям, и все полученные за него деньги плавно утекли на оплату саентологических услуг, приобретение книг ЛРХ или выполнение этики. Под покровом темноты я узнал про Организации Рона, Мэйо, Л. Кина, и, вдоволь накупавшись в «энтетной грязи» о некогда представлявшейся мне непогрешимой религии, стал подумывать о сквирельском пути к полной свободе. Через несколько недель я, как обычно, ехал на работу и уже на улице, спускаясь по ступенькам станции метро «Кировский завод», налетел на Сергея. Того самого Сергея, обольстительным речам которого я был обязан «летними каникулами в „Сент-Хилле“». На его расспросы меня дернуло ответить, что обратно я совершенно не тороплюсь, но восхождение к духовным высотам, тем не менее, планирую, намекнув на «Билла Робертсона и компанию». Сергей побледнел и, с трудом сдерживая истерику, поведал историю о том, как лидер Ронсорга бесславно почил от рака, добавив, что была бы его воля, он вообще бы их «свободные публикации» запретил законодательно. Мы разошлись. Позже я сам вычитал о кончине одного из известнейших разработчиков альтернативного Моста, и этого вполне хватило для того, чтобы впредь, при упоминании «искаженной технологии», обливаться холодным потом.

Более чем на год принятие окончательного решения «против» или все-таки «за» дальнейшее продвижение в Саентологической Церкви зависло в воздухе. Несколько тех месяцев я самостоятельно занимался по книжке Хаббрарда «Самоанализ», однако перебирание в памяти периодически пополнявшихся обрывков прошлого, на чем успехи в общем-то заканчивались, показалось мне занятием малорентабельным. Вопрос о дальнейших решительных действиях стал становиться все острее и острее. Мне никак не давал покоя тот факт, что, покидая «Сент-Хилл», я сделал наиболее выживательное решение (которое, кстати, было принято как таковое офицером!) и все равно остался провинившимся. Я подписал контракт. Я расторг контракт, соблюдя все формальности. Положим, я готов был платить за услуги. Почему этого недостаточно? Еще как-то понять такую норму для возвращающихся в штат было можно, но навязывать ее публике в обязательном порядке… Почему-то постоянно возникала ассоциация с фельдшером, который уволился (да, пускай даже сбежал) с работы в местной поликлинике, за что ему отказано получать медицинскую помощь у любого дипломированного врача на планете. Бред какой-то! В начале 2004-го один саентолог, с которым мы стали общаться, поддержал ход моих мыслей и рекомендовал расставить все точки над «и». До сих пор я слышал про запрет на получение услуг лишь на словах, что вполне могло свидетельствовать о произвольности такой политики, и, к тому же, существовал совершенно конкретный саентологический проступок: «устная технология». Это включает «распространение данных, которые противоречат бюллетеням ОХС или инструктивным письмам, или воспрепятствование их использованию или применению, извращение их смысла, искажение их содержания любым способом, толкование их в вербальной или иной форме другому человеку, или якобы цитирование их без предъявления самой публикации» [17; с.333].

Была первая суббота февраля. Придя в Центр, мне несказанно повезло, так как на приём я попал без очереди. Наташа Епифанова — еще один новый этик-офицер, боевая привлекательная девушка лет 25-ти, выслушала мои соображения и затем пояснила, что организация на меня рассчитывала, оказала высокое доверие, а я своим уходом всех предал. Просьба показать источник предъявляемых претензий была встречена небольшим смущением, за которым последовали вскипающие брызги яростных воплей искать непонятые слова в определении Предательства и что ничем другим мне здесь больше помочь не смогут. Сглотнув слюну, я снова рискнул возразить, промямлив что-то про справедливость. Привстав, Наташа нежно прикрыла дверь крошечного кабинета и заорала так, что у меня заложило уши.

— …тебе нужно прояснить дефиницию слова «доверие»! — надрываясь, заключила она.

— Но я знаю дефиницию слова «доверие»: доверие — это… — Наташа прервала, не дав высказаться.

— Если ты не понимаешь, почему тебе нужно делать этику, значит ты не понимаешь, что такое «доверие»! Или ты не понимаешь еще что-нибудь! Иди в КВОЛ и работай с прояснителем! Получишь озарение — будешь доделывать состояния! Это все!

Чтобы отделаться, я попросил дать направляющую форму, но Наташа, видимо, интерпретировала мои слова как-то иначе, и завопила пуще прежнего, чтобы я немедленно поднимался, что не будет вступать со мною в вопрос-ответ и что почему-то мне придется делать ОЧЕНЬ БОЛЬШУЮ Помеху…

КВОЛ я тогда и правда навестил, отсидев около часа за осмыслением Наташиных слов, но открыть словарь так и не смог. В итоге плюнул на все и поехал домой. С неделю меня одолевали тягостные раздумья над тем, как я «воткнул нож в спину» Питерского «Сент-Хилла». Согласен, на меня надеялись, но я-то ведь тоже кое на что рассчитывал! Можно сказать, мы не нашли друг в друге того, что искали, и пришла пора расстаться. Всё честно! Я хотел вернуться и готов был пожертвовать ради этого силами, временем и даже деньгами, но никак не мог осознать свою вину, без чего все остальное не имело никакого смысла. Нужно было построить какое-то логическое обоснование того плохого, что я сделал организации, и подобрал такой пример: я — это я, а Санкт-Петербургский саентологический Центр — моя супруга. Подписав контракт, я как бы женился, обещая быть с нею до конца своих дней (т. е., в случае с Центром, до истечения контракта) в болезни и здравии, а затем, через пару месяцев, говорю: «Прости, мы расстаемся», — и подаю на развод. Методом «не делай другим того, чего не хотел бы себе самому» я прихожу к выводу, что моей благоверной было бы неприятно такое услышать. Значит, я виноват! С идеей фикс я бегу в Центр, повсюду трезвоню о своем просветлении и следующие пять месяцев поднимаюсь из Помехи. К середине лета я уже снова в строю этичных саентологов, но не проходит и двух недель с моего возвращения на ПИН/ПЛ, где теперь после каждой публично произнесенной цитаты Основателя принято вставать и хлопать, глядя на его портрет, украдкой сбегаю прямо из класса академии. Это оказалось даже забавно. Я вдруг понял, что было не так в моем образе — супруги имеют равные права и равное положение. Аппарат же управления саентологической церкви всегда хочет получить от отдельного прихожанина всю информацию, все деньги, все время и внимание — абсолютно все. При этом рядовой, а то и бывалый саентолог имеет лишь жалкие обрывки реальных сведений о своей религии, да и те нередко приукрашенные. За него постоянно решают, указывают или подсказывают, что правильно, а что нет, кощунственно защищаясь от обвинений в авторитаризме письмом Хаббарда «Целостность личности», где справедливо замечено: «Истиной для вас является то, что вы видели сами. И когда вы теряете это, вы теряете все. Что такое целостность личности? Целостность личности — это знание того, что вы знаете. То, что вы знаете, — это то что вы знаете. И мужество, достаточное для того, чтобы знать, что именно вы видели, и сказать об этом, и есть целостность личности» [6; с.85]. Как жаль, что чародейство высших руководителей обратило эти золотые слова в мертвый миф!

Разуверившись в своих способностях воспринять истину посредством обучения, я еще продолжал уповать на магию услуг правой стороны Моста и собрался на программу «Очищение». Я заучил и, размышляя, часто повторял про себя цитатку с обратной стороны обложки буклета «Решения проблем, вызванных наркотиками и лекарствами», в котором, среди прочего, рассказывалось о Программе. Эта выдержка была мне очень близка, потому что сильно резонировала с теми ожиданиями, которые после самой первой моей победы на дианетическом семинаре я мечтал сделать реальностью, доверившись новой науке о душевном здоровье. Там говорилось: «Наркотики крадут у жизни ее ощущения и радости, которые в любом случае являются той единственной причиной, по которой мы вообще живем» [35; обложка, оборотная сторона]. Я безумно хотел вернуть эти «ощущения и радости», вкусить, наконец, эти ежеминутно воспеваемые достижения, и мне было все равно, с чем бороться — с инграммами в разуме, отложениями токсинов в теле или с чем-то где-то еще.

Достать 12000 рублей сразу я не мог, поэтому Игорь — мой новый регистратор — предложил «очень хороший вариант» — частичные накопительные взносы. Ежемесячно мы созванивались, и я приезжал в Центр с четвертью своей получки. Примерно за год нужная сумма была собрана… однако на Программу меня не пустили. Вернее, сказали, что на «пьюрифе» меня, как раз, очень ждут, и даже заранее взяли потрясающую расписку о том, что в случае неожиданной смерти я не буду предъявлять никому никаких претензий, только вот перед очистительным марафоном должен буду пройти «Исповедь ОХС». Так называлась одна из процедур, обычно проводящаяся саентологическим преклирам гораздо выше на Мосту. Подобно «П-и-О», относилась она, скорее, к этике, нежели к процессингу. Человек раскрывал на ней глубоко сидящие оверты и висхолды (якобы, не осознававшиеся без помощи одитора), в отношении которых писались этические доклады. В соответствии с ними назначались низкие состояния и составлялись проекты их исправления, которые затем следовало самостоятельно осуществлять, искупая свои грехи. Прохождение первой части, где ведется работа с Е-метром, как и время одитинга, оценивалось блоками. После ряда интервью, главный К/С определила их минимальное(!) количество, которое в денежном выражении выливалось почти в четверть миллиона рублей!!! Тогда внутри меня что-то переломилось. Был ли я настолько шокирован суммой или возмущен несправедливостью кейс-супервайзера? Хотя стоимость услуги действительно была умопомрачительной, и решение о прохождении мною Исповеди ОХС сопровождалось некоторыми странностями — пожалуй, нет. Точнее, все это не было главным. Просто вынесенный вердикт стал некой критической точкой, поводом и, в то же время, впервые появившейся возможностью разобраться в своем отношении к Дианетике и Саентологии, когда терять было уже нечего (получать любые другие услуги мне опять запретили).

В сердцах я захотел забрать свой взнос за «Очищение», вполне осознавая, что потребовав его обратно, уйду навсегда. Но даже дерзнув обменять «полную свободу» на маммону, оказалось, что деньги, во всяком случае, их большее количество, я забрать не смогу — отозвать можно было только то, что внесено не позднее трёх месяцев со дня подачи соответствующего заявления. В моем случае все сроки уже почти прошли — с одной стороны из-за постепенности оплаты, с другой — из-за волокиты уже после последнего взноса (долгие интервью, ожидания решений, вынесенных в связи с ними, медицинский осмотр, сбор справок…). Тогда я попытался добиться перевода средств на книжный счет, чтобы получить хотя бы литературу или лекции, которые можно будет как-нибудь полистать или послушать на досуге. Мне посоветовали написать по этому поводу ЗРС в бухгалтерию, что я сразу же и сделал (был конец лета). Только в ноябре мне сообщили, что оно одобрено, и я скоро смогу приехать за книгами на часть из моих денег (примерно на две с половиной тысячи из двенадцати!). Когда набираются эти строки, на дворе апрель, но даже то немногое, что было обещано, я пока получить не могу…