Глава 6

Прошло много лет с тех пор, как Рейфорд Стал бросил пить. Айрин никогда не была любительницей выпить, а за последние несколько лет вообще стала совершенной трезвенницей. Она настаивала на том, чтобы в доме он не держал на виду крепкие напитки, если уж он не может обойтись без них. Она не хотела, чтобы Рейми знал, что его папочка выпивает.

— Но это нечестно, — возражал Рейфорд.

— Это благоразумно, — парировала она, — пусть он ничего не знает и ничего не будет знать.

— Но как это согласуется с твоими настойчивыми требованиями к нам: во всем быть правдивыми.

— Говорить правду не всегда означает, что ты должен рассказывать все, что знаешь. Скажем, ты говоришь экипажу, что собираешься принять ванну, но ты ведь не станешь описывать это во всех деталях, не так ли?

— Айрин!

— Я только говорю, что ты не должен показывать своему сыну, которому не исполнилось еще и десяти лет, как ты потягиваешь крепкие напитки.

Рейфорд пришел к выводу, что с ней трудно спорить, и стал хранить свой бурбон в тайнике, высоко и незаметно для глаз.

Если и был момент, когда ему в самом деле надо было выпить, так это сейчас. Он прошел в верхнюю комнату, вынул брусок в стенке над раковиной и достал полупустую бутылку виски. Зная, что в доме нет никого, кто мог бы его осудить, в первый момент он захотел просто опрокинуть бутылку и пить прямо из горлышка. Но даже в этих условиях следовало соблюсти этикет и манеры. Пить прямо из бутылки было не в его стиле.

Рейфорд налил три дюйма в широкую хрустальную рюмку и опрокинул ее так, как это делают ветераны. Ему нравился этот прием. Жидкость попадала на заднюю стенку горла и стекала вниз, обжигая все по пути. Он содрогнулся и застонал от озноба. «Вот идиот, — подумал он, — к тому же на пустой желудок.

Опустошив бутылку, он взялся было за вторую, но потом отставил ее и задумался. Хороши же будут поминки по Айрин, которая вообще отказалась от крепких напитков! Рейфорд бросил бутылку в мусорное ведро под раковиной. Теперь это уже не имеет значения для Рейми, но неужели он способен стать алкашом? «А кто не способен?» — задал он себе вопрос. Как бы там ни было, он не намерен угробить себя из-за того, что произошло.

Спал Рейфорд глубоко, но недолго. У него было несколько неотложных дел. Во-первых, надо было связаться с Хлоей. Во-вторых, следовало узнать, потребуется ли он «Панкон» на будущей неделе. По нормальным правилам ему полагался отдых на земле после долгого полета и чрезвычайной посадки. Но кому известно, что сейчас происходит?

Сколько пилотов пропало? Когда будут расчищены посадочные полосы? Когда возобновятся рейсы? Насколько ему была известна работа авиалиний, все упиралось в деньги. Как только самолеты станут отрываться от земли, они будут приносить прибыль. «Панкон» вполне его устраивает. Он готов оставаться там и исполнять свои обязанности. Но что делать со своим горем, своим отчаянием, своей невыносимой болью?

Наконец он понял чувства людей, потерявших своих близких, тела которых были искалечены или совсем уничтожены. Часто они жаловались, что лишены сознания необратимости произошедшего, а скорбь их более мучительна, потому что им трудно представить, что их близкие в самом деле умерли.

Ему это всегда казалось странным. Кому хочется видеть безжизненное тело жены или сына, приготовленное к захоронению? Не легче ли вспоминать их живыми и счастливыми? Но теперь он все понимал гораздо лучше. У него не было никаких сомнений, что его жена и сын ушли так же безвозвратно, как если бы они умерли — как несколько лет тому назад умерли родители. Айрин и Рей не вернутся, но он не знал, увидит ли он их снова, так как не представлял, что происходит с ними на небесах.

Он хотел видеть их тела — в постели, в гробу — где угодно. Он все отдал бы за единственный взгляд. Он знал, что от этого они не перестанут быть мертвыми, но он не будет чувствовать себя таким оставленным, таким опустошенным.

Рейфорд знал, что на восстановление телефонной связи между Калифорнией и Иллинойсом потребуются многие часы, может быть, дни. Но надо было попытаться. Он позвонил в административный корпус Стенфорда, но не услышал никакого сигнала, даже сигнала «занято». Затем он набрал номер телефона Хлои. Тоже ничего. Каждые полчаса он нажимал кнопку дозвона. Наконец он отказался от своих попыток. Не было смысла надеяться на чудо.

Рейфорд почувствовал, что он страшно голоден. Следовало наполнить чем-нибудь желудок, пока его не развезло от выпитого. Он снова поднялся наверх, зашел в комнату Рейми, чтобы собрать маленькую кучку одежды, которая будет напоминать ему о мальчике. Он положил ее в картонную подарочную коробку, которую нашел в шкафу у Айрин. Затем сложил в другую ее ночную рубашку, медальон и кольцо.

С коробками он спустился вниз, прихватив с собой посланные ею два пирожных. Остальные пирожные из этой выпечки должны были находиться где-то здесь. Он нашел их на блюде в буфете. Он был рад, что их аромат и вкус будут напоминать ему об Айрин, пока они не кончатся.

К тем пирожным, которые Рейфорд принес сверху, он добавил еще пару, положил их на бумажную тарелку и налил себе чашку молока. Затем он сел за кухонный стол рядом с телефоном, но не мог заставить себя есть. Его как будто парализовало. Чтобы занять себя, он стер записи в автоответчике и добавил новое исходящее сообщение: «Это Рейфорд Стил. Если вы можете, оставляйте только краткие сообщения. Я хочу, чтобы эта линия была свободна для моей дочери. Хлоя, если это ты, учти, что я или сплю, или нахожусь где-то поблизости, так что дай мне время взять трубку. Если по какой-либо причине нам не удастся переговорить, возвращайся скорее домой. Любая авиалиния возьмет тебя, отнеся все расходы на мой счет. Я люблю тебя!»

После этого он принялся за пирожные, аромат и вкус которых вызывали в его душе воспоминания об Айрин и ее стряпне на кухне, а молоко навевало воспоминания о мальчике. От всего этого на душе было тяжко, очень тяжко...

Рейфорд был изнурен, но, вместе с тем, он не мог заставить себя снова подняться наверх. Он понимал, что ему придется совершить над собой насилие, чтобы лечь спать в собственной кровати. Правда, сейчас он мог растянуться на кушетке в гостиной и надеяться, что Хлоя сумеет пробиться. Он снова нажал кнопку дозвона, но по-прежнему безрезультатно, хотя ему удалось уловить короткий гудок сигнала отбоя. Это означало, что что-то сдвинулось с мертвой точки. По крайней мере, линии начали работать. Это было большим шагом вперед. Он знал, что сейчас они постоянно думают друг о друге. Но у нее не было ни малейшего представления о том, что случилось с матерью и братом. Следует ли ему сказать ей об этом сразу по телефону? Он боялся, что придется это сделать. Она ведь, конечно же, сразу спросит об этом.

Он подошел к кушетке и повалился на нее, еще всхлипывая, но уже без слез. Если бы только Хлоя получила его сообщение и сама добралась до дому, так чтобы он смог рассказать ей все с глазу на глаз.

Рейфорд лежал в унынии, зная, что экран телевизора заполнен сценами, которые ему не хотелось видеть, — трагедий и катастроф этого страшного дня по всему миру. Наконец в его душе созрело решение. Он встал, подошел к темному окну. Он должен найти и не потерять Хлою. Он любит ее. Она — единственное, что у него осталось. Они должны выяснить, как же получилось, что они не обратили внимания на все то, что так настойчиво пыталась сообщить им Айрин, почему было так трудно поверить в это, согласиться с этим. Прежде всего он должен разобраться во всем, набраться знаний, чтобы быть готовым к тому, что случится в дальнейшем.

Если исчезновения идут от Бога, если это Его действие, то прекратятся ли они? Христиане, истинно верующие, восхищены. Неужели остальным осталось только скорбеть, носить траур и сознавать свои ошибки? Может быть, все именно так. Может быть, такова расплата. «ЯЬ что же тогда будет, когда мы умрем? размышлял он. — Если существуют небеса, если восхищение — действительный факт, что же тогда думать о преисподней и осуждении? Не на это ли обречены мы? Пройдя через ад угрызений и раскаяния, затем мы окажемся в аду буквально.

Айрин всегда говорила о любящем Боге, но, наверное, даже любовь и милосердие Бога имеют свои пределы. Неужели милосердие Бога и в самом деле иссякло и второго шанса у них не будет? Возможно, его действительно не будет. Если это так, то пусть так оно и будет.

Но если еще остается возможность выбора, если еще не закрыт путь к истине, вере и тому, о чем говорила Айрин, Рейфорд готов отправиться на их поиски. Означает ли это признаться в том, что раньше он на самом деле ничего не знал? Что он самоуверенно полагался лишь на самого себя, а теперь стал совершенно опустошенным, слабым никчемным? Сейчас он был готов признать это. Вся его жизнь была посвящена достижению успеха, стремлению отличиться, быть лучше, чем большинство других, лучшим в самых разных кругах, а теперь одним махом он был принижен так, как никогда прежде.

Как многого он не знал, как многого не понимал! Но если ответы существуют, он обязательно найдет их. Он еще не знал, к кому следует обращаться с этими вопросами, с какой стороны браться за дело, но вместе с Хлоей они смогут все. Вместе у них всегда хорошо получалось. Она прошла через период обычного стремления подростка к независимости, но не совершила, насколько ему известно, никаких дурных или непоправимых поступков. Они были очень близки друг другу. Она во многих отношениях была похожа на него.

Что касается Рейми, его возраст и простодушие предоставили матери возможность оказать на него большое влияние. У него был ее характер. У их младшего сына до такой степени отсутствовали инстинкт борца, эгоистические побуждения, которые Рейфорд считал совершенно необходимыми для успеха в реальной жизни! Внешне и внутренне он не был женоподобным, но Рейфорд опасался, что он станет маменькиным сынком — слишком жалостливым, слишком чувствительным, слишком слабонервным. Если Рейфорд считал, что в жизни следует стремиться к тому, чтобы занять первое место, то Рейми всегда интересовало что-то другое.

Сейчас Рейфорд был рад, что Рейми пошел в мать, а не в отца. Но теперь он хотел, чтобы эти черты как-то проявились и в Хлое. Она всегда была настроена на соперничество, на ведущую роль, на то, чтобы быть человеком, который не следует безропотно указаниям, на которого можно было повлиять только убеждениями, логическими доводами. Она могла проявлять и доброту, и великодушие, но лишь когда это отвечало ее интересам. Она была похожа на своего отца. Тот тоже думал прежде всего о себе.

«Высокая цель, крупная личность, — говорил себе Рейфорд, — девочка, которой ты гордился, потому что она была так похожа на тебя самого, испытывает сейчас те же трудности».

Все это следует теперь изменить. Когда они воссоединятся, они обязательно изменятся. У них появится новая цель — поиск истины. Если окажется, что уже слишком поздно, он честно признает это и будет поступать соответственно. Он всегда отличался тем, что стремился к цели, и никогда не закрывал глаза на последствия. Только сейчас последствием была его судьба в вечности. Несмотря ни на что он верил, что где-то существует другая возможность истины и знания. Вопрос состоял только в том, что те, кто это знал, ушли.

Мотель «Мидпойнт» («Середина») на улице Вашингтона был настолько убогим, что в нем не было предварительной записи. Бак Уильямс был приятно удивлен, что даже во время кризиса там не повысили расценки. Но стоило ему увидеть комнату, как он понял, почему это так. Он поинтересовался, между какими пунктами этот притон нашел середину? Какими бы они ни были, каждый, безусловно, должен был быть лучше, чем эта «Серединка». Однако там все-таки были телефон, душ, кровать и телевизор. В конце концов, каков бы ни был этот мотель, все же это было какое — никакое пристанище. Сначала Бак позвонил по своему телефону в Нью-Йорк. Там не оказалось ничего нового. Тогда он решил заново прослушать запись сообщения Дирка Бертона, из-за которого он и посчитал необходимым отправиться в Лондон.

Камерон, ты всегда говорил мне, что источник информации должен быть конфиденциальным. Ты, безусловно, прав. Я не называю себя, но ты догадываешься сам, кто это. Я должен сообщить тебе очень важную вещь и советую тебе приехать сюда как можно скорее. Великий человек, твой соотечественник, тот, которого я называл высшим международным брокером, встретился здесь с одним из наших боссов. Ты понимаешь, кого я имею в виду. Кроме того, был третий участник встречи. Все, что мне известно, это то, что он из Европы, возможно даже из Восточной Европы. Я не знаю, какие с ним связываются планы, но, по-видимому, нечто крупномасштабное.

Мои источники сообщают, что твой соотечественник последовательно провел встречи с каждой из ведущих фигур и этим европейцем в разных местах. Он познакомил его с представителями Китая, Ватикана, Израиля, Франции, Германии и Соединенных Штатов. Что-то затевается, но я не хочу высказывать даже предположения иначе как при личной встрече. Приезжай как можно скорее. Если это окажется невозможным, тогда мой совет: следи за утверждением в Европе нового лидера. Если ты скажешь, что нигде не планируется проведение выборов, а также не ожидается никакая смена власти, тебе понадобится моя информация. Приезжай поскорее, дружище.

Бак позвонил Кену Ритцу, чтобы сообщить, где он находится. Затем он стал звонить на Запад и, наконец, пробился. Бак был удивлен тем, какое облегчение он испытал, услышав голос отца, хотя в нем чувствовались усталость, тоска, а также немалая встревоженность.

— У вас там все в порядке, отец?

— Нет. Джефф был здесь со мной, но сейчас ему пришлось взять машину с четырьмя ведущими колесами, что- бы добраться до места происшествия, где последний раз видели Шарон.

— Происшествия?

— Она взяла детей в лагерь или что-то в этом роде, организованный ее церковью. Ты знаешь, она никогда не ездила с нами. Но говорят, туда она не доехала. Автомобиль перевернулся. От нее не осталось ничего, кроме одежды. Ты знаешь, что это значит.

— Она исчезла?

— Похоже на это. Джефф не хочет в это верить. Он очень тяжело все это переживает. Хочет сам во всем убедиться. Беда в том, что дети исчезли тоже, все дети, а также все их друзья, все, кто находился в этом горном лагере. Полиция штата нашла одежду всех детей, около ста комплектов, а также остатки ужина, сгоревшего в печи.

— Вот так! Бедные дети! Скажи Джеффу, что я сочувствую ему. Если он хочет поговорить, я готов.

— Вряд ли он захочет разговаривать с тобой, Камерон, до тех пор, пока ты не найдешь ответа.

— У меня нет ответа, папа. И я не знаю, у кого он есть. У меня такое чувство, что тот, кто знал ответ, среди ушедших.

— Это ужасно, Кем. Я бы хотел, чтобы ты был сейчас здесь, с нами.

— Хорошо, я обещаю.

— Ты насмехаешься?

— Нет, я говорю правду. Если ты хочешь, чтобы я приехал, я приеду, но как только у меня найдется время.

— Но, может быть, к этому времени мы передумаем.

— Насчет меня? Я сомневаюсь.

— Камерон, не будем продолжать об этом. Хоть один раз подумай о ком-нибудь другом, а не только о себе. Ты вчера потерял невестку, племянницу и племянника. Возможно, что твой брат не сможет пережить этого.

Бак прикусил язык. Почему ему всегда приходится останавливать себя, особенно сейчас? Отец прав. Если бы Бак мог почувствовать это, они были бы тронуты. Он раздражал их, особенно после того, как поступил в колледж и добился успехов в «Айвилиг». Там, где он родился и вырос, было принято, чтобы дети продолжали бизнес родителей. Его отец занимался перевозками нефти, главным образом из Оклахомы и Техаса. Это был трудный бизнес, потому что господствовало убеждение, будто следует использовать ресурсы только своего штата. Джефф занимался мелким бизнесом, начав работать в конторе, потом он стал водить грузовик, а сейчас занимался небольшими текущими операциями.

Их отношения еще больше ухудшились, когда заболела мать. Она настаивала на том, чтобы он продолжал учебу в школе. Однако когда из-за отсутствия денег он не приехал домой на Рождество, отец и брат не простили ему этого. Мать умерла, когда Камерон был далеко от дома. На ее похоронах ему был оказан подчеркнуто холодный прием.

С течением лет отношения несколько улучшились, поскольку семье понравилось предъявлять на него права и хвастаться родством с выдающимся журналистом. Он почти готов был забыть прошлое, но все же обижался, что сейчас его принимают, пожалуй, только потому, что он стал заметной величиной. Поэтому он редко приезжал домой. Для полного примирения груз старых обид был слишком велик. И все же он был крайне недоволен собой за то, что бередил старые раны, когда его семья страдала.

— Если будет поминальная служба, или что-то в этом духе, я обязательно постараюсь, папа. Ладно?

— Ты постараешься?

— Это все, что я могу обещать. Ты просто не можешь представить, как мы сейчас заняты в «Глобал». Нечего и говорить, что это событие века.

— Твоя статья будет представлена на обложке?

— Да, у меня много материала для такой статьи.

— Ну а как же обложка?

Бак вздохнул, неожиданно почувствовав усталость. Ничего удивительного: он не спал уже почти двадцать четыре часа.

— Я не знаю, отец. Я уже накопил очень много материала. Предполагаю, что следующий номер будет представлять собой большой специальный выпуск с разнообразным материалом. Маловероятно, что мой кусок будет единственным кандидатом на обложку. Но похоже, что через пару недель у меня будет очень значительный материал.

Он надеялся, что это удовлетворит отца. Он хотел закончить разговор на этом и немного поспать. Но ничего не вышло.

— Что ты имеешь в виду? Что за статья?

— Я обобщу материалы нескольких авторов, в которых рассматриваются различные теории того, что стоит за всеми этими событиями.

— О, это большая работа! У всех, с кем я разговаривал, разные мнения. Ты знаешь, твой брат боится, что наступает Страшный Суд Господень или что-то в этом роде.

— Он так считает?

— Да. Но я так не думаю.

— А почему, отец?

Ему не хотелось ввязываться в новую дискуссию, но этот ответ удивил его.

— Потому что я разговаривал с нашим пастором. Он сказал, что если это Иисус Христос забирает людей на небеса, то сам пастор, я, ты и Джефф тоже должны быть там. Логично?

— Разве? Я никогда не проявлял большой приверженности к вере.

— Черт возьми, ты ее действительно не проявлял. Ты все время связывался с этой либеральной чепухой восточного побережья. Но когда ты был ребенком, ты ходил в церковь и посещал воскресную школу. Так что ты такой же христианин, как и мы.

Камерону хотелось сказать: «Вот-вот». Но он не стал этого говорить. Именно отсутствие какой-либо связи между посещением его семьей церкви и их повседневной жизнью заставило его совсем уйти из нее в тот день, когда он почувствовал необходимость сделать выбор.

— Ну, ладно. Скажи Джеффу, что я думаю о нем. Когда я закончу работу, я приеду сюда независимо от того, что он будет делать в отношении Шарон и детей.

Бак был рад тому, что в «Мидпойнте» оказался душ с горячей водой. Он совсем забыл о раненом затылке, пока туда не попала вода и не ослабила бинт. У него ничего не было с собой для перевязки, поэтому рана кровоточила, пока он не нашел немного льда. Утром он найдет бинт и завяжет его хотя бы просто для вида. А сейчас сойдет и так. Он смертельно устал.

Телевизор не имел дистанционного управления, а лежа он не мог дотянуться до него. Поэтому он включил Си-эн-эн почти без звука, чтобы это не помешало ему потом спать. Прежде чем заснуть, он посмотрел обзор событий в мире. Репортажей было больше, чем его мозг был сейчас в состоянии воспринять. Но новости были его профессией. Он припоминал многие землетрясения и войны последнего десятилетия, поэтому ночной репортаж трогал его не так сильно. Тысячу раз было одно и то же — и все в один и тот же день. Никогда еще в истории человечества не было убито столько людей за один день, сколько исчезло сейчас. Убиты ли они? Живы ли? Вернутся ли назад?

Бак не мог отвести глаз — какими бы уставшими они ни были — от экрана, когда одну за другой показывали картины исчезновения людей. Из некоторых стран поступали профессиональные записи того, как это происходило: микрофон, лежащий поверх пустой одежды; отскакивающая пустая обувь, которая с шумом катится по паркету; вскрик аудитории. Одна из камер дает панораму людей, сидящих рядом друг с другом минуту назад. И вот та же панорама — но много пустых мест, на которых лежит одежда.

«Невозможно было бы написать такой сценарий, — думал Бак, у которого уже слипались глаза, — а если бы кто-то и написал и попытался продать телесериал об исчезновении миллионов людей, оставляющих все, что на них было, его бы просто высмеяли».

Бак уже не сознавал, что заснул, пока не загрохотал телефон — так громко, как будто он собирался упасть со столика. Он взял трубку.

— Простите, что беспокою вас, мистер Уильямс, но я заметил, что вы отключили телефон. Вам позвонил человек, он назвал себя Ритцем, сказал, что вы можете позвонить ему или же просто ждать его у входа в шесть утра.

— Спасибо.

— Так что вы собираетесь делать? Звонить ему или выходить навстречу?

— Почему это должно вас интересовать?

— Простите, это не просто любопытство. Если вы будете выходить отсюда в шесть часов, я хочу, чтобы вы заранее расплатились. У вас был долгий телефонный разговор и прочее. А я, простите, встаю не раньше семи.

— Я вам скажу… скажите, как вас зовут?

— Мак.

— Вот что, Мак. Я дал вам номер моей чековой книжки, так что, вы понимаете, что я от вас не улизну. Утром я оставлю вам в комнате чек, который покроет плату за жилье, телефонный разговор и еще сверх того. Вы меня поняли?

— Чаевые?

— Да, сэр.

— О, это будет замечательно.

— Еще я попрошу вас подсунуть мне под дверь бинт.

— У меня есть. Он нужен вам сейчас? С вами что-нибудь не в порядке?

— Нет, все нормально. Он мне нужен, но не сейчас. И отключите мой телефон. Раз мне придется рано вставать, сейчас мне нужно хорошенько выспаться. Вы можете сделать это для меня, Мак?

— Конечно. Я выключу телефон сию минуту. Вам нужен будильник?

— Спасибо, нет, — сказал Бак с улыбкой, почувствовав, что телефон, который он еще держал в руке, уже отключен.

Мак, вроде бы, хороший парень. Если он обнаружит утром бинт, он оставит Маку хорошие чаевые.

Бак заставил себя встать и выключить телевизор и свет. Он отличался тем, что мог посмотреть на свои часы перед сном и проснуться точно тогда, когда наметил. Сейчас почти полночь. Он встанет в полшестого.

Он отключился, как только его голова коснулась подушки. Когда он проснулся через пять с половиной часов, оказалось, что за это время он не пошевелил ни одним мускулом.

Рейфорду казалось, что из кухни наверх он прошел, как лунатик. Ему было трудно поверить, что он по-прежнему чувствует страшную усталость после долгого сна. Свернутые газеты все так же валялись в кресле, в которое он их швырнул. Может быть, посмотреть газеты после кошмарных снов? Любопытно прочитать потерявшие смысл новости о мире, который еще не подозревает, что он накануне величайшей драмы своей истории, случившейся сразу после того, как эти газеты были отпечатаны.

Рейфорд нажал на телефоне кнопку дозвона и медленно пошел к лестнице, слегка прислушиваясь. Но что это? Щелчки набора прервались — значит телефон в комнате Хлои зазвонил. Он поспешил к телефону. Ответила девушка.

— Хлоя?

— Нет. Мистер Стил?

— Да!

— Это Эми. Хлоя решила попробовать добраться домой. Она будет пытаться звонить вам по дороге. Если она не сможет проехать, то позвонит вам отсюда. Или, если найдет переговорный пункт по дороге.

— Так она уже в пути?

— Да. Она не захотела ждать. Она пыталась звонить, звонила, звонила, но…

— Да, я знаю. Спасибо, Эми. С тобой все в порядке?

— Напугана до смерти, как и все.

— Представляю. Ты сама потеряла кого-нибудь?

— Нет. И в связи с этим у меня такое чувство, будто я в чем-то виновата. Я знаю, что каждый кого-то потерял. Конечно, я потеряла нескольких друзей, но никого из близких.

Рейфорд не знал, что ему делать: поздравлять ее или выражать ей соболезнования. Если верны те выводы, к которым он пришел, у бедной девочки не было никого, кто попал на небеса.

— Хорошо, — сказал он. — Рад, что с тобой все в порядке.

— А как вы? — спросила она. — Мама и брат Хлои?

— Боюсь, что они ушли от нас, Эми.

— О, нет! Не может быть!

— Но прошу тебя не говорить это Хлое, если она свяжется с тобой раньше, чем со мной. Лучше мне это сделать самому.

— Не беспокойтесь. Я думаю, я не сказала бы ей даже без вашей просьбы.

Рейфорд полежал в кровати еще несколько минут, затем стал небрежно перелистывать газету. Неожиданные события в Румынии.

Демократические выборы завершились тем, что при очевидном согласии народа, а также верхней и нижней палат парламента президентом страны стал молодой популярный бизнесмен и политик. Тридцатитрехлетний Николае Карпатиу из Клужа за последние несколько месяцев привлек на свою сторону народ яркими и убедительными выступлениями, которые воодушевили все население — как друзей, так и врагов. Предложенные им для страны реформы принесли ему известность и власть.

Рейфорд посмотрел на фотографию молодого Карпатиу — очень красивого блондина, похожего на молодого Роберта Рэдфорда.

«Интересно, захотел бы он занять этот пост, если бы знал, что случится потом? — подумал Рейфорд. — То, что он предлагал, сейчас не стоит тарелки фасоли».