"Зов любви" - читать интересную книгу автора (Де Кар Ги)

2 ПЕРВОЕ ШАМПАНСКОЕ

Чего ни Владимир, ни тем более мадам не могли знать, это как все произошло в тот первый вечер три года тому назад, в номере с глициниями, когда влюбленные оказались одни перед бутылкой с шампанским, которое было далеко не самым лучшим.

Девушка была красавицей, одета в скромный короткий костюм; который, конечно же, не очень подчеркивал ее силуэт, больше выигравший бы в длинном вечернем туалете. Встретив ее на улице, каждый сразу мог бы определить, что она не европейка. Сразу же бросались в глаза ее длинные красивые пальцы, ногти которых, покрытые серебристым лаком, говорили о знатном происхождении, и сразу было видно, что эти руки созданы лишь для того, чтобы дарить ласки. Какое-то время он не мог оторвать от нее взгляда. Она стояла перед ним спокойная, независимая, непринужденная. Во всей ее стройной, подтянутой фигуре, особенно в глазах, излучающих непонятный привлекающий свет, было что-то от дикой кошки. Казалось, что это странное создание являет собой неведомую, утонченную цивилизацию, созданную из мечты о счастье и сладострастии. Слегка приоткрытые, улыбающиеся губы девушки казались готовыми к поцелую.

Мужчина тоже нравился девушке. С тех пор, как она жила во Франции, она еще не встречала такого красавца. Он полностью совпадал с тем идеалом мужчины, которого смуглолицая девушка часто видела в своих мечтах,– тот, чья спокойная, уверенная мужественность была смягчена мягкими, светлыми волосами. Он смотрел на нее улыбаясь, затем проговорил:

– Не хотели бы вы попробовать этого шампанского, за качество которого я, конечно, не отвечаю.

Она ответила:

– Ну, почему не отдать дань вашей щедрости. Изволь наполнить мой бокал.– Это было сказано с определенной долей иронии, которая ему очень понравилась. Голос девушки был мягким, негортанным, она говорила очень ясно, хотя слегка в нос. Не являясь француженкой, молодая женщина, конечно, хорошо знала язык, потому что сумела ответить на его вопрос такой же длинной фразой. Он немного смутился: не ошибся ли он, приведя такую красивую девушку в эту заурядную гостиницу. Главным сейчас для него было выйти из этой ситуации, для этого у него было тридцать шесть способов: ему нужно было задавать простые вопросы, по ним он мог найти решение.

– Могу я узнать ваше имя?

– Хадиджа.

– Это великолепно! Очень редкое у нас имя.

– Но не у нас. Видно, что вы никогда не слышали о первой супруге Пророка.

Весьма озадаченный, он должен был признаться:

– Нет. Признаюсь, что я никогда об этом ничего не слышал. Простите, о каком Пророке идет речь?

Она улыбнулась, перед тем как уточнить:

– Подумать только! Есть лишь один Пророк – Магомет. Я знаю, что в Ветхом завете есть, конечно, и другие, но не для нас, мусульман.

– Так вы мусульманка?

– Вас это не очень смущает?

– Нет; наоборот – меня это очень очаровывает, и вам это очень идет. Я даже не мог бы вас представить верующей другой религии.

– А вы?

– Я католик.

– Я хорошо отношусь к католикам, они знают, что такое любовь. Могу я, в свою очередь, узнать ваше имя?

– Ален.

– Оно мне нравится.

– Таким образом,– сказал он,– вы Хадиджа, которая была первой супругой Магомета. А сколько же было у него супруг?

– Законных у него было девять, но та, которую он любил больше всех, Хадиджа, была для него всем: супругой, возлюбленной, матерью, подругой, опорой, утешением.

– Вы смогли бы быть для меня, хотя бы немного, такой же?

– Один лишь Аллах это знает.

– А которая из девяти женщин Магомета была самой красивой?

– Вне всякого сомнения, Айша. Она всегда ревновала к прошлому Магомета и очень страдала от того, что он часто восхвалял свою умершую супругу. Но Пророк смеялся над этой ревностью и говорил: «Основной признак женщины – это ревность, и когда женщина ревнует, она даже не способна различить, в какую сторону течет река».

Он снова и снова, удивленный, поглядывал на нее.

– Почему вы на меня так смотрите? – спросила она.

– Я хотел бы насладиться вашей красотой, но мне кажется, что это невозможно.

– Обожаю комплименты.

– Я смотрю на вас так, Хадиджа, потому что вы – замечательная женщина. Я спрашиваю себя: каким чудом, каким образом вы и я вдруг оказались здесь, вдвоем, в этой заурядной гостинице, куда, я клянусь вам, моя нога никогда раньше не ступала.

– Моя тем более, Ален.

Она сказала это так естественно, что он понял, что она говорит правду, и от этого его беспокойство еще больше возрастало. Как же он все-таки ее встретил, как произошла их встреча?

Она была самой обычной. После обеда у друзей Ален отправился на машине домой, чтобы пораньше лечь спать. Но, как и каждый вечер, он не мог решить, отправиться ли ему сразу домой или погулять немного. Несмотря на то, что его квартира была очень красивой и удобной, он часто там скучал. В этом-то и заключается недостаток жизни холостяка. Не является ли одиночество непосредственным спутником эгоизма? И, чтобы как-то справиться со своим одиночеством, каждую ночь он отправлялся на поиски приключений. Часами спидометр его автомобиля накручивал километры пробега по столице. Он искал в ночи родственную душу, или, по крайней мере, такую, которая могла бы разделить его одиночество.

Всякий раз он находил кого-нибудь, и такое приключение, заканчивалось всегда одним и тем же, и это делало его жизнь скучной и монотонной. Но снова и снова он начинал все сначала. В эту ночь, казалось, все будет так же, как и во все предшествующие ночи в течение многих лет. Он тихо ехал по улицам, глядя по сторонам на прохожих, девушек, которые гуляли и с которыми он никогда не хотел знакомиться, и вдруг он увидел силуэт женщины, которая была совершенно другой. Она резко отличалась от всех девушек и девиц, гулявших по улицам. Наверное, эта женщина не профессионалка. Скорее всего, ее походка говорила о другом, что это просто молодая девушка, которая не спеша возвращалась домой. Когда он проехал мимо нее, она не взглянула даже ни на его машину, ни на ее владельца. Он же, напротив, сразу обратил внимание на ее красивое лицо в ореоле черных пышных волос. Ошеломленный тем, что такая красивая девушка идет по этой улице, известной своей темной жизнью, он сразу же нажал на тормоз, но боясь показаться смешным, как школьник, который в первый раз оказался за рулем, он сразу же переключил скорость. Проехав метров пятьдесят, он остановился у перекрестка и стал поджидать девушку. Он слышал, как спокойные, уверенные шаги девушки приближались к его машине, но она прошла, не обратив на него никакого внимания. Но ему лучше удалось рассмотреть ее, и он понял, что она гораздо красивее, чем показалась ему в первую секунду, когда он ее только заметил. Продолжать ехать за ней на машине означало, что она может быстро свернуть с дороги и скрыться. Поэтому он вышел из машины и решил обратиться к ней: «Извините меня, мадам...»

Позже, когда он вспоминал об этой встрече, он никак не мог объяснить себе, почему он назвал ее не так, как обычно называл девушек, «мадемуазель». Эта женщина, очень красивая, которая держалась с таким достоинством, хотя и была совсем молодой, почему-то заставила его произнести «мадам».

– Мадам, не позволите ли вы мне предложить вам что-нибудь?

Она остановилась, посмотрела на него очень спокойно, перед тем, как спокойно ответить:

– Предложить мне? Что вы можете мне предложить? Подарок? Или стакан виски?

– Наверное, и то, и другое,– пробормотал он.

– Ну что ж... Знаете, я обожаю подарки, но очень не люблю виски. Я предпочитаю шампанское.

– Какая удача! Я тоже люблю шампанское. Мы могли бы договориться.

– Я знаю, где в это время можно найти шампанское. Здесь нет ни бара, ни кафе, ничего.

– Шампанское, которое бывает здесь, не очень хорошее. Но, если вы согласитесь сесть в мою машину, мы легко найдем симпатичное место, где можно будет выпить шампанского.

– Я никогда не сажусь в машину к незнакомым мужчинам, особенно если машина красивая.

– Наверное, вы правы. Что же нам делать? Не можем же мы остаться здесь, на улице.

То, что она не ответила на его последний вопрос, позволило ему предположить, что она согласна прислушаться к какому-нибудь другому его предложению. И тогда он решился на последнее:

– Если вы согласны немного пройти пешком, то вот вдали светится вывеска, с той стороны улицы. Что вы об этом думаете, может быть, зайдем?

На этот раз она ответила, улыбнувшись:

– Вывеска не очень яркая, но, вероятно, там все есть. Я вижу, что это гостиница, там должно быть и шампанское.

– О, тогда нам повезет! – воскликнул он.– Идемте,– он легко подхватил ее под руку, и они направились к гостинице.

Эти несколько метров, которые они прошли по ночному Парижу, показались Алену самыми прекрасными в этой ночной прогулке. Счастливый и слегка обеспокоенный, он шел, держа под руку девушку своей мечты. Он был счастлив, потому что, если она согласилась с ним пойти, она нашла его симпатичным. А обеспокоен потому, что в этой встрече все началось как-то не так, как в предыдущих приключениях. Прежде всего, видно было, что незнакомка далеко не глупа. По нескольким словам, которые она произнесла, это уже было видно. К тому же она совершенно ничем не напоминала тех женщин, которые обычно гуляли по этим улицам и могли спокойно зайти в заведение, куда они сейчас направлялись.

Чем ближе они подходили к гостинице, тем меньше он осмеливался смотреть на нее. Между тем, девушка шла спокойно, не колеблясь, будто ее ничто не смущало в этой поздней встрече. Она первая и заговорила:

– Вы больше ничего не хотите мне сказать?

– Я бы очень многое хотел вам сказать, но я не знаю, с чего начать. И потом, эта улица не кажется мне подходящим местом для того, чтобы вести какой-то разговор.

– И я должна вам признаться, что на этой улице я никогда еще не была. А вы?

– Я?.. Только на машине.

– А, понимаю. В таком случае, это все меняет.

В гостинице их встретил очень странный человек, в котором была какая-то тайна. Казалось, что его жизнь прошла, и от всего, что было в прошлом, он отрекся. Очень скоро они больше не думали о сгорбленном силуэте старика и занялись собой.

Здесь, в комнате, было их первое объятие, затем, медленно приподняв ее над землей, он взял ее на руки и понес на кровать. Затем начал ее раздевать. Увидев ее обнаженной, он застыл, изумленный: он имел возможность созерцать воочию то, что раньше мог себе только представить. Долгое время все инстинкты, вся его жизнь вели его к той, которую он, не видя и не зная, не представляя еще ее лица, мог называть своей «женщиной песков».

Он хотел бы скорее припасть к ней, чтобы утолить свою страсть. Она тоже поняла, что без него ее жизнь до этого была сплошной пустыней. И эта гостиница стала для них чудесным оазисом.

Когда они немного отдохнули, она прошептала:

– Дорогой, дай мне все же немного шампанского. Пока она пила из бокала, он поддерживал ей голову.

– Знаешь,– сказала она,– этот напиток мог быть и хуже. И еще, ты, наверное, самый прекрасный из всех любовников.

– А ты – самая чудесная из всех женщин. Откуда ты, Хадиджа?

– Если мы не должны больше встретиться, зачем тебе это знать? А если мы увидимся снова, ты очень скоро все узнаешь. Не будь одним из тех европейцев, которые очень любознательны и хотят все узнать в самое короткое время. Позволь времени осуществить то, что должно случиться. И думай о словах мудреца, который сказал: «Сердце свободного человека – хранилище секретов». А ты? Если я спрошу, откуда ты, ты мне ответишь?

– Конечно. Знай, что я свободен, что я люблю приключения и что ты меня очаровала. Из всех женщин, которых я знал, ты первая, с кем я совершенно не скучаю. Я даже спрашивал себя, может ли это пройти когда-нибудь.

– Это проходит, Ален. Будь уверен. Рано юга поздно этот день приходит. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы это случилось как можно позже, потому что ты мне тоже очень нравишься.

– А тебе это удастся?

– Есть единственный способ, тот, которым пользовалась Шахерезада. Мужчина – это вечный ребенок, которому нужно все время рассказывать сказки, и эти сказки всегда должны быть новыми и интересными.

– Ну что ж, я тебя слушаю.

– Жил-был однажды один прекрасный принц. Впрочем, он, может быть, и не был принцем, но у него было очень щедрое, доблестное сердце. В огромном городе, где он чувствовал себя печальным, он встретил, совершенно случайно, женщину, приехавшую из очень далекой страны, и которая сама, возможно, тоже была принцессой. Они сразу же понравились друг другу, разговорились и полюбили друг друга. Неожиданно они оказались бок о бок в одной кровати, как будто они были муж и жена. Но вместе с тем пока еще они были чужими друг для друга. Это было всего-навсего приключение. Она боялась оставить его и думала, что и он испытывает те же чувства. Но если бы он сказал ей: «Оставайся возле меня», она бы сделала это с большой радостью. Вот и вся моя маленькая сказка, она закончена.

– У нее нет счастливого конца,– сказал он.– Позволь мне закончить: Хадиджа, оставайся со мной.

И снова они стали близкими друг другу, стали одним существом... Позже он снова спросил ее, стараясь быть как можно хитрее:

– Скажи, пожалуйста, эта Шахерезада, которая рассказывала такие прекрасные сказки, она была похожа на тебя?

– Никто не может сказать, насколько она была красивой. Ни одна современная женщина не должна быть похожа на нее сегодня. Когда я была еще у себя на родине, я узнала, что персидский халиф, встретив впервые Шахерезаду, посмотрел на нее, и она ему очень понравилась. Она тоже подняла на него глаза и остановила на нем взгляд. Они начали разговор между собой, разговор только глазами, без слов. Этот разговор перемежался только нежными вздохами, которые в самый короткий момент могли сказать больше, чем многочасовые словесные излияния. Чем больше она на него смотрела, как я на тебя сегодня, тем больше она находила в его взгляде уверенность в том, что она ему не безразлична. И она считала себя самой счастливой женщиной в мире.

Очарованный, Ален слушал ее нежный голос со все возрастающим восхищением, и ему казалось, что он находится не в заурядной гостинице где-то в Европе, далеко-далеко, по другую сторону моря, на одном из дивных, диких берегов, по пескам которых ступают ноги чудесной, дивной принцессы.

Нежный, мелодичный голос продолжал:

– Наконец Шахерезада отвела взгляд от прекрасного халифа и приказала, чтобы слуги начали петь. Они уселись вокруг них и одна из служанок, негритянка, настроив свою лютню, начала петь чудесную песню о любви.

– Рассказывай еще, Хадиджа.

– Да ты ненасытен! Но я остановилась как раз потому, что, как известно, в то время, как исполнялись песни о любви, а персидский халиф их слушал, они с Шахерезадой поглощали самые приятные, самые редкие яства. Не знаю, как ты, Ален, но я уже проголодалась. О, я очень голодна! Не мог бы ты приказать слугам этого дворца принести что-нибудь поесть.

Он машинально повторил: «Слугам этого дворца...» и потом рассмеялся:

– Боже мой, я даже забыл! Я действительно чувствовал себя в каком-то дворце. Ну что ж, мы можем позвать сейчас кого-нибудь, конечно, не рабов, но... слуги же здесь есть!

Он позвонил. Прошло несколько минут, необходимых для того, чтобы Владимир поднялся по лестнице, и, наконец, старый слуга тихонько постучал в дверь.

– Скажите, вы можете подать нам что-нибудь поесть?

– О, поверьте мне, месье, я очень не хотел бы вас огорчать, но я ничего не могу вам предложить. Дело в том, что наше заведение не предполагает услуг такого рода, нам нечего подать к столу. Может быть, я смогу найти коробку печенья, но, боюсь, оно уже не свежее.

– Короче говоря, это печенье, конечно, не подойдет к шампанскому. Хорошо, ничего не нужно, спасибо.

Явно огорченный, Владимир удалился.

– Единственный способ выпутаться из этой истории – это изменить сказку. Вместо того, чтобы Шахерезада подавала яства персидскому халифу, теперь европейский принц постарается удовлетворить таинственную принцессу. И твое богатое воображение я должен оплатить единственным угощением. Но где его сейчас найти, в это время?

– Мне все равно,– ответила она.– Лишь бы в этом месте тебя не смущал мой наряд.

– Что ты, твой костюм мне очень нравится. Ведь я тебя встретил в нем первый раз, а очень скоро я постараюсь, чтобы ты стала самой привлекательной женщиной в Париже. Ты голодна? Что скажешь, если мы сейчас пойдем и найдем хорошенький ресторанчик возле базара, который открывается очень рано. В такое время там лучше всего сытно поесть.

– Я полностью согласна. Постараюсь одеться как можно быстрее.

– Позволь помочь тебе.

– Знаешь, ты очень мужественен и любезен.

– А ты очень женственна и нежна.


Впервые они оказались вдвоем за столом. Она не солгала – она действительно была очень голодна, чрезвычайно голодна. Наблюдая за ней, как она быстро ела горячий, обжигающий луковый суп, потом антрекот с вином, очень внушительных размеров, он спросил себя: «Неужели Хадиджа действительно давно ничего не ела?» Тогда он решил наблюдать за ней и пришел к выводу, что она вела себя за столом совсем не так, как привыкли в Европе. Казалось, что она вовсе не стесняется брать пищу пальцами, когда ей это удобно. Несколько раз она не сдержалась и выразила одобрение пище причмокиванием, как это обычно делают на Востоке. Наблюдать за ней было интересно, а для тех, кто был воспитан в строгих правилах парижского этикета, даже непривычно.

Он видел, как такая красивая женщина, с такими красивыми губами без стеснения с явным удовольствием поглощала пищу. Вместе с тем жесты ее пальцев были совершенно не вульгарны. Мало того, даже была какая-то прелесть в том, что она очень быстро и очень ловко брала еду пальцами там, где ей было удобно, аккуратно вытирая пальцы салфеткой. Посетители за соседними столиками с удивлением наблюдали за ней. Казалось, они смотрели на Алена с каким-то укором, словно говоря: «Как же вы до сих пор не научили правильно вести себя за столом такое прекрасное создание?» Ален оставался спокоен, зная, что еще не пришло время для того, чтобы давать уроки хорошего тона. Он это сделает позже. И вообще, правила поведения за столом – не являются ли они весьма относительными? Не меняются ли они на разных широтах и в разных странах? Ален, например, знал очень хорошо, что если вы приглашены в гости в приличный французский дом, считается дурным тоном, невоспитанностью оставить что-нибудь на тарелке. В то же время в некоторых странах, и особенно в странах Северной Африки и Ближнего Востока, считается хорошим тоном попробовать все блюда и никогда не доедать все до конца, что-нибудь оставить на тарелке, как бы показывая, что в гости пришли не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы оценить поданную пищу.

Хадиджа, похоже, решила съесть все, не оставляя ни крошки на тарелке. Но ведь она приехала с Ближнего Востока. Это еще раз доказывало, что его возлюбленная умирала от голода. Предположить, что она голодала из-за недостатка денег, он не мог – такая красивая девушка всегда могла быть приглашена кем-нибудь на обед. А может быть, она специально придерживалась диеты, чтобы похудеть, а теперь наступил момент, когда она больше не могла сдержаться? Это тоже было маловероятно.

И вдруг Ален вспомнил и сказал:

– Я не удивляюсь, что ты так голодна, дорогая. Ты мусульманка, и, наверное, в это время ты должна соблюдать рамадан.

– Когда я была у себя на родине, у нас в семье девятый день лунного месяца всегда был постом – «рамадан» по-арабски. Но с тех пор, как я живу во Франции, я больше его не придерживаюсь. Я себе не отказываю ни в чем, потому что здесь очень много всяких соблазнов. Ты можешь мне не верить, но у себя дома, на родине, я никогда не испытывала чувства голода, мне никогда не хотелось есть.

– Может быть, тебе не нравилась местная пища?

– Нет, дело не в этом. Причина другая. Чаще всего у меня портился аппетит из-за окружающих. У нас в семье за столом всегда было очень много людей, а поскольку я была старшей из одиннадцати детей, мне нужно было помогать подавать на стол. Но, кроме родственников, за столом было много и других людей. Семья наша большая – родители, сестры и братья, двоюродные братья и сестры. А кроме их всех за столом, часто были и гости, приходившие в последнюю минуту. Поскольку мой отец был очень известным и щедрым человеком, он никогда не отказывал себе в удовольствии пригласить к себе на обед всех, кого встречал по пути. Таким образом у нас за столом часто собиралось до пятидесяти человек одновременно, а для меня это было настоящей каторгой. Если бы ты знал, как приятно для женщины находиться за столом вдвоем со своим возлюбленным! Но что с тобой, ты что, не голоден?

– Я хотел бы насытиться твоими словами. Но скажи мне: приглашенные, приходившие к твоему отцу, откуда они были?

– Да отовсюду. Знаешь, они были мне отвратительны. Ты не можешь даже представить, живя здесь, в Европе, во Франции, которая является очень цивилизованной и культурной страной, какие только бывают привычки у людей, приходящих в гости только для того, чтобы поесть, нажраться! Некоторые даже не стеснялись приносить с собой большую скатерть, в нее они потом складывали недоеденные куски, мясо, соусы, пирожные, все это вперемешку. Были и такие, которые приводили с собой маленьких детей и заставляли их плакать, чтобы отец как можно больше дал им пищи. А он, конечно, не жалел ничего для них.

– Ты говоришь о вещах, которые для меня совершенно невероятны.

– И все же это действительно было. Один наблюдательный и очень эрудированный иранец, которого звали Куа Хан, потратил много времени на изучение того, как люди ведут себя за столом, особенно в странах Ближнего Востока. Наблюдая поведение людей за трапезой, он сделал интересные выводы и так же, как и я, подразделяет людей на разные типы. Их очень много, но я могу назвать некоторые. Например: наблюдатель, счетовод, формовщик, сосун, грызун, трясун, сопун, контролер, гипнотизер, выдумщик, зачинщик, завистник, желатель, собиратель, раскладыватель, развлекатель, сортировщик, поливальщик, накопитель, крохобор, подметальщик, пожиратель, выгребальщик и другие.– Хадиджа произнесла все эти эпитеты без передышки.

Ален, зачарованный, слушал и не мог произнести ни одного слова. Затем он не удержался и заметил:

– По живости и реалистичности наблюдений и описания ты могла бы, мне кажется, соперничать даже с Рабле.

– Как и все мои соотечественники, я очень люблю слова, каждое слово несет в себе богатство.

– Таким образом, ты могла бы описать всех посетителей, которые были за столом у твоего отца?

– Ну конечно, потому что они часто приходили к нам на званые обеды. Первый из них – «наблюдатель». Он испытывает настоятельную необходимость заметить и услышать, что блюдо уже готово, что его скоро принесут. Поэтому он без конца смотрит на дверь, ведущую в комнату, ждет появления блюд и все время вздрагивает, как только кто-нибудь входит в комнату. Он считает что вот-вот внесут пищу и хочет первым увидеть ее. Второй – это «счетовод». Эта личность все время занята тем, что пересчитывает блюда. Он считает с помощью всех своих десяти пальцев, постоянно разглядывает блюда, стараясь их удержать в памяти, путается в счете. «Формовщик» же посвящает все свое время за столом тому, чтобы скатать из хлеба шарик и повалять его по тарелке, делая его как можно более упругим и покрывая его соусом и приправой.

– Фу,– сказал Ален,– но как ты можешь объяснить, что твой отец, который был известным аристократом в стране, был вынужден принимать у себя за столом таких людей, чье воспитание и поведение вовсе не отличалось изысканностью.

– В нашей стране за столом богатого человека могут собраться люди всех рас, всякого состояния,– богатые и бедные.

– Значит, твой отец был очень богат?

– Да, я думаю.

– А где он сейчас?

– Его нет, он умер. И его смерть была настоящей причиной тому, что я была вынуждена покинуть свою страну.

Мой отец был для меня самым большим другом и союзником, можно сказать, единственным другом.

Ее яркие сияющие глаза покрыла легкая пелена печали, но вскоре она снова заговорила, и взгляд ее снова заблестел:

– Я чувствую, что тебе неприятны описания всех этих застолий, которые я видела раньше у себя на родине.

– Неприятно? Что ты, дорогая! Мне это очень интересно. Мне встречались женщины, которые хорошо знали привычки, обычаи, блюда, но никогда не попадались мне люди, так хорошо знающие все нравы людей и недостатки, сопровождающие застолья.

– А ты не думаешь, что женщина, любящая прелести стола, так же любит и другие удовольствия.

– Должно быть, так. Но среди тех, кого ты называла, есть «гипнотизер». Что он делал за столом?

– Он неотрывно смотрел в лица людей, сидящих напротив, до такой степени, что они начинали терять присутствие духа и переставали есть. Тогда он быстро хватал их кусок мяса и убегал, чтобы съесть его где-нибудь.

– Понятно, значит, он ужасный эгоист. Ну, а кто же такой этот «сосун»?

– Этот подносит пищу ко рту, вызывая обильное слюноотделение. Все, кто за ним наблюдает, могут видеть, что в тот момент, когда у него собирается много слюны, он ее с шумом заглатывает и испытывает при этом огромное удовольствие.

– Ну, а что делал «контролер»?

– Он ощупывал, осматривал мясо, чтобы найти самые мягкие, самые нежные кусочки.

– Ну, а что же желал и вообще, что делал «желатель»?

– Этот все время шептал про себя: «Небо, сделай так, чтобы я был единственным человеком за этим столом!»

– Последним ты назвала какого-то «выгребальщика».

– Этот находил хозяина дома и просил его: «Дорогой друг, не будете ли вы так любезны, я заметил, что на дне кастрюли еще осталось немного мяса, кусочки еды. Будьте добры, прикажите, чтобы все это собрали и принесли, есть еще люди, которые не наелись». Впрочем, это не касается меня, я совсем уже не голодна, мы можем идти.

– Я тоже не голоден. А ты позволишь мне задать тебе еще один вопрос перед тем, как мы уйдем из этого ресторана?

– Я тебе отвечу на него, если только смогу. Говори.

– Сколько времени живешь ты во Франции?

– Два года.

– А ты была в других ресторанах до этого?

– Нет, я покинула свою родину и приехала прямо во Францию.

– Но с тех пор, как ты находишься здесь, ты не встречала никого, мужчину или женщину, которые бы тебе сказали, что здесь, во Франции, да и в большинстве европейских стран еду не берут пальцами?

Вопрос ее нисколечко не смутил, и она ответила:

– Ты, вероятно, заметил, что я умею пользоваться ножом и вилкой, когда нужно. Но сегодня это было бесполезно. Почему бы мне, когда я нахожусь наедине с тобой, показывать себя иной, чем я есть на самом деле? Ведь ты предпочитаешь откровенность, не так ли?

– Что ж, твоя откровенность меня очаровывает,– сказал Ален.– Но в то же время и удивляет. Ты, наверное, заметила, что все вокруг за соседними столами смотрели на нас с упреком.

– Мы всего первый раз вместе в ресторане, а тебя уже волнует мнение окружающих?

Он понял, что она не испытывает никакого чувства стыда за свое поведение за столом, и это было удивительнее всего.– Но, в конце концов,– сказал он,– ты, наверное, видела и в своей стране европейцев, и как они вели себя за столом.

– Когда мой отец принимал у себя иностранцев, они вели себя, уважая наши обычаи.

Он заметил:

– Потому что они очень воспитанные люди. И поскольку ты теперь живешь во Франции, ты должна вести себя так же, как и все французы. Это будет примером твоего прекрасного воспитания.

– Хорошо, в будущем я буду вести себя так же, как и француженки.

– Но ты не должна поступать так же, как француженки, во всем. Впрочем, у них одни прекрасные качества.

– Я это заметила. Ну, а ты мне очень нравишься, и мне этого достаточно.

– А в течение этих двух лет, что ты находишься среди нас, ты, конечно, замечала, как ведут себя здесь люди, в том числе и за столом?

– Меня это больше не интересует. Я оставила свою страну только потому, что я бежала оттуда, но не затем, чтобы привыкнуть к новой жизни в какой-то другой стране.

– И никто во Франции тебе раньше не делал никаких замечаний?

– Никто.

Говорила ли она правду или насмехалась, трудно было понять. Вряд ли можно было допустить, что все эти два года она жила во Франции в одиночестве, хотя это тоже было возможно. Правила поведения, которым она была обучена в своей стране, гордость, откровенность – все это делало ее женщиной, которая была полной противоположностью выхолощенной европейской воспитанной женщине. И вместе с тем это было лучшее, что отличало ее от всех других. В какой-то степени можно было сказать, что Хадиджа была неведомой, дикой женщиной для Европы. Если это так, то ему она прекрасно подходит. Ален был доволен, потому что ему надоели эти цивилизованные высокообразованные куклы. Не жалея о встрече и начавшемся приключении, он чувствовал, что попробует испытать это приключение до конца. Но она, эта таинственная женщина, испытывает ли она такое же чувство?

– Рассказывая о своей стране, ты сказала, дорогая, что оставила ее потому, что бежала оттуда. Скажи, к тебе там плохо относились?

– Не хуже, чем к другим женщинам.

– Но ты сказала, что твой отец был очень известным и состоятельным человеком.

– Да, он был аристократом, каких там теперь нет и какие редко встречаются даже в вашей стране.

– Ты очень любила его?

– Я его обожала. Он был для меня все, потому что он всегда относился ко мне с добротой, нежностью и был очень справедлив. Я была для него прежде всего ребенком, а затем уже женщиной, и я ему за это очень признательна.

– Тебе приятно рассказывать мне о нем?

– Мне очень приятно о нем говорить. Ты – первый из мужчин, перед кем я могу открыть свою душу и поделиться воспоминаниями о своем отце. Если бы ты его знал, я думаю, ты смог бы его понять. Он полюбил бы тебя так же, как он любил меня.

– Он умер молодым?

– Очень молодым. Его убили.

– Почему?

– Ему не могли простить того, что он остался верным французам, которые помогли достичь величия нашей стране. В тот день, когда государство получило независимость, оно оказалось очень неблагодарным и несправедливым к своим лучшим сыновьям, а мой отец был как раз в их числе.

– Хадиджа, ты можешь теперь мне сказать, из какой страны ты приехала?

– Разве ты не понял, что я из страны, где самое чистое небо, самое яркое солнце и самое голубое, лазурное море, которого нет больше во всем мире, где морской берег с его солнечными, наполовину пустыми дикими пляжами протянулся более чем на две с половиной тысячи километров, страны, где сами руины давно погибших городов носят все те же прекрасные, грандиозные имена, сохранившиеся на протяжении веков.

– Так ты из Туниса?

– По отцу – да, он принадлежал к одной из самых богатых и знаменитых семей нашего государства, и он был ближайшим родственником последнего бея, низвергнутого со своего трона при провозглашении республики, но моя мать из Индонезии.

– Она еще жива?

– Да, она живет в одном из маленьких городков Туниса с моими младшими братьями и сестрами. Моя бабушка по матери тоже жива. В следующую луну ей исполнится девяносто шесть лет. Она родилась в Бали и была там одной из восьмидесяти четырех священных танцовщиц. Однажды мой будущий дедушка, который занимался торговлей лошадьми (он вывозил их на великолепных парусниках далеко от Туниса, в Индию и Индонезию), увидел, как танцевала моя бабушка. Ей было тогда четырнадцать лет. Он сразу же влюбился и украл ее. Был ужасный скандал, но ему все же удалось спрятать ее на одном из парусников, и они сразу же вышли в море. За это он был приговорен к смерти, впрочем, как и та, которая стала его женой. Ни он, ни она не смогли больше вернуться в Индонезию.

– Как романтично! – воскликнул Ален.– И это гармоничное смешение кровей и дало рождение Хадидже? Расскажи мне, пожалуйста, еще о твоей стране.

– За эту ночь я тебе достаточно рассказала.

– Хорошо, расскажи тогда о своей семье.

– Я рассказала тебе о ней все, что ты имеешь право знать.

– Тогда расскажи о твоем отце, которого ты так любишь.

На лице ее отразилось некоторое колебание, но затем оно словно осветилось изнутри теплым солнечным светом, и она стала рассказывать, с воодушевлением и любовью, я слова ее словно воспевали достоинства и заслуга человека, которого уже не было на этом свете.

– Отца моего звали Фети, что на нашем языке означает «спокойный мужчина». Он действительно умел быть спокойным и был достоин этого имени. Он всегда отличался справедливостью и каждому говорил то, чего тот заслуживал, поэтому часто его не очень любили. Он ценил людей по тому добру, которое они делали себе подобным. Он утверждал, что жизнь проходит согласно двум ритмам: один всегда за тебя, другой всегда против тебя, а следовательно, настоящая мудрость состояла в том, чтобы быть безразличным к тому, что происходит, действует ли это на благо человека или против него – это все приносит жизнь, уносит время.

Ален заметил:

– Мне кажется, что ты сумела унаследовать мудрость отца.

– Не знаю, удалось ли мне все это сохранить, но мой отец делал все возможное для этого, ведь я была его любимой дочерью. Вечером перед сном он подходил к моей постели и напевал мне мудрые стихи, которые я стараюсь удержать в памяти, поскольку они являются для меня главными наставлениями в жизни.

«Вот и прошла суета бела дня,Не думай о прошлом, надежду храня.Пусть не нашла ты любви у людей,Заботься о честности жизни своей.Мошенники, воры, служители злаТемною ночью свершают дела.Ночь подступает тихо, как кошка,Будь осторожна с людьми, моя крошка».

– Не стоит ли сделать из всего этого вывод, что ты умеешь вести себя с людьми, как волшебная ночная красавица?

Но Хадиджа молчала. Он ждал напрасно. Смуглое, словно покрытое бронзовым налетом лицо красавицы вдруг превратилось в бесстрастную маску, глаза, казалось, созерцали далекие песчаные дюны, а полуоткрытые губы будто повторяли четверостишия, которые европеец не мог понять. Алену показалось, что, если он не прервет сейчас это молчание, оно будет тянуться вечно.

– Да, ты права, что не отвечаешь на мой вопрос, потому что ночь уже закончилась, и, в соответствии со стихами твоего отца, днем мы не такие, как ночью. Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез?

– Ко мне.

– На какую улицу?

– Какая разница, где я живу? Самая главная улица для меня отныне та, где мы встретились с тобой. Поехали, я буду показывать дорогу. Знаешь, я не люблю Париж днем. Мне больше нравится ночной город, с его молчанием, с его секретами и тайнами. Это наш город.

Они сели в машину, и он медленно тронулся с места. Еще тише, чем тогда, когда он ехал за ней, но на этот раз она сидела рядом с ним, справа от своего любимого мужчины, доверчивая и нежная.

– Я выйду здесь,– сказала она через несколько минут.

– Как? Мы уже приехали? Очень жаль. Я хотел бы, чтобы мы ехали и ехали... Здесь твой дом?

– Нет, не совсем. Когда мы лучше будем знать друг друга, я покажу тебе дом, где я живу.

– Но все же, это та улица?

– Это та улица и не та... Почему ты такой любопытный? Ты можешь считать, что эта улица очень близко от моей. Это совсем немало для первого раза. А ты? Где ты живешь, в каком квартале? Ты видишь, я ее такая любопытная, я не спрашиваю об улице, я спрашиваю о квартале.

– О, мой квартал совсем с другой стороны города.

– Ну что ж, этого для меня достаточно.

– Ты действительно удивительная женщина. Теперь, когда мы расстаемся, ты словно и не настаиваешь, чтобы мы встретились снова.

– Что ты! Я очень хочу тебя видеть, Ален, и, если ты не против, сегодня же вечером.

– Правда? В какое время?

– Хочешь, мы вместе поужинаем.

– Я очень рад. Это будет наш ужин для двоих, без наблюдателей, крохоборов, контролеров, без всех тех паразитов рода человеческого, окружавших ваш семейный стол во времена твоей юности. В этот вечер, дорогая Хадиджа, мы будем снова вдвоем, и только вдвоем. Тебя это устраивает?

Она ответила:

– Я думаю, что ты мог бы быть возлюбленным христианином моей жизни.

– А это не значит, что у тебя есть уже возлюбленный мусульманин?

– А у арабской женщины одновременно может быть только один мужчина.

– Где же мы встретимся в восемь часов вечера? Здесь, на этой улице?

– Я подумала и решила оказать тебе доверие. Вот мой номер телефона.

– Ах, так у тебя есть телефон? – сказал он, усмехаясь, пока она записывала номер телефона на клочке бумаги.– О, ты очень образованная мусульманка. Ты не носишь паранджи, гуляешь по улицам, когда захочешь, одеваешься очень модно, можешь встретить случайного мужчину, любишь шампанское, можешь зайти с мужчиной в весьма сомнительную гостиницу, даже можешь провести ночь любви с ним. Ты даже рассказываешь великолепные, чудесные истории, умеешь читать стихи, и у тебя волчий аппетит... Знаешь, ты удивительная женщина! А когда я наберу номер телефона, с кем я буду разговаривать? Кого мне позвать?

– Никого. Потому что трубку возьму я.

– Великолепно! Фантастично! Значит, ты живешь одна? По-моему, это самая большая загадка твоей жизни. А в какое время я должен позвонить?

– Видишь, мы расстаемся сейчас, но мне нужно немного времени, чтобы поспать. Я очень люблю спать, а ты?

Он ответил:

– Это зависит, возле кого.

– Ну, я люблю спать одна.

– И ты видишь сны?

– Каждый раз, как засыпаю.

– Если твои сны так же чудесны, как твои истории и сказки, ты не должна никогда скучать. И какой сон ты увидела перед тем, как мы встретились?

– О, это был чудесный сон...

– И меня ты видела в этом сне?

– Конечно. Ты был принцем из «Тысячи и одной ночи».

– А ты? Кем ты была?

– Я была твоей любимой.

– В таком случае я хотел бы, чтобы твой сон имел прекрасное продолжение, поэтому до полудня я тебя не разбужу.

– Это будет прекрасно,– сказала она.– Мне кажется, я говорила тебе, что ты очень любезен, Ален, но я хочу еще добавить: «Анабы, анибек»...

– И что же это значит?

– На литературном арабском языке, который может быть понятен для тебя, это означает: «Я люблю тебя».

– Какой великолепный язык! И все сказано в трех словах, как и у нас. Но что я должен ответить тебе?

– Ты можешь только сказать: «Ана, катналек».

– Можешь считать, что я произнес это в уме. И как это переводится?

– «Я тоже тебя люблю».

Когда Ален остался один за рулем своего автомобиля, он понял, что такого с ним никогда не было. Он не знал, что с ним происходит. Приключения? Он их пережил сотни, но такого с ним еще никогда не было. Все здесь было неожиданно, даже невероятно. Поражающая воображение красота девушки, смесь в ней аристократичности, когда она говорила, и простоты, когда она вела себя за столом. Знание легенд и историй своей страны, ее откровенность, ее юмор, не лишенный фантазии.

Она была, по ее словам, дочерью богатого арабского аристократа. В своем роде восточная принцесса. Действительно, по ее внешнему виду, поведению это можно было допустить. Ну, а если она приехала всего лишь из маленького тунисского городка, то можно только удивляться прогрессу, которого она достигла, пользуясь своими незаурядными способностями. Живая, веселая, очаровательная Хадиджа была безумно желанна им. В постели она оказалась чудесной, несравненной возлюбленной. После того, как он узнал ее, вся другие женщины, были они профессионалки или нет, казались теперь Алену всего лишь неопытными девчонками и воспоминания о них быстро стерлись из его памяти. Он понимал, что в этот раз все не было банально только от ощущения чего-то нового и красивого. Ни одна из женщин на его памяти не могла дать столько нежной ласки с такой утонченностью. Глаза, губы, руки Хадиджи были созданы только для любви. Ее шея, грудь, красивые ноги, ее бедра – все, казалось, было создано для того, чтобы быть обожаемой.

Вернувшись к себе домой, он решил принять холодный душ, чтобы привести в порядок свои спутавшиеся мысли. Впрочем, результат был нулевой. Вскоре он отправился на работу, но все время ему казалось, что его преследуют мысли об этом удивительном, прекрасном существе, с которым он провел такую замечательную ночь. Что бы он ни делал этим утром, о чем бы ни думал, в его мыслях всегда присутствовало лицо с матовой кожей, маленьким вздернутым носиком, обрамленное тяжелыми, красивыми волосами, ее фигура с волнующей походкой.

Кто бы ни разговаривал с ним – посетители, сотрудники, находившиеся рядом, его не оставляло чувство, что он слышит ее голос, словно он был записан в глубине его памяти. И этот голос с едва заметным акцентом при всех его деловых разговорах произносил слова, которые его так пленили: «Анабы, анибек». Помимо своей воли, и не отдавая еще себе в этом отчета, Ален уже был влюблен.

По мере приближения времени, когда он должен был позвонить девушке, он все чаще спрашивал себя: «Где же назначить свидание?» Когда он утром предложил ей подождать ее там, где она оставила его, она избежала ответа. Следовательно, она не очень хотела встречаться там. Почему? Может быть, она жила с кем-то и не хотела, чтобы о ее новом знакомом кто-то знал? Кто-то из родственников, может быть, какая-то подруга, друг? Нет, вряд ли это было возможно. Видно было, что она жила одна и была так же свободна, как и он, Ален.

Место, где они должны были встретиться перед ужином, также имело свое особое значение. Он хотел, чтобы Хадиджа была самой красивой из всех женщин, находящихся в этом месте. Алену так хотелось этого!

Что касается красоты, тут Алену нечего было бояться. В этом смысле Хадиджа затмит любую соперницу. Но что касается элегантности... Тот костюм, что был на ней предыдущей ночью, был достаточно прост, чувствовалось, что он из магазина готового платья, а для костюма-двойки это не слишком выигрышный вариант. Он был цвета морской волны, что не очень подходило к цвету лица Хадиджи. Для нее, он уже это понял, нужны были белые, черные цвета, шелковые ткани, какие-то блестящие, золотые, пурпурные тона. Место, где они должны встретиться, должно быть не очень известным и достаточно укромным, не слишком фешенебельным и в то же время не очень простым – одним из тех кафе и небольших ресторанов, которых много в Париже, и где всегда можно выглядеть элегантным, даже надев свитер и брюки. Сен-Жермен де Пре? Конечно же, девушка из солнечной страны не очень подходит для кварталов Рин Куш, она очень ухожена и в то же время слишком таинственна.

Позвонив ей, он спросил:

– Хадиджа, я тебя разбудил?

– Как я не люблю этот телефон! Но, наверное, ты единственный мужчина, благодаря которому мне удастся оценить это чудо техники. Ведь это единственный путь к нашей новой встрече после разлуки. Ты хорошо спал?

– Я даже не думал спать, мне было некогда. Я звоню тебе из бюро, как мы и договорились.

– Может, тебе неудобно говорить, тебя слушает телефонистка или еще кто-нибудь?

– Нет, мой телефон отдельный. Здесь никого нет, кроме тебя. Я вижу тебя рядом с собой на постели.

– О, у тебя хорошее зрение, А ты заметил, что я как раз зевала и потягивалась, как мартовская кошка? Я чувствую себя очень счастливой. Это великолепное пробуждение.

– Ты видела какие-нибудь сны?

– Постоянно один. Принц из «Тысячи и одной ночи».

– Значит, этот сон продолжается?

– Да, я надеюсь, что он будет долгим. Ты меня любишь хоть немного, Ален?

– Больше, чем этой ночью. Но вечером я буду любить тебя еще больше.

– Ты подумал, где мы встретимся?

– Ты знаешь бар «Harry's» на улице Дуну?

– Кто его не знает? Кто хотя бы раз встречался с англичанами, знает этот бар.

– А, так ты знаешь каких-то англичан?

– Да их ведь много во всем мире, ты уж за это меня не упрекай.

– Ну что ж, значит, в восемь часов в баре «Harry's». По крайней мере, ты девушка, которая не опаздывает?

– О, ты будешь удивлен. До вечера, моя любовь.

– Ты меня не поцелуешь?

– Через телефон? Это очень легко, но я тебе скажу кое-что и этим пополню твои знания арабского языка. Ма эс салама...

– Это чудесно! И что же это значит?

– До свидания...


Ален приехал на добрых четверть часа раньше, чтобы наблюдать, как молодая девушка войдет в дверь этого заведения, посещаемого многими англосаксами, которые приезжали в Париж, деятелями кино и театра, длинноволосыми юнцами и девушками с очень короткими прическами. Сюда также заходили провинциалы, приехавшие в Париж и желавшие открыть для себя место, где собирается весь цвет международной богемы. Он сидел у стойки, даже не притронувшись к стакану заказанного виски, рассматривая посетителей, и все время следил за входом – ждал, когда появится его красавица.

Ровно в восемь она появилась. Это было новое, ослепительное видение – он не верил своим глазам, не мог оторвать от нее взгляда, как, впрочем, и все присутствующие в баре. Ее появление было настолько впечатляющим, что казалось, что это создание из сна или какой-то мечты. Легкая и непринужденная, она казалась почти нереальной в дымной атмосфере этого зала, словно священная жрица, которая ступает в дыму благовоний и ладана по храму неведомого божества.

Шум и разговоры в баре стихли, в молчании все смотрели на незнакомку, спрашивая себя: «Кто это такая? Откуда она?»

Она приближалась своей независимой легкой походкой дикой кошки, уверенная в себе, видя, какое впечатление она производит на окружающих. Ее красивые губы были чуть приоткрыты в триумфальной улыбке. В ту же секунду Ален понял свою ошибку: он не должен был приглашать ее сюда. Он боялся, что она будет не слишком элегантна, и в то же время опасался, что этот зал не будет соответствовать такой красивой женщине, на которую все смотрели с вожделением и завистью. Особую зависть она, конечно, вызвала у женщин, потому что они увидели в ее лице недосягаемую соперницу.

Ален наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и несколько замешкался, чего, конечно, не заметили в зале, но от нее он этого скрыть не мог. Его поразили ее руки: на правом указательном пальце сиял огромный рубин. Все остальные пальцы, кроме больших, обеих рук были унизаны драгоценными перстнями с изображениями каких-то индуистских божеств. Красивые тонкие руки являли собой образец красоты и богатства. Запястья были обвиты золотыми браслетами. На ногах, которые так понравились ему в прошедшую ночь, были золотые сандалии.

Ален боялся увидеть ее сегодня снова в том же деловом костюме. Вместо этого он увидел девушку, одетую по моде Ближнего Востока, а в волшебном воздушном платье не было никакого следа от европейской элегантности. В ее наряде сочетались красота и богатство Индонезии и Ближнего Востока, он представлял собой длинное сари из пурпурного шелка, вручную вышитое золотом, мягкие изящные линии которого обрисовывали изящную фигуру девушки так, что не было никакого сомнения в ее аристократичном происхождении. Левое плечо ее было обнажено и покрыто коротким корсажем, также вышитым вручную, чем-то напоминавшем солнечное болеро. Этот живой шедевр из шелка и золота со смуглой кожей венчала великолепная диадема, скреплявшая тяжелые волосы. Они были зачесаны назад, посередине разделены пробором и сложены в прическу, подчеркивавшую вкус, богатство и необычайную привлекательность девушки.

Конечно, он не мог полностью рассмотреть все детали ее одежды, на него произвел ошеломляющее впечатление весь ее облик. Он только смог пробормотать:

– Ослепительно!..

– Мне не хотелось,– сказала она,– чтобы ты надолго сохранил воспоминание о женщине, которая была с тобой прошлой ночью, потому что это была не настоящая Хадиджа.

– Значит, настоящая Хадиджа это та, которую я сейчас вижу?

– Может быть, и это не самая настоящая, но она больше похожа на ту, кем я хотела бы быть.

В зале снова понемногу становилось шумно, возобновились разговоры – все поняли, что красавица из красавиц пришла, чтобы встретиться с мужчиной, которому начали завидовать все окружающие. В глазах других мужчин он был счастливчиком.

– Могу я спросить, откуда все эти богатства, которые так тебя украшают?

– Это мои драгоценности. Как все сказочные принцессы, я должна иметь сокровища, но, признаюсь тебе, что все самое дорогое на мне. Этот рубин, эти кольца, эта диадема, эти браслеты, сари, которое было свадебным нарядом моей бабушки,– все это я увезла с собой, покинув Тунис.

– Свадебный наряд? – переспросил он.– Значит, ты должна выйти замуж?

– Я тебе объясню это позже. Единственное, что я могу тебе сказать, что все это действительно принадлежит мне.

– Да,– сказал он,– один этот рубин представляет собой настоящее сокровище.

Хадиджа улыбнулась.

– Этот рубин – основное мое богатство, самое главное. Конечно, я всегда могу его продать, но что с того? Деньги можно заработать иначе, а с этим рубином я не могу расстаться. Если я продам его, это принесет несчастье моей бабушке и мне.

– Ты говоришь о бабушке, которой девяносто шесть лет и которую твой дедушка похитил в далеком Бали?

– Да, в день похищения она была одета не в платье танцовщицы, а как раз в это сари, на ней была эта диадема, рубин, все эти кольца и золото, которое сейчас на мне.

– Другими словами, твой дедушка похитил любимую сразу с приданым?

– Да, это верно. Вот почему я очень дорожу этим нарядом.

– Я завидую твоему дедушке – любителю приключений и торговцу породистыми скакунами. Кажется, на его месте я бы сделал то же самое – я бы украл тебя, даже из далекого Бали.

– Что ж, в таком случае ты – мой принц из далекой европейской страны.

– В конце концов ты заставишь меня в это поверить, и я стану гордиться собой. Ты даже не можешь представить, насколько ты нравишься мне сегодня, и как я рад, что мы здесь с тобой вместе.

– Сейчас я больше нравлюсь тебе, чем тогда, когда я ела в ресторане руками?

– Прости меня за это замечание, ты права: нужно делать все так, как ты считаешь нужным и как ты привыкла это делать.

– Если бы ты вчера встретил меня на улице в этом наряде, ты пригласил бы меня в эту гостиницу, где мы были ночью?

– По правде говоря, не думаю.

– Что ж, это даже хорошо, что я вчера была в деловом костюме.

– Теперь я понимаю, что ошибся, когда, встретив тебя вчера на улице, сразу предложил пойти в ту гостиницу и выпить со мной шампанского. Я уверен, что, встреть я тебя сегодня, я бы действовал иначе.

– Как же?

– Я не знаю, но, если бы дух твоего дедушки вдохновил меня, я обратился бы к тебе так же, как он обратился к твоей бабушке. Я думаю, что обращение к тебе должно быть таким же прекрасным, как стихи: «Моя красавица, моя ненаглядная, моя замечательная, скажи мне, пожалуйста, открой мне, откуда ты и кто твои родители, подарившие миру такое гармоничное и совершенное создание, которым они могли бы гордиться? Я люблю тебя и буду любить. Никогда раньше я не чувствовал такой любви к женщине. Я встречал их достаточно, и сейчас много вокруг прекрасных женщин, но таких, как ты, нет. Мое сердце принадлежит тебе». Что ты мне ответишь? Разве ты не признаешь, что мои слова любви идут из самой глубины сердца? Не отводи глаз, я хочу видеть их, чтобы убедиться, что ты тоже меня любишь и относишься ко мне так же. Почему ты молчишь так таинственно, откуда это выражение лица, которое может меня опечалить? Может, ты вспомнила о своих друзьях, своих родственниках, родителях. Что ж, волшебный принц из европейской страны будет тебя любить и постарается сделать все возможное, чтобы твои глаза не были замутнены печалью. Вот что я думаю, Хадиджа, и что я хотел бы тебе сказать.

Впервые, с тех пор, как он увидел девушку, он заметил что на ее глаза навернулась слеза. Но это была только мимолетная волна, и снова ее взгляд заблестел сияющим, чарующим светом, и с улыбкой она сказала:

– Знаешь, я счастлива, что встретила тебя. Я знала, что рано или поздно я встречу тебя и буду твоей. А скажи, пожалуйста,– вдруг улыбнулась она,– ты часто делаешь такие признания в баре?

– Уверяю тебя, что впервые, и думаю, что такое признание звучит впервые в баре «Harry's».

– Кто знает...

– По крайней мере,– сказал он,– эта обстановка недостойна тебя.

– Почему? Здесь очень славно и мне нравится. Это место имеет свое прошлое и несет в себе какую-то поэзию.

– Ну, прошлое... Заполненное целыми поколениями ночных гуляк, которые здесь толклись, а также обычная пища – эти бутерброды и так далее... Нет, в этот вечер ты слишком красива для такого места! Нет, мы пойдем в другое место, пойдем в бар при гостинице «Ритц». Конечно, такая женщина, как ты, должна быть там. Может быть, и рановато туда идти. В таком наряде туда приходят позже, но, впрочем, в Париже ты можешь быть элегантной в любое время и в любом месте.

Она ответила:

– Я пойду туда, куда ты захочешь. Правда, моя нога никогда не ступала в «Ритц».

– Это всего лишь такая гостиница, как и прочие. Единственное отличие, что в той, где мы были прошлой ночью, встречается больше людей, которые любят друг друга, а гостиница «Ритц» – для снобов. Снобизм, конечно, имеет отношение к классу гостиницы, но не к человеческим отношениям. Для меня она слишком богата, и в ней поэтому скучновато. Ну, ты сама это заметишь. Но знаешь, почему я хотел бы пригласить тебя в бар при этой гостинице «Ритц»? Для того, чтобы удивить снобов, которые собираются там. Я хочу увидеть лица этих американок, обвешанных бриллиантами, когда ты туда войдешь. Это стоит не один килограмм их бриллиантов.

– Ты будешь водить меня по разным замечательным местам, чтобы показывать, как редкую птицу или как феномен?

– Дорогая, по-моему, ты одновременно и то, и другое.

– Ты действуешь так из любви ко мне или из гордости?

– Мне кажется, из-за того и из-за другого. Ты заметишь, что за те несколько часов, что я проведу с тобой, я постараюсь выучить еще арабские слова, но сейчас, покидая этот бар, я бы хотел сказать всем: «Ма эс салама».

– Что это значит, Ален?

– До свидания.


Оказалось, что Ален был прав в своих предположениях. Если в баре «Harry's» сразу же установилось молчание с появлением Хадиджи, то ее появление в баре гостиницы «Ритц» было, конечно, не таким. Казалось, оно не произвело особого впечатления, разговоры только чуть стихли, но посетители здесь были совсем другого рода, и возможно, что это впечатление было намного сильнее. Казалось, что в зал бара вошла принцесса из «Тысячи и одной ночи», которую здесь давно ждали.

К ним сразу устремился официант, чтобы предложить самое лучшее место, как обычно они говорят. Впрочем, если вы спросите любого бармена или официанта шикарного ресторана, какое место является самым лучшим, трудно ожидать определенного ответа. Каждый раз они выбирают место соответственно моменту и посетителям.

Зал был полон богатых, разукрашенных, безвкусно одетых американок. Все они были увешаны драгоценностями, масса украшений, блесток, перьев мельтешила в глазах. На них были самые разнообразные вечерние платья или, как они еще называют,– «наряд для коктейля», длина и декольте этих платьев были на грани элегантности и бесстыдства; особенно если принять во внимание возраст этих американок. Все они были окружены молодыми людьми, годившимися им в сыновья или даже во внуки, единственным достоинством которых была способность терпеливо выслушивать их бесконечную болтовню.

Это сборище безобразных, безвкусно одетых американок было похоже на ярмарку попугаев. Эти красавицы были продуктом институтов красоты, их можно было демонстрировать на выставке достижений современной пластической хирургии, но их пронзительные громкие голоса сразу же выдавали американок с ужасным акцентом, который по сравнению с приятным акцентом Хадиджи казался оскорблением французской речи. Отсутствие скромности в нарядах, поведении и разговорах этих стареющих красавиц из Америки переходило в бесцеремонность, а иногда даже в развязность.

Алена очень забавляли эти разговоры, потому что невольно он слышал, как эти американки начали между собой спорить, кто же такая эта красавица. Воспитанные на репортажах из светской хроники, журналах, во множестве издающихся в Америке, они быстро пришли к выводу, что это дочь одного из индийских махараджей, которая приехала сюда вместе со своим мужем, принцем из Саудовской Аравии. Ни одна из них не могла даже предположить, что эта пара встретилась не более суток назад, что они провели ночь в какой-то заурядной гостинице и теперь пришли сюда взглянуть на высший свет.

Хадиджа смотрела на все это очень спокойно, возможно, она вспомнила слова пророка о том, что женщины должны благожелательно относиться друг к другу и не забывать о том, что все они созданы из ребра мужчины, и нужно воспринимать их такими, какие они есть. Пытаться их исправить все равно, что пытаться исправить ребро, скорее его можно сломать.

Ален обратился к ней:

– Что скажешь, дорогая?

– Я слушаю шум их голосов и думаю, хорошо, что я не знаю английского, потому что так мне легче догадаться, о чем они говорят на самом деле.

– Давай выпьем шампанского и забудем об этих американках, тем более, что оно более свойственно Франции.

Когда принесли шампанское, она спросила:

– Почему ты не заказал, как вчера вечером, «Перье-Жуэ» пятьдесят второго или пятьдесят девятого года?

– Ну у тебя и память! Ты все заметила. В какое-то мгновение я подумал заказать это вино, тем более, что здесь, конечно, есть все вина, особенно хорошие. Но, подумав, я решил, что это будет несправедливо по отношению к нашим воспоминаниям о первых мгновениях счастья, которые мы провели вместе. Поэтому «Перье-Жуэ» мы будем заказывать только тогда, когда снова окажемся в этой гостинице или захотим вспомнить об этой встрече.

– Значит, ты хочешь почаще возвращаться в эту гостиницу?

– Я буду возвращаться туда только с тобой, Хадиджа, и, конечно же, не очень часто. День или ночь, когда мы решим вернуться туда, будет для нас возвращением на место встречи первой любви.

– А куда мы пойдем ужинать?

– Ты уже голодна?

– Да, с тех пор, как мы позавтракали с тобой утром, я еще ничего не ела, поэтому, конечно, проголодалась.

– Что ж, аппетит является признаком хорошего здоровья. Если такая женщина, как ты, посетила сегодня бар гостиницы «Ритц», есть единственный ресторан, достойный ее,– «Максим».

Ален подозвал официанта и попросил, чтобы тот по телефону заказал им место в ресторане «Максим».

– Ты завсегдатай ресторана «Максим»? – спросила Хадиджа.

– Да, было время, когда я часто туда наведывался, но ко всему привыкаешь, все надоедает. Рестораны – как женщины.

– Значит, у тебя было много женщин, Ален?

– Нет, не нужно преувеличивать, но достаточно для того, чтобы еще интересоваться ими.

– И всех женщин ты водил в «Максим»?

– Нет, не всех. В «Максим» приводят только тех, которые достойны этого.

– И скольких женщин ты приводил в «Максим», в этот прекрасный ресторан?

– До сих пор мне не приходилось это делать, ты будешь первой, с которой я туда приду. Поэтому мне кажется, что что-то изменилось в моей жизни.

– Итак, ты хочешь появиться в ресторане «Максим» под руку с ночной красавицей?

– Не совсем так,– сказал Ален.– Я предпочел бы другие слова. Я сказал бы, что появлюсь в этом ресторане со своей подругой. Дело в том, что в этот ресторан, который в определенной степени очень примечательное место, мой дедушка, мои дядья и мой отец всегда приходили со своими лучшими подругами. Сейчас все они, конечно, либо ушли в мир иной, либо стали почтенными дамами. Поэтому все, кто появляется там, это женщины, каким-то образом связанные с нашей семьей.

– Я даже боюсь идти туда с тобой. Ты ведь знаешь, что я плохо вела себя утром, я ела руками. Ты будешь стесняться меня там?

– Думаю, что нет. В «Максиме» собираются очень воспитанные люди и ты увидишь, что они либо не заметят этого, либо найдутся такие, что станут делать все так же, как ты. Настоящей красоте все дозволено, и только сегодня вечером я по-настоящему понял это.

– И ты не будешь стыдиться этого?

– Я зря тебе сделал замечание, я уже просил простить меня за это. Думаю, что это было для меня хорошим уроком. Ну что ж, пойдем?

– Подожди немного,– попросила Хадиджа.– Знаешь, дорогой, для меня наша встреча кажется чудесным сном. Все это так романтично, будто бы принц европейской страны встретил африканскую принцессу и предложил ей великолепное путешествие. Конечно, вокруг нас много людей, эти старые женщины, перенесшие не одну пластическую операцию и приехавшие из-за моря для того, чтобы здесь показать свои бриллианты, эти молодые люди, сопровождающие их, которых презрительно называют здесь «жиголо», все эти официанты, слуги, музыканты, играющие здесь,– все это для меня действительно сон. Я вспомнила одну прекрасную сказку о принце, приглашенном на один званый ужин. Вот что произошло с ним. На золотом блюде принесли великолепное творение поварского искусства. Это была редкая птица, приготовленная так, что она сохранила все свои разноцветные перья, все свое чудное оперение. Принц, конечно, сразу взял нож и вилку, чтобы разрезать диковинное блюдо и положить лучший кусок на тарелку своей возлюбленной, но вдруг неожиданно все увидели, что птица ожила и громко закричала, глядя прямо в глаза его подруге, словно стараясь передать ей свой ужас и боль. Тогда девушка сказала своему возлюбленному: «Эта птица слишком прекрасна для того, чтобы быть умертвленной железными орудиями, которые ты держишь в своих руках. Позволь мне сделать это самой». Она нежно погладила птицу, которая тут же испустила дух. Тогда она взяла руками нежную кожу птицы и стала ее разрывать, предлагая принцу: «Попробуй то, что тебе дают руки женщины». Никогда прежде принцу не случалось попробовать такое изумительно вкусное блюдо, как то, что он взял из рук своей возлюбленной.

Рассказывая эту сказку, Хадиджа нежно гладила руку Алена, и он вдруг почувствовал, что, несмотря на холод золотых колец и драгоценных камней, украшавших ее пальцы, его пронизывает теплое человеческое чувство, идущее из глубины души любимой женщины.

Их появление в ресторане «Максим» было настоящим триумфом. В этот вечер в зале была элегантная публика, собиравшаяся в этом ресторане не для того, чтобы показать свои шикарные наряды или прически женщин, проведших полдня у парикмахера, нет, это была публика, которая могла их оценить, публика знатоков. В основном это были люди аристократического круга, с первого взгляда умевшие понять, кто заходит в зал. Здесь можно было встретить и знаменитых актеров, и известных писателей, и людей, которых называют «сливками французского общества».

Конечно, были здесь и туристы, и приезжие шейхи из Арабских Эмиратов, но все люди, попадающие в этот зал, приобретали качества того общества, что называется «высший свет».

Посетители ресторана имели возможность отведать изумительные блюда прекрасной кухни, послушать замечательный оркестр, расположенный на эстраде, которая была украшена по моде начала века, он играл прекрасные мелодии вальсов, не утратившие своей прелести с давних времен. Здесь звучали и прекрасный вальс бостон, и медленные танцы, и современные танцы кружили на танцевальной площадке людей разных возрастов и поколений.

Войдя в зал, девушка из Туниса сразу заметила, что все взгляды устремились на нее, что ее пурпурное сари, вышитое золотом, произвело впечатление. Пока она шла к столику, заказанному Аленом,– обычному его месту, он наполнялся гордостью и радостью от того, что находится в обществе такой прекрасной женщины, которые трудно было скрыть. Он даже подумал: «Конечно, даже те, кто не знает, что она принцесса, подумают, что она, по крайней мере, королева».

Пока они шли по вестибюлю, а затем через зал к своему месту, все присутствующие успели осмотреть и оценить наряд Хадиджи и решили между собой: «Прекрасная девушка!» Конечно, они вели себя не так, как в баре «Harry's» и в баре гостиницы «Ритц», где публика была гораздо менее воспитана, здесь все это прошло очень быстро и почти незаметно, тем не менее было слышно, как завсегдатаи ресторана тихонько перешептывались: «Кто это такая? Откуда она могла приехать? Какая походка, какое самообладание! В ней есть что-то от супруги президента Сухарна, и одновременно она похожа на королеву Сикирит из Таиланда, но она, конечно же, красивее. Ну и хитрец этот Ален, долго же он выбирал себе прекрасную девушку, но какой выход!»

Хадиджа вела себя с простотой и достоинством, соответствующими ее красоте, слегка улыбалась и вела себя, как истинная красавица, появившаяся в самом обычном ресторане.

Наступил момент выбора блюд. Ален знал, что меню этого ресторана велико, но по тому, как ведет себя вновь прибывший человек, служащие ресторана – официанты и повара – сразу могут оценить его и решить, к какой категории он принадлежит. Именно гастрономические познания человека выдают в нем того, кто он есть на самом деле. Важно то, как молодая девушка сможет правильно выбрать что-нибудь из меню. Конечно, по тому, что человек выбирает, его можно оценить: либо это человек из высшего света, который умеет выбирать блюда, либо он, как персонаж из оперетты Оффенбаха «Парижская жизнь», пришел сюда только «налопаться». Как раз в этом смысле служащие ресторана умеют оценить настоящих дам, которые сюда приходят, обычно их суждения точны и категоричны.

Ален хорошо знал это и поэтому, конечно, волновался: что закажет его девушка? Может быть, она закажет что-нибудь, чтобы поесть быстро, помогая себе руками, а еще, может быть, что она закажет какие-нибудь провинциальные блюда – такие, вероятно, и не упоминаются в меню «Максима», тем не менее, Хадиджа по простоте может заказать какое-нибудь из блюд Северной Африки. Ален боялся, что она закажет кус-кус и, после того, как его принесут, начнет, подобно тому «формовщику», о котором рассказывала, скатывать из теста кусочки, чтобы затем их целыми проглотить, помогая себе пальцами.

К счастью, все было совершенно иначе. Хадиджа показала, что она очень хорошо знает секреты парижской кухни, она быстро и точно выбрала то, что необходимо. Она решила, что в этот вечер они будут есть копченого лосося, утку под соусом из персиков и пирожные «мадемуазель Татин». Когда пришел официант, принимающий заказы на вина, она сказала:

– Мы не будем пить разные вина, правда, дорогой? Дайте нам лучше сухое шампанское. Мы вам доверяем выбор – любую марку, только не нужно «Дом Периньон», который обычно заказывают туристы, и «Перье-Жуэ».

– Что, мадам не любит «Перье-Жуэ»? – спросил официант.– У нас есть шампанское пятьдесят второго, пятьдесят девятого года, которое прекрасно.

– Я и месье, мы его очень любим, но не здесь.

Ужин прошел очень хорошо. По мере того, как завсегдатаи входили и выходили из зала, Ален объяснял своей спутнице, кто они и чем занимаются. Хадиджа слушала, разговаривала мало и тихонько наблюдала за окружающими. Удивительно, но от ее внимания не ускользнуло ни одно слово, ни один жест из разговоров, которые велись за соседними столами. Ален понял, что для девушки из Туниса этот вечер очень важен: она не только показала свою воспитанность, но ее наблюдательность помогала ей понять, как нужно себя вести и впредь.

Ее взгляд, который незаметно блуждал по залу, казалось, фотографировал все окружающее. Хадиджа быстро привыкала к этой парижской ночной жизни и после этого ресторана с ней можно было появиться в любом месте. За столом она вела себя безупречно, не могло быть и речи, чтобы она брала что-нибудь пальцами, и вскоре Ален понял: Хадиджа не из тех девушек, которых можно сменить на более новую или более красивую. У нее были свои достоинства, которые трудно найти в ком-то другом. Не только то, как она вела себя с ним, как она ласкала его прошлой ночью, но все ее поведение, изменяющееся каждое мгновение, было именно таким, как того требовала обстановка и место.

Она, в свою очередь, сделав выводы из поведения Алена, теперь знала о нем многое. Она поняла, что это человек, который любит легкую и приятную жизнь, что ему необходимы комфорт и прекрасная обстановка, что он любит появляться где-нибудь с красивой и необычной женщиной. В то же время, несмотря на то, что Ален постоянно расспрашивал ее, стараясь узнать о ней побольше, Хадиджа умела хранить свои секреты. Пока что Ален узнал о ней очень мало.

Надо сказать, что Ален действительно появлялся в ресторанах и известных местах Парижа всегда с красивыми девушками, и все его знакомые и завсегдатаи этих мест знали, что если у Алена новая подруга, то это обязательно красавица. У него было много разных девушек, из самых разных стран и континентов. С ним были и высокие светловолосые немки, и современные девушки из Северной Америки, и смуглые темноволосые красавицы-южноамериканки, одна девушка была из Бразилии, были и итальянки, одна лучше другой. Появлялся он и с югославками, которые презирали итальянок, с венгерками, которые не любили югославок, с румынками, которых можно было сразу узнать по громкому и раскатистому «р». Были с ним и вьетнамки, ласковый и нежный голос которых был похож на шелест бамбука, появлялся он также и в обществе японок, которые своими манерами и поведением были похожи на красивых кукол. Однажды была даже африканка из Сенегала. Единственное, что можно было сказать, что все они были красавицы. Конечно, время от времени он появлялся и с француженками...

Но на этот раз он был с женщиной, которая была истинным воплощением красоты и таинственности. Никогда прежде он не появлялся в обществе такой прекрасной женщины, и теперь можно было сказать, что путь прекрасных побед Алена был завершен, а Хадиджа стала великолепным завершением его коллекции покорителя сердец.

Полностью насладившись произведенным ими впечатлением в ресторане «Максим» и почувствовав, что Хадидже начало надоедать бесконечное кружение различных лиц вокруг, он спросил себя, где же они могут завершить этот чудесный вечер и провести великолепную ночь.

И вдруг он вспомнил интересное восточное название. «Шахерезада»! Это было именно то, что нужно. Как он мог забыть? Ведь это место одно из самых интересных в Париже: старый ресторан, в котором всегда можно было встретить самых интересных людей. Здесь были и низверженные монархи, и чистокровные принцы, и махараджи из Индии, а также персидские владыки, все короли, оставившие свои троны и приехавшие развлечься в Париж, заходили в этот прекрасный ресторан. Много здесь было и американских миллионеров, владельцев крупных кампаний, богачей, имеющих собственные танкеры и теплоходы под Панамским флагом. Все самые крупные мошенники и авантюристы прошли через этот ресторан, и часто в нем проводили свой последний вечер те, кто назавтра за огромные долги оказывались за решеткой.

Этот шикарный ресторан, упоминавшийся во всех изданиях «Paris by night», был великолепным местом, где можно было приятно и весело провести время. Ему был присущ восточный колорит, чего, по мнению Алена, в этот вечер как раз недоставало для Хадиджи. Он уже представил себе, как хорошо она будет смотреться в своем великолепном сари, в золотых кольцах и браслетах, в той атмосфере, близкой и понятной ей.

Подумав об этом, он сказал:

– Дорогая, знаешь, куда мы сейчас пойдем? Тебе там очень понравится.

Она ответила:

– Мне везде нравится. Прежде всего потому, что ты рядом со мной, любовь моя. И даже комната с дешевыми обоями меня устроит.

– Нет, послушай, есть такое волшебное слово, магическое название, которое тебе должно что-то напомнить: «Шахерезада». Помнишь те знаменитые сказки из «Тысячи и одной ночи»?

– Да, я слышала об этом ресторане, многие приглашали меня туда, но я всегда отказывалась. Нас, представителей другой культуры, несколько отпугивает, когда вы, европейцы, пытаетесь делать что-то в нашем стиле – это не всегда получается, есть некоторая искусственность. Но с тобой, я согласна, все будет совершенно иначе. Я с радостью пойду туда.

Посетители ресторана заметили, что Хадиджа и ее спутник покидают «Максим», но это было не слишком заметно; официанты и служащие продемонстрировали своим отношением то, что Хадиджа принята в «высший свет» парижских ресторанов – они говорили «до свидания» так, что под этим подразумевалось: «Теперь вы наша. Вы можете приходить, когда вам вздумается, и приходите поскорее, мы всегда рады видеть такую прекрасную женщину, которая украсит любой вечер нашего старинного заведения». Даже улыбаясь Алену, они словно говорили: «Спасибо за то, что вы привели к нам такую прекрасную даму! Ваш выбор прекрасен, сможете ли вы теперь найти ей замену?»

Конечно, они не знали и не могли знать, когда Ален и Хадиджа еще раз придут в этот ресторан, и какой будет их следующая встреча в этом чудесном мире парижского веселья.

Прием, оказанный обслуживающим персоналом ресторана «Шахерезада», был не таким чопорным, как в «Максиме», но также достаточно искусным. Хадиджа и Ален увидели людей, которых называли здесь «русская артель». На самом деле работающие здесь прибыли отовсюду. Здесь были иранцы, турки, марокканцы, и, конечно, французы; ну, и два или три старых эмигранта из России, которых в Париже со временем становилось все меньше и меньше. Никто из этих эмигрантов, разумеется, не обладал теми великосветскими манерами, что и князь Владимир, которого они встретили раньше в маленькой гостинице. Ален даже сказал:

– Как ты думаешь, тот старик, он, наверное, мог бы украсить своим достойным видом вход в это заведение из «Тысячи и одной ночи»? Почему же он работает в той маленькой, неизвестной гостинице?

– Мне кажется,– сказала Хадиджа,– что этот благородный русский дворянин не захотел бы быть здесь у кого-то в услужении. Там он остается независимым, и сам распоряжается всем, а здесь ему пришлось бы подчиняться кому-то.

Ален улыбнулся. Он заметил, что Хадиджа, несмотря на то, что каждую секунду видела все новые оттенки парижской жизни, хорошо разбиралась в этих нюансах. У этой тунисской девушки было очень развито врожденное, инстинктивное понимание окружающей действительности.

Украшениями и драпировками внутреннее убранство ресторана напоминало декорации, которые ввел в моду Серж Дягилев после своих знаменитых вечеров русского балета. К счастью, освещение было не очень ярким, так что была незаметна пыль, накопившаяся на стенах этого заведения с давних пор. Едва заметный серебристый налет этой пыли придавал ресторану вид старого знаменитого театра, известного не только своим убранством, но и артистической труппой.

Оркестр действительно был великолепен. Конечно, будучи далеко не русским по составу, потому что руководил им немец, родившийся на берегах Рейна, первая скрипка была из пригорода Парижа, виолончелист из Голландии, цимбалист из Румынии, только пианист, кажется, из Петербурга. Но этот оркестр, в течение долгих лет выработавший свою собственную манеру игры, и создавал в этом заведении как раз ту необходимую атмосферу, ради которой и приходят сюда клиенты.

Как только Хадиджа переступила порог ресторана в своем прекрасном сари, музыканты заиграли увертюру из оперетты «Багдадский халиф». Это было в их обычае встречать почетных посетителей. Если в зале появлялась женщина, одетая на восточный манер, они играли какие-то восточные мелодии. Если в зал входил какой-нибудь американец, возможно, приехавший на научный конгресс, для него звучал марш «Сузы». Если появлялся итальянец, его встречали либо нежным «О, мое солнце...», либо веселой «Тарантеллой». Для испанца, разумеется, играли мелодию из «Кармен», австрийца встречали вальсом Штрауса, поляка – полонезом или вальсом Шопена. Немец всегда был рад услышать тирольский марш, ну, а для португальца звучало ностальгическое «Фа-до». Что касается французов, для них можно было играть любую популярную в это время в Париже мелодию.

Таким образом, эти парижские трубадуры с первого взгляда определяли, Откуда прибыл посетитель, и для него звучала мелодия, напоминавшая ему о родной стране. Конечно, это было большим искусством, поэтому оркестр пользовался большой популярностью.

...И вот Хадиджа была встречена увертюрой из «Багдадского халифа», которая напомнила ей о прекрасных теплых ночах в Персии, когда Шахерезада сумела увлечь и очаровать султана.

Ален заказал шампанское, конечно, не «Перье-Жуэ», и они продолжали свой чудесный вечер, прерванный только на время перехода из одного ресторана в другой. Затем он спросил:

– Что, если мы потанцуем, дорогая?

– Тебе так хочется? – спросила она.– Ты не думаешь, что у нас еще будет время потанцевать, я не очень люблю танцы, предпочитаю смотреть, как другие танцуют: это очень забавно и поучительно. Можно заметить массу интересных вещей, когда смотришь на танцующие нары.

– Ах, ясно! Ты хочешь знать мысли других, но не хотела бы, чтобы о твоих кто-то догадался, не так ли? Ты знаешь, чем больше проходит времени, тем меньше, мне кажется, я тебя знаю.

Девушка улыбнулась.

– Разве это не прекрасно? Даже если мы проживем долгие годы вместе, я бы не хотела, чтобы мы полностью узнали друг друга. Влюбленные часто ошибаются, стараясь быстро узнать все друг о друге. Таким образом они могут перейти опасную границу, зная о другом многое: приходит время, когда они чувствуют, что ничего нового уже не узнаешь, привыкаешь к партнеру, а тогда любовь уходит. Коль скоро ты привел меня сюда, где интерьер напоминает волшебные ночи Багдада, конечно, если у тебя достаточно воображения, я хотела бы под эти чарующие звуки скрипок рассказать тебе сказку. Это история красивой рабыни, проданной работорговцем в гарем персидского халифа.

– Я был уверен, что это место вдохновит тебя на новый рассказ. Что ж, я слушаю тебя.

– Она была несказанно прекрасна. Никогда раньше халиф не видел такой красоты. Но как он ни старался, как ни проявлял свою любовь по отношению к ней, ему не удавалось заставить заговорить ее. Он обращался к самым различным уловкам, но рабыня оставалась немой и ни на кого не смотрела, даже на своего нового хозяина. Он думал: «Как же возможно, что аллах создал такое прекрасное существо, такое совершенное, но с таким недостатком? Видимо, она нема». Тогда он послал за торговцем рабами и спросил его: «Скажи, ты никогда не слышал, чтобы эта девушка говорила?» «О, мой господин,– ответил работорговец.– Как и ваше величество, я не услышал от нее ни одного произнесенного слова». Тогда халиф решил, что девушка чем-то опечалена, тоскует по своей родине и принялся ее развлекать. Пригласил музыкантов, вот как сегодня, которые играли и пели для нее прекрасные мелодии. Они очень понравились и позабавили халифа, но прекрасная рабыня не проронила ни слова, ее глаза были опущены. В конце концов халиф повел ее в свою спальню и сделал своей любимой наложницей. Но ни на следующий день, ни позже она не стала разговорчивей. Проходили недели и месяцы, халиф все больше и больше влюблялся в красавицу, ему очень нравилось быть с ней, он просто сходил с ума от ее ласковых рук. Но она молчала. Возможно, это тоже его очаровывало. Но прошел год, и однажды вечером он сказал ей: «Любовь моя! Я не знаю о чем ты думаешь, но я сделал все, чтобы тебе понравиться, отослал всех наложниц, которые были здесь, ты сейчас единственная женщина, которую я люблю в этом дворце, однако ты не проронила ни одного слова, даже не сказала, что ты об этом думаешь, не выразила никакого отношения к этому. Откуда мне знать, что ты думаешь, и нравится ли тебе все это? Наверное, ты нема? Мне не жаль времени, проведенного с тобой, каждый день, Находясь возле тебя, я просил, чтобы ты заговорила, но ты все хранишь молчание, которое очень обидно и досадно для меня. Если уж невозможно, чтобы я утешился твоим разговором, то пусть небо сделает так, что ты подаришь мне сына, который будет моим преемником и будет управлять государством после моей смерти, ведь время идет, я старею». Выслушав эту речь, как всегда с опущенными глазами и даже не улыбаясь, вдруг на этот раз рабыня подняла глаза и посмотрела на халифа, улыбнулась и прервала своё молчание: «Господин мой, самое приятное, что я могу для вас сделать, принести вам самую большую радость, это сказать, что я ношу в своем чреве вашего ребенка, и так, как и вы, всей душой я желаю, чтобы это был сын». Узнав эту новость, халиф был так очарован и так обрадован, что решил освободить ее от рабства и женился на ней. Это был самый прекрасный, самый пышный праздник, который когда-либо был в персидском государстве, и новая владычица страны начала говорить. Видимо, желая возместить долгие часы молчания, проведенные ею прежде, она говорила обо всем без конца, и вскоре не только халиф, но и все его окружение стали уставать от ее разговоров. Никогда еще в персидском государстве не было женщины более болтливой, более навязчивой, но, наконец, она родила. Это была девочка. И первые крики ребенка были такими пронзительными, такими громкими, что были слышны во всем дворце, и даже перекрывали неутомимую болтовню ее матери. Тогда, увидев все это, бедный халиф закрыл себе уши и убежал в дальний угол сада. Там он бросился на колени и начал неистово молиться: «Аллах мой, сделай так, чтобы моя дочь онемела, ее болтовню, ее крики невозможно вынести. Только будучи немой, она сможет когда-нибудь выйти замуж». Вот и вся история, Ален.

– Не хочешь ли ты сказать, таким образом, что с тех пор, как мы познакомились, ты тоже должна была молчать?

– Я думаю, что это было бы лучше. Я и так слишком много говорила.

– Но ты еще ничего не рассказала мне о себе. Я даже не знаю, как, например, ты стала такой искусной в любви. Где тебе удалось всему этому обучиться?

– Это будет, наверное, единственная вещь, которую я тебе не объясню никогда. А теперь пойдем. Мне уже немного надоел этот шум, это постоянное вращение людей вокруг нас. С тех пор, как мы пришли в бар «Harry's» и ходили по другим ресторанам, у меня начала кружиться голова. Мы с тобой побывали в самых роскошных местах, ты должен быть доволен. А теперь я не хочу видеть никого, кроме тебя. Нам нужно остаться только вдвоем.

– Отвезти тебя домой?

– Я тебе сказала, что хочу остаться с тобой.

– Ну, так почему бы нам не пойти к тебе, ты ведь сказала, что ты свободная женщина?

– Я боюсь, что по сравнению со всеми этими шикарными местами, которые ты мне показал, мой маленький уголок покажется тебе слишком уж скромным, простым. После такого шикарного вечера, таких развлечений можешь ли ты себе представить, чтобы восточная принцесса жила в очень скромной маленькой квартирке без особого шика и абсолютно без всякой таинственности? Конечно, ты не захочешь этого. Для нас это было бы ошибкой. Давай попробуем немного продлить это очарование.

– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись в ту гостиницу, где мы с тобой встретились?

– Нет, дорогой, это было бы слишком рано. Давай сохраним комнату с глициниями, также как и шампанское «Перье-Жуэ», на более отдаленные времена. А к тебе же мы можем пойти?

– Ко мне? – переспросил он.

Какое-то мгновение он помолчал, потом ответил:

– В конце концов, ты права, мы можем пойти и ко мне.

– А почему ты колеблешься? Может, ты боишься чего-то?

– Чего мне бояться? Я ничего не боюсь, дорогая.

– Например, тебя может кто-нибудь ждать там. Может быть, другая женщина?

– Я сказал тебе, что я тоже свободен.

– И часто ты приводил к себе женщин?

– Не чаще, чем в ресторан «Максим». Она заметила:

– Это не так уж и утешительно для меня. На что он ответил:

– Ты, конечно, не поверишь, если я скажу, что ты – первая женщина, которая придет ко мне домой. Но не это меня смущает. Понимаешь, в общем, все другие, что были раньше, приходили, но ни одна не смогла у меня остаться.

– Они что, так у тебя скучали?

– Нет, не думаю. Мне кажется, что любая из них хотела бы остаться у меня, но я очень дорожу своей независимостью.

– А ты думаешь, что я хочу у тебя отнять эту независимость?

– Да,– сказал он,– потому что ты – необычная женщина. Может быть, и сама того не желая, ты уже привязала меня к себе многими тонкими цепями, например, хотя бы своим умением рассказывать загадочные истории. Наверное, это глупо, но я очень люблю сказки, и в будущем мне было бы трудно обойтись без твоих историй. И потом, ты – это ты...

Устремив на него взгляд своих огромных глаз, она спросила:

– Ты боишься, что если я войду в твою личную жизнь, я больше не уйду из нее? Можешь быть спокоен: я умею уйти тогда, когда нужно. Думаю, что ты боишься самого себя. Значит, ты не пойдешь на то, чтобы пережить такое испытание?

Он коротко и спокойно сказал ей:

– Пойдем.


Казалось, Хадиджа не проявила особого интереса к интерьеру и меблировке квартиры, в которую попала. Впрочем, комнаты были обставлены с редким и безупречным вкусом. Что было очень приятно в этой квартире одинокого холостяка, так это то, что все, в ней находившееся, было выбрано и куплено самим хозяином квартиры. Цвет ткани, которой была обита мебель, и красноватый бархат двойных штор,– во всем этом были спокойствие и уверенность, и совершенно не было заметно, чтобы в этой квартире работал дизайнер, который сказал бы: «Вот здесь, месье, мы поставим комод в стиле Людовика XVI, напротив нужно расположить английские кресла, а на этой стене будет хорошо выглядеть абюссонский гобелен, мы специально осветим его прожекторами, прикрепленными к потолку,– это производит большое впечатление. Что касается ковров, конечно, они должны быть мягкими, с ультрасовременным рисунком».

Единственным предметом меблировки, казалось, сразу приворожившим Хадиджу, было огромное канапе, которое находилось в зале. Едва попав в комнату, сна бросилась к нему и уселась в уголке, поджав под себя ноги и сбросив на ковер свои золотые сандалии – казалось, она, наконец, нашла для себя удобное убежище, из которого можно наблюдать тихонько всю комнату и быть очень неприметной.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, Ален, мы достаточно выпили сегодня. Иди ко мне.

Он не успел ничего ответить, как она стала быстро разбирать свою красивую прическу, вынимая из нее шпильки, и скоро на плечи и лицо ее посыпался поток красивых тяжелых волос цвета эбенового дерева.

Ален был очарован.

– Почему ты вчера не показала мне свои прекрасные волосы? Почему ты прятала их в этой прическе?

– Потому, что всему свое время. Я сказала тебе, что настоящее искусство влюбленных – не показывать все сразу.

– Никогда еще я не видел таких прекрасных волос.

– В моей стране их называли «шаар кайфа аль харир».

– Переведи мне, пожалуйста, быстрее.

– «Шелковые волосы».

– Но какой они длины?

– Пятьдесят пять сантиметров. А когда я приехала в Париж, два года назад, они были на десять сантиметров длиннее, но мне пришлось их немного подстричь.

– Зачем ты сделала это, это ведь преступление!

– Дорогой мой, во всем Париже я не могла найти парикмахерскую, где бы согласились мне их мыть. Когда я жила в семье в Тунисе, у меня была специальная служанка, основным занятием которой было делать мне прическу. Каждое утро она проводила более двух часов за этой работой.

– Это великолепно! Женщина, тратившая каждый день два часа на то, чтобы сделать прическу!

– А что ты думаешь, парижанки, которые ходят в парикмахерскую и проводят там огромную часть своей жизни, чтобы делать прически, чем-то отличаются от нас? Только большинство из них убеждены, что нужно покороче остричь волосы, а затем носить парик. Мне удалось сохранить большую часть моих волос, но мне это стоит огромных усилий. Только благодаря тому, что я теперь не хожу в парикмахерскую, а делаю все сама. Таким образом, у меня есть время посидеть тихо, размышляя о своем.

– Пообещай мне, что ты не отрежешь больше ни одного сантиметра своих прекрасных волос!

– Ну, если они так нравятся тебе, я обещаю это. Впрочем, в это время они как раз отрастают.

– Дорогая, это же настоящее чудо природы! Рассыпанные вот так, на диване, они до того прекрасны и естественны, что сразу же вызывают чувство зависти и восхищения.

– Это еще что! Если бы ты видел волосы моей матери!

– Почему ты говоришь о ней в прошлом? Разве она умерла?

– Нет, она жива, но волосы она отрезала.

– Каким образом? Оставаясь в своей стране, она их отрезала?

– Она это сделала не по своей воле и не по требованию парикмахера. Причина была в другом. Это была жертва, которую она принесла в день смерти моего отца. Она их отрезала прямо на уровне шеи и положила все волосы в гроб своего мужа. Это не было обещанием, данным ею раньше, нет это был знак траура и печали, который оказывают памяти умершего все верные арабские жены. Как ты думаешь, какова была длина волос, которые моя мать положила к смертному одру моего отца? Один метр и семьдесят два сантиметра. Моя мать невысокого роста, поэтому когда она расплетала волосы, они достигали пола. В день свадьбы моих родителей эти волосы волнами падали на плечи, спину моей матери, и она была самая красивая невеста во всем Тунисе.

– И какую прическу носит она теперь?

– Теперь она носит очень короткие волосы, как у вас во Франции называют «под мальчика». Впрочем, это ей тоже идет.

– Она жалеет об утрате своих волос?

– Она жалеет только о том, что потеряла своего мужа. Очарованный, он поглаживал ее волосы и повторял:

– Значит, они называются по-арабски «шаар». Это очень красиво, это звучит мягко: «шаар». Как мне сказать, что я очень тебя люблю, больше, чем любил вчера, но меньше, чем буду любить завтра. Ты действительно для меня – смуглая красавица с черными глазами.

– Ты знаешь,– ответила она,– я достаточно часто слышала этот комплимент, и уверена, что такой красивый мужчина, как ты, может придумать что-нибудь лучшее. Почему бы тебе не сказать это по-арабски. Для меня это звучало бы приятнее. Повторяй за мной.– Она начала произносить слова любви на арабском языке, а он послушно повторял за ней.

– Ну вот, у тебя очень хорошо получается. Ты знаешь, что ты сказал? Ты сказал: «Моя любимая с блестящими, черными, горящими глазами». Добавь еще: «Эс шеаа».

Он повторил:

– «Эс шеаа».

– Вот видишь, теперь ты говоришь на моем языке.

– У меня такое впечатление,– сказал он,– что это прежде всего язык любви.

– Ну, не более, чем французский,– сказала Хадиджа.– Но когда европеец говорит по-арабски, для арабской женщины это очень приятно, очень, я бы сказала, сладко. Конечно, это звучит не так, как это произносят наши мужчины-арабы, потому что вы, европейцы, не боитесь говорить о любви, даже для вас это кажется обычной темой разговора, которая вас очень привлекает и интересует.

– Конечно же, когда женщина так прекрасна, как ты, можно говорить все, что думаешь, но бывают и такие, с которыми нет никакого желания говорить о любви.

– Что это за женщины?

– Все те, которые не знают чувственности, и я должен тебе сказать, что у нас в Европе их сейчас достаточно.

– Что ужасно у меня на родине, и вообще в странах Востока, это то, что мужчины очень грубы по отношению к женщине, даже жестоки. У нас никогда не говорят о любви, о сексе, это как бы что-то секретное, и если и говорят об этом, то только шепотом, в четырех стенах. Муж и жена всегда встречаются в темноте, в укромной комнате, и даже во время женитьбы в первую брачную ночь муж никогда не раздевает свою жену, а если и помогает ей, то только в темноте.

– Ну, это бы мне совершенно не подошло,– сказал Ален.– Дорогая моя, разве это не чудесно – видеть прекрасную женщину, которая отдается любви.

– Если бы ты сказал это в моей стране, о тебе бы думали очень плохо. Впрочем, потому ты, наверное, мне и нравишься. Ведь у нас на Востоке традиционно все организовано так, что часто муж даже не видит свою жену до свадьбы, все делается таким образом, что родители решают все за будущих супругов. Таким образом, только на следующее утро после брачной ночи, когда они просыпаются, муж видит, что его жена прекрасна.

– А если она окажется некрасивой?

– Это тоже бывает. В таком случае для него и для нее это разочарование на всю жизнь. Но, в конце концов, женщину можно любить не только за красоту. Если супруги понравятся друг другу, все будет хорошо, а если нет, жена быстро становится безразличной, она не испытывает никакого физического удовольствия от общения со своим мужем, он становится ей безразличным, чужим. Тогда рано или поздно она узнает другого мужчину, иногда и европейца...

– О, даже европейца!

– Да, они приезжают из Европы, чаще всего из Франции, Италии, Испании и из других стран, чтобы познакомиться с красивыми арабскими женщинами, которые не смогли найти счастья со своими арабскими мужьями; они становятся их возлюбленными, а для арабских женщин они становятся мужчинами их жизни.

– Но у нас существует много легенд и рассказов о том, что арабские мужчины более утонченные, чем другие.

– В некотором смысле, может и так, но о том, что касается жизни и любви, этого нельзя сказать. В постели с любимой женщиной вы, европейцы, и особенно французы, более щедры и нежны, утонченны, вы умеете понравиться женщине и вовлечь ее в экстаз любви – то, чего мы никогда не испытываем с нашими арабскими мужчинами.

– Это одна из тех причин, по которой ты покинула свою страну?

– Это одна из причин.

– Должен тебе сказать, что я нахожу это правильным, более того, для нас, европейцев, приятно слышать об этом.

– Ни ты, ни другие европейцы не должны этим гордиться. Так уж устроен мир, и вам просто больше повезло. Когда одна из наших женщин влюбляется в европейца, она морально и физически поднимается гораздо выше, ей кажется, что она становится лучше, а если она замужняя женщина, то ее муж навсегда останется обманутым мужем. У вас такого мужчину называют «рогоносец». Название это вызывает насмешливую улыбку и, как известно, эта тема явилась золотоносной жилой для многих драматургов – авторов комических пьес для театра. У нас же такого мужчину называют «тахан», но когда какого-нибудь арабского мужчину называют так, и его жена была с европейцем, то гарантирую, что это уже не будет комичным спектаклем. Вот почему арабские мужья так настороженно относятся к приезжим европейцам и стараются как можно дальше спрятать своих жен. В действительности они очень ревнивы. В последнее время в странах Северной Африки появились новые законы, по ним женщина может и не прятать свое лицо под паранджой. В Тунисе сам президент Бургиба сделал все возможное, чтобы наши женщины были как можно больше европеизированы, но скажи, как это может нравиться арабским мужчинам, многие из них жалеют о тех временах, когда женщины были в полурабском состоянии, и это было совсем недавно.

– В общем, как я понял, что касается этой стороны жизни, ты не испытываешь никакого сожаления, что приехала жить в Европу?

Она не ответила на этот вопрос, предпочитая продолжить рассказ о мужчинах своей страны.

– Если такие мужчины становятся рогоносцами, то они действительно этого стоят, ведь они относятся к женщинам очень плохо, в их глазах женщина – как домашнее животное. Они насмехаются над тем, чего хочет женщина, над ее желаниями, особенно что касается любви – женщина не имеет никакого права. Они даже предпочитают, чтобы женщина ничего не чувствовала. Главное и самое важное для арабского мужчины – это его физическое удовольствие. Нетрудно понять, что в таких условиях брачная ночь становится настоящим мучением для девственницы, которой страстно желает овладеть муж. Дело в том, что девушки у нас всегда выходят замуж девственницами. Хорошо это или плохо, не знаю. Может быть, мы больше отстали, чем вы, европейцы, а может, наоборот, мы оказались более справедливы, сохранив библейские правила. Правильно ли это или нет, никто не знает. Во всяком случае, ни ты, ни я, не можем этого сказать.

– Что касается меня,– ответил Ален,– то девственницы всегда меня пугали. Конечно, это вызывает уважение, но настолько, что большинство мужчин, таких как я, не имеют никакого желания проводить ночь с девственницей. Во Франции такое желание появляется иногда у пожилых мужчин. Возможно, что старея, они считают, что найдут новые силы, новую жизненную энергию, переспав с невинной девушкой, принадлежащей к новому поколению, которое скоро сменит его поколение.

– Ты знаешь, у нас в Тунисе во время брачной ночи мужчина не проявляет никакого уважения и не старается быть ласковым и нежным с девственницей, которая становится его женой. Он не беспокоится об этом, потому что знает: если бы она не была девственницей, ее бы не предложили ему в супруги. И часто такой муж овладевает женой-девственницей грубо, не обращая внимания на ее страдания и крики, а часто ее страдания усугубляются и тем, что ее плохо подготовили к этой ночи свадебные бабки. Да, дорогой мой, не смейся! У нас есть и такая профессия – ею занимаются пожилые женщины, которым, как только определена дата будущей церемонии бракосочетания, поручается деликатная задача подготовить будущую невесту к дню свадьбы, брачной ночи. Обычно это старые женщины, которые работают по двое, и эта странная пара начинает с того, что закрывается с девушкой и начинает удалять волосы с ее тела, с головы до ног, не оставляя на теле ни одного волоска, за исключением бровей, ресниц и прически. Чтобы достичь желаемого результата, они используют горячий воск, который они накладывают на тело, а затем резко отрывают с прилипшими волосами. Если девушка кричит от боли, это знак, что у нее очень чувствительная кожа, и что она будет прекрасной возлюбленной своему мужу. Для девушки, у которой не очень много волос, такая процедура требует один-два дня, но если природа ее наградила обильным волосяным покровом, это может продлиться до недели. Конечно, все это нужно делать очень ловко, очень нежно, чтобы не повредить кожу. В противном случае муж будет очень недоволен их работой.

– Послушай, Хадиджа, но ведь это же привычки дикарей!

– А ты думаешь, что в институтах красоты, которых сейчас множество во всем мире, женщинам приходится легче? В Тунисе у меня была подруга, которая провела свою брачную ночь в больнице. Дело в том, что ее свадебная бабка, имя которой я хорошо запомнила – Накайя – чтобы никогда не пользоваться ее услугами, так вот, она действовала с такой быстротой и грубостью, что, когда она дошла до самого нежного места, на котором было достаточно много волос, то отрывала горячий воск с такой силой, что сорвала все – и волосы, и кожу. Молодая девушка срочно была доставлена в больницу, помимо разрывов она получила еще и сильные ожоги, ее срочно пришлось оперировать, но у нее уже началось заражение. После всех этих операций она практически перестала быть женщиной – она уже не может иметь ребенка и испытать радость быть вместе с мужчиной. Ее муж, конечно, женился на ней, но вынужден жить с другой женщиной, которая живет с ними и имеет ребенка, а моя подруга вынуждена заниматься им, как своим собственным. Но что делать? Кажется, они живут все трое вполне счастливо.

– Скажи, Хадиджа, ты когда-нибудь рассказывала все это другим мужчинам, другим любовникам?

– Каким любовникам?

– Ты же не будешь считать меня совсем глупым?

– Для меня ты – любимый мужчина, которого я давно ждала, и поэтому я рассказываю тебе то, чего я избежала, покинув свою страну.

– Это значит, что ты приехала во Францию девственницей?

– Да.

– А за эти два года, что ты прожила здесь, что же произошло?

– Произошло то, что я узнала, что такое удовольствие, но не знала любви.– Она ответила быстро, не глядя на него.– Теперь, если ты этого хочешь, Ален, ты можешь взять меня и подарить мне те же ласки, что дарил вчера, а может, и лучше. С тобой я, наконец, поняла, что такое любовь, что такое любимый мужчина.

Когда он проснулся на следующее утро, он оказался один в своей постели. Ему нужно было несколько секунд, чтобы понять, что произошло, наконец он встал и позвал:

– Хадиджа!

Никакого ответа. Он вскочил с кровати, побежал в ванную, затем на кухню, в гостиную, выскочил в коридор – ее нигде не было. Причем не осталось никакого следа от ее пребывания здесь. Он был взбешен. Бегая по квартире, он пытался найти хотя бы какие-то ее следы: какую-то вещь, может быть, локон длинных красивых волос – свидетельство того, что она действительно была у него, а не явилась плодом воображения. Но он не нашел ничего: повсюду была тишина, он был один.

Вместе с тем он хорошо помнил, как все произошло, как она призналась ему: «С тобой я нашла, наконец, любовь и любимого мужчину». Тогда после этого он взял ее на руки и понес в спальню на кровать – там он нежно ласкал ее, как и накануне в номере с глициниями. На этот раз, лежа с ним рядом, она сказала:

– Я знаю, любовь моя, что ты умеешь хорошо раздевать женщин, у тебя это почти искусство, но сегодня у тебя это может не получиться: чтобы снять это сари, мне нужно встать. Тебе, вероятно, не приходилось раздевать женщину, одетую, как я сегодня.

– Да, действительно. Она сказала:

– Для тебя это будет что-то новое, необычное, для меня же это будет то же самое, как если бы я потеряла девственность...– Легкая и грациозная, она вскочила с кровати и остановилась в центре комнаты. Сняв одну из золотых брошей, укрепленную на правом плече, она сказала:

– Теперь подойди ко мне. Почему ты такой робкий? Тебе не приходилось испытывать что-нибудь подобное? Возьмись за эти концы ткани и оставайся на месте, двигаться буду я, а ты будешь раздевать меня, как нужно раздевать индонезийку.– Она начала вращаться, как живой волчок, постепенно удаляясь от него. Шелковая ткань, обвивающая ее, стала разматываться на многометровую длину. Остановилась она уже в самой глубине комнаты; то, что было только что сари, лежало на полу, обнажив ее красивое смуглое тело. Он уронил шелк, заструившийся мягким пурпурным, золотистым водопадом. Он подбежал к ней, поднял на руки, дрожа, и отнес в постель, где они снова слились в единое целое.

О дальнейшем ему не нужно было вспоминать, ему казалось, что все это осталось в нем навсегда: ощущение того, как Хадиджа снова сумела стать той прекрасной любовницей, какой могла быть только она. Последней картиной в его памяти было ее прекрасное тело, в сладкой, усталой истоме прижавшееся к нему. Затем они погрузились в глубокий счастливый сон возлюбленных.

Совершенно выбитый из колеи, не зная, чем объяснить исчезновение своей возлюбленной, он вернулся в спальню и вдруг на столике возле кровати заметил маленький клочок бумаги. Ее почерк был легок и размашист. Записка не содержала лишних слов: «Извини меня, мне необходимо вернуться домой. Позвони в полдень, как вчера – скажешь, где и когда встретимся вечером. Утром мне не хотелось будить тебя. Люблю тебя таким, какой ты есть. Спи».

Несколько раз он прочитал листок. Почему ей нужно было покинуть его? Откуда это странное слово «необходимо?» И все же он был счастлив: сегодня после обеда он снова услышит ее, через несколько часов увидит ее. Но где теперь им встретиться? Какой она теперь придет к нему, что ожидает его? Снова ли это будет восточная красавица или на этот раз она будет элегантная европейка? Ему больше нравилась ее восточная красота, но не может же она всегда ходить по Парижу в своем ярком сари. Какую прическу сделает она на этот раз, какие украшения наденет, а самое интересное: какие новые истории она расскажет? Теперь он понял, что с тех пор, как встретил ее, он жил не реальной жизнью, а где-то далеко, в другом времени, в стране мечты. Теперь он действительно был европейским принцем, который не мог обойтись без своей прекрасной восточной возлюбленной.