"Если луна принесет мне удачу" - читать интересную книгу автора (Кампаниле Акилле)

Глава V Пикантные истории и ночные приключения в «Трактире Серого Медведя» – Польза от дырок в смежных дверях – Почему этим не пользуются в крупных гостиницах? – Неожиданное событие, которое сильно поразит читателей

Вернувшись назад и сойдя на станции Роккамонтана, наши друзья обнаружили, что поезд уже ушел, унося будущего зятя дона Танкреди, который, само собой, не заметил, что оставил тестя в поезде; они отложили поиски на следующий день и, чтобы добраться до ночлега в деревне, им пришлось проехать два километра в странном средстве передвижения.

То было средство передвижения, таившее в себе сюрпризы. Честный, порядочный и добрый человек, которому не в чем себя упрекнуть, довольный жизнью, имеющий чистую совесть, выходит на станции Роккамонтана с высоко поднятой головой, видит его и говорит:

– Очень хорошо. Ходит трамвай.

Бесчестный, неправедный человек, запятнавший себя преступлением и, снедаемый угрызениями совести, влачащий жалкое существование, выходит на станции Роккамонтана с низко опущенной головой и при виде его, мрачно бормочет:

– Прекрасно. Имеется автомобильное сообщение.

Наконец, наглый, циничный, бессовестный человек, который не может ходить с высоко поднятой головой, но не имеет даже стыда опускать глаза: он принадлежит к худшей породе человеческой. Он выходит на станции Роккамонтана, пристально глядя перед собой и говорит:

– Отлично. Вот троллейбус.

Негодяй сказал правду: в Роккамонтана ходит троллейбус. Электрический кентавр, чудовище современной мифологии, это средство передвижения имеет ноги от автомобиля, а голову трамвая; колеса одеты в шины, а колесики поставлены на электрические провода. Когда на него смотришь издалека, он кажется нерадивым трамваем, который возвращается домой навеселе. Хотя для каждого порядочного человека это зрелище не очень приятно, мы желаем всем глядеть на троллейбус издалека. Когда этот хитроумный механизм приходит в движение, начинаешь думать, что в общем-то два километра не такое уж большое расстояние, и можно было бы легко преодолеть его пешком. Но, что сделано, то сделано. Остается крепко держаться руками за какой-нибудь внутренний выступ и закрывать глаза в моменты наибольшей опасности. Крепко сцепить зубы и в остальном положиться на судьбу. Ну а для тех, кто хорошо переносит морские путешествия, такая поездка просто пустяк.

Наши друзья, остановившиеся, судя по вывеске, в «Гостинице Серого Медведя», но которую, если судить по украшавшей ее фреске, скорее следовало бы назвать «Гостиницей Голубого Слона с Зеленым Хвостом и Без Одной Ноги», вошли в большую столовую, стены которой были обшиты дубовыми досками и украшены сценами охоты. Лесные гномы, вырезанные в дереве, свешивались с потолка; на полочках ровными рядами стояли пестрые керамические кружки. В соседнем зале несколько горцев в долгополых пальто пили вино, прохаживался кот, поджидая корочек сыра, а у огня, свернувшись калачиком, спала собака. Путешественники устали, промокли, были злы. Присутствие крохотного чужака смущало и беспокоило их. Но когда перед ними очутились, как бы невзначай, жареные на вертеле голуби, трюфели с маслом и солью, горная ветчина и сыр; когда некоторое количество веселых и шумных бутылок бросили мягкие отблески на скатерть; когда, наконец, мудрая хозяйка постоялого двора разожгла в камине большой, яркий и лучистый огонь; тогда они забыли про усталость и дождь, холод и грусть, и в их душе снова зашевелились благородные порывы, разбудив прежнее стремление к смелым подвигам.

– Дон Танкреди, – сказала Сусанна, – вы покорили столько женских сердец, так что затмили даже славу Дон Жуана. Не могли бы вы нам рассказать о самом прекрасном вашем любовном приключении?

Дон Танкреди, находившийся в центре стола, некоторое время молчал.

– Сразу не вспомнишь, – сказал он наконец, – у меня их столько было! И все же… Ну да, сейчас мне вспоминается, что самым прекрасным моим приключением было то, что мне пришлось пережить однажды вечером с госпожой Элеонорой д’Эстелла и двумя другими дамами, имен которых я не запомнил.

Солнечный Луч пошуровал огонь в камине, вытянул ноги и принялся думать о своей таинственной наезднице. Филиппо, который очень основательно закусил, чтобы осуществить свое печальное намерение, пошуровал огонь в камине, вытянул ноги и приготовился поспать. Сусанна с наслаждением приготовилась слушать весьма пикантную историю.

– В то время, – сказал дон Танкреди, – я еще не пребывал в своем теперешнем виде и каждый день попадал в блистательные авантюры. Не проходило вечера без того, чтобы я не приводил домой какую-либо женщину, которая на следующий день уходила обесчещенной, но, надо признать, счастливой. Мой метод заключался в следующем: я шел за женщиной на улице, в подходящий момент приставал к ней и завоевывал ее в мгновение ока. Итак, в тот вечер, когда со мной случилось, как я считаю, самое прекрасное приключение в моей жизни, я вышел из дому и отправился на охоту. Я увидел прекрасную фигурку и осторожно за нею последовал. Повернул за угол вместе с ней, ускорил шаг, догнал ее и, приняв вид покорителя женских сердец, прошел мимо; на вид этой грациозной фигурке было не меньше шестидесяти лет.

– Такое случается с охотниками за женщинами, – сказал Солнечный Луч.

– К несчастью, – продолжал дон Танкреди, – на пути не встречалось боковых переулков, витрин и, чтобы не выдать свой неудачный план и провал, я вынужден был проследовать далее по пустынной улице. Некоторое время спустя я увидел весьма привлекательную молодую женщину. Я догнал ее и прошел мимо; у меня есть такой любопытный способ – впрочем, довольно распространенный – следовать за женщинами: я их обгоняю. Шагов через тридцать я оглянулся: молодая женщина таинственным образом исчезла, как сквозь землю провалилась.

– И такое, – сказал Баттиста, – случается с охотниками за женщинами.

– Я стал искать, – продолжил дон Танкреди, – новую добычу. И вот передо мною проходит прекрасная женщина. Я пошел за ней и, когда представился подходящий момент, приблизился к ней и уже собирался спросить: «Куда вы направляетесь?» – но как раз в этот момент женщина, которая очевидно прибыла, куда хотела, вошла в подъезд дома. У привратника я узнал, что это была как раз госпожа Элеонора д’Эстелла. Ничего другого о ней я так больше и не узнал. Было уже слишком поздно снова выходить на охоту. Я отправился домой и впервые в жизни лег спать один. Я не буду описывать вам прелести этой ночи: один! Наконец-то один! Я нежился в постели, наслаждаясь свежестью простыни, нежным прикосновением льняных тканей, мягкостью матраса, теплой лаской подушки. О, да! Для донжуана, скажу я вам, нет прекраснее ночи, чем ночь, проведенная в одиночестве. Вкушаешь радость от сигареты, от чтения хорошей книги; можно не торопиться засыпать, потому что еще не поздно, и спать не особенно хочется; рядом с вами прекрасная зажженная электрическая лампа и, нажимая на кнопку, вы можете гасить и снова зажигать ее сколько угодно в свое удовольствие; снаружи не доносится ни звука, вокруг тишина, мир и спокойствие, чего вам не приходилось ощущать уже много лет и что напоминает вам детство.

– О, довольно! – сказала Сусанна с досадой. – Вы просто смеетесь. Но я хотела бы знать, по-настоящему, какое у вас было самое прекрасное амурное приключение.

– Ладно, – сказал крохотный покоритель женских сердец, – сейчас я вам расскажу. Пожалуйста, не передадите мне горчицу?

Солнечный Луч пошуровал огонь и вздохнул, думая о незнакомке-наезднице, образ которой он носил в своем мозгу; а Филиппо, лицо которого было освещено горящими головешками, громко храпел, не отзываясь на щипки жены.

– Однажды вечером, – сказал дон Танкреди, – я находился в далеком иностранном городе. Был последний день моего пребывания в России и, в ожидании поезда, на котором я должен был возвратиться в Италию, я ужинал в привокзальном ресторане. Я заметил прекрасную и очень молодую особу, одиноко сидевшую за столиком неподалеку от меня. «Жаль, – подумал я, – никогда больше в жизни я ее не увижу. Скоро темный, объятый сном поезд умчит меня к теплому небу Италии и никогда, больше никогда не увижу я прекрасные глаза и чистый лоб этой женщины, которую мог бы так полюбить, если бы встретил раньше». От мысли, что мне приходится уезжать, я даже не стал уделять слишком много внимания женщине, чтобы не было очень жаль покидать Россию. Я прошел к своему месту в спальном вагоне, попросил постелить мне постель и тут же уснул. На следующий день, когда я направлялся в вагон-ресторан, качаясь в ряду других шедших гуськом пассажиров, я с удивлением заметил прекрасную незнакомку, которая в одиночестве читала в одном из купе. Потом я мельком видел ее на станции, где я делал пересадку, но в толпе тут же потерял ее из виду; да и, по правде, я бы не смог пойти за ней, ибо мой поезд уже отправлялся. На немецкой границе во время таможенного досмотра – кого, вы думаете, я вижу рядом с собой? Прекрасную незнакомку. К несчастью, осел-таможенник продержал меня слишком долго, и я не смог проследить, к какой платформе она направлялась. В Берлине я снова сделал пересадку и, отправившись позавтракать в вагон-ресторан, кого я увидел за столиком в дальнем конце? Прекрасную незнакомку. Поскольку все места за ее столиком были заняты, я ограничился лишь беспрерывным метанием взглядов в ее сторону; но она меня даже не заметила. В ее купе свободных мест не было. Поэтому я решил выйти из игры, подумав, что она сойдет на любой из многочисленных станций по пути. Бесконечное путешествие! Во Флоренции я уже более не вспоминал о прекрасной путешественнице, когда, выйдя купить газеты, увидел ее стоящей у одного из окон моего поезда. Короче говоря, можете представить себе мою радость, когда я снова увидел ее в Риме, который был моим конечным пунктом. «Здесь, – сказал я себе, – она от меня не уйдет». Она села на извозчика, я сел на другого и последовал за нею. И представьте себе мое удивление, когда я увидел, как она сходит у подъезда моего дома. С возрастающим изумлением я поднимался по лестнице вслед за ней. Наконец, она пришла, прочитала имя на двери и позвонила. То была дверь моей квартиры. Короче: это была дочь подруги моей матери по пансиону, которая приехала к нам погостить. Господа, незнакомая пассажирка, которую я мельком увидел на далекой станции в захолустном городе России, промелькнувшая в день моего отъезда среди тысяч лиц в стране, куда я больше никогда не вернусь, стала моей женой.

– Как, – сказала Сусанна, – разве вы не говорили нам, что женаты?

– Эта женщина и есть моя жена, – сказал крохотный человеческий обломок. – Я же не зря сказал, что это и было моим самым прекрасным любовным приключением. Но сейчас уже поздно, – заключил дон Танкреди, – и конечно же, госпожа и мои попутчики хотят отдохнуть. Господа, я желаю вам доброй ночи.

Все встали, и Баттиста, попрощавшись с друзьями, занимавшими единственную комнату на первом этаже, стал подниматься по лестнице вслед за хозяйкой, которая шла, держа в руке горящую свечу.

– Вам не нужно попа в постель? – спросила женщина, когда они пришли в номер.

– Попа? Что за бред!

Хозяйка объяснила, что так называется простейшее устройство обогрева. Она установила его под одеялом и удалилась, пожелав спокойной ночи Баттисте, который, пока «поп» творил свое дело в разбухшей кровати, сел и стал молча рассматривать грубое убранство комнаты, горящий камин и незамысловатый и полезный прибор, который нагревал ему постель.

Прощай же, старый, душевный, почтенный «поп», который грел высоченные постели бабушек, – клетка из выдержанного дерева, появлявшаяся в огромных старинных покоях, когда начинали падать листья, и таинственно исчезавшая в марте. Тебя ставили в постель, почтенный «поп», вместе с «монашкой» – маленькой сковородой, полной горящих углей, красновато подмигивавших из-под одеяла. Домашний покровитель, владевший ключами от снов, свидетель целомудренной любви, услада девиц и ожидающих ребенка супругов, младший брат очага, молодые люди не знакомы с тобой и не знают, что своим существованием на этом свете они, наверное, немного обязаны и тебе.

Теперь тебя заменил радиатор – не обладая ни твоим авторитетом, ни твоей поэзией; ты остался только в маленьких горных деревушках, и скоро тебя прогонят и оттуда. Старый, душевный, почтенный «поп», гревший высоченные постели бабушек, прощай!

Эти камины требуют столько внимания! Пока на улице тепло, они стоят себе спокойно и никому не мешают. Но как только начинаются холода, как только подует первый ледяной ветер, который сметает листву и объявляет, что теплое время года позади, они больше не желают оставаться одни. Мало того, что ими должен заниматься кто-нибудь один; нет, они требуют, чтобы вокруг собиралась вся семья, на много часов, особенно по вечерам; и поскольку им скучно, им нужно, чтобы вокруг них шел разговор и старики рассказывали какие-нибудь интересные истории. Есть среди них ну совершенно похожие на детей: они хотят, чтобы долгими зимними вечерами вокруг них рассказывали сказки. И за ними нужно постоянно ухаживать, заниматься ими, шуровать. И подавай им большие поленья, которые бог знает сколько стоят. И для чего? Чтобы они сгорали, весело потрескивая.

Как убоги номера в крохотных горных гостиницах, с голыми стенами и обшарпанным тазиком! И насколько лучше свежие, чистые, мягкие комнаты в больших роскошных гостиницах! Тем не менее, первые имеют одно преимущество перед вторыми: дырочки в межкомнатных дверях. Они предлагают путешественнику приятное времяпрепровождение, позволяя видеть ему, оставаясь незамеченным, то, что происходит в соседней комнате; к тому же, они ничего не стоят. Автор с удовольствием ввел бы их и в больших гостиницах; они могли бы присутствовать в списке предоставляемых услуг: лифт, радиатор, ванная, телефон в номере и наблюдательные отверстия в межкомнатных дверях. Можно было бы предоставлять выбор гостю, спрашивая у него, желает ли он номер с дырочками или без оных; и, в случае положительного ответа, брать с него небольшую дополнительную плату. Тем более удобно, что одна такая дырка могла бы обслуживать обе комнаты. Однажды друг Автора влюбился в гостинице в женщину с прекрасными глазами; он провертел маленькое отверстие в межкомнатной двери и таким образом мог любоваться глазами незнакомки сколько угодно. К несчастью, он не мог видеть за раз больше одного глаза, зато он видел его очень близко – на расстоянии в один сантиметр.

Один владелец гостиницы завел у себя такие отверстия, но постояльцы запротестовали: по-видимому, сколько они ни смотрели, они могли увидеть только глаз соседа.

Солнечный Луч закончил раздеваться.

«Жаль, что здесь дырочки совершенно бесполезны», – подумал он.

Действительно, казалось, что в соседней комнате никто не живет.

Но как раз в этот момент, в полной тишине, которая ясно показывала, что в гостинице все уже спят, в соседнем номере послышался вздох.

Солнечный Луч навострил уши. Мысль о возможном любовном приключении соблазнительно пощекотала его, отчего он подумал: «Негодяй, так-то ты любишь незнакомую наездницу из городского парка?»

Он напрягся.

– Нет, – сказал он себе, – ты не можешь, не должен ей изменять.

И принялся слушать.

Он услышал глубокий стон и шум, который производит человек, переворачивающийся в кровати, оттого что никак не может заснуть. Конечно, человеческое существо; быть может, женщина, которая услышала, что в соседнем номере кто-то есть и старалась привлечь внимание незнакомого путешественника. Баттиста значительно покашлял. За дверью вновь послышался вздох. Баттиста вскочил и начал шуметь, стараясь делать это как можно заметнее. Он стукнул ногой по полу, передвинул стул, уронил тазик с водой, посвистел. Потом напряг слух. В соседнем номере слышался шум, вперемежку со вздохами. Тогда он прильнул глазом к отверстию в межкомнатной двери; его поразил приятный запах одеколона и тонких духов. Дырочка позволяла видеть часть кровати и смутные формы человеческого существа, которое ворочалось под одеялом. Баттиста продолжал смотреть, не обращая внимание на холод и неудобное положение. Чтобы устроиться поудобнее, он придвинул к двери стул, набросил на плечи одеяло и снова занял наблюдательный пост. Его начал одолевать сон, он хотел было уже оставить свою затею, как вдруг сердце его подпрыгнуло: человеческая фигура внезапно пошевелилась, и две великолепные молодые голые ноги свесились с края кровати – белоснежные, гладкие, точеные ноги.

Женские ноги!

Не желая говорить из опасения быть услышанным другими, Баттиста с колотящимся сердцем нацарапал несколько строк на листке бумаги:

Он просунул записку под дверь и стал ждать.

Внезапно он почувствовал толчок в груди: из-под двери вылезла ответная записка. Он схватил ее и прочел:

В висках его бешено стучало; он кое-как пригладил себя и открыл дверь, в которую входил…

– Доктор Фалькуччо! – скажут читатели.

Нет. Это был молодой человек в домашнем халате, который, увидев Баттисту, скорчил совершенно непоэтическую гримасу.

– Но вы мужчина! – разочарованно проговорили они друг другу.

Баттиста вздрогнул: в молодом человеке, бледном, как полотно, которое выстирали, высушили, погладили и снова испачкали томатным соусом, он узнал будущего зятя дона Танкреди, молодого и щеголеватого Гверрандо. Этот последний, заметив по выходе из поезда, что потерял своего друга, остался в Роккамонтана, намереваясь начать его поиски на следующий день. От волнения он не смог сомкнуть глаз, и теперь, когда он меньше всего этого ожидал, удача улыбнулась ему в образе полуодетого Солнечного Луча, от которого он узнал, что дон Танкреди жив и здоров.

Получив радостное известие, он хотел немедленно спуститься и разбудить хранителей неисправимого бабника, как вдруг в дверь постучали.

Мужчины удивленно переглянулись: кто бы это мог быть в два часа ночи?

– Войдите! – сказал Баттиста.

Дверь открылась и появился…

– Доктор Фалькуччо! – скажут читатели.

Нет: Филиппо.

В длинном шерстяном халате, голова и лицо закрыты вязаной шапочкой, какую используют в горах, оставляя лишь прорези для глаз и носа, руки спрятаны в огромные шерстяные рукавицы, которые не давали никакой возможности пользоваться пальцами; можно было подумать, что он отправляется на Северный полюс, если не знать, что в таком виде он обычно ложился спать в зимнее время.

Кончик носа его был невероятно бледен – а кончик носа был его единственной открытой частью тела, – и по всему было видно, что Филиппо чрезвычайно взволнован. Не в состоянии вымолвить ни слова, он вошел, рухнул в кресло и с болезненным стоном протянул Баттисте смятый листок, на котором было написано несколько слов.

Баттиста поспешно прочитал.

– Не может быть! – в ужасе пробормотал он.

– Во имя всего святого, – воскликнул Гверрандо, – можно узнать, что происходит?

Он прочитал листок, который ему передал Баттиста.

– Позор! – закричал он задушенным голосом.

И упал без чувств.