13.

Кит получил письмо от Касатки в семь часов вечера.

Она все-таки написала, хоть и совсем немного.

"Здравствуй, Кит.

Устала. Ложусь спать. Напишу завтра.

Всенормально!

Касатка"

Дважды прочитав письмо, Кит тряхнул головой.

Бред! Мистика какая-то!

Всенормально…

Кит, ты что, экстрасенс? Или у тебя того, крыша едет?..

Всенормально…

Ему вспомнился его вчерашний разговор с запотевшим зеркалом:

- "Здравствуй, Кит…"

- Здравствуй, Касатка. Как ты?

- "Нормально"

- И я… И у меня все нормально.

- "Я вижу"

- Что ты видишь?

- "Что у тебя все нормально. Всенормально. Вот именно - всенормально. Хорошее слово я придумала? Всенормально…"

- Дурацкое слово.

- "Почему?"

- Мне оно не нравится.

- "Но ведь все нормально?.. Ты успокоился. Ты снова уверен в себе. Всенормально!"

Всенормально…

"Совпадение, - думал Кит. - Просто ты, Касатка писала письмо уставшей. Ну, допустила ошибку, не нажала на пробел. Вот и получилось это дурацкое слово. А потом не перечитала написанное и отправила письмо мне. Только-то и делов! Так бывает. Все нормально!"

Латышев потер виски.

Начинается. Опять начинает болеть голова.

Он сходил в ванную, проглотил две таблетки анальгина и лег на кровать.

Голова болела, сильно болела. И с каждой минутой боль усиливалась.

"Не помогает мне анальгин. Ни фига не помогает… Надо что-то другое, более действенное. Антибиотик что ли, или как там?.. Нет, антибиотик, это что-то другое. Может, у меня банально скакнуло давление? Тупо скакнуло. Или остро… Подскочило? Упало? А с чего бы это? Никогда у меня давление не скакало. Всегда было все в порядке с давлением. А впрочем?.. Откуда я знаю? Я же никогда его не измерял… К врачу сходить что ли? Завтра схожу… Или нет, лучше не завтра, а сразу после праздников. А почему лучше? Кому лучше?..

Что-то Женька говорил на эту тему… Что? Не помню… Ничего не помню, ни о чем не могу думать… У меня болит голова. У меня жутко болит голова…"

Боль, помноженная на навязчивые мысли о ней превратилась в муку.

"Так нельзя. Надо переключиться. Надо просто подумать о другом.

Конечно, идеальным вариантом было бы вообще ни о чем не думать.

Расслабиться и ни о чем не думать. Забыть о боли. Забыть обо всем.

Расслабиться. Ну, же, Кит! Живо расслабляйся. Ты должен уснуть.

Уснуть. Уснуть и видеть сны… Как Гамлет, принц датский… Уснуть и видеть сны. Нет, Гамлет думал о смерти. Он говорил: Умереть, уснуть.

И видеть сны. Умереть, уснуть… О, господи! Какая чушь лезет в голову…"

Касатка тихо опустилась на кровать у его ног.

- "Здравствуй, Кит…"

- Здравствуй… - Кит сморщился от боли. И подумал:

- "Здравствуй, Касатка"

И тут же: "Ого! А думать-то легче. Думать не больно. Совсем не больно. Буду думать, Касатка меня поймет".

- "Думай, Кит, просто думай. Не говори ничего. Я понимаю твои мысли. Без слов. Я как никто другой понимаю тебя"

- "Плохо мне, Касатка…"

- "Я вижу"

- "Нет. Мне плохо не потому, что у меня башка трещит"

- "Я вижу. Я знаю. Я чувствую. Тебе плохо…"

- "А говорила "всенормально"

- "Я была зла на тебя. Я тебя ревновала. А боль…, сейчас она пройдет, милый"

Касатка подвинулась ближе и протянула руку, удерживая ее над головой Кита. Боль ушла. Моментально. Словно ее и не было вовсе.

- "Касатка, ты целительница"

- Никакая я не целительница. Дело в другом…"

Кит хотел схватить руку Касатки, прижать ее к губам, но не смог - тело не подчинялось его желаниям. Он лежал и не мог пошевелиться. Но ему было приятно так лежать. Он мысленно целовал руку целительницы.

Хотел большего. Касатка, заметив сумасшедший блеск в глазах Кита, стыдливо опустила свои и хотела отодвинуться.

- "Нет! Не надо! Не опускай глаз! Не отводи в сторону! Я хочу видеть их! И не отодвигайся. Я хочу, чтобы ты была рядом"

- "Тебе это только кажется" - грустно улыбнулась Касатка.

- "Ты кажешься?"

Касатка не ответила.

- "Нет, ты ответь. Ты мне кажешься? Ты снишься мне?.."

- "У тебя телефон звонит"

- "Что? Какой телефон?.. Мы сейчас в мире, где нет никаких телефонов"

- "А что там есть?" - усмехнулась Касатка.

- "Ничего. И никого. Там только ты и я"

- "Ты ошибаешься. Ты это придумал. Мы с тобой в разных мирах,

Кит. Ты очень далек от меня. Гораздо дальше, чем думаешь сейчас"

Касатка встала.

- "Не уходи!.. Ну, пожалуйста…"

Касатка грустно улыбнулась и покачала головой, напомнила:

- "У тебя звонит телефон"

Касатка исчезла. А боль вернулась, и она была невыносимой.

Латышев взял трубку. Это звонил Женька.

- Привет, Никита! Тут у меня вопросик…

- Извини, Женька. Я не могу сейчас…

- Понятно.

- Нет, ты не понял. Я один. У меня голова раскалывается. Мне сейчас не до кроссвордов.

- Слышь, Никита, а давай-ка, к моему эскулапу сгоняем. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Прямо сейчас давай?

- Женька, я сейчас не то, что за руль, я…

- Понятно. Тогда я сейчас к нему сам заскочу и уговорю его на дом к тебе приехать. Иногда, в экстренных случаях… Ты только давай это…, потерпи. А я быстро. Жди.

- Женька! Может…

Латышев хотел остановить друга, сказать: может, не стоит? может, в другой раз? Но Женька уже повесил трубку.

Звонок в дверь раздался минут через двадцать. Латышев, у которого от тупой непрекращающейся ни на секунду боли темнело в глазах, с трудом встал и, качаясь, пошел открывать входную дверь.

Женькин эскулап оказался невысоким толстым и лысым человечком. В руках у него был дорогой кожаный кейс, который он, осмотревшись, поставил на тумбочку. Потом скинул дубленку на Женькины руки и, потерев друг о дружку пухлые маленькие ладошки, спросил:

- Где тут у вас… э-э-э, удобства? - Латышев кивнул на дверь в ванную. Эскулап кивнул и повернулся к Женьке. - А вы, Евгений, пока я мою руки, отнесите, пожалуйста, саквояж в то помещение, где я буду врачевать господина…

- Латышева, - напомнил Женька, - Никиту Владимировича.

- …где я буду врачевать вашего товарища, - закончил свою фразу доктор совсем не так, как подсказал Женька. - Поставьте кресло или стул посреди комнаты. Да, окна закройте и шторы задерните. Что, жалюзи? Опустите их.

- Может, свечки зажечь? - попытался пошутить Латышев.

- Что? Свечки?.. Бред! Я - человек традиционных наук. А не шарлатан какой-нибудь. Кресло посредине комнаты, закрытое окно и опущенные жалюзи - это все, что нужно, чтобы меня не отвлекал от сеанса шум улицы и свет фар проезжающих автомобилей. А главное, чтобы все это вас не отвлекало. А по поводу свеч и прочего магического антуража - это не для моей практики.

Тем не менее, все, что происходило потом, сильно смахивало на магический сеанс.

Латышев сидел в кресле посреди полутемной (горели только через одну лампочки по периметру потолка) комнаты. Эскулап, назвавшийся

Эдмондом Яковлевичем Шпильманом, стоял сзади; Латышев слышал, что он тяжело дышит, но что он там делает, конечно, не видел. Никита

Владимирович смотрел прямо перед собой и старался ни о чем не думать. А прямо перед ним, у двери на пуфике сидел Женька и заворожено глядел куда-то поверх Никитиной головы.

- Ну, что? - спросил Женька одними губами. - Чувствуешь что-нибудь?

Латышев пожал плечами.

- А я еще ничего не делаю, - ответил Эдмонд Яковлевич непонятно кому, видимо, обоим. - Я только смотрю. Евгений, будьте добры, уберитесь отсюда к чертовой бабушке. Вы мне мешаете.

- А, ну, да. Я это…, на кухне пока покурю. - Женька удалился.

- Сейчас я сниму спазм, - продолжил Шпильман Латышеву. -

Постарайтесь сосредоточиться и представьте себе свою боль.

- Как это?

- Ну, представьте ее в виде куска пластилина что ли. Только не цветного и не разноцветного, а какого-нибудь нейтрального цвета.

Скажем, серого.

- А бледно-сиреневого можно? - Почему-то Латышеву захотелось видеть свою боль именно такого цвета. Наверное, потому что он терпеть не мог бледно-сиреневый. И вообще - все оттенки сиреневого.

- Бледно-сиреневого? Можно. А вы оригинал, однако… Пусть будет сиреневого.

- Бледно-сиреневого.

- Да-да… Представили?

- Пытаюсь…

- Кусок пластилина у вас здесь. - Шпильман легонько прикоснулся к его правому виску. - Собственно…, и здесь тоже, - коснулся лба.

Пальцы у экстрасенса были теплые, и еще при их прикосновении

Латышев почувствовал странный какой-то щекоток. Он пытался представить бесформенный кусок пластилина бледно-сиреневого цвета в своей голове, а Шпильман в это время надсадно сопел за его спиной.

Вдруг он перестал сопеть и затаил дыхание. Потом радостно воскликнул:

- Опа! Поймал, кажется. Да, поймал. Тяну. Вытягиваю…

Латышев и впрямь почувствовал, что боль уходит. Он сидел и всячески пытался помочь "рыбаку" Шпильману, выталкивал из себя этот мерзкий бледно-сиреневый кусок пластилина.

- Все, - облегченно вздохнул Эдмонд Яковлевич и, выйдя из-за спины Латышева, встал перед ним. Латышев увидел, что лысина эскулапа блестит от пота. Шпильман промокнул ее платком, спросил:

- Ну, как? Легче стало?

- Ничего не понимаю. Голова пустая, словно с этим пластилином вы у меня все мозги вытянули.

- Мозги ваши в порядке. Сейчас вы должны спокойно полежать минут двадцать. И все придет в норму. Если захотите спать, спите. Я вас потом разбужу. В спальню пойдете?

- Нет. Я лучше здесь. На диване.

- Можно и на диване… А мы пока с Евгением на вашей кухне покурим и кофейку попьем. У вас есть кофе?

- Да, конечно. Я сейчас…

- Нет, вы ложитесь. А мы с Евгением сами уж как-нибудь разберемся.

- Да. Женя знает, где у меня что…

Латышев лег и практически сразу уснул. Он спал без сновидений.

Собственно, даже не понял, что спал. Его не успели разбудить, он сам проснулся. И проснулся бодрым и свежим, словно всю ночь отдыхал. Но нет… Он взглянул на часы - спал он ровно двадцать минут.

Вошел Шпильман.

- Проснулись? Замечательно! Теперь снимите-ка свою рубашку и снова ложитесь на диван. Что, думали, небось, что я вас сейчас избавлю от своего общества? Ошиблись, милейший. Я вас еще минут двадцать поистязаю. - Он раскрыл кейс и извлек из него круглую плоскую коробочку с иголками.

- Мне уже хорошо, - неуверенно запротестовал Латышев.

- Я только спазм снял. А сейчас лечить буду. Вернее, вы сами себя будете лечить…

Пошли в ход иголки. Через минуту Латышев был утыкан ими, как дикобраз. Иголки и в груди были, и в руках. Ну, и в голове, конечно.

Шпильман, положив коробочку из-под иголок на журнальный столик, сел рядом на диван. Он сидел молча и о чем-то думал.

- Доктор… Эдмонд Яковлевич, а что со мной было? - спросил

Латышев. - Давление подскочило?

- Давление? Да, давление… Что? Давление? Нет, голубчик, давление у вас в норме.

- Но ведь вы его не измеряли.

- Как это не измерял? А, - догадался Шпильман, - вы имеете в виду, что при замере давления я не пользовался тонометром? А мне он не нужен. Нет, уважаемый Никита Владимирович, давление тут ни при чем…

- А что же тогда?.. В чем причина такой сильной боли?

Шпильман повернулся к Латышеву и пристально посмотрел ему в глаза.

- У вас серьезные проблемы, Никита Владимирович, - сказал он, не отводя взгляда. - Врать не буду. Очень, очень серьезные.

- Что-нибудь с сосудами?

- Вам надо сделать томограмму головного мозга. Не откладывая это в долгий ящик. Обязательно.

- Томограмму?..

- Да. Это совершенно безболезненная процедура…

- Док, ну что вы, в самом деле… Что я не знаю что такое компьютерная томография?

- Вот и чудно. Съездите в клинику, запишитесь… Тянуть с этим делом я вам не рекомендую… Знаете что, в клинике очередь… Там всегда очередь. Но у меня есть один приятель…

- А может, не все так страшно? Я чувствую себя великолепно…

- После того, как я снял спазм. Сколько у вас времени до следующего спазма, никто не знает.

- И вы не знаете?

- И я не знаю.

- А он будет? Спазм…

Шпильман грустно кивнул.

- Но вы же что-то… почувствовали? - спросил Латышев. -

Увидели?.. Что у меня, доктор?

- Я могу ошибаться… Короче, вам необходимо сделать томографию.

Сделаем так. Я договорюсь с приятелем и вам перезвоню. Мы с вами вместе съездим. А потом решим. Я посоветуюсь с коллегами, посмотрим томограмму, назначим лечение…

- А это? - Латышев кивнул на свою грудь, утыканную иголками.

- В вашем случае иглоукалывание - что-то вроде приема витаминов.

Способствует…

- Но не лечит?

- Почему? Лечит. Но не так э-э-э… эффективно, как требуется.

- А что требуется? Может быть…, операция? - спросил Латышев с опаской. Даже, пожалуй, со страхом.

- Повторяю: надо сделать томографию, надо провести комплексное обследование. Будет видно…

Когда Эдмонд Яковлевич Шпильман и Женька ушли, Латышев закурил.

Потом подошел к бару, открыл, плеснул себе виски. Заметил: руки дрожат.

Внутренняя часть дверки бара была зеркальной.

- Что, брат? - спросил Никита у своего отражения, - что-то не так? Испугался операции? Или ты решил, что можешь сдохнуть? Тебе еще рано подыхать, ты еще не сделал главного… А, собственно, чего ты не сделал? А вообще, ты сделал что-нибудь стоящее? Книгу написал?..

Нет. Прочитал много книг, но чтобы написать… Таланта нет? Желания ни разу не возникло? Да просто писать тебе не о чем. Совершенно не о чем писать… Что еще там из древней мудрости? Дерево посадить требуется? Ты посадил хоть одно дерево, Кит? Нет, не посадил. Даже в школе, когда все пионеры как-то по весне сажали деревья, ты сачканул, вызвался навести порядок в зооуголке. Прибрался мал-мал, как попало, а потом насмешливо наблюдал из окна класса, как твои сверстники копают ямы и носятся по двору с чахлыми саженцами. А потом, во взрослой жизни? Только рубил деревья, аж щепки летели!..

Сына ты тоже не родил. У тебя и дочери нет. Что там дочь? У тебя даже собаки никогда не было. Не завел. Лишняя была бы, ненужная, просто мешала бы тебе… Может, ты дом построил? Да много ты домов построил. Вернее, принимал участие в строительстве… В строительстве чего? Зданий. А дом… Нет, брат, не построил ты дома.

Дом - это нечто другое. Ничего ты не построил… И что из всего этого следует? Что жизнь ты прожил пустую и никому не нужную.

Прожил, не оставив следа. Подохнешь ты, и никто о тебе не вспомнит… И по всему получается, что делать тебе здесь, дорогой

Кит, совершенно нечего. Ты ничего не сделал, и теперь уже не успеешь. Ни книгу написать, ни сына родить, ни дом построить.

Почему-то, сказав это, Латышев с грустью посмотрел на компьютер.

"А может, не все так страшно? - подумалось вдруг. - Что это я, в самом деле, помирать собрался? Мне еще как минимум… Нет, конечно, никто не знает каков мой минимум. Но… этот Шпильман не сказал ничего конкретного. Надо сделать томограмму, надо обследоваться.

Может, и впрямь ничего страшного? Голова-то не болит! Абсолютно! Да и чему там болеть? - Кит подмигнул своему отражению и постучал себя по лбу, как это делал прапорщик Чубайло. - Там же кость одна!"

На всякий случай Латышев проверил почту.

О чудо! Письмо! От Касатки! Лежит в ящике, ждет его. А он тут философствует…

"Привет, Кит!

Спишь? А мне почему-то не спится. Думала, едва голову на подушку положу и сразу в сон провалюсь. А провалилась в воспоминания. Лежала, опять вспоминала свое детство и наши студенческие годы. А потом решила встать и поговорить с тобой об этом.

Вспомнилось из детства… Мой родной таежный городок с очень милым названием Курносовск - очень небольшой. Население в то время - 15 тысяч человек, сейчас еще меньше. У нас в городе был единственный маршрут автобуса - N1. И у меня была детская мечта: "Хочу жить в большом городе с трамваями…" Мечта эта сбылась сначала, когда я поступила в институт в Полынограде. И сейчас я живу в большом городе. Я это часто вспоминаю, как доказательство того, что если очень сильно чего-то захотеть, желание обязательно исполнится. Это я всегда своему Павлику говорила. Потом уже и он мне рассказывал о своих желаниях, которые в соответствии с этим утверждением сбывались. С детства Павлик мечтал стать моряком. Стал им. Хотел стать капитаном, скоро будет. Мы с Павликом любим это утверждение.

Полыноград я люблю, люблю вспоминать все, что связано с

Полыноградом. Очень люблю дворики и домики 1-го переулка

Строителей, что на левом берегу. Там жили мои бабушка и дедушка. Я любила в детстве приезжать к ним каждое лето. Мне очень нравилось просыпаться от звуков проезжавших трамваев, доносившихся из открытого по утрам настежь окна… И вкусный запах бабушкиных пирогов… Правда, мы останавливались всегда всего на несколько дней. Потому что бабушка с дедушкой жили в коммуналке. Они занимали крошечную комнатку, было тесно нам всем - мама, папа (иногда), я и бабушка с дедушкой - впятером на двенадцати квадратных метрах. Зато потом, когда уже в институте училась, выходные дни я часто проводила у своих родных. Девчонки из моей комнаты в общежитии разъезжались по домам: Наташка Зимина - в Клим, у Макаровой в

Лебедях родственники жили. Мне одной оставаться было скучно, вот и ехала к своим. А бабушка с дедушкой всегда были рады внучке.

Люблю в Полынограде проспект Пестеля, люблю Центральный парк, мост и вид на Полынку с этого моста…, Знаешь, Кит, в нашем Курносовске не было речки. Ни одной. Даже далеко. И озера ни одного не было. Только лужи весной и осенью, да неглубокий ручеек, пересыхающий летом.

Я любила смотреть с моста на Полынку. Мне она казалась огромной - широченной и очень глубокой. Хотелось думать, что она течет в бесконечность… Я тогда еще не видела океана. Мне

Полынка казалась океаном.

Я очень люблю Полыноградский оперный театр. Я ходила довольно часто в театр оперы и балета, но одна. Почему-то моим подружкам по институту не нравились ни опера, ни балет. В другие театры ходили вместе, и в кино…

Люблю наш студенческий городок, скверики между общежитиями и корпусами… Люблю теплый летний дождь, бродить босиком по теплым лужам. Однажды в летнюю сессию, наверное, на первом курсе (тогда наша комната в общежитии была на первом этаже) я не удержалась и спрыгнула под дождь прямо из окна.

По лужам босиком…

Я часто вспоминаю это.

Я вспоминаю всех наших. Вот, втянулась в поиск своих друзей через Интернет. Так приятны эти виртуальные встречи! Безумно радуюсь каждому, кого удается найти. Так важно, что ты кому-то рада, что кто-то тебе рад! Прочесть или услышать:

"Светка!"… Пусть изредка, всего лишь несколько строк по электронной почте или короткий разговор по телефону. Как здорово, что появилась эта возможность находить друг друга!"

Кит прочитал письмо и подумал:

"Как здорово, что ты нашлась, Касатка! То есть…, как здорово, что я нашелся…"