"Львиная охота" - читать интересную книгу автора (Щёголев Александр)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Приветственная надпись на отеле в очередной раз обновилась. Приятный вечер закончился безвозвратно, теперь горело слово: «НОЧЬ». Просто — ночь, без лишних эпитетов. «И только ночь ему подруга, и только нож ему господь…» Спокойно пересечь холл мне не позволили: лифт спустился с небес, едва я появился в дверях; и чавкнули створки, вываливая наружу Инну Ведовато. Странным зигзагом мой бывший шеф двинул ко мне, целенаправленно смыкая наши траектории. Галстук торчал у него из кармана брюк, белая шелковая рубашка, расстегнутая до пупа, хранила отчетливые следы падения, а по пятнам на его одежде можно было составить примерное представление о том, что высокопоставленные сотрудники Службы Контроля едят на ужин. Все это было так странно, что я остановился.

— Жилов, я тебя любил, — произнес Инна и закашлялся. — Как сына.

Удушливая волна ударила мне в нос. Инна был пьян. Он был пьян до непотребства, я никогда его таким не видел, а я всяким его видел: голым, небритым и даже без очков.

Вот и сейчас он сжимал очки в левой руке, нелепо взмахивая ими, как эквилибрист противовесом.

— Да, я мерзок! — объявил Инна с вызовом. — Зато ты, Жилов, страшен. Это комплимент, детка.

— Что стряслось? — спросил я по возможности терпеливо. И прибавил мысленно: «Папа…»

— Я знаю, ты с ней уже встречался. Ты приехал сюда из-за нее, правда? Не надо лгать, детка, лучше помолчи. Я тебе кое-что расскажу про эту красотку…

Он все пытался посмотреть мне в глаза, но каждый раз промахивался. Взгляд его неудержимо тянуло к земле.

— В четырнадцать лет она победила на школьной олимпиаде по основам звездоплавания, заняла первое место на Апеннинах. Добилась права поехать в Москву, на европейский сбор. Но сначала нужно было пройти медкомиссию, иначе ее не включили бы в команду. И тут выяснилось, что четырнадцатилетняя девочка беременна…

Инна снова закашлялся. Только это был не кашель. Вот этого мне как раз и не хватало, озабоченно подумал я, озираясь. Что делать, если ему срочно приспичит опорожнить желудок? Где тут ближайшая опорожниловка? И как, черт его побери, он умудрился так назюзюкаться, если весь алкоголь в здешних барах — ненастоящий, бутафорский? У него что, тоже нашлись друзья из уродцев? Инна совладал с собой.

— Девочка была беременна, Жилов, — с горечью сказал он. — Олимпиада сорвалась, но я о другом. Мать у нее к тому времени померла, а отец у нее был дурак, настоящий старый дурак, вот в чем суть. Я ненавижу его, Жилов, если б ты знал, как я его ненавижу… Чтобы избежать позора, отец устроил своей малышке тайные роды. Некоторое время мальчик рос у чужих людей, но очень недолго, потому что в итоге этот старый болван отправил внука в детский комплекс, как можно дальше от собственной дочери… Ты хоть что-нибудь понял, Жилов?

— Кто отец ребенка? — спросил я, стараясь дышать в сторону.

— Девчонка не призналась. Не о том ты спрашиваешь, деточка.

— Зачем вы так нагрузились, шеф? — спросил я о том.

— Так нужно, — строго сказал Инна.

— А водочкой где разжились?

Он водрузил очки на багровый нос и погрозил мне пальцем. Я дернулся было, чтобы подхватить пожилого человека, но равновесие он удержал сам — при помощи апельсинового дерева.

— Взял из конфиската. И не один «товарищ» (это слово он выговорил с хищным сарказмом) не посмел возразить.

Они тебя просто пожалели, усмехнулся я.

— А ты, детка, никогда не отличался уважением к начальству, — продолжал Инна. — И правильно делал. Но все-таки окажи мне последнюю в этой жизни услугу. Когда ты с ней снова встретишься, а ты обязательно с ней встретишься, передай ей, что ее сын сбежал из интерната. Неделю назад. И до сих пор не нашелся. Может, хотя бы тогда эта кукушка задумается, что же она такое вытворяет.

— Всё? — осведомился я. — Разрешите выполнять?

Блуждающий взгляд пьяного наконец нашел мое лицо.

— Знаешь, почему маленький человечек сорвался в бега? Кто-то ему сообщил, что отец его работает в Космическом Реестре и что зовут этого человека — Рэй. Как ты понимаешь, Жилов, это ложь! Это даже не смешно, это бред, просто бред… — Инна повернулся и героическим усилием послал свое тучное тело прочь.

Помочь ему дойти, с сомнением подумал я. Опять сверзится ненароком… Хотя, так ли уж Инна пьян, каким хотел казаться? Связная компактная речь на фоне двигательной разбалансировки. Не переигрывал ли? Был продуманно растрепан и неопрятен. Что он на самом деле сказал мне своей эксцентричной вылазкой? Очевидно, то, что и вправду ждал моего возвращения. Показал мне себя сразу, как я вошел в отель. Зачем? Чтобы предупредить: за тобой наблюдают, Жилов, какие бы обещания тебе не давали, какими бы словами об офицерской чести тебя не кормили. Ты что, Жилов, нашего Эдгара не знаешь, вот что пытался сказать мне Инна. Ты клоун, Жилов, на арене цирка под лучами прожекторов, маленький и смешной, развлекаешь молчаливых скучающих зрителей, и если мы не вмешались у школы и у антикваров, то оттого лишь, что рано было раскрывать себя…

Он скрылся в кабине лифта, а я остался в холле. Появление бывшего шефа прекрасным образом подтвердило мои опасения, и тогда я отправился к бару, потому что ничего другого я сделать в этой ситуации не мог. Единственное, что я мог, это сесть и подумать. Сесть и подумать… Инна ведь спас тогда будущего писателя Жилова: только благодаря ему меня не отдали под суд. Ограничились пинком под зад и полным поражением в агентских правах. Из Службы Контроля меня вышвырнули вовсе не за участие в путче против законной власти, как можно было предположить, и что сам я, положа руку на сердце, ставил себе в вину. Дело в другом. Я давал подписку, когда устраивался на оперативную работу: первая форма секретности, допуск — три креста. А чем была моя книга, если взглянуть на нее с формальной точки зрения? Разглашением секретной информации, доступ к которой получен по службе. И сотрудника Жилова непременно б отдали под суд, с них сталось бы, если б вдруг не выяснилось, что его учетная карточка пропала из нулевого отдела — вместе с подпиской. Спасибо тебе, старый буквоед. Жилов знает, кто и как эту диверсию организовал. Может и впрямь не стоило называть твое имя в той злосчастной книге, может не зря ты обиделся на излишне принципиального литератора?

Главный вывод, который следовал из вечернего разговора с Эдгаром Шугарбушем, был таков: меня весь день прослушивали и просвечивали. Насквозь. Да, конечно, возникшее вдруг словечко «метажмурь» тоже меня зацепило, еще как зацепило (Эдгар отлично знал, на какие крючки цепляется отставной агент Жилов), но чем бы ни поражали мое воображение, тема тотального контроля все равно оставалась главной. И вот теперь Инна с его мелодраматической чушью, которую мы тактично пропустим мимо ушей, дал мне ясно понять: после разговора с Эдгаром НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ. Спасибо, Инна, ты честный человек, хоть и обидчивый.

В окошечке с надписью «Дежурный» кемарил давешний менеджер, чуть было не записавший меня утром в шаротеку «Нового Теотиуакана». Сутками они тут пропадают, что ли? Он приподнял голову, среагировав на мои шаги: я помахал ему рукой, гулко проследовав мимо, и он моргнул мне в ответ…

Зато бар работал круглосуточно, — как дежурная аптека, как «скорая помощь», — на тот случай, если какого-нибудь несчастного постояльца, неспособного увидеть цветные сны, замучит ночная тоска. Стулья и столики, конечно, были убраны. Я подошел к стойке и сел на круглый табурет. Здесь были необычные табуреты, на гидравлической ножке, позволявшей качаться вверх-вниз. Табуреты-попрыгунчики — специально для тех, у кого шаловливое настроение. Впрочем, серьезные люди могли застопорить сиденье, отрегулировав высоту по желанию.

— Слушаю вас, — сказал бармен с тяжким вздохом.

Стойка также была весьма нестандартна. Строго говоря, это не стойка была, а длинный узкий аквариум: бокалы ставились прямо на стекло, под которым плавали рыбки. Попивай себе йогурт, или что они тут предпочитают пить, и любуйся на живую природу.

— Это правда, что у вас лучший в городе кислородный коктейль? — спросил я.

— Аппарат уже отключен, — безучастно ответил он. — Приходите с утра.

По-моему, человек смертельно хотел спать. Жалко было дергать его по пустякам, но и в номер мне идти решительно не хотелось. В номере моем водились насекомые. Много-много «клопов» — в каждой из роскошных комнат. «Клопы-говоруны», как называли эти подслушивающие устройства в двадцатом веке. Или я давал волю своей злости? Каждый мой вдох и выдох, каждый мой шаг в пространстве и времени контролировался, но вряд ли это осуществлялось при помощи устаревших технических средств. Так что следовало тебе, Жилов, терпеливо сидеть, где сел. И думать, Жилов, тебе полагалось думать — о другом, совсем о другом…

— Да мне просто любопытно, — сказал я бармену. — Если я не путаю, кислородный коктейль — это всего лишь яичный белок, взбитый в кислородной среде. Правильно? Может, вы берете не куриные, к примеру, а перепелиные яйца?

— Вы это видели? — Он показал на пластиковые воздуховоды, спускавшиеся к каждому из табуретов. Я посмотрел.

— Освежители, — сказал я. — А что? Везде такие.

Он опять то ли вздохнул, то ли застонал сквозь стиснутые зубы.

— Нет, не везде. У нас очень богатый выбор. Хотите — освежайтесь морским воздухом, хотите — горным. Можете лесным, морозным, сухим пустынным, с садовым ароматом, можете подышать воздухом саванны или джунглей.

— Как интересно.

— Да. И те же самые природные добавки мы используем, когда готовим кислородные коктейли. Совершенно особенный вкус.

— А что же Естественный Кодекс? — подмигнул я ему.

— Ароматизаторы у нас не используются, — напрягся бармен. — Воздух только натуральный, доставляется специально.

— Ого! Дадите чуть-чуть подышать?

— Я же сказал, аппарат отключен…

Нужно решение, подумал я. Воспользоваться телефонным номером, доставшимся мне от Эммы? Попросить у бармена пультик, скромно отойти в сторонку… Позвонить я хотел только для того, чтобы отказаться, для чего же еще. А потом я бы позвонил в бюро обслуживания, чтобы заказать билеты на ближайший «Экспресс-люкс»… Эта была секунда слабости. Ушло то время, когда я мог отказаться, упустил я момент. С другой стороны, дал ли я свое согласие? Нужно было решать…

А вот разгоряченных охотников, кто бы они ни были, выводить на след «камеры хранения» было ни в коем случае нельзя, это не вызывало сомнений! Ибо если тайна сия раскроется, то вскрытыми дверцами дело не ограничится: будут трупы, будут покалеченные раз и навсегда жизни, будут десятки Кони Вардас на моей измученной совести. Что такое «камера хранения», знал пока я один. Охотники вовсе не глупы, своры аналитиков кормятся на их псарнях, но, к счастью, они до сих пор не выяснили, кто такой Покойник, кем был этот дурно воспитанный ребенок до того, как сумел повзрослеть. А я — вспомнил. Чары упали. «Вы космолаз, — сказал он мне утром возле вокзала, — вы поймете…» Однако чтобы понять, мало быть космолазом самому, нужно еще держать в голове, что автор ребуса — тоже человек Пространства… а также то, что Море Ленинграда становилось однажды его домом… и что золотая лунная молодежь обожала поединки по астробоксу, а великий и ужасный Кузмин, этот воинствующий аскет и бессеребренник, терпеть не мог гостиниц и по этой причине именовал пятизвездочную «Москву» не иначе как «камерой хранения»…

Какой из местных отелей Покойник выбрал в качестве «камеры хранения»? Очевидно, «Виту», где у меня был заранее заказан номер. Что такое «ячейка»? Один из номеров, надо полагать. Иначе говоря, оставалось мне только сползти с веселого табурета, сесть в лифт, тронуть кнопку нужного этажа… Я остался сидеть. Решение не было принято. Безумие висело в воздухе… Что за клад, думал я, спрятан у него в «ячейке»? Составные части метажмури? Шкатулка в виде черепа с лежащим в ней Солнцем Точки? Во что ни играй, все равно играешь в кубики, говорил один палач, специализировавшийся на четвертовании… Кстати, о палачах. Когда мертвецы воскресают, это не только дарит людям веру в чудо, но и говорит о чьей-то профессиональной непригодности. Заурядный функционер, превратившийся не то что в нечеловека, а в самого Покойника — он ведь более десятка лет числился погибшим! И не оттого ли вершители чужих жизней до сих пор не смогли определиться с его анкетными данными?

Был такой проект под названием «Сито», придуманный в Управлении космической минералогии. Увы, гигантская конструкция, дрейфующая в поясе астероидов, не была достроена — где-то что-то сдетонировало, и пошла цепная реакция, пожравшая металл огнем «холодной аннигиляции». В пустоте всякое бывает, особенно если кому-то из чиновных императоров поперек горла встают разведочные работы, способные нарушить их монополию по добыче сингонических метаморфоров. Впрочем, согласно официальной точке зрения, виноваты были сепаратисты с Ганимеда, якобы организовавшие эту диверсию; поймали даже конкретных диверсантов, которых срочно казнили по приговору летучего трибунала. Катастрофа превратила недостроенный комплекс в газ. Все, кто находились внутри, погибли мгновенно, им повезло, а тех, чья смена была работать в пространстве, разбросало кого куда. Среди этих несчастных оказался и он, мой знакомец по миссии на Луне. Служил он комиссаром, курировавшим несколько десятков ячеек грандиозного сита (ячеек были тысячи), и обязанности свои, вероятно, исполнял с присущим ему остервенением. Как ни крути, он же тогда Племянником был — этим все сказано. Бригады спасателей в течение года выискивали в космосе скафандры с задохнувшимися и закоченевшими людьми. Каким образом парень выжил?

Я взглянул на бармена, который обреченно ждал, какую еще глупость изречет уважаемый клиент. На другом конце аквариума скучал еще один гость. Этот невысокий, но, видимо, очень сильный мужчина листал короткими пальцами некий глянцевый каталог, обкусывая виноградную гроздь, и странно при этом поглядывал на меня. Он начал дарить мне свое внимание, еще когда я с Инной возле входа беседовал. Каталог, по-моему, интересовал его постольку-поскольку. Может, признал во мне знакомого, но имя мое забыл? По ночам бывает и не такое. Я вежливо улыбнулся ему, и он тут же, приняв это за сигнал, передвинулся вдоль стеклянной стойки и занял новое место — через одно от меня.

— А это у вас что, разве не запрещено? — громко позвал мужчина, тыча пальцем в страницу. Бармен посмотрел:

— «Де Сад и Шанель», автор Слесарёк… Нет, конечно. Вам дать?

— Я думал, у вас все запрещено, — сказал гость. — Тогда дай мне еще вот это.

— «Детский де Сад», — прочитал бармен. — Того же автора. Обождите, пожалуйста…

Он скрылся в подсобном помещении. Это какой же Слесарек, подивился я. Тот самый, надо полагать, Слесарек? Эк куда нашего генерала занесло! Оно и понятно: высокая трибуна есть, а зрителей внизу почему-то нет, и как только не станцуешь, чтобы на тебя пришли и посмотрели. Как только не выгнешься, чтобы слизнуть с карниза хоть каплю народной любви…

— Предпочитаю русское пóрно, — сообщил мне мужчина. — С таким надрывом делают, как в последний раз. Загадочные люди.

— Вы искусствовед, — догадался я.

— Нет, я из другого полушария прилетел. Не заснуть никак, у нас разница в шесть часов. И потрепаться не с кем, все вымерло. Детское время, и уже никого… Ненавижу коммунистов, — неожиданно закончил он и запихал виноградную гроздь в рот целиком, вместе с черенком.

Провокация, с удовольствием расслабился я. Проверка рефлексов. Ну проверяйте, проверяйте… Человек-Другого-Полушария профессионально работал челюстями, с хрустом перемалывая все живое, а на лбу его, озабоченно сморщенном, пылала одна-единственная мысль: в раю нормальным людям делать нечего.

— Казино прикрыты, — снова заговорил он. — Говорят, азарт, алчность, плохо. Местные не хотят этим бизнесом заниматься, а иммиграция вся поголовно с ума сошла. И еще — жуткая проблема с женщинами. Женщины здесь не продаются. Просто беда какая-то. Где это видано, чтобы женщины не продавались? А ведь какое было местечко. Я каждый сезон сюда приезжал, отводил душу.

Появился бармен, выложил перед ним два шара с заказанными порнокомиксами и учтиво спросил:

— Еще не забыли, как шаркодер к объемнику подключается?

Любитель русского порно нетерпеливо махнул рукой.

— Пытался сегодня попасть в коммуну Юных Натуралистов. Ну, то есть к хрусташам. Про растительный секс слыхали? Говорят, это что-то!.. — Он непроизвольно облизнулся. — Любовь на деньгах, на хрустящих банкнотах, волнующе шелестящих под тобой. В роскошном зале — все вместе, как волны в море… Так что бы вы думали? Всех желающих, оказывается, тестируют! Снимают психо-эмоциональные показатели, какой-то «групповой совместимости» добиваются. Как будто в дальнюю экспедицию отбирают, кретины.

— Вам отказали? — сочувственно сказал я, бездумно качаясь на табурете.

— Да, настоящие парни им не нужны. Я этому продавцу газет чуть рыло не начистил… а сначала деньги ему совал, уродцу недобитому, и хорошие деньги…

— Какому продавцу?

Он хихикнул басом, окинув меня стеклянным взглядом.

— Что, тоже захотели попробовать? На площади возле Госсовета есть лоток с газетками и другой чушью. Продавец там — из хрусташей, посредник-координатор, к нему и обращайтесь. Только особенно губу не раскатывайте, среди этих «натуралистов» не так уж много юных, одно название.

Вот и еще тайночка раскрылась, мельком отметил я. Понятно теперь, почему тот симпатичный продавец газет, желающий слиться с природой, так перепугался, когда увидел серьезных мужчин в пиджаках, понятно, почему он изувечил свой электронный блокнот. В блокноте, конечно, были сведения об участниках ночного сборища.

— С вас шестнадцать динар, — напомнил бармен.

Мой собеседник брезгливо ополоснул пальцы в аквариуме, смывая виноградный сок, положил деньги на стойку и рассовал шары по карманам.

— Вы, я вижу, тоже маетесь, — проницательно заметил он. — Как насчет партии в нарды?

— Я в душе беспартийный.

Мелко вру, поморщился я. Зачем? Некоторые считают меня настоящим коммунистом и, надеюсь, они правы. Другие шепчут в расставленные по углам уши, что я — неправильный коммунист, и, надеюсь, они тоже правы…

— Ну, давай не в нарды. Придумаем что-нибудь. — Мужик широко оскалился и вытер рот ладонью. Здоровенная у него была ладонь, рабочая. — Скучно здесь, приятель.

— Скучно-то оно скучно, — согласился я. — А кто виноват?

— Я знаю, ты из России, — сказал он, разглядывая костяшки пальцев. — Русских я тоже ненавижу. Только без обид. Вы все — коммунисты, даже те, которые порно под полом снимают. Замусорили планету своими идеями.

Человеку ужасно хотелось подраться. Он уже слез с табурета, готовый, заряженный, увесистый, как ядро в пушке, но у меня на сегодня были другие планы.

— Как насчет французов? — поинтересовался я. — Свобода, равенство, братство — их идейка. Или вот такое мнение есть, что коммунизм — это исключительно еврейская выдумка, от которой Россия больше всего и пострадала.

Он сморгнул.

— Я парень без поворотов и закорючек, — сказал он угрюмо. — Не надо делать из меня расиста. Я спросил, что вы с этим городом сделали, а они мне тут… — Собеседник грозно набычился. — Сначала отняли жмурь. Ну, это понятно. Ненавижу полицию! Отняли нормальную выпивку, нормальную жратву. Нормальных девок заменили любовью к ближнему, а теперь пытаются отнять и деньги. Одно море и осталось…

Он скверно засмеялся и пошел прочь, заметно косолапя.

— Эй, приятель, — послал я ему вслед. — Зачем приехал, если ничего здесь не нравится?

Он обернулся.

— Люблю ненавидеть. Хорошо ненавидеть, где все друг друга любят.

Явно не турист, равнодушно подумал я. ТАКИЕ туристы сюда и впрямь больше не ездят: скучно им здесь…

— Будете что-нибудь заказывать? — вяло напомнил о себе бармен.

— А что предложите?

— Из напитков — ликеры, водка из шелковицы, водка из барбариса…

— Никакой водки! — взмолился я. — Мне бы что-нибудь для укрепления духа и тела.

— Ну и правильно, — с неожиданным облегчением сказал он. — Я-то заподозрил, что вы один из этих, — он проводил взглядом удаляющегося клиента, — из командировочных…

Похоже, мне удалось разбудить человека.

— Лично я тоже не очень верю в эти ферментоидные присадки, — оживленно продолжал он. — Поражающие факторы алкоголя слишком уж многообразны. В курсе ли вы, что от этилового спирта эритроциты склеиваются в тромбики, особенно в глазах. Склеиваются также нейроны в мозгу, а потом выводятся с мочой. Пьющий человек — мочится мозгами! Весь мозг склеивается, сохнет…

Это говорил бармен, я не ослышался? Тот, чей бизнес — спаивать зазевавшихся клиентов? На секунду сделалось страшно, как будто кошка рассмеялась мне в лицо. Бармены не знают таких слов, и даже мыслить подобным образом не могут, иначе зачем бы им торчать по ту сторону стойки, перекладывая бутылки с полки на полку?

Ну, хорошо, встряхнулся я. Оставим в покое чудеса и диковины настоящего, подумаем о грядущих. Итак, что мы знаем о клопах-говорунах? Ответ: на каждой его лапке — по офицеру в штатском. Что отличает офицеров в штатском от незатейливых любителей поспать? Не только дурная привычка бодрствовать по ночам, не только слух и зрение, усиленные новейшей аппаратурой, но и ночной склад ума. Для простоты назовем эту особенность мозга паранойей (в здоровом смысле, конечно). Иначе говоря, из любой самой невинной шалости они тут же выводят целую систему умозаключений. Например, ежели объект возьмет да и нахально выскользнет из-под контроля. Это о многом скажет им, такие уж они люди.

С другой стороны…

Перед тем, как в очередной раз погибнуть и воскреснуть, товарищ Покойник недвусмысленно сформулировал свою последнюю волю: «То, что предназначено для вас — ваше и только ваше». «Ваше» — это мое. Не Эдгару оно принадлежит, не Эмми и даже не всему человечеству, а мне. Значит, нужно выскользнуть из-под колпака так, чтобы никто этого не заметил. Получается, решение принято? Эх, если б так просто: столько-то мозговых извилин «за», столько-то «против»!

«Клоп-говорун отличается умом и сообразительностью, — вспомнил я старинную чекистскую присказку. — Отличается умом, отличается сообразительностью…»

— …Но если учесть, что алкоголь выключает контроль мозга над желудком… — услышал я и с сомнением вопросил:

— Тогда кружку молока?

— Молоко? — неприятно удивился бармен. — Простите, не даем. Вы бы еще бульон заказали.

— А почему это я не могу заказать себе бульон? Я, кстати, голоден.

— Хотите пить трупные воды, принимая все те болезни, которые были в убитом существе — Бога ради. Только не перекладывайте грех на плечи повара.

Про трупные воды в устах профессионального бармена звучало так же дико, как и про поражающие факторы алкоголя. Я ощутил некоторый азарт.

— Что же прикажете нам пить? — спросил я воинственно, однако тут в холле появился Арно.

И решение было принято.