"Пространство Готлиба" - читать интересную книгу автора (Липскеров Дмитрий)

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

Отправлено 25-го ноября

по адресу: Санкт-Петербургская область,

поселок Шавыринский, д. 133.

Анне Веллер.

Милая, премилая, милая Анна!

Очень и очень ждал вашего нынешнего письма. Вероятно, со мною происходят вещи совершенно нерадостные, и вы единственный человек, которому я могу от души пожаловаться, так как Бычков до сих пор не объявился. Я даже звонил в милицию, но по телефону моего заявления не приняли, да и срок, после которого возбуждают розыск без вести пропавших гражданских лиц, еще не вышел. Так что терпите, Анна, и читайте строки моего уныния и полного недоумения.

На следующую ночь после того, как я отправил вам свое последнее письмо, я засиделся перед телевизором. Как раз была суббота, и по седьмому каналу телезрителей развлекали эротической программой.

Вот какая странность! Программа была продолжительностью в три часа, а пересказать хоть какой-нибудь ее эпизод крайне трудно. Практически не могу подобрать слов даже для начала. Все сводится к простой формуле – к количеству участников в данном эпизоде, к мастерству режиссера, оператора и гримера… Например, две девушки любят друг друга. На пленке запечатлен самый пик их любовных отношений. Они абсолютно обнажены, их тела натерты чем-то блестящим, что походит на любовный пот, глаза полузакрыты, а языки столь длинны и проворны, что добираются до самых интимных и сладких местечек в нашем сознании. Все это под сопровождение мягкой музыки – полутона, прозрачные ткани, капли воды по стеклу, за которым размытые пятна тел, тонкие пальцы, скользящие по груди и оставляющие на ней еле заметные красные полосы. Стройные и спелые бедра, которые вот-вот откроют перед нами самые заветные таинства… Но в тот миг, в то мгновение, когда ваши глаза распахнуты до предела, когда они готовы принять самые главные картины, насытиться и наполниться откровенностью, мастерство оператора, его умелые руки отводят камеру на какие-нибудь второстепенные части тела, например ступни ног, и зрителю приходится в это мгновение лишь прерывисто вздыхать и надеяться, что в следующем эпизоде бедра непременно откроют перед ним сладкие закоулки…

Вот так вот три часа… Когда на экране возникают мужские пары, я отправляюсь на кухню заварить пахучего чая или переключаю телевизор на другой канал, хотя бы на новости.

Вот так вот три часа…

Ночью я вновь проснулся от зуда в руке. На этот раз чесотка была столь нестерпима, что я, сжав зубы, с трудом залез в коляску и покатил в ванную за антисептической и болеутоляющей мазью, хранящейся в моей аптечке. Крышечка от долгого лежания мази прикипела к тюбику, я напрягался, открывая ее, но вместе с тем точно знал, что никакая боль, никакая зараза не устоит перед этой китайской смесью, которую привез мне с войны Бычков.

– Это чудесная мазь! – восклицал мой товарищ. – Она незаменима при всяких воспалениях в теле и костях. Пользуйся ею смело, и ты будешь здоров всегда!

В довершение столь убедительной рекламы Бычков рассказал, как его в песчаном окопе укусила в большой палец ноги гюрза, как он уже готовился к встрече с потусторонним, шепча молитвы, но тут ему на помощь пришел военный священник, натер укус пахучей мазью, и – о чудо! – рана затянулась в минуту, а яд был нейтрализован…

Наконец мне удалось открыть тюбик и выдавить из него на полпальца коричневатого геля, в который я обмакнул вату, накрученную вокруг спички, и поднес к больному месту.

То, что я увидел, крайне огорчило меня. На месте укуса выросла какая-то шишечка, величиной с большую конфету-драже. Да и цветом походила на нее же – переливалась от бордового на верхушке до синеватого в основании. Я с вниманием разглядывал это новообразование, сомневаясь, что бычковская мазь в данном случае мне поможет, но все же попробовал. Я нанес часть на саму опухлость, а другую вокруг ее основания, потихоньку втирая. Шишка на ощупь казалась твердой и очень теплой. На мгновение я подумал, что это просто нарыв, и хотел было его выдавить, но что-то остановило меня. То ли давние предупреждения, что ничего выдавливать нельзя – инфекция может разнестись по телу, то ли что-то еще, неосознанное…

Нанеся мазь, я на всякий случай стал активно дуть на руку, боясь, что будет щипать. Но ничего такого не произошло… Я еще некоторое время полюбовался на шишку, а затем покатился обратно в спальню, с удовольствием отмечая, как зуд постепенно сходит на нет, сменяясь ровным и приятным теплом.

– Ах, чудо-мазь, – радовался я, засыпая. – Не подвела!..

Еще перед сном я подумал, что дружба – самая великая на свете вещь! Иной раз вдохнешь грудью и замираешь до слез от осознания того, что у тебя есть такой добрый и надежный друг, как мой товарищ Бычков! Как мне хочется, чтобы и вы, милая Анна, стали моим добрым и верным другом, коим и я хочу быть для вас!..

Той ночью мне было суждено проснуться еще раз и уже ни на минуту не засыпать до утра. Нет, разбудила меня на этот раз не боль и не зуд. Сначала я даже не понял, что выбило меня из сна, какая такая сила способна на это?.. Но тут же вспомнил про шишку, включил свет и, закатав рукав пижамной куртки, стал рассматривать ее, закрасившуюся в один цвет – какой-то серый с зеленоватым отливом. Мне показалось, что шишка немного подросла и стала уже размером с лесной орех фундук. Я дотронулся до нее, надавливая потихоньку сверху указательным пальцем, но внезапно почувствовал, что новообразование еще больше затвердело, а затем под натянувшейся кожей что-то зашевелилось, сопротивляясь моему пальцу. От удивления я отдернул руку и вскрикнул.

Господи, что же это такое?!. – крутился вопрос в моей голове. – Неужели все-таки клещ прокусил руку?!.

Я внимательно смотрел на шишку, стараясь уловить в ней движение, но клещ или что-то там еще теперь не подавало никаких признаков жизни.

Ах, ты!.. Может быть, мне все это показалось? – с надеждой подумал я и было уже собрался откинуться на подушки, как в шишке опять что-то дернулось, и я отчетливо увидел, как какая-то тварь толкает кожу моей руки изнутри, словно пытается вылезти наружу. Инстинктивно я прижал болячку подушечкой большого пальца, но вдруг что-то кольнуло меня под самый ноготь и пронзительная боль ошеломила, окатив подмышки холодным потом.

– Да что же это в самом деле?!. – возмутился я вслух.

Я спросил так громко, что возмущенный сосед застучал сверху по железной трубе отопительной системы чем-то металлическим.

Не слишком в этой ситуации владея собой, я дотянулся до телефона и дозвонился до "Скорой помощи".

– "Скорая помощь" слушает. Тридцать первая. Что случилось? – спросил меня внимательный женский голос.

– Меня что-то укусило в руку, – ответил я.

– Что именно?

– Не знаю. Но что-то прокусило кожу и залезло внутрь.

– Куда внутрь? – не поняла оператор.

– В руку, – уточнил я.

– Наш разговор записывается на магнитофонную ленту, – на всякий случай предупредили в "Скорой помощи". – К тому же ваш номер высветился на телефонном определителе.

– Если вы думаете, что я вас в четыре утра надумал разыгрывать, – взорвался я, – то вы заблуждаетесь, милая барышня!

– Давайте еще раз, – устало согласились на той стороне. – Кто вас укусил?

– Я же вам уже ответил, что не знаю!

– Собака, змея, жена?.. – неутомимо выясняла оператор.

– Может быть, клещ, – предположил я.

– Сколько прошло времени с момента укуса?

– Часов восемь.

В трубке зависла пауза, потом, прокашлявшись, женщина сообщила мне, что в это время года клещи не водятся.

– Без вас знаю! – нагрубил я. – Тогда что же это такое?!.

– Чешется?

– Нестерпимо!

– Может быть, клопы… Или аллергия. Голова кружится?

– Нет.

– Тошнота?

– Не наблюдается.

– Сколько вам лет?

– Сорок один год.

– Обратитесь завтра к врачу, – посоветовал голос. – А сейчас выпейте снотворное и спите. Тридцать первая желает вам спокойной ночи!..

Спокойной ночи так спокойной ночи, – внезапно успокоился я и выключил свет, чтобы не рассматривать свою беспокойную шишку. – Завтра отправлюсь к хирургу, и он вырежет этот орех под самый корень! – Я совершенно расслабился и очень быстро заснул.

На следующее утро шишка уже не выглядела такой огромной, как ночью. Я с большой осторожностью ощупал ее, но она оказалась какой-то вялой, не толкалась и не кусалась в ответ на провокационные прикосновения.

Был момент, когда я почти передумал идти к хирургу, так как в одиночестве спускаться по лестнице из подъезда на улицу было занятием малоприятным и опасным: однажды я даже перевернулся и пролежал лицом вниз минут десять, пока кто-то не заметил мою аварию и не поставил все обратно – с головы на колеса… Все же я победил свои опасения и, тепло одевшись, выкатился из квартиры на лестничную площадку. Умело используя тормоз и задний ход, я успешно преодолел шесть ступенек, отделяющих мой первый этаж от улицы, и покатился по Арбату в сторону метро, за которым находится моя поликлиника. На мгновение я задержался возле того места, где несколько дней назад, по вашему мнению, дорогая Анна, происходили киносъемки, и что вы думаете?.. Да-да, на булыжной мостовой, в щелях, я обнаружил ссохшуюся кровь. Уверен, что это именно кровь, кровь, а не какая-то бутафорская краска!..

Катясь по дороге к поликлинике, я грустно думал о пропавшем Бычкове, о странной пролетке, о погибшем подростке, чья кровь еще не стерта временем и подошвами с мощеных тротуаров, и о моей злосчастной шишке.

Вся наша жизнь – череда опасностей, размышлял я, разглядывая молодых людей, несмотря на утро целующихся парочками по подворотням. Беззаботность и высокомерие перед старостью отличает юных. Оттого их жизнь гораздо опаснее жизни стариков. Их подстерегают неожиданные болезни и войны, которые могут свести на нет все мечтания и надежды, тогда как старики отвоевали свое и прожили жизнь, не занедужив теми болезнями, которые преждевременно укладывают в могилу полные любовных соков тела. Пример – мой мальчишка, скакавший с шариком по мостовым, а через мгновение принадлежавший уже миру мертвых.

Мой врач оказался старым опытным хирургом, прошедшим боевые испытания и имеющим военные награды. Выдающегося телосложения, седой, огромный, как памятник, с добрыми глазами пьяницы, он внушал великое доверие, и пациент с детской покорностью вкладывал свою маленькую ладошку в огромную руку гиганта и, не задумываясь, вверял эскулапу свою жизнь.

– Интересная штуковина! – проговорил гигант. – Я бы сказал даже, любопытная!

Облизав губы, хирург чмокнул языком, как будто у него пересохло во рту, и так же, как я накануне, надавил на шишку с разных сторон.

– Выдавливать пробовали?

– Нет, – ответил я. – С детства знаю, что опасно.

– Зря.

– Что зря? – не понял я.

– Если вы подозреваете, что вас укусил клещ, то его надо было давить.

– Но клещи в это время не водятся! – с уверенностью возразил я.

– Будем надеяться.

Хирург опять чмокнул языком, отпустил мою руку и ушел за медицинскую ширму. Я услышал, как открылся стеклянный шкаф, как звякнуло стекло о стекло, как шумно и долго втекала какая-то жидкость в желудок врача…

Когда хирург появился, лицо его изрядно закраснелось и выражало полную расположенность к дальнейшей жизни. Он с удивлением оглядел меня и спросил:

– Вы что?

– Что? – не понял я.

– Ах, да… – вспомнил эскулап, сел и вновь пощупал мою шишку. – Давайте попробуем выдавить эту гадость! – решил он и, не давая мне опомниться, сдавил шишку между большими пальцами.

– А-а-а! – закричал я.

– А-а! – коротко вскрикнул хирург. – Что это?!

Он вскочил на ноги и, несмотря на свою комплекцию, резво отпрыгнул к окну.

– Что это?!. – переспросил он. – Вы что это такое делаете?!.

– Да не я это!.. Я же вам говорил, эта штука сопротивляется. Она вовсе не хочет покидать меня, а потому дает достойный отпор всякому, кто хочет ее насильно выдворить! Вот и мне вчера этот клещ засунул под ноготь свое жало. Видите, даже капелька крови запеклась возле лунки… Говорят, что белые точки на ногтях – к счастью. А вы как думаете?

– Идите на рентген!.. – решил врач, как-то странно косясь на меня. – Потом ко мне.

Он отвернулся и, не дожидаясь, пока я выкачусь из кабинета, удалился за ширму и забулькал чем-то в стакан.

Рентген мне сделали быстро и велели находиться за дверью. Я сидел в своей коляске и терпеливо ждал рентгенолога. Он появился, вялый, на тощих ногах, неся снимок над головой и помахивая им для просушки, кивнул мне, чтобы я следовал за ним.

– Ждите, – сказал он перед кабинетом хирурга. – Вас позовут.

Вероятно, что-то серьезное, – подумал я. – Иначе бы сестра снимок отнесла.

Из-за двери хирургического кабинета доносились приглушенные голоса, но сколько бы я ни прислушивался к ним, разобрать ничего не смог. Зато, как мне показалось, опять зазвякала посуда и забулькала жидкость. За дверью засмеялись, затем все стихло, а через минуту из кабинета вышел рентгенолог и, даже не взглянув на меня, понес свое тело прочь, резво перебирая ногами.

– Молокан!

Услышав этот властный призыв, я смело въехал в хирургический кабинет и затормозил возле стола, за которым сидел врач и что-то записывал в мою историю болезни.

– Ну что, доктор? – заторопился я. – Это опасно?

Хирург кивнул на лежащий рядом снимок.

– Хотите-посмотрите… – предложил он, с трудом сдерживая икоту.

Я осторожно взял снимок и, прилипая к нему, еще влажному, пальцами, посмотрел на свет. То, что я увидел, не оставило никаких сомнений.

– Все-таки это клещ! – воскликнул я.

– Это не клещ, – возразил хирург.

– А что?

– Hiprotomus Viktotolamus.

– Это что еще?!.

– Такой жук.

– Что еще за жук?! – вскричал я, чувствуя, как мною овладевает раздражение. – Делайте, в конце концов, что-нибудь! Режьте его!

– Посмотрите на снимок еще раз. – Хирург оторвался от записей и громко икнул. – Видите тельце жука?

Я кивнул.

– А рога?

– Вижу.

– Теперь внимательно посмотрите на его лапки.

– И что? – не понимал я, что есть силы всматриваясь в контуры жука.

– А то, – пояснил эскулап. – Жука вырезать сейчас нельзя. Видите, от каждой его лапки тянется белая ниточка?..

– Ну? – не понимал я.

– Эти белые ниточки – ваши нервы. – Врач взял из моих рук снимок и поместил его на световое панно. – Вот эта ниточка, – он ткнул ручкой в правую лапку жука, – эта ниточка – нерв, отвечающий за подвижность вашей руки. Вот эта, – перо уперлось в левую лапку, – это нерв, уходящий прямиком к коре головного мозга… И все остальные нервы идут к мозгу.

Хирург отошел от панно, сел за стол и прислушался к своему брюху, явно удовлетворенный, что икота прекратилась.

– Так что все это значит?! – обозлился я вконец, ничего не понимая.

– А то, что жука трогать нельзя, – пояснил врач. – Раньше надо было. Сейчас Hiprotomus Viktotolamus успешно сросся с вашей нервной системой и стал ее принадлежностью. – Он поднял указательный палец, упреждая мой следующий вопрос. – В истории медицины описано четыре таких случая, ваш пятый. В одном случае жука вырезали и через два дня пациента парализовало… – Хирург оглядел мою коляску. – Парализовало и по рукам, и по ногам. Во втором жука прогревали магнитными полями и мучили лазерным лучом. Пациент оглох на правое ухо и ослеп на правый глаз. В третьем больному прописали мультиантибиотики, и на шестой день у него началась атрофия мозга…

По мере того как хирург описывал мне человеческие драмы, а я примерял их на свою персону, ужас охватывал все мое существо. Я уже чувствовал, как мои руки, наливаясь тяжестью, отказываются подчиняться командам мозга, а мозг в свою очередь не желает давать команду рукам.

– Что было с четвертым? – спросил я обреченно.

– Четвертого решили не трогать, – ответил врач. – Оставили жука в покое, и он практически не беспокоил хозяина.

– Что значит – практически?

– Иногда у пострадавшего наблюдалось некоторое раздвоение. Он чувствовал в себе собеседника и разговаривал сам с собой.

– Вслух?

– Нет. Мысленно, как бы телепатически.

– А о чем были разговоры?

Хирург отер пот со лба и уложил влажную ладонь на мою историю болезни.

– Четвертый пациент был ярым сторонником перевода России на Метрическую систему, а жук приводил доводы, из которых следовало, что этого делать не надо.

– Интересно.

– Россия – страна особенная. За много веков человек в ней привык к верстам и фунтам, а потому зачем все переменять? Пусть все будет как будет. Ишь ты, левостороннее движение им наше не подходит! – Доктор усмехнулся. – Мало ли что нам у них не нравится!

– Это жук так говорил?

– Это я так говорю! Я за наши версты две пули в животе имею! Понадобится, и третью приму!

– Мы тоже в тылу не отсиживались! – сказал я. – Тоже внесли за версты свою лепту!.. Что вы все-таки мне посоветуете делать с жуком?

Хирург откинулся на стуле, поколебав прочность конструкции, и пристально посмотрел на меня. В его взгляде появилось что-то суровое и мужественное. Взгляд призывал к единению и к радости сообщности в самом важном событии нашего времени.

– Там подвижность потеряли? – спросил врач.

Я кивнул.

– На Маньчжурском сочленении?

– На Малоазиатской равнине, – уточнил я.

– Пуля? Осколок?

– Стрела. Между пятым и шестым позвонком застряла. На четвертый месяц войны.

– Выпьете? – с беспредельной лаской в голосе спросил хирург.

– Я не особо сентиментален.

– А я выпью.

Хирург отправился к стеклянному шкафу и оттуда заговорил о том, что о природе Hiprotomus'a Viktotolamus'a никто толком не знает, прогнозировать деятельность жука сложно, но все же волноваться преждевременно не стоит, так как мы солдаты.

– А что со сторонником Метрической системы?

– А то вы не знаете, – ответил из-за ширмы хирург. – Двадцать лет тюрьмы. – Он появился, чмокая губами, а изо рта у него несло валерьянкой. – Это на случай директора, – пояснил эскулап, указывая пальцем себе на кадык.

– Что с жуком, я имею в виду?

– Этого нам не сообщают.

Я тронул рычажок управления на "Тояме" и откатился к дверям кабинета.

– Поеду.

– И что, никаких перспектив? – Доктор кивнул на коляску. – Физиотерапия какая-нибудь?.. Если что надо, я поспособствую…

– Спасибо…

Я выкатился в коридор и услышал вслед:

– Только не мажьте жука ничем!

Я катился по Арбату и вновь размышлял о превратностях судьбы. Теперь я не один, теперь у меня появился жук, который, возможно, в скором времени начнет со мною разговаривать о ненадобности для России Метрической системы и правостороннего движения. А я и без жука это знаю, кажется, до сих пор чувствую, как стрела вонзилась в мою спину, дробя кость…

Возле самого дома я купил большую питу с жирными кусочками курицы и попросил налить в лепешку побольше кетчупа.

– Наливайте, сколько вам нужно. – Ларечница-гречанка кивнула на большую пластмассовую бутыль.

Я взял ее, сжал над лепешкой, бутылка хрюкнула и вывалила мне в питу кетчупа, которого бы хватило на пять таких лепешек. Соус потек по моим ладоням, я наклонился над мостовой, предоставляя сочным красным каплям свободно стекать на брусчатку, и при этом громко чертыхался.

– Возьмите салфетки!

Гречанка протянула мне бумажное полотенце, и я, вытирая руки, смотрел на окрасившуюся кетчупом мостовую и вдруг опять вспомнил моего мальчишку, а также кровь, застывшую на месте катастрофы.

А может быть, это вовсе не кровь? – подумал я. – Может быть, это обычный соус, а мальчишка – плод моей фантазии?

И вдруг меня озарило.

А что, если это жук? Что, если смерть мальчишки под допотопной пролеткой есть воздействие жука на мой мозг?! Вполне вероятно, что уже тогда он сросся с моей нервной системой и дергал за нервы, как опытный кукловод за ниточки, вызывая во мне ирреальные картины?!.

Осмысляя столь неожиданный вывод, я машинально залез левой рукой под правый рукав рубашки и слегка ощупывал и поглаживал шишку, как будто привыкал к своему новому знакомцу, после того как узнал о нем что-то важное, вызвавшее во мне уважение и некое подобие симпатии. Словно почувствовав мои настроения, жук кольнул меня своим жалом, но не больно, а слегка, даже, можно сказать, нежно, как бы подтверждая правильность моих выводов и выражая ко мне взаимную приязнь.

Ах, милая Анна!

Если бы не ваша фотография, которую вы мне любезно прислали, не ваша чудесная красота, которую я вспоминаю столь часто, сколь позволяют мне сложившиеся обстоятельства, я бы совершенно пал духом.

Я смотрю на вашу фотографию и черпаю силы… Ваш полный чувственный рот слегка приоткрыт, взгляд юных глаз столь неожиданен, что дрожь прокатилась по всем моим членам, когда я впервые столкнулся с ним!..

Знайте, я очень часто смотрю на вашу фотографию!

Милая Анна! Мне сложно судить о том, правильно ли вы сделали, что сменили городскую квартиру на деревенский дом. Я, например, совершенно не перевариваю идиллических картинок сельской жизни. Я даже не люблю молока из-под коровы, а предпочитаю пить его из пачки, будучи уверенным, что оно пастеризовано. Я абсолютный горожанин, влюбленный в нескончаемую суету мегаполиса, с его дикостями и цивилизацией, с его постоянной бодростью трудоголика и бесконечной вереницей незнакомых лиц. Поэтому я понимаю вашу грусть по троллейбусам!

Не колеблясь покупайте телевизор! Он хоть отчасти поможет вам разрушить сельскую тишину!

До свидания!

Заканчиваю это письмо, чтобы тотчас начать следующее!

Ваш Евгений Молокан