"Господа из завтра (СИ Обновлено 06.09.09)" - читать интересную книгу автора (Махров Алексей)

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Два дня в Дании промелькнули как одно мгновение. Ночь, проведенная в особняке Мольтке дворца Амалиенборг, который, после страшного несчастья восемьдесят четвертого года, стал основной зимней резиденцией датской королевской семьи[29], встречи с королем Христианом, королевой Луизой и принцем Фредериком, посещение глиптотеки Ню Карлсберг и географического общества – все это слилось в один сплошной, цветной фейерверк, который наконец закончился хмурым зимним утром, на палубе шхуны «Эльсинор».

Опасаясь лишних обострений с Германией, датский король не рискнул оправить беглую принцессу на военном корабле. Вместо этого была подготовлена обычная каботажная шхуна, правда заново выкрашенная и имеющая паровую машину. Экипаж «Эльсинора» в срочном порядке заменили на военных моряков, а команду принял настоящий капитан-лейтенант Датского Королевского флота. И теперь шхуна, остро пахнущая свежей краской, ожидала ее в порту.

Когда она, закутанная все в тот же меховой плащ, сопровождаемая князем Васильчиковым и его молчаливыми спутниками («Моя маленькая русская свита» – неожиданно пришло ей на ум), поднялась на борт, стоявший на причале принц Фредерик отсалютовал ей обнаженной шпагой, а взвод гвардейцев сделал «на караул» – только тогда она, наконец, с пронзительной ясностью поняла, что с прежней жизнью покончено и обратной дороги нет и никогда уже не будет. Теперь она больше не принцесса дома Гогенцоллерн, а супруга наследника русского престола, будущая императрица великой державы, раскинувшейся на половину материка.

Неожиданно она вспомнила Баттенберга. Недавно до нее дошли слухи о романе ее бывшего избранника с какой-то актрисой. Она попыталась представить себе, как бы сложилась ее жизнь, если бы не Ники. Ее Ники. Неужели этот человек, этот фигляр, этот фальшивый Гессен-Дармштадский принц, мог обнимать ее, и она не сбрасывала с отвращением его мерзких рук, а наоборот, испытывала удовольствие от его прикосновений?! Ее передернуло от омерзения. Какое счастье, что Ники так мало знает о ее отношениях с этим выскочкой. В душе она тут же поклялась себе, что никогда, никогда-никогда не то что не посмотрит, а даже и не подумает ни об одном мужчине кроме ее самого лучшего, самого дорогого, самого главного на свете человека – ее Николая! «А когда у тебя родится сын – что ты будешь делать?» – тут же спросила она себя и невольно рассмеялась своим мыслям тихим счастливым смехом.

– Как приятно видеть вас в добром расположении духа, государыня!

Это Васильчиков, который неслышно подошел и стоит у нее за спиной. Она повернулась к князю:

– Prince, скажите, как скоро мы прибудем… – она запнулась, подбирая слово, – когда мы будем… на Родине?

Васильчиков словно не заметил того, что она назвала Россию «Родиной». Он щелкнул крышкой часов:

– Если погода будет нам благоприятствовать, то через тридцать часов мы сойдем на отчий берег.

Краешком глаза она заметила на внутренней стороне крышки какую-то гравировку. Видимо рrince Serge проследил направление ее взгляда и протянул ей часы. Они оказались неожиданно тяжелыми («Это платина», – пояснил Васильчиков). На внешней стороне крышки был изображен воин, пронзающий мечом убийцу, замахнувшегося кинжалом на ничего не подозревающую женщину в русском наряде. Она открыла крышку:

– Скажите князь, а что здесь написано?

– Это от государя, – его голос потеплел, в нем появились горделивые нотки. – Он подарил мне эти часы в знак дружбы…

… Через три часа небо, и без того хмурое, потемнело, задул пронзительный ветер. «Эльсинор» стало ощутимо раскачивать.

– Государыня, вам лучше пройти в свою каюту. Погода…

– Да-да, князь, я уже иду.

Маленькая каюта в надстройке была, скорее, похожа на большой ящик, чем на маленькую комнату. Узкая кровать, ящик для письменных принадлежностей, совсем маленький шкаф, в который с трудом мог поместиться ее плащ. Она легла на постель, прикрыла глаза. Скоро, совсем скоро рядом будет ее Ники, и ее будет окружать море огней Петербурга, будет греметь музыка и она, вся в белом… Мир качался вместе с каютой, и она не заметила, как уснула…

…Удар! Еще удар! Еще! Еще! Она едва не упала с кровати. Попыталась встать. Новый удар чуть не свалил ее с ног. «Что это?» – подумала она и, когда новый удар сотряс все вокруг, закричала:

– Что это? Что это?! В каюту вошел один из русских, поручик Блюм:

– Государыня, вам лучше остаться в каюте. Погода отвратительна. Капитан говорит, что мы попали в один из весенних штормов, столь частых на Балтике.

– Шторм? – вскинулась она. Так вот что это за удары! – Настоящий шторм? Но, обер-лей… – она запнулась, – но, поручик, это удивительно интересно! Я хочу посмотреть. Блюм обреченно вздохнул:

– В таком случае, государыня, прошу вас надеть вот это, – в его руках появилось пальто и шляпа из грубой материи.

Она закуталась в свой меховой плащ, надела поверх непромокаемую одежду и вышла наружу. Тут суетились матросы, тянули какие-то веревки, закрепляли их и проверяли на прочность узлы. Порыв ветра обдал ее ледяными солеными брызгами, палуба резко ушла у нее из-под ног и она чуть не упала. Блюм подхватил ее под руки, но в этот момент судно качнуло в другую сторону. Она ощутила, как желудок словно бы поднялся вверх и оказался в горле. Зажав рот руками, она судорожно метнулась к борту…

…Блюм и Васильчиков удерживали ее, а она, все никак не могла прийти в себя. В какой-то момент ей показалось, что там, за бортом, было бы намного лучше. Седая вода, по крайней мере, гарантировала избавление от этих непрекращающихся мук. «Боже, – простонала она в одну из минут кажущегося улучшения, – боже, вот как ты караешь непослушную дочь…»

…Ей казалось, что этот кошмар никогда не закончится. Закрыв глаза, ощущая мучительные стыдные позывы, она склонялась над бурным морем, удерживаемая русскими офицерами и датскими моряками. Но все на свете имеет конец. И вот она, разбитая и больная уже лежит на постели в своей каюте, а в изголовье стоит брезентовое ведро. В голове пронеслось: «Какое счастье, что ОН не видит меня сейчас! Тогда ОН навеки разлюбил бы свою несчастную Моретту…»