"Казнить нельзя помиловать. Бескомпромиссный подход к пунктуации" - читать интересную книгу автора (Трасс Линн)

Виньетки

Когда мне было лет четырнадцать, одноклассница, проводившая летние каникулы в Мичигане, нашла мне американскую подружку для переписки. В этой истории гордиться мне нечем – по правде говоря, я надеюсь в один прекрасный день совсем о ней забыть: в конце концов, сопутствующая документация сводится к жалким трем страницам, и издательство «Оксфорд юниверсити пресс» пока не выразило желания издать ее в виде монографии с примечаниями и предметным указателем. Но сейчас мне хочется облегчить душу, так что слушайте. Суть в том, что Керри-Энн была обычным подростком без всяких литературных претензий. Это почему-то очень сильно подействовало на рано пробудившееся во мне синечулочное начало. Ее первое письмо (она отважно ввела мяч в игру) повергло меня в шок. Оно было написано большими детскими каракулями на розовой бумаге и пестрело орфографическими ошибками, а вместо точек над буквами i красовались пузырьки. «Я светлая блондинка с легкой россыпью веснушек», – писала она. Теперь-то я понимаю, что от восьмиклассницы из Детройта трудно было ожидать слога Сэмюэла Джонсона. С другой стороны, какой мне был прок от переписки с этой скучной дурындой, которая гордилась своей избыточной пигментацией?

До сих пор стыжусь того, как я обошлась с Керри-Энн (которая – как и следовало ожидать – больше мне не писала). Ответ на ее детское письмо я написала авторучкой на взрослой зеленой почтовой бумаге. Не помню, облачилась ли я по такому случаю в смокинг, но знаю, что намеренно обронила словечко «бессистемно», и, кажется, даже подпустила кое-что по-французски. Претенциозно? Если перефразировать известное высказывание Гюстава Флобера, в котором он отождествил себя с Эммой Бовари, то Adrian Mole, âgé de treize ans et trois quarts … c’est moi. {Адриан Моул, тринадцати лет и девяти месяцев от роду, – это я (франц.). (Адриан Моул – персонаж романа Сью Таунсенд, подросток, мнящий себя интеллектуалом и талантливым поэтом.)} Однако сейчас я вспоминаю об этой постыдной подростковой эскападе прежде всего потому, что, стремясь раздавить несчастную Керри-Энн, пустила в ход все средства, вплоть до точки с запятой. «Телевизионные передачи я смотрю весьма бессистемно; я нахожу в них мало примечательного», – писала я. И чувствовала себя превосходно. Просто великолепно. Вспоминается эпизод из «Крокодила Данди», когда его грубоватый герой, издеваясь над перочинным ножиком незадачливого грабителя, хвастается собственным устрашающим орудием: «Разве ж это нож? ВОТ – НОЖ».

В этой главе я хочу взглянуть на пунктуацию как на искусство. И, конечно же – к большому удовольствию писательской части аудитории, – здесь перед нами прежде всего вальсируют двоеточие и точка с запятой. Только посмотрите на эти изысканные знаки препинания, так и сверкающие в свете софитов: разве они не прекрасны? Какое изящество, не правда ли? Спросите профессионала пера о пунктуации, и он не станет стучать по столу, ратуя за правильное использование апострофа, – он запричитает о горестной судьбе точки с запятой. Неужели этот знак вымирает? Что мы будем делать без него? Вы заметили, что в газетах он встречается все реже? Спасите точку с запятой! Без них наше мастерство придет в упадок! И такая привязанность вполне оправдана. Возвращаясь к уже рассмотренным знакам препинания: требуется ли особое мастерство, чтобы правильно поставить апостроф? Да нет. Верное употребление апострофа – как доказательство от противного: показывает, что вы не тупица. Запятая в меньшей степени подчинена универсальным правилам, но все же и она – чисто утилитарный знак. Она носится высунув язык, изо всех сил стараясь услужить как смыслу, так и звучанию фразы, и выбивается из сил за жалкую миску похлебки. Хорошее владение запятыми показывает, что у вас есть здравый смысл, чувство ритма, уверенность в собственном стиле и должное уважение к читателю, – но не говорит о высоком мастерстве.

А вот двоеточие и точка с запятой – совсем другое дело! Только с ними можно воспарить по-настоящему! Если считать, что фраза набирает высоту, начиная с первой заглавной буквы, и мягко приземляется, добравшись до точки, то скромная запятая может долго, часами, держать фразу на лету, нежно подхватывая в полете, вот так, позволяя ей совершать всяческие кульбиты, то падать, то снова взмывать вверх, вот как сейчас, если, конечно, вам есть еще что сказать, хотя под конец у вас могут иссякнуть идеи, и вы просто покатитесь по земле без всяких запятых до полного выпуска пара за счет силы трения и с помощью трех точек… до полной остановки. Но подлинного полета можно достичь только с помощью теплых воздушных потоков: именно они возносят нас на небывалую высоту, позволяют парить и совершать фигуры высшего пилотажа, позабыв о земном притяжении; эту радость полета дарят нам двоеточие и точка с запятой. Не верите мне – спросите у Вирджинии Вулф:

Проследите за полетом этого предложения. Поразительно. Просто невероятно, как долго оно парит в небесах. Никто не против, если я съем последний бутерброд?

Конечно, в литературном мире нет ничего однозначного. Среди писателей есть как поклонники точки с запятой, так и превосходные стилисты, которые отвергают этот знак препинания, считая его, если хотите, буржуазным. Джеймс Джойс любил двоеточие как подлинно классический знак; П. Г. Вудхауз прекрасно себя чувствовал без него; Джордж Оруэлл в романе «За глотком свежего воздуха» (1939) старался вообще обходиться без точки с запятой, а в 1947 году заявил своему редактору: «Я пришел к выводу, что точка с запятой – ненужный знак, и решил написать следующую книгу без него». Мартин Эмис в своем романе «Деньги» (1984) воспользовался точкой с запятой всего один раз и был впоследствии как никогда доволен собой. Американский писатель Доналд Бартелми писал, что точка с запятой «отвратительно уродлива, как клещ на брюхе собаки». Фэй Уэлдон замечает за собой явную нелюбовь к точке с запятой. «А это странно, – пишет она, – потому что обычно я ни к кому не испытываю неприязни». Гертруда Стайн, ярый враг всей и всяческой пунктуации (помните, она говорила, что запятая – холуйский знак?), утверждала, что точка с запятой считает себя выше запятой, но ошибается:

Однако стоит ли обращать внимание на неразумных снобов, которые отказываются от точки с запятой? Я считаю, что не стоит. По мне, так они просто воображалы. И очень здорово, что когда какой-то высоколобый читатель поздравил Умберто Эко с тем, что в его романе «Имя розы» (1983) ни разу не встречается точка с запятой, писатель – как гласит легенда – весело объяснил, что печатал книгу на машинке без этого знака, поэтому не стоит делать далеко идущих выводов.

Неписатели относятся и к двоеточию, и к точке с запятой с опаской – не в последнюю очередь из-за всех этих высокоумных споров. Эрик Партридж в книге «Прямо в точку» (1953) пишет, что использовать двоеточия при письме так же сложно, как перекрещивать руки при игре на фортепьяно. К сожалению, оправдать свое неумение пользоваться двоеточием и точкой с запятой может каждый лентяй: арсенал убедительных причин давно готов. Вот самые популярные:

1) эти знаки устарели;

2) они буржуазны;

3) они необязательны;

4) их связь с паузами загадочна;

5) они вызывают опасное привыкание (см. Вирджинию Вулф);

6) различие между ними столь ничтожно, что недоступно разуму.

Надеюсь, на следующих страницах нам удастся благополучно развеять все эти мифы. Стоит заметить, однако, что стилисты с Флит-стрит {Улица в Лондоне, на которой до 90-х годов XX века находились редакции большинства крупнейших газет.} разделяют большинство из перечисленных выше предубеждений, особенно в отношении точки с запятой – знака, который они все чаще с пуританским удовлетворением вычеркивают. За последнее время точка с запятой вышла из моды в газетном мире. Обычно это объясняют тем, что читатели газет предпочитают короткие предложения, абзацы «на один укус» и тексты без всяких червячков. На самом деле, причина кроется скорее в прискорбном неумении редакторов правильно расставлять знаки препинания и в их привычке не доверять авторам статей, даже явно компетентным. Но оставим это. Не стоит пытаться повернуть время вспять. Великий театральный критик Джеймс Эйгат в 1935 году отметил в своем дневнике, как некий известный своей скрупулезностью журналист «однажды продиктовал точку с запятой по телефону из Москвы». Вот так. Можно себе представить, какую реакцию это вызвало бы в наши дни.

Действительно ли двоеточие и точка с запятой старомодны? Нет; но они стары. Наш знакомец Альд Мануций напечатал первую точку с запятой всего через два года после отплытия Колумба в Новый Свет. Причем сделал это в том же месте и в то же время, где и когда был изобретен бухгалтерский учет. И хотя лицезрение этого знака 1494 года издания по-прежнему повергает меня в трепет, оказывается, это был не первый случай, когда точку поместили на голову запятой. Средневековые писцы в своих латинских списках отмечали сокращения очень похожим на точку с запятой значком (например, вместо atque писали atq;). Греки обозначали этим знаком вопрос (и продолжают в этом упорствовать, чудаки). В средние века переписчики ставили подозрительно похожий значок (под названием punctus versus) в конце псалма. Однако признаемся честно: нам нет дела до замшелых средневековых монахов. Нас волнует другое: попав в английский язык задолго до 1700 года, двоеточие и точка с запятой с тех самых пор вызывают затруднения. Грамматисты выработали правила их применения только в последние десятилетия – то есть, как ни прискорбно, именно тогда, когда современные средства связи грозят положить конец всем нюансам пунктуации.

Долгие годы специалисты никак не могли ухватить суть различий между двоеточием и точкой с запятой. Двоеточие вроде бы считалось более книжным. Один грамматист в 1829 году сокрушался, что эти два знака являются «извечным источником бесплодных споров». Однако постепенно сложилось мнение, что путь к примирению лежит через упорядочивание знаков по весу: самый легкий знак – запятая, потом идет точка с запятой, двоеточие и точка. Сесил Хартли включил в свою книгу «Принципы пунктуации, или Искусство указания» (1818) следующий стишок, посвященный этой весовой иерархии:

Такая сортировка знаков препинания по длине связанных с ними пауз долгое время не вызывала возражений. А по мне, это просто чушь. Полная ерунда. Ну кто считает до двух? Кто считает до трех? Только представьте себе всех этих бедолаг, которые триста лет корпели за письменными столами, отстукивая ритм карандашом. Они пытались понять, как лучше звучит: То err is human – тук, тук – to forgive divine или То err is human – тук, тук, ТУК – to forgive divine, {Человеку свойственно ошибаться, Богу – прощать.} пока их не начинали душить рыдания – оба варианта звучали одинаково паршиво. То, что точка с запятой весит слегка больше запятой, а двоеточие чуть легче точки, никак не характеризует эти знаки, а главное – не помогает их различать. Они все-таки не мешки с сахаром, подвешенные на поясе у предложения, чтобы оно не бежало слишком быстро. Совсем наоборот. Вот что говорит о точке с запятой американский эссеист Льюис Томас:

Эти знаки препинания говорят прежде всего об ожиданиях; об ожиданиях и их интенсивности. Они, как пружины, продвигают вас вдоль фразы к новой информации, и основное различие между ними сводится к тому, что точка с запятой может повести в любую сторону (ну-ка, чем вы меня удивите?), а двоеточие подталкивает в уже заданном направлении. Ну и как же, скажите на милость, такие полезные знаки могут быть не обязательными? Что касается их «буржуазности», то если они буржуазны, значит, я – носорог. Из перечисленных выше претензий к точке с запятой и двоеточию я готова рассматривать только одну: точка с запятой вызывает опасное привыкание. Многие писатели, запавшие на точку с запятой, становятся позорищем для друзей и близких. Литературные агенты вкрадчиво напоминают им: «А вот Джордж Оруэлл обходился без нее. Вспомните, чем кончил Марсель Пруст: продолжайте в том же духе – и вы тоже окажетесь в комнате, обитой пробковым деревом». Но писатели, раскачиваясь в своих рабочих креслах и тихо постанывая, жмут на заветную клавишу. Говорят, в элитарных клиниках начали предлагать курсы избавления от этой зависимости, но многих уже не вернуть. Хилари Мантел в автобиографической книге «Отказ от призрака» (2003) признается: «Я постоянно нахожусь в зависимости от чего-нибудь – обычно в той сфере, где нет групп поддержки. Например, без точки с запятой я не могу продержаться дольше двух сотен слов».

Итак, начнем с двоеточия: как его применять? Г. У. Фаулер считал, что двоеточие «доставляет товар, заказанный в предыдущей фразе», и это неплохое сравнение для начала. Однако сакральный текст о двоеточии и точке с запятой – это письмо Бернарда Шоу (1924) Т. Э. Лоуренсу, в котором он упрекает автора «Семи столпов мудрости» в избыточном использовании двоеточий. Эта роскошная эпистола начинается с высокомерного: «Дражайший Луранс {Шоу использовал дружеское прозвище писателя Лоуренса – Luruns.} [sic], к дьяволу вас и вашу книгу: вам можно доверять перо не более, чем торпеду – ребенку», а дальше становится еще более оскорбительной и смешной. Шоу объясняет, что, выработав собственную систему употребления двоеточия и точки с запятой, он проверил ее на Библии и убедился, что в Библии почти все правильно. Опираясь на столь авторитетный источник, он возмущается небрежностью Лоуренса. «Я ревностно приберегаю двоеточия для определенного рода эффектов, которых нельзя достичь с помощью других знаков, – объяснял Шоу. – Поскольку вам закон не писан и вы порой совершенно беспардонно швыряетесь двоеточиями, то вот вам несколько правил».

Шоу знаменит своеобразием своей пунктуации. В частности, точкой с запятой он защищал свои тексты от актерского произвола. Например, когда Ральф Ричардсон в роли Блюнчли в постановке 1931 года пьесы «Оружие и человек» (1894) попытался вставить в начальные реплики несколько драматических вздохов и придыханий, Шоу немедленно остановил его, велев забыть о натурализме и следовать пунктуации. Как вспоминает Ричардсон, Шоу сказал: «Все это очень хорошо и, возможно, годится для Чехова, но не для меня. Из-за ваших судорожных вдохов рассыпаются все мои точки и точки с запятыми, которых вы обязаны придерживаться». Ричардсон считает, что Шоу был прав: стоит пропустить хотя бы один из его знаков препинания – «и мелодия нарушается». Посмотрите на любой текст Шоу – и вы увидите переизбыток двоеточий и точек с запятыми, намеренно выделенных пробелами, чтобы привлечь к ним внимание, как будто это настоящая музыкальная запись.

Сегодня было бы безумием подражать Джорджу Бернарду Шоу в том, что касается точки с запятой. Однако о двоеточии он говорит в том же письме Т. Э. Лоуренсу совершенно здравые вещи. Если два утверждения «явно и решительно сопоставлены», пишет он, нужно двоеточие: Luruns could not speak: he was drunk. {Луранс не мог говорить: он был пьян.} Шоу объясняет Лоуренсу, что двоеточие нужно, когда второе утверждение подтверждает, объясняет или иллюстрирует первое; кроме того, оно служит для создания эффекта неожиданности: Luruns was congenially literary: that is, a liar. {Луранс был прирожденный литератор, то есть лжец.}

Итак, роль двоеточия постепенно проясняется. Ему почти всегда предшествует законченное высказывание, и в простейшем случае задача двоеточия – эффектно объявить о том, что воспоследует далее. Как опытный ассистент фокусника, оно слегка медлит, чтобы вы немного поволновались, а затем ловко сбрасывает платок – и вы видите, что фокус удался.

Взгляните на эти примеры: правда, вам слышится торжествующее «Ага!» каждый раз, когда вы встречаете двоеточие?

This much is clear, Watson: it was the baying of an enormous hound.

(Элементарно, Ватсон – ага! – это был лай огромной собаки.)

Тот has only one rule in life: never eat anything bigger than your head.

(У Тома в жизни было только одно правило – ага! – никогда не ешь ничего крупнее своей головы.)

I pulled out all the stops with Kerry-Anne: I used a semicolon.

(В письме Керри-Энн я пустилась во все тяжкие – ага! – я использовала точку с запятой.)

Однако не все двоеточия выступают с объявлениями. Помимо двоеточия типа «ага!» существует двоеточие типа «увы!», которое показывает, что в исходном утверждении скрывается дополнительный смысл:

I loved Opal Fruits as a child: no one else did. (В детстве мне нравились «Опал Фрутс» – увы! – больше их никто не любил.)

You can do it: and you will do it.

(Вы можете это сделать – увы! – вы это сделаете.)

В классическом случае двоеточие уравновешивает два противоположных утверждения:

Man proposes: God disposes. {Человек предполагает – Бог располагает.}

И, как верно заметил Шоу, иногда двоеточие просто готовит читателю сюрприз:

I find fault with only three things in this story of yours, Jenkins: the beginning, the middle and the end. {В вашем рассказе, Дженкинс, мне не нравятся только три вещи: начало, середина и конец.}

Таким образом, двоеточие предваряет ту часть предложения, которая иллюстрирует, переформулирует, уточняет, опровергает, разъясняет или уравновешивает предыдущую часть. Есть у него и несколько формальных вводных ролей. Оно открывает перечисление (особенно когда элементы списка разделены точкой с запятой):

In later life, Kerry-Anne found there were three qualities she disliked in other people: Britishness; superior airs; and a feigned lack of interest in her dusting of freckles. {В последующие годы Керри-Энн обнаружила, что в окружающих ее раздражают три вещи: англичанство, заносчивость и притворное равнодушие к россыпи ее веснушек.}

Оно отделяет подзаголовки от заголовков:

Berks and Wankers: a pessimist’s view of language preservation {Недоумки и умники: пессимистический взгляд на сохранение языка}

Gandhi II: The Mahatma Strikes Back {Ганди-2: Махатма наносит ответный удар}

По традиции им отделяют имя персонажа пьесы от его высказывания:

PHILIP: Kerry-Anne! Hold still! You’ve got some gunk on your face! {ФИЛИП: Постой, Керри-Энн! У тебя лицо чем-то выпачкано!}

KERRY-ANNE: They’re freckles, Philip. How many more times? {КЕРРИ-ЭНН: Это веснушки, Филип! Сколько раз можно говорить?}

Помимо всего этого, двоеточие ставят перед началом длинной цитаты, а еще (сами видите) оно предваряет примеры в учебниках пунктуации. Очень полезная штука. Только, пожалуйста, забудьте о счете до трех!

А где же ставится точка с запятой? Как мы узнали в главе про запятую, точку с запятой вам (если вы не Джон Апдайк) следует ставить в основном между двумя взаимосвязанными предложениями – когда не подразумевается связка типа and или but и когда запятая неуместна:

I loved Opal Fruits; they are now called Starburst, of course. {Мне нравились леденцы «Опал Фрутс»; теперь, конечно, они называются «Старбёрст».}

It was the baying of an enormous hound; it came from over there! {Это был лай огромной собаки; он доносился вон оттуда!}

I remember him when he couldn’t write his own name on a gate; now he’s Prime Minister. {Я помню, как он не мог написать свое имя на калитке; теперь он премьер-министр.}

Сторонников точки с запятой очень беспокоит современная тенденция заменять этот знак на тире; по их мнению, она приближает конец света. Может, рано паниковать? Действительно, в каждом из приведенных выше примеров точку с запятой можно заменить на тире без особого ущерба. Тире – менее формальный знак, чем точка с запятой, что делает его привлекательнее; тире придает тексту разговорность, и, как мы увидим в следующей главе, с его помощью можно передавать очень тонкие нюансы. Однако в первую очередь тире ставят потому, что с ним не ошибешься; редкое достоинство для знака препинания. Стоит, однако, усвоить разницу между точкой с запятой и тире. В то время как точка с запятой подразумевает связь между двумя половинками предложения, тире следует использовать тогда, когда такая связь не совсем очевидна. Тире может послужить мостиком между несколько фрагментарными высказываниями:

I loved Opal Fruits — why did they call them Starburst? — reminds me of that joke “What did Zimbabwe used to be called? — Rhodesia. What did Iceland used to be called? — Bejam!” {Мне нравились леденцы «Опал Фрутс» – зачем их назвали «Старбёрст»? – это мне напоминает старую шутку: «Как раньше называлась Зимбабве? – Родезия. – А как раньше называлась Исландия? – Беджам!» «Беджам» – английский супермаркет, поглощенный своим конкурентом – фирмой «Айсленд» (Исландия).}

Так что за тире и правда нужен глаз да глаз – равно как и за многоточием, которое все чаще встречается в сообщениях электронной почты. В итоге получается этакая скоропись: может, потом напишу еще… но точно не знаю… посмотрим… там будет видно… и так часами… Однако до тех пор пока на земле остаются высказывания, начинающиеся с заглавной буквы и кончающиеся точкой, на ней есть место точке с запятой. Никто не обязан ставить этот знак – его всегда можно заменить точкой. Но это только придает ему дополнительную прелесть.

Точку с запятой не зря называют любезностью, которую писатель оказывает читателю. И эта любезность дорогого стоит. Точка с запятой словно говорит: «Это подсказка. Хотя части этого предложения грамматически не связаны, на самом деле они образуют единое целое. Можно было бы сделать эту связь более явной, но – вы же читатель! Почему я должна все разжевывать?» Однако автору не стоит слишком полагаться на точку с запятой, рассчитывая, что она придаст связность его неряшливо разбросанным по странице мыслям. Это будет уже не любезность, а медвежья услуга читателю. Американский писатель Пол Робинсон в очерке «Философия пунктуации» (2002) отмечает, что распространение «претенциозной и гиперактивной» точки с запятой приняло характер эпидемии в научном мире, где этот знак используется для маскировки неясного изложения. «Он указывает на наличие некоторой связи между двумя фразами, но избавляет автора от необходимости уточнять характер этой связи». Кстати, хотя курсив здесь мой, чувствуется, что Робинсон на грани срыва. «Я так возненавидел точку с запятой, – объясняет он вполне серьезно, – что, пользуясь этим знаком, всякий раз ощущаю, что иду на сделку с совестью».

В одном случае точка с запятой бывает незаменима: когда запятые вступают в драку, она берет на себя полицейские функции. Из этой книги вы наверняка вынесете по меньшей мере одну истину: в мире пунктуации не соскучишься. Только что точка с запятой любезно соединяла разрозненные фразы (раздражая этим господина Робинсона); глядь – она уже призывает к порядку компанию перессорившихся запятых.

Fares were offered to Corfu, the Greek island, Morocco, Elba, in the Mediterranean, and Paris. Margaret thought about it. She had been to Elba once and had found it dull, to Morocco, and found it too colourful. {Билеты предложили на греческий остров Корфу, в Марокко, на средиземноморский остров Эльбу и в Париж. Маргарет все тщательно взвесила. На Эльбе она была – там скучно. В Марокко тоже – там слишком пестро.}

При таких обстоятельствах у добропорядочной точки с запятой нет иного выхода, кроме как вмешаться и навести порядок:

Fares were offered to Corfu, the Greek island; Morocco; Elba, in the Mediterranean; and Paris. Margaret thought about it. She had been to Elba once and had found it dull; to Morocco, and found it too colourful.

Так гораздо понятнее. За что спасибо полицейскому – точке с запятой. Однако такое подавление бунта запятых чревато двумя опасностями. Во-первых, задумав последовательность разъяснительных точек с запятой, автор, увы, может по забывчивости или рассеянности перейти на запятые. Во-вторых, слабохарактерный автор, увлекшись, забывает о том, что точкой с запятой можно соединять только полные предложения. Иной раз – до сих пор я никому в этом не признавалась – я позволяла своему тексту уподобиться потоку сознания; нечто в стиле Вирджинии Вулф; неполные предложения; и чувствовала себя прекрасно; что огорчительно.

Осталось кратко упомянуть о последнем способе применения точки с запятой. Как мы видели в главе про запятую, нельзя писать: Не woke up in his own bed, however, he felt fine. Слова-связки типа however, nevertheless, also, consequently и hence требуют точки с запятой. Честно сказать, мне это кажется совершенно очевидным. Как бы я не отрицала все эти старомодные «сосчитай до двух», здесь точно нужно перевести дыхание. Читая Не woke up in his own bed, and he felt fine, вы не задерживаете дыхание перед словом and. Вы несетесь на всех парах. А вот при чтении фразы Не woke up in his own bed; nevertheless, he was OK вдох получается автоматически.

Нет ничего удивительного в том, что писателей интересует пунктуация. Говорят, что последние слова одного известного писателя XX века были: «Нужно было реже ставить точку с запятой». Несмотря на долгие поиски, я так и не выяснила, кто это сказал, но верю, что так и было. Если же окажется, что никто еще не успел этого сказать на смертном одре, я приберегу эту фразу для себя.

Главное, что нужно помнить о нашей системе пунктуации, – она очень стесняет в средствах. Писателям, пестующим свой индивидуальный стиль, приходится выжимать максимум возможного из жалкой горстки знаков препинания. Понятно, что они впадают в отчаяние, когда их заставляют отказаться от выбранного варианта в угоду правилам того или иного издательства. Вы пишете apple tree, {яблоня} а выясняется, что здесь принято писать apple-tree. Вам обидно. Вам это кажется извращением. И от такого не гарантирован никто. Я слышала, что когда рассказ Салмана Рушди «Свободное радио» (из сборника «Восток-Запад», 1994) был впервые опубликован в «Атлантик мансли», журнал без согласования с автором расставил знаки препинания в его намеренно бессвязном повествовании, вообразив, вероятно, что Рушди будет счастлив, если кто-то возьмет на себя этот труд (поручаем же мы посторонним уборку квартиры). Николсон Бейкер в очерке по истории пунктуации в книге «Размеры мыслей» (1996) рассказывает о битве, разгоревшейся между ним и корректором по поводу того, заменять ли слово pantyhose {колготки} на panty hose. Кстати, Бейкер выступает за возврат к сложным знакам препинания, таким как запятая и тире (,—), точка с запятой и тире (;—), двоеточие и тире (:—); а в книге «Комнатная температура» (1990) он так поэтично размышляет о форме запятой («она похожа на педаль рояля, личинку комара, ноздрю, виток элементарной частицы, нос гондолы…»), что… одним словом, вы ничего подобного не слышали.

Посмотрите, как пунктуация меняет смысл в следующем примере:

Тот locked himself in the shed. England lost to Argentina. {Том заперся в гараже. Англия проиграла Аргентине.}

В таком виде эти два утверждения могут быть совершенно не связаны между собой. Вам просто сообщают, что в прошлом произошли такие события.

Тот locked himself in the shed; England lost to Argentina.

На основании точки с запятой можно сделать вывод, что произошли они одновременно, хотя, возможно, Том заперся в гараже от отчаяния, не в силах больше смотреть этот матч, и до сих пор не знает счета. Появление точки с запятой наводит на мысль, что эти два события (Том забился в гараж, а Англия проиграла Аргентине) кого-то сильно задели за живое. «Мам, день был жуткий: Том заперся в гараже, Англия проиграла Аргентине, а кролик перегрыз кабель стиральной машины, и его убило током».

Тот locked himself in the shed: England lost to Argentina.

Вот теперь все ясно. Том заперся в гараже, потому что Англия проиграла Аргентине. А что еще ему оставалось?

Печально, что люди больше не учатся применению точки с запятой и двоеточия. Ведь, помимо всего прочего, в нашу эру клавиатур QWERTY {Самая популярная раскладка латинской клавиатуры.} мизинец правой руки, лишенный своей традиционной функции, может попросту атрофироваться. Однако главную причину указал Джозеф Робертсон в 1785 году в своем эссе о пунктуации: «Искусство пунктуации оказывает огромное влияние на письмо, ибо улучшает ясность, а следовательно, и красоту любого сочинения». В этом прогнившем мире нельзя недооценивать ясность и красоту сочинения. Конечно, двоеточие и точку с запятой можно назвать «виньетками», но эти виньетки придают языку то изящество, без которого он бы пропал.